Страница:
Это веяние стало ощущаться во всем мире. Несколько сотен китайских студентов погибли, пытаясь противостоять старому режиму. Их смерть была ненапрасной. Когда такая же буря поднялась в Чехословакии, граждане этой страны стали очевидцами того, как студенты, которых избивала полиция, вновь поднимались со словами: «Довольно, хватит!» Они стояли плечом к плечу на Венцловской площади с горящими глазами, крепко сжав скулы, и требовали свободы. В Польше Лех Валенса, нацепив на лацкан пиджака изображение Черной Мадонны, пошел во главе своего народа на свержение прогнившей власти. В день, когда я пишу эти строки, румынская армия присоединилась к народу в стремлении к установлению правового общества. Практически все коренное население Восточной Европы поднялось против удушающих человеческую свободу диктаторских режимов. По всем признакам и меркам это было свержение старого режима. Такой же ветер перемен подул в Южной Африке, в Центральной Америке и во многих других частях нашей планеты. Все человеческое общежитие оказалось ввергнуто в хаос возрождения.
Тот же ветер дует в Америке. Мы же не рискуем высунуться из теплых пуховиков в самодовольном счастье, что они там, наконец, ищут ту свободу, которую мы в Старом Свете уже давно обрели. Свободу для чего? Чтобы мечтать о том, как оказаться в концентрационном лагере или пасть жертвой от рук убийцы? Свободу, чтобы вызволить свою женственность из лап безумия? Чтобы похоронить своего внутреннего ребенка в куче мусора?
Пала Берлинская стена. Но Зеркальная Стена, сквозь которую мужчины и женщины не могут друг друга видеть, высится до сих пор. Она остается невидимой на улицах, в учреждениях и в отношениях между людьми. Опаснее всего она проявляется в бессознательном сынов и дочерей патриархального прошлого. Тонкая, построенная на проекциях и иллюзиях, эта зеркальная стена очень и очень ненадежна. Сейчас, стараясь заполнить ее иллюзорные глубины, мы - и мужчины, и женщины, оказавшись жертвами устаревших идеалов, - обратились к своей истосковавшейся женственности и ее истощенному спутнику - мужчине. Женственность больше не будет молчаливой жертвой, и вместе с тем наступает конец остракизму маскулинности.
Чтобы проломить эту стену, необходимо обладать спокойствием и самоотверженностью. Их невозможно взять извне. Для нас чрезвычайно характерна бессознательная динамика, которая делает женственность узницей патриархальности. К тому же, если каждый из нас сможет взять на себя ответственность за своего внутреннего деспота и внутреннюю жертву, появится возможность окончательно обескровить старые патриархальные комплексы. Очистившись от их энергии, мы обретем способность свободно любить.
Свобода - не охранная грамота и не самолюбивый эгоизм. Психологическая свобода, прежде всего, означает доверие своему внутреннему миру, ответственность за спою силу и за свою слабость, за сознательную любовь к самому себе, а значит, и за способность любить других. В этом направлении нас ведут сновидения, каким бы извилистым этот путь ни был. Интеллектуальные инсайты и сновидения, представленные в этой книге, можно считать нашим вкладом - моих пациентов и моим собственным, - чтобы сделать пролом в стене, закрывающей путь к свободе.
Торонто, декабрь 1989
1. ПОКОНЧИТЬ С ДРАКОНОМ: ПРИНЕСТИ ЖЕРТВУ ИЛИ СОВЕРШИТЬ УБИЙСТВО?
Тот же ветер дует в Америке. Мы же не рискуем высунуться из теплых пуховиков в самодовольном счастье, что они там, наконец, ищут ту свободу, которую мы в Старом Свете уже давно обрели. Свободу для чего? Чтобы мечтать о том, как оказаться в концентрационном лагере или пасть жертвой от рук убийцы? Свободу, чтобы вызволить свою женственность из лап безумия? Чтобы похоронить своего внутреннего ребенка в куче мусора?
Пала Берлинская стена. Но Зеркальная Стена, сквозь которую мужчины и женщины не могут друг друга видеть, высится до сих пор. Она остается невидимой на улицах, в учреждениях и в отношениях между людьми. Опаснее всего она проявляется в бессознательном сынов и дочерей патриархального прошлого. Тонкая, построенная на проекциях и иллюзиях, эта зеркальная стена очень и очень ненадежна. Сейчас, стараясь заполнить ее иллюзорные глубины, мы - и мужчины, и женщины, оказавшись жертвами устаревших идеалов, - обратились к своей истосковавшейся женственности и ее истощенному спутнику - мужчине. Женственность больше не будет молчаливой жертвой, и вместе с тем наступает конец остракизму маскулинности.
Чтобы проломить эту стену, необходимо обладать спокойствием и самоотверженностью. Их невозможно взять извне. Для нас чрезвычайно характерна бессознательная динамика, которая делает женственность узницей патриархальности. К тому же, если каждый из нас сможет взять на себя ответственность за своего внутреннего деспота и внутреннюю жертву, появится возможность окончательно обескровить старые патриархальные комплексы. Очистившись от их энергии, мы обретем способность свободно любить.
Свобода - не охранная грамота и не самолюбивый эгоизм. Психологическая свобода, прежде всего, означает доверие своему внутреннему миру, ответственность за спою силу и за свою слабость, за сознательную любовь к самому себе, а значит, и за способность любить других. В этом направлении нас ведут сновидения, каким бы извилистым этот путь ни был. Интеллектуальные инсайты и сновидения, представленные в этой книге, можно считать нашим вкладом - моих пациентов и моим собственным, - чтобы сделать пролом в стене, закрывающей путь к свободе.
Торонто, декабрь 1989
1. ПОКОНЧИТЬ С ДРАКОНОМ: ПРИНЕСТИ ЖЕРТВУ ИЛИ СОВЕРШИТЬ УБИЙСТВО?
Наполни же нас волшебством, растворяющим грани, с огнем вечно связанный дух! Без дна запредельное зло. - Оно окружает Всех, кто живет в безмятежном покое.
Раствори в двух-трех каплях все, что вмещает возраст, превративший прошлую мудрость в обман; ибо мы глубоко впитали афинское солнце и таинство египетского сокола-бога.
Не знай себе отдыха, пока грань меж полами не исчезнет, и длится без смысла борьба.
Открой детство и чрева праведных матерей истинным ожиданиям; чтобы, стыдясь пустоты, и не смущаясь помехой запруд, они породили бы в будущем реки, текущие в море.
Райнер Мария Рильке. «Соннеты к Орфею»
Итак, здесь мы имеем трехмерную вселенную: все-ленную, постижимую интеллектуально, чувственную вселенную, а между ними двумя - вселенную, для которой В Нашем языке трудно найти подходящее понятие. Если мы используем слово Воображаемая, то рискнем привнести идею событийности, возможности. Это слово должно выражать всю силу технического термина, обозначающего объект, свойственный воображаемому восприятию, то есть всему, что может воспринять. Воображение в котором столько же реальности и правды, как в ощущении, воспринимаемом через органы чувств, или В ИДЕЕ, воспринимаемой интеллектуально.
Генри Гордон. «Духовное Тело и Небесная Земля»
Если мужчины и женщины оказываются в повседневной жизни равноправными партнерами, прежде всего, у них внутри должно быть заложено основание для такого партнерства. Что внутри, то и вовне. В жизни ничего нельзя достичь без прочного внутреннего фундамента. Преодоление противоречий между полами либо приводит к постепенному соскальзыванию во взаимное непонимание, либо оставляет нас в подвешенном состоянии, то есть в состоянии компромисса, не удовлетворяющего ни мужчин, ни женщин, которые остаются отчужденными по отношению к своей внутренней реальности.
Один пол начинает слышать внутри себя то, что требует другой. Более того, каждый пол начинает распознавать то, в чем ему видится ведущая к целостности внутренняя потребность. Только на этом пути может быть восстановлено партнерство между полами, способствующее достижению полноты и личностного роста. В процессе восстановления этого партнерства человеческое общество на всех уровнях своего взаимодействия получает определенные преимущества.
В Книге Откровения Иоанну из Патмоса открылось человеческое сообщество, в котором он увидел опускающийся с небес Новый Иерусалим: красавицу-невесту, идущую навстречу своему жениху.
И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
И я Иоанн увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.
Иоанн оказался свидетелем вновь сотворенного внутреннего бракосочетания. «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое».
Ни один из тех, кто осознает трансформацию, происходящую в огромном человеческом общежитии на планете Земля, не может усомниться в том, нравится это нам или нет, будем мы сотрудничать или нет; мы оказались вовлечены в революционный процесс, который остановить нельзя. Высвободились силы, придававшие нам ощущение ранимости и беспомощности, даже если при этом они наполняли нас радостным творческим возбуждением. Представление, что сегодня планета - единая страна, а все человечество - ее граждане, оказывается меньшим кошмаром, от которого мы надеялись избавиться, чем исполнение пророческого сна. Некоторые из нас имели переживание всемирного сообщества в образе небесного города, представшего в библейском видении Иоанна. Оно значительно ярче образа боевого лагеря, в котором каждый сосед рассматривается как потенциальный враг. Для трех распространенных мировых религий Иерусалим в наше время олицетворяет стремление к новому творению, которое до сих пор находится в закосневших объятиях парализованной патриархальности. Именно в этом подростковом состоянии начинается борьба человечества.
Сейчас мы видим, что всемирное человеческое общежитие, в котором приходится жить, разительно отличается от того, которое существовало раньше. При восстановлении равноправия между полами - а оно имеет прямое отношение к творению нового - нам требуется твердая уверенность: либо мы подходим к партнерству враждующих противоположностей, которых вынуждают бояться унаследованные нами предрассудки, либо - как к жениху и невесте, и тогда продвижение одного пола приводит к продвижению другого.
«Плодитесь и размножайтесь» - это обращение Бога «сотворенным Им мужчине и женщине» больше не имеет особого психологического смысла в мире, который и так уже угрожающе перенаселен. Плоды этого союза имеют отношение к любой сфере человеческой деятельности и в широком смысле приводят к истинно новому творению, которое считается наступлением новой эры человечества. Чтобы такая надежда внутренне не превратилась в бесплодную фантазию, следует признать определенную жизненную силу видения нового Иерусалима и его жениха. Такая сила предполагает новый уровень понимания творческого партнерства, существующего между полами. Она определяла эволюцию западной цивилизации с древних времен до современной глобальной интеграции. Сегодня мы сталкиваемся с фактом единого мира, а не с его фантазией. Не упуская из виду это обстоятельство, мы исследуем динамику, результатом которой оказывается творческое и постоянное партнерство между полами.
Первая задача, с которой мы сталкиваемся, - поднять женственность на новый уровень осознания. Тогда вместо мрака и темноты - а именно такой в нашем восприятии была материя (которая всегда ассоциировалась с женским началом) - она станет освещенной изнутри и фактически превратится в достаточно сильный источник энергии, способный установить связь с непостоянством и творчеством зарождающегося маскулинного сознания.
Основной толчок к появлению осознающей себя женственности дала немецкая и английская романтическая поэзия. Поэты того времени прекрасно чувствовали избыточное влияние дряхлеющей патриархальности, которая даже в XIX столетии проявлялась через подавление и разрушительные агонизирующие муки старого режима, безуспешно боровшегося за выживание. Здесь вполне уместно процитировать строки стихотворения Мэттью Арнольда: «Блужданье между двух миров, / Один мир мертв, другой бессилен для рожденья».
Джон Китс дважды пытался об этом написать. В неоконченном эпосе «Гипсрион» слышится, как изнывает в муках его сердце и сердце таких же, как он, романтиков, стремящихся создать новое творение, основанное на женственном сознании. Это сознание способно воспринимать зарождающуюся маскулинность, которую Ките отождествляет с богом Солнца Аполлоном. ЕГО глубокое и многогранное знание нашло свое отражение в персонаже Монеты, женском образе, очень напоминающем женщину с разбитым сердцем, которая появляется во многих сновидениях наших современников, иногда принимая облик Черной Мадонны.
Найдя однажды
На склоне горы пригоршню золота,
Я с болью ощутил, как мой взгляд стал источать жадность.
Выворачивая наизнанку все мрачное нутро, богатое залежами золота,
И потому под печальным взором Монеты
Мне было больно видеть, как опустошается мозг,
Захваченный в тесный и тягостный плен: какая высокая трагедия
Разыгрывалась в темных таинственных глубинах ее черепа,
Способная привести к налету смертельной скорби
На ее уста, и вместе с тем наполнить светом
Ее космические очи, а голос - неземной печалью.
Проникновение Китса в женскую психологию намного опередило время. Его усилия, основанные па представлении о жизни как о «порождающей Душу вуали», открыли в интроспекции новый путь, тем самым создав возможности душевной восприимчивости и предвосхитив раннюю смерть поэта в двадцать пять лет.
Продолжавшийся в XX столетии поиск утерянной женственности в искусстве, поэзии и танце в настоящее время стал совершенно осознанным в жизни многих мужчин и женщин, сосредоточивших внимание на личностном и духовном росте. Вместе с тем по-прежнему остается непреложным тот факт, что маскулинность, связанная с традиционной патриархальностью, воспринимает появление женственности как угрозу. Таким образом, основная задача для появления свободных партнерских творческих отношений состоит в избавлении маскулинности от патриархального страха перед женственностью. И такое же насильственное внедрение женственности в рамки патриархальной традиции создает из сформированной этой традицией маскулинности своего первого врага. Поэтому для появления новой динамики в отношениях крайне важно избавить женственность от страха патриархальной маскулинности. Находясь в плену этого страха, ни тот, ни другой пол не в состоянии дать толчок никакому новому творческому процессу. Их отношения напоминают переговоры виноделов, обсуждающих сухой закон, тогда как привести к этим переговорам или, по крайней мерс, дать им толчок должна именно лишенная всяческого страха откровенность.
Главным при обсуждении возможности появления осознающей себя женственности становится освобождение слова от его привязки к той или иной социально-половой роли. Сосредоточившись на отношениях между полами, я ощущаю более крепкую и тесную связь с внутренней основой этих новых отношений, связь, возникшую при соединении комплементарных каждому полу мужской и женской компоненты. Термин «осознающая себя женственность», как и «осознающая себя маскулинность», применим и к мужчинам, и к женщинам. Что касается нашего времени, сегодня точно такая же динамика существует у обоих полов, создавая нечто, до сих пор не находившее достаточного признания: истинную основу, позволяющую этим компонентам войти между собой в контакт.
Зрелый мужчина и зрелая женщина нового времени будут соединяться не столько из-за стремления к объединению противоположностей, сколько из-за объединяющей их человечности. Эта единая для них человечность вовсе не исключает полового влечения. Лишенная невротических особенностей женская маскулинность привлекает сильных мужчин; лишенная невротических черт мужская женственность привлекает сильных женщин. В мужском теле энергия проявляется совершенно иначе, чем в женском. Различие между полами (по своей сути биологический фактор) весьма желательно, ибо несет в себе принцип выживания человечества. Однако выживание на психическом или духовном уровне выводит нас за пределы биологии, в область, названную Юнгом индивидуацией. Общность человеческой расы обусловлена ее единым общежитием, где мы существуем вместе со своими тревогами, одновременно занимаясь поисками более безопасного местожительства. Это единство уже вышло далеко за рамки сексуального влечения противоположностей. Оно превратилось в единение, ставшее результатом глубинной идентичности, настоятельно требующей понимания.
Не совершив работы, необходимой для осознания мужской и женской компоненты, мы снова и снова будем возвращаться к древним патриархальным образам, сохранившимся в застывших формах, реанимирующих патриархальный порядок. Пассивное подчинение этому порядку - это бессознательное отношение к обществу, подобное отношению детей к своим родителям, которые проецируют на них архетипические энергии, поддерживающие родительскую власть и вызывающие инфляцию личности.
Несмотря на создаваемое архетипическими проекциями ощущение безопасности, столь необходимое для ребенка, взрослые не могут подчиниться этой власти, не подрывая возможность собственного личностного роста. В худшем случае детские проекции на родителей, если их вовремя не устранить, создают основу появления диктатуры, особенно если ранее никогда не приходилось испытывать тираническую власть системы, поскольку безопасность, которую она обеспечивала, стоила больше необходимости подчиняться.
В романе Достоевского «Братья Карамазовы» Великий Инквизитор, встретившись с вернувшимся Христом, пытается убедить его; при этом в словах Инквизитора содержится угроза второго распятия, которое не позволит Сыну Человеческому найти надлежащее место в лоне католической церкви. Безопасность, предлагаемая христианам церковной властью, является матриархальной и патриархальной одновременно. Она так удовлетворяет насущной человеческой потребности, что для нее, этой безопасности, существует лишь одна угроза - свобода, которую несет в себе Христос. По мнению Инквизитора, распятие властью во имя безопасности всемогущих родителей свободы лежит в самой основе человеческого общества.
Старая косная мать подобна ящерице, нашедшей приют в глубинах бессознательного. Она ничего не хочет менять. Если услужливое эго не делает ни малейшей попытки чего-то добиться, одно лишь мгновенное появление ее узкого раздвоенного язычка подавляет любой детский протест. Ее супруг, прямолинейный и властный отец, поддерживает закон, утверждающий ее власть. Вместе они олицетворяют власть в образе железного кулака в лайковой перчатке. Мать становится Матерью Церковью, Матерью Родиной, Родной Школой, Университетом, любимой и незабвенной Альма-Матер, охраняемой Отцом, который становится Отцом Иерархом, Отцом Законом, Отцом Статус-Кво. Мы бессознательно впитываем в себя содержащуюся в этих архетипических образах энергию, которая в отсутствие индивидуационного процесса на инфантильном уровне остается нетронутой. Оставаясь неприкасаемыми и не поступая в сознание, которое, конечно же, делает эти образы менее заряженными энергетически, они, эти внутренние диктаторы, порабощают человека куда более жестоко, чем диктаторы внешние.
В моем понимании патриархальности эти изношенные родительские образы несут в себе энергию, препятствующую личностному росту. Пока они в силе, осознающая маскулинность и осознающая женственность остаются только словами. И мужчины, и женщины, бессознательно попавшие в ловушку энергетического влечения, лишаются индивидуальной свободы и не позволяют проявляться этой свободе у окружающих. Женщины могут быть даже консервативнее мужчин. Миф о солярном герое, открывающем в сражении с драконом путь к самопознанию, чрезмерно перегружен убийством. Присущая этому мифу энергия уже иссякла, и сейчас мы боремся с насилием, вызванным се воздействием. Более того, пристальное внимание, сосредоточенное на победе над существующей в бессознательном матерью, уже рассеялось благодаря совершенной над ней исподтишка победе. Вековые усилия, направленные на убийство дракона, завершились поклонением матери в лице конкретного материализма. Сыны и дочери патриархальности фактически оказались привязанными к матери.
Потерялся символический смысл убийства как жертвоприношения, ведущего к трансформации. Трансформация приводит к потоку энергии, направленному из бессознательного в сознание. Когда убийство дракона обрело определенную форму, мать превратилась в конкретную материю, а ее дети по-прежнему продолжали бессознательно поклоняться ее затасканному образу в силу отсутствия сознания, направляющего человека к трансформации. При отсутствии сознания убийство матери лишь приводит к воссозданию ее более устойчивого образа, ибо этот образ подпитывается энергией своего убийцы; и в той же степени усиливается зависимость от нее. В мифе возрождение следует за смертью, однако в нашей сверхматериалыюи культуре существует всего одна смерть. Мы можем умереть в собственном дерьме. Где-то на этой длинной временной шкале победа над драконом стала всего лишь актом убийства, так и не превратившись в средство трансформации.
Патриархальность имеет истоки в одном из самых старых мифов человечества: в мифе о странствии героя. Согласно этому мифу, герой является наместником солнечного бога, символа абсолютной власти, от которого зависит вся жизнь. Солнечный бог постоянно укрепляет свою абсолютную власть, сражаясь с силами тьмы, посягающими на его владения. «Да будет свет» - вот божественное указание, узаконивающие творение. Надев в честь солнечного бога свои символизирующие солнце доспехи, солярный герой отправляется в странствие во имя бога отца, чтобы совершить этот, по существу, патриархальный акт, позволяющий ему идентифицироваться с творцом. Тогда самое великое мужское деяние заключается в повторении вечного акта творения. Против героя сосредоточены силы тьмы, которые, поглощая солнечный свет, не могут его излучать.
Одним из символов этой темноты является луна с лунарным циклом, противоположным циклу солярному. Этот цикл, женственный по сути, существует в течение ночи, как в дневное время существует солярный цикл. Однако в лунарном цикле присутствует не изначальный свет, а отраженный свет солнца. Таким образом, оказывается, что связь между солнцем и луной символизирует связь между полами. Женственность, которую воплощают силы хаоса и тьмы, привносится в сферу несущего свет мужского творения как отражение его власти.
Мильтон выразил эту связь при описании библейских образов Адама и Евы:
Он - лишь для Бога, она - для Бога, который есть в нем.
Очень близко к женственности, изображаемой в виде лунарного цикла, оказывается образ дракона или змеи, с которой традиционно соотносится женщина. Причем этот образ появлялся постепенно под влиянием мужской власти. Обычно в мифе о герое дракон должен быть убит. Там, где в убийстве дракона нельзя усмотреть символический процесс трансформации, происходит отделение женственности от ее жизненных истоков и материальной энергии (материи, матери). В таком случае женщина становится именно такой, какой увидел ее Фрейд, а именно кастрированным мужчиной, а ее влагалище - открытой раной, вселяющей ужас в мужчину, когда он впервые с ней сталкивается.
Став идеализированным героическим действом, особенно в романтической литературе, убийство дракона влечет за собой избавление захваченной в плен девушки. Тогда из глубин солярного мифа можно извлечь такой вывод: женственности требуется избавление от собственного мрака. Солярный герой, который сражается за дух и свет, воплощающий в себе проникающую энергию рационального инсайта, не может постичь эту темноту, опускающуюся на нас в виде женских таинств. С незапамятных времен совершения Элевсинских мистерий их участникам запрещалось о них рассказывать. Процесс творчества, происходящий в темной утробе, остается недоступным солнечному свету. С другой стороны, он так же недоступен и влиянию луны. Таким образом, основным фактором для установления равенства полов становится трансформация страха маскулинности перед типичными таинствами женственности. Все остальное, что могло бы заменить солярному герою убийство дракона, которое все еще многие мужчины считают своей святой обязанностью, - это развитие женского сознания, которое прекращается сразу после убийства дракона. К этой трансформации ведет именно такая осознанная интеграция бессознательной женственности, а не ее отвержение. Согласно утверждению алхимиков, дракон скрывается в материи (deus'absonditus). Поэтому его вовсе не следует убивать. Исходя из «Ответа Иову» Юнга, дракон должен оставаться живым и содействовать возрождению.
Предполагаемая здесь перемена в сознании могла бы перестроить психологическую основу, на которую на протяжении многих столетий опиралось мужское эго. Нашему развивающемуся сознанию до сих пор ясно, что убийство дракона - это, в лучшем случае, торможение процесса трансформации. Характерной мужской реакцией на отвержение мифа об убийстве дракона в пользу процесса трансформации является первобытный страх, что силы тьмы могут одержать победу над силами света и, отрицая фаллическую энергию мужчины, поставить его в положение женщины. В таком случае мы сталкиваемся с содержанием реакции мужчины на собственную женственность, эта реакция здесь уже отличается от угрозы его маскулинности, завоеванной столь высокой ценой. Фактически больше ничего из социального опыта мужчины не помогает ему посмотреть на этот процесс по-иному.
Как же происходит этот резкий переход в сознании? Как может мужчина победить свой страх перед женственностью либо полностью довести его до сознания, не вытесняя в мрачную пропасть? Ответ можно найти в понимании психодинамики самого творческого процесса - той самой психодинамики, в которой мужчины традиционно видели угрозу своему мужскому достоинству. Поэтическое творчество и даже его изучение многие рассматривали как занятие второстепенное, не видя в не особой необходимости.
Тем не менее эту динамику вполне сознательно исследовали поэты лирики эпохи романтизма. Больше всего их привлекала ответственность каждого человеческого существа за личностный духовный рос и воспитание души. Тем самым они идентифицировали себя с психодинамикой творческого процесса, который Ките назвал «сотворением души» В этой деятельности принимали активное и весьма существенное участие оба пола. Оба они были настроены на психический уровень, где появились на свет, осознавая, что отец ребенка, заключенный в мрачное чрево творчества, является скорее сверхъестественным существом, чем обычным человеком. Миф о непорочном зачатии имеет равное отношение к мужчине и женщине, если воспринимать его с точки зрения психодинамики, управляющей сотворением души. Наука о рождении души называется психологией. Психология не может быть ни женской, ни мужской, только той и другой одновременно. Весьма примечательно, что в конце концов Фрейд почувствовал, что ответственность за потерю души во имя принципа реальности лежит именно на его патриархальности.
Раствори в двух-трех каплях все, что вмещает возраст, превративший прошлую мудрость в обман; ибо мы глубоко впитали афинское солнце и таинство египетского сокола-бога.
Не знай себе отдыха, пока грань меж полами не исчезнет, и длится без смысла борьба.
Открой детство и чрева праведных матерей истинным ожиданиям; чтобы, стыдясь пустоты, и не смущаясь помехой запруд, они породили бы в будущем реки, текущие в море.
Райнер Мария Рильке. «Соннеты к Орфею»
Итак, здесь мы имеем трехмерную вселенную: все-ленную, постижимую интеллектуально, чувственную вселенную, а между ними двумя - вселенную, для которой В Нашем языке трудно найти подходящее понятие. Если мы используем слово Воображаемая, то рискнем привнести идею событийности, возможности. Это слово должно выражать всю силу технического термина, обозначающего объект, свойственный воображаемому восприятию, то есть всему, что может воспринять. Воображение в котором столько же реальности и правды, как в ощущении, воспринимаемом через органы чувств, или В ИДЕЕ, воспринимаемой интеллектуально.
Генри Гордон. «Духовное Тело и Небесная Земля»
Если мужчины и женщины оказываются в повседневной жизни равноправными партнерами, прежде всего, у них внутри должно быть заложено основание для такого партнерства. Что внутри, то и вовне. В жизни ничего нельзя достичь без прочного внутреннего фундамента. Преодоление противоречий между полами либо приводит к постепенному соскальзыванию во взаимное непонимание, либо оставляет нас в подвешенном состоянии, то есть в состоянии компромисса, не удовлетворяющего ни мужчин, ни женщин, которые остаются отчужденными по отношению к своей внутренней реальности.
Один пол начинает слышать внутри себя то, что требует другой. Более того, каждый пол начинает распознавать то, в чем ему видится ведущая к целостности внутренняя потребность. Только на этом пути может быть восстановлено партнерство между полами, способствующее достижению полноты и личностного роста. В процессе восстановления этого партнерства человеческое общество на всех уровнях своего взаимодействия получает определенные преимущества.
В Книге Откровения Иоанну из Патмоса открылось человеческое сообщество, в котором он увидел опускающийся с небес Новый Иерусалим: красавицу-невесту, идущую навстречу своему жениху.
И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
И я Иоанн увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.
Иоанн оказался свидетелем вновь сотворенного внутреннего бракосочетания. «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое».
Ни один из тех, кто осознает трансформацию, происходящую в огромном человеческом общежитии на планете Земля, не может усомниться в том, нравится это нам или нет, будем мы сотрудничать или нет; мы оказались вовлечены в революционный процесс, который остановить нельзя. Высвободились силы, придававшие нам ощущение ранимости и беспомощности, даже если при этом они наполняли нас радостным творческим возбуждением. Представление, что сегодня планета - единая страна, а все человечество - ее граждане, оказывается меньшим кошмаром, от которого мы надеялись избавиться, чем исполнение пророческого сна. Некоторые из нас имели переживание всемирного сообщества в образе небесного города, представшего в библейском видении Иоанна. Оно значительно ярче образа боевого лагеря, в котором каждый сосед рассматривается как потенциальный враг. Для трех распространенных мировых религий Иерусалим в наше время олицетворяет стремление к новому творению, которое до сих пор находится в закосневших объятиях парализованной патриархальности. Именно в этом подростковом состоянии начинается борьба человечества.
Сейчас мы видим, что всемирное человеческое общежитие, в котором приходится жить, разительно отличается от того, которое существовало раньше. При восстановлении равноправия между полами - а оно имеет прямое отношение к творению нового - нам требуется твердая уверенность: либо мы подходим к партнерству враждующих противоположностей, которых вынуждают бояться унаследованные нами предрассудки, либо - как к жениху и невесте, и тогда продвижение одного пола приводит к продвижению другого.
«Плодитесь и размножайтесь» - это обращение Бога «сотворенным Им мужчине и женщине» больше не имеет особого психологического смысла в мире, который и так уже угрожающе перенаселен. Плоды этого союза имеют отношение к любой сфере человеческой деятельности и в широком смысле приводят к истинно новому творению, которое считается наступлением новой эры человечества. Чтобы такая надежда внутренне не превратилась в бесплодную фантазию, следует признать определенную жизненную силу видения нового Иерусалима и его жениха. Такая сила предполагает новый уровень понимания творческого партнерства, существующего между полами. Она определяла эволюцию западной цивилизации с древних времен до современной глобальной интеграции. Сегодня мы сталкиваемся с фактом единого мира, а не с его фантазией. Не упуская из виду это обстоятельство, мы исследуем динамику, результатом которой оказывается творческое и постоянное партнерство между полами.
Первая задача, с которой мы сталкиваемся, - поднять женственность на новый уровень осознания. Тогда вместо мрака и темноты - а именно такой в нашем восприятии была материя (которая всегда ассоциировалась с женским началом) - она станет освещенной изнутри и фактически превратится в достаточно сильный источник энергии, способный установить связь с непостоянством и творчеством зарождающегося маскулинного сознания.
Основной толчок к появлению осознающей себя женственности дала немецкая и английская романтическая поэзия. Поэты того времени прекрасно чувствовали избыточное влияние дряхлеющей патриархальности, которая даже в XIX столетии проявлялась через подавление и разрушительные агонизирующие муки старого режима, безуспешно боровшегося за выживание. Здесь вполне уместно процитировать строки стихотворения Мэттью Арнольда: «Блужданье между двух миров, / Один мир мертв, другой бессилен для рожденья».
Джон Китс дважды пытался об этом написать. В неоконченном эпосе «Гипсрион» слышится, как изнывает в муках его сердце и сердце таких же, как он, романтиков, стремящихся создать новое творение, основанное на женственном сознании. Это сознание способно воспринимать зарождающуюся маскулинность, которую Ките отождествляет с богом Солнца Аполлоном. ЕГО глубокое и многогранное знание нашло свое отражение в персонаже Монеты, женском образе, очень напоминающем женщину с разбитым сердцем, которая появляется во многих сновидениях наших современников, иногда принимая облик Черной Мадонны.
Найдя однажды
На склоне горы пригоршню золота,
Я с болью ощутил, как мой взгляд стал источать жадность.
Выворачивая наизнанку все мрачное нутро, богатое залежами золота,
И потому под печальным взором Монеты
Мне было больно видеть, как опустошается мозг,
Захваченный в тесный и тягостный плен: какая высокая трагедия
Разыгрывалась в темных таинственных глубинах ее черепа,
Способная привести к налету смертельной скорби
На ее уста, и вместе с тем наполнить светом
Ее космические очи, а голос - неземной печалью.
Проникновение Китса в женскую психологию намного опередило время. Его усилия, основанные па представлении о жизни как о «порождающей Душу вуали», открыли в интроспекции новый путь, тем самым создав возможности душевной восприимчивости и предвосхитив раннюю смерть поэта в двадцать пять лет.
Продолжавшийся в XX столетии поиск утерянной женственности в искусстве, поэзии и танце в настоящее время стал совершенно осознанным в жизни многих мужчин и женщин, сосредоточивших внимание на личностном и духовном росте. Вместе с тем по-прежнему остается непреложным тот факт, что маскулинность, связанная с традиционной патриархальностью, воспринимает появление женственности как угрозу. Таким образом, основная задача для появления свободных партнерских творческих отношений состоит в избавлении маскулинности от патриархального страха перед женственностью. И такое же насильственное внедрение женственности в рамки патриархальной традиции создает из сформированной этой традицией маскулинности своего первого врага. Поэтому для появления новой динамики в отношениях крайне важно избавить женственность от страха патриархальной маскулинности. Находясь в плену этого страха, ни тот, ни другой пол не в состоянии дать толчок никакому новому творческому процессу. Их отношения напоминают переговоры виноделов, обсуждающих сухой закон, тогда как привести к этим переговорам или, по крайней мерс, дать им толчок должна именно лишенная всяческого страха откровенность.
Главным при обсуждении возможности появления осознающей себя женственности становится освобождение слова от его привязки к той или иной социально-половой роли. Сосредоточившись на отношениях между полами, я ощущаю более крепкую и тесную связь с внутренней основой этих новых отношений, связь, возникшую при соединении комплементарных каждому полу мужской и женской компоненты. Термин «осознающая себя женственность», как и «осознающая себя маскулинность», применим и к мужчинам, и к женщинам. Что касается нашего времени, сегодня точно такая же динамика существует у обоих полов, создавая нечто, до сих пор не находившее достаточного признания: истинную основу, позволяющую этим компонентам войти между собой в контакт.
Зрелый мужчина и зрелая женщина нового времени будут соединяться не столько из-за стремления к объединению противоположностей, сколько из-за объединяющей их человечности. Эта единая для них человечность вовсе не исключает полового влечения. Лишенная невротических особенностей женская маскулинность привлекает сильных мужчин; лишенная невротических черт мужская женственность привлекает сильных женщин. В мужском теле энергия проявляется совершенно иначе, чем в женском. Различие между полами (по своей сути биологический фактор) весьма желательно, ибо несет в себе принцип выживания человечества. Однако выживание на психическом или духовном уровне выводит нас за пределы биологии, в область, названную Юнгом индивидуацией. Общность человеческой расы обусловлена ее единым общежитием, где мы существуем вместе со своими тревогами, одновременно занимаясь поисками более безопасного местожительства. Это единство уже вышло далеко за рамки сексуального влечения противоположностей. Оно превратилось в единение, ставшее результатом глубинной идентичности, настоятельно требующей понимания.
Не совершив работы, необходимой для осознания мужской и женской компоненты, мы снова и снова будем возвращаться к древним патриархальным образам, сохранившимся в застывших формах, реанимирующих патриархальный порядок. Пассивное подчинение этому порядку - это бессознательное отношение к обществу, подобное отношению детей к своим родителям, которые проецируют на них архетипические энергии, поддерживающие родительскую власть и вызывающие инфляцию личности.
Несмотря на создаваемое архетипическими проекциями ощущение безопасности, столь необходимое для ребенка, взрослые не могут подчиниться этой власти, не подрывая возможность собственного личностного роста. В худшем случае детские проекции на родителей, если их вовремя не устранить, создают основу появления диктатуры, особенно если ранее никогда не приходилось испытывать тираническую власть системы, поскольку безопасность, которую она обеспечивала, стоила больше необходимости подчиняться.
В романе Достоевского «Братья Карамазовы» Великий Инквизитор, встретившись с вернувшимся Христом, пытается убедить его; при этом в словах Инквизитора содержится угроза второго распятия, которое не позволит Сыну Человеческому найти надлежащее место в лоне католической церкви. Безопасность, предлагаемая христианам церковной властью, является матриархальной и патриархальной одновременно. Она так удовлетворяет насущной человеческой потребности, что для нее, этой безопасности, существует лишь одна угроза - свобода, которую несет в себе Христос. По мнению Инквизитора, распятие властью во имя безопасности всемогущих родителей свободы лежит в самой основе человеческого общества.
Старая косная мать подобна ящерице, нашедшей приют в глубинах бессознательного. Она ничего не хочет менять. Если услужливое эго не делает ни малейшей попытки чего-то добиться, одно лишь мгновенное появление ее узкого раздвоенного язычка подавляет любой детский протест. Ее супруг, прямолинейный и властный отец, поддерживает закон, утверждающий ее власть. Вместе они олицетворяют власть в образе железного кулака в лайковой перчатке. Мать становится Матерью Церковью, Матерью Родиной, Родной Школой, Университетом, любимой и незабвенной Альма-Матер, охраняемой Отцом, который становится Отцом Иерархом, Отцом Законом, Отцом Статус-Кво. Мы бессознательно впитываем в себя содержащуюся в этих архетипических образах энергию, которая в отсутствие индивидуационного процесса на инфантильном уровне остается нетронутой. Оставаясь неприкасаемыми и не поступая в сознание, которое, конечно же, делает эти образы менее заряженными энергетически, они, эти внутренние диктаторы, порабощают человека куда более жестоко, чем диктаторы внешние.
В моем понимании патриархальности эти изношенные родительские образы несут в себе энергию, препятствующую личностному росту. Пока они в силе, осознающая маскулинность и осознающая женственность остаются только словами. И мужчины, и женщины, бессознательно попавшие в ловушку энергетического влечения, лишаются индивидуальной свободы и не позволяют проявляться этой свободе у окружающих. Женщины могут быть даже консервативнее мужчин. Миф о солярном герое, открывающем в сражении с драконом путь к самопознанию, чрезмерно перегружен убийством. Присущая этому мифу энергия уже иссякла, и сейчас мы боремся с насилием, вызванным се воздействием. Более того, пристальное внимание, сосредоточенное на победе над существующей в бессознательном матерью, уже рассеялось благодаря совершенной над ней исподтишка победе. Вековые усилия, направленные на убийство дракона, завершились поклонением матери в лице конкретного материализма. Сыны и дочери патриархальности фактически оказались привязанными к матери.
Потерялся символический смысл убийства как жертвоприношения, ведущего к трансформации. Трансформация приводит к потоку энергии, направленному из бессознательного в сознание. Когда убийство дракона обрело определенную форму, мать превратилась в конкретную материю, а ее дети по-прежнему продолжали бессознательно поклоняться ее затасканному образу в силу отсутствия сознания, направляющего человека к трансформации. При отсутствии сознания убийство матери лишь приводит к воссозданию ее более устойчивого образа, ибо этот образ подпитывается энергией своего убийцы; и в той же степени усиливается зависимость от нее. В мифе возрождение следует за смертью, однако в нашей сверхматериалыюи культуре существует всего одна смерть. Мы можем умереть в собственном дерьме. Где-то на этой длинной временной шкале победа над драконом стала всего лишь актом убийства, так и не превратившись в средство трансформации.
Патриархальность имеет истоки в одном из самых старых мифов человечества: в мифе о странствии героя. Согласно этому мифу, герой является наместником солнечного бога, символа абсолютной власти, от которого зависит вся жизнь. Солнечный бог постоянно укрепляет свою абсолютную власть, сражаясь с силами тьмы, посягающими на его владения. «Да будет свет» - вот божественное указание, узаконивающие творение. Надев в честь солнечного бога свои символизирующие солнце доспехи, солярный герой отправляется в странствие во имя бога отца, чтобы совершить этот, по существу, патриархальный акт, позволяющий ему идентифицироваться с творцом. Тогда самое великое мужское деяние заключается в повторении вечного акта творения. Против героя сосредоточены силы тьмы, которые, поглощая солнечный свет, не могут его излучать.
Одним из символов этой темноты является луна с лунарным циклом, противоположным циклу солярному. Этот цикл, женственный по сути, существует в течение ночи, как в дневное время существует солярный цикл. Однако в лунарном цикле присутствует не изначальный свет, а отраженный свет солнца. Таким образом, оказывается, что связь между солнцем и луной символизирует связь между полами. Женственность, которую воплощают силы хаоса и тьмы, привносится в сферу несущего свет мужского творения как отражение его власти.
Мильтон выразил эту связь при описании библейских образов Адама и Евы:
Он - лишь для Бога, она - для Бога, который есть в нем.
Очень близко к женственности, изображаемой в виде лунарного цикла, оказывается образ дракона или змеи, с которой традиционно соотносится женщина. Причем этот образ появлялся постепенно под влиянием мужской власти. Обычно в мифе о герое дракон должен быть убит. Там, где в убийстве дракона нельзя усмотреть символический процесс трансформации, происходит отделение женственности от ее жизненных истоков и материальной энергии (материи, матери). В таком случае женщина становится именно такой, какой увидел ее Фрейд, а именно кастрированным мужчиной, а ее влагалище - открытой раной, вселяющей ужас в мужчину, когда он впервые с ней сталкивается.
Став идеализированным героическим действом, особенно в романтической литературе, убийство дракона влечет за собой избавление захваченной в плен девушки. Тогда из глубин солярного мифа можно извлечь такой вывод: женственности требуется избавление от собственного мрака. Солярный герой, который сражается за дух и свет, воплощающий в себе проникающую энергию рационального инсайта, не может постичь эту темноту, опускающуюся на нас в виде женских таинств. С незапамятных времен совершения Элевсинских мистерий их участникам запрещалось о них рассказывать. Процесс творчества, происходящий в темной утробе, остается недоступным солнечному свету. С другой стороны, он так же недоступен и влиянию луны. Таким образом, основным фактором для установления равенства полов становится трансформация страха маскулинности перед типичными таинствами женственности. Все остальное, что могло бы заменить солярному герою убийство дракона, которое все еще многие мужчины считают своей святой обязанностью, - это развитие женского сознания, которое прекращается сразу после убийства дракона. К этой трансформации ведет именно такая осознанная интеграция бессознательной женственности, а не ее отвержение. Согласно утверждению алхимиков, дракон скрывается в материи (deus'absonditus). Поэтому его вовсе не следует убивать. Исходя из «Ответа Иову» Юнга, дракон должен оставаться живым и содействовать возрождению.
Предполагаемая здесь перемена в сознании могла бы перестроить психологическую основу, на которую на протяжении многих столетий опиралось мужское эго. Нашему развивающемуся сознанию до сих пор ясно, что убийство дракона - это, в лучшем случае, торможение процесса трансформации. Характерной мужской реакцией на отвержение мифа об убийстве дракона в пользу процесса трансформации является первобытный страх, что силы тьмы могут одержать победу над силами света и, отрицая фаллическую энергию мужчины, поставить его в положение женщины. В таком случае мы сталкиваемся с содержанием реакции мужчины на собственную женственность, эта реакция здесь уже отличается от угрозы его маскулинности, завоеванной столь высокой ценой. Фактически больше ничего из социального опыта мужчины не помогает ему посмотреть на этот процесс по-иному.
Как же происходит этот резкий переход в сознании? Как может мужчина победить свой страх перед женственностью либо полностью довести его до сознания, не вытесняя в мрачную пропасть? Ответ можно найти в понимании психодинамики самого творческого процесса - той самой психодинамики, в которой мужчины традиционно видели угрозу своему мужскому достоинству. Поэтическое творчество и даже его изучение многие рассматривали как занятие второстепенное, не видя в не особой необходимости.
Тем не менее эту динамику вполне сознательно исследовали поэты лирики эпохи романтизма. Больше всего их привлекала ответственность каждого человеческого существа за личностный духовный рос и воспитание души. Тем самым они идентифицировали себя с психодинамикой творческого процесса, который Ките назвал «сотворением души» В этой деятельности принимали активное и весьма существенное участие оба пола. Оба они были настроены на психический уровень, где появились на свет, осознавая, что отец ребенка, заключенный в мрачное чрево творчества, является скорее сверхъестественным существом, чем обычным человеком. Миф о непорочном зачатии имеет равное отношение к мужчине и женщине, если воспринимать его с точки зрения психодинамики, управляющей сотворением души. Наука о рождении души называется психологией. Психология не может быть ни женской, ни мужской, только той и другой одновременно. Весьма примечательно, что в конце концов Фрейд почувствовал, что ответственность за потерю души во имя принципа реальности лежит именно на его патриархальности.