Вул Стефан. Живая смерть

   Но ученый все никак не мог угомониться:
   - А у вас есть лаборатория?
   Марта утвердительно кивнула. Она уточнила:
   - И даже ассистент.
   - Уго?
   - Нет, я сама!

7

   По мере надобности Жоаким под руководством Уго или Марты ознакомился за несколько дней с основными помещениями замка; по крайней мере, с его жилой частью, поскольку некоторые галереи кончались развалинами, а другие были заколочены досками. Он научился также избегать ненадежных лестниц и ловушек - потайных дверей, открывавшихся прямо в пропасть. Необходимости же предостерегать его о том, чтобы не болтаться в лабиринте, который выводил к фуникулеру, не было. При одном лишь воспоминании о чудовищных пауках-сторожах на него накатывала волна отвращения.
   Впрочем, он и не отваживался бродить по замку в одиночку, предпочитая безвылазно оставаться в выделенных ему апартаментах - двух квадратных комнатах, до отказа набитых книгами. С одной стороны его пристанище выходило к туалету, обустроенному в каменной караулке над углом крепостной стены, с другой - прямо в лабораторию.
   Последняя представляла собой огромный зал со стрельчатым сводом. Вдоль стен рядами тянулись длинные столы, загроможденные всевозможными стеклянными приборами самой несуразной формы. Всюду, даже на своего рода каменных подмостках, украшавших угол лаборатории, виднелись самого разного калибра колбы, пробирки, трубки и змеевики. От него не скрыли, что это возвышение некогда служило алтарем, а само помещение использовалось когда-то одной из древних религий как церковь.
   Прежде чем приступить к работе, Жоаким потребовал кое-что переделать в этом зале и заказал ряд недостающих ему приборов и инструментов. Ему достаточно было только выразить свои пожелания, и Марта, не дискутируя, тут же отдавала соответствующие распоряжения, неукоснительно выполнявшиеся.
   Первая ночь прошла ужасно, - его беспрестанно тревожили то зловещие подвывания сквозняков, то сродни мяуканьям крики ночных птиц, то повторяющиеся время от времени звуки колокола, раскачиваемого ветром под кровлей одной из башен замка.
   Когда же ученый, сломленный усталостью, наконец забылся, то не прошло и пяти минут, как он резко проснулся, обливаясь холодным потом и с зашедшемся в отчаянном стуке сердцем. И тогда он услышал позвякивание в коридорах, - то скрипела лапами Ванда, гонявшая там крыс. Как раз в этот момент она ловко подцепила одну из них непосредственно за дверью. От агонизирующего писка грызуна у него в жилах застыла кровь.
   Последующие ночи прошли менее тягостно. Правда, ему, как и накануне, так и не удалось сомкнуть глаз, так как Уго поднял адский шум в лаборатории, принявшись пилить доски и стучать молотком, переделывая в соответствии с его пожеланиями всю систему электроустановки. Но сам факт присутствия в соседней комнате кого-то, занятого своим делом, оказалось достаточным для того, чтобы отогнать все его прежние кошмары. Ибо Уго при всей своей отталкивающей внешности все же был человеком.
   Сидя в кровати, Жоаким изматывал себя чтение специальной литературы. Свет лампы порой заметно ослабевал. Это означало, как ему было известно, что фуникулер доставил что-то из заказанного им. Уго в таких случаях поспешно устремлялся к входной площадке, чтобы встретить посетителей. И было слышно, как он удалялся по лабиринту, пощелкивая по пути бичом по каменным плитам.
   А наутро в лаборатории, на столе, сделанном по его эскизам, перед Жоакимом, словно по мановению волшебной палочки, появлялись новые приборы микротом, калориметр или же панель кардиографического контроля.
   Все это продолжалось несколько месяцев, так как Марта обеспечивала поставку нужного оборудования с Венеры.
   Понемногу Жоаким составил себе представление о фантастической моци организации, финансируемой за счет контрабанды. Он поразился в этой связи, почему бы Марте не жить в свое удовольствие в более приятном мире. Как-то биолог решился спросить об этом у неё самой, но хозяйка замка ограничилась в ответ легкой улыбкой. Он так ничего и не знал ни о ней, ни о её прошлом, ни об её семье и обстоятельствах, приведших к тому, что эта женщина возглавила столь впечатляющее деловое предприятие.
   Она жила одиноко с Уго и Вандой в качестве компаньонов, заточив свою молодость, как в монастырь, в этом здании из другой эпохи, во влажном и нагонявшем тоску климате. Почему?
   Создавалось впечатление, что ей нравится эта самоизоляция, - никто и никогда не вышагивал по коридорам, ведущим от подвесной дороги к жилому крылу замка. Однажды Жоакиму довелось подслушать, как она отдавала по телефону распоряжение относительно экспорта Бог знает каких предметов искусства.
   И, бесспорно, только самые экстраординарные ситуации, вроде прибытия с Венеры Жоакима, вынуждали её спускаться к расположенным внизу, в тысяче метрах от замка, строениям.
   Коротая вынужденно бессонные ночи, биолог набирался знаний о Земле. Отыскав старые атласы, он, изучая их, немало удивился прежним формам континентов.
   Сегодня же практически всю поверхность планеты покрывали океаны. Из них выступали только вершины самых высоких горных массивов в виде унылых, окутанных туманом островов, нещадно и безостановочно стегаемых волнами и ураганами.
   Ему без труда удалось установить, где расположены Пурры, то есть место его странного прибежища. При помощи словарей и после ряда сопоставлений по картам он узнал их прежнее название - Пиренеи.
   У Жоакима остался неприятный осадок на душе, когда он узнал, откуда оно появилось. В одной из старинных книг он вычитал следующее: "Пирене дочь Бебрикса, короля Иберии. Соблазненная Гераклом, она родила от него змею, после чего, опасаясь отцовского гнева, сбежала в горы, разделяющие Францию и Испанию. Там её сожрали дикие хищники, а имя несчастной закрепилось за этой местностью".
   Для ученого вообще все на Земле представлялось безнравственным и вызывающим беспокойство. А самые старинные легенды несли в себе отраву для разума и отличались опасной болезненностью.
   Жоаким поделился с Мартой своими личными рассуждениями на эту тему. Та сочла их вполне обоснованными, но сие обстоятельство, казалось, не только её не страшило, но даже доставляло тайное удовольствие.
   - Верно, - согласилась она. - Земля, судя по всему, проклята. Как-нибудь у нас тут все же установится, пусть всего и на несколько часов, хорошая порода - так случается разок-другой в году. Я воспользуюсь ею, чтобы организовать для вас небольшую прогулку по Пуррам. И тогда вы сами убедитесь: все то, что когда-то было приятным или полезным, исчезло, погибнув из-за радиоактивных ядов, которыми перенасыщена эта планета. Наоборот: все виды отвратного или вредного, похоже, почерпнули новые силы в этой зараженности. К примеру, совсем нет цветов, зато вдоволь гигантской крапивы или в чем-то опасных растений. Куда-то подевались певчие птахи и бабочки, зато кругом кишат слизняки величиной с руку или же пауки типа нашей Ванды. Встречается нечто и похуже этого... Странно это всё, вы не находите?
   Она задумалась с загадочной улыбкой на устах, а потом, извинившись, удалилась, чтобы заняться повседневными заботами. Какими, спрашивается?
   Любопытная всё же она женщина.
   Как-то ночью Жоаким слышал её рыдания в коридорах, где она взывала к своей погибшей дочери. Так он узнал имя девочки.
   - Лиза! Лизетта, где ты? Лиза, мое дитя, откликнись!
   Лунатизм? Не исключено. Если только не разновидность помешательства... Жоаким поспешил отогнать прочь эту мысль.
   В другой раз он проснулся, весь дрожа, заслышав скорбную и навевавшую мрачное настроение мелодию. Его богатое воображение живо нарисовало картину разыгравшегося где-то в другом конце замка музыкального урагана, задувавшего одновременно в сотни самых различных духовых инструментов. То была берущая за душу, но холодная симфония с музыкальной фразой, повторяющей основную мелодию, опирающуюся на арпеджио и безумно пронзительные звуки.
   На следующее утро Жоаким поинтересовался, откуда мог исходить этот гул, нечто грандиозное и восхитительное, но в то же время приводящее в трепет, поскольку сравнимое с хаотичным биением сердец сразу тысячи собравшихся вместе богов и демонов.
   - Это мой орг, - пояснила Марта. - Я люблю не нем играть.
   Орг? Ученому было неведомо это варварски звучавшее название. Он представил себе монстра с сотней широко разинутых пастей, напоминавшего живую, но из металла, гидру, сотворенную для того, чтобы воспеть трагическую славу космоса или же передать во всеобъемлющем вопле все страхи и муки ада.

* * *

   Стремясь вырваться из плена всех этих галлюцинирующих впечатлений, Жоаким полностью погрузился в изучение вопросов по своей специальности.
   Холодно-рассудочные и безличные рассуждения ученых былых времен служили противоядием его воспаленному воображению, слишком напичканному монстрами, завываниями ветра, скрежетаниями по ночам, замогильными шумами. Он попытался отвлечься от того, что повсюду туман, будто хлопок, приклеился к окнам, изолировав замок от мира, в свою очередь отрешенного от остальной Вселенной.
   Он постепенно привык к обличью Уго и даже не поднимал головы, когда тот ранним утром входил в его комнату, дабы подбросить в тлеющий вчерашними углями камин новую охапку дров.
   В эти минуты Жоаким ещё плотнее закутывался в свои пледы и одеяла, закрывал книгу и смежал глаза. Дым приятно щекотал ноздри, и ученый забывался блаженным сном, компенсируя за пару часов то, что он не добирал ночью. Его обычно будили волны тепла из разгоравшегося камина, он на какой-то миг задерживал взгляд на высоком пламени, выплясывавшем на горке поленьев. Затем поднимался и шел совершать утренний туалет в башню.
   Поначалу он с недоверием относился к струившейся из умывальника воде. Не радиоактивна ли она? Но Уго жестами успокоил его, и Жоаким предположил, что где-то в замке существует "фильтрующая" её установка.

* * *

   Однажды утром он вошел в лабораторию и даже вздрогнул от удовольствия.
   Все было готово для начала работ. Как в театре - все декорации и актеры на месте, пора троекратным стуком возвестить о начале спектакля.
   Как далек он был в это чудное мгновение от мыслей о последствиях своей отчаянной попытки и никоим образом не представлял себе, что она сначала потрясет, а затем и уничтожит Человечество, чтобы возродить его в новой и до чего же жуткой форме.
   Среди всевозможной стеклянной аппаратуры, длинных белого цвета покрытий с жерлами моек, микроскопов Жоаким чувствовал себя как рыба в воде.
   Родной для него запах дезинфицирующих средств отпугивал своими миазмами все прежние страхи.
   Предстоящая работа, похоже, весьма благотворно сказалась даже на Марте. До этого момента она выглядела в глазах ученого некоей таинственной принцессой, жрицей какой-то проклятой религии. Но достаточно было ей надеть белый лабораторный халат, как она преобразилась в удивительной красоты студентку, и хотя она держалась, возможно, чуточку чересчур серьезно, все равно стала как-то человечней и общительней.
   Начали они с того, что проверили под микроскопом все образцы тканей, взятых у ребенка. Они распределили их по различным пробиркам.
   Жоаким остановил свой выбор на крошечном фрагменте недоразвившейся фолликулы. Он поместил его в поток плазмы и начал осторожно, на градус каждые два часа, подогревать. Сама же плазма циркулировала по стеклянным трубкам, находясь под всякого рода спектрографическим контролем, осуществляемым Мартой. Всевозможные капельницы и фильтры вносили там и сям коррективы в содержание в ней солей, гормонов, диастазов...
   Так потянулись длинной чередой бесконечные часы бдений, изнурительных и малодинамичных, едва прерываемых время от времени краткими аналитическими размышлениями. При этом Марта и Жоаким инстинктивно разговаривали тихим голосом. Порой Жоаким называл какую-нибудь цифру, и Марта слегка двигала рычажком реостата.
   Они настороженно выжидали момента начала трансформации ткани, что явилось бы признаком воскрешения жизни. Но сделанные с периодическими интервалами микрофото с унылой безнадежностью показывали одну и ту же картину.
   Усталость первым свалила Жоакима. Он был вынужден прерваться и пойти передохнуть несколько часов, в то время как Марта продолжала невозмутимо сидеть за рабочим столом.

* * *

   Жоаким почувствовал, как чья-то рука настойчиво тормошит его за плечо. Он открыл глаза. Перед ним стояла бледная как полотно Марта. Ученый видел, как шевелятся её губы, но, ещё не очнувшись от сна, не смог разобрать ни слова из того, что она говорила. Марта повторила:
   - Клетки пластуются.
   Биолог стремительно вскочил на ноги и побежал к микроскопу. Он тут же сравнил увиденное с предыдущими фотографиями. Да, никаких сомнений быть не могло: ткань ожила, клетки множились вокруг ооцита.
   Ученого захлестнул порыв какой-то мальчишеской радости, отчего лоб уже старого человека залился вишневого цвета краской, в то время как по щеке Марты медленно скатывалась слеза.
   Жоаким спешно пролистал записи, сделанные ранее при чтении старинных книг. Он использовал различные капельницы для воздействия на замкнутый цикл плазмы...
   И началось: целыми днями и ночами они изнуряли себя решением возникавших проблем, наблюдали за растущим ооцитом, за его переходом в зародышевую клетку. Они лихорадочно культивировали другие тканевые пробы. Ели и спали буквально на ходу. Причем Марта работала вдвое больше, чем Жоаким.
   Теперь вполне можно было бы получить партеногенезное яйцо, но биолог предпочел с помощью тончайшей пипетки ввести в семязачаток ядро кишечного эпителия.
   То был великий, ключевой момент всего эксперимента.
   Когда они увидели, что оба ядра соединились и восприняли друг друга, то бросились обниматься. В эти минуты они не были престарелым ученым и молодой женщиной, а товарищами, объединенными дивными переживаниями.
   Но если Марта оправилась быстро и вновь предстала гордой и неприступной женщиной, то это дружеское объятие оставило в Жоакиме - хотя сам он об этом пока и не подозревал, - более волнительное, чем у нее, воспоминание, окрашенное благостью платонической влюбленности.

* * *

   Днем за днем они наблюдали, как развивается, все более и более округляясь, яйцо.
   Однажды Жоаким застал Марту склонившейся над колбой. Она шептала нежные слова, адресуясь к этой плавающей в растворе малости. Называла Лизой этот зародыш-несмышленыш, производный от её умершей дочери.
   Но вскоре биолог забил тревогу. Уж очень бурно пошел процесс. Подобное ускоренное и хаотичное развитие вынуждало эмбрион к почкованию. Следовало ожидать появления близнецов. Однако марта, казалось, не проявляла чрезмерной озабоченности в этой связи и даже выглядела вполне удовлетворенной складывавшейся ситуацией.
   И это наглядно проявилось через несколько недель, когда выяснилось, что родятся не две, а десять особей!
   И тут Марта призналась, что, пока Жоаким отдыхал, она сознательно спровоцировала почкование зародыша.
   - Может всякое случится, - оправдывалась она. - По этой причине я хочу вызвать к жизни сразу несколько экземпляров.
   - Но если все они успешно пройдут положенный им путь, - возразил Жоаким, - у вас получится не одна, а десять дочурок и все - Лизы.
   - Ну, это ещё посмотрим.
   И все же тот факт, что эмбрионы росли с такой быстротой, пугал ученого. После шести недель близнецы выглядели как трехмесячный утробный плод. Пришлось их разделять. Так появились выстроенные в ряд десять колб, в каждой из которых плавал свернувшийся, замкнувшийся на себя, красноватый лягушонок.
   Через пару месяцев в сосудах строили гримаски десяток уже полностью сформировавшихся личиков. Похожие на вызывавшие безотчетную тревогу куколки, близнецы сучили сжатыми кулачонками.
   Семеро из них продолжали неуклонно расти. Трое же безнадежно застыли в своих стеклянных гробиках. Плазма в их системе помутнела, тельца размягчились и потускнели. Уго взялся их где-нибудь захоронить.
   Четыре месяца спустя пришлось признать очевидность.
   - Всё, они достигли финишной черты, - констатировал Жоаким. Возникает вопрос, каким образом вам удастся обеспечить уход сразу за семью детьми?
   - Я позаботилась об этом.
   Действительно, в одно прекрасное утро Жоаким, войдя в лабораторию, увидел сидевшую в углу могуче сложенную женщину. Видик у неё был ещё тот впавшего в прострацию вьючного животного на отдыхе, крупноголового, широкоротого, с гигантскими конечностями. Биолог вопросительно посмотрел на Марту.
   - Ее зовут Оуна, - откликнулась молодая женщина. - Она-то и займется малышками. Не так ли, Оуна?
   Та, открыв в идиотской улыбке зев, певуче протянула в двухтоновой модуляции:
   - Ды-а.
   - Но... Но это же метиска с Марса! - воскликнул Жоаким. - Где вы её откапали?
   - Это несущественно. Для такого рода обязанностей она подходит, лучше не придумаешь. Ее ведь и десять детишек не испугают, не правда ли, Оуна?
   - Ни-ет, - осклабилась метиска.
   Вокабуляр этого дебильного создания сводился к этим двум словам. Но она достаточно скоро доказала, что дело свое знает преотлично.
   Когда близнецов стали по очереди вынимать из наполненных плазмой ванночек, нянька оживилась. По правде говоря, Жоаким растерялся, вытянув руками из колбы первого младенца и совершенно не представлял, как с ним поступать дальше. Вот тут-то метиска и вступила в свои права, деликатно освободив его от ноши и качнув ребенка пару раз туда-сюда. Тот запищал. А она сноровисто, в мгновение ока смазала его вазелином, запеленала и положила в первую из семи колыбелек.
   То же самое она проделала с остальными близняшками, орудуя с эффективностью и размеренностью машины. После этого нянька отрегулировала подогрев кроваток, надвинула защитный кожух и вывела коляски наружу, в холод коридоров. При столь спорых и выверенных жестах невольно создавалось впечатление, что Оуна наделена десятью руками. С собой она зараз прихватила четверых новорожденных, а остальных покатили за ней Уго и Марта, в то время как Жоаким тщательно мыл затянутые в пластиковые перчатки кисти.
   Обернувшись, биолог обнаружил, что остался один в лаборатории. Он двинулся к двери и выглянул в пустой коридор. Мэтра-био охватило чувство покинутости, смешанное с долей грусти и собственной бесполезности после успешного завершения возложенной на него миссии.
   Погруженный в свои мысли, он сдернул перчатки, бросив их в контейнер для мусора. Затем вышел и принялся бесцельно бродить вблизи апартаментов Марты.
   Несколько минут он нерешительно простоял у тяжелой двери. Где-то вдалеке плакали детишки. Он так и не решился войти и вернулся назад. В лаборатории, окруженный со всех сторон пустыми стеклянными сосудами, он вдруг ощутил себя бесконечно одиноким. Машинально принялся наводить всюду порядок. Однако, почуяв вскоре чье-то присутствие, повернул голову.
   Оказалось, что исполинская паучиха Ванда воспользовалась открытой дверью. Она начала медленно и настороженно обходить помещение.
   Слышать позвякивание её суставчатых лап при движении было настоящей пыткой для Жоакима. Делая большой крюк, дабы случаем не натолкнуться на страшилище, он выскользнул из лаборатории и закрылся в своей комнате.
   Биолог попытался немного соснуть - безуспешно. Несколько часов он слонялся из угла в угол. Время от времени рал книгу, читал пару страниц, но в голову беспрестанно лезли посторонние мысли. Все кончалось тем, что он швырял её на постель.
   Наконец тяжесть одиночества стала настолько невыносимой, что ученый вновь приоткрыл дверь лаборатории. Поискав глазами Ванду, он совсем было подумал, что та убралась восвояси. Но вскоре обнаружил её на столе: полуприсев перед одной из колб, та тянула плазму, медленно поигрывая в воздухе своими щупальцами, напоминая безобразную ведьму, выписывающую каббалистические знаки, чтобы вызвать в сей мир уж и не знаю какую гадость.
   Жоаким с отвращением прикрыл дверь.
   С наступлением ночи за ним явился Уго. Марта желала его видеть.

* * *

   Она стояла, гордо выпрямившись перед камином, в котором весело потрескивали дрова.
   Не было уже той молоденькой студенточки, которую Жоаким знал в течение нескольких месяцев. Вместо белоснежного халата - темное с блестками платье до пола. В агатовых глазах - огонек триумфа. Она взглянула биологу в лицо и просто сказала:
   - Спасибо, Жоаким.
   Засмущавшись, тот прокашлялся.
   - Она... э-э-э... с ними всё в порядке?
   Она молча наклонила голову. Затем заявила:
   - Я бы хотела, чтобы вы на какое-то время задержались в замке. Возможно, вы мне ещё понадобитесь. После чего вы вольны поступать по вашему усмотрению.
   В эту минуту Жоаким вдруг осознал, что в последние часы он подсознательно опасался, как бы его теперь бесцеремонно не выставили вон. Он понял это по внезапно всколыхнувшей его уже далеко не молодое сердце волне радости при этих словах Марты. Да, ему следовало чистосердечно признаться самому себе, что он вовсе не испытывал более никакого желания уезжать из замка.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

1

   В течение последующих долгих недель Жоаким пытался продолжить свои научные исследования. Но из этого ничего толком не вышло: работал он спустя рукава, бесцельно и хаотично, разбрасывался.
   Его выбивало из колеи полнейшее одиночество. Случалось, что он неделями не виделся с Мартой. На глаза попадался только Уго, регулярно приносивший в установленные часы пищу. Он не раз пытался заговорить с ним, но человек без ушей оказался крайне скупым на ответные жесты.
   Снаружи тем временем наступила зима, окутав все вокруг белым саваном и разукрасив инеем окна. Бесконечно тянувшимися послеобеденными часами Жоаким задумчиво разглядывал лениво падавшие хлопья снега. Опустошенный в душе, он впал в очевидную праздность, с отвращением отворачивался от любых книг. Он явно перенапряг свой мозг в ходе столь блистательно завершившегося эксперимента.
   Он мало что знал о судьбе близнецов. Марта не очень-то распространялась на эту тему.
   - Как они поживают?
   - Превосходно.
   - А похожи ли они на Лизу?
   - Они и "есть" Лиза.
   И всякий раз Жоаким останавливался перед мучительным последним вопросом, не решаясь его задать: "Могу ли я их увидеть?" В известной мере он считал, что по отношению к нему допущена несправедливость и ожидал, что ему все же предложат нанести этот столь желанный визит.
   Однажды Марта стремительно вошла в его апартаменты. На заметно побледневшем лице выделялись несколько сверх меры распахнутые глаза, как если бы она была чем-то напугана. Хозяйка замка бросила только одно слово:
   - Пойдемте!
   Жоаким тотчас же понял: что-то не ладилось. Он молча последовал за ней. По пути он воспользовался громоздкими зеркалами коридоров, чтобы исподтишка понаблюдать за Мартой, четко уловив, что та нервно покусывала накрашенные губы.
   Миновав тяжелую дверь, они пересекли уже знакомую ученому внушительную гостиную.
   В следующем помещении Жоаким увидел орг. Узнал его сразу, хотя никогда до этого не видел. Но было совершенно ясно, что фантастические голоса, вызывавшие у него по ночам причудливые видения, могли исходить только из подобного нагромождения голосистых свистков и гигантских флейт.
   Но он не успел подивиться этому чуду. Марта уже увлекла его в анфиладу более скромных по размеру салонов, увешанных гобеленами и заставленных старинной мебелью. Наконец они вошли в комнату, где были выстроены в ряд семь колыбелек.
   В первую минуту у ученого создалось впечатление, что они отдекорированы вяло колыхавшимися на сквозняке ленточками. Однако, приблизившись, он ошеломленно застыл на месте с разинутым ртом.
   Ленточки оказались из плоти. Каждая девочка высовывала из кроватки ручонки, деформируя их в извивавшиеся змеями вытянутые жгуты. Заканчивались они розовыми растопыренными, непрерывно дергавшимися кулачками, смахивавшими на морских звезд, и пытавшимися по обе стороны ухватиться за кисти других близняшек. Тем самым они, похоже, стремились образовать неразрывную цепь.
   Жоаким взглянул на Марту. Но та и сама уже уставилась на него в немом вопросе. В её глазах читалась страстная мольба и настоятельное желание получить от него успокаивающее объяснение феномену, что не могло не взволновать ученого до глубины души. В нем вспыхнуло неодолимое стремление по-отцовски утешить её, прижав, как дочь, к груди. Но с Мартой не отделаться невнятным комментарием. Она жаждала понять суть проблемы.
   - Давно ли это...? - вырвалось с придыханием у Жоакима.
   - Нет, я тут же пошла за вами.
   Биолог вплотную подошел к кроваткам и взял одну из ручонок. На ощупь легко определил контуры хрупких косточек. Но кожа и суставы растянулись устрашающим образом. Между плечевой и локтевой костями был лишь гибкий тяж.
   Тогда Жоаким сблизил кроватки. Ручонки быстро отыскали друг друга и тесно переплелись между собой. Цепочка состоялась. И в тот же миг они обрели нормальный размер.
   Все это время дети сладко спали. Жоаким, приставив палец к губам, увлек Марту в соседнее помещение.
   - В сущности, - начал он, - я не вижу в этом ничего страшного. Вы же знаете об особенностях поведения близнецов. Они постоянно стремятся быть вместе, словно сожалея о потере былой, имевшей место до рождения, близости. Признаю, что с физиологической точки зрения все происходящее, несомненно, порождает проблему. Не могу понять, как это возможно - растягивать части тела до такой степени.