– Я очень рад за вас, Кэтриона Макноррин, – сказал Алан, ласково улыбнувшись ей. – Вы выходите замуж за отличного человека.
Наконец она вырвалась с ним на волю. Ночной воздух принес прохладу. Высоко над вершинами светила полная луна. На сеновале большого амбара вблизи Дуначена женщины устроили для них «гнездо» из пуховых матрасов среди душистого зеленого сена. Пока с нее снимали платье и облачали в шелковую ночную рубашку, она слышала оханье с той стороны, где раздевали Доминика, – наверняка результат мужских шуток, неприличных и грубых. «У мужчин половой инстинкт – вещь необходимая. Для нашего брата нет более могущественной силы ни в одной сфере жизни».
Женщины расступились. Окруженный рослыми шотландцами в килтах, в свете фонаря появился Доминик. В пледе, переброшенном через плечо, он казался богом. Кэтриона вдруг вспомнила с необыкновенной ясностью, каким он был, когда она впервые увидела его, – дикарь, сотканный из одних мускулов.
Сброшенный плед, так же как тогда, открыл ей красоту его обнаженного тела.
Теперь они стали мужем и женой. До самой смерти.
«Впрочем, есть одна вещь, которую я все-таки буду делать сызнова. Я хотел бы также, чтобы в нашу брачную ночь мы сотворили ребенка». Однажды у него уже была брачная ночь, и на следующий день Генриетта в истерике убежала от него к матери. Почему? О Боже! Что такое произошло, о чем нельзя рассказать?
Кэтриона закрыла глаза, предавшись воспоминаниям. Как он очаровательно улыбался во время их первой встречи! У него были глубокие ямочки на щеках, но глаза оставались настороженными, темными, как мох под водопадом, хранящим так много секретов.
«Да благословит вас Бог!» – раздался хор голосов.
Женщины удалились, уводя из амбара хохочущих мужчин, и они остались одни. Доминик не двигался, а только улыбался ей в золотистом свете лампы.
– Глядя на это ложе, – тихо сказал он, – я вспомнил сказку о принцессе на горошине. Сейчас проверим, есть ли у нас королевская кровь!
– У всех Макнорринов есть королевская кровь.
– Ах, Кэтриона! – Он снова произнес ее имя по-гэльски. – Как же я безобразно напился! Я не хочу быть пьяным, разделяя ложе с принцессой.
Прекрасный шелк рубашки скользнул по ногам, сердце ее застучало сильнее. Она постаралась схоронить крошечные струйки страха поглубже в душе.
– Глупый мужчина! Ты не протрезвеешь до утра.
Доминик вдруг придвинулся к окну.
– Подойди сюда. Посмотри, как луна сияет нам.
У нее дрожали ноги, но она подошла и встала у его плеча. Белый свет, льющийся сверху, омывал горы и стекал в озеро. Остроконечные вершины, деревья и вода, обведенные серебром, блестели в темноте, как большие сверкающие города первых небесных кланов.
– А помнишь? – тихо спросил он и, коснувшись пальцами ее щеки, повторил знакомые строки:
Под ночь она пришла в Фабиас и нашла звезду в его садах.
Она схоронила ее во тьме, в своей утробе.
Посылаемое им тепло проникло в тело и побежало мелкими волнами вдоль позвоночника, рождая приятное предчувствие.
– Давай сотворим ребенка там, в холмах.
– Где? – переспросила Кэтриона и подняла глаза. Страстное желание смешалось в них с сомнением. Доминик шагнул в угол, где лежала их одежда, быстро отыскал ее туфли и свои ботинки.
– Вперед, – сказал он, прихватив килт и плед. – Мы пойдем в пещеру Калема. Может, к тому времени я протрезвею.
Под призрачным лунным светом шли они через безмолвный мерцающий мир. Они поднимались все выше и выше в горы, к шумящим стремнинам, где эхо звучало подобно звону маленьких колоколов. В воздухе плавал сладкий аромат меда и диких цветов. Ветерок пробегал по жемчужной коже Кэтрионы, чередуя холодные струи с теплыми, отдавая дань извечному своему капризу. Белый шелк с ласковым шуршанием гладил ей бедра и ноги. Ее рука светилась серебром в руке уводящего ее полубога.
Она шла зачарованная им. Океанская волна от берега Мюриаса вошла в ее кровь. Морские котики высунули свои гладкие головы из белой пены, лохматые коричневые медведи взревели в лесах. Дикий бизон запыхтел и забил копытами о землю, прежде чем похитить свою невесту и унести ее в таинственные земли Севера.
У входа в пещеру Доминик остановился и развернул плед.
– Что-то не так? – спросил он, укутывая ей плечи. – Мы поженились, и больше между нами не должно быть никаких недомолвок. Но что-то еще остается, правда?
Кэтриона села и подтянула плед, глядя на серебряные горы и луг, усыпанный белыми, как звезды, цветами. Она понимала, что должна верить ему. Теперь уже вечно.
– Мне следовало давно спросить, но я трусила. Боялась, как бы что-нибудь нас не разлучило. Но ты прав, неведение порождает недоверие. Оно сидит в моем уме как злой водяной с разинутым черным ртом.
Плед сполз в темный родник, когда Доминик сел рядом.
– Так о чем ты хочешь спросить?
Она покачала головой.
– Не подумай, что я хочу найти в тебе какое-то зло...
– Спрашивай, Кэтриона. Мы искупили все грехи. Теперь добропорядочная жизнь зависит от нашей честности и доверия. Будь честной и верь мне. Я люблю тебя.
Она уронила лицо на колени.
– Ну и время же я выбрала! – Она негромко рассмеялась. – Сначала вышла замуж, а теперь выясняю, правильно ли поступила.
– Я ничего не скрывал от тебя. – Доминик взял ее руку и стал целовать ей пальцы, лаская чувствительные подушечки горячим мягким ртом. – Спрашивай.
Почему для этого требовалось так много мужества? Больше, чем тогда, когда они столкнулись лицом к лицу в Лондоне. Больше, чем во время их схватки с разбойниками. Наконец она подняла голову:
– И все-таки ты что-то скрываешь. Хотя это ничего не меняет, я должна знать.
– А-а, я догадываюсь. Генриетта?
– В Эдинбурге она рассказывала такие горькие вещи. Чем ты мог ее так запугать?
Помолчав с минуту, Доминик кивнул:
– Хорошо, я расскажу. Нужно было давно это сделать. Только гордость удерживала меня от того, чтобы открыть тебе правду. В сущности, мы с Генриеттой не знали друг друга – я то воевал на полуострове, то уезжал в Россию и за это время порядком развратился. Когда мы встретились, мне казалось, что эта девушка несет в себе чистоту и совершенство английской леди. Ухаживание продолжалось недолго, и я ее не трогал, даже не пытался поцеловать, до нашей свадебной ночи.
– В Рейлингкорте. В шелке цвета слоновой кости, – с дрожью в голосе произнесла Кэтриона вслух.
– Генриетта протянула ко мне руки и попросила поцеловать ее. Я старался быть мягким и осторожным, но она засмеялась и сказала, что ее уже целовали. После этого стянула с себя рубашку и попросила потрогать ее грудь. Она сказала, что ей это приятно.
– О, у нее прежде был любовник? – Тревога всколыхнулась в душе Кэтрионы, как легкое подводное течение.
– Я бы не придал этому значения. Мне даже в голову не приходило ее осуждать – в конце концов до нее у меня было достаточно любовниц. Я решил, что в юности она могла ошибиться с каким-нибудь мальчиком. Поэтому я позволил ей вести меня дальше. Я целовал ее, как она хотела, и сходил с ума от желания. Представляешь, я даже почувствовал облегчение от того, что она не девственница. Ей не будет больно, подумал я.
– А она сама не прикасалась к тебе?
– Что? – Доминик удивленно посмотрел на нее. – Нет. Она только хотела, чтобы я целовал ее в интимные места, и этих ласк ей было достаточно для завершения, даже не один раз. Когда я отнес ее в постель, мне казалось, она готова принять меня. Я потерял голову как мальчик. Я ослеп от любви. Ничто другое не приходило мне на ум, кроме того, что до меня она знала другого мужчину.
– А она?
– Я думал, что да... Но в конце концов оказалось, что она девственница. Я старался быть деликатным и доставить ей удовольствие, но она не отвечала. Я испугался, подумал, может, ей больно? Но я хотел довести до конца наши супружеские обязанности. Я спешил к собственному завершению, и, когда это произошло, она ударила меня и закричала, что я ее обесчестил. Генриетта не была невинной в полном смысле слова, понимаешь? Она была девственна только для мужчины.
– Что ты хочешь этим сказать? – Кэтриона испуганно посмотрела на него.
Доминик уронил голову на руки.
– В течение той длинной горестной ночи я все понял. Генриетта назвала мои действия нелепыми. Она сказала, что я ей отвратителен, всем, что есть в моем теле. Она говорила, что я безобразный и отталкивающий, что она ненавидит некую мою часть и проникновение ей противно до тошноты. Она отворачивалась от меня и рыдала. Я долго не мог понять, пока наконец она не объяснила все сама. Это было преподнесено со странным удовольствием. Оказывается, когда-то ее совратила гувернантка. Генриетте понравились такие формы близости, и теперь она ожидала от меня того же.
– Сафо, Лесбос и все такое?
– О Боже, откуда у тебя такая осведомленность?
– Читала классику. – Кэтриона положила руку поверх его руки. – В Дуначене большая библиотека. Но почему Генриетта не попросила тебя остановиться?
Он сомкнул пальцы вокруг ее ладони.
– Я думаю, у нее был шок. Она не знала, как устроен мужчина, а я не понял, почему вначале она была такой страстной! Она хотела получить удовольствие, но так, как уже привыкла прежде. Ей нужно было, чтобы я только гладил ее и делал все ртом. Правда, позже она призналась, что это могла бы с успехом сделать и ее горничная. Когда я сказал, что теперь у нас может появиться ребенок, с ней сделалась истерика, потому что она не хотела детей. Она даже не знала, как это происходит.
Кэтриона непроизвольно сглотнула.
– О, теперь я понимаю. Она говорила, что ты принудил ее к бесчестью. Но это же естественное проявление любви со стороны мужчины! Зачем же тогда ей было выходить за тебя замуж?
– А вдруг бы меня перехватила Розмари!
Теперь Кэтрионе все стало ясно. Она вспомнила Эдинбург: мимолетные взгляды, на которые тогда не обращала внимания, и некоторые высказывания Генриетты незадолго до ее смерти.
– Так у нее были любовные отношения с леди Стэнстед?
– Невероятно, не правда ли? Бедная Генриетта! Ее желания так и не были удовлетворены полностью, даже после того как Розмари увезла ее в Эдинбург. Леди Стэнстед не имела столь сильного интереса к женщинам, и любовный треугольник обрек каждого на несчастье!
– И ты думал, что все-таки сможешь покорить Генриетту? – Кэтриона недоверчиво посмотрела на него.
Доминик поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Это был вызов моей гордости. Я надеялся, что у меня будет шанс победить ее, доказать ей, что она способна любить мужчину. Тогда я был слишком глуп.
– И ты не мог никому сказать правду! Как бы ты стал объяснять это ее родителям или кому-то еще? О Пресвятая Дева Мария! Мне так жаль, Доминик.
Он засмеялся.
– Не нужно меня жалеть, я сам во всем виноват. После возвращения из России я вбил себе в голову эту бессмыслицу о чистоте и невинности. Я принимал скрытность Генриетты за деликатность, присущую настоящей леди, но ошибся.
Кэтриона придвинулась к нему ближе.
– Выходит, мы очень похожи – ты тоже не делаешь много ошибок, но если ошибаешься, то это приносит тебе много страданий.
– Тогда, надеюсь, верно и обратное. Если уж я что-то делаю правильно, то это просто грандиозно!
Кэтриона засмеялась. Это был взрыв счастья, фейерверк искр. Грандиозно! Действительно, на этот раз она не ошиблась и в самом деле сделала правильный шаг!
Доминик, увидев в ней перемену, тоже засмеялся. Глаза их встретились и вспыхнули страстью.
– Мне кажется, пора нам вступить в нашу брачную ночь и зачать ребенка.
– Который родится или золотистым, как ты, или темным, как я, и он будет самым счастливым, потому что ни у одного ребенка в мире не будет такого замечательного отца!
Без лишних слов Доминик заключил ее в объятия и перенес через порог пещеры. Сохранившееся папоротниковое ложе темнело внутри. Он сдернул плед с ее тела и постелил поверх килта. Кэтриона стояла в своей шелковой рубашке там, где он ее оставил, в пучке лунного света, хлынувшего в пещеру. Как же он был величественен, ее прекрасный и удивительный герой! Это она будет говорить ему ежедневно, словами и телом, соединяясь с ним и любя его. Она родит ему прекрасных малышей, много, целое семейство.
Доминик, улыбаясь, повернулся к ней:
– Нам понадобится твоя рубашка вместо простыни.
О, было бы глупо краснеть, когда ты расплавлена страстью и горда его любовью! И все же, когда Кэтриона стягивала через голову белый шелк, она покраснела. Доминик сделал шаг к ней и обвил руками ее обнаженное тело. Их возбуждение вырвалось на волю невиданной доселе мощью и словно пламя взревело меж ними.
На теплом ложе из папоротника, шерсти, хлопка и шелка они предавались любви, обмениваясь ласками. В благоговении Доминик медленно водил по ее телу руками и языком, доводя Кэтриону до умопомрачительного экстаза. В ответ она трогала упругую кожу его рук и ног, восхищаясь устройством мужского тела, гладила спину и округлые ягодицы, мощные плечи, сильную челюсть и шелк золотистых волос. Все это было такое прекрасное и сугубо мужское! Ощущения от прикосновений и его запаха околдовывали ее.
Он вдвинулся между ее ног с неистовством и вместе с тем с нежностью, погружая ее в бушующий огненный поток, не сдерживая себя ни в чем. Она открылась ему и забросила ноги ему на спину, держа его против себя, слепо, как в бреду, кусая его в плечо. Задыхаясь от радости, она сдавалась на милость победителя, даря ему свою душу. «Я буду неутомим и не дам вам покоя, пока не воспламенится ваша кровь и легким не станет хватать воздуха!»
Внезапно он вскинул ее над собой. Она посмотрела вниз, на его запрокинутую голову, затененное лицо и белеющие в темноте зубы. Двигаясь, пронизывая себя его плотью, она упала вперед и торопливо припала к его рту. Ее учащенное дыхание смешалось с его дыханием, и вместе с запахом тумана и торфа он почувствовал на языке вкус меда.
Тела, взмокшие от вожделения, сделались скользкими, и Доминик снова перекатил ее под себя, по-прежнему целуя, по-прежнему не разъединяясь. Когда они вместе сделали резкий толчок, его глаза открылись и улыбнулись ей. Пока он возносил ее к вершинам блаженства, она смотрела вверх, в таинственные темные глубины. Тем временем душа ее постигала сердце и жизнь ее загадочного мужчины. И когда наконец они перенеслись на тропу поперек неба, яркие звезды прорвали темноту ночи.
Кэтриона судорожно прижалась к нему, крепко обхватывая его тело руками и ногами.
– О, Доминик! – выкрикнула она, и холмы подхватили ее крик.
После нескольких мощных конвульсий биение внутри прекратилось. Внезапно в нее ворвалось целое море, и чрево с готовностью приняло влитое в него семя. Обессиленная, Кэтриона не отрывала глаз от лица своего героя.
– Я люблю тебя! – прошептала она. – Я люблю тебя, мой родной, люблю до беспамятства.
– Тсс! – Он привлек ее к себе на грудь, натягивая плед поверх их влажных насытившихся тел. – Мы дали жизнь новому существу, у нас будет ребенок. – Она почувствовала теплое дыхание, когда улыбающиеся губы коснулись ее щеки. – И кто знает, может быть, Бог пошлет нам девочку...
От автора
Наконец она вырвалась с ним на волю. Ночной воздух принес прохладу. Высоко над вершинами светила полная луна. На сеновале большого амбара вблизи Дуначена женщины устроили для них «гнездо» из пуховых матрасов среди душистого зеленого сена. Пока с нее снимали платье и облачали в шелковую ночную рубашку, она слышала оханье с той стороны, где раздевали Доминика, – наверняка результат мужских шуток, неприличных и грубых. «У мужчин половой инстинкт – вещь необходимая. Для нашего брата нет более могущественной силы ни в одной сфере жизни».
Женщины расступились. Окруженный рослыми шотландцами в килтах, в свете фонаря появился Доминик. В пледе, переброшенном через плечо, он казался богом. Кэтриона вдруг вспомнила с необыкновенной ясностью, каким он был, когда она впервые увидела его, – дикарь, сотканный из одних мускулов.
Сброшенный плед, так же как тогда, открыл ей красоту его обнаженного тела.
Теперь они стали мужем и женой. До самой смерти.
«Впрочем, есть одна вещь, которую я все-таки буду делать сызнова. Я хотел бы также, чтобы в нашу брачную ночь мы сотворили ребенка». Однажды у него уже была брачная ночь, и на следующий день Генриетта в истерике убежала от него к матери. Почему? О Боже! Что такое произошло, о чем нельзя рассказать?
Кэтриона закрыла глаза, предавшись воспоминаниям. Как он очаровательно улыбался во время их первой встречи! У него были глубокие ямочки на щеках, но глаза оставались настороженными, темными, как мох под водопадом, хранящим так много секретов.
«Да благословит вас Бог!» – раздался хор голосов.
Женщины удалились, уводя из амбара хохочущих мужчин, и они остались одни. Доминик не двигался, а только улыбался ей в золотистом свете лампы.
– Глядя на это ложе, – тихо сказал он, – я вспомнил сказку о принцессе на горошине. Сейчас проверим, есть ли у нас королевская кровь!
– У всех Макнорринов есть королевская кровь.
– Ах, Кэтриона! – Он снова произнес ее имя по-гэльски. – Как же я безобразно напился! Я не хочу быть пьяным, разделяя ложе с принцессой.
Прекрасный шелк рубашки скользнул по ногам, сердце ее застучало сильнее. Она постаралась схоронить крошечные струйки страха поглубже в душе.
– Глупый мужчина! Ты не протрезвеешь до утра.
Доминик вдруг придвинулся к окну.
– Подойди сюда. Посмотри, как луна сияет нам.
У нее дрожали ноги, но она подошла и встала у его плеча. Белый свет, льющийся сверху, омывал горы и стекал в озеро. Остроконечные вершины, деревья и вода, обведенные серебром, блестели в темноте, как большие сверкающие города первых небесных кланов.
– А помнишь? – тихо спросил он и, коснувшись пальцами ее щеки, повторил знакомые строки:
Под ночь она пришла в Фабиас и нашла звезду в его садах.
Она схоронила ее во тьме, в своей утробе.
Посылаемое им тепло проникло в тело и побежало мелкими волнами вдоль позвоночника, рождая приятное предчувствие.
– Давай сотворим ребенка там, в холмах.
– Где? – переспросила Кэтриона и подняла глаза. Страстное желание смешалось в них с сомнением. Доминик шагнул в угол, где лежала их одежда, быстро отыскал ее туфли и свои ботинки.
– Вперед, – сказал он, прихватив килт и плед. – Мы пойдем в пещеру Калема. Может, к тому времени я протрезвею.
Под призрачным лунным светом шли они через безмолвный мерцающий мир. Они поднимались все выше и выше в горы, к шумящим стремнинам, где эхо звучало подобно звону маленьких колоколов. В воздухе плавал сладкий аромат меда и диких цветов. Ветерок пробегал по жемчужной коже Кэтрионы, чередуя холодные струи с теплыми, отдавая дань извечному своему капризу. Белый шелк с ласковым шуршанием гладил ей бедра и ноги. Ее рука светилась серебром в руке уводящего ее полубога.
Она шла зачарованная им. Океанская волна от берега Мюриаса вошла в ее кровь. Морские котики высунули свои гладкие головы из белой пены, лохматые коричневые медведи взревели в лесах. Дикий бизон запыхтел и забил копытами о землю, прежде чем похитить свою невесту и унести ее в таинственные земли Севера.
У входа в пещеру Доминик остановился и развернул плед.
– Что-то не так? – спросил он, укутывая ей плечи. – Мы поженились, и больше между нами не должно быть никаких недомолвок. Но что-то еще остается, правда?
Кэтриона села и подтянула плед, глядя на серебряные горы и луг, усыпанный белыми, как звезды, цветами. Она понимала, что должна верить ему. Теперь уже вечно.
– Мне следовало давно спросить, но я трусила. Боялась, как бы что-нибудь нас не разлучило. Но ты прав, неведение порождает недоверие. Оно сидит в моем уме как злой водяной с разинутым черным ртом.
Плед сполз в темный родник, когда Доминик сел рядом.
– Так о чем ты хочешь спросить?
Она покачала головой.
– Не подумай, что я хочу найти в тебе какое-то зло...
– Спрашивай, Кэтриона. Мы искупили все грехи. Теперь добропорядочная жизнь зависит от нашей честности и доверия. Будь честной и верь мне. Я люблю тебя.
Она уронила лицо на колени.
– Ну и время же я выбрала! – Она негромко рассмеялась. – Сначала вышла замуж, а теперь выясняю, правильно ли поступила.
– Я ничего не скрывал от тебя. – Доминик взял ее руку и стал целовать ей пальцы, лаская чувствительные подушечки горячим мягким ртом. – Спрашивай.
Почему для этого требовалось так много мужества? Больше, чем тогда, когда они столкнулись лицом к лицу в Лондоне. Больше, чем во время их схватки с разбойниками. Наконец она подняла голову:
– И все-таки ты что-то скрываешь. Хотя это ничего не меняет, я должна знать.
– А-а, я догадываюсь. Генриетта?
– В Эдинбурге она рассказывала такие горькие вещи. Чем ты мог ее так запугать?
Помолчав с минуту, Доминик кивнул:
– Хорошо, я расскажу. Нужно было давно это сделать. Только гордость удерживала меня от того, чтобы открыть тебе правду. В сущности, мы с Генриеттой не знали друг друга – я то воевал на полуострове, то уезжал в Россию и за это время порядком развратился. Когда мы встретились, мне казалось, что эта девушка несет в себе чистоту и совершенство английской леди. Ухаживание продолжалось недолго, и я ее не трогал, даже не пытался поцеловать, до нашей свадебной ночи.
– В Рейлингкорте. В шелке цвета слоновой кости, – с дрожью в голосе произнесла Кэтриона вслух.
– Генриетта протянула ко мне руки и попросила поцеловать ее. Я старался быть мягким и осторожным, но она засмеялась и сказала, что ее уже целовали. После этого стянула с себя рубашку и попросила потрогать ее грудь. Она сказала, что ей это приятно.
– О, у нее прежде был любовник? – Тревога всколыхнулась в душе Кэтрионы, как легкое подводное течение.
– Я бы не придал этому значения. Мне даже в голову не приходило ее осуждать – в конце концов до нее у меня было достаточно любовниц. Я решил, что в юности она могла ошибиться с каким-нибудь мальчиком. Поэтому я позволил ей вести меня дальше. Я целовал ее, как она хотела, и сходил с ума от желания. Представляешь, я даже почувствовал облегчение от того, что она не девственница. Ей не будет больно, подумал я.
– А она сама не прикасалась к тебе?
– Что? – Доминик удивленно посмотрел на нее. – Нет. Она только хотела, чтобы я целовал ее в интимные места, и этих ласк ей было достаточно для завершения, даже не один раз. Когда я отнес ее в постель, мне казалось, она готова принять меня. Я потерял голову как мальчик. Я ослеп от любви. Ничто другое не приходило мне на ум, кроме того, что до меня она знала другого мужчину.
– А она?
– Я думал, что да... Но в конце концов оказалось, что она девственница. Я старался быть деликатным и доставить ей удовольствие, но она не отвечала. Я испугался, подумал, может, ей больно? Но я хотел довести до конца наши супружеские обязанности. Я спешил к собственному завершению, и, когда это произошло, она ударила меня и закричала, что я ее обесчестил. Генриетта не была невинной в полном смысле слова, понимаешь? Она была девственна только для мужчины.
– Что ты хочешь этим сказать? – Кэтриона испуганно посмотрела на него.
Доминик уронил голову на руки.
– В течение той длинной горестной ночи я все понял. Генриетта назвала мои действия нелепыми. Она сказала, что я ей отвратителен, всем, что есть в моем теле. Она говорила, что я безобразный и отталкивающий, что она ненавидит некую мою часть и проникновение ей противно до тошноты. Она отворачивалась от меня и рыдала. Я долго не мог понять, пока наконец она не объяснила все сама. Это было преподнесено со странным удовольствием. Оказывается, когда-то ее совратила гувернантка. Генриетте понравились такие формы близости, и теперь она ожидала от меня того же.
– Сафо, Лесбос и все такое?
– О Боже, откуда у тебя такая осведомленность?
– Читала классику. – Кэтриона положила руку поверх его руки. – В Дуначене большая библиотека. Но почему Генриетта не попросила тебя остановиться?
Он сомкнул пальцы вокруг ее ладони.
– Я думаю, у нее был шок. Она не знала, как устроен мужчина, а я не понял, почему вначале она была такой страстной! Она хотела получить удовольствие, но так, как уже привыкла прежде. Ей нужно было, чтобы я только гладил ее и делал все ртом. Правда, позже она призналась, что это могла бы с успехом сделать и ее горничная. Когда я сказал, что теперь у нас может появиться ребенок, с ней сделалась истерика, потому что она не хотела детей. Она даже не знала, как это происходит.
Кэтриона непроизвольно сглотнула.
– О, теперь я понимаю. Она говорила, что ты принудил ее к бесчестью. Но это же естественное проявление любви со стороны мужчины! Зачем же тогда ей было выходить за тебя замуж?
– А вдруг бы меня перехватила Розмари!
Теперь Кэтрионе все стало ясно. Она вспомнила Эдинбург: мимолетные взгляды, на которые тогда не обращала внимания, и некоторые высказывания Генриетты незадолго до ее смерти.
– Так у нее были любовные отношения с леди Стэнстед?
– Невероятно, не правда ли? Бедная Генриетта! Ее желания так и не были удовлетворены полностью, даже после того как Розмари увезла ее в Эдинбург. Леди Стэнстед не имела столь сильного интереса к женщинам, и любовный треугольник обрек каждого на несчастье!
– И ты думал, что все-таки сможешь покорить Генриетту? – Кэтриона недоверчиво посмотрела на него.
Доминик поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Это был вызов моей гордости. Я надеялся, что у меня будет шанс победить ее, доказать ей, что она способна любить мужчину. Тогда я был слишком глуп.
– И ты не мог никому сказать правду! Как бы ты стал объяснять это ее родителям или кому-то еще? О Пресвятая Дева Мария! Мне так жаль, Доминик.
Он засмеялся.
– Не нужно меня жалеть, я сам во всем виноват. После возвращения из России я вбил себе в голову эту бессмыслицу о чистоте и невинности. Я принимал скрытность Генриетты за деликатность, присущую настоящей леди, но ошибся.
Кэтриона придвинулась к нему ближе.
– Выходит, мы очень похожи – ты тоже не делаешь много ошибок, но если ошибаешься, то это приносит тебе много страданий.
– Тогда, надеюсь, верно и обратное. Если уж я что-то делаю правильно, то это просто грандиозно!
Кэтриона засмеялась. Это был взрыв счастья, фейерверк искр. Грандиозно! Действительно, на этот раз она не ошиблась и в самом деле сделала правильный шаг!
Доминик, увидев в ней перемену, тоже засмеялся. Глаза их встретились и вспыхнули страстью.
– Мне кажется, пора нам вступить в нашу брачную ночь и зачать ребенка.
– Который родится или золотистым, как ты, или темным, как я, и он будет самым счастливым, потому что ни у одного ребенка в мире не будет такого замечательного отца!
Без лишних слов Доминик заключил ее в объятия и перенес через порог пещеры. Сохранившееся папоротниковое ложе темнело внутри. Он сдернул плед с ее тела и постелил поверх килта. Кэтриона стояла в своей шелковой рубашке там, где он ее оставил, в пучке лунного света, хлынувшего в пещеру. Как же он был величественен, ее прекрасный и удивительный герой! Это она будет говорить ему ежедневно, словами и телом, соединяясь с ним и любя его. Она родит ему прекрасных малышей, много, целое семейство.
Доминик, улыбаясь, повернулся к ней:
– Нам понадобится твоя рубашка вместо простыни.
О, было бы глупо краснеть, когда ты расплавлена страстью и горда его любовью! И все же, когда Кэтриона стягивала через голову белый шелк, она покраснела. Доминик сделал шаг к ней и обвил руками ее обнаженное тело. Их возбуждение вырвалось на волю невиданной доселе мощью и словно пламя взревело меж ними.
На теплом ложе из папоротника, шерсти, хлопка и шелка они предавались любви, обмениваясь ласками. В благоговении Доминик медленно водил по ее телу руками и языком, доводя Кэтриону до умопомрачительного экстаза. В ответ она трогала упругую кожу его рук и ног, восхищаясь устройством мужского тела, гладила спину и округлые ягодицы, мощные плечи, сильную челюсть и шелк золотистых волос. Все это было такое прекрасное и сугубо мужское! Ощущения от прикосновений и его запаха околдовывали ее.
Он вдвинулся между ее ног с неистовством и вместе с тем с нежностью, погружая ее в бушующий огненный поток, не сдерживая себя ни в чем. Она открылась ему и забросила ноги ему на спину, держа его против себя, слепо, как в бреду, кусая его в плечо. Задыхаясь от радости, она сдавалась на милость победителя, даря ему свою душу. «Я буду неутомим и не дам вам покоя, пока не воспламенится ваша кровь и легким не станет хватать воздуха!»
Внезапно он вскинул ее над собой. Она посмотрела вниз, на его запрокинутую голову, затененное лицо и белеющие в темноте зубы. Двигаясь, пронизывая себя его плотью, она упала вперед и торопливо припала к его рту. Ее учащенное дыхание смешалось с его дыханием, и вместе с запахом тумана и торфа он почувствовал на языке вкус меда.
Тела, взмокшие от вожделения, сделались скользкими, и Доминик снова перекатил ее под себя, по-прежнему целуя, по-прежнему не разъединяясь. Когда они вместе сделали резкий толчок, его глаза открылись и улыбнулись ей. Пока он возносил ее к вершинам блаженства, она смотрела вверх, в таинственные темные глубины. Тем временем душа ее постигала сердце и жизнь ее загадочного мужчины. И когда наконец они перенеслись на тропу поперек неба, яркие звезды прорвали темноту ночи.
Кэтриона судорожно прижалась к нему, крепко обхватывая его тело руками и ногами.
– О, Доминик! – выкрикнула она, и холмы подхватили ее крик.
После нескольких мощных конвульсий биение внутри прекратилось. Внезапно в нее ворвалось целое море, и чрево с готовностью приняло влитое в него семя. Обессиленная, Кэтриона не отрывала глаз от лица своего героя.
– Я люблю тебя! – прошептала она. – Я люблю тебя, мой родной, люблю до беспамятства.
– Тсс! – Он привлек ее к себе на грудь, натягивая плед поверх их влажных насытившихся тел. – Мы дали жизнь новому существу, у нас будет ребенок. – Она почувствовала теплое дыхание, когда улыбающиеся губы коснулись ее щеки. – И кто знает, может быть, Бог пошлет нам девочку...
От автора
Удивительные вещи, описанные в этой истории, действительно имели место. Это – землетрясение, изменение законодательства о виски, вера людей в ясновидение и дом Байрона в Ньюстеде. Однако если вы посмотрите на карту восточного Росса, то не найдете на ней Глен-Рейлэка. Я искусственно создала холмы и долины между Страт-Фарраром и Страт-Конаном, чтобы поместить туда замок Дуначен. Надеюсь, жители Росса, как и сам Росс, простят меня.
Мне ничего не известно о Макнорринах. Такого клана не существовало. «Мак» в начале фамилии по-гэльски означает – «сын женщины». Женская форма начинается с «Ник», то есть – «дочь». Я позволила всем персонажам быть Макнорринами, чтобы не вносить лишней путаницы.
Изгнание людей, однако, происходило на самом деле, и здесь я ничего не преувеличила. Более пятидесяти лет по всей Шотландии проводились подобные «чистки». Людей выгоняли из домов их предков подлым и жестоким образом, чтобы занять землю под пастбища для овец. Инциденты в Килдонане, Стратнавере, Гленгарри и Кинлохневисе подлинные. Сожжение Ачнадрочейда также соответствует действительности. Все эпизоды, включая избиение женщин, взяты из жизни, за исключением проклятий Изабель. В разных местах и в разное время люди тщетно пытались защитить свои дома, за это их убивали или калечили.
Описания быта и характера людей почерпнуты мной из материалов скрупулезных исследований. Путешественники всех стран мира, посещая Шотландию, увозили с собой самые приятные впечатления о культуре этой страны и обходительности, с которой их там встречали. Многострадальные долины и поныне восхищающие своей первозданной красотой богаты не только пейзажами: в Глен-Кэннихе, над Страт-Глассом, есть небольшой монумент, возведенный в честь Крисхольма.
Я несколько сместила время землетрясения применительно к событиям моего романа – в действительности оно произошло в августе 1816 года. В «Инвернесс джорнел» сообщалось, что «во всем городе тряслись дома, грохотали плиты и рушились крыши. От многих каминных труб отваливались огромные камни». Газета отмечала также, что колокола звонили в течение минуты и что «величественный шпиль городской тюрьмы на расстоянии нескольких футов от вершины полностью треснул и отклонился на несколько дюймов от своей оси». Хотя в Инвернессе сохранилось немного памятников времен Регентства, тот шпиль, как страж, по-прежнему возвышается над городом.
Производство виски и выращивание необходимых для этого зерновых культур составляли важную часть экономики страны и получили отражение в шотландской культуре. В начале 1816 года шотландское виски облагалось более высокими пошлинами, нежели спиртные напитки английского и ирландского производства. Жесткие условия, в которые были поставлены винокуренные заводы, сделали развитие этой прибыльной отрасли невозможным. В марте, когда казначейство запретило экспорт спирта в южные районы Шотландии, в Инвернессе были уничтожены перегонные цеха. С этого времени расцвела контрабанда. Летом сложившаяся ситуация обсуждалась в парламенте, и законы претерпели изменения. В результате к концу 1817 года инвернесские газеты сообщали о строительстве легальных винокурен в Россшире.
Что касается ясновидения, эта тема в народе обсуждалась давно, когда мой отец был еще ребенком. Сама я к подобным вещам отношусь скептически, но мне трудно судить о том, было ли это на самом деле.
Надеюсь, что знакомство с Домиником и Кэтрионой доставило вам удовольствие и вы были тронуты их пылкими чувствами. Приключения Доминика в годы, предшествующие данной истории, описаны в «Иллюзии», романе, посвященном Франс и Найджелу.
Мне ничего не известно о Макнорринах. Такого клана не существовало. «Мак» в начале фамилии по-гэльски означает – «сын женщины». Женская форма начинается с «Ник», то есть – «дочь». Я позволила всем персонажам быть Макнорринами, чтобы не вносить лишней путаницы.
Изгнание людей, однако, происходило на самом деле, и здесь я ничего не преувеличила. Более пятидесяти лет по всей Шотландии проводились подобные «чистки». Людей выгоняли из домов их предков подлым и жестоким образом, чтобы занять землю под пастбища для овец. Инциденты в Килдонане, Стратнавере, Гленгарри и Кинлохневисе подлинные. Сожжение Ачнадрочейда также соответствует действительности. Все эпизоды, включая избиение женщин, взяты из жизни, за исключением проклятий Изабель. В разных местах и в разное время люди тщетно пытались защитить свои дома, за это их убивали или калечили.
Описания быта и характера людей почерпнуты мной из материалов скрупулезных исследований. Путешественники всех стран мира, посещая Шотландию, увозили с собой самые приятные впечатления о культуре этой страны и обходительности, с которой их там встречали. Многострадальные долины и поныне восхищающие своей первозданной красотой богаты не только пейзажами: в Глен-Кэннихе, над Страт-Глассом, есть небольшой монумент, возведенный в честь Крисхольма.
Я несколько сместила время землетрясения применительно к событиям моего романа – в действительности оно произошло в августе 1816 года. В «Инвернесс джорнел» сообщалось, что «во всем городе тряслись дома, грохотали плиты и рушились крыши. От многих каминных труб отваливались огромные камни». Газета отмечала также, что колокола звонили в течение минуты и что «величественный шпиль городской тюрьмы на расстоянии нескольких футов от вершины полностью треснул и отклонился на несколько дюймов от своей оси». Хотя в Инвернессе сохранилось немного памятников времен Регентства, тот шпиль, как страж, по-прежнему возвышается над городом.
Производство виски и выращивание необходимых для этого зерновых культур составляли важную часть экономики страны и получили отражение в шотландской культуре. В начале 1816 года шотландское виски облагалось более высокими пошлинами, нежели спиртные напитки английского и ирландского производства. Жесткие условия, в которые были поставлены винокуренные заводы, сделали развитие этой прибыльной отрасли невозможным. В марте, когда казначейство запретило экспорт спирта в южные районы Шотландии, в Инвернессе были уничтожены перегонные цеха. С этого времени расцвела контрабанда. Летом сложившаяся ситуация обсуждалась в парламенте, и законы претерпели изменения. В результате к концу 1817 года инвернесские газеты сообщали о строительстве легальных винокурен в Россшире.
Что касается ясновидения, эта тема в народе обсуждалась давно, когда мой отец был еще ребенком. Сама я к подобным вещам отношусь скептически, но мне трудно судить о том, было ли это на самом деле.
Надеюсь, что знакомство с Домиником и Кэтрионой доставило вам удовольствие и вы были тронуты их пылкими чувствами. Приключения Доминика в годы, предшествующие данной истории, описаны в «Иллюзии», романе, посвященном Франс и Найджелу.