– А почему вы говорили там, на улице, по-французски?
– Потому, мой цвэточек, что если кто-то шел стороной, он слышал чужую речь. Значит, кто говорил? Неверный говорил. А Масруру все равно, какой язык слушать! Пойдем домой, спать не будем, будем ждать. Длинная ночь. Время сказок. Масрур долго не придет. Надо отнести мешок с подарком на другой конец города. И не попасться ночному сторожу, страже и прочим ненужным глазам.
– А его поймают? – слабым голосом спросила Жаккетта.
– Все в руке Аллаха великого, всемогущего! От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрений против власти Аллаха над его тварями! – вздохнула Фатима. – Не бойся, слезинка моего глаза, Масрур должен прийти! Он в своей жизни убил столько человек, сколько ты не скушала фиников!
И потянулись часы ожидания…
– Матушка Ала ад-Дина бежала домой, и ум ее улетал от радости: «Мой сын – зять султана!» – рассказывала Фатима. – «О сынок! Султан отдает за тебя дочь и ждет тебя вечером!»
Ада ад-Дин потер лампу и вызвал джинна.
«Слушаю, о повелитель!» – говорит джинн.
…Надеюсь, Масрур уже прошел дом шейха Дауда…
«Принеси мне царские одежды!» – говорит Ала ад-Дин. – «И одежды, каких нет у любимой жены султана – для моей матушки! И достань мне коня, пасущийся на землях туркмен и потеющий кровавым потом! Пусть сбруя у него будет в золоте и самоцветах, а попона – из полосатого мервского шелка! И приведи сорок невольников, в красивых одеждах, на конях, и при кривых саблях! Пусть двадцать идут спереди меня, двадцать – позади! И принеси мне мешок динаров. А для моей матушки достань двенадцать невольниц – самых красивых, какие есть на свете!»
Мерзавка Бибигюль не попала бы в их число, это точно, как изречение пророка!
«Ты все понял, о раб лампы?!» – говорит Ала ад-Дин.
«О да, мой повелитель!» – поклонился джинн.
«Очень хорошо, а теперь неси меня в лучшую баню!»
И Ала ад-Дин вымылся, надушил себя благовониями, одел роскошные одежды, сел на коня и со своей свитой поехал во дворец.
И город ахал, видя такого луноликого молодца и красавца, а Ала ад-Дин кидал из мешка динары в толпу.
Султан увидел, как великолепен его будущий зять, и усадил его рядом с собой в диване, по правую руку от себя. А везирь чуть не умер от зависти.
«О царь времен, сделай мне великую милость!» – говорит Ала ад-Дин.
«Что ты хочешь?» – спросил султан. – «В моем сердце для тебя открыта дверь».
«Подари мне кусок земли рядом с твоим дворцом!» – говорит Ала ад-Дин. – «Я выстрою там дворец для прекрасноликой Бадр аль-Будур, достойный ее небесной красоты!»
Султан обрадовался и подарил Ала ад-Дин кусок земли. А потом велел привести судью и свидетелей, и написал брачную запись царевны с Ала ад-Дином.
Когда подписали все условия, Ала ад-Дин встал и собрался домой.
«О, мой зять!» – удивился султан и схватил его за рукав. – «Куда ты идешь? Сегодня же твоя брачная ночь!»
«О нет, царь царей!» – говорит Ала ад-Дин. – «Я войду к царевне Будур, когда будет готов дворец. Это скоро!» И ушел.
Мой цвэточек, подойди к калитке и послушай: нет ли на улице шагов!
Было тихо, улица оставалась пустынной. Даже ночной сторож где-то пропал.
– Ничего не слышно! – доложила она, вернувшись.
– Будем ждать! Ночью Ала ад-Дин потер лампу и приказал джинну выстроить великолепный дворец, весь в мраморе и порфире.
И утром Ала ад-Дин поехал к тестю, и опять бросал деньги людям.
А султан стоял у окна и тер глаза: вчера пустырь, сегодня дворец!
«Это колдовство!» – сказал ему везирь, чью печень сжигала зависть к Ала ад-Дину. – »Не может человек так быстро построить дворец!»
«Это ты не можешь!» – ответил султан. – «Ала ад-Дин может!»
И он приказал пригласить всех уважаемых людей города и закатил в честь Ала ад-Дина великий пир.
А вечером, когда раздался призыв к предзакатной молитве, султан приказал всем сесть на коней и ехать на площадь.
Там они состязались в воинской потехе, и против Ала ад-Дина никто устоять не мог.
И царевна Бадр аль-Будур смотрела на это в окошко дворца, и полюбила его великой любовью.
А когда гулянье кончилось, Ала ад-Дин поехал в свой новый дворец, султан – в свой.
И вечером царевна Будур со свитой отправилась во дворец мужа. И все ее люди держали факелы и светильники и было очень красиво.
Ночью Ала ад-Дин вошел к жене и один Аллах знает, что они делали там вдвоем, но царевна благополучно стала женщиной.
Прохлада моего глаза, прошу тебя, послушай еще раз!
– Прошу Аллаха именем его святых и пророков, пусть сохранит и оставит в живых раба своего Масрура! – вздохнула Фатима. – Он должен быть уже у дома Бибигюль, да покроет его Аллах великий и да не опозорит!
И вот Ала ад-Дин счастливо зажил во дворце, и слава его стал не меньше, чем слава султана.
Но магрибинец, о котором, мой цвэточек, Ала ад-Дин давно забыл, не забыл Ала ад-Дина.
Он гадал на песке и не увидел, что Ала ад-Дин умер. В ярости он раскидал песок. Потом успокоился и еще раз погадал, еще – и в четвертый раз увидел, что Ала ад-Дин спасся, взял светильник, стал великим человеком и женился на дочери султана.
И колдун чуть не умер от горя!
«О, сын шакала!» – сказал он. – «Я потратил много ночей, чтобы узнать о светильнике. Я потратил много денег и сил, а ты, паршивец, взял его без труда и утомления! Я убью тебя!»
И он поехал опять в город Ала ад-Дина. Там он увидел дворец и обозлился еще больше.
«О, сын портного!» – сказал магрибинец. – «Я вырою тебе яму и убью тебя там!»
Он раскинул песок и увидел, что лампа лежит во дворце, а Ала ад-Дин уехал на охоту.
«Вот он, мой час!» – воскликнул колдун и пошел к меднику. Там он заказал десять новых светильников, повесил на грудь и пошел перед дворцом Ала ад-Дина.
«Меняю новые лампы на старые!» – кричал колдун. – «Новые на старые!»
Царевна аль-Будур услышала крик и приказала служанке: «Посмотри!»
Служанка сходила и сказала:
«Это сумасшедший, моя госпожа! Он меняет новые светильники на старые!»
«Смешно!» – воскликнул Бадр аль-Будур. – «В комнате моего супруга есть старый светильник, дай его этому дураку. Посмотрим, даст он новый?» Царевна, как и думал колдун, ничего не знала про раба лампы!
Магрибинец обменял старый светильник на новый и чуть не умер от радости.
Он пришел в караван-сарай, заперся в своей комнате и потер лампу.
«Слушаю и повинуюсь, о повелитель!» – сказал раб лампы.
«Возьми меня, дворец Ала ад-Дина и царевну Бадр аль-Будур, и унеси во внутренний Магриб!» – приказал колдун.
И раб лампа сделал это.
А султан утром посмотрел в окно – нет дворца, нет дочери, единственного ребенка! Есть пустырь.
«А я говорил!» – зашептал в его ухо везирь. – «Ала ад-Дин колдун и подлец!»
И султан приказал схватить Ала ад-Дина, бросить его в тюрьму и на следующий день отрубить голову.
Но люди, которым Ала ад-Дин раздавал много денег, узнали про приказ султана.
Всегда, мой цвэточек, полезно иметь человека, которому ты сделал добро. Только у этого человека должна быть хорошая память.
Люди собрался у дворца и начали бить окна и двери, а некоторые полезли на стены.
Везирь испугался и побежал к султану.
«О повелитель, прости этого мерзавца, иначе народ убьет и тебя, и меня!»
И султан освободил Ала ад-Дин и послал на все четыре стороны.
Ала ад-Дин, полный горя, пошел прочь из города. Он шел, плакал и стонал: «Где дворец? Где жена?»
И хотел утопиться в реке. Но вода была холодная. Ала ад-Дин сел на берег и начал заламывать руки от отчаяния. И задел перстень, который дал ему магрибинец.
Перед Ала ад-Дином возник джинн.
(«На голову он слабый…» – тихо пробурчала Жаккетта. – «Не мог в тюрьме о перстне вспомнить!»
«О, раб перстня!» – обрадовался Ала ад-Дин. – «Верни мне дворец, верни мне жену!»
«Я не могу сделать такое, повелитель!» – развел руками джинн. – «Дворец унес раб лампы и только он может вернуть его на место.»
«А можешь ты отнести меня туда, где теперь мой дворец?»
«Могу!» – сказал джинн и отнес Ала ад-Дина во внутренний Магриб.
А была ночь.
Ала ад-Дин увидел свой дворец, обрадовался и прямо на земле заснул.
Утром он нашел ручей, совершил омовение и сотворил утренний намаз.
И сел перед окном дворца.
Госпожа аль-Будур выглянула из окна и увидела своего мужа. Царевна открыла потайную дверь и Ала ад-Дин вошел во дворец.
«О, жена, ты не видела мой старый медный светильник?» – спросил Ала ад-Дин.
«О, мой господин!» – заплакала царевна. – «Я своими руками отдала его магрибинцу и потому сейчас здесь».
«Ум у женщины – что у курицы!» – говорит Ала ад-Дин. – «А где сейчас колдун?»
«Он каждый вечер приходит ко мне, говорит, что мой отец казнил тебя, хвастает светильником и уговаривает пустить на ложе. Обещает дать такую сладкую любовь, какую не получала ни одна женщина! Я его ненавижу!»
«Правильно, жена!» – говорит Ала ад-Дин. – «Врет он все. У него такая же горячая любовь, как у старого мерина! Теперь я с ним разберусь. Где он прячет лампу?»
«За пазухой, мой господин!»
«Жди меня здесь!» – говорить Ала ад-Дин. – «Я скоро приду и скажу, как мы обманем этого проклятого!»
Ала ад-Дин долго думал, а потом пошел в город и купил в лавке москательщика на два дирхема банжа[28]. И вернулся к царевне.
«Сегодня ты сделай вид, что хочешь узнать, какая горячая любовь у этого козла! – говорит Ала ад-Дин. – „Предложи ему вина, а в последнюю чашу подсыпь банжа. Когда он заснет, я сделаю все, что надо!“
«Слушаюсь, о мой любимый!» – сказал царевна и пошла одевать красивое платье.
Вечером магрибинец пришел к дочери султана и видит: сидит царевна веселая, в красивой прозрачной одежде, глаз накрашен, локон надушен, на голове жемчужная сетка.
«О, мой господин!» – говорит царевна тоненьким голосом. – «Я решила: не буду грустить. Я хочу слушать музыку, пить вино. А потом я хочу узнать, какую горячую любовь дашь мне ты!»
«О звезда моего сердца!» – растаял магрибинец. – «Я дам тебе такую горячий любовь, какую не даст ни один мужчина! Ты правильно сделала, что забыла Ала ад-Дина! Сегодня ночью ты поймешь, какая разница между тихим ослом и неистовым жеребцом! Жеребец, как ты понимаешь, буду я!»
«Сын гадюки!» – думал Ала ад-Дин за дверью. – «Это я-то тихий осел?! Да мой пыл больше, чем у дикого верблюда! Горячее меня нет скакуна на земле! Я один ласкал весь гарем султана, когда тот болел, устав от мужской обязанности и наложницы сильно страдали. Весь гарем возносил хвалу Аллаху за мою силу и мощь! Никто не обиделся, что его обошли и отвесили меньше, чем другим!»
«О мой господин!» – говорит царевна и голос ее звенит, как колокольчик. – «Твой слова зажигают огонь в моем розовом саду! Скорей неси вино, будем пить, будем петь, будем тушить мой пожар! А?!»
Магрибинец улетел от радости и побежал за вином и музыкантам.
И вот наступила ночь.
Царевна аль-Будур танцевала перед колдуном с движениями каирскими и истомой нубийской, жаром сандийским и томностью александрийской.
А магрибинец пил чашу за чашей.
«О моя небесная гурия!» – говорил он, подмигивая царевне, когда хмель уже взял язык его в плен. – «Подожди, скоро я воткну свой клинок в твои ножны!»
«Только не промахнись, о косоглазый!» – злился за дверью Ала ад-Дин.
«О да, мой господин!» – кивала Бадр аль-Будур. – «Твое серебряный копье попадет в мое золотое колечко! Выпей еще и эту чашу!»
Магрибинец выпил последнюю чашу с банжем и бедная Бадр аль-Будур так и не узнала, чем отличается любовь мужчины из внутреннего Магриба от любви мужчины из её родного города!
Потому что Ала ад-Дин отрубил колдуну голову.
«Иди в другую комнату, жена!» – сказал он. – «И жди меня. Я сделаю дела и возмещу тебе то, что обещал колдун. Неистовый жеребец! Ха!»
Когда царевна ушла, Ала ад-Дин достал у магрибинца из-за пазухи лампу и потер.
«Слушаю, мой повелитель!» – сказал джинн.
«Отнеси дворец вместе с нами обратно, раб лампы! Но сначала принеси мне напиток, что увеличивает мужскую силу!» – приказал Ала ад-Дин.
«Слушаю и повинуюсь!» – поклонился джинн и исчез.
И некоторое время спустя Ала ад-Дин вошел к царевне аль-Будур. И трудился так, как не трудился в гареме у султана!
А утром дворец стоял на месте.
Султан увидел его и кинулся проведать свой единственный дочь. Найдя царевну живой и здоровой, он простил Ала ад-Дина.
И все они зажили счастливо.
Только Бадр аль-Будур долго ломала голову: ведь если по воле Аллаха магрибинец все равно получил бы свою смерть от Ала ад-Дина, может не стоило отвергать его любовь? Может он не врал, а говорил правду? Как теперь узнать?
Вот такая история, мой цвэточек, произошла с Ала ад-Дином, сыном бедного портного.
– Молодец! – хвалила ее Фатима. – Двигай пэрсиком, двигай, колыхай! Ты должна бросать взгляд на господина, взглядом все обещать господину, но сразу ничего не давать господину! Знай себе цену! Но когда глаза господина уже будут метать искры, скажи ему самым нежным голосом.
И Фатима произнесла арабскую фразу.
Жаккетта билась и так, и этак, но повторить ее правильно не смогла.
– Ладно! – махнула рукой Фатима. – Скажи ему на вашем языке: «О мой господин, любовь к тебе поселилась в моем сердце и огонь страсти сжег мою печень!» Умный господин поймет, а глупый попросит ученого человека перевести и все равно поймет! И когда он это поймет, ум его улетит от радости и, значит, он попал в твои сети!
Фатима развалилась на подушках.
– Весь город шепчет, как Бибигюль нашла в своем саду зарезанного человека! – довольно сообщила она.
– А разве это не тайна? – удивилась Жаккетта, продолжая двигать «пэрсиком».
– Конечно, тайна! – кивнула Фатима. – Потому и шепчет, а не кричит на весь базар. Нет мощи и силы ни у кого, кроме как у Аллаха высокого, великого! Бибигюль заплатила кади большие деньги, чтобы не было шума. Помнишь того старика на пиру? Он подарил мне браслет на ногу!
Излучающая довольство Фатима подняла ногу и показала красивый браслет.
– Он сказал, что у меня такая бесподобная маленькая ножка, словно конец курдюка, бедра как подушки, набитые страусовыми перьями, а между ними вещь, которую бессилен описать язык и при упоминании ее изливается слеза! Ах, старый бесстыдник!
Жаккетта с некоторым сомнением осмотрела слоноподобные окорока госпожи, но потом решила, что по сравнению с раскормленной и правда похожей на подушку ногой, пухлая ступня кажется маленькой. Кто их знает, эти курдюки, может у них именно такие концы.
– И что без тяжелого браслета я буду парить над землей, и меня унесет в море ветер! Ах, баловник! – игриво закончила Фатима. – Продолжай танцевать, мой цвэточек!
Жаккетте было не по себе. Она сердцем чувствовала, что тот вечер прервал тянучую, как медовые сладости и восточные песни, череду событий.
Поэтому она даже не удивилась, когда вошел серьезный, собранный Масрур и, обращаясь к хозяйке, пропищал:
– Шейх Али!
Фатима вскочила с подушек и торжествующе пророкотала:
– Так вот что ждала эта мерзавка Бибигюль! Как я могла забыть! Шейх Али идет из пустыни! Шейх Али!
У Жаккетты сжалось сердце. Она сразу стала чужой в этой комнате. Товар, только товар.
ГЛАВА VIII
– Потому, мой цвэточек, что если кто-то шел стороной, он слышал чужую речь. Значит, кто говорил? Неверный говорил. А Масруру все равно, какой язык слушать! Пойдем домой, спать не будем, будем ждать. Длинная ночь. Время сказок. Масрур долго не придет. Надо отнести мешок с подарком на другой конец города. И не попасться ночному сторожу, страже и прочим ненужным глазам.
– А его поймают? – слабым голосом спросила Жаккетта.
– Все в руке Аллаха великого, всемогущего! От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрений против власти Аллаха над его тварями! – вздохнула Фатима. – Не бойся, слезинка моего глаза, Масрур должен прийти! Он в своей жизни убил столько человек, сколько ты не скушала фиников!
* * *
Фатима вошла в дом, спрятала полученные подарки и убрала праздничный костюм. Они с Жаккеттой совершили вечернее омовение, поели, каждая помолилась своему богу.И потянулись часы ожидания…
– Матушка Ала ад-Дина бежала домой, и ум ее улетал от радости: «Мой сын – зять султана!» – рассказывала Фатима. – «О сынок! Султан отдает за тебя дочь и ждет тебя вечером!»
Ада ад-Дин потер лампу и вызвал джинна.
«Слушаю, о повелитель!» – говорит джинн.
…Надеюсь, Масрур уже прошел дом шейха Дауда…
«Принеси мне царские одежды!» – говорит Ала ад-Дин. – «И одежды, каких нет у любимой жены султана – для моей матушки! И достань мне коня, пасущийся на землях туркмен и потеющий кровавым потом! Пусть сбруя у него будет в золоте и самоцветах, а попона – из полосатого мервского шелка! И приведи сорок невольников, в красивых одеждах, на конях, и при кривых саблях! Пусть двадцать идут спереди меня, двадцать – позади! И принеси мне мешок динаров. А для моей матушки достань двенадцать невольниц – самых красивых, какие есть на свете!»
Мерзавка Бибигюль не попала бы в их число, это точно, как изречение пророка!
«Ты все понял, о раб лампы?!» – говорит Ала ад-Дин.
«О да, мой повелитель!» – поклонился джинн.
«Очень хорошо, а теперь неси меня в лучшую баню!»
И Ала ад-Дин вымылся, надушил себя благовониями, одел роскошные одежды, сел на коня и со своей свитой поехал во дворец.
И город ахал, видя такого луноликого молодца и красавца, а Ала ад-Дин кидал из мешка динары в толпу.
Султан увидел, как великолепен его будущий зять, и усадил его рядом с собой в диване, по правую руку от себя. А везирь чуть не умер от зависти.
«О царь времен, сделай мне великую милость!» – говорит Ала ад-Дин.
«Что ты хочешь?» – спросил султан. – «В моем сердце для тебя открыта дверь».
«Подари мне кусок земли рядом с твоим дворцом!» – говорит Ала ад-Дин. – «Я выстрою там дворец для прекрасноликой Бадр аль-Будур, достойный ее небесной красоты!»
Султан обрадовался и подарил Ала ад-Дин кусок земли. А потом велел привести судью и свидетелей, и написал брачную запись царевны с Ала ад-Дином.
Когда подписали все условия, Ала ад-Дин встал и собрался домой.
«О, мой зять!» – удивился султан и схватил его за рукав. – «Куда ты идешь? Сегодня же твоя брачная ночь!»
«О нет, царь царей!» – говорит Ала ад-Дин. – «Я войду к царевне Будур, когда будет готов дворец. Это скоро!» И ушел.
Мой цвэточек, подойди к калитке и послушай: нет ли на улице шагов!
* * *
Жаккетта скользнула к калитке и долго стояла, прислушиваясь.Было тихо, улица оставалась пустынной. Даже ночной сторож где-то пропал.
– Ничего не слышно! – доложила она, вернувшись.
– Будем ждать! Ночью Ала ад-Дин потер лампу и приказал джинну выстроить великолепный дворец, весь в мраморе и порфире.
И утром Ала ад-Дин поехал к тестю, и опять бросал деньги людям.
А султан стоял у окна и тер глаза: вчера пустырь, сегодня дворец!
«Это колдовство!» – сказал ему везирь, чью печень сжигала зависть к Ала ад-Дину. – »Не может человек так быстро построить дворец!»
«Это ты не можешь!» – ответил султан. – «Ала ад-Дин может!»
И он приказал пригласить всех уважаемых людей города и закатил в честь Ала ад-Дина великий пир.
А вечером, когда раздался призыв к предзакатной молитве, султан приказал всем сесть на коней и ехать на площадь.
Там они состязались в воинской потехе, и против Ала ад-Дина никто устоять не мог.
И царевна Бадр аль-Будур смотрела на это в окошко дворца, и полюбила его великой любовью.
А когда гулянье кончилось, Ала ад-Дин поехал в свой новый дворец, султан – в свой.
И вечером царевна Будур со свитой отправилась во дворец мужа. И все ее люди держали факелы и светильники и было очень красиво.
Ночью Ала ад-Дин вошел к жене и один Аллах знает, что они делали там вдвоем, но царевна благополучно стала женщиной.
Прохлада моего глаза, прошу тебя, послушай еще раз!
* * *
Жаккетта опять замерла у калитки, но никто не шел.– Прошу Аллаха именем его святых и пророков, пусть сохранит и оставит в живых раба своего Масрура! – вздохнула Фатима. – Он должен быть уже у дома Бибигюль, да покроет его Аллах великий и да не опозорит!
И вот Ала ад-Дин счастливо зажил во дворце, и слава его стал не меньше, чем слава султана.
Но магрибинец, о котором, мой цвэточек, Ала ад-Дин давно забыл, не забыл Ала ад-Дина.
Он гадал на песке и не увидел, что Ала ад-Дин умер. В ярости он раскидал песок. Потом успокоился и еще раз погадал, еще – и в четвертый раз увидел, что Ала ад-Дин спасся, взял светильник, стал великим человеком и женился на дочери султана.
И колдун чуть не умер от горя!
«О, сын шакала!» – сказал он. – «Я потратил много ночей, чтобы узнать о светильнике. Я потратил много денег и сил, а ты, паршивец, взял его без труда и утомления! Я убью тебя!»
И он поехал опять в город Ала ад-Дина. Там он увидел дворец и обозлился еще больше.
«О, сын портного!» – сказал магрибинец. – «Я вырою тебе яму и убью тебя там!»
Он раскинул песок и увидел, что лампа лежит во дворце, а Ала ад-Дин уехал на охоту.
«Вот он, мой час!» – воскликнул колдун и пошел к меднику. Там он заказал десять новых светильников, повесил на грудь и пошел перед дворцом Ала ад-Дина.
«Меняю новые лампы на старые!» – кричал колдун. – «Новые на старые!»
Царевна аль-Будур услышала крик и приказала служанке: «Посмотри!»
Служанка сходила и сказала:
«Это сумасшедший, моя госпожа! Он меняет новые светильники на старые!»
«Смешно!» – воскликнул Бадр аль-Будур. – «В комнате моего супруга есть старый светильник, дай его этому дураку. Посмотрим, даст он новый?» Царевна, как и думал колдун, ничего не знала про раба лампы!
Магрибинец обменял старый светильник на новый и чуть не умер от радости.
Он пришел в караван-сарай, заперся в своей комнате и потер лампу.
«Слушаю и повинуюсь, о повелитель!» – сказал раб лампы.
«Возьми меня, дворец Ала ад-Дина и царевну Бадр аль-Будур, и унеси во внутренний Магриб!» – приказал колдун.
И раб лампа сделал это.
А султан утром посмотрел в окно – нет дворца, нет дочери, единственного ребенка! Есть пустырь.
«А я говорил!» – зашептал в его ухо везирь. – «Ала ад-Дин колдун и подлец!»
И султан приказал схватить Ала ад-Дина, бросить его в тюрьму и на следующий день отрубить голову.
Но люди, которым Ала ад-Дин раздавал много денег, узнали про приказ султана.
Всегда, мой цвэточек, полезно иметь человека, которому ты сделал добро. Только у этого человека должна быть хорошая память.
Люди собрался у дворца и начали бить окна и двери, а некоторые полезли на стены.
Везирь испугался и побежал к султану.
«О повелитель, прости этого мерзавца, иначе народ убьет и тебя, и меня!»
И султан освободил Ала ад-Дин и послал на все четыре стороны.
Ала ад-Дин, полный горя, пошел прочь из города. Он шел, плакал и стонал: «Где дворец? Где жена?»
И хотел утопиться в реке. Но вода была холодная. Ала ад-Дин сел на берег и начал заламывать руки от отчаяния. И задел перстень, который дал ему магрибинец.
Перед Ала ад-Дином возник джинн.
(«На голову он слабый…» – тихо пробурчала Жаккетта. – «Не мог в тюрьме о перстне вспомнить!»
«О, раб перстня!» – обрадовался Ала ад-Дин. – «Верни мне дворец, верни мне жену!»
«Я не могу сделать такое, повелитель!» – развел руками джинн. – «Дворец унес раб лампы и только он может вернуть его на место.»
«А можешь ты отнести меня туда, где теперь мой дворец?»
«Могу!» – сказал джинн и отнес Ала ад-Дина во внутренний Магриб.
А была ночь.
Ала ад-Дин увидел свой дворец, обрадовался и прямо на земле заснул.
Утром он нашел ручей, совершил омовение и сотворил утренний намаз.
И сел перед окном дворца.
Госпожа аль-Будур выглянула из окна и увидела своего мужа. Царевна открыла потайную дверь и Ала ад-Дин вошел во дворец.
«О, жена, ты не видела мой старый медный светильник?» – спросил Ала ад-Дин.
«О, мой господин!» – заплакала царевна. – «Я своими руками отдала его магрибинцу и потому сейчас здесь».
«Ум у женщины – что у курицы!» – говорит Ала ад-Дин. – «А где сейчас колдун?»
«Он каждый вечер приходит ко мне, говорит, что мой отец казнил тебя, хвастает светильником и уговаривает пустить на ложе. Обещает дать такую сладкую любовь, какую не получала ни одна женщина! Я его ненавижу!»
«Правильно, жена!» – говорит Ала ад-Дин. – «Врет он все. У него такая же горячая любовь, как у старого мерина! Теперь я с ним разберусь. Где он прячет лампу?»
«За пазухой, мой господин!»
«Жди меня здесь!» – говорить Ала ад-Дин. – «Я скоро приду и скажу, как мы обманем этого проклятого!»
Ала ад-Дин долго думал, а потом пошел в город и купил в лавке москательщика на два дирхема банжа[28]. И вернулся к царевне.
«Сегодня ты сделай вид, что хочешь узнать, какая горячая любовь у этого козла! – говорит Ала ад-Дин. – „Предложи ему вина, а в последнюю чашу подсыпь банжа. Когда он заснет, я сделаю все, что надо!“
«Слушаюсь, о мой любимый!» – сказал царевна и пошла одевать красивое платье.
Вечером магрибинец пришел к дочери султана и видит: сидит царевна веселая, в красивой прозрачной одежде, глаз накрашен, локон надушен, на голове жемчужная сетка.
«О, мой господин!» – говорит царевна тоненьким голосом. – «Я решила: не буду грустить. Я хочу слушать музыку, пить вино. А потом я хочу узнать, какую горячую любовь дашь мне ты!»
«О звезда моего сердца!» – растаял магрибинец. – «Я дам тебе такую горячий любовь, какую не даст ни один мужчина! Ты правильно сделала, что забыла Ала ад-Дина! Сегодня ночью ты поймешь, какая разница между тихим ослом и неистовым жеребцом! Жеребец, как ты понимаешь, буду я!»
«Сын гадюки!» – думал Ала ад-Дин за дверью. – «Это я-то тихий осел?! Да мой пыл больше, чем у дикого верблюда! Горячее меня нет скакуна на земле! Я один ласкал весь гарем султана, когда тот болел, устав от мужской обязанности и наложницы сильно страдали. Весь гарем возносил хвалу Аллаху за мою силу и мощь! Никто не обиделся, что его обошли и отвесили меньше, чем другим!»
«О мой господин!» – говорит царевна и голос ее звенит, как колокольчик. – «Твой слова зажигают огонь в моем розовом саду! Скорей неси вино, будем пить, будем петь, будем тушить мой пожар! А?!»
Магрибинец улетел от радости и побежал за вином и музыкантам.
И вот наступила ночь.
Царевна аль-Будур танцевала перед колдуном с движениями каирскими и истомой нубийской, жаром сандийским и томностью александрийской.
А магрибинец пил чашу за чашей.
«О моя небесная гурия!» – говорил он, подмигивая царевне, когда хмель уже взял язык его в плен. – «Подожди, скоро я воткну свой клинок в твои ножны!»
«Только не промахнись, о косоглазый!» – злился за дверью Ала ад-Дин.
«О да, мой господин!» – кивала Бадр аль-Будур. – «Твое серебряный копье попадет в мое золотое колечко! Выпей еще и эту чашу!»
Магрибинец выпил последнюю чашу с банжем и бедная Бадр аль-Будур так и не узнала, чем отличается любовь мужчины из внутреннего Магриба от любви мужчины из её родного города!
Потому что Ала ад-Дин отрубил колдуну голову.
«Иди в другую комнату, жена!» – сказал он. – «И жди меня. Я сделаю дела и возмещу тебе то, что обещал колдун. Неистовый жеребец! Ха!»
Когда царевна ушла, Ала ад-Дин достал у магрибинца из-за пазухи лампу и потер.
«Слушаю, мой повелитель!» – сказал джинн.
«Отнеси дворец вместе с нами обратно, раб лампы! Но сначала принеси мне напиток, что увеличивает мужскую силу!» – приказал Ала ад-Дин.
«Слушаю и повинуюсь!» – поклонился джинн и исчез.
И некоторое время спустя Ала ад-Дин вошел к царевне аль-Будур. И трудился так, как не трудился в гареме у султана!
А утром дворец стоял на месте.
Султан увидел его и кинулся проведать свой единственный дочь. Найдя царевну живой и здоровой, он простил Ала ад-Дина.
И все они зажили счастливо.
Только Бадр аль-Будур долго ломала голову: ведь если по воле Аллаха магрибинец все равно получил бы свою смерть от Ала ад-Дина, может не стоило отвергать его любовь? Может он не врал, а говорил правду? Как теперь узнать?
Вот такая история, мой цвэточек, произошла с Ала ад-Дином, сыном бедного портного.
* * *
Уже на рассвете пришел грязный, покрытый пылью Масрур. С пустым мешком.* * *
Наверное, количество все-таки перешло в качество и наглядное обучение сыграло свою важную роль. После того вечера Жаккетта задвигала «пэрсиком» более-менее правильно.– Молодец! – хвалила ее Фатима. – Двигай пэрсиком, двигай, колыхай! Ты должна бросать взгляд на господина, взглядом все обещать господину, но сразу ничего не давать господину! Знай себе цену! Но когда глаза господина уже будут метать искры, скажи ему самым нежным голосом.
И Фатима произнесла арабскую фразу.
Жаккетта билась и так, и этак, но повторить ее правильно не смогла.
– Ладно! – махнула рукой Фатима. – Скажи ему на вашем языке: «О мой господин, любовь к тебе поселилась в моем сердце и огонь страсти сжег мою печень!» Умный господин поймет, а глупый попросит ученого человека перевести и все равно поймет! И когда он это поймет, ум его улетит от радости и, значит, он попал в твои сети!
Фатима развалилась на подушках.
– Весь город шепчет, как Бибигюль нашла в своем саду зарезанного человека! – довольно сообщила она.
– А разве это не тайна? – удивилась Жаккетта, продолжая двигать «пэрсиком».
– Конечно, тайна! – кивнула Фатима. – Потому и шепчет, а не кричит на весь базар. Нет мощи и силы ни у кого, кроме как у Аллаха высокого, великого! Бибигюль заплатила кади большие деньги, чтобы не было шума. Помнишь того старика на пиру? Он подарил мне браслет на ногу!
Излучающая довольство Фатима подняла ногу и показала красивый браслет.
– Он сказал, что у меня такая бесподобная маленькая ножка, словно конец курдюка, бедра как подушки, набитые страусовыми перьями, а между ними вещь, которую бессилен описать язык и при упоминании ее изливается слеза! Ах, старый бесстыдник!
Жаккетта с некоторым сомнением осмотрела слоноподобные окорока госпожи, но потом решила, что по сравнению с раскормленной и правда похожей на подушку ногой, пухлая ступня кажется маленькой. Кто их знает, эти курдюки, может у них именно такие концы.
– И что без тяжелого браслета я буду парить над землей, и меня унесет в море ветер! Ах, баловник! – игриво закончила Фатима. – Продолжай танцевать, мой цвэточек!
Жаккетте было не по себе. Она сердцем чувствовала, что тот вечер прервал тянучую, как медовые сладости и восточные песни, череду событий.
Поэтому она даже не удивилась, когда вошел серьезный, собранный Масрур и, обращаясь к хозяйке, пропищал:
– Шейх Али!
Фатима вскочила с подушек и торжествующе пророкотала:
– Так вот что ждала эта мерзавка Бибигюль! Как я могла забыть! Шейх Али идет из пустыни! Шейх Али!
У Жаккетты сжалось сердце. Она сразу стала чужой в этой комнате. Товар, только товар.
ГЛАВА VIII
Молодой шейх Али Мухаммед ибн Мухаммед ибн Али ибн Хилаль Зу-с-сайфайн сидел в главном зале своей усадьбы в Триполи и гнев в нем копился, как горный поток в запруженном ущелье Атласских гор.
Сегодня был день покупок женщин в гарем. Только глупец, не знающий жизнь правителей и вождей, может думать, что делается это исключительно ради удовольствия.
Чем выше поднял Аллах человека, тем меньше он свободен в своих действиях. Полная свобода есть только у нищего бродяги, бредущего по бесконечной дороге под вечным небом.
Правитель, чтобы достигнуть цели, должен опираться на людей. Еще Второй Учитель[29] говорил, что человек может достичь необходимого в делах и получить наивысшее совершенство только через объединение многих людей в одном месте проживания. Великие слова!
Но почтенные люди в городе как сговорились, твердят, что появилась французская принцесса, которая послужит украшением гарема шейха Али. Только и слышно: шейх и французская принцесса, шейх и французская принцесса!
И сейчас, на смотринах принцессы, шейх не мог понять, его считают дураком или все вокруг посходили с ума по прихоти Аллаха!
Он с отвращением посмотрел на стоящую перед ним девицу в иноземном платье. На память пришли бессмертные строки Хорезми:
Худая, так что кости выпирают и на руках просвечивают синие жилки. Спина неестественно выгнута, так что живот выпирает вперед, плечи сутулые. Какой сумасшедший догадается сравнить такую со стройным кипарисом?
А голова и лицо! Высокий до неприличия лоб. (Шейха передернуло.) Франки, наверное, бесноватый народ, раз считают красавицами таких лысых уродин!
Где бровь, изогнутая луком? Где копья черных ресниц, обрамляющие горящие страстью глаза? Чтобы различить эти брови, нужен астроном, обладающий зорким зрением и способный разглядеть самые маленькие звездочки.
Лицо красавицы смущает солнце бесподобной формой. Это обрамленное светлыми волосами яйцо не смутит даже таракана.
Где незыблемые каноны красоты, так дивно воспеваемые поэтами?
Стройный стан, подобный кипарису?
Черные волосы, гиацинтами обрамляющие луноликое лицо?
Черные брови, подобные крыльям птиц?
Глаза – самоцветы?
Розы щек и выточенные из коралла уста, прячущие жемчуг зубов?
Груди, подобные спелым гранатам?
Бедра и ягодицы, словно подушки, набитые пером страуса?
А взгляд?!! Где это видано, чтобы женщина смотрела на мужчину, как гусь на скорпиона? Не отводя глаз, словно она не женщина, а он не мужчина!
Не такой видел в думах шейх французскую принцессу.
Мнилось, да простит эти думы Аллах, – ласково улыбнется красавица, чья кожа бела, не опаленная солнцем пустыни, темные волосы вьются вдоль щек и спускаются на полную грудь. Губы, как лепестки роз, приоткрыты, не дают спрятаться жемчугу зубов. Слюна благоухает мускусом. Мягкость и округлость ее форм вызывают на языке сладость меда. Она стройна, гибка и соразмерна и все языки ойкумены не могут описать ее красоту и прелесть.
Чтобы при взгляде на нее язык сам говорил:
Скоро стало безнадежно ясно, что шейх Али совсем не пылает от восторга при виде французской принцессы. И в душе Бибигюль заклокотала ярость, как кипящее масло в котле из красной меди.
Этот дикий, необузданный, некультурный кочевник, оказывается, и не видел настоящих женщин. И теперь не может понять, какую изысканную вещицу ему предлагают.
Такие деньги, такие возможности уплыли из рук, и все ради того, чтобы теперь смотреть, как хмурится в усы этот темный дикарь, да плюнет ему в тюрбан Аллах!
Но если этот поганец не возьмет французскую принцессу, это будет урон, который долго не поправишь.
На всех углах будут судачить: шейх Али отказался купить у Бибигюль девушку. А может, это вовсе не принцесса? А может, она полна скрытых изъянов?
Урон делу, урон репутации, выброшенные на ветер деньги. Все великие планы зачеркнула нахмуренная бровь полоумного, бесноватого шейха!
Ну какой шайтан ему еще нужен? Французская принцесса, в золотом платье, с веером?!
Вот и пойми этих мужчин!
Когда задумаешь великое дело во славу Аллаха, ты уже не принадлежишь себе. И, хочешь не хочешь, придется покупать эту лысую ящерицу, при взгляде на которую пропадает всякое желание.
Но не будь он мужчиной, если заплатит за невольницу лишний дирхем.
Он покупает только французскую принцессу, а не женщину, шайтан ее побери вместе с подсунувшей это чудо Бибигюль!
Видимо люди Тарабулюса слишком много общаются с неверными и Аллах в наказание залепил им грязью глаза, раз они считают эту мумию красавицей!
Этот чернобровый мрачный мусульманин (чтоб ему пусто было!), смеет осматривать ее так, словно она хромой осел на продажу.
Ее, вдову герцога и придворную даму, славящуюся своей красотой от Бордо до Ренна!
И у Бибигюль лицо кислое, словно она вместо апельсина лимон съела! Что-то не возникло у них с шейхом согласия! А сколько слов было напето про вождя племени и бесподобного мужчину!
Задним числом Жанна отчаянно жалела, что не согласилась на предложение евнуха и не передала весточку тринитариям. Но было уже слишком поздно.
Жанна поменяла владельца.
Ни та, ни другая сторона не были довольны и уносили разочарование в душе.
После такой бесполезной траты денег шейху Али опротивел мир вокруг. Смотреть на вторую, наверняка такую же жемчужину сил не было.
«Слава Аллаху великому, слава властителю власти!» – горько думал шейх Али. – «Поистине сегодняшний день благославлен с начала до конца, ибо звезда его принесла счастье в лице французской принцессы – вылитой ящерицы, а содержание страницы видно по заглавию. Сегодняшний день – день ящериц. Хвала Аллаху, который спрятал красивых девиц и заполнил мир ящерицами!»
Но мужчина не уронит лица и, стиснув зубы, шейх приготовился к новой пытке, твердо решив больше сегодня ничего не покупать. Даже уздечку ослу.
Всё утро Фатима пушинкой носилась по городу и провернула массу дел, а главное, договорилась о показе своей невольницы шейху Али. Теперь же она всовывала Жаккетту в тончайшие шальвары из химского шелка, натягивала на нее индийские деревянные футляры-чаши для поддержки и украшения грудей, застегивала их на спине, навешивала везде, где только можно повесить украшения. И успевала давать напоследок ценные советы.
Тут же печальный Масрур варганил в котле какое-то варево.
– Даже во сне помни, мой цвэточек! – рявкала Фатима, подрисовывая Жаккетте глаза и брови. – В гареме – нет друзей! Держи язык на запоре, а ум на страже. Никогда не ешь то, что дает тебе другой человек, там может быть яд или банж. Пусть он сначала сам съест.
Если господин будет к тебе добр, попроси его подарить обезьянку и давай ей всякий кусочек от твоей еды и питья. Обезьянке не будет плохо – кушай сама.
Если у тебя есть возможность убить врага или сделать так, что он не сможет никогда причинить тебе вред – делай, не медли. Аллах сам разберется, что есть добро и зло.
Если возможности нет – ни словом, ни взглядом не показывай свою враждебность к нему. Не можешь укусить – затаись.
Вот тебе простейший рецепт яда, составленный великим ибн Вашья: поймай ящерицу и зеленых мух с длинными лапками, столько, чтобы мухи наполнили маленькую чашку. Посади ящерицу и мух в бутылку с широким горлом. Залей маслом из оливок. Жди, пока ящерица и мухи совсем растворятся в масле. Тогда прикажи своему невольнику трясти бутылку три дня. Потом зарой в яму с ослиным навозом и жди половину месяца. Если содержимое бутылки стало цвета ночи, можно подливать врагу. Но лучше покупать яд у мастера – меньше возиться и больше гарантий.
Если хочешь не так бояться яда, принимай по утрам порошок: возьми два сухих орешка, две фиги, двадцать листочков руты, измельчи и добавь шепотку соли.
Если ты проглотила яд – пей молоко. Или смешай микстуру из воды, меда и уксуса. Много пей. Это помогает.
Никто другой не сказал бы тебе и макового зернышка от того, что рассказала Фатима. Мое сердце привязало меня к тебе, мой цвэточек, я хочу для тебя счастливой судьбы.
Если еда имеет непривычный вкус, – никогда не ешь!
Деньги копи, не трать и только одна знай, где они лежит.
Не верь никому, кроме себя!
И тогда, если будет на то воля Аллаха, ты доживешь до старости!
Сегодня был день покупок женщин в гарем. Только глупец, не знающий жизнь правителей и вождей, может думать, что делается это исключительно ради удовольствия.
Чем выше поднял Аллах человека, тем меньше он свободен в своих действиях. Полная свобода есть только у нищего бродяги, бредущего по бесконечной дороге под вечным небом.
Правитель, чтобы достигнуть цели, должен опираться на людей. Еще Второй Учитель[29] говорил, что человек может достичь необходимого в делах и получить наивысшее совершенство только через объединение многих людей в одном месте проживания. Великие слова!
Но почтенные люди в городе как сговорились, твердят, что появилась французская принцесса, которая послужит украшением гарема шейха Али. Только и слышно: шейх и французская принцесса, шейх и французская принцесса!
И сейчас, на смотринах принцессы, шейх не мог понять, его считают дураком или все вокруг посходили с ума по прихоти Аллаха!
Он с отвращением посмотрел на стоящую перед ним девицу в иноземном платье. На память пришли бессмертные строки Хорезми:
Увидел бы мудрый поэт это чудо, каким бы эпитетом он ее наградил?
Мир, потрясенный чудом красоты,
Пал перед войском прелести твоей!
С тобой в сравненье гурия смугла,
Луна Новруза – лук твоих бровей.
Мой слух – Фархад, слова твои – Ширин.
Твой чудный взгляд – кашмирский чародей.
Приличествует родинка щеке,
Твое подножье – голове моей.
Твои глаза – нарцисса лепестки. Твои уста —
Цвет аргавана, нет, еще красней!
Чем для меня запретней твой гранат,
Там жар любви в крови моей сильней!
Китай, Кашмир тобой изумлены.
Сражает льва стрела твоих очей
Твоей улыбкой сахар пристыжен
Терзает гурий зависть неба к ней.
Не смейся! Гурии сойдут с ума,
Увидев зубы жемчуга белей!
Все девы рая в множестве своем
Не стоят завитка твоих кудрей![30]
Худая, так что кости выпирают и на руках просвечивают синие жилки. Спина неестественно выгнута, так что живот выпирает вперед, плечи сутулые. Какой сумасшедший догадается сравнить такую со стройным кипарисом?
А голова и лицо! Высокий до неприличия лоб. (Шейха передернуло.) Франки, наверное, бесноватый народ, раз считают красавицами таких лысых уродин!
Где бровь, изогнутая луком? Где копья черных ресниц, обрамляющие горящие страстью глаза? Чтобы различить эти брови, нужен астроном, обладающий зорким зрением и способный разглядеть самые маленькие звездочки.
Лицо красавицы смущает солнце бесподобной формой. Это обрамленное светлыми волосами яйцо не смутит даже таракана.
Где незыблемые каноны красоты, так дивно воспеваемые поэтами?
Стройный стан, подобный кипарису?
Черные волосы, гиацинтами обрамляющие луноликое лицо?
Черные брови, подобные крыльям птиц?
Глаза – самоцветы?
Розы щек и выточенные из коралла уста, прячущие жемчуг зубов?
Груди, подобные спелым гранатам?
Бедра и ягодицы, словно подушки, набитые пером страуса?
А взгляд?!! Где это видано, чтобы женщина смотрела на мужчину, как гусь на скорпиона? Не отводя глаз, словно она не женщина, а он не мужчина!
Не такой видел в думах шейх французскую принцессу.
Мнилось, да простит эти думы Аллах, – ласково улыбнется красавица, чья кожа бела, не опаленная солнцем пустыни, темные волосы вьются вдоль щек и спускаются на полную грудь. Губы, как лепестки роз, приоткрыты, не дают спрятаться жемчугу зубов. Слюна благоухает мускусом. Мягкость и округлость ее форм вызывают на языке сладость меда. Она стройна, гибка и соразмерна и все языки ойкумены не могут описать ее красоту и прелесть.
Чтобы при взгляде на нее язык сам говорил:
При взгляде же на эту заморскую диковинку ничего не приходит на ум, кроме как:
Что это за очи! Их чье колдовство насурмило?
Розы этих ланит! – чья рука их взрастила?
Эти кудри – как мрака густые чернила,
Где чело это светит, там ночь отступила![31]
Спаси меня, о боже правый,
От бабы злобной и лукавой!
О, если бы я к ней вошел,
То напоил себя отравой! p [32]
* * *
Опытная Бибигюль, которая пристроила в разные места не один десяток девиц, давно поняла, что дело неладно.Скоро стало безнадежно ясно, что шейх Али совсем не пылает от восторга при виде французской принцессы. И в душе Бибигюль заклокотала ярость, как кипящее масло в котле из красной меди.
Этот дикий, необузданный, некультурный кочевник, оказывается, и не видел настоящих женщин. И теперь не может понять, какую изысканную вещицу ему предлагают.
Такие деньги, такие возможности уплыли из рук, и все ради того, чтобы теперь смотреть, как хмурится в усы этот темный дикарь, да плюнет ему в тюрбан Аллах!
Но если этот поганец не возьмет французскую принцессу, это будет урон, который долго не поправишь.
На всех углах будут судачить: шейх Али отказался купить у Бибигюль девушку. А может, это вовсе не принцесса? А может, она полна скрытых изъянов?
Урон делу, урон репутации, выброшенные на ветер деньги. Все великие планы зачеркнула нахмуренная бровь полоумного, бесноватого шейха!
Ну какой шайтан ему еще нужен? Французская принцесса, в золотом платье, с веером?!
Вот и пойми этих мужчин!
* * *
Шейх Али тоже свирепел.Когда задумаешь великое дело во славу Аллаха, ты уже не принадлежишь себе. И, хочешь не хочешь, придется покупать эту лысую ящерицу, при взгляде на которую пропадает всякое желание.
Но не будь он мужчиной, если заплатит за невольницу лишний дирхем.
Он покупает только французскую принцессу, а не женщину, шайтан ее побери вместе с подсунувшей это чудо Бибигюль!
Видимо люди Тарабулюса слишком много общаются с неверными и Аллах в наказание залепил им грязью глаза, раз они считают эту мумию красавицей!
* * *
Жанна изучала лицо будущего владельца и тоже пылала яростью, сравнимой разве что с извержением вулкана.Этот чернобровый мрачный мусульманин (чтоб ему пусто было!), смеет осматривать ее так, словно она хромой осел на продажу.
Ее, вдову герцога и придворную даму, славящуюся своей красотой от Бордо до Ренна!
И у Бибигюль лицо кислое, словно она вместо апельсина лимон съела! Что-то не возникло у них с шейхом согласия! А сколько слов было напето про вождя племени и бесподобного мужчину!
Задним числом Жанна отчаянно жалела, что не согласилась на предложение евнуха и не передала весточку тринитариям. Но было уже слишком поздно.
* * *
Совсем не за те деньги, которые рассчитывала получить с этой сделки Бибигюль, французская принцесса была продана в гарем шейха Али.Жанна поменяла владельца.
Ни та, ни другая сторона не были довольны и уносили разочарование в душе.
После такой бесполезной траты денег шейху Али опротивел мир вокруг. Смотреть на вторую, наверняка такую же жемчужину сил не было.
«Слава Аллаху великому, слава властителю власти!» – горько думал шейх Али. – «Поистине сегодняшний день благославлен с начала до конца, ибо звезда его принесла счастье в лице французской принцессы – вылитой ящерицы, а содержание страницы видно по заглавию. Сегодняшний день – день ящериц. Хвала Аллаху, который спрятал красивых девиц и заполнил мир ящерицами!»
Но мужчина не уронит лица и, стиснув зубы, шейх приготовился к новой пытке, твердо решив больше сегодня ничего не покупать. Даже уздечку ослу.
* * *
Закутанная до глаз, необъятная женщина вывела на середину комнаты чуть спотыкающуюся невольницу и резким движением, как ваятель со скульптуры, сдернула с нее покрывало. Шейх почувствовал, как сердце его начало оттаивать…* * *
… Как всегда, в последнюю минуту обнаружилось, что многое упущено, недосказано, недоделано.Всё утро Фатима пушинкой носилась по городу и провернула массу дел, а главное, договорилась о показе своей невольницы шейху Али. Теперь же она всовывала Жаккетту в тончайшие шальвары из химского шелка, натягивала на нее индийские деревянные футляры-чаши для поддержки и украшения грудей, застегивала их на спине, навешивала везде, где только можно повесить украшения. И успевала давать напоследок ценные советы.
Тут же печальный Масрур варганил в котле какое-то варево.
– Даже во сне помни, мой цвэточек! – рявкала Фатима, подрисовывая Жаккетте глаза и брови. – В гареме – нет друзей! Держи язык на запоре, а ум на страже. Никогда не ешь то, что дает тебе другой человек, там может быть яд или банж. Пусть он сначала сам съест.
Если господин будет к тебе добр, попроси его подарить обезьянку и давай ей всякий кусочек от твоей еды и питья. Обезьянке не будет плохо – кушай сама.
Если у тебя есть возможность убить врага или сделать так, что он не сможет никогда причинить тебе вред – делай, не медли. Аллах сам разберется, что есть добро и зло.
Если возможности нет – ни словом, ни взглядом не показывай свою враждебность к нему. Не можешь укусить – затаись.
Вот тебе простейший рецепт яда, составленный великим ибн Вашья: поймай ящерицу и зеленых мух с длинными лапками, столько, чтобы мухи наполнили маленькую чашку. Посади ящерицу и мух в бутылку с широким горлом. Залей маслом из оливок. Жди, пока ящерица и мухи совсем растворятся в масле. Тогда прикажи своему невольнику трясти бутылку три дня. Потом зарой в яму с ослиным навозом и жди половину месяца. Если содержимое бутылки стало цвета ночи, можно подливать врагу. Но лучше покупать яд у мастера – меньше возиться и больше гарантий.
Если хочешь не так бояться яда, принимай по утрам порошок: возьми два сухих орешка, две фиги, двадцать листочков руты, измельчи и добавь шепотку соли.
Если ты проглотила яд – пей молоко. Или смешай микстуру из воды, меда и уксуса. Много пей. Это помогает.
Никто другой не сказал бы тебе и макового зернышка от того, что рассказала Фатима. Мое сердце привязало меня к тебе, мой цвэточек, я хочу для тебя счастливой судьбы.
Если еда имеет непривычный вкус, – никогда не ешь!
Деньги копи, не трать и только одна знай, где они лежит.
Не верь никому, кроме себя!
И тогда, если будет на то воля Аллаха, ты доживешь до старости!
* * *
У Жаккетты бухало колоколом сердце и тряслись колени. Будь ее воля – она бы кинулась куда глаза глядят, лишь бы не слышать этих советов, не идти к загадочному, наверняка страшному шейху.Конец бесплатного ознакомительного фрагмента