Но золотой дорги, который спасся от кочевников, завалившись за подкладку, исправил положение. Хозяйка даже отсчитала горсть мелких серебряных монет на сдачу и, взяв светильник, привела постояльца в эту комнату. Тогда сил хватило лишь на то, чтобы упасть на узкую деревянную койку, а затем увидеть ставшие привычными зелёные холмы и тающие в тумане белостенные замки.
   – Зря отказался, – раздался над ухом знакомый голос. – Душе, конечно, легче, если тело тощает, но так и к Гинне недолго угодить.
   – Тоббо?
   – А кто же ещё… – отозвался учитель. – Или ты думаешь, что я тебе снюсь?
   – Я не знаю… – Трелли посмотрел вверх, и увидел те же тёмные доски, по которым плясал слабый отблеск светильника. – Я шёл сюда много дней. Я спал под открытым небом на влажной траве. Я устал. Почему ты не приходил, Тоббо?
   – Я не приходил? Это твоя душа заблудилась. С голодухи и хомячок мандром покажется. Меч нашёл?
   – Нет, учитель. Прости…
   – Я-то прощу, а вот от Китта достанется тебе на орехи, если узнает. А ведь я тебя сколько раз предупреждал, что люди – настоящие бестии, что они коварны, хитры и вероломны, и не следует им доверять ни в чём, особенно оборванцам.
   – Я найду его! – Трелли приподнялся на локте, но вдруг почувствовал, что последние силы оставляют его.
   – Не спеши. – Учитель едва заметно улыбнулся. – Придёт время, и меч сам найдёт тебя, а пока делай то, что должен…
   – Учитель! – беспокойно произнёс Трелли, заметив, что призрачный силуэт Тоббо начинает потихоньку меркнуть. Учитель, скажи… Почему мне так легко всё достаётся? Почему у тех, кто ушёл раньше меня, ничего не получалось? Разве ты не мог и им послать на помощь Йургу? Почему…
   – Всему своё время, малыш, – грустно ответил Тоббо. – Кто-то за гранью небес плетёт кружево судеб, и те нити, что перестают вплетаться в узор, рвутся… Не думай об этом. Просто делай своё дело.
   – Значит, те, кто ушёл раньше меня, погибли?
   – Да, малыш… Поэтому я и не очень-то и хотел, чтобы ты последовал за ними.
   Трелли вспомнил давний вечер у костра и те слова, что он с жаром выкрикивал, пугая лягушек: "Мудрый Тоббо, если я чего-то не знаю – скажи мне… Если я чего-то не умею – научи меня. Научи меня понимать их речь и говорить на их языке, расскажи мне об их обычаях и о том, что такое хитрость и коварство. Я буду стараться, мудрый Тоббо…" Тогда он был готов на всё, только бы покинуть остров на болоте, куда люди не смогли бы добраться ещё сотни лет. Тогда же он решил, что если Тоббо откажет ему в учении, то лучше самому отправиться на поиски, и будь, что будет… Это теперь ясно, что дошёл бы он тогда лишь до первого людского поселения или до первого дикого зверя, или вообще не смог бы перейти болото.
   – …но то, что мы не властны над судьбой, не значит, что следует ей покоряться. Нередко нити небесного кружева ветшают и рвутся по нашей вине, а порой становятся прочнее стали, и сами небесные ткачи не в силах их разорвать. И удача не встретится на пути, если не идти ей навстречу… – Голос учителя теперь казался бесконечно далёким и едва пробивался сквозь пенье птиц и шелест ветра в ветвях цветущего сада, но теперь, чтобы понять значение слов, не обязательно было слышать – они становились запахом цветов, соловьиной трелью, молчанием серебристых искрящихся небес. – …но, что бы ни случилось, бояться нечего. Не надо бояться заглянуть в бездонные глаза тёмного лика Гинны. Тот, кто выдержит её взгляд, пройдёт сквозь ледяную пустыню, оставив там всю грязь, прилипшую к душе, пока она была в плену у тела. Не надо бояться смерти, не надо бояться лишений, даже боли не стоит бояться – она всегда проходит…
   Трелли вдруг показалось, что он и впрямь увидел тёмный лик Гинны – холодный, прекрасный, равнодушный, он неподвижной луной висел в бескрайнем розовом небе, глядя на бескрайнюю долину, покрытую торосами фиолетового льда. Холод, которым веяло оттуда, пробирал до костей, а над щербатым горизонтом плясали чёрные воронки смерчей. Видение то возникало, то снова таяло среди цветущих садов, и стужа уступала место тёплому нежному ветерку.
   Почему раньше Тоббо не показывал ему этот край призрачного мира? Почему именно сейчас его коснулось леденящее дыхание тёмного лика Гинны? А может быть, учитель здесь и ни при чём – просто сам он сейчас слаб, и ледяная пустыня сама приблизилась к нему, желая поглотить его душу, которая стала слишком легка, слишком свободна…
   Трелли нашёл в себе силы разомкнуть веки, и взгляд его вцепился в рассохшиеся доски потолка. Теперь надо подняться. В маленькой медной лодочке, заполненной топлёным салом, плавает горящий фитилёк, и сейчас только этот крохотный язычок пламени может растопить бескрайние фиолетовые льды… Он протянул руку и тут же отдёрнул обожжённый палец. Надо подняться, потом спуститься вниз по шаткой скрипучей лестнице, присесть где-нибудь поближе к очагу и заказать не слишком обильный ужин…
   Чувство голода он перестал испытывать уже на третий день блужданий по степям Каппанга, и оно до сих пор не вернулось – даже теперь, когда снизу доносился густой запах жареной баранины, чечевичной похлёбки и только что испечённых лепёшек. Вот через эту хлипкую дверь можно уйти туда, где его не настигнет тёмный лик Гинны, просто потому, что большинство людей, которые сидят там со своими кружками дурманящего кислого напитка, наверное, некогда думать о том, что будет после того, как закончится их короткая жизнь…
   За дверью раздались тяжёлые неторопливые шаги, а когда она распахнулась, на пороге стояла всё та же хозяйка таверны. Обеими руками он держала поднос, на котором стояла дымящаяся миска похлёбки, из которой высовывалось баранье рёбрышко, лепёшка и кружка травяного отвара.
   – С тебя ещё четверть дайна, – заявила она, ставя поднос на тумбочку. – И не вздумай отказаться. А то, не ровён час, окочуришься, и возись тут с тобой.
   Хозяйка выбрала нужную монету из сваленных кучкой тут же, рядом с подносом, и величественно удалилась, осторожно прикрыв за собой дверь. Странно, но Трелли не показалось, что принести еду её заставило нежелание возиться с покойником или желание заработать лишнюю монету… Глотка горячего терпкого отвара хватило для того, чтобы вернулся аппетит, который, казалось, был утрачен навсегда, и каждая ложка густой похлёбки возвращала силы. Потом можно будет уснуть здоровым крепким сном, и перед глазами не будет стоять неподвижный тёмный лик в розовых холодных небесах… А завтра останется лишь сделать три сотни шагов до ворот Тароса, пройтись по его улицам, потолкаться на рынке, заглянуть в первую попавшуюся лавку, и кто-нибудь непременно проболтается, где хранится вражеское знамя, двести лет назад взятое в бою городским ополчением у латников Ретмма или Эльгора. Знамя, краски которого не тускнеют, а ткань не поддаётся тлению. Кто-нибудь, да знает…
 
   Половину мелочи пришлось оставить стражниками, охраняющим ворота. Пройти в город стоило дороже, чем ужин и ночлег в придорожной таверне…
   – Эй, бродяга, хочешь подзаработать? – человек в бархатном кафтане, стоявший возле двух возов, гружёных тюками, обращался явно к нему. – Работы на полдня, и два дайна, как с куста…
   – Только попробуй! – перебил его широкоплечий мужик в холщовой рубахе до колен, сидевший в тени раскидистого дерева в окружении полудюжины точно таких же оборванцев. – Это наша работа, и ты лучше не суйся, а то мы тебе все кости переломаем.
   Работа явно состояла в том, чтобы разгрузить эти два воза, и их владельцу хотелось, чтобы это обошлось ему дешевле, чем запрашивали местные грузчики. Но Трелли уже убедился, что без денег в Таросе даже шагу шагнуть нельзя, и в задумчивости остановился.
   – Он ещё думает! – Самый мелкий из отдыхающей бригады хихикнул. – Ввали-ка ему, Комар, чтоб забыл, как у честных людей хлеб отбивать.
   Их поднялось сразу шестеро во главе с тем широкоплечим парнем, который первым выкрикнул угрозу. Они не спеша обступили Трелли, а вокруг начала собираться толпа зевак, и даже стражники, караулившие ворота, отвлеклись от несения службы, чтобы приобщиться к зрелищу, которое обещало быть забавным.
   – Ну, парень, я тебя честно предупреждал… – Крупный детина, которого, видимо, смеха ради, называли Комаром, в три прыжка оказался рядом и отвёл кулачище для удара.
   Уроки вождя Китта не прошли даром для Трелли, и он легко отклонился в сторону. Массивная туша забияки пролетела мимо и растянулась на булыжной мостовой.
   – Вот, значит, как… – пробормотал Комар, потирая ушибленный бок, и крикнул своим приятелям: – Эй, парни, а ну-ка скиньтесь ему на гроб!
   Повторная атака завершилась почти так же, если не считать того, что Трелли успел зацепить противника кулаком по пояснице. Теперь Комар уже не поднялся, он лежал, скрючившись и выдавливая из себя лишь слабые хрипы.
   Пёстро одетая толпа зевак, окружившая место избиения незадачливого чужака, стала плотнее, пятеро оставшихся грузчиков уже не выкрикивали угроз, они просто медленно приближались пытаясь взять жертву в кольцо, и только тощий бригадир, забравшись на дерево, чтобы лучше видеть происходящее, громко советовал своим приятелям хватать молокососа за руки, за ноги и за голову, тянуть в разные стороны – посмотреть, что раньше оторвётся.
   Но эти увальни оказались куда более неуклюжими и медлительными, чем кочевники Каппанга. Их можно было укладывать на землю по одному, а когда они скопом бросались в драку, то только мешали друг другу. Но две сломанных руки и три свёрнутых челюсти не убедили их в полном превосходстве противника, и они на потеху публики продолжали свои атаки. Когда один из нападавших выдернул нож из-под голенища сапога, Трелли на мгновение задумался, а не попытаться ли затеряться в толпе зевак. Получить даже мелкую царапину на глазах у всех означало скорую и, наверное, мучительную смерть – толпа мгновенно растерзает голубокрового, чужака, чудовище, упыря… Клинок дрожал в руке перетрусившего негодяя, но нельзя было допустить, чтобы сталь даже прикоснулась к коже. Да, для альва, странствующего среди людей, больше сгодилась бы роль нищего, чем воина – меньше шансов, что кому-нибудь придёт в голову пустить тебе кровь… Но, если судить по тем лохмотьям, в которые превратился некогда мундир сотника, он, Трелли, больше похож на нищего, чем на воина, тем более, на благородного господина… Значит, наоборот, здесь, прикинувшись слабым и больным, легче нарваться на побои…
   Дрожащая сталь становилась всё ближе, рёв толпы затих, и стало слышно, как кто-то перешёптывается, заключая пари об исходе схватки.
   Может быть, прав был Конрад ди Платан, утверждая, что сюда, в Окраинные земли путь может проложить только линейная пехота? Может быть, стоило дождаться того дня, когда император затеет вторжение? Может быть… Но сейчас уже поздно что-либо менять.
   Громкий щелчок прервал его размышления, и кинжал, выпавший из руки нападавшего, с глухим стуком упал на булыжники мостовой. Только теперь Трелли заметил, что толпа зевак расступилась перед небольшим отрядом всадников, а даже стражники торопливо возвращаются на свой пост.
   Всадник на белом породистом коне, уже прятал за пояс плеть.
   – И откуда ты такой ловкий? – поинтересовался он, загородив собой солнце.
   – Тео ди Тайр, – представился Трелли. – Бывший сотник имперской пехоты. Бежал сюда от скудости содержания и козней завистников.
   – Скудости, говоришь… – Всадник усмехнулся. – Нашёл, куда от скудости бежать! В этой дыре хорошо заплатят лишь тому, кого боятся и от кого хотят откупиться.
   И тут взгляд Трелли упал на попону коня, на котором восседал незнакомец. Над изумрудной зеленью холмов возвышались белостенные башни, которые, казалось, готовы вот-вот оторваться от земли. Это были стены легендарного Кармелла – ни один другой город не мог быть так прекрасен. Ещё один фрагмент чудесного полотна служил попоной коню какого-то варвара.
   – На вот. – Всадник протянул ему горсть золотых монет. – Купи себе новую одёжку, оружие и коня. Заработаешь – отдашь.
   – Где заработаю? – опешив от такой щедрости, спросил Трелли.
   – А заработать такие деньги можно только у меня. Завтра к утру чтобы был готов. Мой отряд отправляется в Литт. Там новый лорд, и он готов прилично платить всем, кто будет прилично служить.
   – А это откуда? – не сдержавшись, спросил Трелли, указывая на попону.
   – Это? – Всадник снова усмехнулся. – У старейшин этой дыры не хватило золота расплатиться со мной за то, чтобы я ушёл. Пришлось стребовать с них этот довесок.
   Трелли зажал в кулаке одолженные ему монеты. Теперь он был готов следовать за этим наёмником куда угодно, тем более, в Литт, где, по словам того же Конрада, должны быть и два оставшихся фрагмента. Вернулось прежнее беспокойство оттого, что всё складывается слишком удачно, но не воспользоваться такой возможностью было бы глупо.
   – Как мне называть вас, сир? – Трелли поклонился, демонстрируя свою признательность и то, что он принимает заманчивое предложение.
   – Пока можешь обращаться запросто – почтенный Культя, а потом видно будет.

ГЛАВА 14

   Способность превращаться в призрак может проявиться лишь у тех магов, которые глубоко несчастны, чья плоть истощена, а дух унижен…
Лин Трагор, трактат «Девять шагов к мастерству мага».

 
   – Уточка, а хочешь, я научу тебя выть на луну? – с порога спросил Крук. Он даже не взял на себя труд постучаться, прежде чем войти. – Когда делать нечего, это весьма полезное занятие.
   – Убирайся! – Ута подняла с пола башмак и швырнула его в карлика. Но, пока она тянулась за ним с лежанки, пока размахивалась для броска, пока башмак находился в полёте, Крук, не спеша, прикрылся дверной створкой, а, как только опасность миновала, снова появился на пороге.
   – Ну, нет, госпожа моя, – заявил он, не рискнув приблизиться. – Всё-таки шутом лучше служить при господах, находящихся на вершине славы и могущества…
   – Это почему? – спросила Ута, почувствовав, что дурные предчувствия, ставшие привычными за последние дни, на время отступили.
   – А потому что они спокойнее, щедрее и обувкой не кидаются.
   – А тебе откуда знать, кто чем кидается?
   – Догадливый я. И ты заметь: не в моих интересах бод башмаки подставляться, так что, я искренне хочу, чтобы ты достигла тех самых вершин славы и могущества, о которых я изволил упомянуть, и, чем быстрее это случится, тем лучше для меня.
   Эту шутку Ута сочла удачной и даже попыталась внушить себе, будто она её позабавила. Но на самом деле веселее от этого не стало. Дни тянулись друг за другом, и не приносили ничего, кроме ожидания новых напастей. Но почему-то лорд-самозванец уже два месяца не давал о себе знать, и воины, возвращавшиеся из дальних дозоров, не приносили никаких вестей – ни дурных, ни хороших. Даже редкие беглецы из Литта перестали появляться под стенами Ан-Торнна, а это могло означать лишь одно: страх настолько сковал волю землепашцев, мастеровых и торговцев, что они не могли решиться даже на побег. О том, что творится в Литте, можно было лишь догадываться, и ощущение, что каждый день передышки лишь приближает страшную развязку, становилось всё острее.
   Прошлой ночью дозорные подстрелили в ущелье какую-то тварь, столь безобразную, что у них даже мысли не возникло тащить её останки в крепость. Сотник, который докладывал о происшедшем, содрогался от омерзения, описывая внешность жуткого существа – скелет, обтянутый сморщенной синей кожей, с огромными зелёными глазами, светящимися в темноте. Оно шло прямо по дороге на полусогнутых ногах, даже не пытаясь скрыться в тени скал от лунного света, и только когда его утыкали полторы дюжины стрел, дозорные решились к нему приблизиться. И всем показалось, что умирающая тварь была благодарна им за собственную смерть. Случилось это неподалёку от входа в те самые каменоломни, где находилось запертое теперь навеки святилище древних богов, и, скорее всего, направлялось оно именно туда.
   – Вообще-то, я пришёл тебя на ужин позвать, – сообщил Крук, с беспокойством разглядывая лицо своей юной госпожи, на котором вновь появилось отрешённое выражение. – Лара сама жаркое готовила и лепёшки пекла. Ночью Луц барашка в горах подстрелил, так что сегодня не солониной прошлогодней угощаться будем…
   – Он что – один ходил? – Ута немедленно отвлеклась от мрачных мыслей. – Он что – с ума сошёл? Тут всякие твари бродят, а он… Да как он смеет! У меня и так верных людей – раз, два, и обчёлся. Он хочет, чтобы я одна осталась?!
   – Вот-вот! – тут же согласился с ней карлик. – Пойдём. Заодно, и скажешь ему всё, что думаешь, госпожа моя сердитая…
   Здоровый гнев почему-то и впрямь пробудил в ней аппетит. Ута вспомнила, что завтрак проспала, поскольку ночные страхи долго не давали ей уснуть, а от обеда отказалась, потому что ей слишком подробно доложили о подстреленной ночью твари, и тогда кусок точно не полез бы в горло. Она молча откинула пуховый плед.
   – Башмак верни.
   – Сей момент, Уточка, – с готовностью откликнулся карлик. Через пару мгновений он уже старательно помогал госпоже обуться.
   Вот так… И, вроде бы, всё есть – и замок, пусть старый и неухоженный, но почти свой, взятый приступом у потерявшего бдительность противника. Ну и что? Нечего было ушами хлопать. Есть преданные слуги, и дружина в полторы сотни воинов, и опытный командор. Но заветная цель, достижение которой завещал ей отец, ближе не стала. Оставалось надеяться лишь на благодарность богов, которым она принесла самую желанную жертву… Тронн, владыка времени и судьбы, Гинна, царица жизни и смерти, Таккар, даритель радостей и скорбей – все они были рядом, все побывали в её власти, и Ута до сих пор не могла толком объяснить даже себе самой, почему она пожертвовала своей властью над владыками… Было только смутное ощущение, что тогда нельзя было поступить иначе.
   "…сила, что подчиняет себе богов…можно просить их обо всём, и они не смогут отказать…мольба становится приказом…за малую жертву великие блага…"
   Бойся гнева богов! Да – гнев богов – это понятно… Ещё боги, наверное, могут быть милостивы… А вот о том, что они могут быть благодарны, едва ли кто-то слышал, едва ли кто-то сможет припомнить такое – даже эти два слова, «боги» и «благодарность», оказавшись рядом, кажутся чужими друг другу.
   Если жрец, которого привёл Луц Баян из капища под горой, ещё не отправился восвояси, надо будет его спросить об этом… Впрочем, спросить – не значит получить ответ. Жрец неразговорчив, угрюм и нелюдим, он даже имя своё назвал не сразу, сказав лишь, что собственное имя – слишком большая роскошь для служителя бессмертных владык, и только потом, через несколько дней признался, что зовут его Ай-Догон, и родом он из Горной Рупии, что на само юге Окраинных земель.
   – Не нравишься ты мне сегодня, – заявил карлик, когда они преодолели почти весь путь от опочивальни до трапезной, откуда уже доносились аппетитные запахи. – Убиться проще, чем тебя развеселить. Ох, нелёгкую долю я себе выбрал, ох, нелёгкую.
   – Я и сама себе не очень-то нравлюсь, – ответила Ута, посмотрев на себя в зеркало, висевшее рядом со входом в трапезную.
   Она никак не могла привыкнуть к своему отражению, одетому в халат из синего шёлка, расшитый неведомыми серебряными цветами. Едва они достигли Ан-Торнна после прогулки по вражеским тылам, Айлон, прихватив с собой несколько увесистых золотых слитков, отправился вместе с "моной Лаирой" в Сарапан за обновками для своей госпожи, заявив, что не желает служить мажордомом у какой-то замарашки. Вернувшись через дюжину дней, он привёз три сундука роскошных платьев, в которых не стыдно было бы появиться на балу или обеде во дворце императора, чудесных халатов, доставленных морем из далёкой страны Цай, костюмов для охоты, путешествий, обедов, приёма послов. Там были даже чешуйчатые доспехи из лёгкого белого металла, на которые с лёгкой завистью смотрел даже Франго, пожелав Уте, чтобы ей никогда не пришлось их надевать.
   Но пока было ни до балов, ни до торжественных обедов, ни до охоты, да и послы почему-то ниоткуда не прибывали, чтобы засвидетельствовать своё почтение новой владелице Ан-Торнна. Из всех обновок Ута сочла самыми удобными шёлковые халаты и ходила по своим невеликим владениям исключительно в них.
   – Ну, хватит прихорашиваться – люди ждут, – не стерпел карлик. – А то – сама себе не нравлюсь, сама себе не нравлюсь…
   Он уже хотел распахнуть дверь, чтобы доложить о том, что лордесса Литта и Ан-Торнна, Ута ди Литт, собственной персоной изволила, явится к трапезе, и скоро можно будет начинать кушать, как из трапезной раздался грохот, как будто кто-то уронил большой глиняный кувшин. Потом содрогнулась стена, как будто кто-то запустил в неё ещё один кувшин, на этот раз – бронзовый.
   – Уточка, ты сама смотри, а я туда не очень-то хочу, – пробормотал карлик, пятясь от двери. – То ли Лара с Айлоном поссорились, то ли Франго с Луцом что-то не поделили.
   За всё время, прошедшее с тех пор, как Ута оказалась в бродячем цирке, она не могла припомнить ни одной ссоры между Айлоном и "моной Лаирой", а командору с метателем ножей, тем более, делить было нечего. Крук явно делал самые невероятные предположения, чтобы не думать о том, что должно было первым прийти в голову: в замок кто-то просочился со стороны – то ли вражеский соглядатай, то ли какая-нибудь нечисть. Сразу вспомнилась безобразная тварь, которая прошлой ночью пыталась приблизиться к замку. Она могла быть и не одна…
   – Нет уж! – встрепенулся карлик, заметив, что Ута собирается-таки войти. – Я сам сперва гляну, а то чего доброго… – Он решительно толкнул дверь, и тут же над его головой просвистел сгусток светящейся зелёноватой слизи, который шлёпнулся о стену и начал с шипением испаряться, распространяя зловоние.
   – Я ещё раз спрашиваю, – раздался женский голос, который звучал, будто со дна глубокого колодца, – где Агор? Скажите мне правду, и я пока оставлю вас в покое. А если не скажете, я до конца жизни буду приходить в ваши сны. А те, кому снятся кошмары, долго не живут, по себе знаю.
   Ута шагнула в открытую дверь и наткнулась на карлика, который замер, едва переступив порог. И здесь, в трапезной, было от чего опешить. Айлон, Франго, Лара, Луц, два сотника и маленький сухопарый жрец, которого, видимо, уговорили остаться на ужин, стояли, сгрудившись возле стола, а в тёмном углу, куда почти не проникал свет канделябров, проступил призрачный силуэт – женщина необыкновенной красоты, закутанная в полупрозрачные шелка, то сливалась с поверхностью щербатого камня, становясь похожей на барельеф, высеченный резцом великого мастера, то отделялась от стены, становясь клубящимся облаком, в котором едва просматривались её очертания.
   – Я…
   "Мона Лаира" не дала ей договорить, метнув в её сторону кувшин с горячим сладким отваром. Умело брошенный снаряд прошёл сквозь незваную гостью, и разлетелся вдребезги, ударившись о стену.
   – Я, – как ни в чём не бывало, продолжила дама-призрак, – всё равно до вас доберусь. Но, если вы мне скажете, где Агор, это случится не сегодня и не завтра.
   Метательный нож, брошенный Луцом, прошёл сквозь её лоб и застрял в стыке между двумя булыжниками.
   – А кто такой Агор, почтенная? – видимо, уже не в первый раз спросил Айлон, спокойно и деловито, как будто договаривался с лавочником о цене на какую-нибудь безделушку. – Скажи нам, как он выглядит, и мы его поищем. Я лично под всеми лавками посмотрю.
   – Ты смеешь мне дерзить, ничтожный?! – лицо незнакомки исказилось, и на его месте вдруг проступила тёмно-синяя сморщенная маска с зелёными огоньками в глубоких провалах глазниц. – Эх, человек, человек… Ты даже не знаешь, во что ввязываешься, – добавила она даже с некоторым сочувствием, и лицу вернулись прежние бесстрастно-красивые черты, в которых затаилось лёгкое разочарование, что её визит не поверг тех, кто её видит, в панический страх.
   – Может быть, откушаешь с нами, – предложил Айлон, не обращая внимания на угрозы. – На голодный желудок такие дела решать – последнее дело.
   Последние слова почему-то довели призрачную гостью до бешенства. По её гладкому лбу от переносицы пробежали вертикальные складки, рот распахнулся бездонным чёрным провалом, и оттуда вырвался сгусток слизи, от которого Айлон едва успел увернуться.
   – Нету Агора твоего! – вдруг заявил один из сотников. – Нету. Убили его, пока сюда подкрадывался. Одна лужица вонючая осталась. Не веришь – сама посмотри. Три лиги ниже по ущелью – стрелы на дороге лежат, а под ними – мокрое место, если ещё не высохло.
   Все, кроме жреца, который не сводил глаз с призрака и что-то еле слышно бормотал себе под нос, посмотрели на него.
   – А я что… – смутился сотник. – Та мерзопакость, которую мы ночью подстрелили, наверное, тот самый Агор и есть, чтоб его…
   – Подстрелили… – Теперь призрачная гостья погрузилась в лёгкую задумчивость, соображая, хороша или дурна та весть, которую до неё только что донесли. Она даже потеряла форму, став лишь сгустком тумана, забившимся в тёмный угол.
   – Хоть ты бы чего-нибудь с ней сделал. – Обратился Айлон к жрецу, воспользовавшись внезапным замешательством в стане врага.