— Дух сновидений сообщил мне о вашем прибытии, — улыбаясь, сказала мать. Ее большие и сильные руки двигались спокойно, совсем иначе, чем у короткопалой тетки Круглое Облако. Длинные рукава желтой блузы-рубашки плотно охватывали полные запястья и не свисали над котлом или мисками, как у Круглого Облака Мать была полной противоположностью тетки. Ее волосы были собраны в плотный узел на затылке и не болтались во все стороны. На синей юбке, на блузе, на мокасинах и легинах не было видно ни единого пятнышка, точно ее избегали и пыль и зола.
Прежде всего мать накормила Малого Медведя.
— Благодарю! — коротко бросил вождь, поднялся и пошел курить в помещение у южной двери. Только после этого подошли к котлу дети. Уже принявшись за лиственник, мальчик почувствовал, что это вкусно, а получив дикий картофель, варившийся в енотовом жиру, Георг — Синяя Птица понял, что ему все время недоставало соли. Круглое Облако почти всякую пищу приправляла кленовым сахаром, кладя его даже в мясо. У матери Малии, видимо, была соль. Он вспомнил, что в Рейстоуне белые зерна соли были редким и дорогим товаром. Их доставляли издалека на вьючных лошадях. «Как мог этот драгоценный продукт попасть сюда?»
С вожделением посматривал мальчик на котел, но, сдержав себя, присоединил и свой голос к «благодарю», сказанному Малией. Хозяйка не сказала обычного «хорошо», а взяла миску Георга и наполнила ее еще раз картофелем, мясом и жиром.
Удивленно смотрел Георг-Синяя Птица. Сколько раз тетка Круглое Облако говорила ему, что много есть или набивать желудок до отказа нехорошо, и сколько раз при таких взглядах на воспитание он оставался почти голодным. Но здесь, казалось, все было по-другому. Мать точно угадывала его желания. Чувство глубокой благодарности наполнило его, и робость пропала. В первый раз за долгое время он почувствовал не только заботу; он ощутил такую любовь, которая может жить только в сердце родной матери.
Малия рассмеялась.
— Тебя утащит Загодаквус! — Этот Загодаквус, как говорила тетка, был чудовищем, которое похищало маленьких обжор.
Но игривость Малии получила отпор.
— Моя дочь должна молчать, если ее брат голоден. Она лучше должна подумать о мокасинах моего сына, — сказала мать.
Мальчик посмотрел на свои кожаные туфли: они действительно выглядели скверно. Сестренка от полученного замечания покраснела, а он почувствовал себя виноватым и захотел поддержать ее.
— Зато сколько Малия для тебя приготовила сала!
Малия быстро выскользнула из каморки, чтобы принести кожаный мешок, вышитый иглами дикобраза, который она по дороге наполняла жиром.
Когда она вышла, мать заговорила:
— Я сошью тебе новые мокасины и одежды, потому что ты теперь в моем сердце занял место сына. Мой сын прошлую весну утонул, вылавливая в реке деревья. Это было во время наводнения; река так разлилась, что и нам пришлось покинуть дома. Наш сын был хорошим мальчиком, и ты должен быть хорошим. Ты мой сын, и я твоя мать.
Большие глаза женщины затуманились от слез. Мальчик почувствовал ее добрый порыв и невольно прижался к ней.
— А может мой Шнапп спать здесь со мной?
— Конечно. Мы уберем дрова из-под скамейки, и он сможет залезать туда.
Это было прекрасное местечко, и Георг был счастлив, когда ночью он совсем рядом с собой услышал похрапывание своего четвероногого друга. Вот если бы дожил до этого дня его старый Шнапп!
Одинокий и лишенный родины мальчик нашел под этой крышей, между волнами маисовых полей и диких тропинок леса, не только новый дом, но и тепло материнского сердца.
Как быстро он научился различать и низенькие каморки и темные лица жителей! И все то, на что требовались на Луговом берегу у тетки целые недели, здесь он узнал уже через несколько дней. Он знал, кто живет в каждой каморке справа и слева по коридору; знал, как зовут сестер матери, готовивших еду на других очагах; знал, чьи голоса слышатся чаще всего и кому принадлежит этот смех…
В первую же ночь он проснулся от доносившегося издалека детского плача. Он слышал, как отец что-то проворчал и как мать нежно успокаивала ребенка, говоря что-то шепотом. Плач раздавался из каморки тетки Оленихи. Малый Медведь презрительно называл ее «Старая Олениха», что вызывало у тетки всегда слезы злости. У тетки Оленихи после многих лет бездетного брака родилась девочка. Тетя баловала ее в своей слепой родительской любви. Когда позже Георг — Синяя Птица вспоминал тетку Олениху, он видел ее стоящей на коленях перед подвешенной отвесно люлькой и приглаживающей, поплевав на руку, волосенки своего малыша. В общем мало кто замечал тетку Олениху; она держалась в стороне и редко с кем разговаривала. Муж был у нее под башмаком; другие мужчины относились к нему презрительно, так как он обычно выполнял почти все полевые работы. Особенное недовольство он вызывал у дедушки Белоголового, который чаще всего сидел, почесывая голову, у южных дверей, и ворчал о гибели древних обычаев, даже если вокруг него не было слушателей. Дедушка жил у тетки Красные Глаза, и, наверное, у него были все основания ворчать.
Тетка Красные Глаза легко раздражалась, но своим детям потворствовала в еде больше, чем нужно. Ее младший ребенок напоминал раздувшуюся лягушку. Загодаквус мог бы в их каморке собрать богатый урожай.
Двумя каморками дальше жила тетка Белый Дуб с ее сыновьями — Молодым Диким Козленком и Черным Копытцем. Она была вдовой и напоминала своей добротой Круглое Облако. И однажды вечером Георг — Синяя Птица порадовал ее мешочком с лесными орехами — призом за игру в тарелку с косточками.
Георг — Синяя Птица быстро сдружился с Диким Козленком, может быть, потому, что они были почти одного возраста. Малия выдала секрет имени этого мальчика. Он однажды, будучи еще маленьким, нашел в лесу молодого дикого козленка и, обрадованный, хотел притащить его с собой, но козленок его несколько раз боднул безрогим лбом, и мальчик, плача, прибежал домой. Вот с этого-то дня и стали его называть: «Тот, которого забодал пятнистый молодой дикий козленок».
Георг — Синяя Птица завоевал сердце Дикого Козленка тем, что никогда не называл его таким полным именем. Мальчики помогали друг другу в работе. Синяя Птица поправлялся, и его стройное тело становилось упругим, как ствол молодого тополя. Он старался угадать любое желание своей новой матери и выполнить его. Едва начинался дождь, он тотчас же прикрывал отверстие в крыше над очагом. Он теперь мог безошибочно пользоваться подъемными брусьями, с помощью которых поднимались и опускались пласты коры, покрывающие часть крыши. Он не уставал бегать в лес собирать сухие сучья и складывать их в поленницу в южной части дома. Заготавливая дрова на зиму, мальчик выбирал только бук, клен, гикори и дуб, которые горят без треска и меньше дымят. Вяз, каштан, сосну и кедр мать не очень любила, так как от них было слишком много искр и легко мог произойти пожар.
Если иногда у мальчика и возникали мысли о побеге, то скорее по привычке. Но вот уже несколько дней он видел на всех очагах большие медные котлы; в Доме Собрания Совета появились бочки с железными обручами, а в руках у мужчин — кремневые ружья и кожаные мешочки со свинцом и порохом. Он догадался, что в поселок прибыли торговцы и обменяли эти вещи на меха. «Но ведь сами индейцы могут направиться к какому-нибудь торговцу, чтобы приобрести европейские товары? Кто знает?» — рассуждал Синяя Птица, но боялся спросить кого-нибудь об этом, чтобы не выдать своих мыслей. Так он оправдывался перед самим собой, но на самом деле мысли о побеге отошли на задний план.
Между тем осень клонилась к концу и зима стояла у порога. Возможно, весной погода окажется для его планов более благоприятной. Мальчик даже и не представлял себе, как глубоко он изменился, и даже не задумывался над тем, что родительский дом его детства незаметно исчезает из памяти. Ему ни разу не пришло в голову, что его собственное имя — «Георг» — становится для него все более чуждым, а кличка «Синяя Птица» — близкой.
Поселок здесь на берегу Бобровой реки имел тот же вид, что и Луговой берег: ряд длинных домов и между ними участки с кустарниками, травой и крапивой. На северном конце длинного ряда домов располагались маленькие куполообразные, похожие на каравай, вигвамы, в которых жили индейцы — ленапы. И здесь, в поселке Плодородная Земля, ленапы селились вместе с ирокезами. Нужно было только выйти из северной двери последнего дома, чтобы увидеть их как будто взъерошенные берестяные хижины.
Совершенно своеобразны были отношения между самими ирокезами — жителями дома Черепах и их соседями. Изображение сокола, выведенное красной краской, блестело над дверью соседнего ирокезского дома. И несмотря на то, что там жили Соколы, люди из рода отца — его сестры и их семьи, — часто дети Черепах и дети Сокола затевали ссоры и дразнили друг друга.
— Это наши младшие родичи, — говорила Малия.
Каждый поселок делился на две части. В одной стороне жили «старшие родичи»: Черепахи, Бобры, Медведи и Волки, а в другой «младшие родичи»: Олени, Кулики, Цапли и Соколы. Дети этих двух сторон всегда находились между собой «в состоянии войны». Но откуда Синяя Птица мог знать все то, что знает любой ирокезский ребенок?
Однажды Малия нашла Синюю Птицу у реки. Мальчик тщательно мыл себе шею.
— Соседние мальчишки говорят всегда, что у меня грязная шея, — ответил он на удивленный вопрос своей любопытной сестренки.
Девочка чуть не рассмеялась.
— Да они просто тебя дразнят, потому что ты принадлежишь к роду Черепах.
Георг — Синяя Птица чувствовал себя беспомощным и не знал, что ему и думать, пока отец не помог ему выбраться из этого лабиринта сомнений.
— Когда Великий Дух — Ованийо — создал черепах, он поселил их в озере, где они могли жить свободно. Но животные были не совсем довольны своим обиталищем. Им особенно не нравилось каменистое дно, на котором было очень твердо лежать. В конце концов они начали таскать землю прерий и выложили ею дно. Они набрали столько земли, что озеро стало очень мелким; и однажды, в очень теплое лето оно высохло. Черепахи решили найти другое озеро. Седой мудрый старец дал им совет: идти в этот поход всем вместе и вместе искать новое место для жилья, потому что так легче перенести трудности путешествия. Сначала все были согласны, однако вскоре возникли споры. Каждый считал, что он сможет повести за собой других, что он это сделает лучше всех. Напрасно огорченный старик предостерегал, — его голос тонул среди всеобщих криков. Старца охватил гнев.
«Вы глупцы. Я презираю себя за то, что я среди вас, я не хочу быть больше черепахой!»
И со страшным грохотом он сбросил панцирь, и из-под панциря вышел вооруженный и раскрашенный воин. Черепахи в ужасе разбежались во все стороны, а мудрый советчик и смелый воин стал прародителем индейцев рода Черепах. Но оттого, что предки носили когда-то ил в озеро, у них до сих пор грязные плечи и грязная шея, и они должны всегда мыть их.
Закончив рассказ, Малый Медведь даже подмигнул мальчику.
— С Соколом ведь этого не могло случиться? Ты это понимаешь?
Синяя Птица понял. Ах, почему он не принадлежит к семейству Соколов, как его отец? Но дети ирокезов всегда принадлежат к семейству матери. У Черепах, так же как и у Волков, Медведей и Бобров, дети называются Черепахами, по имени рода матери. Так же и здесь, в поселке Плодородная Земля, на Бобровой реке, только мать была хозяйкой Длинного Дома.
Поля поселка образовывали огромный полукруг, опоясанный лесом. Лишь справа от поселка не было поля, так как здесь начинался широкий луг. Этот луг Голубых трав доходил до Совиного ручья, медленно впадавшего под сенью старых корявых ив в Бобровую реку. Синяя Птица неохотно приходил сюда.
— Живущие там совы — это ведьмы, — убежденно говорила Малия. — Некоторые старые женщины превращаются в таких ведьм и кричат в ивняке по совиному.
— А ты сама-то когда-нибудь видела ведьм? — выспрашивал брат.
— Да. Однажды вечером я шла домой с кувшином воды. Было уже темно. И вдруг между кустами я увидела женщину; у нее изо рта вырывался огонь. Я, конечно, понеслась, как молния, и потом даже не могла перевести дыхания!
Синяя Птица возразил ей.
— Ну, это же вздор! Ведьм не бывает! Ясно, что ты видела просто несколько светлячков.
Малия тоже стала сомневаться, но все-таки мальчик неохотно ходил к Совиному ручью. Лучше уж отправиться за дровами на опушку леса. Там, далеко от берега ручья, были небольшие участки, на которых каждая женщина, закончив работу на общественной земле, возделывала себе маленький садик.
Здесь был и небольшой участок их матери. Издалека был виден большой кол. На вершине кола была укреплена береста с нарисованным лучистым кругом, внутри которого была изображена черепаха. «Этот садик принадлежит Лучистому Полуденному Солнцу из рода Черепах» — вот что означал этот знак. Знак Лучистого Солнца отлично подходил к доброй матери. Но изодранная осенними ветрами береста висела клочьями, и уже в ближайшую весну рисунок наверняка никто не смог бы разобрать.
Когда однажды Синяя Птица проходил с вязанкой дров мимо этого столба, у него возникла замечательная мысль: «Я нарисую для матери новую дощечку и подарю ее к рождеству». Он загорелся этим желанием. В Рейстоуне под рождество всегда что-нибудь дарили: хотя бы горсть орехов, а то и новые брюки из домотканой ткани. Но, что самое удивительное, — ведь ему никогда не приходило в голову сделать кому-нибудь подарок. Однако на воспоминания у него не было времени, и мысль о новой дощечке захватила его целиком.
Дикий Козленок должен был помогать ему. Они быстро нашли большой кусок сухой бересты и красную краску, потом забрались в каморку тети Белый Дуб и попробовали рисовать и красить. Все казалось так просто, но первые две попытки не удались, и только тогда, когда старший брат Дикого Козленка — Черное Копытце — вырезал им палочку, чтобы намазывать краску, рисунок получился на славу.
С восторгом рассматривал Синяя Птица свою работу. Но тут же у него опустились руки. А бывает ли здесь зимой праздник рождества? Он спросил об этом Дикого Козленка, но тот ничего не понял из подробного рассказа Синей Птицы и только развел руками.
— Нет, такого праздника мы не знаем.
Опечаленный, пошел Синяя Птица в свою каморку, спрятал доску под медвежью шкуру, на которой он спал, и задумался. «В Длинных Домах не празднуют рождества! Да, здесь все-таки совсем по-другому, чем в Рейстоуне». Перед ним всплыли картины детства, донесшиеся подобно теплому ветерку через бескрайние леса и цепи гор. Он увидел маленькие желтые свечки, горящие в половинках тыкв; он услышал голос отца, читающего в день праздника что-то из толстой книги; он услышал, как поют сестренки. И волна тоски по родине охватила мальчика.
— Какое горе легло на сердце моего сына? — неожиданно раздался над ним ласковый голос матери.
Мальчик обернулся и невольно ухватился за темно-коричневую руку и позволил подвести себя к очагу. Пока мать очищала котел от пригоревшей каши, Синяя Птица сел ломать хворост.
— Моя мать слышала что-нибудь про рождество?
— Нет. А что это такое?
И снова мальчик попробовал рассказать об этом празднике. Как трудно было объяснять такие, само собой понятные вещи! Но мать, однако, поняла его.
— Мой сын наверно говорит о празднике Нового года? Да, мы его тоже празднуем в Длинный месяц, когда Семизвездие5 стоит прямо над нашей головой, над отверстием для дыма в крыше домов. Тогда «дяди» праздника собирают всех нас в Дом Совета Вождей, и мы там танцуем танец перьев в честь Великого Духа Ованийо. Мы благодарим его за то, что мы живем, что мы можем видеть Новый год и что маис, тыква и фасоль будут снова расти на наших полях.
— Кто те дяди, которые созывают всех в Дом Совета Вождей?
— Ну, это не настоящие дяди; мы называем их так только потому, что они ходят вокруг поселка с длинным посохом.
— Дарят ли они вам что-нибудь? У нас все дети получают в этот день подарки.
— У нас то же, но не от дяди! Дети в масках, как попрошайки, бегают из дома в дом по поселку и выпрашивают орехи, кленовый сахар и печенье.
— А у вас поют в Новый год? Песни — ведь это самое прекрасное!
— Ты прав! Без песен не может быть настоящего веселого Нового года. Песни запевают запевалы, а потом все поют благодарность Ованийо. Ты знаешь, что мы празднуем Новый год потому, что в этот день вновь рождается Отэронгтонгния?
— Кто это? Это имя я еще никогда не слышал!
— Я думаю. Белые люди ничего не знают и о Авенхай.
Мальчик вопросительно смотрел на мать, которая произнесла эти необыкновенные имена.
Через отверстие в крыше виднелось морозное зимнее небо, но теперь оно исчезло в клубах дыма от подброшенной связки хвороста. Красные огоньки всколыхнулись, побежали от сучка к сучку, слились в полыхающее яркое пламя, и его горячее дыхание огненными языками облобызало седое, холодное лицо зимы.
Мать наполнила котел водой из двух тыквенных сосудов и подвесила его над огнем. Мальчик с удовольствием потянулся к теплу. Лучистое Полуденное Солнце села на высокий порог каморки и начала лущить початки маиса, и, пока сыпались золотые зерна в подставленный короб, она продолжала рассказ.
— Авенхай — наша прародительница. Когда она пришла в наш мир, у нее не было ни хижины, ни огня, и ей даже нечего было есть. Вскоре после того, как она появилась, у нее родились два сына, два близнеца. Но Авенхай была так бедна, что не имела даже меха, чтобы запеленать малышей. Ты должен знать, что в те времена еще не светило Солнце и на Земле было темно и холодно. Но тогда ей помогли животные. Они построили для нее маленькую хижину, зажгли огонь и сварили маисовую кашу. Один из ее близнецов и был Отэронгтонгния? — маленькое кленовое деревцо; он был добр, дал людям Солнце и заставил каждый год зеленеть Землю. И сам он каждую зиму рождается снова, как раз тогда, когда мы празднуем Новый год.
Мальчик посмотрел внимательно на мать. Но ведь он это уже знал и слышал эту историю, только с другими именами. Он даже видел в толстой книге картинку, на которой был нарисован ветхий сарай, животные, а в яслях маленький ребенок Синяя Птица поспешно спросил мать:
— У Авенхай не было осла?
Лучистое Полуденное Солнце рассмеялась.
— Этого я не знаю. Я знаю только, что она была очень бедна и, позабытая всеми, пришла в наш мир!
— А она не пришла к нам из чужой страны?
— Нет. Она упала к нам на Землю из надзвездного мира. Там наверху росло чудесное дерево, а его белые цветы излучали свет, такой же яркий, как Солнце. Под этим деревом света жили Онгвэ, извечные существа, а среди них и Авенхай. Однажды их вождь приказал с корнем вырвать это дерево и всем жителям надзвездного мира посмотреть через образовавшуюся в небе брешь. Засмотревшись, Авенхай слишком перегнулась над краем бреши, ее подтолкнули, и она упала на нашу Землю. Теперь она живет здесь среди нас и, пока зеленеют травы лугов, пока деревья покрываются листьями, каждый год снова у нее рождается сын Отэронгтонгния? — молодое кленовое деревцо. Такова воля Создателя Ованийо.
Синяя Птица вслушивался в тихую речь матери. Рождественская сказка здесь, под крышей Длинных Домов, звучала иначе, чем в домах Рейстоуна, но звучала как что-то знакомое и близкое, и это почти успокоило сердце мальчика.
«Возможно, и не зря я нарисовал дощечку», — подумал он.
Глава 8
Прежде всего мать накормила Малого Медведя.
— Благодарю! — коротко бросил вождь, поднялся и пошел курить в помещение у южной двери. Только после этого подошли к котлу дети. Уже принявшись за лиственник, мальчик почувствовал, что это вкусно, а получив дикий картофель, варившийся в енотовом жиру, Георг — Синяя Птица понял, что ему все время недоставало соли. Круглое Облако почти всякую пищу приправляла кленовым сахаром, кладя его даже в мясо. У матери Малии, видимо, была соль. Он вспомнил, что в Рейстоуне белые зерна соли были редким и дорогим товаром. Их доставляли издалека на вьючных лошадях. «Как мог этот драгоценный продукт попасть сюда?»
С вожделением посматривал мальчик на котел, но, сдержав себя, присоединил и свой голос к «благодарю», сказанному Малией. Хозяйка не сказала обычного «хорошо», а взяла миску Георга и наполнила ее еще раз картофелем, мясом и жиром.
Удивленно смотрел Георг-Синяя Птица. Сколько раз тетка Круглое Облако говорила ему, что много есть или набивать желудок до отказа нехорошо, и сколько раз при таких взглядах на воспитание он оставался почти голодным. Но здесь, казалось, все было по-другому. Мать точно угадывала его желания. Чувство глубокой благодарности наполнило его, и робость пропала. В первый раз за долгое время он почувствовал не только заботу; он ощутил такую любовь, которая может жить только в сердце родной матери.
Малия рассмеялась.
— Тебя утащит Загодаквус! — Этот Загодаквус, как говорила тетка, был чудовищем, которое похищало маленьких обжор.
Но игривость Малии получила отпор.
— Моя дочь должна молчать, если ее брат голоден. Она лучше должна подумать о мокасинах моего сына, — сказала мать.
Мальчик посмотрел на свои кожаные туфли: они действительно выглядели скверно. Сестренка от полученного замечания покраснела, а он почувствовал себя виноватым и захотел поддержать ее.
— Зато сколько Малия для тебя приготовила сала!
Малия быстро выскользнула из каморки, чтобы принести кожаный мешок, вышитый иглами дикобраза, который она по дороге наполняла жиром.
Когда она вышла, мать заговорила:
— Я сошью тебе новые мокасины и одежды, потому что ты теперь в моем сердце занял место сына. Мой сын прошлую весну утонул, вылавливая в реке деревья. Это было во время наводнения; река так разлилась, что и нам пришлось покинуть дома. Наш сын был хорошим мальчиком, и ты должен быть хорошим. Ты мой сын, и я твоя мать.
Большие глаза женщины затуманились от слез. Мальчик почувствовал ее добрый порыв и невольно прижался к ней.
— А может мой Шнапп спать здесь со мной?
— Конечно. Мы уберем дрова из-под скамейки, и он сможет залезать туда.
Это было прекрасное местечко, и Георг был счастлив, когда ночью он совсем рядом с собой услышал похрапывание своего четвероногого друга. Вот если бы дожил до этого дня его старый Шнапп!
Одинокий и лишенный родины мальчик нашел под этой крышей, между волнами маисовых полей и диких тропинок леса, не только новый дом, но и тепло материнского сердца.
Как быстро он научился различать и низенькие каморки и темные лица жителей! И все то, на что требовались на Луговом берегу у тетки целые недели, здесь он узнал уже через несколько дней. Он знал, кто живет в каждой каморке справа и слева по коридору; знал, как зовут сестер матери, готовивших еду на других очагах; знал, чьи голоса слышатся чаще всего и кому принадлежит этот смех…
В первую же ночь он проснулся от доносившегося издалека детского плача. Он слышал, как отец что-то проворчал и как мать нежно успокаивала ребенка, говоря что-то шепотом. Плач раздавался из каморки тетки Оленихи. Малый Медведь презрительно называл ее «Старая Олениха», что вызывало у тетки всегда слезы злости. У тетки Оленихи после многих лет бездетного брака родилась девочка. Тетя баловала ее в своей слепой родительской любви. Когда позже Георг — Синяя Птица вспоминал тетку Олениху, он видел ее стоящей на коленях перед подвешенной отвесно люлькой и приглаживающей, поплевав на руку, волосенки своего малыша. В общем мало кто замечал тетку Олениху; она держалась в стороне и редко с кем разговаривала. Муж был у нее под башмаком; другие мужчины относились к нему презрительно, так как он обычно выполнял почти все полевые работы. Особенное недовольство он вызывал у дедушки Белоголового, который чаще всего сидел, почесывая голову, у южных дверей, и ворчал о гибели древних обычаев, даже если вокруг него не было слушателей. Дедушка жил у тетки Красные Глаза, и, наверное, у него были все основания ворчать.
Тетка Красные Глаза легко раздражалась, но своим детям потворствовала в еде больше, чем нужно. Ее младший ребенок напоминал раздувшуюся лягушку. Загодаквус мог бы в их каморке собрать богатый урожай.
Двумя каморками дальше жила тетка Белый Дуб с ее сыновьями — Молодым Диким Козленком и Черным Копытцем. Она была вдовой и напоминала своей добротой Круглое Облако. И однажды вечером Георг — Синяя Птица порадовал ее мешочком с лесными орехами — призом за игру в тарелку с косточками.
Георг — Синяя Птица быстро сдружился с Диким Козленком, может быть, потому, что они были почти одного возраста. Малия выдала секрет имени этого мальчика. Он однажды, будучи еще маленьким, нашел в лесу молодого дикого козленка и, обрадованный, хотел притащить его с собой, но козленок его несколько раз боднул безрогим лбом, и мальчик, плача, прибежал домой. Вот с этого-то дня и стали его называть: «Тот, которого забодал пятнистый молодой дикий козленок».
Георг — Синяя Птица завоевал сердце Дикого Козленка тем, что никогда не называл его таким полным именем. Мальчики помогали друг другу в работе. Синяя Птица поправлялся, и его стройное тело становилось упругим, как ствол молодого тополя. Он старался угадать любое желание своей новой матери и выполнить его. Едва начинался дождь, он тотчас же прикрывал отверстие в крыше над очагом. Он теперь мог безошибочно пользоваться подъемными брусьями, с помощью которых поднимались и опускались пласты коры, покрывающие часть крыши. Он не уставал бегать в лес собирать сухие сучья и складывать их в поленницу в южной части дома. Заготавливая дрова на зиму, мальчик выбирал только бук, клен, гикори и дуб, которые горят без треска и меньше дымят. Вяз, каштан, сосну и кедр мать не очень любила, так как от них было слишком много искр и легко мог произойти пожар.
Если иногда у мальчика и возникали мысли о побеге, то скорее по привычке. Но вот уже несколько дней он видел на всех очагах большие медные котлы; в Доме Собрания Совета появились бочки с железными обручами, а в руках у мужчин — кремневые ружья и кожаные мешочки со свинцом и порохом. Он догадался, что в поселок прибыли торговцы и обменяли эти вещи на меха. «Но ведь сами индейцы могут направиться к какому-нибудь торговцу, чтобы приобрести европейские товары? Кто знает?» — рассуждал Синяя Птица, но боялся спросить кого-нибудь об этом, чтобы не выдать своих мыслей. Так он оправдывался перед самим собой, но на самом деле мысли о побеге отошли на задний план.
Между тем осень клонилась к концу и зима стояла у порога. Возможно, весной погода окажется для его планов более благоприятной. Мальчик даже и не представлял себе, как глубоко он изменился, и даже не задумывался над тем, что родительский дом его детства незаметно исчезает из памяти. Ему ни разу не пришло в голову, что его собственное имя — «Георг» — становится для него все более чуждым, а кличка «Синяя Птица» — близкой.
Поселок здесь на берегу Бобровой реки имел тот же вид, что и Луговой берег: ряд длинных домов и между ними участки с кустарниками, травой и крапивой. На северном конце длинного ряда домов располагались маленькие куполообразные, похожие на каравай, вигвамы, в которых жили индейцы — ленапы. И здесь, в поселке Плодородная Земля, ленапы селились вместе с ирокезами. Нужно было только выйти из северной двери последнего дома, чтобы увидеть их как будто взъерошенные берестяные хижины.
Совершенно своеобразны были отношения между самими ирокезами — жителями дома Черепах и их соседями. Изображение сокола, выведенное красной краской, блестело над дверью соседнего ирокезского дома. И несмотря на то, что там жили Соколы, люди из рода отца — его сестры и их семьи, — часто дети Черепах и дети Сокола затевали ссоры и дразнили друг друга.
— Это наши младшие родичи, — говорила Малия.
Каждый поселок делился на две части. В одной стороне жили «старшие родичи»: Черепахи, Бобры, Медведи и Волки, а в другой «младшие родичи»: Олени, Кулики, Цапли и Соколы. Дети этих двух сторон всегда находились между собой «в состоянии войны». Но откуда Синяя Птица мог знать все то, что знает любой ирокезский ребенок?
Однажды Малия нашла Синюю Птицу у реки. Мальчик тщательно мыл себе шею.
— Соседние мальчишки говорят всегда, что у меня грязная шея, — ответил он на удивленный вопрос своей любопытной сестренки.
Девочка чуть не рассмеялась.
— Да они просто тебя дразнят, потому что ты принадлежишь к роду Черепах.
Георг — Синяя Птица чувствовал себя беспомощным и не знал, что ему и думать, пока отец не помог ему выбраться из этого лабиринта сомнений.
— Когда Великий Дух — Ованийо — создал черепах, он поселил их в озере, где они могли жить свободно. Но животные были не совсем довольны своим обиталищем. Им особенно не нравилось каменистое дно, на котором было очень твердо лежать. В конце концов они начали таскать землю прерий и выложили ею дно. Они набрали столько земли, что озеро стало очень мелким; и однажды, в очень теплое лето оно высохло. Черепахи решили найти другое озеро. Седой мудрый старец дал им совет: идти в этот поход всем вместе и вместе искать новое место для жилья, потому что так легче перенести трудности путешествия. Сначала все были согласны, однако вскоре возникли споры. Каждый считал, что он сможет повести за собой других, что он это сделает лучше всех. Напрасно огорченный старик предостерегал, — его голос тонул среди всеобщих криков. Старца охватил гнев.
«Вы глупцы. Я презираю себя за то, что я среди вас, я не хочу быть больше черепахой!»
И со страшным грохотом он сбросил панцирь, и из-под панциря вышел вооруженный и раскрашенный воин. Черепахи в ужасе разбежались во все стороны, а мудрый советчик и смелый воин стал прародителем индейцев рода Черепах. Но оттого, что предки носили когда-то ил в озеро, у них до сих пор грязные плечи и грязная шея, и они должны всегда мыть их.
Закончив рассказ, Малый Медведь даже подмигнул мальчику.
— С Соколом ведь этого не могло случиться? Ты это понимаешь?
Синяя Птица понял. Ах, почему он не принадлежит к семейству Соколов, как его отец? Но дети ирокезов всегда принадлежат к семейству матери. У Черепах, так же как и у Волков, Медведей и Бобров, дети называются Черепахами, по имени рода матери. Так же и здесь, в поселке Плодородная Земля, на Бобровой реке, только мать была хозяйкой Длинного Дома.
Поля поселка образовывали огромный полукруг, опоясанный лесом. Лишь справа от поселка не было поля, так как здесь начинался широкий луг. Этот луг Голубых трав доходил до Совиного ручья, медленно впадавшего под сенью старых корявых ив в Бобровую реку. Синяя Птица неохотно приходил сюда.
— Живущие там совы — это ведьмы, — убежденно говорила Малия. — Некоторые старые женщины превращаются в таких ведьм и кричат в ивняке по совиному.
— А ты сама-то когда-нибудь видела ведьм? — выспрашивал брат.
— Да. Однажды вечером я шла домой с кувшином воды. Было уже темно. И вдруг между кустами я увидела женщину; у нее изо рта вырывался огонь. Я, конечно, понеслась, как молния, и потом даже не могла перевести дыхания!
Синяя Птица возразил ей.
— Ну, это же вздор! Ведьм не бывает! Ясно, что ты видела просто несколько светлячков.
Малия тоже стала сомневаться, но все-таки мальчик неохотно ходил к Совиному ручью. Лучше уж отправиться за дровами на опушку леса. Там, далеко от берега ручья, были небольшие участки, на которых каждая женщина, закончив работу на общественной земле, возделывала себе маленький садик.
Здесь был и небольшой участок их матери. Издалека был виден большой кол. На вершине кола была укреплена береста с нарисованным лучистым кругом, внутри которого была изображена черепаха. «Этот садик принадлежит Лучистому Полуденному Солнцу из рода Черепах» — вот что означал этот знак. Знак Лучистого Солнца отлично подходил к доброй матери. Но изодранная осенними ветрами береста висела клочьями, и уже в ближайшую весну рисунок наверняка никто не смог бы разобрать.
Когда однажды Синяя Птица проходил с вязанкой дров мимо этого столба, у него возникла замечательная мысль: «Я нарисую для матери новую дощечку и подарю ее к рождеству». Он загорелся этим желанием. В Рейстоуне под рождество всегда что-нибудь дарили: хотя бы горсть орехов, а то и новые брюки из домотканой ткани. Но, что самое удивительное, — ведь ему никогда не приходило в голову сделать кому-нибудь подарок. Однако на воспоминания у него не было времени, и мысль о новой дощечке захватила его целиком.
Дикий Козленок должен был помогать ему. Они быстро нашли большой кусок сухой бересты и красную краску, потом забрались в каморку тети Белый Дуб и попробовали рисовать и красить. Все казалось так просто, но первые две попытки не удались, и только тогда, когда старший брат Дикого Козленка — Черное Копытце — вырезал им палочку, чтобы намазывать краску, рисунок получился на славу.
С восторгом рассматривал Синяя Птица свою работу. Но тут же у него опустились руки. А бывает ли здесь зимой праздник рождества? Он спросил об этом Дикого Козленка, но тот ничего не понял из подробного рассказа Синей Птицы и только развел руками.
— Нет, такого праздника мы не знаем.
Опечаленный, пошел Синяя Птица в свою каморку, спрятал доску под медвежью шкуру, на которой он спал, и задумался. «В Длинных Домах не празднуют рождества! Да, здесь все-таки совсем по-другому, чем в Рейстоуне». Перед ним всплыли картины детства, донесшиеся подобно теплому ветерку через бескрайние леса и цепи гор. Он увидел маленькие желтые свечки, горящие в половинках тыкв; он услышал голос отца, читающего в день праздника что-то из толстой книги; он услышал, как поют сестренки. И волна тоски по родине охватила мальчика.
— Какое горе легло на сердце моего сына? — неожиданно раздался над ним ласковый голос матери.
Мальчик обернулся и невольно ухватился за темно-коричневую руку и позволил подвести себя к очагу. Пока мать очищала котел от пригоревшей каши, Синяя Птица сел ломать хворост.
— Моя мать слышала что-нибудь про рождество?
— Нет. А что это такое?
И снова мальчик попробовал рассказать об этом празднике. Как трудно было объяснять такие, само собой понятные вещи! Но мать, однако, поняла его.
— Мой сын наверно говорит о празднике Нового года? Да, мы его тоже празднуем в Длинный месяц, когда Семизвездие5 стоит прямо над нашей головой, над отверстием для дыма в крыше домов. Тогда «дяди» праздника собирают всех нас в Дом Совета Вождей, и мы там танцуем танец перьев в честь Великого Духа Ованийо. Мы благодарим его за то, что мы живем, что мы можем видеть Новый год и что маис, тыква и фасоль будут снова расти на наших полях.
— Кто те дяди, которые созывают всех в Дом Совета Вождей?
— Ну, это не настоящие дяди; мы называем их так только потому, что они ходят вокруг поселка с длинным посохом.
— Дарят ли они вам что-нибудь? У нас все дети получают в этот день подарки.
— У нас то же, но не от дяди! Дети в масках, как попрошайки, бегают из дома в дом по поселку и выпрашивают орехи, кленовый сахар и печенье.
— А у вас поют в Новый год? Песни — ведь это самое прекрасное!
— Ты прав! Без песен не может быть настоящего веселого Нового года. Песни запевают запевалы, а потом все поют благодарность Ованийо. Ты знаешь, что мы празднуем Новый год потому, что в этот день вновь рождается Отэронгтонгния?
— Кто это? Это имя я еще никогда не слышал!
— Я думаю. Белые люди ничего не знают и о Авенхай.
Мальчик вопросительно смотрел на мать, которая произнесла эти необыкновенные имена.
Через отверстие в крыше виднелось морозное зимнее небо, но теперь оно исчезло в клубах дыма от подброшенной связки хвороста. Красные огоньки всколыхнулись, побежали от сучка к сучку, слились в полыхающее яркое пламя, и его горячее дыхание огненными языками облобызало седое, холодное лицо зимы.
Мать наполнила котел водой из двух тыквенных сосудов и подвесила его над огнем. Мальчик с удовольствием потянулся к теплу. Лучистое Полуденное Солнце села на высокий порог каморки и начала лущить початки маиса, и, пока сыпались золотые зерна в подставленный короб, она продолжала рассказ.
— Авенхай — наша прародительница. Когда она пришла в наш мир, у нее не было ни хижины, ни огня, и ей даже нечего было есть. Вскоре после того, как она появилась, у нее родились два сына, два близнеца. Но Авенхай была так бедна, что не имела даже меха, чтобы запеленать малышей. Ты должен знать, что в те времена еще не светило Солнце и на Земле было темно и холодно. Но тогда ей помогли животные. Они построили для нее маленькую хижину, зажгли огонь и сварили маисовую кашу. Один из ее близнецов и был Отэронгтонгния? — маленькое кленовое деревцо; он был добр, дал людям Солнце и заставил каждый год зеленеть Землю. И сам он каждую зиму рождается снова, как раз тогда, когда мы празднуем Новый год.
Мальчик посмотрел внимательно на мать. Но ведь он это уже знал и слышал эту историю, только с другими именами. Он даже видел в толстой книге картинку, на которой был нарисован ветхий сарай, животные, а в яслях маленький ребенок Синяя Птица поспешно спросил мать:
— У Авенхай не было осла?
Лучистое Полуденное Солнце рассмеялась.
— Этого я не знаю. Я знаю только, что она была очень бедна и, позабытая всеми, пришла в наш мир!
— А она не пришла к нам из чужой страны?
— Нет. Она упала к нам на Землю из надзвездного мира. Там наверху росло чудесное дерево, а его белые цветы излучали свет, такой же яркий, как Солнце. Под этим деревом света жили Онгвэ, извечные существа, а среди них и Авенхай. Однажды их вождь приказал с корнем вырвать это дерево и всем жителям надзвездного мира посмотреть через образовавшуюся в небе брешь. Засмотревшись, Авенхай слишком перегнулась над краем бреши, ее подтолкнули, и она упала на нашу Землю. Теперь она живет здесь среди нас и, пока зеленеют травы лугов, пока деревья покрываются листьями, каждый год снова у нее рождается сын Отэронгтонгния? — молодое кленовое деревцо. Такова воля Создателя Ованийо.
Синяя Птица вслушивался в тихую речь матери. Рождественская сказка здесь, под крышей Длинных Домов, звучала иначе, чем в домах Рейстоуна, но звучала как что-то знакомое и близкое, и это почти успокоило сердце мальчика.
«Возможно, и не зря я нарисовал дощечку», — подумал он.
Глава 8
После разговора с матерью дни, казалось, бежали семимильными шагами. Месяц Небольших Морозов прошел, наступил Месяц Немного Длиннее или Месяц Лыж. Приближался долгожданный Длинный Месяц. Дети сгорали от нетерпения; они мечтали только о Новом годе. Повсюду трещали трещотки из дубовой коры, наполненные вишневыми косточками.
И Синяя Птица, и Малия, и Дикий Козленок ни о чем больше не говорили, кроме предстоящего праздника. Они торопили мать, просили ее сделать новогодние маски попрошаек. Маски были обычно четырехугольные, из куска красной или синей материи с прорезями для глаз. Дети частенько бегали к тем из родственников, которые в прошлом году были самыми щедрыми. Малия рассказывала брату, что родичи отца из рода Соколов всегда дарят детям богатые подарки.
— От сестры отца из дома Сокола я всегда получала самое лучшее. Последний раз мне дали такой большой кусок кленового сахара, как мой кулак. И в этом году мы прежде всего пойдем к ним.
В конце концов Синяя Птица просто не мог дождаться желанного дня. Дети постоянно надоедали матери своими бесконечными расспросами:
— Придут завтра «дяди» или нет?
И уже много раз Малия предупреждала брата:
— Только держи крепче своего Шнаппа! Будет несчастье, если собака укусит дядю. Она будет тут же убита, и праздник отложат.
Длинный Месяц начался трескучими морозами. Огонь горел теперь в очагах всю ночь. И все, кто просыпался по ночам, подбрасывал ветки. Дымовые отверстия в крыше были почти совсем закрыты. Даже охотники оставались дома, потому что метели заносили следы зверей.
Как-то утром, когда дети сидели у огня, поедая маисовый хлеб, вдруг зазвучала громкая песня.
— Дяди! — закричала Малия и вскочила.
Шнапп сорвался со своего места и хотел выскочить наружу, но Синяя Птица сумел поймать его и успокоить.
Пение неожиданно смолкло. Также неожиданно раздались удары по стене дома. Дверь открылась, и с клубами холода в дом вошли двое мужчин в длинных бизоньих шкурах. Они остановились у первого очага. Дрожащие отсветы пламени играли на венках из желтых маисовых листьев, надетых на их головы, и на чудесных красных знаках, намалеванных на длинных пестиках маисовых ступок. Пестики они держали в закоченевших руках и громко возвещали:
— Мои племянницы! Мои племянницы! Мои племянники! Мои племянники! Мы сообщаем вам, что по старым обычаям начался Новый год! Каждого из вас просим принять участие в празднике! Слушайте! Слушайте! Слушайте! Приводите в порядок дома! Выбрасывайте все, что в Новом году вам будет не нужно! Ничто не должно помешать празднику! Такова воля нашего Великого Духа Ованийо!
После этой речи «дяди» спели песню и направились к выходу. Едва посланники вышли за дверь, Шнапп вырвался и понесся им вдогонку. Малия и Синяя Птица выронили из рук хлеб и помчались за Шнаппом, но он был уже за дверью.
У мальчика от страха чуть не остановилось сердце.
«Только бы Шнапп не укусил дядю!» — подумал Синяя Птица и в испуге выскочил за ним в дверь.
Но Шнапп, казалось, знал, что ему делать. Он носился вокруг посланников с громким радостным лаем, валялся в снегу, с визгом взметая снежные хлопья.
Малия радостно смеялась.
— О, и он радуется тому, что наступил Новый год! — закричала она.
Синяя Птица позабыл свой страх и смеялся вместе с ней. Озорство Шнаппа заразило детей. И теперь все трое прыгали и валялись в снегу, пока дяди с длинными раскрашенными в красный цвет пестиками, в венках из маисовых листьев шагали от дома к дому.
Свежее ясное утро, чистое небо и сверкающее зимнее солнце унесли остатки тоски по дому у Георга-Синей Птицы. И здесь наступило рождество! Затаив дыхание, возвращался мальчик за своей сестренкой в дом Черепах, у двери которого стояла мать. Лучистое Полуденное Солнце, смеясь, помогала им отряхивать снег, а потом потащила греться к огню.
— Взгляни-ка на свою постель! — сказала она Синей Птице и подтолкнула его к скамейке Мальчик замер. Он стоял тихо, как стройное деревцо, и не мог оторвать глаз. На медвежьей шкуре лежал совершенно новый костюм и мокасины из кожи лося, расшитые желтыми иглами дикобраза. Кожа лося значительно толще оленьей, и мокасины были лучше старых тонких и вечно сырых. Рядом лежали легины с черными бизоньими волосками по боковому шву; лежали и короткие кожаные штаны, и рубашка из красной материи, и бобровая шапочка.
Мальчик покраснел от удовольствия и счастья. Он вытащил бересту с нарисованной черепахой и лучистым кругом смеющегося солнца и протянул свой подарок матери. Мать сразу догадалась, для чего эта раскрашенная доска.
— Да, на старой доске уже ничего не разобрать, — сказала она.
Синяя Птица положил свои руки на смуглые плечи матери и прижался лицом к ее щеке. Он ничего не говорил, но Лучистое Полуденное Солнце и без этого знала, что он хотел сказать.
Малый Медведь откашлялся. Посмеиваясь, мать высвободилась из объятий сына и встала. Отец не любил нежностей. «Проявлять нежность не достойно почти взрослому мужчине», — обычно говорил он. Но на этот раз он промолчал. Может быть потому, что сегодня был Новый год и дяди объявили в поселке праздник.
Новый костюм был тотчас надет.
Сразу после обеда дети собирались нарядиться в маски и с кузовками отправиться в обход по домам. Синяя Птица не имел времени, чтобы еще раз переодеться. Кроме того, сегодня ему хотелось обновить свою одежду.
Богатые кушанья, приготовленные матерью, и даже мясо бобра показалось детям обыденной едой, потому что они сгорали от нетерпения и мысли их витали далеко. Малый Медведь дал им еще пару погремушек с вишневыми косточками; и, наконец, ребята в своих матерчатых масках выскочили гурьбой из дома. Младшему было всего четыре года, а старшие — в том же возрасте, что и Синяя Птица, Малия и Дикий Козленок.
Прежде всего направились, конечно, к родичам — Соколам. Немного постояли у двери, похлопали в погремушки, пропели: «Ие-хо! Ие-хо! Хо-йе!» — вошли в дом и воскликнули:
И Синяя Птица, и Малия, и Дикий Козленок ни о чем больше не говорили, кроме предстоящего праздника. Они торопили мать, просили ее сделать новогодние маски попрошаек. Маски были обычно четырехугольные, из куска красной или синей материи с прорезями для глаз. Дети частенько бегали к тем из родственников, которые в прошлом году были самыми щедрыми. Малия рассказывала брату, что родичи отца из рода Соколов всегда дарят детям богатые подарки.
— От сестры отца из дома Сокола я всегда получала самое лучшее. Последний раз мне дали такой большой кусок кленового сахара, как мой кулак. И в этом году мы прежде всего пойдем к ним.
В конце концов Синяя Птица просто не мог дождаться желанного дня. Дети постоянно надоедали матери своими бесконечными расспросами:
— Придут завтра «дяди» или нет?
И уже много раз Малия предупреждала брата:
— Только держи крепче своего Шнаппа! Будет несчастье, если собака укусит дядю. Она будет тут же убита, и праздник отложат.
Длинный Месяц начался трескучими морозами. Огонь горел теперь в очагах всю ночь. И все, кто просыпался по ночам, подбрасывал ветки. Дымовые отверстия в крыше были почти совсем закрыты. Даже охотники оставались дома, потому что метели заносили следы зверей.
Как-то утром, когда дети сидели у огня, поедая маисовый хлеб, вдруг зазвучала громкая песня.
— Дяди! — закричала Малия и вскочила.
Шнапп сорвался со своего места и хотел выскочить наружу, но Синяя Птица сумел поймать его и успокоить.
Пение неожиданно смолкло. Также неожиданно раздались удары по стене дома. Дверь открылась, и с клубами холода в дом вошли двое мужчин в длинных бизоньих шкурах. Они остановились у первого очага. Дрожащие отсветы пламени играли на венках из желтых маисовых листьев, надетых на их головы, и на чудесных красных знаках, намалеванных на длинных пестиках маисовых ступок. Пестики они держали в закоченевших руках и громко возвещали:
— Мои племянницы! Мои племянницы! Мои племянники! Мои племянники! Мы сообщаем вам, что по старым обычаям начался Новый год! Каждого из вас просим принять участие в празднике! Слушайте! Слушайте! Слушайте! Приводите в порядок дома! Выбрасывайте все, что в Новом году вам будет не нужно! Ничто не должно помешать празднику! Такова воля нашего Великого Духа Ованийо!
После этой речи «дяди» спели песню и направились к выходу. Едва посланники вышли за дверь, Шнапп вырвался и понесся им вдогонку. Малия и Синяя Птица выронили из рук хлеб и помчались за Шнаппом, но он был уже за дверью.
У мальчика от страха чуть не остановилось сердце.
«Только бы Шнапп не укусил дядю!» — подумал Синяя Птица и в испуге выскочил за ним в дверь.
Но Шнапп, казалось, знал, что ему делать. Он носился вокруг посланников с громким радостным лаем, валялся в снегу, с визгом взметая снежные хлопья.
Малия радостно смеялась.
— О, и он радуется тому, что наступил Новый год! — закричала она.
Синяя Птица позабыл свой страх и смеялся вместе с ней. Озорство Шнаппа заразило детей. И теперь все трое прыгали и валялись в снегу, пока дяди с длинными раскрашенными в красный цвет пестиками, в венках из маисовых листьев шагали от дома к дому.
Свежее ясное утро, чистое небо и сверкающее зимнее солнце унесли остатки тоски по дому у Георга-Синей Птицы. И здесь наступило рождество! Затаив дыхание, возвращался мальчик за своей сестренкой в дом Черепах, у двери которого стояла мать. Лучистое Полуденное Солнце, смеясь, помогала им отряхивать снег, а потом потащила греться к огню.
— Взгляни-ка на свою постель! — сказала она Синей Птице и подтолкнула его к скамейке Мальчик замер. Он стоял тихо, как стройное деревцо, и не мог оторвать глаз. На медвежьей шкуре лежал совершенно новый костюм и мокасины из кожи лося, расшитые желтыми иглами дикобраза. Кожа лося значительно толще оленьей, и мокасины были лучше старых тонких и вечно сырых. Рядом лежали легины с черными бизоньими волосками по боковому шву; лежали и короткие кожаные штаны, и рубашка из красной материи, и бобровая шапочка.
Мальчик покраснел от удовольствия и счастья. Он вытащил бересту с нарисованной черепахой и лучистым кругом смеющегося солнца и протянул свой подарок матери. Мать сразу догадалась, для чего эта раскрашенная доска.
— Да, на старой доске уже ничего не разобрать, — сказала она.
Синяя Птица положил свои руки на смуглые плечи матери и прижался лицом к ее щеке. Он ничего не говорил, но Лучистое Полуденное Солнце и без этого знала, что он хотел сказать.
Малый Медведь откашлялся. Посмеиваясь, мать высвободилась из объятий сына и встала. Отец не любил нежностей. «Проявлять нежность не достойно почти взрослому мужчине», — обычно говорил он. Но на этот раз он промолчал. Может быть потому, что сегодня был Новый год и дяди объявили в поселке праздник.
Новый костюм был тотчас надет.
Сразу после обеда дети собирались нарядиться в маски и с кузовками отправиться в обход по домам. Синяя Птица не имел времени, чтобы еще раз переодеться. Кроме того, сегодня ему хотелось обновить свою одежду.
Богатые кушанья, приготовленные матерью, и даже мясо бобра показалось детям обыденной едой, потому что они сгорали от нетерпения и мысли их витали далеко. Малый Медведь дал им еще пару погремушек с вишневыми косточками; и, наконец, ребята в своих матерчатых масках выскочили гурьбой из дома. Младшему было всего четыре года, а старшие — в том же возрасте, что и Синяя Птица, Малия и Дикий Козленок.
Прежде всего направились, конечно, к родичам — Соколам. Немного постояли у двери, похлопали в погремушки, пропели: «Ие-хо! Ие-хо! Хо-йе!» — вошли в дом и воскликнули: