Страница:
Храни Вас Господь! Феликс.
Завтра еду в Крым, в начале мая вернусь в Петербург на 2 дня, затем за границу. Пока чем меньше про нас будут говорить, тем лучше»[73].
Великая княгиня Ксения Александровна 11 апреля 1912 г. записала в дневнике:
«За наше отсутствие (что я и раньше знала) Ирина встречалась с Феликсом, и они друг другу нравятся, глупые дети! Я даже говорила об этом с Мама. Она не совсем уверена, хорошо ли это будет!»[74]
Чтобы выйти из сложного «пикового» положения, Феликс вновь едет в Лондон. Тем временем княгиня Зинаида Николаевна Юсупова зорко следила за семейством великого князя Александра Михайловича. Она сообщает сыну в Лондон, что великий князь Дмитрий Павлович начал слишком часто наносить визиты в семью Александра Михайловича. Феликс принимает решение вернуться в Петербург через Крым.
Приехав в Петербург, Феликс быстро оценил сложившуюся ситуацию и написал матери в Москву: «По приезде в Петербург сейчас же телеграфировал графине [графиня Камаровская – воспитательница великой княжны Ирины Александровны]. Назначили быть в 5 часов, остался полтора часа. Все по-старому, очень были рады меня видеть [родители Ирины]. Планы [на лето] еще не решены, может быть, едут в Англию, а может, Ирина поедет в Гатчину. Еще раз было сказано родителями, что, в принципе, не имеют ничего против, но что без согласия Бабушки [вдовствующей императрицы Марии Федоровны] ничего нельзя сделать, а Бабушка пока молчит. Говорят, что она выжидает, ее план таков. На ее второго сына [великого князя Михаила Александровича] поставили крест, на внука (сына ее старшего сына) рано или поздно тоже будет поставлен крест. Заместителем его может быть только мой лучший друг Д [великий князь Дмитрий Павлович]. Конечно, выгоднее быть в таком случае его женой, чем женой кого-нибудь другого».
И Феликс-младший, и его мать слишком хорошо воспитаны, чтобы все называть своими именами, а, кроме того, не исключалась возможность, что письмо могло попасть в руки жандармов. Поэтому стоит внимательнее отнестись к содержанию текста письма, чтобы понять его суть. В семье Юсуповых прекрасно сознавали, что великий князь Михаил Александрович (1878–1918) в связи с заключенным морганатическим браком не может быть наследником престола, что цесаревич Алексей Николаевич неизлечимо болен гемофилией. О царе нет ни слова, но в аристократических кругах давно уже считали, что он «сущий младенец» и не может долго процарствовать. Некоторые влиятельные царедворцы считали возможной (при некоторых обстоятельствах) передачу трона в великокняжеское семейство старшей дочери императора Александра III великой княгини Ксении Александровны, где было 6 сыновей и дочь Ирина. И в такой ситуации Феликс и Зинаида Николаевна Юсуповы спешили сделать свою ставку, лишь бы не просчитаться.
Великая княгиня Ксения Александровна продолжала тесно общаться с княгиней З.Н. Юсуповой и обсуждать многие актуальные вопросы, в том числе о морганатическом браке великого князя Михаила Александровича. Так, например, в дневнике Ксении Александровны от 9 декабря 1912 г. имеется фраза: «Была З. Юсупова. Говорила про Мишу и [она] уверена, что это целый заговор»[75].
В мемуарах князя Ф.Ф. Юсупова по этому поводу отмечается:
«Осенью состоялось бракосочетание великого князя Михаила Александровича с г-жой Вульферт. Этот брак огорчил всю императорскую семью, особенно вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Великий князь Михаил был единственным братом Государя и после цесаревича Алексея наследовал трон. Теперь же ему пришлось покинуть Россию и жить за границей с женой, получившей титул графини Брасовой. У них родился сын, рано, однако, погибший в автомобильной катастрофе. Этот брак нанес урон престижу монархии. Личная жизнь тех, кто однажды может возглавить государство, интересам государства и долгу, налагаемому положеньем, обязана подчиняться»[76].
Вскоре состоялось объяснение друзей-соперников между собой, и Феликс пишет матери: «С Дм[митрием] Павл[овичем] у нас по-прежнему дружеские отношения. Он мне откровенно рассказал про свое посещение со всеми подробностями, а также, что Мария Федоровна хочет, чтобы Ир[ина] вышла замуж за него, но он думает, что если Ир. его не любит, а любит меня, то противиться не будет».
Через много лет Феликс Юсупов так описал принятое в этом разговоре решение между друзьями: «Теперь решать предстояло Ирине. Мы с Дмитрием обещали друг другу никоим образом не влиять на решение ее».
Со своей стороны нам стоит отметить упорно ходившие слухи, что у великого князя Дмитрия Павловича якобы еще в июне 1912 г. была намечена помолвка со старшей дочерью Государя Николая II великой княжной Ольгой Николаевной (1895–1918), но затем предполагавшийся брак по какой-то причине расстроился. Дмитрий всегда был близок с Царской семьей, любим Государем и Государыней, которые считали его чуть ли не членом семьи. Для сохранения своих прав на трон великий князь Дмитрий Павлович должен был жениться только на великой княжне или иностранной принцессе влиятельного королевского двора.
Наконец, Феликс-младший, выждав момент, решает сыграть ва-банк и наносит визит к великому князю Александру Михайловичу.
Юсупов прибыл в половине пятого, вся семья пила чай. Сначала побеседовали, как в таких случаях везде водится в лучших и знатных домах: о погоде, о загранице и т. д. Когда все младшие дети ушли, Феликс прямо приступил к делу. Для начала он рассказал о ситуации с Зоей Стекл. Его объяснения были приняты великокняжеской четой почти без возражений. И вот тогда-то Феликс неожиданно спросил:
– Наши отношения с Ириной Александровной были исключительно дружеские. Но сейчас, по крайней мере, с моей стороны, они изменились. Если Ваши Высочества имеют в этом случае что-либо против, то не лучше ли сразу прервать все отношения?
Великая княгиня Ксения Александровна страшно покраснела, но через секунду взяла себя в руки, и они вместе с мужем твердо заявили, что будут только рады, если все это случится. Немного подумав, великий князь Александр Михайлович добавил:
– Во всяком случае, не торопитесь, пусть Ирина хорошенько окрепнет и время нам покажет, если ваше чувство правда сильное или нет. Надо еще переговорить с императором и императрицей Марией Федоровной. В Лондоне, когда мы все там будем, то можно будет, не разглашая, решить этот вопрос в принципе.
На этом разговор был окончен. Великокняжеская чета тепло простилась с Феликсом.
В письме княгини З.Н. Юсуповой к сыну от 12 (25) июня 1913 г. из Киссингена имеются следующие строки:
«Дорогой мой Феликс,
Все не собралась тебе написать, т. к. в Париже с утра до вечера бегали по городу, а вчера рано утром выехали сюда. Твое письмо очень ясно показывает, что все у них решено. Мне только не нравится переписка ваша. Я нахожу это преждевременным. Боюсь тоже за [великого князя] Дмитрия [Павловича]. Он тебе говорит все, но так, как он хочет. Перед тобой он чист, а в душе неизвестно, что происходит. Если даже все это устроится теперь, я боюсь за будущее. Вообще, это вопрос, с которым нужно считаться. Пока Дмитрий не женится, я не успокоюсь. Что касается семьи Стекелей (правильно Стекл – В.Х.), я продолжаю считать их опасными “друзьями”. Ее письмо сплошная ложь. Как ты это не видишь! Как надо было вывернуться из глупого, гадкого положения и выйти сухими из воды. Она так и сделала, радуясь их ловкости и вашей наивности. Слава Богу, что ты не принял их приношение, еще этого недоставало! Впрочем, лучше с ними не ссориться, а быть осторожным, и им, во всяком случае, не доверять. Когда родители приедут, тебя, наверное, покажут Бабушке. Очень грустно быть вдали от тебя, поговорить и обсудить все ежедневные впечатления! Письмами уже не то выходит! Если ты решил в Соловецк не ехать, то напиши письмо Е[лизавете] Ф[едоровне] – это необходимо. 3-го июля [княжне] Ирине [Александровне] будет 18 л[ет], боюсь, чтобы к этому дню не подогнали чего-нибудь! Во всяком случае, я надеюсь тебя видеть раньше здесь. Мы, вероятно, останемся в Киссингене четыре с половиной недели. Погода свежая, дождливая. <…> Я тебе телеграфировала, но ты никогда не отвечаешь на то, что тебе пишут, т. ч. пишешь и телеграфируешь как будто в пропасть. <…> До свидания, мой дорогой мальчик, крепко тебя целую. <…>»[77].
Игра была слишком тонкая, чтобы спешить. Феликс в очередной раз отправляется в Лондон. Но, как всегда, он не мог на несколько дней не остановиться в Париже.
В июне 1913 г. Феликс-младший посетил Соловецкий монастырь, откуда он написал письмо княгине Ирине Александровне:
«Дорогая Ирина,
Надеюсь, Вы не рассердитесь на меня, что я Вас называю по имени, но не все ли равно, немного раньше или позже. Я так часто себе его мысленно повторяю, думая о Вас, что в письме к Вам было бы неискренне его пропускать. Тем более, что мы решили с Вами иметь искренние отношения без всяких предрассудков.
Вот уже четвертый день, как я нахожусь в Соловецком монастыре, живу в келье маленькой, темной, сплю на деревянном диване без всякого матраса, питаюсь монашеской пищей и, несмотря на все это, наслаждаюсь путешествием. Столько интересного тут. Это совершенно самостоятельное маленькое государство, окруженное громадной каменной стеной. У них есть свои корабли, свой флот, настоятель монастыря – король и правитель этой маленькой страны на далеком севере, окруженной бушующим морем.
Как странно попасть сюда после всех наших разговоров о нашей заграничной жизни, это так все различно, что даже нельзя сравнивать. Весь день осматриваем окрестности, удим рыбу, в громадных озерах, которых здесь около 400 и все они соединены каналами, т. ч. можно часами по ним ездить, переезжая из одного в другое. Великая княгиня [Елизавета Федоровна] все больше в церкви уже с 5 часов утра. Службы длятся тут по 5–6 часов, я был раз, и с меня этого раза довольно. Пока она молится, я ловлю рыбу и прихожу уже к самому концу. Много тут схимников в удивительных костюмах. Спать тут совсем невозможно, звонят и день и ночь в колокола, сотни ручных чаек, которые орут не переставая и прямо влетают в комнаты, а самое ужасное – это клопы, которых легионы, и они беспощадно кусаются. Пища ужасная и всюду торчат и плавают длинные монашеские волосы. Это так противно, что я питаюсь только чаем и просфорой. По вечерам много читаю, думаю о Вас, о наших разговорах, а также о том, что скоро Вас увижу. Теперь я вижу, как трудно мне жить без Вас, и меня все тянет туда, где Вы. Как странно судьба сводит людей. Думал ли я когда-нибудь, что в Вашей маленькой, неопытной головке уже существуют такие устоявшиеся взгляды на жизнь и что мы с Вами эту жизнь понимаем и чувствуем одинаково. Таких людей, как мы с Вами, очень мало в этом мире, и понять нас другим почти невозможно. И Вы и я, в общем, глубоко несчастливы. Мы оба думали, что нас никто не понимает, и что только мы так чувствуем. Мы с Вами встретились и сразу почувствовали каким-то сверхчутьем, что именно мы друг друга поймем, что доказал наш вечерний разговор в саду. Я уверен, что мы с Вами будем так счастливы, как еще до сих пор никто не был. Наше счастье должно заключаться в общности наших взглядов и мыслей и исходящих из них действий, которые должны быть только известны нам одним и никому другому. Мы будем это хранить как святыню, и даже наши лучшие друзья не будут подозревать, что именно служит залогом нашего счастья. Много еще хочется Вам сказать, но думаю, что на все это у Вас не хватит терпения, чтобы прочитать. Посылаю Вам фотографии, а также графине [Камаровской].
Ваш преданный Феликс»[78].
Вскоре Феликс-младший получил важного союзника в своем сватовстве к княжне Ирине Александровне. 28 июля 1913 г. в Лондон прибыла великая княгиня Елизавета Федоровна, старшая сестра императрицы Александры Федоровны. В письме Феликса к матери сообщалось: «Дорогая Мама, видел великую княгиню, которая в восторге быть в Лондоне. Я поехал ее встретить на вокзал, но опоздал на 5 минут, т. е. поезд пришел раньше, чем его ждали. Она отыскала какой-то удивительный поезд, проходящий в 71/2 утра. Когда я вернулся домой, то сейчас же ей телефонировал узнать, когда могу ее видеть. Она подошла к телефону и страшно смеялась и балаганила, видно, что она так довольна быть в Лондоне после стольких лет».
Великая княгиня Елизавета Федоровна с начала века была очень близка к семье Юсуповых. Но сейчас она была прежде всего монахиня и настоятельница Марфо-Мариинской обители в Москве, хотя в Англии проживали ее многочисленные родственники, которых она решила навестить с коротким визитом.
Мать ответила сыну: «Верю, насколько Елизавета Федоровна рада быть в Лондоне и как она этим наслаждается, забывая, что ей теперь все равно, где быть! Как все это преувеличено и фальшиво! Мне иногда ее глубоко жаль!»
Летом 1913 г. Феликс-младший написал (соблюдая правила конспирации) очередное письмо княжне Ирине Александровне:
«Получил Ваше письмо и глубоко возмущен поведением Дмитрия. Как это подло и нечестно. Меня тоже сердит, что из-за этого Вы имеете неприятности. Получивши мое письмо, телеграфируйте мне, сколько Вы останетесь в Париже и когда приедете в Лондон. Я с нетерпением жду Вашего приезда, и даже Лондон мне в тягость без Вас. Я бы давно уже приехал в Париж, но не знаю, как посмотрят на это Ваши родители. Приехать тайно, все равно узнают, и видеться с Вами будет трудно. Императрица Мария Федоровна у Lady Ripon увидела мою фотографию, взяла ее, долго рассматривала, понесла ее королеве Александре, и они долго о чем-то разговаривали. Вообще, она мною интересуется и с многими про меня говорит. Я думаю, это хороший признак.
Вы себе представить не можете, как ужасна эта неизвестность и все, что я теперь переживаю. Мне иногда так безумно хочется скорее Вас увидеть, с Вами говорить, что я готов сейчас сесть в поезд и поехать туда, где Вы находитесь. Напишите мне хоть два слова из Парижа. Мне тоже очень многое Вам нужно рассказать. В Соловецк я, конечно, не поеду и буду ждать Вашего приезда.
Узнайте, где Вы будете жить в Лондоне и сколько времени. Теперь у меня гостит Мая Кутузова с мужем. Мы завтра едем к аспиду. Один я к ним не хочу ехать. Я был у них в Париже и говорил с матерью, и выяснил раз навсегда наши отношения. Она нас иначе, как “My dear child” (Мое дорогое дитя – англ.) не называет.
Жду с нетерпением от Вас известий.
Ваш преданный Феликс»[79].
В середине июля 1913 г. семья великого князя Александра Михайловича приезжает в Лондон. Феликс как обычно в письме сообщает матери: «Вчера завтракал в Ритце с родителями, Ириной и англичанином [близкий друг Ксении Александровны]. Очень странное впечатление производит этот господин. Он себя, по-моему, держит очень развязано, хотя довольно симпатичный. Во время завтрака он несколько раз напоминал великой княгине все то, что она должна была купить для Ирины. Он очень о ней заботился, но ей это неприятно, и за завтраком она все время краснела. После завтрака я их отвез в гостиницу, а вечером поехал с ними в театр, англичанин тоже был. Все очень странно. Великая княгиня все время с ним ездит вдвоем, и он у них все время сидит. Сегодня были с Ириной в музее. Много говорили. Она решила бесповоротно, даже если бабушка будет против, настоять на своем. У нее очень утомленный вид, и я думаю, что жизнь родителей не может не быть ей замечена».
Мать делает замечание младшему сыну Феликсу за неразумную поспешность: «Сейчас пришла твоя телеграмма, где ты говоришь, что вы были в театре и что все на вас смотрели! По-моему это глупое положение! Не имея согласия Бабушки, не показываться публично. Можно видеться сколько угодно, не ставить себя на положение женихов. Где находится Бабушка? Если она с тобой не познакомится теперь, то это очень дурной знак!»
Феликс скоро пишет ответ: «Только что вернулся от великой княгини Елизаветы Федоровны, которая уезжает завтра в Киль на неделю, затем в Россию… Мы с ней много говорили про меня. Она мне дала очень хорошие советы, за которые ей очень благодарен. С Ириной мы видимся каждый день и несколько раз в день. Вчера у меня был Александр Михайлович, посидел немного, а затем мы с ним поехали встречать Мими Игнатьеву, которая приехала на несколько дней. Мы с ним очень подружились, и у нас отношения совсем как между товарищами. Вчера обедали втроем: он, Ирина и я, затем поехали в оперу. Они все себя ведут, как будто все между нами решено, а вместе с тем Бабушка молчит. Великая княгиня Елизавета Федоровна ничего не могла узнать, только когда она спросила Марию Федоровну, скоро ли Ксения Александровна уезжает, то та подмигнула многозначительно глазом и сказала: “Пусть останется подольше, это очень хорошо”. Вот и все, что она могла узнать. Завтра мы все едем на целый день за город в моем автомобиле. Toute la sainte famille [все святое семейство (фр.)]. Ксения Александровна еще похудела и вид у нее отчаянный. Он [Александр Михайлович] совсем с ума сошел и с утра до поздней ночи танцует. Во вторник мы с ним даем большой ужин с танцами».
В письме от 14 июля 1913 г. наряду с наставлениями сыну княгиня Зинаида Николаевна резко высказывается о будущем свате: «Я думаю, что может быть завтра, 3-го, ты как-нибудь встретишь Бабушку, а может быть, и нет, что также возможно! Вызвать тебя она не может, так как это было бы равносильно объявлению, но встретить, как будто случайно, было бы более чем естественно, и меня удивляет, что она не пожелала тебя видеть! Значит, у нее на душе все еще эта мысль не улеглась, и она надеется, что, авось, переменится, и будут новые впечатления. Это мне очень не нравится по отношению к тебе, и я советую об этом серьезно подумать. Мне тоже не нравятся товарищеские отношения с отцом. Это ни к чему. Он очень хитер и очень изменился к худшему за последние годы, так что я опять повторяю, будь осторожен и не выдавай зря, не доверяй ему чересчур! Все это очень грустно, но что же делать, приходится говорить печальную правду, когда ее видишь, а его я знаю насквозь и поперек! Ужин с танцами мне тоже не нравится! Во-первых, это эксплуатация твоего кармана, во-вторых, эти поганые танцы меня возмущают! (танго)… Говорят, что порядочные женщины в Лондоне не допускают этого безобразия у себя! Здесь, в Kurhaus, запрещено танцевать неприличные танцы полицией! Это какая-то болезнь, и я нахожу, что надо быть ненормальным, чтобы пускаться в пляс, как это делают “родители”! Великий князь Георгий Михайлович очень остроумно говорит, что новые танцы не что иное, как “хлыстовские радения”! Это, говорят, черт знает что! Мне обидно думать, что Ирину также привлекают туда, и нахожу, что пора отрезвиться. Жизнь не для того дана, чтобы превращать ее в какую-то вакханалию! Не ужасайся моим возмущением».
Несмотря на то, что княгиня З.Н. Юсупова несколько настороженно относилась к великому князю Александру Михайловичу, последний с удовольствием вспоминал костюмированный бал в Зимнем дворце 22 января 1903 г. с ее участием:
«Ксения была в наряде боярыни, богато вышитом, сиявшем драгоценностями, который ей очень шел. Я был одет в платье сокольничьего, которое состояло из белого с золотом кафтана, с нашитыми на груди и спине золотыми орлами, розовой шелковой рубашки, голубых шаровар и желтых сафьяновых сапог. Остальные гости следовали прихоти своей фантазии и вкуса, оставаясь, однако, в рамках эпохи XVII века. Государь и Государыня вышли в нарядах московских царя и царицы времен Алексея Михайловича. Аликс выглядела поразительно, но Государь для своего роскошного наряда был недостаточно велик ростом. На балу шло соревнование за первенство между Эллой (великой княгиней Елизаветой Федоровной) и княгиней Зинаидой Юсуповой. Сердце мое ныло при виде этих двух “безумных увлечений” моей ранней молодости. Я танцевал все танцы с княгиней Юсуповой до тех пор, пока очередь не дошла до “русской”. Княгиня танцевала этот танец лучше любой заправской балерины, на мою же долю выпали аплодисменты и молчаливое восхищение»[80].
В свою очередь великокняжеская чета Александра Михайловича осуждала поведение князя Феликса Юсупова-младшего и не была уверена в правильности сердечного выбора их дочери Ирины. Эти сомнения еще более усилились во Франции, где ходили упорные слухи о сомнительных увлечениях Феликса.
В очередном конспиративном письме Феликса сообщалось княжне Ирине Александровне:
«Приехали вчера в 1 1/2 [ч.] <…> Была чудная ночь. Все время думал о Вас и вспоминал наши разговоры. Так тяжело было сознавать, что все дальше и дальше я уезжаю от Вас. Ваша мать перед отъездом со мною говорила и спрашивала, как наши дела. Я ей ответил, что касается меня, то я решил бесповоротно и думаю, что Вы тоже окончательно решили.
Она меня попросила вернуться как можно скорее. Сказала, что в октябре, наверное, поедете все в Крым.
Я никогда не забуду наш вечерний разговор. Многое для меня было неожиданным, и я так безгранично счастлив, что мое предчувствие к Вам оправдалось, и что Вы оказались как раз таким человеком, как я хотел, что Вы были.
Пишите почаще, это Вас приучит высказывать Ваши мысли, а мне доставит громадное удовольствие.
Должен заканчивать письмо, а то опоздаю на поезд.
Буду ждать с нетерпением Вашего письма. Скажите графине [Камаровской], чтобы она не забыла написать насчет моего дома, обратиться надо к нашему главному управляющему: Людвиг Робертович Гавеман, Мойка, 92.
Ваш преданный Феликс»[81].
Княгиня З.Н. Юсупова энергично занялась обустройством будущего дома для молодоженов в Крыму на территории Кореизского имения. В августе 1913 г. она в письме сообщала сыну: «Мы с Красновым затеваем перестройку Морозовской дачи! Планы и рисунки будут готовы к твоему приезду, и все дальнейшее будет зависеть от тебя. Мечтает он сделать что-нибудь вроде татаро-итальянского empire!!! с зеленоватой черепичной крышей и зелеными ставнями. В комнатах бордюры на стенах и мебель красного дерева, карельская, березовая и т. д. <…>, покрытая ситцем старого образца. Он уже разбил сад кругом со спуском прямо от балкона, и вместе с тем впечатление всей дачи остается то же, что и теперь, но гораздо красивее! Он говорит, что это чрезвычайно интересная задача! И что-то особенное хочет создать! Посмотрим! Расписалась я сегодня! Думаю, что тебе и некогда будет читать мои письма! <…>»[82].
Феликс-младший продолжал курсировать между Европой и Россией. Он в очередном письме княжне Ирине Александровне из своего знаменитого имения «Архангельское» сообщал:
«Дорогая Ирина,
Сегодня уезжаем из Архангельского в Москву на 2 дня. Затем в Курское имение на неделю. Это совершенно необходимо, и я никак не могу от этого отделаться. Меня ужасно мучает, когда Вы пишете, чтобы я приехал скорее. Я сам об этом только и думаю, когда снова увижу Вас? А вместе с этим я должен сидеть тут, и это бессилие и невозможность делать то, что хочется, меня очень изводят.
Когда я Вас увижу, я Вам все расскажу, и Вы меня поймете. В Treport я приеду 1/14, 20-го сентября (наш стиль) мне нужно быть обратно в Крым, т. к. это день рождения моей матери. Для этого мне надо будет выехать из Парижа с Nord Express в субботу 14 сентября. Я надеюсь, что все-таки останусь дольше и пропущу этот день.
Получил Ваше письмо. Когда возвращается Ваш отец, и едете ли Вы в Крым? Ольга Владимировна [Серебрякова] едет тоже в Париж. Это очень хорошо. Вы начали гораздо лучше писать. Я сравнил Ваше первое письмо и два последних – громадная разница. Я перевернул в Архангельском весь дом кверх (так в письме – В.Х.) ногами, и у меня масса разных планов, которые со временем я хочу исполнить. Это очень забавно этим заниматься, надеюсь, Вы тоже любите строить и устраивать дома. У меня снята масса фотографий. Я их захвачу с собой.
Сейчас зовут обедать, и я спешу закончить письмо, чтобы оно дошло скорее на почту, которая сейчас уходит в Москву.
Всего, всего хорошего, и верьте, что я глубоко несчастен вдали от Вас.
Феликс»[83].
Конец лета 1913 г. семья великого князя Александра Михайловича провела в Крыму в своем имении Ай-Тодор. Вскоре туда примчался из Парижа через Петербург и потенциальный жених Феликс Юсупов. Тем не менее, 26 сентября после посещения нового Ливадийского дворца великая княгиня Ксения Александровна записала в своем дневнике: «Вчера перед обедом Юсуповы заехали. Феликс приезжает в субботу. Дивный, жаркий день. Минни приехала утром. Потом мы поехали вместе (а также Ирина) в Харакс. <…> Сандро поехал с Ириной в Ялту на выставку. <…> Митя и Татьяна приехали к чаю. Она приехала на днях чинить здоровье и живет у Мити в их совершенно неустроенном доме. Читала и писала. Обедали с Ириной в Ливадии en famille [по-семейному (фр.)]. Аликс все так же, но обедала с нами, вид усталый и очень желтая. <…> Много болтали. Сандро все рассказывал про Америку. Говорила с А[ликс] про Феликса – все спрашивает, уверены ли мы в нем – чего я, к сожалению, не могу сказать»[84].
Завтра еду в Крым, в начале мая вернусь в Петербург на 2 дня, затем за границу. Пока чем меньше про нас будут говорить, тем лучше»[73].
Великая княгиня Ксения Александровна 11 апреля 1912 г. записала в дневнике:
«За наше отсутствие (что я и раньше знала) Ирина встречалась с Феликсом, и они друг другу нравятся, глупые дети! Я даже говорила об этом с Мама. Она не совсем уверена, хорошо ли это будет!»[74]
Чтобы выйти из сложного «пикового» положения, Феликс вновь едет в Лондон. Тем временем княгиня Зинаида Николаевна Юсупова зорко следила за семейством великого князя Александра Михайловича. Она сообщает сыну в Лондон, что великий князь Дмитрий Павлович начал слишком часто наносить визиты в семью Александра Михайловича. Феликс принимает решение вернуться в Петербург через Крым.
Приехав в Петербург, Феликс быстро оценил сложившуюся ситуацию и написал матери в Москву: «По приезде в Петербург сейчас же телеграфировал графине [графиня Камаровская – воспитательница великой княжны Ирины Александровны]. Назначили быть в 5 часов, остался полтора часа. Все по-старому, очень были рады меня видеть [родители Ирины]. Планы [на лето] еще не решены, может быть, едут в Англию, а может, Ирина поедет в Гатчину. Еще раз было сказано родителями, что, в принципе, не имеют ничего против, но что без согласия Бабушки [вдовствующей императрицы Марии Федоровны] ничего нельзя сделать, а Бабушка пока молчит. Говорят, что она выжидает, ее план таков. На ее второго сына [великого князя Михаила Александровича] поставили крест, на внука (сына ее старшего сына) рано или поздно тоже будет поставлен крест. Заместителем его может быть только мой лучший друг Д [великий князь Дмитрий Павлович]. Конечно, выгоднее быть в таком случае его женой, чем женой кого-нибудь другого».
И Феликс-младший, и его мать слишком хорошо воспитаны, чтобы все называть своими именами, а, кроме того, не исключалась возможность, что письмо могло попасть в руки жандармов. Поэтому стоит внимательнее отнестись к содержанию текста письма, чтобы понять его суть. В семье Юсуповых прекрасно сознавали, что великий князь Михаил Александрович (1878–1918) в связи с заключенным морганатическим браком не может быть наследником престола, что цесаревич Алексей Николаевич неизлечимо болен гемофилией. О царе нет ни слова, но в аристократических кругах давно уже считали, что он «сущий младенец» и не может долго процарствовать. Некоторые влиятельные царедворцы считали возможной (при некоторых обстоятельствах) передачу трона в великокняжеское семейство старшей дочери императора Александра III великой княгини Ксении Александровны, где было 6 сыновей и дочь Ирина. И в такой ситуации Феликс и Зинаида Николаевна Юсуповы спешили сделать свою ставку, лишь бы не просчитаться.
Великая княгиня Ксения Александровна продолжала тесно общаться с княгиней З.Н. Юсуповой и обсуждать многие актуальные вопросы, в том числе о морганатическом браке великого князя Михаила Александровича. Так, например, в дневнике Ксении Александровны от 9 декабря 1912 г. имеется фраза: «Была З. Юсупова. Говорила про Мишу и [она] уверена, что это целый заговор»[75].
В мемуарах князя Ф.Ф. Юсупова по этому поводу отмечается:
«Осенью состоялось бракосочетание великого князя Михаила Александровича с г-жой Вульферт. Этот брак огорчил всю императорскую семью, особенно вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Великий князь Михаил был единственным братом Государя и после цесаревича Алексея наследовал трон. Теперь же ему пришлось покинуть Россию и жить за границей с женой, получившей титул графини Брасовой. У них родился сын, рано, однако, погибший в автомобильной катастрофе. Этот брак нанес урон престижу монархии. Личная жизнь тех, кто однажды может возглавить государство, интересам государства и долгу, налагаемому положеньем, обязана подчиняться»[76].
Вскоре состоялось объяснение друзей-соперников между собой, и Феликс пишет матери: «С Дм[митрием] Павл[овичем] у нас по-прежнему дружеские отношения. Он мне откровенно рассказал про свое посещение со всеми подробностями, а также, что Мария Федоровна хочет, чтобы Ир[ина] вышла замуж за него, но он думает, что если Ир. его не любит, а любит меня, то противиться не будет».
Через много лет Феликс Юсупов так описал принятое в этом разговоре решение между друзьями: «Теперь решать предстояло Ирине. Мы с Дмитрием обещали друг другу никоим образом не влиять на решение ее».
Со своей стороны нам стоит отметить упорно ходившие слухи, что у великого князя Дмитрия Павловича якобы еще в июне 1912 г. была намечена помолвка со старшей дочерью Государя Николая II великой княжной Ольгой Николаевной (1895–1918), но затем предполагавшийся брак по какой-то причине расстроился. Дмитрий всегда был близок с Царской семьей, любим Государем и Государыней, которые считали его чуть ли не членом семьи. Для сохранения своих прав на трон великий князь Дмитрий Павлович должен был жениться только на великой княжне или иностранной принцессе влиятельного королевского двора.
Наконец, Феликс-младший, выждав момент, решает сыграть ва-банк и наносит визит к великому князю Александру Михайловичу.
Юсупов прибыл в половине пятого, вся семья пила чай. Сначала побеседовали, как в таких случаях везде водится в лучших и знатных домах: о погоде, о загранице и т. д. Когда все младшие дети ушли, Феликс прямо приступил к делу. Для начала он рассказал о ситуации с Зоей Стекл. Его объяснения были приняты великокняжеской четой почти без возражений. И вот тогда-то Феликс неожиданно спросил:
– Наши отношения с Ириной Александровной были исключительно дружеские. Но сейчас, по крайней мере, с моей стороны, они изменились. Если Ваши Высочества имеют в этом случае что-либо против, то не лучше ли сразу прервать все отношения?
Великая княгиня Ксения Александровна страшно покраснела, но через секунду взяла себя в руки, и они вместе с мужем твердо заявили, что будут только рады, если все это случится. Немного подумав, великий князь Александр Михайлович добавил:
– Во всяком случае, не торопитесь, пусть Ирина хорошенько окрепнет и время нам покажет, если ваше чувство правда сильное или нет. Надо еще переговорить с императором и императрицей Марией Федоровной. В Лондоне, когда мы все там будем, то можно будет, не разглашая, решить этот вопрос в принципе.
На этом разговор был окончен. Великокняжеская чета тепло простилась с Феликсом.
В письме княгини З.Н. Юсуповой к сыну от 12 (25) июня 1913 г. из Киссингена имеются следующие строки:
«Дорогой мой Феликс,
Все не собралась тебе написать, т. к. в Париже с утра до вечера бегали по городу, а вчера рано утром выехали сюда. Твое письмо очень ясно показывает, что все у них решено. Мне только не нравится переписка ваша. Я нахожу это преждевременным. Боюсь тоже за [великого князя] Дмитрия [Павловича]. Он тебе говорит все, но так, как он хочет. Перед тобой он чист, а в душе неизвестно, что происходит. Если даже все это устроится теперь, я боюсь за будущее. Вообще, это вопрос, с которым нужно считаться. Пока Дмитрий не женится, я не успокоюсь. Что касается семьи Стекелей (правильно Стекл – В.Х.), я продолжаю считать их опасными “друзьями”. Ее письмо сплошная ложь. Как ты это не видишь! Как надо было вывернуться из глупого, гадкого положения и выйти сухими из воды. Она так и сделала, радуясь их ловкости и вашей наивности. Слава Богу, что ты не принял их приношение, еще этого недоставало! Впрочем, лучше с ними не ссориться, а быть осторожным, и им, во всяком случае, не доверять. Когда родители приедут, тебя, наверное, покажут Бабушке. Очень грустно быть вдали от тебя, поговорить и обсудить все ежедневные впечатления! Письмами уже не то выходит! Если ты решил в Соловецк не ехать, то напиши письмо Е[лизавете] Ф[едоровне] – это необходимо. 3-го июля [княжне] Ирине [Александровне] будет 18 л[ет], боюсь, чтобы к этому дню не подогнали чего-нибудь! Во всяком случае, я надеюсь тебя видеть раньше здесь. Мы, вероятно, останемся в Киссингене четыре с половиной недели. Погода свежая, дождливая. <…> Я тебе телеграфировала, но ты никогда не отвечаешь на то, что тебе пишут, т. ч. пишешь и телеграфируешь как будто в пропасть. <…> До свидания, мой дорогой мальчик, крепко тебя целую. <…>»[77].
Игра была слишком тонкая, чтобы спешить. Феликс в очередной раз отправляется в Лондон. Но, как всегда, он не мог на несколько дней не остановиться в Париже.
В июне 1913 г. Феликс-младший посетил Соловецкий монастырь, откуда он написал письмо княгине Ирине Александровне:
«Дорогая Ирина,
Надеюсь, Вы не рассердитесь на меня, что я Вас называю по имени, но не все ли равно, немного раньше или позже. Я так часто себе его мысленно повторяю, думая о Вас, что в письме к Вам было бы неискренне его пропускать. Тем более, что мы решили с Вами иметь искренние отношения без всяких предрассудков.
Вот уже четвертый день, как я нахожусь в Соловецком монастыре, живу в келье маленькой, темной, сплю на деревянном диване без всякого матраса, питаюсь монашеской пищей и, несмотря на все это, наслаждаюсь путешествием. Столько интересного тут. Это совершенно самостоятельное маленькое государство, окруженное громадной каменной стеной. У них есть свои корабли, свой флот, настоятель монастыря – король и правитель этой маленькой страны на далеком севере, окруженной бушующим морем.
Как странно попасть сюда после всех наших разговоров о нашей заграничной жизни, это так все различно, что даже нельзя сравнивать. Весь день осматриваем окрестности, удим рыбу, в громадных озерах, которых здесь около 400 и все они соединены каналами, т. ч. можно часами по ним ездить, переезжая из одного в другое. Великая княгиня [Елизавета Федоровна] все больше в церкви уже с 5 часов утра. Службы длятся тут по 5–6 часов, я был раз, и с меня этого раза довольно. Пока она молится, я ловлю рыбу и прихожу уже к самому концу. Много тут схимников в удивительных костюмах. Спать тут совсем невозможно, звонят и день и ночь в колокола, сотни ручных чаек, которые орут не переставая и прямо влетают в комнаты, а самое ужасное – это клопы, которых легионы, и они беспощадно кусаются. Пища ужасная и всюду торчат и плавают длинные монашеские волосы. Это так противно, что я питаюсь только чаем и просфорой. По вечерам много читаю, думаю о Вас, о наших разговорах, а также о том, что скоро Вас увижу. Теперь я вижу, как трудно мне жить без Вас, и меня все тянет туда, где Вы. Как странно судьба сводит людей. Думал ли я когда-нибудь, что в Вашей маленькой, неопытной головке уже существуют такие устоявшиеся взгляды на жизнь и что мы с Вами эту жизнь понимаем и чувствуем одинаково. Таких людей, как мы с Вами, очень мало в этом мире, и понять нас другим почти невозможно. И Вы и я, в общем, глубоко несчастливы. Мы оба думали, что нас никто не понимает, и что только мы так чувствуем. Мы с Вами встретились и сразу почувствовали каким-то сверхчутьем, что именно мы друг друга поймем, что доказал наш вечерний разговор в саду. Я уверен, что мы с Вами будем так счастливы, как еще до сих пор никто не был. Наше счастье должно заключаться в общности наших взглядов и мыслей и исходящих из них действий, которые должны быть только известны нам одним и никому другому. Мы будем это хранить как святыню, и даже наши лучшие друзья не будут подозревать, что именно служит залогом нашего счастья. Много еще хочется Вам сказать, но думаю, что на все это у Вас не хватит терпения, чтобы прочитать. Посылаю Вам фотографии, а также графине [Камаровской].
Ваш преданный Феликс»[78].
Вскоре Феликс-младший получил важного союзника в своем сватовстве к княжне Ирине Александровне. 28 июля 1913 г. в Лондон прибыла великая княгиня Елизавета Федоровна, старшая сестра императрицы Александры Федоровны. В письме Феликса к матери сообщалось: «Дорогая Мама, видел великую княгиню, которая в восторге быть в Лондоне. Я поехал ее встретить на вокзал, но опоздал на 5 минут, т. е. поезд пришел раньше, чем его ждали. Она отыскала какой-то удивительный поезд, проходящий в 71/2 утра. Когда я вернулся домой, то сейчас же ей телефонировал узнать, когда могу ее видеть. Она подошла к телефону и страшно смеялась и балаганила, видно, что она так довольна быть в Лондоне после стольких лет».
Великая княгиня Елизавета Федоровна с начала века была очень близка к семье Юсуповых. Но сейчас она была прежде всего монахиня и настоятельница Марфо-Мариинской обители в Москве, хотя в Англии проживали ее многочисленные родственники, которых она решила навестить с коротким визитом.
Мать ответила сыну: «Верю, насколько Елизавета Федоровна рада быть в Лондоне и как она этим наслаждается, забывая, что ей теперь все равно, где быть! Как все это преувеличено и фальшиво! Мне иногда ее глубоко жаль!»
Летом 1913 г. Феликс-младший написал (соблюдая правила конспирации) очередное письмо княжне Ирине Александровне:
«Получил Ваше письмо и глубоко возмущен поведением Дмитрия. Как это подло и нечестно. Меня тоже сердит, что из-за этого Вы имеете неприятности. Получивши мое письмо, телеграфируйте мне, сколько Вы останетесь в Париже и когда приедете в Лондон. Я с нетерпением жду Вашего приезда, и даже Лондон мне в тягость без Вас. Я бы давно уже приехал в Париж, но не знаю, как посмотрят на это Ваши родители. Приехать тайно, все равно узнают, и видеться с Вами будет трудно. Императрица Мария Федоровна у Lady Ripon увидела мою фотографию, взяла ее, долго рассматривала, понесла ее королеве Александре, и они долго о чем-то разговаривали. Вообще, она мною интересуется и с многими про меня говорит. Я думаю, это хороший признак.
Вы себе представить не можете, как ужасна эта неизвестность и все, что я теперь переживаю. Мне иногда так безумно хочется скорее Вас увидеть, с Вами говорить, что я готов сейчас сесть в поезд и поехать туда, где Вы находитесь. Напишите мне хоть два слова из Парижа. Мне тоже очень многое Вам нужно рассказать. В Соловецк я, конечно, не поеду и буду ждать Вашего приезда.
Узнайте, где Вы будете жить в Лондоне и сколько времени. Теперь у меня гостит Мая Кутузова с мужем. Мы завтра едем к аспиду. Один я к ним не хочу ехать. Я был у них в Париже и говорил с матерью, и выяснил раз навсегда наши отношения. Она нас иначе, как “My dear child” (Мое дорогое дитя – англ.) не называет.
Жду с нетерпением от Вас известий.
Ваш преданный Феликс»[79].
В середине июля 1913 г. семья великого князя Александра Михайловича приезжает в Лондон. Феликс как обычно в письме сообщает матери: «Вчера завтракал в Ритце с родителями, Ириной и англичанином [близкий друг Ксении Александровны]. Очень странное впечатление производит этот господин. Он себя, по-моему, держит очень развязано, хотя довольно симпатичный. Во время завтрака он несколько раз напоминал великой княгине все то, что она должна была купить для Ирины. Он очень о ней заботился, но ей это неприятно, и за завтраком она все время краснела. После завтрака я их отвез в гостиницу, а вечером поехал с ними в театр, англичанин тоже был. Все очень странно. Великая княгиня все время с ним ездит вдвоем, и он у них все время сидит. Сегодня были с Ириной в музее. Много говорили. Она решила бесповоротно, даже если бабушка будет против, настоять на своем. У нее очень утомленный вид, и я думаю, что жизнь родителей не может не быть ей замечена».
Мать делает замечание младшему сыну Феликсу за неразумную поспешность: «Сейчас пришла твоя телеграмма, где ты говоришь, что вы были в театре и что все на вас смотрели! По-моему это глупое положение! Не имея согласия Бабушки, не показываться публично. Можно видеться сколько угодно, не ставить себя на положение женихов. Где находится Бабушка? Если она с тобой не познакомится теперь, то это очень дурной знак!»
Феликс скоро пишет ответ: «Только что вернулся от великой княгини Елизаветы Федоровны, которая уезжает завтра в Киль на неделю, затем в Россию… Мы с ней много говорили про меня. Она мне дала очень хорошие советы, за которые ей очень благодарен. С Ириной мы видимся каждый день и несколько раз в день. Вчера у меня был Александр Михайлович, посидел немного, а затем мы с ним поехали встречать Мими Игнатьеву, которая приехала на несколько дней. Мы с ним очень подружились, и у нас отношения совсем как между товарищами. Вчера обедали втроем: он, Ирина и я, затем поехали в оперу. Они все себя ведут, как будто все между нами решено, а вместе с тем Бабушка молчит. Великая княгиня Елизавета Федоровна ничего не могла узнать, только когда она спросила Марию Федоровну, скоро ли Ксения Александровна уезжает, то та подмигнула многозначительно глазом и сказала: “Пусть останется подольше, это очень хорошо”. Вот и все, что она могла узнать. Завтра мы все едем на целый день за город в моем автомобиле. Toute la sainte famille [все святое семейство (фр.)]. Ксения Александровна еще похудела и вид у нее отчаянный. Он [Александр Михайлович] совсем с ума сошел и с утра до поздней ночи танцует. Во вторник мы с ним даем большой ужин с танцами».
В письме от 14 июля 1913 г. наряду с наставлениями сыну княгиня Зинаида Николаевна резко высказывается о будущем свате: «Я думаю, что может быть завтра, 3-го, ты как-нибудь встретишь Бабушку, а может быть, и нет, что также возможно! Вызвать тебя она не может, так как это было бы равносильно объявлению, но встретить, как будто случайно, было бы более чем естественно, и меня удивляет, что она не пожелала тебя видеть! Значит, у нее на душе все еще эта мысль не улеглась, и она надеется, что, авось, переменится, и будут новые впечатления. Это мне очень не нравится по отношению к тебе, и я советую об этом серьезно подумать. Мне тоже не нравятся товарищеские отношения с отцом. Это ни к чему. Он очень хитер и очень изменился к худшему за последние годы, так что я опять повторяю, будь осторожен и не выдавай зря, не доверяй ему чересчур! Все это очень грустно, но что же делать, приходится говорить печальную правду, когда ее видишь, а его я знаю насквозь и поперек! Ужин с танцами мне тоже не нравится! Во-первых, это эксплуатация твоего кармана, во-вторых, эти поганые танцы меня возмущают! (танго)… Говорят, что порядочные женщины в Лондоне не допускают этого безобразия у себя! Здесь, в Kurhaus, запрещено танцевать неприличные танцы полицией! Это какая-то болезнь, и я нахожу, что надо быть ненормальным, чтобы пускаться в пляс, как это делают “родители”! Великий князь Георгий Михайлович очень остроумно говорит, что новые танцы не что иное, как “хлыстовские радения”! Это, говорят, черт знает что! Мне обидно думать, что Ирину также привлекают туда, и нахожу, что пора отрезвиться. Жизнь не для того дана, чтобы превращать ее в какую-то вакханалию! Не ужасайся моим возмущением».
Несмотря на то, что княгиня З.Н. Юсупова несколько настороженно относилась к великому князю Александру Михайловичу, последний с удовольствием вспоминал костюмированный бал в Зимнем дворце 22 января 1903 г. с ее участием:
«Ксения была в наряде боярыни, богато вышитом, сиявшем драгоценностями, который ей очень шел. Я был одет в платье сокольничьего, которое состояло из белого с золотом кафтана, с нашитыми на груди и спине золотыми орлами, розовой шелковой рубашки, голубых шаровар и желтых сафьяновых сапог. Остальные гости следовали прихоти своей фантазии и вкуса, оставаясь, однако, в рамках эпохи XVII века. Государь и Государыня вышли в нарядах московских царя и царицы времен Алексея Михайловича. Аликс выглядела поразительно, но Государь для своего роскошного наряда был недостаточно велик ростом. На балу шло соревнование за первенство между Эллой (великой княгиней Елизаветой Федоровной) и княгиней Зинаидой Юсуповой. Сердце мое ныло при виде этих двух “безумных увлечений” моей ранней молодости. Я танцевал все танцы с княгиней Юсуповой до тех пор, пока очередь не дошла до “русской”. Княгиня танцевала этот танец лучше любой заправской балерины, на мою же долю выпали аплодисменты и молчаливое восхищение»[80].
В свою очередь великокняжеская чета Александра Михайловича осуждала поведение князя Феликса Юсупова-младшего и не была уверена в правильности сердечного выбора их дочери Ирины. Эти сомнения еще более усилились во Франции, где ходили упорные слухи о сомнительных увлечениях Феликса.
В очередном конспиративном письме Феликса сообщалось княжне Ирине Александровне:
«Приехали вчера в 1 1/2 [ч.] <…> Была чудная ночь. Все время думал о Вас и вспоминал наши разговоры. Так тяжело было сознавать, что все дальше и дальше я уезжаю от Вас. Ваша мать перед отъездом со мною говорила и спрашивала, как наши дела. Я ей ответил, что касается меня, то я решил бесповоротно и думаю, что Вы тоже окончательно решили.
Она меня попросила вернуться как можно скорее. Сказала, что в октябре, наверное, поедете все в Крым.
Я никогда не забуду наш вечерний разговор. Многое для меня было неожиданным, и я так безгранично счастлив, что мое предчувствие к Вам оправдалось, и что Вы оказались как раз таким человеком, как я хотел, что Вы были.
Пишите почаще, это Вас приучит высказывать Ваши мысли, а мне доставит громадное удовольствие.
Должен заканчивать письмо, а то опоздаю на поезд.
Буду ждать с нетерпением Вашего письма. Скажите графине [Камаровской], чтобы она не забыла написать насчет моего дома, обратиться надо к нашему главному управляющему: Людвиг Робертович Гавеман, Мойка, 92.
Ваш преданный Феликс»[81].
Княгиня З.Н. Юсупова энергично занялась обустройством будущего дома для молодоженов в Крыму на территории Кореизского имения. В августе 1913 г. она в письме сообщала сыну: «Мы с Красновым затеваем перестройку Морозовской дачи! Планы и рисунки будут готовы к твоему приезду, и все дальнейшее будет зависеть от тебя. Мечтает он сделать что-нибудь вроде татаро-итальянского empire!!! с зеленоватой черепичной крышей и зелеными ставнями. В комнатах бордюры на стенах и мебель красного дерева, карельская, березовая и т. д. <…>, покрытая ситцем старого образца. Он уже разбил сад кругом со спуском прямо от балкона, и вместе с тем впечатление всей дачи остается то же, что и теперь, но гораздо красивее! Он говорит, что это чрезвычайно интересная задача! И что-то особенное хочет создать! Посмотрим! Расписалась я сегодня! Думаю, что тебе и некогда будет читать мои письма! <…>»[82].
Феликс-младший продолжал курсировать между Европой и Россией. Он в очередном письме княжне Ирине Александровне из своего знаменитого имения «Архангельское» сообщал:
«Дорогая Ирина,
Сегодня уезжаем из Архангельского в Москву на 2 дня. Затем в Курское имение на неделю. Это совершенно необходимо, и я никак не могу от этого отделаться. Меня ужасно мучает, когда Вы пишете, чтобы я приехал скорее. Я сам об этом только и думаю, когда снова увижу Вас? А вместе с этим я должен сидеть тут, и это бессилие и невозможность делать то, что хочется, меня очень изводят.
Когда я Вас увижу, я Вам все расскажу, и Вы меня поймете. В Treport я приеду 1/14, 20-го сентября (наш стиль) мне нужно быть обратно в Крым, т. к. это день рождения моей матери. Для этого мне надо будет выехать из Парижа с Nord Express в субботу 14 сентября. Я надеюсь, что все-таки останусь дольше и пропущу этот день.
Получил Ваше письмо. Когда возвращается Ваш отец, и едете ли Вы в Крым? Ольга Владимировна [Серебрякова] едет тоже в Париж. Это очень хорошо. Вы начали гораздо лучше писать. Я сравнил Ваше первое письмо и два последних – громадная разница. Я перевернул в Архангельском весь дом кверх (так в письме – В.Х.) ногами, и у меня масса разных планов, которые со временем я хочу исполнить. Это очень забавно этим заниматься, надеюсь, Вы тоже любите строить и устраивать дома. У меня снята масса фотографий. Я их захвачу с собой.
Сейчас зовут обедать, и я спешу закончить письмо, чтобы оно дошло скорее на почту, которая сейчас уходит в Москву.
Всего, всего хорошего, и верьте, что я глубоко несчастен вдали от Вас.
Феликс»[83].
Конец лета 1913 г. семья великого князя Александра Михайловича провела в Крыму в своем имении Ай-Тодор. Вскоре туда примчался из Парижа через Петербург и потенциальный жених Феликс Юсупов. Тем не менее, 26 сентября после посещения нового Ливадийского дворца великая княгиня Ксения Александровна записала в своем дневнике: «Вчера перед обедом Юсуповы заехали. Феликс приезжает в субботу. Дивный, жаркий день. Минни приехала утром. Потом мы поехали вместе (а также Ирина) в Харакс. <…> Сандро поехал с Ириной в Ялту на выставку. <…> Митя и Татьяна приехали к чаю. Она приехала на днях чинить здоровье и живет у Мити в их совершенно неустроенном доме. Читала и писала. Обедали с Ириной в Ливадии en famille [по-семейному (фр.)]. Аликс все так же, но обедала с нами, вид усталый и очень желтая. <…> Много болтали. Сандро все рассказывал про Америку. Говорила с А[ликс] про Феликса – все спрашивает, уверены ли мы в нем – чего я, к сожалению, не могу сказать»[84].