Забелин Игорь. Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

   Брагинцев, о чем-то задумавшись, ходил по берегу моря, а Петя следил за ним влюбленными глазами. Петина влюбленность в учителя, разумеется, не ускользнула от меня, но я вспоминал сейчас, что Брагинцев будто бы поддерживает Петю в его стремлении найти клад, и не поверил этому.
   - Мотив росписи на амфоре мне знаком, - неожиданно сказал Брагинцев, останавливаясь неподалеку от нас перед Петей.-Да, я не ошибаюсь. В "Эрмитаже" есть ваза, повторяющая сюжет амфоры.
   - Глиняная? - почему-то спросил Петя.
   - Венецианское стекло. Конец шестнадцатого столетия.
   - Значит, амфора совсем неоригинальна? - Петя, конечно, связал слова Брагинцева со своими надеждами найти клад, а я не удержался и сказал Брагинцеву о недавних мыслях.
   Брагинцев едва заметно улыбнулся,
   - Петя склонен к преувеличениям. Но теоретически в древней заброшенной крепости всегда возможны неожиданные находки.
   - Сегодня же мы еще раз все осмотрим,- сказал Петя. - Хорошо бы, и вы поехали. Брагинцев снова улыбнулся.
   - Не хочется. Не хочется лазать по скалам, по колючим кустам. Старею, Петя.
   - А вам не придется лазать. Мы же по дороге пойдем.
   - Ну какая там дорога!
   - Отличная дорога. Прямо до крепости. Брагинцев на секунду задумался.
   - Дорога все меняет. Я согласен.
   Мы действительно побывали в тисо-самшитовой роще, и поход наш оказался и любопытным, и забавным.
   Удивительное место эта тисо-самшитовая роща: стоял жаркий, душный день с палящим солнцем, а у меня все время было такое ощущение, что идем мы по позднеосеннему лесу; не знаю, что больше способствовало самообману - хвоя ли тисов, желтоватые ли "бороды" лишайников, спускавшихся с деревьев, или заросли лавровишни, блестящая листва которой под лучами солнца казалась посеребренной инеем; вероятно, все вместе, но впечатление получилось неожиданным.
   По-моему, Брагинцева тоже не разочаровала поездка. Он держался со свойственной ему непринужденностью, шутил, поглаживал стволы тисов, ясеней, бережно прикасался к колючей иглице или прохладному папоротнику-листовику, а у гигантской липы с дуплом в самом комле остановился и долго смотрел, запрокинув голову, на ее раскидистую вершину...
   Пока мы любовались природой, Петя неустанно фантазировал о кладе.
   Мы шли по тропе, ведущей к развалинам крепости, и Петя произносил одну из своих самых возвышенных тирад о сокровищах и шедеврах искусства, скрытых от .людей в тайниках, когда навстречу нам вышел очень старенький, с красноватыми склеротическими глазами старичок.
   Он услышал Петины слова.
   - Давненько тот клад....- Старичок сложил губы дудочкой, попытался свистнуть, но свиста не получилось. - Утек давненько. И след канул.
   За секунду до того равнодушные глаза его вспыхнули острой, глубинной злобой.
   - Вы-то... откуда... знаете?-цепенея, спросил Петя.
   - Оттуда и знаю, что сам за ними охотился.
   - За кладами?
   - За бандитами за теми... Двое их было, грабителей. Да выскользнули. Меж пальцев утекли.
   Ничего не добавив больше, он круто повернулся и, по-стариковски приволакивая ноги, заспешил вниз по каменистой тропе.
   Слова старика вызвали короткое замешательство. Петя побледнел, на лице Брагинцева застыла мягкая задумчивая полуулыбка, а мне вся сцена вдруг представилась в комическом свете, и я засмеялся, глядя то на убегавшего старого кладоискателя, то на окаменевшего молодого.
   - Не надо смеяться,-сказал Петя тихо, и я понял, что надо остановиться. Чтобы хоть как-то извиниться перед ним, я принялся доказывать, что нельзя всерьез принимать слова подвыпившего старика.
   - Вы видели его глаза? - спросил Петя.- Он до сих пор ненавидит тех грабителей.
   Мы не стали спорить и молча зашагали к крепости; вскоре мы увидели то немногое, что сохранилось от нее: стены, сложенные из крупных плит известняка, и полуразрушенную угловую башню, возвышающуюся над долиной реки Хосты...
   На развалинах собралось довольно много народу, и суета невольно отвлекала меня от размышлений о крепости.
   Глядя на сосредоточенного Петю, который, ни на кого не обращая внимания, деловито обходил свои "владения", что-то прикидывая в уме, на задумчивого Брагинцева, я задавал себе только один вопрос: кому понадобилось выстроить крепость в столь неудобном месте?
   В самом деле, по долине Хосты едва ли когда-нибудь проходила торная караванная тропа: склоны долины почти отвесно обрывались к реке. Даже для пешеходов, в чем мы убедились на обратном пути, пришлось проложить искусственную тропу, кое-где навесив ее, как овринг на Памире, прямо над водой... Караванные пути обходили, конечно, этот
   район, ничего не знали историки и о крупных горных селениях, жители которых нуждались бы в защите крепостных стен.
   А крепость когда-то кто-то построил, и не зря, надо полагать...
   - Чтобы клад спрятать, - сказал Петя, когда я поделился с ним своими сомнениями.-Именно клад. Сокровища вообще.
   Я не улыбнулся, но про себя подумал, что разговаривать на эти темы с Петей бесполезно. Ну кому придет в голову строить крепость только для того, чтобы зарыть в ее стенах
   клад?
   У выхода из тисо-самшитовой рощи Петя опросил служащих заповедника о старике.
   - Ходит, - сказали Пете. - Давно ходит. Лет десять, пожалуй. Как вернулся из заключения, так и наведывается чуть не каждый день. То ли свихнувшийся он немножко, то ли правда вор у вора дубинку украл. Если и было что-нибудь такое, то очень давно. До революции, наверное...
   - Из-за чего он в тюрьму попал? - спросил Брагинцев.
   - Всякое говорят. За темные дела, в общем. Петю заинтересовало другое.
   - В документах официально зафиксировано исчезновение клада? - Вопрос Пети прозвучал строго, почти сурово, и мы все заулыбались.
   - Помилуйте! - изумился служащий заповедника.- Если старик прав и клад действительно похитили какие-то бандиты, то откуда же взяться официальным документам?
   - А обследование места захоронения клада на месте? - не слишком складно, но столь же сурово сформулировал
   свой вопрос Петя.
   - Н-не знаю. - Петина суровость озадачила служащего заповедника. - Ничего подобного не слышал.
   - В таком случае я никому не поверю, что клад похищен, - сказал Петя. По-моему, есть надежда, что он еще сохранился.
   Глава третья,
   в которой мы получаем посылку от Мамаду Диопа, знакомимся с ее содержанием и переживаем по некоторым причинам разочарование
   Как я и предполагал, посылка от тамаду Диопа пришла уже после нашего возвращения в Москву. Ненастным, с мокрым снегом ноябрьским днем мы с Березкиным получили в Ассоциации дружбы с народами Африки изящно упакованный ящик сравнительно небольших размеров...
   ...Есть что-то по-человечески трогательное в той простоте и обыденности, с которой свершается все долгожданное. Недавно я пережил подобное ощущение, подлетая к берегам Африки. Долгие годы, с детства, мечтал я о поездке туда, и наступил момент, когда я вдруг понял, что лишь облачная пелена отделяет сейчас меня от Черного континента... Пелена рассеялась, и мне открылась зеленая равнина и крутой берег, в который били волны Атлантического океана... Вот и все.
   И еще одно "вот и все": золотая статуэтка из Дженне, о которой мы столько говорили и думали, стояла перед нами на письменном столе. На нее смотрели мы с Березкиным, и смотрели африканские идолы и маски, украшавшие мой кабинет. Африканские идолы, очевидно, усматривали в статуэтке чужака, но Мы с Березкиным, зная, что статуэтка сделана европейцами, испытывали к ней прямо-таки "родственные" чувства.
   Радость первого свидания, увы, оказалась недолгой. - По-моему, ничего интересного, - заключил Березкин. - Заурядный религиозный мотив.
   Представьте себе человека, левая, с отломленной кистью рука которого опущена, а правая, чуть согнутая в локте, поднята к небу; тело человека-тонкое, стройное, мускулистое, отчасти, правда, деформированное напряженно вытянуто, а голова запрокинута назад, и глаза устремлены -в зенит... Что-то еще связывает человека с землей, но уже ничто не дорого ему, все оставлено я забыто; он рвется к небу, он уже принадлежит небу - богу то есть, если вспомнить, что сделана статуэтка в конце шестнадцатого века...
   Ни Березкин, ни я не смогли найти иного истолкования и оно огорчило нас.
   Кроме статуэтки, в посылке находился еще небольшой -пакетик с металлическими обломками. Мы разобрали их и обнаружили, что некоторые кусочки-золотые, а некоторые - сплав золота с серебром, причем процент золота в них неодинаков.
   Металлическим обломкам мы поначалу не придали особого значения.
   - Миссионер какой-нибудь завез статуэтку в Африку, а мы теперь разбирайся, - сказал Березкин.
   Не отвечая, я вскрыл письмо Мамаду Диопа, вложенное ,в ящик. Оно содержало нечто неожиданное.
   Возвращаясь из Италии, где Мамаду Диоп консультировался со специалистами, он проездом остановился в Касабланке, в отеле "Трансатлантик", что расположен в европейских кварталах, но неподалеку от арабской части города- медины. Года за два до приезда в Марокко Мамаду Диоп заочно, по переписке, познакомился с марокканским историком и поэтом Мохаммедом аль Фаси и в один из свободных вечеров нанес ему визит. Историки провели несколько часов за интересным разговором, потом на стол были поданы остро приправленные мясные блюда, мятный чай, которым полагается их запивать, и Мамаду Диоп отведал даже местного вина, хотя Коран запрещает пить вино...
   В отель он возвращался в отличнейшем настроении, которое улетучилось тотчас, как только он переступил порог гостиницы: привратник сказал ему, что в его отсутствие чуть было не произошло несчастье, и попросил пройти к управляющему.
   По словам управляющего, вскоре после того как Мамаду Диоп ушел в гости, в номер его проник злоумышленник, разрезал чемодан и похитил золотую статуэтку. Ему удалось вынести ее из отеля, и он направился с ней в сторону медины, надеясь затеряться на ее тесных улочках, но тут его настигла погоня: случайно коридорный вошел вслед за преступником в номер Мамаду Диопа, увидел взрезанный чемодан и поднял тревогу... Злоумышленника задержали и доставили в полицию.
   На следующий день Мамаду Диоп получил от полицейского чиновника свое сокровище обратно и узнал, что злоумышленник утверждает, будто пытался похитить золотую вещь из чисто корыстных побуждений... Но уже через день он прямо признался, что действовал по приказу некоего Розенберга. Полиция кинулась разыскивать Розенберга и выяснила, что накануне вечером он покинул пределы Марокко... Мотивы, побуждавшие Розенберга охотиться за статуэткой, злоумышленнику как будто действительно не были известны. О самом Розенберге он знал лишь, что это весьма богатый человек, живущий где-то в Америке...
   "Представляете, во что могли обойтись мне несколько
   чашек мятного чая?"-полуиронически спрашивал Мамаду Диоп.
   А Березкин, когда я перевел ему письмо, сказал:
   - Поздравляю. Религия плюс детектив. Лучшего сочетания не придумаешь. Ты, конечно, помнишь, что для подобных расследований мы и создавали хроноскоп... А потом еще заявится с вазой Петя-кладоискатель, и ему ты тоже уступишь, я тебя знаю...
   - Мамаду Диоп просит нас не забывать о загадочном происшествии и тщательно хранить статуэтку.
   - Замечательно! Буду работать в институте с двустволкой в кармане!
   - Мамаду Диоп просит извинить его за эту просьбу. Он пишет, что в Мали воровство неизвестно и у них в стране очень трудно даже потерять вещь: нашедший обязательно передаст ее деревенскому старосте, тот перешлет ее в округ и так далее... Кстати, это объясняет, почему статуэтка находится в Москве, а не затерялась вновь в одной из хижин землекопов,- добавил я от себя.- Мамаду Диоп не верит, что в Москве может повториться касабланкская история, и поэтому он еще раз просит извинить его за предупреждение...
   Березкин задумался, пристально глядя на запрокинутую голову золотой статуэтки.
   - А про металлические обломки он что-нибудь пишет?
   - Они найдены там же, рядом со статуэткой...
   - Ладно, отхроноскопируем ему эту штучку. Из уважения к тем честным рукам, что переслали ее сюда, - Березкин улыбнулся. - И потом, знаешь, удивительное лицо у этого золотого человечка. Сочетание вдохновения с мудростью, порыва-с фанатичной убежденностью... Верили же когда-то люди так слепо...
   - Это не слепая вера, - возразил я.
   - С такою силой, - поправился Березкин и спросил: - Малийцы ислам исповедуют?
   - Ислам, но много среди них и анимистов.- Я показал на идолов.
   - Да, этот миссионер растяпой оказался. И каким еще растяпой! Потерять такой шедевр!-Березкин укоризненно покачал головой.
   Я лучше, чем мой друг, ориентировался в истории географических открытий и понимал, что он невольно упрощает события.
   - Видишь ли, европейские миссионеры появились в этих районах Африки лет через триста с лишним после того, как статуэтка была изготовлена венецианским ювелиром,- сказал я. - Первым европейцем, проникшим на территорию современного Мали, был шотландский врач Мунго Парк, и произошло это в 1796 году...
   - Так, - сказал Березкин.
   - Участие какого-нибудь миссионера в приключениях статуэтки не исключается, конечно. Мы же с тобой сразу заподозрили, что она недавно попала в Мали. Ну, а если давно, если сразу после изготовления?..
   - Тот самый случай, когда от слов пора переходить к делу,- сказал Березкин.
   - Вот именно. Мы знаем, что родина статуэтки Венеция, что сделана она в конце шестнадцатого столетия, а найдена у города Дженне в середине двадцатого. Стало быть, нам предстоит путешествие по двум материкам сквозь три с половиной века...
   Глава четвертая,
   в которой хроноскоп "приступает к исполнению служебных обязанностей", но отнюдь не приближает нас к пониманию истории статуэтки, проблеме "религиозного мотива" тоже уделено некоторое место
   - Ты африканист, тебе и решать, с чего мы начинаем хроноскопию, - заявил Березкин, когда мы пришли в институт.-Думай. На сей раз я-простой исполнитель.
   Я не нашел ничего лучшего, как предложить общую хроноскопию.
   Ответ пришел моментально: мы увидели на экране струи песка, бьющие и обтекающие смутно различимую продолговатую фигуру.
   Я не отрываясь смотрел на экран, на котором разыгрывалась песчаная буря, но чувствовал, что сидящий рядом Березкин улыбается все шире и шире. Наконец он не выдержал и расхохотался.
   - Браво! Теперь все ясно.
   Сегодня Березкин относился к хроноскопии полушутливо, и я строго сказал ему:
   - Самум!
   - Ну конечно. Остались следы песчинок на металле. Нам-то какая польза от этого?
   - Самумов не бывает в Венеции, и едва ли они случаются в районе Дженне. Я смотрел геоботаническую карту. Там травянистая лесная саванна суданского типа.
   - Хорошо, пусть будет Сахара. И что? Я не ответил. В самом деле-"и что"?.. Но несерьезность Березкина начинала меня раздражать.
   - Ну-ну.- Он легонько похлопал меня по плечу.- Ты же сам говоришь, что больше всего ценишь в людях деликатность и чувство юмора... Мы безвременно увянем с тобой, если будем вести хроноскопию с постным настроением и вытянутыми физиономиями... А что если выяснить, как отломилась кисть левой руки?
   - Правильно, нужно выяснить, формулируй задание.
   И мы увидели, как нечто тяжелое опустилось на руку, расплющило ее и обломило кисть.
   Березкин повторил задание, стремясь уточнить, каким предметом расплющило и сломало руку, и на экране появилось нечто округлой формы, с силой наносящее удар по руке.
   - Может быть все, что угодно, - сказал я. - Вплоть до обыкновенного камня.
   Березкин не согласился со мною.
   - У овала были заточены края, - возразил он. - На камень это непохоже...
   - Кувалда?
   - А были у африканцев кувалды?
   - Были и есть, причем профессия кузнеца раньше относилась к числу самых почетных. Нередко в гильдию кузнецов входил даже император, и должность премьер-министра часто предоставлялась членам кузнечного цеха...
   - Ты, я вижу, действительно стал африканистом... Но трудно допустить, что кувалду ни с того ни с сего вдруг обрушили на руку статуэтки. У меня такое ощущение, что она была сломана случайно какими-то стихийными силами.
   Березкин прошелся по комнате, а потом достал из ящика пакетик с металлическими обломками.
   - Надо бы узнать, имеют ли они прямое отношение к статуэтке, - сказал он. - По-моему, золотые кусочки - остатки сломанной руки.
   Хроноскоп подтвердил предположение. Но кусочки из сплава оказались твердым орешком даже для нашего аппарата. На экране возникали лишь неясные изогнутые линии, которые не складывались в целое и потому не поддавались истолкованию. Березкин замучился с ними и в конце концов сдался.
   - Может быть, завтра подыщем "ключ",- сказал я, стараясь успокоить и подбодрить его.
   - Боюсь, что это не тот случай. Материала не хватает, к сожалению.
   - Но есть возможность выяснить, одним и тем же предметом разбиты темные куски и рука или разными.
   - Ты прав.
   Березкин поставил перед хроноскопом задачу определить это по характеру вмятин и деформаций, и ответ пришел положительный: да, переломил руку и разбил непонятную вещь один и тот же овал...
   - Похоже, что кусочки из сплава имели непосредственное отношение к статуэтке.
   - Но какое?
   Теперь наступила моя очередь маршировать по комнате... Есть чудаки, любящие подсчитывать всякую всячину, и один из них высчитал, что в среднем в течение дня человек делает двадцать тысяч шагов. Я не знаю верхнего предела, но среднюю цифру в дни напряженной работы мы с Березкиным перекрывали, очевидно, вдвое или втрое, не выходя из кабинета... Вообще говоря, такое вышагивание иной раз помогает выровнять ход мыслей, дисциплинировать его, что ли. У меня же, к сожалению, мысли перескакивали с одного предмета на другой, не очень-то считаясь с последовательностью и логичностью, и если на чем-либо задерживались, то преимущественно на мелочах. Так, я сообразил, что, называя темные кусочки сплавом золота с серебром, мы допускаем неточность, ибо сплав этот имеет зеленовато-желтый или бледно-желтый цвет... В наших же кусочках металла золото и серебро были каким-то хитрым способом смешаны, а не сплавлены... Делиться столь важным выводом с Березкиным я не стал-мне показалось, что мой друг поглощен более основательными раздумьями, - но в конце концов и мне пришла в голову дельная мысль.
   - Ты полагаешь, что руку статуэтки разбили некие стихийные силы, - сказал я Березкину. - Если действительно "стихийные", то следы их должны остаться и на самой статуэтке...
   - Глупеем мы с тобой, - улыбнулся Березкин. - Я просто обязан был сообразить это час назад, а ты-после первых трех шагов.
   Последовательно уточняя задания, Березкин добился отличного результата: на экране замелькали непонятные овалы, ударявшие по статуэтке, причем первые их удары были сильнее, а последующие все слабее и слабее, пока совсем не прекратились...
   - И ничего не прояснилось, - сказал я.- Что за овалы...
   - А я знаю. Лошадиные копыта. Ей-богу, статуэтка побывала под ногами лошади.
   - Лошадей,- поправил я, схватывая мысль Березкина.
   Статуэтка оказалась на пути конного отряда или табуна. И это не противоречит географическим фактам. В Гвинее, например, лошадей не разводят из-за мухи цеце, а в Мали цеце нет, и коневодство известно там с древнейших времен.
   И хроноскоп "согласился" с нашей догадкой: на экране появились скачущие лошади.
   - Глядишь, по крупицам и доберемся до чего-нибудь,- сказал Березкин.-Правда, уж очень мизерны пока крупицы... Ты говоришь, что коневодство в Судане известно давно?.. Значит, хронологию копыта не уточняют... Жаль.
   - Копыта не объясняют и почему уцелела поднятая правая рука...
   - Случайность. Иного не придумаешь.
   - А ну, проверь, есть ли на ней следы копыт? Хроноскоп ответил отрицательно.
   - А на голове?
   Хроноскоп вновь ответил отрицательно. Лишь после того как Березкин перешел к анализу корпуса, на экране опять замелькали лошадиные копыта...
   - Любопытно, конечно, но едва ли это что-нибудь прояснит, - сказал Березкин. - Ослабление силы ударов показывает, что статуэтку быстро затоптали в землю. Это и спасло руку.
   Я как будто еще не говорил, что поднятая рука имела две особенности: кисть ее была запрокинута, а пальцы слегка раздвинуты, причем мизинец отставлен особенно далеко. По положению кисти мы догадались, что на ладони лежал какой-то округлый предмет, и все-таки хроноскопия дала два непредвиденных результата.
   Во-первых, хроноскоп показал нам, что предмет, лежавший на ладони, не мог удержаться на одной руке. Мы провели нехитрый графический анализ и по изгибу руки убедились, что шар имел сравнительно большие размеры и действительно покоился на двух основаниях.
   Во-вторых,- и это уже не было неожиданностью,- выяснилось, что некогда к поднятой вверх руке вплотную прижималась рука еще одной статуэтки, и мизинцы их рук были сцеплены. На двух этих руках и лежал шар...
   Значит, когда-то статуэтка входила к некую скульптурную группу.
   - Твое мнение? - спросил Березкин, исподлобья посматривая на меня.
   - Какое может быть мнение? - Я пожал плечами. - Примем к сведению факты, вот и все.
   - Но если вспомнить о религиозном мотиве? Ты совсем забыл о нем. Короче говоря, меня интересует шар. Согласуется ли он с версией о религиозном предназначении фигуры?
   - Не противоречит, во всяком случае. Я видел в Касабланке кафедральный католический собор, башни которого увенчаны шарами, а в шары, символизирующие Землю, как мечи, воткнуты кресты... Да и соборы в Конакри или на острове Горе у Дакара увенчаны такими же символами. Я легко могу себе представить, что руки статуэток поддерживали земной шар, проткнутый католическим крестом...
   - Значит, не противоречит, - вздохнул Березкин. - Жаль. А теперь-конец. Ничего больше знать не хочу. Ни-че-го!
   Он устало провел тыльной стороной руки по лбу и закрыл футляр хроноскопа.
   Когда мы вышли на улицу, шел крупный мокрый снег. Березкин посмотрел себе под ноги, посмотрел вокруг и поймал на ладонь снежинку.
   - Удивительно, - пробормотал он. - А мне казалось, что я в Африке...
   Глава пятая,
   в которой рассказывается о догадке, поднявшей меня среди ночи; какую роль сыграла эта догадка в распутывании истории золотой статуэтки, читатель узнает, если прочтет мои записки до конца
   Часть пути от института до дома мы с Березкиным прошли пешком, несмотря на плохую погоду. Но прогулка, к сожалению, не избавила меня от ощущения усталости, и я охотно принял предложение сына сразиться в "щелкунчики", Теперь у нас была большая квартира, простор, а мы к этому простору все никак не могли привыкнуть и часто проводили вечера на привычно маленькой кухне...
   На шашечной доске шел горячий бой, "белые" упорно сопротивлялись "черным", когда в моем кабинете зазвонил телефон.
   - Тебя, - сказала жена.
   Звонил Петя. Он звонил мне довольно часто и подробно рассказывал о всех своих делах.
   Петя с места в карьер зачастил, и я сразу понял, что у него - воз новостей.
   Так и оказалось. Во-первых, Петя сообщил мне, что дата гибели корабля у кавказского побережья установлена, наконец, с точностью до одного года-Петя назвал 1593 год. Собственно, установить это было нетрудно. В затонувшем корабле археологи нашли серебряные дукаты, или цехины, как называли их в Венеции, и по монетам определили дату.
   Во-вторых, больше не вызывала сомнений и национальная принадлежность корабля. Помимо цехинов с изображением святого Марка, покровителя Венеции, вручающего дожу знамя, помимо бус и бисера, археологи подняли со дна моря серебряную пластинку, так называемую "капитуляцию", на имя венецианского купца Паоло Джолитти. Как известно, в конце шестнадцатого столетия на берегах Черного, да и Средиземного, моря господствовали османовские турки, лет за сто пятьдесят до того разгромившие Византийскую империю... Начиная со второй четверти шестнадцатого века турецкие султаны выдавали богатым купцам некоторых зависимых стран капитуляции, то есть исходившие лично от султана разрешения на преимущественное право торговли; капитуляции гарантировали купцам экстерриториальность, низкие пошлины, освобождали от налогов... В числе стран, пользовавшихся султанской милостью, была, в перерывах между войнами, и Венеция - некогда крупнейший торговый город-республика.
   - Понимаете теперь, в чем дело? - спрашивал меня Петя. - Торговый дом Хачапуридзе был теснейшим образом связан с торговым домом Джолитти! Вот почему в амфоре с клеймом Хачапуридзе лежали венецианские бусы...
   А завтра,-прощаясь, сказал Петя,-я уезжаю в Ленинград. Хочу посмотреть венецианскую вазу, на которой повторена роспись амфоры.
   ...Среди ночи я проснулся с отчетливым ощущением, что пережил песчаную бурю: я задыхался, рот мой был так стянут жаждой, что больно было шевелить языком и двигать губами... Я дотянулся до ночного столика, глотнул воды и теперь еще раз заново пережил самум... Я услышал мелодичную "песню песков" грозную песню, ибо она предвещает самум, потом наступила жуткая безмолвная пауза, и я увидел, как закрутились вершины барханов - то пыль и мелкий песок заструились по ветру, но там, где я лежал в ложбине, было еще тихо... Буровато-красная мгла поплыла у меня перед глазами, а потом небо стало свинцово-черным, и тучи песка поглотили меня... Я лежал, как и полагается, лицом вниз, накрывшись с головой шерстяными одеялами, и где-то рядом со мной лежали верблюды, зарывшись мордами в песок. Вокруг выло, ревело, мне не хватало воздуха, и сердце судорожно билось в груди...