Страница:
Речь идет о корабле. О "Пьяном корабле" Артюра Рембо. Но это когда-то было кораблем. Морская стихия истерзала его, превратила в источенное соленой водой бревно, в жалкий обломок, в игрушку ураганов, месяцами торчащую на рифах, либо запутанную в густой листве затерянной бухты:
"Теперь я — суденышко, потерянное под ветвями неведомой бухты,
Брошенное ураганом в эфир, куда не попадает ни одна птица,
Ни мониторы, ни ганзейские парусники
Не выловят из воды жалкий, пьяный каркас".
Почему корабль пьяный? Потому что нет экипажа, нет рулевого, он блуждает по прихоти волн? В данном случае это лишь начало опьянения. Он еще сохраняет форму, его еще можно узнать. Но морская стихия постепенно ломает его, разрушает, превращает в нечто невообразимое: то в плавучий островок, покрытый спутанным рангоутом, где еще угадывается судно, то в гнилой каркас — он всплывает на поверхность или погружается в глубину, не представляя никакой ценности для проходящих судов. Опьянение лишило его движения под ветром (паруса сорваны) и направленности (штурвал сломан), превратив в одно из видений морской пены:
"Свободный, словно клок дыма, поднятый фиолетовым туманом,
Я пронзил, точно стену, красноватое небо,
Я принес изысканный конфитюр хорошим поэтам -
Лишайники солнца и лазурную слизь".
Море и небо смешались грозовым водоворотом безумных стихий. "Пьяный корабль" ныряет в пропасть этого водоворота, потом вновь появляется на вершине бури:
"Нелепый кусок дерева, запятнанный электрическими лунами,
Я бежал, преследуемый черными морскими коньками,
Когда июли обрушивали на море
Пылающие провалы ультрамариновых небес!"
Опьянение, головокружение, безумие — так приблизительно можно назвать обломок вещи, сделанной когда-то человеческими руками и сохранившей воспоминания об этих руках. Но отражения человеческого конструктивного плана уже полностью искорежены. Чем интенсивней буря играет суденышком, тем безнадежней ломается конструкция, превращаясь в хаос разорванных впечатлений, в слуховое и зрительное месиво:
"Я дрожал, заслышав в пятидесяти лье,
Рёв бегемотов в течке или хрипы мальстремов".
…И только, когда корабль превращается "в прядильщика вечного голубых недвижностей", он вспоминает и сожалеет "о старых парапетах Европы". Море постепенно меняет его обличья, это уже не корабль, а галлюциноз корабля. И видения этого миража недоступны никакой трактовке:
"Я видел звездные архипелаги. Я видел одинокие острова,
Чьё сумасшедшее небо открыто мореплавателям,
В этих бездонных ночах ты ли, скрытая, спишь
Миллионом золотых птиц, о грядущая Сила?"
Мы попытались, вдохновленные энергией этого стихотворения, приблизительно передать его, вернее обнаружить наше ослепительное недоумение. Понимать "Пьяный корабль" как метафору поэта, чуть ли не как образную биографию — просто, нелепо и неверно. Это ничем не лучше дурацкого мнения: юный Рембо насмотрелся, мол, журналов с картинками и начитался морских романов. Резкий эпатаж стихотворения "Что говорят поэту касательно цветов" тоже, вероятно, заимствован из книжек по ботанике, где встречаются цветы, похожие на стулья, а искателю предлагается:
"Найди на опушке спящего леса
Цветы, подобные оскаленным мордам,
С них капает золотая помада
На мрачные волосы буйволов".
Рембо не то чтобы увлекался эстетикой безобразия. Слова некрасивые, дурно звучащие, намекающие на уродливые понятия, слова оборванные, с характерным скрежетом, придавали, на его взгляд, особую интонацию стихотворной фразе: шокирующие неопытного читателя, эти слова будировали, насмехались, утверждали свое законное место в языке поэзии и свою обязательность в проблемах колорита, Расширялся диапазон восприятия: если "цветы, подобные оскаленным мордам", не украшают флору, то "оскаленные морды, напоминающие цветы", вполне терпимы и оригинальны.
Слова, провоцирующие эпатаж, образы, намекающие на изначальную непонятность мира, загадочная субстанция мира вообще — любимые приемы и оригинальность взгляда Рембо. Понятность как инерция, понятность как школьная заученность — ненавистны поэту. Сочетать слова в странные фразы, странные фразы в немыслимые отрывки — это суть поэзии по Рембо. Женщина — странное слово, которое ничего не говорит поэту. Поместить это странное слово в климат полной отчужденности — задача поэта:
"Звезда плачет розовоцветно в сердце твоих ушей,
Белая бесконечность кружится от твоей шеи до бедер;
Море рыжевато жемчужится вокруг твоих румяных сосков,
И человек истекает черной кровью у твоего царственного лона".
Это нечто божественное, Афродита, мировая душа, женская субстанция вселенной. Звезды плачут от ее совершенства, золотистый свет жемчугов озаряет ее тело. Это не женщина в обычном понимании, это — Она, тайная возлюбленная сновидений. И т.д. Аллюзий, неожиданных догадок, смутных предположений может быть сколько угодно. Верность их более чем сомнительна. Возможно, это реминисценция слова "звезда" или неконтролируемое поведение слов на свободе? Одна строка формулирует мировую ось ("белая бесконечность кружится от твоей шеи до бёдер") двойной спиралью, другая — непонятная, диссонантная ("И человек истекает черной кровью…" ) либо намекает на невероятную трудность в постижении гармонии, либо утверждает независимость нездешней гармонии от здешней мучительной страсти. Но в принципе это домыслы, не более. Научиться читать слова, не привнося в них ни частицы идеологии, читать свободно и свободно забывать — вот первый шаг на пути познания поэзии.
Есть у Рембо стихотворение, рождающее бесконечные идеологические споры. Это знаменитый сонет "Гласные". То ли это личная шифровка поэта, то ли насмешка, то ли аллюзия на высшее алхимическое знание:
"А чёрное, Е белое, И красное, У зелёное, О синее: гласные,
Я хочу однажды рассказать ваши тайные рождения:
А, чёрный волосатый корсет ослепительных мух,
Которые жужжат вокруг жестокого зловония,
Бухта тьмы…"
Сжатое в начале, стихотворение обретает энергию восходяшего круга. И в начале этого круга — слово "ослепительный", относящееся к мухам. В их мерзости, в их страсти к зловонию таится золотая точка трансформации, способная изменить окружающее в сторону гласной "Е". Белое "Е" знакомит нас с пейзажем более светлым и прекрасным:
"Е, белизна облаков и тентов,
Копья гордых глетчеров, белые короли, дрожание цветов…"
Замедленность круга, зачарованность атмосферы, холод полярных стран, белое безмолвие. Недвижность нарушена лишь дрожанием цветов. Но поскольку нет упоминания о ветре, можно вообразить, что цветы дрожат в человеческой руке. При таком допущении, мы сразу входим в сугубо человеческую сферу гласной "И":
"И, пурпур, кровавый плевок, смех прекрасных губ
В гневе или искупительном опьянении…"
Первые два кватрена завершают круг чисто человеческий: от мух до прекрасных губ. Турбуленции инсектов, кровавые плевки, гнев или пьяное покаяние — всё позади.
Стихотворение идет по восходящему кругу. Этот круг расширяется, исчезает в безбрежности, взгляд, теряя точку зрения, постепенно расплывается в мирном горизонте:
"У, циклы, божественная вибрация зеленых морей,
Мир пастбищ, усеянных животными, мир морщин,
Которые алхимия кладет на высокие ученые лбы…"
До сих пор мы имели дело с миром земным. Но завершение, гласная "О", начинает новый, небесный цикл, доступный только алхимикам:
"О, высшая труба, звучащая пронзительными откровениями,
Молчание, пересеченное мирами и ангелами:
О — Омега, фиолетовая лучезарность Её Очей!"
В этом новом цикле глаза теряют ориентиры, пристальное внимание. Глаза обретают равнодушное спокойствие благодаря необычайной красочности мира, помня, что он неизбежно изменится, пропадет, замененный совершенно иной конфигурацией. Даже если аннигилировать мытарства, присущие миру сему, линии, нарисованные на крыльях его бабочки, напряженно исказятся, а затем застынут в конфигурации нелепых пятен или в сплошной белизне.
Этот мир, скользящий, блуждающий, неопределенный, — напоминает Алмею из стихотворения Рембо (Алмеей в Индии или Египте называют танцовщицу, скрытую от публики полупрозрачным занавесом, либо сновидение, пропадающее из открытых глаз). Алмеей равно называют душу. Так что многообразие трактовок очевидно и, как часто у Рембо, ни одна из них не имеет превалирующего смысла. Мы безвольно отдаемся стихотворению, плаваем в его непонятной красоте:
"Алмея ли она? В первые голубые часы
Сгорит ли она, словно огненные цветы…"
Исчезнет ли этот призрак, видение, женщина? В нашей памяти никогда, потому что нас пленяет неопределенная красота её имени, а не значение в энциклопедии. Мы не знаем ее внешности и не хотим знать. Преходящая внешность зависит от десятков внешних и внутренних причин — от возраста, одежды, окружения, настроения, атмосферы… Сфера её влияния очень невелика и во многом реагирует на наш темперамент. Тогда как имя в его бесконечных ассоциациях остается навсегда — то ли полузабытым воспоминанием, то ли яркой жизненной звездой, то ли дразняще неопределенным, но мучительным капризом. Судьба Алмеи не имеет значения:
"Сгорит ли она, словно огненные цветы?
Перед этой роскошной необъятностью, где чувствуется
Дыхание безмерно расцветающего города!"
Может, этот город имеет название, скорей всего, нет. Неудержимость амбиций Рембо часто перехлестывает это мир:
"Это слишком прекрасно! Это слишком прекрасно!"
Но здесь насущная необходимость в понимании поэта. Для кого, для чего? Необходимо для грешницы или песни корсара. И еще. Чтобы последние маски верили в праздники ночи на светлом море! Таково понимание необходимости в мировоззрении поэта. Явление Алмеи дает стройную композицию ирреальному и неведомому пейзажу.
Стихотворение непонятно, однако удивительно лирично для чуждого и враждебного Рембо. Вообще, лиризм для него — один из холодных стилистических приемов. Он не любит людей и, за редким исключением, чуждается какой бы то ни было близости. "Любовь надо изобрести заново", — одно из классических его выражений. Во фрагменте из "Озарений" под названием "Н" — один из примеров подобной любви ( "Н" — не произносимо по-французски ).
"Все формы монструозности терзают горькие жесты Ортанз. Ее одиночество — механическая эротика, ее утомление — динамическая любовь. Под охраной детства она была в многочисленные эпохи пылающей гигиеной рас. Ее дверь открыта нищете. Там мораль современных существ распадается в ее страсти или в ее акции. О ужасное дрожание новых любовников на окровавленной почве, затянутой белым водородом! Ищите Ортанз". Сказать, что это таинственно, загадочно, сверхнепонятно, мистериально — ничего не сказать. Подобная поэзия даже не для поэтов — неизвестно для кого.
Борис Белокуров ЦЕМЕНТНЫЙ САД
"Про мушкетёров смотрел серию? Ну, историю этого алмаза дурацкого? Там, короче, Д’Артаньян ради карьеры у Паскаля невесту увёл, потом шпагой его проткнул и весёлую песню спел. Тьфу ты! "Что за рыцарь без удачи?!"
Владимир Шинкарёв. "Папуас из Гондураса"
Рельсы взорваны, баталии прерваны. Дебатов на тему "Какой из кинофильмов достоин носить звание худшего?" больше не будет. Прежде досужие умы подходили к этой теме с пылким азартом, рубили с плеча, невзирая на жанры и лавры. Козлами отпущения объявлялись Эд Вуд (нормальная научная фантастика), бразилец Хосе Можика Маринш (по-бунюэлевски ехидные аллегории на тему грехопадения), Расс Мейер (невинная пляжная ерунда). Всех этих достойных людей обвиняли в дурновкусии, зауми, неумении правильно снимать. Ножницы голливудских монтажников-высотников отшинковали "Потерянный горизонт" (1938) Фрэнка Капры — дескать, фильм "непонятен" до такой степени, что и теперь никто не разберёт, в чём там дело. Множество лент наших соотечественников устало ложилось на полку под предлогом "технического брака", хотя они им и не являлись, ну и так далее. Всё это было давно.
И вот экраны заполонила картина, являющаяся золотым эталоном и дурновкусия, и брака, и бессвязного бреда. Так что просим почтенную публику больше не ломать понапрасну копья и прекратить обижать погорелую армию честных, хотя и не слишком талантливых киношников: хуже, чем Юнгвальд — язык сломаешь, пока выговоришь — Хилькевич, что-либо "создать" или "воплотить" не сможет никто. (Только если он сам переснимет свои "Опасные гастроли", взяв Никиту Джигурду на роль Высоцкого — а такой возможности нельзя исключить!)
"Герои Дюма жили славно, платили налоги исправно, стреляли из пыльных мушкетов и жили в цементном саду", — так подошёл к творчеству Дюма-отца Алексей Фомин, один из немногих оставшихся у нас внятных поэтов, в своём опусе "20 лет спустя". Когда я впервые услышал эти строчки, мне показалось, что в основном всё правильно — налоги платили, жили славно, но с "цементным садом" автор, конечно же, переборщил. Ну при чём здесь книга фаворита смазливой "Афиши" Иэна Макьюэна (её ещё экранизировал Эндрю Биркин, сын красивой певуньи Джейн) — роман о реальности томительной, затхлой, вязкой, как болото или тот же цемент? После просмотра "Сокровищ кардинала Мазарини" тайное стало явным.
Анна Австрийская (Фрейндлих), фамильярно — словно в волшебной сказке — названная в титрах словом "Королева", мечется по дворцу предтечею седой апоплексии. Тоном вздорной пенсионерки затевает скандал: "Кольбер (Ширвиндт), почему вы не оплатили мои счета?" В самом деле, почему? Да просто кардинал Мазарини (Равикович), взял да и похитил все (!) сокровища Франции. Теперь богатство хранится в шкатулке, "в Англии, в какой-то таверне, где хозяин — брат Мазарини". Дело плохо, и надо снова отправлять туда мушкетёров. Но королевские мушкетёры (Смехов, Смирнитский, Старыгин, Боярский) — как назло! — хоть и жили долго, взяли и умерли в один день. И теперь обретаются абы где.
Неприятное это место — что странно! — не похоже на распалённый ад Можики Маришна и на мейеровскую "долину Супермегер". Это просто подземный постоялый двор с повышенной реверберацией, он отделен от проезжей колеи жизни решёткой, вроде как в зоопарке. Именно так и выглядит цементный сад, о котором с такой силой художественного пророчества спел Фомин. Дождь там нейдёт, бургундское не катит, общаться приходится с некстати задушенным Мазарини, с мёртвым де Жюссаком (Балон). Нет слов, персонажи классика не были великими праведниками. Но всё-таки становится как-то обидно за их посмертную участь. А более всего — за судьбу актёров нашего детства, вполне живых, хотя и сильно поеденных молью: один Портос-Смирнитский сохранил былую мощь и стать загульного кашалота. Обидно за подлое время, заставившее всех их зарабатывать себе на корку чёрствого хлеба и бутылку дрянного виски столь нерыцарским способом. И за Александра Дюма.
Видеосалонов на том свете не держат, цирк не приезжает. Развлечение здесь одно: сиди и наблюдай сквозь мутное стекло за оставшейся позади земной жизнью. Впрочем, у мушкетёров к ней свой, не остывший интерес. Люди, повторюсь, грешные, они успели наплодить немало потомков, которые подросли и теперь знай себе скачут и прут напролом, поминутно рискуя присоединиться к отцам. Среди них наибольшего внимания заслуживает помешанная на ветчине монашка Ирина Пегова, толстуха Анжелика Дю Валлон — привет вам от Анн Голон! Но пристальнее всех щурится на Землю старый гасконец, маршал Франции. Он надеется разглядеть там свою дочь, Софи Марсо. Зря надеется, да супруг Жулавский и не отпустил бы ту сниматься у Хилькевича. Вместо Марсо перед нами мельтешит оголтелый "юноша" Жак (Грыу), она же — Жаклин д’Артаньян; в таком ключе ребёнка воспитал папа. Моральные приоритеты, которые почерпнул у родителя этот золотой сон человечества, заключаются в намерении при первой возможности отрезать кому-нибудь уши. Конечно, именно эта четвёрка, возглавляемая бешеным андрогином в парике, и поедет в Британию спасать достояние монархии.
До пункта назначения они доберутся; об этом нам поведают пояснительные титры "Англия" и "Опять Англия". Да и вообще, поначалу дела у молодого поколения пойдут неплохо, но уж когда дойдёт до ниндзя в чёрных кимоно, отцы поймут, что им пора брать "судьбы наших детей" на контроль. Д’Артаньян пропоёт молитву, от которой кровь стынет в жилах, все — включая де Жюссака равновесия ради — тут же восстанут из праха. И мы услышим много лязга и грохота, и скрежета зубовного, а слово "каналья" будет произноситься чаще, чем Джон Хинкли смотрел "Таксиста". Афоризмы из фильма, если исхитрится выучить их наизусть, могут послужить испытанием воли ваших близких. Отличным тренингом христианского смирения служат реплики: "Ведь у меня наверняка был отец, господин Кольбер, да?", "Я воскрес без документов, мне необходимо переплыть через Ла-Манш", "Государство — это я!" (фраза короля кажется до боли знакомой) или вот такой сильный диалог: "- Прощайте, господа! — Бог простит!" Цитатник можно продолжить, но зачем? Некоторые неверные читательницы, ради которых мы гибли под пулями ельцинских снайперов и жгли костры у "Белого Дома", уже и без того считают наши научно-аналитические материалы безумием.
Между тем, целью подобных публикаций (если она есть) как раз и является попытка предотвратить ужас воскресного хождения в кинотеатр. Прошли какие-никакие, но праздники, и не исключено, что простой человек, игнорируя тот факт, что "кризец в делах финансовых подкрался, словно кот", решил развлечься; более того — выбрал для этого отечественный продукт. И если с "Обитаемым островом" картина ясна: ужасная прокатная судьба первой части низвела дядю Фёдора (Бондарчука) со всеми его горе-меценатами до уровня церковных мышей, и теперь они просто боятся обнародовать остальное, то с "Мушкетёрами" как-то сложнее. И сюжет, и актёрский состав овеяны ностальгической славой. "Мушкетёрская" постановка 1979 года сегодня смотрится тоже диковато, но своего очарования у неё не отнять никогда. После этого трэш-режиссёр Юнгвальд-Хилькевич снимал продолжения, каждый раз всё менее удачные, и вот докатился до возвращения живых мертвецов.
Мы знаем серию фильмов испанца Армандо де Оссорио, локально волновавших мыслящую Европу в 70-е годы. Там он оживляет зверски убитых местным населением рыцарей-тамплиеров; при этом перед нами настоящее искусство — высокое, дерзкое, поэтичное. Но мертвяки-мушкетёры? Зомби с паранормальными способностями, показывающие нам пару нормальных явлений: искривление пространства и прохождение сквозь стены? Право же, это чудовищно! Кстати, тень тамплиеров мерещится и здесь. В картине фигурирует некое, не к ночи будет помянуто, светящееся (возможно, радиоактивное?) кольцо, некогда принадлежавшее зловещему братству, "жемчужина" коллекции Мазарини. "За саму мысль вставить в сценарий тамплиеров надо увольнять из профессии без выходного пособия", — пишет Михаил Трофименков, большой молодец и один из лучших наших критиков (фильма, к своему счастью, не видевший). Затем он призывает расстрелять без суда и следствия (вау!) Мориса Дрюона и замечает, что "если в кране нет воды, значит, выпили тамплиеры". Вот оно как! А мы-то думали…
Впрочем, если вспомнить "Фликер" Теодора Рошаха, именно тамплиеры-то и изобрели искусство движущихся картинок. Так что пусть сами пеняют на результат. Меня же больше взбеленили не замшелые масоны-храмовники (действительно, уже сидящие в печёнках), а ударения на первый слог в именах Леон, Рауль и Кольбер. Понятно, что киносъёмки представляли собой затянувшийся пьяный кутёж, но ведь и Богданович со Скорсезе ваяли свои шедевры не на трезвую голову. И что получается? К концу просмотра лишь утверждаешься в принятии аксиомы: "Старый фильм лучше новых двух!" Ведь как скакали и гарцевали, как дрались, черти! С какой мечтательной самовлюблённостью маячили на экране под разухабистый психодел ВИА "Коробейники"! И главный показатель успеха — шлягеры из той, прежней, версии сразу вошли в обиход и распевались в подворотнях задолго до премьеры картины — откуда только утечка произошла? И "Есть в графском парке чёрный пруд", и пресловутое "Опять скрипит потёртое седло" и, конечно, "Пуркуа Па?", немедленно переиначенное чуждым всего французского народом-богоносцем в таинственный "Пур клопа". О песнях из новой ленты в этом контексте сказать нечего. Петь в подворотнях их никто не будет, ибо они не запоминаются. А то, что против воли запоминается, наводит на сумрачные мысли.
"Мы команда, мы команда!" — с таким рефреном предпочитают разъезжать "по Гарвардской дороге" мушкетёрские дети. Слово взято явно не из аристократического лексикона. Сейчас таким вещам учат в детсадах и прочих сумасшедших домах. "У меня нет друзей, мы все — одна команда!", — заявляет ребёнок опешившим родителям, вернувшись из школы или с продлёнки. Так окончательно искореняется императив дружбы, и без того сошедший на нет. Где здесь "Один за всех, и все за одного"? Неудивительно, что и кинотипажи больше не несут в себе этики, а скорее могут сойти за синдикат киллеров. Недаром Юнгвальд-Хилькевич с гордостью заявляет, что его красавцы-актёры напоминают ему наёмных убийц.
"Мои мушкетёры!" — ласково обращался к своим полицаям из числа самых гнусных детей персонаж крапивинских "Всадников со станции Роса" — начальник пионерлагеря, стукач, садист и великий подлец. "Мушкетёрами" называла себя и банда отморозков в "Перестрелке" (1971) Генри Хатауэя. Те творили такие бесчинства, что герою Грегори Пека, уставшему от самого вида оружия пожилому человеку, только и оставалось, что пристрелить их. Так он и сделал. Все эти компашки объединяло с героями Дюма лишь то, что они осуществляли какие-то действия совместно. Любое совместное действие ведёт либо к моральному распаду, либо к провалу.
Владимир Шинкарёв. "Папуас из Гондураса"
Рельсы взорваны, баталии прерваны. Дебатов на тему "Какой из кинофильмов достоин носить звание худшего?" больше не будет. Прежде досужие умы подходили к этой теме с пылким азартом, рубили с плеча, невзирая на жанры и лавры. Козлами отпущения объявлялись Эд Вуд (нормальная научная фантастика), бразилец Хосе Можика Маринш (по-бунюэлевски ехидные аллегории на тему грехопадения), Расс Мейер (невинная пляжная ерунда). Всех этих достойных людей обвиняли в дурновкусии, зауми, неумении правильно снимать. Ножницы голливудских монтажников-высотников отшинковали "Потерянный горизонт" (1938) Фрэнка Капры — дескать, фильм "непонятен" до такой степени, что и теперь никто не разберёт, в чём там дело. Множество лент наших соотечественников устало ложилось на полку под предлогом "технического брака", хотя они им и не являлись, ну и так далее. Всё это было давно.
И вот экраны заполонила картина, являющаяся золотым эталоном и дурновкусия, и брака, и бессвязного бреда. Так что просим почтенную публику больше не ломать понапрасну копья и прекратить обижать погорелую армию честных, хотя и не слишком талантливых киношников: хуже, чем Юнгвальд — язык сломаешь, пока выговоришь — Хилькевич, что-либо "создать" или "воплотить" не сможет никто. (Только если он сам переснимет свои "Опасные гастроли", взяв Никиту Джигурду на роль Высоцкого — а такой возможности нельзя исключить!)
"Герои Дюма жили славно, платили налоги исправно, стреляли из пыльных мушкетов и жили в цементном саду", — так подошёл к творчеству Дюма-отца Алексей Фомин, один из немногих оставшихся у нас внятных поэтов, в своём опусе "20 лет спустя". Когда я впервые услышал эти строчки, мне показалось, что в основном всё правильно — налоги платили, жили славно, но с "цементным садом" автор, конечно же, переборщил. Ну при чём здесь книга фаворита смазливой "Афиши" Иэна Макьюэна (её ещё экранизировал Эндрю Биркин, сын красивой певуньи Джейн) — роман о реальности томительной, затхлой, вязкой, как болото или тот же цемент? После просмотра "Сокровищ кардинала Мазарини" тайное стало явным.
Анна Австрийская (Фрейндлих), фамильярно — словно в волшебной сказке — названная в титрах словом "Королева", мечется по дворцу предтечею седой апоплексии. Тоном вздорной пенсионерки затевает скандал: "Кольбер (Ширвиндт), почему вы не оплатили мои счета?" В самом деле, почему? Да просто кардинал Мазарини (Равикович), взял да и похитил все (!) сокровища Франции. Теперь богатство хранится в шкатулке, "в Англии, в какой-то таверне, где хозяин — брат Мазарини". Дело плохо, и надо снова отправлять туда мушкетёров. Но королевские мушкетёры (Смехов, Смирнитский, Старыгин, Боярский) — как назло! — хоть и жили долго, взяли и умерли в один день. И теперь обретаются абы где.
Неприятное это место — что странно! — не похоже на распалённый ад Можики Маришна и на мейеровскую "долину Супермегер". Это просто подземный постоялый двор с повышенной реверберацией, он отделен от проезжей колеи жизни решёткой, вроде как в зоопарке. Именно так и выглядит цементный сад, о котором с такой силой художественного пророчества спел Фомин. Дождь там нейдёт, бургундское не катит, общаться приходится с некстати задушенным Мазарини, с мёртвым де Жюссаком (Балон). Нет слов, персонажи классика не были великими праведниками. Но всё-таки становится как-то обидно за их посмертную участь. А более всего — за судьбу актёров нашего детства, вполне живых, хотя и сильно поеденных молью: один Портос-Смирнитский сохранил былую мощь и стать загульного кашалота. Обидно за подлое время, заставившее всех их зарабатывать себе на корку чёрствого хлеба и бутылку дрянного виски столь нерыцарским способом. И за Александра Дюма.
Видеосалонов на том свете не держат, цирк не приезжает. Развлечение здесь одно: сиди и наблюдай сквозь мутное стекло за оставшейся позади земной жизнью. Впрочем, у мушкетёров к ней свой, не остывший интерес. Люди, повторюсь, грешные, они успели наплодить немало потомков, которые подросли и теперь знай себе скачут и прут напролом, поминутно рискуя присоединиться к отцам. Среди них наибольшего внимания заслуживает помешанная на ветчине монашка Ирина Пегова, толстуха Анжелика Дю Валлон — привет вам от Анн Голон! Но пристальнее всех щурится на Землю старый гасконец, маршал Франции. Он надеется разглядеть там свою дочь, Софи Марсо. Зря надеется, да супруг Жулавский и не отпустил бы ту сниматься у Хилькевича. Вместо Марсо перед нами мельтешит оголтелый "юноша" Жак (Грыу), она же — Жаклин д’Артаньян; в таком ключе ребёнка воспитал папа. Моральные приоритеты, которые почерпнул у родителя этот золотой сон человечества, заключаются в намерении при первой возможности отрезать кому-нибудь уши. Конечно, именно эта четвёрка, возглавляемая бешеным андрогином в парике, и поедет в Британию спасать достояние монархии.
До пункта назначения они доберутся; об этом нам поведают пояснительные титры "Англия" и "Опять Англия". Да и вообще, поначалу дела у молодого поколения пойдут неплохо, но уж когда дойдёт до ниндзя в чёрных кимоно, отцы поймут, что им пора брать "судьбы наших детей" на контроль. Д’Артаньян пропоёт молитву, от которой кровь стынет в жилах, все — включая де Жюссака равновесия ради — тут же восстанут из праха. И мы услышим много лязга и грохота, и скрежета зубовного, а слово "каналья" будет произноситься чаще, чем Джон Хинкли смотрел "Таксиста". Афоризмы из фильма, если исхитрится выучить их наизусть, могут послужить испытанием воли ваших близких. Отличным тренингом христианского смирения служат реплики: "Ведь у меня наверняка был отец, господин Кольбер, да?", "Я воскрес без документов, мне необходимо переплыть через Ла-Манш", "Государство — это я!" (фраза короля кажется до боли знакомой) или вот такой сильный диалог: "- Прощайте, господа! — Бог простит!" Цитатник можно продолжить, но зачем? Некоторые неверные читательницы, ради которых мы гибли под пулями ельцинских снайперов и жгли костры у "Белого Дома", уже и без того считают наши научно-аналитические материалы безумием.
Между тем, целью подобных публикаций (если она есть) как раз и является попытка предотвратить ужас воскресного хождения в кинотеатр. Прошли какие-никакие, но праздники, и не исключено, что простой человек, игнорируя тот факт, что "кризец в делах финансовых подкрался, словно кот", решил развлечься; более того — выбрал для этого отечественный продукт. И если с "Обитаемым островом" картина ясна: ужасная прокатная судьба первой части низвела дядю Фёдора (Бондарчука) со всеми его горе-меценатами до уровня церковных мышей, и теперь они просто боятся обнародовать остальное, то с "Мушкетёрами" как-то сложнее. И сюжет, и актёрский состав овеяны ностальгической славой. "Мушкетёрская" постановка 1979 года сегодня смотрится тоже диковато, но своего очарования у неё не отнять никогда. После этого трэш-режиссёр Юнгвальд-Хилькевич снимал продолжения, каждый раз всё менее удачные, и вот докатился до возвращения живых мертвецов.
Мы знаем серию фильмов испанца Армандо де Оссорио, локально волновавших мыслящую Европу в 70-е годы. Там он оживляет зверски убитых местным населением рыцарей-тамплиеров; при этом перед нами настоящее искусство — высокое, дерзкое, поэтичное. Но мертвяки-мушкетёры? Зомби с паранормальными способностями, показывающие нам пару нормальных явлений: искривление пространства и прохождение сквозь стены? Право же, это чудовищно! Кстати, тень тамплиеров мерещится и здесь. В картине фигурирует некое, не к ночи будет помянуто, светящееся (возможно, радиоактивное?) кольцо, некогда принадлежавшее зловещему братству, "жемчужина" коллекции Мазарини. "За саму мысль вставить в сценарий тамплиеров надо увольнять из профессии без выходного пособия", — пишет Михаил Трофименков, большой молодец и один из лучших наших критиков (фильма, к своему счастью, не видевший). Затем он призывает расстрелять без суда и следствия (вау!) Мориса Дрюона и замечает, что "если в кране нет воды, значит, выпили тамплиеры". Вот оно как! А мы-то думали…
Впрочем, если вспомнить "Фликер" Теодора Рошаха, именно тамплиеры-то и изобрели искусство движущихся картинок. Так что пусть сами пеняют на результат. Меня же больше взбеленили не замшелые масоны-храмовники (действительно, уже сидящие в печёнках), а ударения на первый слог в именах Леон, Рауль и Кольбер. Понятно, что киносъёмки представляли собой затянувшийся пьяный кутёж, но ведь и Богданович со Скорсезе ваяли свои шедевры не на трезвую голову. И что получается? К концу просмотра лишь утверждаешься в принятии аксиомы: "Старый фильм лучше новых двух!" Ведь как скакали и гарцевали, как дрались, черти! С какой мечтательной самовлюблённостью маячили на экране под разухабистый психодел ВИА "Коробейники"! И главный показатель успеха — шлягеры из той, прежней, версии сразу вошли в обиход и распевались в подворотнях задолго до премьеры картины — откуда только утечка произошла? И "Есть в графском парке чёрный пруд", и пресловутое "Опять скрипит потёртое седло" и, конечно, "Пуркуа Па?", немедленно переиначенное чуждым всего французского народом-богоносцем в таинственный "Пур клопа". О песнях из новой ленты в этом контексте сказать нечего. Петь в подворотнях их никто не будет, ибо они не запоминаются. А то, что против воли запоминается, наводит на сумрачные мысли.
"Мы команда, мы команда!" — с таким рефреном предпочитают разъезжать "по Гарвардской дороге" мушкетёрские дети. Слово взято явно не из аристократического лексикона. Сейчас таким вещам учат в детсадах и прочих сумасшедших домах. "У меня нет друзей, мы все — одна команда!", — заявляет ребёнок опешившим родителям, вернувшись из школы или с продлёнки. Так окончательно искореняется императив дружбы, и без того сошедший на нет. Где здесь "Один за всех, и все за одного"? Неудивительно, что и кинотипажи больше не несут в себе этики, а скорее могут сойти за синдикат киллеров. Недаром Юнгвальд-Хилькевич с гордостью заявляет, что его красавцы-актёры напоминают ему наёмных убийц.
"Мои мушкетёры!" — ласково обращался к своим полицаям из числа самых гнусных детей персонаж крапивинских "Всадников со станции Роса" — начальник пионерлагеря, стукач, садист и великий подлец. "Мушкетёрами" называла себя и банда отморозков в "Перестрелке" (1971) Генри Хатауэя. Те творили такие бесчинства, что герою Грегори Пека, уставшему от самого вида оружия пожилому человеку, только и оставалось, что пристрелить их. Так он и сделал. Все эти компашки объединяло с героями Дюма лишь то, что они осуществляли какие-то действия совместно. Любое совместное действие ведёт либо к моральному распаду, либо к провалу.
Анна Серафимова ЖИЛИ-БЫЛИ
Американцы — великие прогрессивисты и просветители. Они приобщают народы, не достигшие их уровня цивилизации, к самым передовым своим достижениям науки и техники. И не теоретически, прочитав курс лекций, прислав книжку. Теория, она, если верить классику, мертва. Хочется подчеркнуть, что знакомство с лучшими образцами современной науки и техники регулярно прогрессивные американские власти напрямую проводят среди народов, не доросших до их уровня. Этот цивилизационный контакт сверхдержавы с отставшими от ее уровня развития народами мы наблюдем с какой-то сверхцивилизационной регулярностью.
Вот на каком уровне развития были вьетконговцы? Были у них напалмовые бомбы? Нет. И жили бы они в неведении о таком чуде науки и техники, если бы не американцы с их просветительским цивилизацонным проектом в отношении слабых и малых народов. А о снарядах "Шрайк" имели представление безграмотные вьетнамцы, мирно сеявшие и собиравшие рис? Нет! А благодаря кому то историческое знакомство состоялось?
Югославия — страна развитая. Но такой техники, как у американцев, у нее все-таки как не было, так и нет. Зная об этом, американцы доставляют на дом и в дом самые что ни на есть современные достижения военной науки и техники.
Ирак возьмите. Тоже маршировали там армия, форма пошита, а техника? Она отставала от американской, что ни говори. Как в свое время от винчестеров и артбалетов предков современных американцев отставали луки и копья индейцев, коренных жителей нынешних демократических просторов. Торжество демократии. Торжество на индейских вотчинах, однако, затянулось. А чего бы и не гулять? Есть на чужих землях, где гуманистам разгуляться! Так что просветительские практикумы американской демократии имеют давнюю историю.
Ну и от щедрот американской науки и промышленности, от всей мощи военно-промышленного комплекса доброй жменей — с неба посыпались подарки от Америки и ее саттелитов, тоже продвинутых, на Палестину. И все — достижения самые наипоследние, знакомство аборигенов с поделками американской промышленности — наипрямое. Еще то надо отметить, что американцы предпочитают проводить такие акты благотворительности в отношении именно менее технически оснащенных. Просветительство в чистом виде.
Пока Россия имеет в своем распоряжении современные или не окончательно устаревшие образцы подобной техники, американцы не будут спешить познакомить нас со своими образцами. А вот только стараниями наших демократов в правительственных, околоправительственных кругах, неправительственных организациях, мы скатимся на уровень луков и стрел, булыжника — орудия пролетариата и росссиянина эпохи россиянской, как тут же американцы поспешат познакомить нас со своим лучшими образцами, с последними достижениями.
Чем американцы во главе с Бушем метили в президента Ирака? Бомбами, ракетами высокоточными. А чем в Буша метил представитель Ирака? Ботинком 43-го размера. Буш прокомментировал, что ботинок 43-го размера ему не страшен, большой угрозы не представляет Да и оказался не высокоточным орудием- промахнулся человек, вооруженный 43-м размером.
Да, трудно не согласиться, что 43-й не так и страшен и эффективен. Вот если бы 38-й размер-калибр! Может, поэффективней было бы. Более высокоточное орудие. Ребята, у кого из вас есть — 38-й? Не жалко для хорошего-плохого парня?
Некогда наши предки исповедовали евангельский принцип: "Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!" Надо призвать Невского, пусть и заочно и заисторично, к ответу за экстремизм.
Вот на каком уровне развития были вьетконговцы? Были у них напалмовые бомбы? Нет. И жили бы они в неведении о таком чуде науки и техники, если бы не американцы с их просветительским цивилизацонным проектом в отношении слабых и малых народов. А о снарядах "Шрайк" имели представление безграмотные вьетнамцы, мирно сеявшие и собиравшие рис? Нет! А благодаря кому то историческое знакомство состоялось?
Югославия — страна развитая. Но такой техники, как у американцев, у нее все-таки как не было, так и нет. Зная об этом, американцы доставляют на дом и в дом самые что ни на есть современные достижения военной науки и техники.
Ирак возьмите. Тоже маршировали там армия, форма пошита, а техника? Она отставала от американской, что ни говори. Как в свое время от винчестеров и артбалетов предков современных американцев отставали луки и копья индейцев, коренных жителей нынешних демократических просторов. Торжество демократии. Торжество на индейских вотчинах, однако, затянулось. А чего бы и не гулять? Есть на чужих землях, где гуманистам разгуляться! Так что просветительские практикумы американской демократии имеют давнюю историю.
Ну и от щедрот американской науки и промышленности, от всей мощи военно-промышленного комплекса доброй жменей — с неба посыпались подарки от Америки и ее саттелитов, тоже продвинутых, на Палестину. И все — достижения самые наипоследние, знакомство аборигенов с поделками американской промышленности — наипрямое. Еще то надо отметить, что американцы предпочитают проводить такие акты благотворительности в отношении именно менее технически оснащенных. Просветительство в чистом виде.
Пока Россия имеет в своем распоряжении современные или не окончательно устаревшие образцы подобной техники, американцы не будут спешить познакомить нас со своими образцами. А вот только стараниями наших демократов в правительственных, околоправительственных кругах, неправительственных организациях, мы скатимся на уровень луков и стрел, булыжника — орудия пролетариата и росссиянина эпохи россиянской, как тут же американцы поспешат познакомить нас со своим лучшими образцами, с последними достижениями.
Чем американцы во главе с Бушем метили в президента Ирака? Бомбами, ракетами высокоточными. А чем в Буша метил представитель Ирака? Ботинком 43-го размера. Буш прокомментировал, что ботинок 43-го размера ему не страшен, большой угрозы не представляет Да и оказался не высокоточным орудием- промахнулся человек, вооруженный 43-м размером.
Да, трудно не согласиться, что 43-й не так и страшен и эффективен. Вот если бы 38-й размер-калибр! Может, поэффективней было бы. Более высокоточное орудие. Ребята, у кого из вас есть — 38-й? Не жалко для хорошего-плохого парня?
Некогда наши предки исповедовали евангельский принцип: "Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!" Надо призвать Невского, пусть и заочно и заисторично, к ответу за экстремизм.