Заяц Владимир
Земля необетованная

   Владимир Заяц
   Земля необетованная
   1
   Нук проснулся и тотчас посмотрел на рдеющий зеленым циферблат. Десять утра. Можно было поспать еще пару часов. Программа Эомики начинается только в двенадцать. Может быть, удастся заснуть снова? Нук зажмурился. Ну почему, почему ее программа начинается так поздно?! Если сон не возвратится, придется еще битых два часа созерцать низкий серый потолок и лиловую уродливость стандартных стен. И два часа тишина и одиночество будут терзать его снова.
   Нук помнил, что в детстве утро всегда приносило радость. Ведь впереди был огромный, прекрасный и очень интересный день! И сделать за этот день можно было неимоверно много. А как мечталось! Нук тогда верил, что станет биоконструктором. Биоконструктор Нук... Звучит! Хотя знаменитый дихотаймер Нук - тоже неплохо. На худой конец можно было стать гипномодельером. Увы, мечты остались мечтами...
   Говорили, что у него есть способности. Но оказалось, что иметь способности мало. Оказалось, что планете не нужны способные или талантливые биоконструкторы, дихотаймеры и гипномодельеры. Как оказалось, по каждой специальности нужен был только один человек. Самый талантливый. Который делал работу лучше всех. А результаты его труда мультиплицировались для всей отрасли.
   В молодости все переоценивают свои силы. И легко вообразить, что именно ты - избранный среди избранных. Но миллионы самонадеянных юнцов безжалостно отбрасывались центрифугой жизни. И становились пожизненными иждивенцами.
   Сон не шел. Нук повернулся на бок и почувствовал каменную твердость ложа. Стало модным заказывать ложе на воздушной подушке. Но тогда он бы не уложился в ежемесячную субсидию, и пришлось бы сократить просмотр вида до минимума. На это Нук не пошел бы и под страхом смертной казни. Видеть, слышать прекрасную Эомику стало единственной целью всей его жизни.
   Начало передачи с участием Эомики он предугадывал каким-то десятым чувством. Сладко замирало сердце, по телу проходила дрожь и корчащиеся пальцы сами включали вид. Вспыхивала серебристая звездочка, вырастала, превращалась в дрожащую сферу, в центре которой появлялась ОНА. Пышноволосая, с нежными алыми губами. Как Венера из пены, рождалась из матового сияния Эомика.
   Эомика улыбалась одному ему, говорила только с ним, глядела лишь на него лучистыми огромными глазами. Как завороженный, приближался к ней Нук; бормотал ласковые слова, протягивал руки. И чем ближе к сфере он подходил, тем размытее становилось объемное изображение крутобедрой золотоволосой красавицы. Черты прекрасного лица искажались, дергались, по всей фигуре шли молочно-белые волны.
   Горько вздыхая, Нук отходил назад, наощупь находил ложе и продолжал любоваться своим кумиром лежа. Долго стоять он не мог - от постоянной неподвижности мышцы тела стали дряблыми, словно холодец, плохо сгибались суставы. В свои неполных тридцать лет Нук имел сутулую круглую спину, большой дряблый живот и нездоровый серый цвет лица.
   Но это его абсолютно не беспокоило. Зачем ему мышечная ткань? Это рудимент, доставшийся нам от предков. Только раз в месяц по требованию "Службы здоровья" ему приходилось выбираться из своего супернебоскреба "Небесный замок" на улицу.
   Эта прогулка была сплошным кошмаром. Записываться на выход доводилось еще в пять утра, а потом около часа или двух продвигаться к выходу среди колышущейся жаркой толпы. Раньше было еще хуже. Для выхода на улицу требовалось полдня. Но теперь, после того, как сделали три дополнительных подземных выхода, положение улучшилось.
   Нук считал прогулку не только крайне утомительным, но и бессмысленным мероприятием. Что хорошего можно увидеть в реальной жизни? Скучные лица таких же неудачников, как и он сам. Или соседок - "красоток" с глазами, красными от постоянного просмотра вид-программ, с тупыми угристыми лицами и сальными слоящимися волосами.
   У женщин был свой кумир - дебильный малоразговорчивый атлет Маур. Он умел ослепительно улыбаться и эффектно поигрывать мышцами полуобнаженного тела. Зрительницы млели от восторга и искренне верили, что для настоящего мужчины этого более чем достаточно.
   Вчера Нука вынудили выйти на улицу. И посреди движущейся толпы случилось то, что пронзило сердце его острой болью. И теперь, когда Нук вспоминал вчерашнее, боль вспыхивала с прежней силой. Может, ничего и не было, может, все это ему почудилось? Может быть... Нук давно разучился различать воображаемое и действительное.
   Вчера в толпе ему показалось, что кто-то рядом с ним осмелился произнести имя Эомики. Его Эомики! Нуку показалось, что он сходит с ума. Он вертел головой во все стороны. И повсюду с сухих губ мужчин, безжизненными глазами смотрящих поверх моря голов, срывался шелестящий шепот:
   - Э-о-ми-ка...
   2
   Когда Инспектор вошел в пультовую, Доктор уже сидел за столом.
   - Что нового в нашем районе, в нашем городе, на нашей планете? - бодро поинтересовался Инспектор, снимая жаркую форменную фуражку, пламенеющую золотой кокардой.
   Услыхав грохочущий бас, Доктор медленно поднял голову и, помаргивая белесыми ресницами, тихо сказал:
   - Появилось трое кандидатов. И все из "Небесного замка". - Он подумал, пожевал губами и задумчиво заметил:- В прошлом месяце больше из "Голубой горы" было. Рекомендую за этими тремя установить тщательный надзор. Очень высока степень реализации суицидального настроя. А порой кандидат в самоубийцы превращается в убийцу, если ему покажется, что он нашел виновника своего тягостного состояния.
   Инспектор уселся на винтовой табурет перед своим дисплеем, расслабил узел галстука.
   - А что по нашему ведомству? Тоже, как всегда. Один случай немотивированного нападения в лифте. Удар тупым предметом по голове. Жертва не ограблена. Следов на месте преступления видимо-невидимо. И расческу с отпечатками пальцев подбросил, дурашка. Типичнейший случай.
   Доктор растянул в улыбке бледную полоску губ.
   - Типичный случай нетипичной реакции.
   Инспектор Альфеус упрямо боднул воздух тяжелой головой.
   - С определением буду спорить. О! Вот вам еще один случай. Наркотики. Их синтезируют где-то на юго-западе в подводных лабораториях. Ракетами уже боятся перебрасывать - слишком велики потери. Нашли другой выход: под сверхвысоким давлением прессуют из наркотиков тару. И переправляют в ней что-нибудь безобидное. Биостим, например.
   - Почему им не хватает вида? Тоже ведь своего рода наркотик.
   Доктор произнес эту фразу самым обыденным тоном. Альфеус вздрогнул и метнул на него быстрый взгляд. Рыхлое, словно разваренное лицо Доктора выражало только благодушие. Словно и не он только что произнес крамольную фразу о виде. Любые выступления такого рода строго пресекались органами спецнадзора.
   Доктор и раньше позволял себе еретические высказывания, но в последнее время делает это чересчур откровенно. Почти в открытую.
   - Вот вы говорите "как всегда". - Док произносил слова медленно, зависая на гласных и растягивая паузы между словами. Эта его привычка превращала самый жаркий спор в подобие ленивого послеобеденного трепа. Дела обстоят вовсе не "как всегда". Вы не помните, Альфеус, как было тридцать лет назад или хотя бы двадцать. Вы еще молодой человек, Альфеус. У нас тогда за неделю случалось столько происшествий, сколько теперь за день.
   Инспектор только вздохнул. Пять лет назад, в самом начале совместной с Доктором работы, он пробовал спорить с ним, используя набор стандартных истин, преподанных ему в училище. Но каждый день приносил новые факты, которые заставляли относиться к ворчанию старого эскулапа со все большим вниманием..
   - Мы с вами обычные пожарники,- заключил Док.- Но пожарники плохие. Надо тушить огонь. А мы от него только отгораживаемся. Огонь разгорается, а мы говорим: "Все как всегда!"
   - Ладно-ладно, - поспешил его прервать Альфеус, косясь на вид.- Кто там у вас, кроме суикцидальников, на грани срыва?
   - Нук из "Небесного замка". Квартира пятьдесят восемь тысяч сто тридцать вторая. Психоастеничен по натуре. Прицельно-дистанционная энцефалограмма указывает на близость нервного срыва. Вероятно, в сторону моторной агрессии.
   - Поклонник Эомики?
   - Скорее всего, да.
   - Тогда беспокоиться нечего. Все пойдет по стандартной схеме.
   3
   И снова осветила она своим приходом тесное жилище. Но на этот раз не поднялся ей навстречу Нук, не прошептал нежных слов, обычных в устах влюбленного.
   В последние дни он понял то, что упорно не хотел понимать раньше: это неземное создание в урочный час приходит в миллионы других жилищ. И так же, как и ему, улыбаются миллионам других мужчин ее желанные уста.
   - Вот мы и встретились,- сказало объемное изображение Эомики, сделав шажок золотистой туфелькой с хрустальным каблучком.
   - Кто это "мы"? - страдальчески засопел Нук, отворачиваясь к лиловым разводам стены.
   Все, что было, самообман и вздор. Никогда, никогда не соприкоснутся их пальцы. И только пустоту встретят его руки, протянутые к любимой.
   Нук застонал.
   Она не его. Тогда чья же? Нук вздрогнул от представшей перед ним картины: миллионы ячеек-квартир, и в каждой тянутся, тянутся трясущиеся бледные руки к его божественной нареченной. И она улыбается всем. И всем обещают нелгущие глаза ее неземное блаженство.
   А что если кому-нибудь из них выпадет счастье?!
   Нет! Он не допустит этого! Его взгляд упал на маленький ящичек накопителя энергии для вида. Стоит только отключить накопитель от вида вот так - и не отключать поглощение внешней энергии, то за несколько часов столько энергии накопится, что... К рычажку подключения потребления проволочку прикрутить, дернуть. Вся энергия высвободится разом.
   Эомика перестанет существовать. Она не достанется никому.
   Нук поднялся, опираясь руками о ложе, чувствуя, как противится его усилиям брюхо, как недовольно вздрагивает оно при каждом движении.
   Он вдавил кнопку под экраном и, преодолевая спазм в горле, прошептал:
   - Нук. Квартира пятьдесят восемь тысяч сто тридцать вторая. Прошу записать в очередь на выход. На завтра.
   К концу второго часа ходьбы Нук почувствовал, что позвоночник его наполняется тупой болью. Очередь порой останавливалась, потом вдруг приходила в движение, и Нук, раскачиваясь вместе со всеми, делал несколько крошечных шажков. Он поискал глазами свободные места на скамьях вдоль стены, но те были заняты пожилыми людьми. Лица их выражали бесконечную усталость.
   Левую руку Мука оттягивала сумка с накопителем. Груз казался все тяжелее. Соседка справа - тяжело сопящая дама в ярко-красном костюме прижимала ребристую поверхность накопителя к бедру Нука. Он попробовал переложить сумку в левую руку, но был настолько зажат толпой, что ничего не получилось. Нога болела так сильно, что Нук стал ее подволакивать.
   Соседи шумно дышали, шаркали ногами; и шорох тысяч ног соединялся в постоянный звук, похожий на стократно усиленный шорох сухой травы. Воздух был влажным от дыхания и испарений тел. Пахло потом, смазкой выбивающихся из сил кондиционеров и пластиковой пылью, поднимающейся из-под ног. Тусклый белый свет настенных ламп делал лица неестественно бледными, отбрасывал резкие тени, углублял морщины.
   Шествие проходило в полном безмолвии. Нук подумал, что попади сюда человек из средневековья, он наверняка решил бы, что это шествуют мертвецы, по зову трубы восставшие из могил в судный день.
   Нук не знал, да и знать не хотел, кто были эти люди. Скорее всего такие же неудачники, как и он. Мысль о какой-то общности с ними не вызывала к ним особой симпатии. Даже наоборот. Их много, их слишком много. Будь этих людей намного меньше, тогда, возможно, удалось бы рассмотреть в толпе человеческое лицо.
   О, как раздражает, как бесит изобилие никому не нужного человеческого материала! Нук почти перестал себя контролировать. Он с ужасом осознавал, что каждую минуту его руки могут вцепиться в горло соседки справа.
   Но особую неприязнь у Нука вызывали мужчины. Ему снова начало казаться, что все они, едва шевеля губами, шепчут:
   - Э-о-ми-ка, Э-о-ми-ка...
   Нук напряженно слушал, и ему чудилось, что шорох, наполняющий гигантский вестибюль, преобразуется в пульсирующий тревожный ритм, становится осмысленнее. И вот, вплетенное в ритм, словно узор, звучит под сводами:
   - Э-о-ми-ка...
   Нук дышал с трудом, напрягая мышцы груди. Перед глазами плавно перемещались крошечные сверкающие точки. Он понимал: так ему долго не выдержать.
   Но тут впереди забрезжил дневной свет. Выход был близок.
   Переложив сумку в левую руку, Нук стоял у стены и с трудом соображал, на какую же из серых лент самодвижки стать. Наконец он решился: перешел на третью скоростную ленту с повторяющейся надписью "Третий сектор", поставил сумку у ног и только тогда сообразил, что надо посмотреть, нет ли слежки.
   Он испуганно обернулся и стал обшаривать глазами толпу, плывшую из огромных дверей. Нет, за ним никто не наблюдал. На лицах прохожих было написано абсолютное безразличие ко всем и ко всему.
   4
   Доктор опоздал на работу на час. Это было очень странно. И хотя Док вел себя, как всегда, Альфеус почувствовал неладное.
   - Ничего особенного не случилось,- ответил он на вопрос Инспектора, говоря, как всегда, медленно и тихо.- Был у Главного Координатора. По его личному приглашению.
   - Ну и что?
   - Поговорили немного, - сказал Док и умолк.
   Альфеуса передернуло.
   - О чем?
   - По сути дела - ни о чем. Я сказал ему то, что он и сам хорошо знает. Я и вам говорил это много раз. Государство - самая сложная из систем. И оно не имеет более высокой ступени иерархии. То есть государство само вырабатывает для себя цели. Когда-то была выработана цель - благосостояние для всех. Она достигнута. Все сыты, у всех есть жилье. А что дальше? Надо вырабатывать новую цель. А вырабатывать ее и некому. Население не догадывается, что управленческие и контролирующие кадры выбираются не из самых талантливых, а из самых средних: Считается, что только средние люди могут быть выразителями чаяний большинства.
   - А он?
   Полосочка губ дернулась, словно Доктор хотел улыбнуться и вдруг передумал.
   - Он заявил мне самым официальным образом, что он самый средний человек на планете, а потому является выразителем абсолютного большинства. И раз он не чувствует необходимости в изменениях, то они никому не нужны.
   Инспектор хмыкнул.
   - Вы сказали ему, что выразителем большинства можно стать, побывав в их шкуре?
   - Сказал. Но все это без толку. Я знал, что слова мои будут гласом вопиющего в пустыне. Зачем же тогда я усердствовал, спросите вы меня.Доктор смотрел в одну точку на стене и говорил тихо и медленно, будто с самим собой. - Если ничего не говорить, то наверняка ничего не изменится. Сегодняшняя беседа, естественно, ускорит введение новой системы, обходящейся без Доктора. Вы, мой юный друг, скоро останетесь в одиночестве.
   Доктор умолк. Его повернутое в профиль лицо было печальным, губы безмолвно шевелились.
   - А когда-то, - сказал он после длительной паузы, - когда-то, лет двадцать пять назад, нас в секторе было полтораста человек. Одному тяжело будет. Такая у людей биологическая особенность: психика в одиночестве неотвратимо распадается. Вот, кстати, еще одна причина возросшего количества преступлений. Чем больше людей, тем сильнее они жаждут общения и тем менее к нему способны.
   - С кем, с кем, а с Координатором я никогда не буду жаждать общения, неуклюже пошутил Инспектор.
   Доктор на шутку не отреагировал. Альфеус откашлялся и сказал с очень деловой интонацией:
   - Как та.м наши подопечные?
   - Вот портрет преступника. Взгляните.
   - Оптимальное время захвата?
   - Восемнадцать сорок - восемнадцать сорок две.
   Инспектор давал команды захвата, а у него перед глазами стояло истерзанное лицо преступника. И Альфеус подумал, что такое выражение более характерно для жертвы.
   5
   Мурк сел на краю ложа, посмотрел на часы. Было только двенадцать. Он прошелся по комнате, снова сел. До дневного сна далеко. Есть еще рано.
   От нечего делать Мурк включил наружный обзор. Электроника рывком приблизила далекую землю. На серых лентах самодвижек стояли, горбясь, люди. Порывистый ветер трепал их одежду. Деревья вдоль дороги раскачивались, словно в безысходной тоске. Листья на них судорожно трепетали.
   Мурк подошел к зеркалу. Оттуда на него мрачно глянула заросшая многодневной щетиной физиономия, взгляд диковато косил. Побриться и на улицу выйти? Поздно. На выход надо записываться с самого утра. Да и толку-то! Всех шокирует сама мысль, что с тобой может заговорить незнакомый человек. Как-то раз Мурк попробовал заговорить на улице с незнакомцем. Тот с ужасом уставился на него и, что-то промычав, перескочил на соседнюю ленту. Что поделаешь?! Некоммуникабельность!
   Вид не спасал положения. Более того, Мурк начал бояться его. Необычайная общительность толкала Мурка на разговоры. Он беседовал с объемными фантомами как с живыми людьми, пытался вставлять свои реплики в паузы. И однажды вечером, томясь бессонницей и тоской, Мурк долго думал. И глядя в густую, давящую на глазные яблоки темноту, он понял, что дальше так продолжаться не может, что дальше - сумасшествие.
   Некоторые находили выход в наркотиках. Это давало им временное облегчение. Мурк попробовал тоже. Он с самого утра приехал к однокашнику-наркоману и попросил слюдинку. Тот, услышав просьбу, долго смотрел на него запавшими тусклыми глазами. Наконец, с трудом собравшись с мыслями, он улыбнулся потрескавшимися синеватыми губами и сказал отрывисто:
   - Давно бы так. Слюдинка - это радость и забвение. И все равно от чего оно. Главное - оно есть!
   Такая длинная фраза далась ему нелегко. Минут пять наркоман отдыхал. То и дело он облизывал губы сухим языком, покрытым буроватым налетом. Потом тяжело встал и, загородив стенной ящик узкой спиной, долго в нем рылся.
   - Вот, - сказал он с особым выражением в голосе и показал Мурку золотистую маленькую капсулу.
   Наркоман улыбался ей, как любимой женщине, перекладывал из одной руки в другую, нежно поглаживал ее указательным пальцем и что-то тихо шептал.
   С видимым усилием он заставил себя опрокинуть ладонь, и капсула скользнула в руку Мурка. Она была шелковистой на ощупь и теплой.
   Мурк проглотил ее и удивился, что ничего не почувствовал.
   - Да ты сядь, сядь - сказал однокашник, наблюдая за ним с каким-то жадным интересом.
   И тут Мурк почувствовал, что с неимоверной скоростью мчится куда-то вниз. Он вцепился в край ложа и закричал от испуга. Падение неожиданно прекратилось, и Мурк с той же скоростью полетел вверх. Тело его уменьшалось, словно проколотый мяч, а горло перехватил спазм. Он задыхался. Его невыразимо пугала комната, ставшая необъятной и грозно незнакомой. Потом его вырвало, и это принесло некоторое облегчение. Мурк с трудом встал на дрожащие ноги. Перед глазами колыхалась болотная зелень.
   - Ну как?- услышал он чей-то хриплый голос и не сразу догадался, кому он принадлежит.
   - От-вра-ти-тельно, - процедил он сквозь плотно сжатые зубы.
   - Еще попробуешь?
   - Пошел ты!..
   - Ну вот,- сморщился однокашник.- Только слюдинку перевел.
   Больше Мурк никогда не пытался употреблять наркотики.
   Когда он поступил в школу, его определили в необычайно большой класс. В нем училось семь человек. И теперь, много лет спустя, по своей необыкновенной общительности он пытался поддерживать контакты с бывшими одноклассниками. Но трое исчезли неизвестно куда, один покончил жизнь самоубийством, выбросившись из рейсинга, двое жили относительно благополучно. То есть так же, как и все.
   Деборы, с которой они так дружили в школе, почти никогда не бывало дома. А когда она появлялась, то заводила жуткие разговоры о царе тьмы, о черных мессах и о всеобщей гибели. Она смотрела на него лихорадочно горящим взглядом и выкрикивала истерически вибрирующим голосом:
   - Пойдем! Пойдем к нам! Будешь нашим братом во зле!
   И Мурк однажды рискнул. Пошел с Деборой на шабаш. И сейчас он содрогался, вспоминая о той ночи, о скользком люке, о зловонии заброшенной канализационной системы, о трепещущем и чадящем свете огромных свечей, освещающих коллектор. И неверный свет этот выхватывал из темноты то черепа в нишах, то оскаленные лица членов секты и обнаженные женские груди, исписанные кабалистическими знаками.
   Одноклассник Нук, напротив, всегда был дома. Но поговорить с ним не удавалось никогда. Мурк видел его заплывшее жиром лицо всегда вполоборота даже во время беседы Нук не отрывал узеньких глазок от вида и все время переводил разговор на Эомику.
   Но сегодня Мурк был согласен и на такую беседу. Он чувствовал, что больше не в силах выносить одиночество; что оно засасывает его, как трясина; что разум его мутится; что еще немного, и его "я" распадется на тысячи вопящих, дергающихся, бессмысленных существ.
   Он нажал на кнопку вызова и с надеждой посмотрел на центр комнаты. Там должна была загореться серебряная звездочка начала связи.
   - Нет дома,- монотонным голосом сказал вид и захрипел изношенным голосовым каналом. Мурку показалось, что это хрипит он сам.
   - Ушел, - повторил он только для того, чтобы услышать человеческий голос, и сам испугался каркающих звуков, в которых человеческого было очень мало.
   Ему как никогда захотелось, чтобы хоть кто-нибудь позвонил ему и просто спросил:
   - Как дела, Мурк?
   И все. И больше не нужно было бы ничего.
   Но Мурк знал, что этого не случится. Что никто не зайдет к нему, не позвонит, а на улице, как в тот раз, испуганно отшатнется.
   И Мурк решился на безумную затею. Он выдернул из вида металлический стержень трубоскопа, завернул его в старую рубаху и, нажав на кнопку вида, едва слышно прошептал:
   - Запись на выход.
   Он знал, что сможет выбраться только к вечеру. Но именно это время его и устраивало.
   6
   Мысли Нука пришли в полнейшее расстройство. Он никак не мог сообразить, где он и что его окружает. Только усиливающаяся тяжесть в ногах, не привыкших к долгому стоянию, давала знать, что он все еще стоит на ленте самодвижки, что он еще едет.
   Когда самодвижка доставила его до пятого сектора, он очнулся и сошел на неподвижную часть тротуара. Чего-то не хватало. Он не сразу сообразил, что забыл сумку. Коротенькими тяжелыми прыжками Нук догнал сумку и сдернул ее с ленты.
   Потом он долго отдыхал, опираясь на шершавую стену дома, ощущая, как проникает в спину сырой холод.
   Отдохнув, Нук осмотрелся и обмер от неожиданности. Ну конечно же, это домик Эомики. Нук сотни, нет, тысячи раз любовался им по виду. Только в таком доме могла жить несравненная Эомика - маленьком, изящном, окруженном голубыми колоннами, с фронтоном, украшенным великолепной скульптурой.
   Вокруг не было ничего подозрительного. Никто не обращал на Нука внимания. Он подошел ко входу, еще раз осмотрелся. Сердце забилось с такой силой, словно хотело выскочить из груди и оказаться в домике прекрасной Эомики раньше хозяина.
   Ошалело выпучив глаза и потеряв всякое соображение, Нук толкнул дверь. Волоча сумку, он вошел в сумрак небольшой прихожей. В ней совершенно неуместно пахло сыростью нежилого помещения.
   - Начнем, - сказал Нук дрожащим голосом, пытаясь возбудить в себе вчерашние чувства.
   - И закончим, - вдруг услыхал он насмешливый голос, и чьи-то руки выдернули у него сумку.
   - Отдай! Отдай! - завопил Нук, наугад махая руками.
   Но тут руку перехватили, больно заломили в кисти, и тот же голос очень спокойно предложил:
   - А теперь выйдем на свежий, очень полезный воздух.
   Его вытолкнули на улицу. У подъезда стоял полицейский автомобиль, из тех, которые придаются медицинской службе. На его дверце мирно соседствовали медицинская эмблема - белокрылая птица, несущая в клюве скорлупу с живой водой и эмблема полиции - меч в обрамлении дубовых листьев.
   Через раскрытую дверцу на него рассеянно посматривал врач в распахнутом халате.
   - Урожайный день, - сказал он тому, кто вел Нука. - Девятый эомикист.
   - Пустите меня, - неожиданно тонким и жалобным голосом попросил Нук. Я же ничего не сделал.
   - У меня скоро все нейролептики закончатся, - заметил врач, исчезая в салоне.
   - Заходи, - рослый полицейский в выцветшей голубой рубахе толкнул Нука в спину, и тот неуклюже полез внутрь, постанывая от боли в руке.
   - Я не хотел, - заскулил Нук. - Я бы никогда не решился взорвать этот замечательный дом.
   - Какой дом? - переспросил вошедший следом полицейский. - Ах, вот этот. Не дом это, дружок. Бутафория одна. Чтобы вы собирались к одному месту. Так вас легче вылавливать. В этом доме одна только прихожая и есть. Таких, как ты, ревнивцев-мстителей мы вылавливаем в день до десяти человек.
   - Где же, где живет прекрасная Эомика? - спросил Нук со жгучим любопытством.
   - Нигде,- с усмешкой отвечал врач, подняв шприц и легким нажатием на поршень выдавливая воздух.
   Заметив ошеломленное выражение на лице Нука, он пояснил:
   - Нигде не живет, потому что нет ее на свете и не было. Эомика собирательный образ, синтезированный центральным компьютером на основе женского идеального образа десяти тысяч среднестандартных мужчин.
   - Эомика! Эомика!'! - вдруг закричал Нук и, хрипя, стал рваться из рук полицейского.
   Лицо у него побагровело, глаза выпучились. Вырваться из рук полицейского Нук не мог, и тогда он начал биться головой о стенку машины. Но стенки были покрыты мягкой обивкой.
   И тут Нук почувствовал, как в руку ему впилась игла. Почти сразу же ноги его подкосились, голова упала на грудь, и странное безразличие ко всему овладело им. А потом он уснул.