Анджей Збых
Осада

1

   Шел снег с дождем, бушевал шторм. Клос поднял воротник плаща и прибавил шагу. Кругом было тихо. Двери домов заперты, окна наглухо закрыты. Девушка со знаком «П» на рукаве плаща пробежала по тротуару и скрылась в подъезде. Послышался хрипловатый голос из мегафона:
   – «Ахтунг, ахтунг… Комендант полиции и СС города Тольберга приказывает; завтра, 18 марта 1945 года, женщины с детьми до пятнадцати лет должны прибыть в шесть утра в порт. Повторяю…»
   «Решили эвакуировать город… – усмехнулся про себя Клос. – Думают удержать? Надолго ли?» Советские и польские войска прорвали Поморский вал. Седьмого марта польские солдаты вышли к Балтике, хотя приморские города все еще удерживают немцы. Используя заранее подготовленную систему укреплений, гитлеровцы упорно сопротивляются. Гиммлер запретил даже думать о капитуляции. Значит, и этот город, как и многие другие, придется брать с боем. Клос понимал, что и его ожидает еще немало испытаний.
   Посмотрел на часы. Через десять минут он должен докладывать командующему обороной Тольберга полковнику Броху о разработанных им мероприятиях.
   А вечером он снова вернется на Кайзерштрассе, где в подвале разрушенного во время налета каменного дома его ждет радист, сержант Косек, заброшенный в тыл немцам неделю назад, когда польская дивизия подошла к Тольбергу. Радист ежедневно выходил на связь. Таким образом все приказы Броха становились известны польскому командованию.
   В адъютантской Броха Клос застал штурмбанфюрера. Бруннера, который сообщил, что полковник появится через несколько минут, а за это время они, Бруннер и Клос, смогут спокойно поговорить. Он угостил Клоса сигарой и подошел к большому плану города, висящему на стене. Клос внимательно наблюдал за штурмбанфюрером: военные дороги не раз сводили его с Бруннером. Клосу всегда удавалось перехитрить врага. Но никогда, даже в последние минуты борьбы, нельзя расслабляться, терять бдительность.
   – Дела неважные, – сказал наконец Бруннер.
   – Да, неважные, – подтвердил Клос.
   Бруннер подошел к окну, встал спиной к Клосу: он не хотел, чтобы капитан видел его встревоженное лицо.
   – Что ты собираешься делать? – тихо спросил он Клоса.
   – Ничего. А ты, Отто?
   – Не желаешь раскрывать свои карты? – Бруннер старался говорить спокойно. – Уже завтра морская дорога может быть блокирована. Суда, которые выйдут из порта в море рано утром, видимо, будут последними.
   – Возможно… – Клос не хотел высказываться определеннее, опасаясь провокации.
   Штурмбанфюрер резко повернулся.
   – Ну и что? – спросил он. – Пойдем – как бараны на убой…
   – Боишься?
   – А ты? Может быть, хочешь сказать, что не боишься, Клос?
   – Собственно говоря, чего ты хочешь, Отто?
   Видимо, Бруннер что-то задумал, но ему необходима помощь. Однако почему он обратился именно к нему, Клосу? И что он, Клос, должен ответить? Какую позицию занять в этой небезопасной игре? Сообщника Бруннера? Или лояльного немецкого офицера?
   Штурмбанфюрер молчал, внимательно глядя на Клоса.
   – У меня отличная идея, – сказал наконец Бруннер.
   – Какая?
   – Подожди… – Бруннер, видимо, еще что-то взвешивал. – Запомни, Клос, что я не люблю шуток. Я наблюдаю за тобой уже давно. И подумал как-то: а не стоит ли покопаться в твоем прошлом?..
   – Это меня не тревожит. Можешь копаться сколько угодно. И скажи своему Груберу, чтобы прекратил следить за мной…
   – Значит, об этом тебе известно… Не обижайся, Ганс. Предлагаю мир, а не войну…
   – Говори прямо, чего ты хочешь.
   – Это весьма сложное дело, дорогой Ганс… Ты слышал что-нибудь о профессоре Гляссе?
   – Глясс? Конечно слышал. Известный физик, кажется, живет здесь, в Тольберге. Он проводил какие-то научные опыты и руководил заводом, где изготовлялись основные части пульта управления Фау-1 и Фау-2. – Клос был достаточно осведомлен о деятельности Глясса. Но с какой целью Бруннер заговорил о нем? Если это не провокация, то дело представляется весьма интересным. – Да, я слышал о Гляссе, – повторил Клос. – Так в чем же дело?
   Но этого он не узнал: вошел полковник Брох и пригласил их в свой кабинет.
   Командующего обороной Тольберга Клос знал так же хорошо, как и Бруннера. Когда-то они вместе воевали на Восточном фронте. Войну с Советским Союзом Брох считал безумием. «Это закончится трагично», – говорил он, выпив, в кругу друзей. Брох был кадровым офицером вермахта, незаурядным военным специалистом и безупречно выполнял каждый приказ сверху. Его сухощавое лицо казалось сейчас, когда он стоял за письменным столом в своем кабинете, почти безжизненным. Сухо и равнодушно он сообщил Бруннеру и Клосу, что Гиммлер категорически приказал: ни шагу назад.
   – Танковые части противника, – продолжал он столь же сухо, – вышли на шоссе, ведущее в Штеттин, и, таким образом, последняя дорога на запад оказалась перерезанной. Остался только морской путь, по крайней мере, пока еще остался. Эвакуация должна продолжаться во что бы то ни стало.
   Бруннер и Клос доложили обстановку в городе. Штурмбанфюрер, как руководитель местных отрядов СС и полиции, сообщил, что в городе царит полный порядок. Расстреляно двадцать мужчин, которые пытались пробраться на отплывающее судно. Все они были годны к службе в армии, но, видимо, уклонялись от мобилизации. Были расстреляны две женщины, пытавшиеся посеять панику среди жителей города.
   В ответ Брох только кивнул.
   Послышался грохот артиллерийских залпов. Завыла сирена. От близких взрывов зазвенели стекла в окнах. Брох присел к письменному столу, протянул офицерам сигареты. Он не намеревался спускаться в укрытие, не теряя времени приступил к рассмотрению плана эвакуации населения.
   – Гражданское население города меня меньше всего интересует, – сказал Бруннер. – Самое важное – это завод.
   – Да, конечно, – подтвердил Брох, – но необходимо установить какой-то порядок. Женщины и дети…
   – Хорошо, я этим займусь…
   – Вы, Бруннер, займетесь заводом, – бросил сухо полковник. – Мы имеем строгий приказ рейхсфюрера: эвакуировать все станки и оборудование. И обеспечить, чтобы профессор Глясс был благополучно доставлен в порт на первое же отплывающее судно.
   – Отряды СС ночью окружат порт… – начал Бруннер.
   – Нет. Охраной порта займутся солдаты вермахта! – твердо сказал Брох.
   Их взгляды на миг встретились и разошлись. Клос подумал, что Бруннер запротестует, но штурмбанфюрер только пробормотал:
   – Как вам будет угодно, господин полковник.
   – Вы отвечаете за завод и за профессора Глясса, – заключил Брох. – На этом все.
   Бруннер многозначительно посмотрел на Клоса. Но и без этого Клос уже начал понимать, что к чему. Снова завыла сирена, а через несколько минут заговорила артиллерия. Брох открыл окно, в комнату ворвалось:
   – «Ахтунг, ахтунг! Все мужчины от 15 до 60 лет обязаны сегодня явиться в комендатуру города».
   – Что вы, господин полковник, намереваетесь с ними делать? – спросил Клос.
   Брох удивленно посмотрел на него.
   – Фольксштурм, – ответил он, закрывая окно. – Всех отправлю к каналу. Там наиболее уязвимое место обороны. Настоящая дыра.
   «Ведь ты же считаешь себя честным немцем, – подумал Клос, – а посылаешь стариков и детей на верную гибель. Во имя чего? Чтобы удержать город еще один день?»
   – С военной точки зрения… – начал было Клос.
   – Знаю! – внезапно оборвал его Брох. – Ну и что из этого, господин капитан?
   – Ответ напрашивается сам собой, – спокойно сказал Клос.
   – Нужно ли сейчас об этом говорить? – сухо возразил полковник. И добавил уже другим тоном: – Мы не можем ничего сделать. Имеем строгий приказ. Неужели вы, капитан, не понимаете? Каждый из нас может думать что хочет, но это не имеет никакого значения. Главное – «приказ. Я доложил рейхсфюреру, что оборона города, по моему мнению, нецелесообразна. Рейхсфюрер назвал меня пораженцем. Я вынужден оборонять город любыми средствами, выполняя мой солдатский долг. В этом случае я не несу никакой ответственности. Никакой! – повторил он и умолк, как будто ожидая поддержки со стороны Клоса. – Пожалуй, нам больше нечего сказать друг другу, – заключил он после некоторого молчания. – Я ожидаю донесения о положении на пятом участке обороны. Что нам известно о противнике, действующем в направлении канала?
   Клос подумал, что необходимо как можно быстрее использовать эту брешь в обороне. И обязательно продолжить беседу с Брохом, но только при других обстоятельствах…

2

   Сержант-радист Косек, круглолицый, курносый, крепко сложенный паренек, великолепно устроился в подвале разрушенного дома. Среди старой мебели, сваленной в кучу, он разыскал стол, два стула и даже кресло-качалку, соорудил себе топчан.
   – Есть такое твердое армейское правило, – объяснял он Клосу, – устраиваться на каждом новом месте постоя как у себя дома. Конечно, только в том случае, когда известно, что через час или два никуда дальше не двинешься. Я, пан капитан, уже не раз был командиром отряда связистов и знаю, что к чему…
   Клосу казалось, что сержант Косек недооценивает той серьезной опасности, которая постоянно грозит ему в этом подвале, откуда он каждый вечер посылает в эфир: «Висла», «Висла», я – «Искра». Перехожу на прием». Усиленные патрули жандармов кружили по соседним улицам, немецкий пеленгатор мог в любое время обнаружить местонахождение радиостанции. Но на лице Косека не заметно было и тени беспокойства.
   Вечером, когда Клос спустился в подвал, сержант немедленно подал ему уже расшифрованную радиотелеграмму.
   Задание было сформулировано просто, но в действительности являлось чрезвычайно сложным для выполнения: приостановить демонтаж завода и во что бы то ни стало предотвратить эвакуацию профессора Глясса. Кроме того, сообщалось, что сын профессора, обер-лейтенант Глясс, на Висле был взят в плен и находится в лагере военнопленных.
   Как в сложившейся ситуации приступить к выполнению задания и выполнимо ли оно вообще?
   Уже несколько дней Клос искал возможность проникнуть на завод, но все безуспешно. Он не мог найти даже предлога, чтобы поточнее обследовать территорию этого секретного предприятия. Капитан стоял около небольшого зарешеченного окошка, выходящего во двор, и тщетно пытался найти правильное решение. Кругом царила тишина, на город опускались сумерки…
   – Долго мы еще будем здесь, пан капитан? – спросил сержант.
   – Сегодня мы уходим отсюда, – ответил Клос не поворачиваясь.
   И вдруг он увидел девушку. Она была в расстегнутом плаще с опознавательным знаком «П» на рукаве. Видимо, она долго бежала, потому что дышала тяжело хватая воздух открытым ртом. Внезапно девушка остановилась, увидела табличку с надписью: «Осторожно! Мины!», которую для предосторожности повесил Клос, и потом не раздумывая бросилась к двери, ведущей в подвал… Через несколько секунд во дворе показался эсэсовец. Он тоже на миг оторопел, увидев табличку, но все-таки побежал за девушкой.
   Сержант посмотрел на Клоса. Капитан кивнул ему вытащил из кобуры пистолет и снял с предохранителя. Косек приоткрыл дверь, в руке он держал десантный нож. Коридор подвала был узкий и длинный. Девушка бежала, спотыкаясь в темноте. Когда она оказалась около двери их убежища, Косек схватил ее за руку и втолкнул внутрь подвального помещения. Она упала на пол. Эсэсовец увидел Косека, но не успел даже крикнуть. Клос только услышал звук падающего на цементный пол тела.
   Клос и Косек наклонились над потерявшей сознание девушкой. Клос был сильно расстроен.
   Неожиданно прибавилась еще одна забота. Мало того, что необходимо сменить место пребывания радиста, теперь придется тянуть за собой и эту девчонку! Если бы она была надежной, то можно было бы выпустить ее отсюда и не подвергать себя излишнему риску. Но как узнать, кто она?
   Тем временем девушка пришла в себя.
   Она огляделась вокруг, увидела автомат, лежавший на стуле, двух мужчин в немецкой форме и в страхе закрыла глаза.
   – Не бойся нас, – проговорил сержант, – и успокойся. Так откуда же ты?
   – Из Варшавы, – прошептала она тихо.
   – Где работаешь?
   – У профессора Глясса.
   Это было невероятно…
   Нелегко преодолеть недоверие Барбары Стецка (так звали девушку), ничего не говоря о себе и ничего не объясняя. Но Клосу в конце концов удалось убедить ее, что перед ней поляки «с той стороны». Сначала она объяснила, почему ее преследовал эсэсовец. Жена профессора Глясса послала ее в аптеку. Когда она добежала до центральной площади, завыла сирена, и она увидела наши самолеты – последние слова она особенно подчеркнула. Переждала налет в подъезде, а когда вышла, увидела на тротуаре листовки. На улице никого не было, и она подняла одну из них. Листовки на польском и немецком языках призывали местное население прекратить бессмысленное сопротивление… Она решила собрать их побольше, чтобы потом пронести на завод. И тут ее заметил эсэсовец. Убегая от него, она свернула на Кайзерштрассе, увидела этот разрушенный дом…
   – Мне уже пора возвращаться, – забеспокоилась девушка. – Госпожа Глясс очень мнительная, во всем меня подозревает.
   Чтобы принять окончательное решение, Клос хотел знать как можно больше подробностей о работе и быте профессора Глясса. Барбара отвечала с удивлением, не понимая цели этих вопросов. Когда Клос спросил о заводе, она на миг заколебалась.
   – Послушай, девушка, – обратился к ней сержант, – ты догадываешься, для чего мы здесь? Хочешь нам помочь?
   Она утвердительно кивнула головой и начала говорить:
   – На заводе работают поляки, французы, русские, югославы… Никто из них не имеет права покидать лагерных бараков. Я многих из них знаю, знакома и с вахтерами, потому что довольно часто бываю на заводе: фрау Глясс посылает меня с поручениями к своему мужу. – Девушка рассказала Клосу о существующей на заводе нелегальной организации.
   Возникал план операции, в которой Барбара Стецка должна была сыграть не последнюю роль…

3

   Профессор Глясс с грустью наблюдал, как рабочие со знаками «П» и «Ост» на рукавах комбинезонов демонтируют оборудование завода. Перед войной на этом заводе выпускались радиоприемники, теперь он стал одним из важнейших предприятий военной промышленности. Это он, Глясс, разработал уникальную схему выпускаемой продукции и в своей лаборатории испытывал новые модели ракет. И вот теперь завод эвакуируют. Успеют ли? Ему казалось, что рабочие делают все слишком медленно, что они не успеют подготовить к отправке даже наиболее ценные станки. Безусловно, приказ об эвакуации следовало отдать раньше. Он сказал об этом Бруннеру, когда тот пришел к нему в кабинет.
   – В половине четвертого я пришлю за вами грузовики, – сообщил Бруннер.
   – Я не успею к этому времени подготовиться, – ответил Глясс, не глядя на гестаповца. Он презирал таких людей, как Бруннер, но старательно это скрывал.
   – Вы должны успеть, господин профессор. А что не успеем эвакуировать, то уничтожим.
   – Вы хотите уничтожить завод?
   – Конечно. Все поднимем в воздух. А вы думали, что оставим полякам?
   Это заявление Бруннера грубо напомнило Гляссу о жестокой действительности. До этого профессор все еще считал, что положение не столь катастрофично.
   – Что будет с рабочими завода? – спросил он.
   – О ком это вы, профессор? Об этом сброде? Я сам займусь ими…
   – И все же я хотел бы знать, – настаивал Глясс. На самом деле это была чистейшая ложь, ему совершенно безразлично, что с ними произойдет, он только хотел заранее снять с себя ответственность…
   Бруннер усмехнулся:
   – Вам, профессор, следует больше думать о станках. Да и о себе тоже. Вы один из тех счастливчиков, которых мы обязаны эвакуировать. Прошу вас, господин Глясс, вовремя подготовить к эвакуации всю научную и техническую документацию и немедленно сжечь то, что не сможете взять с собой. – Штурмбанфюрер погасил в пепельнице недокуренную сигарету и вышел из кабинета.
   Начальника отдела энергетики завода, инженера Альфреда Кроля, он застал в дежурке, когда тот через усилитель передавал распоряжения рабочим.
   – Повторяю, – говорил Кроль, – что иностранным рабочим запрещено покидать предприятие без специального разрешения. Каждый самовольный выход будет считаться побегом. Напоминаю, что югославский, рабочий Христо Третнев за попытку к побегу был вчера приговорен к смерти. – Кроль выключил микрофон.
   Бруннер усмехнулся и кивнул ему одобряюще.
   – Все в порядке, инженер Кроль, – сказал он. – Об этом следует им повторять неустанно.
   Кроль с трудом встал: два месяца назад в полевом госпитале под Минском ему ампутировали правую ногу и он еще не привык к протезу. Бруннер, конечно, знал о нем все: и то, что Кроль получил Железный крест за битву под Москвой, и то, что он не вступил в ряды национал-социалистской партии, и то, что у его двоюродного брата, работающего на этом же заводе, мастера Кроля, мать полька; Но, несмотря на это, необходимо было относиться к инженеру Кролю с достаточным уважением и одновременно держать его крепко в руках. Сейчас он был нужен, очень нужен.
   – Вы закончили минирование завода?
   – Так точно, – ответил Кроль. И добавил: – Я выполнил приказ.
   – А теперь внимательно выслушайте меня: в половине четвертого прибудут грузовики.
   – Так рано?
   – В половине четвертого. – Бруннер посмотрел на часы. – До этого необходимо вооружить всех немцев, работающих на заводе. Оружие уже доставлено. Все они должны будут выехать на грузовиках в порт.
   – А иностранные рабочие?
   – Вы что, господин Кроль, шутите? Почему вас беспокоит судьба этих людей? – удивился Бруннер.
   – Я работал вместе с ними. И многие из них хорошие специалисты.
   – Ну хватит! – резко оборвал его Бруннер. – Все они останутся здесь.
   – Не понимаю…
   – Скоро все поймете. Только без глупостей. Здесь фронт, Кроль, а вы знаете, что на фронте приказы выполняются беспрекословно.
   – Да, знаю. – В дверях он обернулся. – Это все? – недовольно спросил он.
   – Все. Ключ от склада с оружием у начальника охраны завода.
   – Знаю.
   Бруннер покинул завод, а Кроль, опираясь на трость, пошел по заводскому цеху, вдоль станков, подготовленных к демонтажу. Он старался не смотреть на рабочих, даже прибавил шагу, хотя это удавалось ему с трудом. Он чувствовал на себе их пристальные взгляды, его охватывал страх, ненависть, жалость. Эти люди погибнут, и их смерть отяготит его совесть. В сущности, он не жалеет их. Просто не хочет лишних неприятных воспоминаний. В конце цеха, около выключенного пульта управления, отгороженного от машинного отделения стеклянной стенкой, он увидел своего, двоюродного брата Яна Кроля. Они не любили друг друга, но между ними существовала родственная связь, которую они не хотели или не умели порвать. Поэтому не было ничего удивительного в том, что их судьбы складывались по-разному. Альфред окончил военное училище, Яна исключили из университета. Альфред стал офицером и пошел на фронт, Ян был рабочим, позднее мастером на тольбергском заводе. Он стал осторожнее, все реже говорил о своем польском происхождении. Профессор Глясс отозвал его из армии как ценного специалиста.
   Ян Кроль был широкоплечим, высоким мужчиной, с седеющими волосами. Он набивал свою трубку, когда в дверях пульта управления появился Альфред.
   – В половине четвертого прибывают грузовики, – сказал он.
   Ян предложил Альфреду присесть.
   – А что будет с ними? – спросил Ян, указывая на рабочих.
   – А как ты думаешь? – в свою очередь спросил инженер. – Их эвакуируют? Иди разрешат им остаться здесь?
   – Третьего выхода нет.
   – Нет, есть! – Альфред неожиданно зло рассмеялся. Чего он достиг за годы войны? Только потерял ногу, а каждый гестаповец называет его холуем. И он сделал то, чего раньше никогда бы себе не позволил: рассказал Яну, что ожидает рабочих завода.
   Ян побледнел:
   – Что ты сказал?.. Неужели они совершат это преступление? – почти беззвучно прошептал он.
   – Не знаю, – спокойно ответил Альфред, и вдруг его охватил страх. Как он мог об этом рассказать? Именно ему, Яну! – Слушай, Ян, – тихо проговорил он, – это не наше дело. Еще осталось несколько часов… Прошу тебя, никому об этом ни слова… – Ян молчал. – Почему ты так смотришь на меня? Ну скажи хоть что-нибудь!.. – Альфред терял самообладание. – Я не преступник, я честный офицер…
   – А что будет с тобой завтра? Или через два дня? Выдержишь? – спросил наконец Ян.
   – Не знаю.
   – Я тебя спрашиваю, выдержишь ли ты? Ты видел их преступления раньше и видишь сейчас. Война проиграна, и немцы за все должны будут ответить.
   – Немцы?! – крикнул Альфред. – Какие? Я? Ты? Почему я? Я был только офицером! Ко мне тоже не было доверия – они всегда напоминали мне о твоих польских родственниках…
   – Я мешал твоей карьере?
   – Да, мешал.
   – А теперь послушай! – Ян набил трубку и закурил. – Слушай внимательно. Ты просто тряпка, дрянь…
   Альфред вскочил с места.
   – Сядь. Хочешь выжить? Конечно хочешь… Но если даже и выживешь, то после того, что здесь произойдет, тебя найдут везде, понимаешь?
   – Никто меня не будет искать.
   – Нет, будут, ты глубоко ошибаешься. Но я могу дать тебе шанс…
   – Ты что, в уме? Кто ты такой?
   – Да, могу. Хотя мне лично от тебя ничего не нужно. Речь идет только о тех, кого хотят уничтожить.
   – Что ты хочешь от меня? – спросил с тревогой Альфред.
   – Ты должен принести мне схему минирования завода.
   – Я этого не сделаю.
   – Подожди, не спеши с ответом. Скажи, в котором часу немцы, работающие на заводе, получат оружие и где это оружие сейчас находится?
   – Я ничего тебе не скажу. Я ухожу. – Альфред схватил свой костыль и заковылял к выходу.
   – Остановись и подумай. Ты всегда успеешь уйти… – И Ян спокойно добавил: – Я хочу спасти тебя, Альфред. Я всегда считал, что ты вообще-то порядочный человек. Ты можешь мне ничего не говорить.
   Заметно волнуясь, Альфред стучал костылем по полу:
   – Что ты намерен делать?
   – Не знаю. Может быть, ничего.
   – Неравноценный обмен – я даю тебе все, а ты…
   – Я тоже дам тебе кое-что. Я видел списки на эвакуацию. Ты в них не включен. Профессор Глясс не считает тебя ценным специалистом. Ты только простой инженер-электрик…
   – Это ложь! – вспыхнул Альфред.
   – Это правда. Ты остаешься здесь… Понимаешь, что это значит?
   Воцарилась тишина.
   – Хорошо, – сказал наконец Альфред. Он тяжело опустился на стул около пульта управления. – Минирование завода уже закончено. Достаточно только соединить контакт в сейфе профессора Глясса, чтобы через три минуты произошел взрыв.
   – Кто должен это сделать?
   – Не знаю. Ему еще останется три минуты, чтобы покинуть территорию завода.
   – Тебе прикажут это сделать, и ты не успеешь спастись… Ну а что с оружием? – деловито спросил Ян.
   – Оружие хранится на складе у начальника охраны завода. В два сорок пять оно будет роздано тем немцам, которые считаются надежными.
   …Тяжелые корпуса станков уже были сняты с цементных оснований. Два инженера в форме гитлеровской партии, Кох и Струдель, следили за приготовлением очередного транспорта и поторапливали рабочих. Глухие удары молотков сливались с криком, доносившимся из мегафонов.
   Мастер Кроль, медленно идя по цеху, отыскивал в толпе тех рабочих, с которыми должен был поговорить. Поляк Станислав Огнивек, русский Толмаков, француз Пауль Левон… Эти люди были руководителями тайной организации, созданной два месяца назад на заводе. Началось все с простых приятельских отношений между этими людьми, с долгих вечерних бесед в бараке. Постепенно подобрали и других рабочих, на которых можно было положиться, и начали действовать; организовывали саботаж на заводе, побеги иностранным рабочим. Было нелегко… Профессор Глясс создал очень точный технический контроль, лагерь усиленно охранялся. Однако многие детали, изготовленные на заводе в Тольберге, шля в брак, в металлолом.
   Станислав Огнивек перед войной был студентом политехнического института в Варшаве, Толмаков, уже пожилой человек, когда-то работал на одном из киевских заводов, а Левон был рабочим из Лиона. Но, несмотря на разницу в летах, различное образование и национальность, они отлично понимали друг друга.
   Кроль нашел их среди рабочих, подозвал к себе.
   – Вы все трое, – сказал он – пойдете со мной.
   – Зачем вы их забираете? – спросил Струдель.
   – Разобрать часы в помещении пульта управления.
   – Тогда все в порядке, – махнул рукой немец.
   Ян проинформировал их точно и кратко. Все были готовы к тому, что услышали, неоднократно обсуждали подобную возможность, хотя в глубине души верили, что ваши войска подойдут быстрее, чем немцы успеют эвакуировать завод.
   – Что мы можем сделать, – вздохнул Левон, – погибнем ни за что…
   – А ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и ничего не делали? Шансов на успех у нас мало, но попробовать стоит, – сказал Огнивек.
   Кроль и Толмаков были такого же мнения. Приземистый лысеющий Толмаков заявил, что нужно заняться конкретными делами, а не философствовать.
   План действий был достаточно ясен: Огнивек, окончивший перед войной школу младших офицеров и поэтому считавшийся среди них военным специалистом, взял на себя руководство всей операцией. Точно в два сорок, то есть за пять минут до раздачи немцам оружия, он с двумя помощниками обезоружит начальника охраны завода и заберет у него ключи от склада. Двадцать пять человек под командованием Толмакова возьмут со склада оружие, затем изолируют немцев, работающих в подвальных помещениях завода. Левон и его французские товарищи должны будут обеспечивать операцию Огнивека и заняться неорганизованными рабочими, чтобы не допустить паники.