Страница:
— Монаха убили? — взволнованно спросила старая королева.
— Как раз сейчас убивают! — ответил Руджьери.
Астролог покинул королевские покои, вернулся к себе на чердак и принялся за работу — спал Руджьери не более двух-трех часов в день. Итак, астролог расположился за столом и продолжил свои исследования, прерванные давешним появлением Екатерины. Через несколько минут он уже забыл и о ней, и о короле Генрихе III, и уж тем более о несчастном монахе Жаке Клемане, к которому только что сам привел убийц.
Итак, Сен-Малин, Шалабр и Монсери проскользнули через конюшню и вышли во двор. Застекленную дверь они заметили сразу же: сквозь нее сочился свет. Все трое поднялись по деревянной лестнице. У них давно вошло в привычку шагать бесшумно, так что им удалось подняться наверх, не выдав своего присутствия: деревянные ступеньки ни разу не скрипнули.
Шалабр осторожно, очень осторожно, попытался приоткрыть дверь, но ее, похоже, заперли изнутри на задвижку. Убийцы приняли решение мгновенно, не сговариваясь: навык у них был. Шалабр, разбив локтем стекло, протянул руку и отодвинул засов, и все трое в мгновение ока ворвались в комнату с высоко поднятыми кинжалами.
— Что за странная манера являться к людям в гости? — ошеломил их чей-то насмешливый голос.
— Господин де Пардальян! — хором произнесли растерявшиеся убийцы, застыв от изумления:
— Ну да, господа, а что такое? Может, вы взбесились? Тогда, извините, но я вас сейчас же вышвырну в окно. А, может, вы заглянули ко мне поболтать и выпить? Тогда прошу за стол, прикончим вместе эту бутылку божанси…
Шалабр, Сен-Малин и Монсери продолжали стоять, тупо уставившись на Пардальяна. А за столом, рядом с шевалье, сидели герцог Ангулемский и еще один, неизвестный убийцам, гость.
Никто из сотрапезников даже не встал, лишь шевалье, сидевший к двери спиной, повернулся на своем табурете лицом к троим приятелям.
Итак, прямо перед посланцами короля Генриха оказался Пардальян, слева — герцог Ангулемский, справа у стены стояла железная кровать, а на противоположном конце стола сидел незнакомец, на которого и воззрились трое убийц. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, Шалабр, Сен-Малин и Монсери поклонились, однако же кинжалов из рук не выпустили.
Первым заговорил Сен-Малин:
— Господин де Пардальян, простите, что мы ворвались к вам, но мы вовсе не вас рассчитывали здесь найти… и, возможно, присутствующий здесь святой отец мог бы нам кое-что сообщить о человеке, которого мы ищем…
— А кого вы ищете? — спросил монах; Пардальян же в это время знаком дал понять герцогу Ангулемскому, что надо быть настороже.
Монаху ответил Монсери:
— Мы ищем некоего якобинца, повинного в том, что он замышлял убийство Его Величества короля… зовут его Жак Клеман…
— А что вам от него нужно? — зловеще улыбаясь, продолжал монах.
— Ничего… — сказал Шалабр. — Мы хотим лишь познакомить его с нашими кинжалами… Одарим его тремя ударами: один во имя Отца, другой во имя Сына, а третий — во имя Духа Святого… Монах — человек Божий, и мы отнесемся к нему с должным уважением…
Ярость клокотала в голосе Шалабра. Сидевший на противоположном конце стола медленно встал и необычайно спокойно произнес:
— Жак Клеман перед вами!
Трое кивнули, а Сен-Малин обернулся к шевалье де Пардальяну:
— Сударь, скажите, вы верный и преданный слуга Его Величества?
— Видите ли, господа, — очень искренне ответил шевалье, — когда как, день на день не приходится… Вот сегодня, например, я проявил исключительную верность и преданность: я проводил короля до собора, иначе с ним приключилось бы несчастье… Подтвердите, святой отец… — обратился он к монаху.
— Подтверждаю! — произнес Жак Клеман.
Трое забияк ошеломленно переглянулись.
— И вчера ночью, — продолжал Пардальян, — я также выказал себя истинным слугой короля: уговорил отложить смерть Его Величества, чтобы король Генрих не пал от удара кинжалом уже сегодня… Подтвердите, святой отец!
— Подтверждаю! — повторил монах.
— Ну а сейчас? — спросил Монсери.
— Сейчас, в эту самую минуту, — раздраженно перебил приятеля Шалабр, — вы достаточно преданны королю, чтобы позволить нам выполнить то, что поручил Его Величество: убить монаха Жака Клемана? Извольте высказаться прямо! Но учтите: советую нам не мешать! Иначе мы вас атакуем…
— А вот советы мне давать не стоит… — спокойно заметил шевалье. — Я всегда сам принимаю решения; так я поступил вчера, так поступлю и сегодня… Вчера я почел за благо отвести от короля руку с зажатым в ней кинжалом, а сегодня я сочту за благо отвести руки тех, кого Генрих III послал убивать. Все-таки одной жизнью меньше будет на совести у Его Величества. Господа, пока я жив, ни один волос не упадет с головы моего гостя Жака Клемана, монаха якобинского монастыря!
Пардальян вскочил, его примеру последовал Карл Ангулемский, и оба обнажили шпаги.
Дворяне Генриха III также вытащили оружие, вот-вот должны были скреститься клинки, но слова Сен-Малина остановили атаку:
— Подождите, господа!.. Учтите, шевалье, мы поднимем такой шум, что сюда сбежится полгорода. Господин де Крийон на каждой улице поставил патрульных. Неважно, кто из нас победит, в любом случае вас, шевалье, арестуют… Мне вас просто жаль… Одумайтесь, еще есть время…
— Ваши слова исполнены глубокого смысла! — произнес шевалье и опустил шпагу.
— Слава Богу, вы, кажется, проявляете достойное благоразумие…
— Конечно, ведь я намерен с рассветом покинуть Шартр и не имею ни малейшего желания сидеть здесь в тюрьме… Так что, господа, драться я с вами не буду… разве что вы поставите меня в такое положение, что я буду вынужден вас убить… но мне этого очень бы не хотелось…
— Значит, будем драться? — воскликнул Шалабр.
— О, нет! Помните, за вами долг? Вы должны мне две человеческие жизни. В уплату вашего долга я прошу жизнь господина Клемана… Итак, две трети того, что вы мне должны, вами уже возвращено…
С этими словами Пардальян убрал в ножны шпагу и спокойно сел за стол: он был уверен, что трое приятелей сдержат слово.
Шевалье не ошибся. Трое убийц, без колебаний обрекавшие людей на смерть, были в своем роде людьми чести. Сколь неожиданными ни оказались слова Пардальяна, все трое тут же убрали оружие… Они кипели от негодования и ярости, но слово нарушить не могли.
— Монах! — процедил сквозь зубы Шалабр. — Благодари Небо, что между нами и тобой встал тот единственный в мире человек, кто мог тебя спасти. Одно его слово — и мы вложили кинжалы в ножны…
— Господин де Пардальян, — напомнил Монсери, — вы уже получили от нас две жизни!
— Одна еще за вами! — заметил шевалье.
— Будем рады, если эта единственная и последняя жизнь окажется вашей! — заключил Сен-Малин.
Пардальян покачал головой, улыбка мелькнула на его губах, и ответил он как-то странно, видимо, вслушиваясь в собственные мысли:
— Если мне придется просить вас сохранить лишь мою собственную жизнь, значит, дела будут обстоять хорошо, просто прекрасно…
Убийцы уже собрались уходить, но шевалье остановил их:
— Минутку, господа! Я приглашаю вас выпить с нами!
— Ну разве что за здоровье короля… — согласился Сен-Малин.
— Право, господа, — заметил Пардальян, наполняя стаканы, — каждый из нас волен выпить, за кого пожелает. Я же поднимаю бокал за свое собственное здоровье и за здоровье всех присутствующих!
Приятели переглянулись и рассмеялись. Спустя мгновение подосланные убийцы весело чокнулись со своей несостоявшейся жертвой!
— Но кое-что все же следует прояснить, — прервал общее веселье Шалабр, — а именно: что мы скажем королю? Нельзя же заявить, что мы не нашли человека, которого искали… Астролог подвел нас прямо к вашим дверям…
— Тем более мы не сможем признаться, что при встрече с господином Клеманом лилась отнюдь не кровь, а вино в стаканы…
— Зная Его Величество… — добавил Сен-Малин.
— Зная Его Величество, — продолжил Монсери, — можно предположить, что наш рассказ о прекрасном божанси в гостинице «Крик петуха» испортит королю настроение. И наш повелитель будет не в духе до тех пор, пока не увидит нас болтающимися на виселице с пеньковой веревкой на шее…
— Господа, — вмешался Пардальян, — позвольте мне высказаться…
— Конечно, говорите, шевалье, — в один голос воскликнули все трое. — Советы такого человека, как вы, бесценны…
— Вот мой совет: избавьтесь от монаха Жака Клемана.
Карл Ангулемский с изумлением взглянул на Пардальяна. Что касается святого отца, то он и бровью не повел — даже не шевельнулся. Казалось, вся эта сцена не имела к нему никакого отношения. Жак Клеман смотрел перед собой мрачно и равнодушно, он никак не отреагировал на угрозы убийц, его не тронуло собственное чудесное спасение, и последнее, мягко говоря, неожиданное предложение Пардальяна он выслушал совершенно бесстрастно.
— Как! — воскликнул Шалабр. — Вы настолько великодушны, что отдаете святого отца в наши руки?
— Так мы можем с ним разделаться? — обрадовался Сен-Малин, и рука его потянулась к кинжалу.
— Не беспокойтесь, сударь, — заверил Монсери, — дело будет сделано чисто, вы и оглянуться не успеете…
— Нет, вы меня не так поняли… — улыбнулся шевалье.
Трое приятелей разочарованно вздохнули.
— Вы заблуждаетесь, господа… Рад бы вам услужить, но жизнь Жака Клемана по праву принадлежит мне, и я вам ее не отдам!
— Но вы же сами посоветовали нам от него избавиться?!
— Конечно, лучшего совета и не придумаешь. Я прекрасно представляю, что может произойти. Король, узнав, что монах жив, прикажет закрыть городские ворота и перевернет весь город. Вы окажетесь перед выбором: или навлечь на себя монарший гнев (а это прямая дорога на виселицу)… или найти и убить моего друга и стать клятвопреступниками и предателями; но вы так не поступите… тем более, что добиться своего вы сможете только через мой труп.
— И через мой тоже, — добавил герцог Ангулемский.
— Вы, конечно, правы, — вздохнул Шалабр. — Мы не намерены отступать от своего слова, но и болтаться на виселице тоже не хочется.
— Вот что я предлагаю, — продолжал шевалье. — Достаньте нам трех хороших коней и проводите до ближайших городских ворот. Пароль вы, конечно, знаете; с вашей помощью нас пропустят… И мы исчезнем… святой отец вернется в монастырь, вы о нем больше никогда не услышите, а королю скажете, что от Жака Клемана вы благополучно отделались.
— Клянусь Мадонной (как говорит королева-мать), совет не плох! — воскликнул Сен-Малин. — Что скажешь, Шалабр?
— Скажу, что так мы и поступим. Мы с Монсери отправимся за конями, благо в конюшне Его Величества хороших скакунов хватает, а ты, Сен-Малин, проводишь господина де Пардальяна.
В глазах шевалье промелькнула хитрая усмешка.
«По-моему, я неплохой дипломат! — подумал он. — Говорил же мне когда-то батюшка: удачное слово не хуже удачного удара шпаги. Господин де Пардальян-старший как всегда был прав… «
Шалабр и Монсери допили божанси и ушли. Сен-Малин остался в компании Пардальяна, герцога Ангулемского и Жака Клемана.
— Жаль, — заметил Сен-Малин, — что святой отец в рясе…
Жак Клеман вместо ответа снял рясу, свернул ее и бросил под кровать. Под монашеским одеянием у него оказалась дворянская одежда, правда, без шпаги. Зато на поясе у него красовался кинжал… тот самый, что передала ему женщина… нет, не женщина, а ангел небесный… тот самый кинжал, которым Жак Клеман должен был заколоть Генриха III… В таком наряде монах стал совершенно неузнаваем, его природному изяществу позавидовали бы многие придворные… Пардальян и Сен-Малин смотрели на Жака Клемана с вполне понятным изумлением.
Карл Ангулемский оставил на столе в качестве платы золотой экю, и все четверо бесшумно спустились во двор. Через несколько секунд они уже шагали по улице. Сен-Малин шел немного впереди.
— Знаете, что я думаю? — шепотом сказал молодой герцог Пардальяну. — По-моему, нас заманили в ловушку. Двое приятелей отправились за подмогой, и сейчас на нас набросятся человек двадцать…
— Не стоит оскорблять этих достойных дворян, — заметил шевалье. — Они на службе у короля Франции, а служба их состоит в том, чтобы убивать. Дело свое они знают, но поверьте, и слову своему не изменят.
Карл с сомнением покачал головой и руки с эфеса шпаги не убрал. Они подошли к воротам, и Сен-Малин знаком приказал остановиться. Минут пятнадцать они подождали, а потом заметили двух всадников. Герцог Ангулемский прошептал:
— Это они! Вы были правы!
Шалабр и Монсери подъехали верхом и еще одного коня привели в поводу. Они соскочили с коней, и Пардальян, герцог и Жак Клеман получили в свое распоряжение этих благородных животных. Шалабр подошел к офицеру, командовавшему охраной ворот, и что-то вполголоса сказал ему. Еще через минуту заскрипели блоки, опустился подъемный мост, и Шалабр крикнул:
— Прошу вас, господа!
Карл чувствовал, что сердце у него готово вырваться из груди. Все происходящее казалось молодому герцогу невероятным. Даже всегда бесстрастный Жак Клеман начал бормотать какую-то молитву. А Пардальян беззаботно улыбался:
— Господа, рад буду увидеть вас снова!
— Хорошо бы нам встретиться поскорей! — ответил ему Сен-Малин. — Когда, наконец, мы выплатим наш долг, я буду безмерно счастлив — ведь тогда ничто не помешает мне убить вас… пока вы живы, мы шагу ступить спокойно не можем!
— Горю желанием скрестить свою шпагу с вашей, — добавил Монсери, — иначе король отправит нас в изгнание.
— Постараюсь не разочаровать вас, господа! — заключил Пардальян. Последние слова прощания, и трое всадников выехали за городские стены Шартра. Шалабр то ли помахал, то ли погрозил им вслед… Через несколько минут шевалье, Жак Клеман и Карл Ангулемский уже неслись по парижской дороге. Итак, те, кого послали убить наших героев, сами помогли им выбраться из города.
…Всю ночь трое всадников скакали молча. На рассвете они свернули и заехали в деревню: надо было дать коням передохнуть. Они расположились в деревенском трактире.
— Здесь я с вами расстанусь, — сказал Жак Клеман.
— Поступайте, как хотите, — ответил шевалье. — Но стоит ли нам расставаться?
— Я должен вернуться в монастырь, — упрямо произнес монах. — Я покинул святую обитель лишь для того, чтобы выполнить веления Господа.
— Не столько Господа, сколько синьоры Фаусты! — проворчал Пардальян.
Жак Клеман продолжал, словно не слыша слов шевалье:
— Всемогущему было угодно, чтобы вы встретились на моем пути. Значит, час смерти для Валуа еще не пробил. Лишь один человек мог заставить меня отступить от задуманного, и человек этот вы, шевалье! Вас я и встретил. Я понял, что Господь дает царю Ироду еще несколько дней жизни… Я вернусь в келью и буду ожидать нового приказания Отца небесного. Уверен, ангел снова явится ко мне…
Слова Жака Клемана встревожили шевалье.
— Послушайте, — сказал Пардальян, — думаю вам стоит покинуть монастырь. Бросьте вы эти молитвы, бесконечное умерщвление плоти, расстаньтесь с кельей и с одиночеством. Вы совсем измучены да еще бесконечно поститесь, немудрено, что вас преследуют всякие видения, навевая вам мрачные мысли. Вы же молоды… вам надо жить, любить и быть любимым…
Жак Клеман смертельно побледнел, руки его задрожали.
А шевалье продолжал:
— Из вас получится отважный и благородный рыцарь… Вы узнаете простые человеческие радости… останьтесь со мной… ручаюсь, я вылечу вас…
— Нет, Пардальян! — монах упрямо тряхнул головой. — Начертанное в книге судеб должно свершиться. Раз Господь избрал меня для того, чтобы освободить землю от этого чудовища, от царя Ирода, значит, такова и воля моей матери, той, что столько страдала, столько плакала и умерла, проклиная имя Екатерины Медичи… Пардальян, голос матери ведет меня!
Шевалье задумался.
— Ну что ж! — произнес он наконец. — Вы избрали свой путь и пройдете по нему до конца… Ничто вас не остановит…
— Ничто! — эхом откликнулся монах.
— Но раз уж вы решились убить короля Франции… а вы ведь своего решения не измените?
— Короля уже не было бы в живых, если бы вы не сказали: «Мне Валуа пока нужен живым»… Я терпелив… я подожду…
— Поймите, — сказал шевалье, — мне король совершенно безразличен… Но я не хочу, чтобы смертью Генриха III воспользовался Гиз. Я уже вам все объяснил ночью.
— Понимаю… Если король умрет, герцог взойдет на французский престол… Пардальян, но, может, скоро наступит время, когда путь на трон будет Гизам заказан? И после смерти Генриха царствовать будет кто-то третий?..
— Ну, тогда мне все равно, как и когда умрет Валуа.
— Так вот, примите мою клятву, — медленно и торжественно произнес монах. — Пардальян, матерью моей клянусь, что не выну кинжала из ножен, пока ваша рука будет простерта над головой Валуа. Прощайте! Если вам когда-нибудь вспомнится монах из гостиницы «Крик петуха», то помолитесь за его душу!
С этими словами Жак Клеман вышел из трактира, вскочил в седло и поскакал во весь опор в сторону Парижа. Пардальян проводил его взглядом. Наконец облако пыли, поднятое копытами коня, рассеялось, и шевалье прошептал:
— Стало быть, теперь сын отомстит за мать… Екатерина Медичи победила Алису де Люс… Посмотрим, кто из сыновей окажется сильней: Генрих Валуа, король Франции, или Жак Клеман, монах-якобинец… Пусть судьба рассудит их…
Шевалье вздохнул, вернулся к столу и посидел вместе с Карлом Ангулемским в жалком трактире еще с час.
Сен-Малин, Шалабр и Монсери как ни в чем не бывало вернулись во дворец Шеверни. У них в особняке были собственные комнаты. Они как раз собирались туда проследовать, когда в коридоре внезапно возник астролог Руджьери.
— Добрый вечер, господа! — обратился к ним астролог.
— Добрый вечер, господин де Руджьери! — со всей почтительностью раскланялись с ним трое приятелей.
— Так как там наше дельце, господа? Король может спать спокойно?
— Пусть ничто не тревожит сон Его Величества! — ответил Шалабр.
— Господь принял душу монаха! — добавил Сен-Малин.
Руджьери улыбнулся:
— А тело? Что вы сделали с телом?
— С телом?.. Право, если вам взбрело в голову его оживить (а говорят, вы еще и не то можете), так поищите в водах Эвра…
— Прекрасно… вижу, у короля верные и преданные слуги… Спокойной ночи, господа, спокойной ночи!
Трое друзей разошлись по комнатам и, ложась спать, не забыли надежно запереть двери. А королеве-матери уже сообщили: Жак Клеман мертв!
На следующее утро, когда король готовился выехать в Блуа, его посетила Екатерина Медичи и обрадовала:
— Благословите небеса, сын мой! Страшная опасность, что висела над вами, устранена. Монах…
— Тот самый Жак Клеман?
— Да… Он мертв… вы от него избавлены.
Король приказал выдать Шалабру, Монсери и Сен-Малину по шестьдесят дублонов. И под звуки фанфар блистательный кортеж Генриха III покинул Шартр и двинулся в сторону Блуа. Путешествие прошло благополучно, и на третий день вечером король и его двор прибыли в Блуа. Скоро мы там с ними встретимся, дорогой читатель…
Глава VI
— Как раз сейчас убивают! — ответил Руджьери.
Астролог покинул королевские покои, вернулся к себе на чердак и принялся за работу — спал Руджьери не более двух-трех часов в день. Итак, астролог расположился за столом и продолжил свои исследования, прерванные давешним появлением Екатерины. Через несколько минут он уже забыл и о ней, и о короле Генрихе III, и уж тем более о несчастном монахе Жаке Клемане, к которому только что сам привел убийц.
Итак, Сен-Малин, Шалабр и Монсери проскользнули через конюшню и вышли во двор. Застекленную дверь они заметили сразу же: сквозь нее сочился свет. Все трое поднялись по деревянной лестнице. У них давно вошло в привычку шагать бесшумно, так что им удалось подняться наверх, не выдав своего присутствия: деревянные ступеньки ни разу не скрипнули.
Шалабр осторожно, очень осторожно, попытался приоткрыть дверь, но ее, похоже, заперли изнутри на задвижку. Убийцы приняли решение мгновенно, не сговариваясь: навык у них был. Шалабр, разбив локтем стекло, протянул руку и отодвинул засов, и все трое в мгновение ока ворвались в комнату с высоко поднятыми кинжалами.
— Что за странная манера являться к людям в гости? — ошеломил их чей-то насмешливый голос.
— Господин де Пардальян! — хором произнесли растерявшиеся убийцы, застыв от изумления:
— Ну да, господа, а что такое? Может, вы взбесились? Тогда, извините, но я вас сейчас же вышвырну в окно. А, может, вы заглянули ко мне поболтать и выпить? Тогда прошу за стол, прикончим вместе эту бутылку божанси…
Шалабр, Сен-Малин и Монсери продолжали стоять, тупо уставившись на Пардальяна. А за столом, рядом с шевалье, сидели герцог Ангулемский и еще один, неизвестный убийцам, гость.
Никто из сотрапезников даже не встал, лишь шевалье, сидевший к двери спиной, повернулся на своем табурете лицом к троим приятелям.
Итак, прямо перед посланцами короля Генриха оказался Пардальян, слева — герцог Ангулемский, справа у стены стояла железная кровать, а на противоположном конце стола сидел незнакомец, на которого и воззрились трое убийц. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, Шалабр, Сен-Малин и Монсери поклонились, однако же кинжалов из рук не выпустили.
Первым заговорил Сен-Малин:
— Господин де Пардальян, простите, что мы ворвались к вам, но мы вовсе не вас рассчитывали здесь найти… и, возможно, присутствующий здесь святой отец мог бы нам кое-что сообщить о человеке, которого мы ищем…
— А кого вы ищете? — спросил монах; Пардальян же в это время знаком дал понять герцогу Ангулемскому, что надо быть настороже.
Монаху ответил Монсери:
— Мы ищем некоего якобинца, повинного в том, что он замышлял убийство Его Величества короля… зовут его Жак Клеман…
— А что вам от него нужно? — зловеще улыбаясь, продолжал монах.
— Ничего… — сказал Шалабр. — Мы хотим лишь познакомить его с нашими кинжалами… Одарим его тремя ударами: один во имя Отца, другой во имя Сына, а третий — во имя Духа Святого… Монах — человек Божий, и мы отнесемся к нему с должным уважением…
Ярость клокотала в голосе Шалабра. Сидевший на противоположном конце стола медленно встал и необычайно спокойно произнес:
— Жак Клеман перед вами!
Трое кивнули, а Сен-Малин обернулся к шевалье де Пардальяну:
— Сударь, скажите, вы верный и преданный слуга Его Величества?
— Видите ли, господа, — очень искренне ответил шевалье, — когда как, день на день не приходится… Вот сегодня, например, я проявил исключительную верность и преданность: я проводил короля до собора, иначе с ним приключилось бы несчастье… Подтвердите, святой отец… — обратился он к монаху.
— Подтверждаю! — произнес Жак Клеман.
Трое забияк ошеломленно переглянулись.
— И вчера ночью, — продолжал Пардальян, — я также выказал себя истинным слугой короля: уговорил отложить смерть Его Величества, чтобы король Генрих не пал от удара кинжалом уже сегодня… Подтвердите, святой отец!
— Подтверждаю! — повторил монах.
— Ну а сейчас? — спросил Монсери.
— Сейчас, в эту самую минуту, — раздраженно перебил приятеля Шалабр, — вы достаточно преданны королю, чтобы позволить нам выполнить то, что поручил Его Величество: убить монаха Жака Клемана? Извольте высказаться прямо! Но учтите: советую нам не мешать! Иначе мы вас атакуем…
— А вот советы мне давать не стоит… — спокойно заметил шевалье. — Я всегда сам принимаю решения; так я поступил вчера, так поступлю и сегодня… Вчера я почел за благо отвести от короля руку с зажатым в ней кинжалом, а сегодня я сочту за благо отвести руки тех, кого Генрих III послал убивать. Все-таки одной жизнью меньше будет на совести у Его Величества. Господа, пока я жив, ни один волос не упадет с головы моего гостя Жака Клемана, монаха якобинского монастыря!
Пардальян вскочил, его примеру последовал Карл Ангулемский, и оба обнажили шпаги.
Дворяне Генриха III также вытащили оружие, вот-вот должны были скреститься клинки, но слова Сен-Малина остановили атаку:
— Подождите, господа!.. Учтите, шевалье, мы поднимем такой шум, что сюда сбежится полгорода. Господин де Крийон на каждой улице поставил патрульных. Неважно, кто из нас победит, в любом случае вас, шевалье, арестуют… Мне вас просто жаль… Одумайтесь, еще есть время…
— Ваши слова исполнены глубокого смысла! — произнес шевалье и опустил шпагу.
— Слава Богу, вы, кажется, проявляете достойное благоразумие…
— Конечно, ведь я намерен с рассветом покинуть Шартр и не имею ни малейшего желания сидеть здесь в тюрьме… Так что, господа, драться я с вами не буду… разве что вы поставите меня в такое положение, что я буду вынужден вас убить… но мне этого очень бы не хотелось…
— Значит, будем драться? — воскликнул Шалабр.
— О, нет! Помните, за вами долг? Вы должны мне две человеческие жизни. В уплату вашего долга я прошу жизнь господина Клемана… Итак, две трети того, что вы мне должны, вами уже возвращено…
С этими словами Пардальян убрал в ножны шпагу и спокойно сел за стол: он был уверен, что трое приятелей сдержат слово.
Шевалье не ошибся. Трое убийц, без колебаний обрекавшие людей на смерть, были в своем роде людьми чести. Сколь неожиданными ни оказались слова Пардальяна, все трое тут же убрали оружие… Они кипели от негодования и ярости, но слово нарушить не могли.
— Монах! — процедил сквозь зубы Шалабр. — Благодари Небо, что между нами и тобой встал тот единственный в мире человек, кто мог тебя спасти. Одно его слово — и мы вложили кинжалы в ножны…
— Господин де Пардальян, — напомнил Монсери, — вы уже получили от нас две жизни!
— Одна еще за вами! — заметил шевалье.
— Будем рады, если эта единственная и последняя жизнь окажется вашей! — заключил Сен-Малин.
Пардальян покачал головой, улыбка мелькнула на его губах, и ответил он как-то странно, видимо, вслушиваясь в собственные мысли:
— Если мне придется просить вас сохранить лишь мою собственную жизнь, значит, дела будут обстоять хорошо, просто прекрасно…
Убийцы уже собрались уходить, но шевалье остановил их:
— Минутку, господа! Я приглашаю вас выпить с нами!
— Ну разве что за здоровье короля… — согласился Сен-Малин.
— Право, господа, — заметил Пардальян, наполняя стаканы, — каждый из нас волен выпить, за кого пожелает. Я же поднимаю бокал за свое собственное здоровье и за здоровье всех присутствующих!
Приятели переглянулись и рассмеялись. Спустя мгновение подосланные убийцы весело чокнулись со своей несостоявшейся жертвой!
— Но кое-что все же следует прояснить, — прервал общее веселье Шалабр, — а именно: что мы скажем королю? Нельзя же заявить, что мы не нашли человека, которого искали… Астролог подвел нас прямо к вашим дверям…
— Тем более мы не сможем признаться, что при встрече с господином Клеманом лилась отнюдь не кровь, а вино в стаканы…
— Зная Его Величество… — добавил Сен-Малин.
— Зная Его Величество, — продолжил Монсери, — можно предположить, что наш рассказ о прекрасном божанси в гостинице «Крик петуха» испортит королю настроение. И наш повелитель будет не в духе до тех пор, пока не увидит нас болтающимися на виселице с пеньковой веревкой на шее…
— Господа, — вмешался Пардальян, — позвольте мне высказаться…
— Конечно, говорите, шевалье, — в один голос воскликнули все трое. — Советы такого человека, как вы, бесценны…
— Вот мой совет: избавьтесь от монаха Жака Клемана.
Карл Ангулемский с изумлением взглянул на Пардальяна. Что касается святого отца, то он и бровью не повел — даже не шевельнулся. Казалось, вся эта сцена не имела к нему никакого отношения. Жак Клеман смотрел перед собой мрачно и равнодушно, он никак не отреагировал на угрозы убийц, его не тронуло собственное чудесное спасение, и последнее, мягко говоря, неожиданное предложение Пардальяна он выслушал совершенно бесстрастно.
— Как! — воскликнул Шалабр. — Вы настолько великодушны, что отдаете святого отца в наши руки?
— Так мы можем с ним разделаться? — обрадовался Сен-Малин, и рука его потянулась к кинжалу.
— Не беспокойтесь, сударь, — заверил Монсери, — дело будет сделано чисто, вы и оглянуться не успеете…
— Нет, вы меня не так поняли… — улыбнулся шевалье.
Трое приятелей разочарованно вздохнули.
— Вы заблуждаетесь, господа… Рад бы вам услужить, но жизнь Жака Клемана по праву принадлежит мне, и я вам ее не отдам!
— Но вы же сами посоветовали нам от него избавиться?!
— Конечно, лучшего совета и не придумаешь. Я прекрасно представляю, что может произойти. Король, узнав, что монах жив, прикажет закрыть городские ворота и перевернет весь город. Вы окажетесь перед выбором: или навлечь на себя монарший гнев (а это прямая дорога на виселицу)… или найти и убить моего друга и стать клятвопреступниками и предателями; но вы так не поступите… тем более, что добиться своего вы сможете только через мой труп.
— И через мой тоже, — добавил герцог Ангулемский.
— Вы, конечно, правы, — вздохнул Шалабр. — Мы не намерены отступать от своего слова, но и болтаться на виселице тоже не хочется.
— Вот что я предлагаю, — продолжал шевалье. — Достаньте нам трех хороших коней и проводите до ближайших городских ворот. Пароль вы, конечно, знаете; с вашей помощью нас пропустят… И мы исчезнем… святой отец вернется в монастырь, вы о нем больше никогда не услышите, а королю скажете, что от Жака Клемана вы благополучно отделались.
— Клянусь Мадонной (как говорит королева-мать), совет не плох! — воскликнул Сен-Малин. — Что скажешь, Шалабр?
— Скажу, что так мы и поступим. Мы с Монсери отправимся за конями, благо в конюшне Его Величества хороших скакунов хватает, а ты, Сен-Малин, проводишь господина де Пардальяна.
В глазах шевалье промелькнула хитрая усмешка.
«По-моему, я неплохой дипломат! — подумал он. — Говорил же мне когда-то батюшка: удачное слово не хуже удачного удара шпаги. Господин де Пардальян-старший как всегда был прав… «
Шалабр и Монсери допили божанси и ушли. Сен-Малин остался в компании Пардальяна, герцога Ангулемского и Жака Клемана.
— Жаль, — заметил Сен-Малин, — что святой отец в рясе…
Жак Клеман вместо ответа снял рясу, свернул ее и бросил под кровать. Под монашеским одеянием у него оказалась дворянская одежда, правда, без шпаги. Зато на поясе у него красовался кинжал… тот самый, что передала ему женщина… нет, не женщина, а ангел небесный… тот самый кинжал, которым Жак Клеман должен был заколоть Генриха III… В таком наряде монах стал совершенно неузнаваем, его природному изяществу позавидовали бы многие придворные… Пардальян и Сен-Малин смотрели на Жака Клемана с вполне понятным изумлением.
Карл Ангулемский оставил на столе в качестве платы золотой экю, и все четверо бесшумно спустились во двор. Через несколько секунд они уже шагали по улице. Сен-Малин шел немного впереди.
— Знаете, что я думаю? — шепотом сказал молодой герцог Пардальяну. — По-моему, нас заманили в ловушку. Двое приятелей отправились за подмогой, и сейчас на нас набросятся человек двадцать…
— Не стоит оскорблять этих достойных дворян, — заметил шевалье. — Они на службе у короля Франции, а служба их состоит в том, чтобы убивать. Дело свое они знают, но поверьте, и слову своему не изменят.
Карл с сомнением покачал головой и руки с эфеса шпаги не убрал. Они подошли к воротам, и Сен-Малин знаком приказал остановиться. Минут пятнадцать они подождали, а потом заметили двух всадников. Герцог Ангулемский прошептал:
— Это они! Вы были правы!
Шалабр и Монсери подъехали верхом и еще одного коня привели в поводу. Они соскочили с коней, и Пардальян, герцог и Жак Клеман получили в свое распоряжение этих благородных животных. Шалабр подошел к офицеру, командовавшему охраной ворот, и что-то вполголоса сказал ему. Еще через минуту заскрипели блоки, опустился подъемный мост, и Шалабр крикнул:
— Прошу вас, господа!
Карл чувствовал, что сердце у него готово вырваться из груди. Все происходящее казалось молодому герцогу невероятным. Даже всегда бесстрастный Жак Клеман начал бормотать какую-то молитву. А Пардальян беззаботно улыбался:
— Господа, рад буду увидеть вас снова!
— Хорошо бы нам встретиться поскорей! — ответил ему Сен-Малин. — Когда, наконец, мы выплатим наш долг, я буду безмерно счастлив — ведь тогда ничто не помешает мне убить вас… пока вы живы, мы шагу ступить спокойно не можем!
— Горю желанием скрестить свою шпагу с вашей, — добавил Монсери, — иначе король отправит нас в изгнание.
— Постараюсь не разочаровать вас, господа! — заключил Пардальян. Последние слова прощания, и трое всадников выехали за городские стены Шартра. Шалабр то ли помахал, то ли погрозил им вслед… Через несколько минут шевалье, Жак Клеман и Карл Ангулемский уже неслись по парижской дороге. Итак, те, кого послали убить наших героев, сами помогли им выбраться из города.
…Всю ночь трое всадников скакали молча. На рассвете они свернули и заехали в деревню: надо было дать коням передохнуть. Они расположились в деревенском трактире.
— Здесь я с вами расстанусь, — сказал Жак Клеман.
— Поступайте, как хотите, — ответил шевалье. — Но стоит ли нам расставаться?
— Я должен вернуться в монастырь, — упрямо произнес монах. — Я покинул святую обитель лишь для того, чтобы выполнить веления Господа.
— Не столько Господа, сколько синьоры Фаусты! — проворчал Пардальян.
Жак Клеман продолжал, словно не слыша слов шевалье:
— Всемогущему было угодно, чтобы вы встретились на моем пути. Значит, час смерти для Валуа еще не пробил. Лишь один человек мог заставить меня отступить от задуманного, и человек этот вы, шевалье! Вас я и встретил. Я понял, что Господь дает царю Ироду еще несколько дней жизни… Я вернусь в келью и буду ожидать нового приказания Отца небесного. Уверен, ангел снова явится ко мне…
Слова Жака Клемана встревожили шевалье.
— Послушайте, — сказал Пардальян, — думаю вам стоит покинуть монастырь. Бросьте вы эти молитвы, бесконечное умерщвление плоти, расстаньтесь с кельей и с одиночеством. Вы совсем измучены да еще бесконечно поститесь, немудрено, что вас преследуют всякие видения, навевая вам мрачные мысли. Вы же молоды… вам надо жить, любить и быть любимым…
Жак Клеман смертельно побледнел, руки его задрожали.
А шевалье продолжал:
— Из вас получится отважный и благородный рыцарь… Вы узнаете простые человеческие радости… останьтесь со мной… ручаюсь, я вылечу вас…
— Нет, Пардальян! — монах упрямо тряхнул головой. — Начертанное в книге судеб должно свершиться. Раз Господь избрал меня для того, чтобы освободить землю от этого чудовища, от царя Ирода, значит, такова и воля моей матери, той, что столько страдала, столько плакала и умерла, проклиная имя Екатерины Медичи… Пардальян, голос матери ведет меня!
Шевалье задумался.
— Ну что ж! — произнес он наконец. — Вы избрали свой путь и пройдете по нему до конца… Ничто вас не остановит…
— Ничто! — эхом откликнулся монах.
— Но раз уж вы решились убить короля Франции… а вы ведь своего решения не измените?
— Короля уже не было бы в живых, если бы вы не сказали: «Мне Валуа пока нужен живым»… Я терпелив… я подожду…
— Поймите, — сказал шевалье, — мне король совершенно безразличен… Но я не хочу, чтобы смертью Генриха III воспользовался Гиз. Я уже вам все объяснил ночью.
— Понимаю… Если король умрет, герцог взойдет на французский престол… Пардальян, но, может, скоро наступит время, когда путь на трон будет Гизам заказан? И после смерти Генриха царствовать будет кто-то третий?..
— Ну, тогда мне все равно, как и когда умрет Валуа.
— Так вот, примите мою клятву, — медленно и торжественно произнес монах. — Пардальян, матерью моей клянусь, что не выну кинжала из ножен, пока ваша рука будет простерта над головой Валуа. Прощайте! Если вам когда-нибудь вспомнится монах из гостиницы «Крик петуха», то помолитесь за его душу!
С этими словами Жак Клеман вышел из трактира, вскочил в седло и поскакал во весь опор в сторону Парижа. Пардальян проводил его взглядом. Наконец облако пыли, поднятое копытами коня, рассеялось, и шевалье прошептал:
— Стало быть, теперь сын отомстит за мать… Екатерина Медичи победила Алису де Люс… Посмотрим, кто из сыновей окажется сильней: Генрих Валуа, король Франции, или Жак Клеман, монах-якобинец… Пусть судьба рассудит их…
Шевалье вздохнул, вернулся к столу и посидел вместе с Карлом Ангулемским в жалком трактире еще с час.
Сен-Малин, Шалабр и Монсери как ни в чем не бывало вернулись во дворец Шеверни. У них в особняке были собственные комнаты. Они как раз собирались туда проследовать, когда в коридоре внезапно возник астролог Руджьери.
— Добрый вечер, господа! — обратился к ним астролог.
— Добрый вечер, господин де Руджьери! — со всей почтительностью раскланялись с ним трое приятелей.
— Так как там наше дельце, господа? Король может спать спокойно?
— Пусть ничто не тревожит сон Его Величества! — ответил Шалабр.
— Господь принял душу монаха! — добавил Сен-Малин.
Руджьери улыбнулся:
— А тело? Что вы сделали с телом?
— С телом?.. Право, если вам взбрело в голову его оживить (а говорят, вы еще и не то можете), так поищите в водах Эвра…
— Прекрасно… вижу, у короля верные и преданные слуги… Спокойной ночи, господа, спокойной ночи!
Трое друзей разошлись по комнатам и, ложась спать, не забыли надежно запереть двери. А королеве-матери уже сообщили: Жак Клеман мертв!
На следующее утро, когда король готовился выехать в Блуа, его посетила Екатерина Медичи и обрадовала:
— Благословите небеса, сын мой! Страшная опасность, что висела над вами, устранена. Монах…
— Тот самый Жак Клеман?
— Да… Он мертв… вы от него избавлены.
Король приказал выдать Шалабру, Монсери и Сен-Малину по шестьдесят дублонов. И под звуки фанфар блистательный кортеж Генриха III покинул Шартр и двинулся в сторону Блуа. Путешествие прошло благополучно, и на третий день вечером король и его двор прибыли в Блуа. Скоро мы там с ними встретимся, дорогой читатель…
Глава VI
РАЙСКОЕ ЖИТЬЕ
Мы расстались с Кроассом и Пикуиком в тот момент, когда они кончили обедать: обед их, как мы помним, состоял из горсти желудей. Приятелям пришлось уподобиться кабанам. Впрочем, на то была уважительная причина — оба умирали с голоду.
Итак, после еды, то есть после того как они подобрали все желуди под дубом, в тени которого расположились, Кроасса посетила великолепная мысль.
Пикуик заявил, что всю оставшуюся жизнь он согласен питаться желудями: очень приличная пища, раз уж ею живут кабаны, почему бы и человеку не попробовать… Но Кроасс желуди глубоко презирал; он вообще, как и многие недалекие люди, был очень высокого мнения о собственной особе. Поломавшись, он снизошел до того, что объяснил своему спутнику задуманный им план действий. Они как раз поднимались вверх по Монмартрскому холму, когда Кроасс заявил:
— Там наверху есть бенедиктинский монастырь, а в нем живет некая дама, которая влюблена в меня по уши… раз она меня любит, она и прокормит… из любви еще не то сделаешь!..
Пикуик не очень-то поверил словам приятеля и вполне серьезно аргументировал свою точку зрения:
— Не может такого быть, чтобы эта Филомена в тебя по уши влюбилась!
— Это почему же? — недоуменно спросил Кроасс.
— А потому, что уж больно ты страшный!
На что Кроасс ответил:
— А может, святая женщина меня за это и полюбила!
К согласию Кроасс и Пикуик не пришли, но на монастырскую территорию все-таки забрались, воспользовавшись проломом в стене. Стоял прекрасный солнечный день. Кроасс, козырьком приложив ладонь к глазам, внимательно разглядывал монастырские огороды. Там работали две-три монахини, но среди них не было той, к которой так рвалось его сердце… и желудок. Филомена не появлялась.
Прошло два часа. Погрустневшие приятели уселись на камнях под стеной. Но надежда не покидала Кроасса. Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и показал рукой на забор.
— Пойдем там поглядим. Наверняка ее застанем.
Наши читатели, наверное, помнят, что за забором находился небольшой дом, и когда-то Бельгодер здорово отлупил в этом доме храбреца Кроасса. Может, Бельгодер до сих пор там?
— Нет, не может быть! — решил Кроасс. — Ведь цыган торчал в монастыре из-за Виолетты. Девчонки здесь, конечно, уже нет. Шевалье де Пардальян давно освободил ее…
Кроасс убеждал себя, что все в порядке, но к забору подбирался с опаской, готовый при малейшей опасности пуститься со всех ног наутек.
До изгороди он, однако, дошел, раздвинул доски, осторожно заглянул во двор. Похоже, в доме было пусто…
— Что там? — волновался за его спиной Пикуик. — Где же твоя прекрасная Филомена? Выдумал ты ее, наверное…
— Да нет же! Здесь она живет, в этом монастыре, честное слово! И влюблена в меня, ручаюсь! Только куда же она подевалась?
Внезапно Кроасс вздрогнул и испуганно отскочил от забора.
— Ну что там? Она наконец появилась? — рассердился Пикуик.
— Смотри сам! — мрачно ответил Кроасс, подтолкнув приятеля к щели в заборе.
Пикуик всмотрелся.
— Чего ты испугался? — недоуменно спросил он Кроасса. — Ну вышли из дома какие-то две девицы, а больше я никого и не вижу.
— Ты что, их не узнал? Ну хоть одну-то ты узнать должен!
— Погоди-погоди… они стоят спиной ко мне… гуляют, что ли… и все оглядываются по сторонам, похоже, испугались чего-то… по-моему, им не терпится отсюда удрать. Бедняжки, их, наверное, силой заточили в монастырь…
Мы должны заметить, уважаемый читатель, что в голосе Пикуика зазвучало искреннее сочувствие к судьбам девушек. Но тут они обернулись, и Пикуик в ужасе отступил от забора.
— Узнал? — спросил Кроасс.
— Виолетта!
— Пошли отсюда!
— Почему это сразу — «пошли»?
— Раз здесь малышка Виолетта, стало быть, и Бельгодер недалеко. Лучше уж желудями питаться, чем ударами цыганской дубинки!
— А вторая-то кто? — поинтересовался Пикуик.
— Да черт с ней!.. Бежим отсюда!
И Кроасс и впрямь собрался было бежать, но внезапно за его спиной раздался возмущенный голос:
— Что это вы тут делаете?
«Я погиб!» — пронеслось в мозгу у Кроасса, и он втянул голову в плечи, ожидая неминуемого удара дубинкой.
Но удара не последовало, да и голос за спиной мало напоминал бас Бельгодера. Кроасс робко повернулся и не смог сдержать радостного крика:
— Филомена!
— Вот это да! — обрадовался Пикуик и во все глаза уставился на ту, что как кошка была влюблена в Кроасса.
Филомена, узнав гостя, стыдливо, как и подобает скромной девице, потупилась. Однако она была не одна. Ее сопровождала пожилая монахиня, похоже, из крестьянок, недоверчивая и сварливая. Это она накинулась на непрошеных гостей. Звали монахиню сестра Марьянж.
— Мы пришли навестить Бельгодера… нашего старого друга… как он, вы не знаете? — сказал Кроасс.
— Что это еще за Бельгодер такой? — недовольно проворчала Марьянж.
— Да цыган один… помните, он тут жил?..
— Убрался, слава Богу! Только еще язычника не хватало в святом месте!
— Убрался! — обрадовался Кроасс. — Как я рад… как я рад видеть вас, дорогая Филомена!
И прежде чем монахиня успела возразить, Кроасс обнял ее, приподнял, расцеловал в обе щеки, а потом поставил на место. Его поцелуи просто ошеломили Филомену! Еще бы: первые поцелуи в ее жизни… а ведь бедняжке Филомене уже перевалило за сорок!..
— Кроасс не врал! — прошептал потрясенный Пикуик. — Она в него действительно влюблена!
Зато сестра Марьянж так и кипела от возмущения.
— Вон отсюда, безбожники вы этакие! Вон из святой обители…
— Сестра Марьянж, — нежно возразила Филомена. — Господин Кроасс вовсе не безбожник… и потом, у него чудесный голос…
— Так вот что ей в нем понравилось! — решил Пикуик.
— Зачем вы сюда залезли, бездельники? — сердито спросила пожилая монахиня. Но, похоже, гнев ее уже прошел.
— Я вам сейчас все объясню, сударыня! — сказал Пикуик.
Он снял шляпу и попытался сделать изящный поклон (он не однажды видел, как кланялся шевалье де Пардальян).
— Называйте меня сестра Марьянж, — приказала монахиня.
— Так вот, сестра Марьянж… вам так идет это имя, вы воистину — ангел добродетели!..
Итак, после еды, то есть после того как они подобрали все желуди под дубом, в тени которого расположились, Кроасса посетила великолепная мысль.
Пикуик заявил, что всю оставшуюся жизнь он согласен питаться желудями: очень приличная пища, раз уж ею живут кабаны, почему бы и человеку не попробовать… Но Кроасс желуди глубоко презирал; он вообще, как и многие недалекие люди, был очень высокого мнения о собственной особе. Поломавшись, он снизошел до того, что объяснил своему спутнику задуманный им план действий. Они как раз поднимались вверх по Монмартрскому холму, когда Кроасс заявил:
— Там наверху есть бенедиктинский монастырь, а в нем живет некая дама, которая влюблена в меня по уши… раз она меня любит, она и прокормит… из любви еще не то сделаешь!..
Пикуик не очень-то поверил словам приятеля и вполне серьезно аргументировал свою точку зрения:
— Не может такого быть, чтобы эта Филомена в тебя по уши влюбилась!
— Это почему же? — недоуменно спросил Кроасс.
— А потому, что уж больно ты страшный!
На что Кроасс ответил:
— А может, святая женщина меня за это и полюбила!
К согласию Кроасс и Пикуик не пришли, но на монастырскую территорию все-таки забрались, воспользовавшись проломом в стене. Стоял прекрасный солнечный день. Кроасс, козырьком приложив ладонь к глазам, внимательно разглядывал монастырские огороды. Там работали две-три монахини, но среди них не было той, к которой так рвалось его сердце… и желудок. Филомена не появлялась.
Прошло два часа. Погрустневшие приятели уселись на камнях под стеной. Но надежда не покидала Кроасса. Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и показал рукой на забор.
— Пойдем там поглядим. Наверняка ее застанем.
Наши читатели, наверное, помнят, что за забором находился небольшой дом, и когда-то Бельгодер здорово отлупил в этом доме храбреца Кроасса. Может, Бельгодер до сих пор там?
— Нет, не может быть! — решил Кроасс. — Ведь цыган торчал в монастыре из-за Виолетты. Девчонки здесь, конечно, уже нет. Шевалье де Пардальян давно освободил ее…
Кроасс убеждал себя, что все в порядке, но к забору подбирался с опаской, готовый при малейшей опасности пуститься со всех ног наутек.
До изгороди он, однако, дошел, раздвинул доски, осторожно заглянул во двор. Похоже, в доме было пусто…
— Что там? — волновался за его спиной Пикуик. — Где же твоя прекрасная Филомена? Выдумал ты ее, наверное…
— Да нет же! Здесь она живет, в этом монастыре, честное слово! И влюблена в меня, ручаюсь! Только куда же она подевалась?
Внезапно Кроасс вздрогнул и испуганно отскочил от забора.
— Ну что там? Она наконец появилась? — рассердился Пикуик.
— Смотри сам! — мрачно ответил Кроасс, подтолкнув приятеля к щели в заборе.
Пикуик всмотрелся.
— Чего ты испугался? — недоуменно спросил он Кроасса. — Ну вышли из дома какие-то две девицы, а больше я никого и не вижу.
— Ты что, их не узнал? Ну хоть одну-то ты узнать должен!
— Погоди-погоди… они стоят спиной ко мне… гуляют, что ли… и все оглядываются по сторонам, похоже, испугались чего-то… по-моему, им не терпится отсюда удрать. Бедняжки, их, наверное, силой заточили в монастырь…
Мы должны заметить, уважаемый читатель, что в голосе Пикуика зазвучало искреннее сочувствие к судьбам девушек. Но тут они обернулись, и Пикуик в ужасе отступил от забора.
— Узнал? — спросил Кроасс.
— Виолетта!
— Пошли отсюда!
— Почему это сразу — «пошли»?
— Раз здесь малышка Виолетта, стало быть, и Бельгодер недалеко. Лучше уж желудями питаться, чем ударами цыганской дубинки!
— А вторая-то кто? — поинтересовался Пикуик.
— Да черт с ней!.. Бежим отсюда!
И Кроасс и впрямь собрался было бежать, но внезапно за его спиной раздался возмущенный голос:
— Что это вы тут делаете?
«Я погиб!» — пронеслось в мозгу у Кроасса, и он втянул голову в плечи, ожидая неминуемого удара дубинкой.
Но удара не последовало, да и голос за спиной мало напоминал бас Бельгодера. Кроасс робко повернулся и не смог сдержать радостного крика:
— Филомена!
— Вот это да! — обрадовался Пикуик и во все глаза уставился на ту, что как кошка была влюблена в Кроасса.
Филомена, узнав гостя, стыдливо, как и подобает скромной девице, потупилась. Однако она была не одна. Ее сопровождала пожилая монахиня, похоже, из крестьянок, недоверчивая и сварливая. Это она накинулась на непрошеных гостей. Звали монахиню сестра Марьянж.
— Мы пришли навестить Бельгодера… нашего старого друга… как он, вы не знаете? — сказал Кроасс.
— Что это еще за Бельгодер такой? — недовольно проворчала Марьянж.
— Да цыган один… помните, он тут жил?..
— Убрался, слава Богу! Только еще язычника не хватало в святом месте!
— Убрался! — обрадовался Кроасс. — Как я рад… как я рад видеть вас, дорогая Филомена!
И прежде чем монахиня успела возразить, Кроасс обнял ее, приподнял, расцеловал в обе щеки, а потом поставил на место. Его поцелуи просто ошеломили Филомену! Еще бы: первые поцелуи в ее жизни… а ведь бедняжке Филомене уже перевалило за сорок!..
— Кроасс не врал! — прошептал потрясенный Пикуик. — Она в него действительно влюблена!
Зато сестра Марьянж так и кипела от возмущения.
— Вон отсюда, безбожники вы этакие! Вон из святой обители…
— Сестра Марьянж, — нежно возразила Филомена. — Господин Кроасс вовсе не безбожник… и потом, у него чудесный голос…
— Так вот что ей в нем понравилось! — решил Пикуик.
— Зачем вы сюда залезли, бездельники? — сердито спросила пожилая монахиня. Но, похоже, гнев ее уже прошел.
— Я вам сейчас все объясню, сударыня! — сказал Пикуик.
Он снял шляпу и попытался сделать изящный поклон (он не однажды видел, как кланялся шевалье де Пардальян).
— Называйте меня сестра Марьянж, — приказала монахиня.
— Так вот, сестра Марьянж… вам так идет это имя, вы воистину — ангел добродетели!..