Страница:
Виконт молча поднялся и подошел к окну, сложив руки за спиной и отвернувшись от гостьи. Почему-то он сразу ей поверил; долгий жизненный опыт подсказывал Сезару: девушка говорит правду. Но что ему толку от этой правды? И обязан ли он вникать?
С одной стороны, родственники и их беды в какой-то мере касались виконта; все-таки не чужие люди. С другой – Сезар их не знал и знать не хотел, и предполагал, что так оно и останется до конца его жизни. И тут такой сюрприз!
– Где же ваш брат? – осведомился Сезар, не оборачиваясь. – Почему он не приехал вместе с вами, чтобы объясниться?
– Мишель остался держать оборону, – сказала у него за спиной мадемуазель де Греар. – Видите ли, все те люди из благотворительных обществ, с которыми водил знакомство отец… Они услышали, что им может достаться нечто большее, чем приличествующая случаю сумма пожертвований. И теперь они, словно стервятники, кружат вокруг нашего дома. Если бы мы с Мишелем уехали вдвоем, боюсь, наше родовое владение осадили бы со всех сторон.
– Но отчего ваш отец поставил такое условие? – Сезар повернулся к девушке. – Я никогда не встречался с господином Гийомом де Греаром и никоим образом не участвовал в его жизни. Слово, которым можно описать наши отношения, – это равнодушие, полнейшее равнодушие. Неужели он не любил вас и не понимал, в какое неловкое положение вы попадете?
– О, папа обожал меня. Может быть, поэтому он поступил так… Я не знаю. Как-то он обмолвился, что вы на войне; это было около года назад. Помнится, за столом даже состоялся разговор. Отец сказал, что если вы погибнете, титул уйдет не к нам, а к другой ветви, не напрямую, таково право наследования. Мишель заметил, что мы никогда не гонялись за титулом, но отец возразил, сказав, что мы ничего не понимаем. Может быть… он слишком сильно желал мне добра.
– И в итоге причинил боль и поставил вас в неловкое положение, – заключил Сезар. – Боюсь, мадемуазель, я бессилен помочь вам в таком вопросе. Я не знаю вас, и сочетаться с кем-либо браком только затем, чтобы решить не свои проблемы, – не мой стиль. К тому же моя невеста возвратится в Париж в течение недели. Даже если б я не был связан некими обязательствами, вряд ли я смог бы оказать вам любезность подобного рода.
– Что ж, – произнесла Сабрина де Греар, вставая, – я и так достаточно долго испытываю ваше терпение. Простите меня за навязчивость, и давайте распрощаемся.
– Вы, кажется, собирались меня умолять? – сухо осведомился виконт.
Мадемуазель де Греар вспыхнула; румянец, окрасивший ее щеки, придал девушке еще большей прелести.
– Сударь! Если только этого вы ждете, если вы на самом деле играете со мной, я готова. Я вовсе не знаю вас и всегда думала, что выберу жениха себе по сердцу, но коли разговор идет о благосостоянии моей семьи, тут не приходится выбирать. Смешно было полагать, что вы пожелаете жениться на мне, однако я не могла не попытаться. Вижу, мое общество вам неприятно, и вы сказали, что не собираетесь помогать мне.
– Разве? – покачал головой виконт. – Вы неверно меня поняли, сударыня. Я сказал, что не могу помочь вам, женившись на вас; однако не утверждал, будто вовсе оставлю своих родственников без помощи. Сядьте, прошу вас.
Растерянная, она снова опустилась в кресло.
– Условия завещания достаточно жесткие, достаточно странные, и, полагаю, их удастся оспорить, – произнес Сезар. – Возможно, мне следует порекомендовать вам и даже оплатить услуги хорошего парижского юриста, который займется этим делом и выиграет его в вашу пользу? Все-таки я косвенным образом замешан в этом, хотя и не представляю, как вашему отцу пришла в голову мысль поставить вам такое абсурдное условие. Он должен был навести обо мне справки, чтобы знать, что я до сих пор не женат. И, судя по всему, господин де Греар это сделал. Возможно, кто-то натолкнул его на такую мысль? Подумайте как следует.
– Я уже голову сломала, размышляя надо всем этим, ваша светлость. И ничего не придумала. До последнего своего дня отец никак не намекнул, что завещание составлено в подобном духе. Мне казалось, он должен был как-то обозначить это условие… Но мы узнали обо всем только после папиной смерти.
– Которая случилась… когда, напомните мне?
– Почти месяц назад.
– И вы отправились ко мне только сейчас? Не написали, не прислали кого-то? Откуда вы знали, что я в Париже? Я всего несколько дней как возвратился.
– Сначала мы с Мишелем и господином Шампелем – это наш нотариус – пытались найти лазейку в завещании, но так ничего и не отыскали. Господин Шампель весьма огорчен: он уверяет, что отец не сказал ему, что изменил завещание. Тем не менее документ был доставлен в контору Шампеля в день папиной смерти. И написан он по всем правилам, и заверен подписями свидетелей и другого нотариуса, которого мэтр знает и который подтвердил, что отец специально вызывал его. Я должна выйти за вас замуж, иначе мы потеряем все, кроме дома; а его содержание без денег и владений невозможно. Нам придется продать его и найти более скромное жилье, и, наверное, придется работать. Меня не очень удручает эта мысль, я могла бы стать гувернанткой, но… Мой брат, Мишель, привык быть хозяином. Он воспитан как владелец поместья. И это – не считая того, что нашему дому двести лет, и никогда и никто, кроме Греаров, не владел им.
Виконт прошелся по гостиной туда-сюда, размышляя над тем, что сказала гостья. Завещание выглядело по меньшей мере странным, а поступок господина де Греара – необъяснимым. Почему этот человек решил таким образом распорядиться судьбою дочери и совершенно незнакомого ему титулованного богача? Кем покойный посчитал Сезара – глупцом или ловкачом? Чего он желал добиться? На все эти вопросы ответов не имелось.
– Сударыня, – спросил виконт, – с кем вы приехали и где остановились?
– Моя компаньонка ожидает меня в холле, а остановилась я у подруги, с которой состою в переписке. Это здесь неподалеку. Именно она сообщила мне, что ходят слухи, будто вы скоро вернетесь, когда я написала ей о нашем бедственном положении.
Мадемуазель де Греар смотрела открыто и с некоторым любопытством. Бедная девушка; если она не лжет, то в каком ужасном положении она оказалась!
А если лжет?..
– Оставьте адрес моему дворецкому, – распорядился Сезар. – Я нанесу вам визит сегодня вечером или завтра утром, чтобы сообщить о принятом решении. Срок, указанный вашим отцом в завещании, истечет еще не скоро, и один день ничего не изменит. Я подумаю, что можно сделать. Только, – он остановил взмахом руки девушку, порывавшуюся что-то сказать, – не стоит надеяться заранее. Я не могу на вас жениться, и это не обсуждается. Все остальное требует осмысления.
– И все равно благодарю вас, ваша светлость, – произнесла мадемуазель де Греар. – Вы очень добры.
Сезар не чувствовал себя добрым. Только неприятно удивленным.
Глава 3
Глава 4
С одной стороны, родственники и их беды в какой-то мере касались виконта; все-таки не чужие люди. С другой – Сезар их не знал и знать не хотел, и предполагал, что так оно и останется до конца его жизни. И тут такой сюрприз!
– Где же ваш брат? – осведомился Сезар, не оборачиваясь. – Почему он не приехал вместе с вами, чтобы объясниться?
– Мишель остался держать оборону, – сказала у него за спиной мадемуазель де Греар. – Видите ли, все те люди из благотворительных обществ, с которыми водил знакомство отец… Они услышали, что им может достаться нечто большее, чем приличествующая случаю сумма пожертвований. И теперь они, словно стервятники, кружат вокруг нашего дома. Если бы мы с Мишелем уехали вдвоем, боюсь, наше родовое владение осадили бы со всех сторон.
– Но отчего ваш отец поставил такое условие? – Сезар повернулся к девушке. – Я никогда не встречался с господином Гийомом де Греаром и никоим образом не участвовал в его жизни. Слово, которым можно описать наши отношения, – это равнодушие, полнейшее равнодушие. Неужели он не любил вас и не понимал, в какое неловкое положение вы попадете?
– О, папа обожал меня. Может быть, поэтому он поступил так… Я не знаю. Как-то он обмолвился, что вы на войне; это было около года назад. Помнится, за столом даже состоялся разговор. Отец сказал, что если вы погибнете, титул уйдет не к нам, а к другой ветви, не напрямую, таково право наследования. Мишель заметил, что мы никогда не гонялись за титулом, но отец возразил, сказав, что мы ничего не понимаем. Может быть… он слишком сильно желал мне добра.
– И в итоге причинил боль и поставил вас в неловкое положение, – заключил Сезар. – Боюсь, мадемуазель, я бессилен помочь вам в таком вопросе. Я не знаю вас, и сочетаться с кем-либо браком только затем, чтобы решить не свои проблемы, – не мой стиль. К тому же моя невеста возвратится в Париж в течение недели. Даже если б я не был связан некими обязательствами, вряд ли я смог бы оказать вам любезность подобного рода.
– Что ж, – произнесла Сабрина де Греар, вставая, – я и так достаточно долго испытываю ваше терпение. Простите меня за навязчивость, и давайте распрощаемся.
– Вы, кажется, собирались меня умолять? – сухо осведомился виконт.
Мадемуазель де Греар вспыхнула; румянец, окрасивший ее щеки, придал девушке еще большей прелести.
– Сударь! Если только этого вы ждете, если вы на самом деле играете со мной, я готова. Я вовсе не знаю вас и всегда думала, что выберу жениха себе по сердцу, но коли разговор идет о благосостоянии моей семьи, тут не приходится выбирать. Смешно было полагать, что вы пожелаете жениться на мне, однако я не могла не попытаться. Вижу, мое общество вам неприятно, и вы сказали, что не собираетесь помогать мне.
– Разве? – покачал головой виконт. – Вы неверно меня поняли, сударыня. Я сказал, что не могу помочь вам, женившись на вас; однако не утверждал, будто вовсе оставлю своих родственников без помощи. Сядьте, прошу вас.
Растерянная, она снова опустилась в кресло.
– Условия завещания достаточно жесткие, достаточно странные, и, полагаю, их удастся оспорить, – произнес Сезар. – Возможно, мне следует порекомендовать вам и даже оплатить услуги хорошего парижского юриста, который займется этим делом и выиграет его в вашу пользу? Все-таки я косвенным образом замешан в этом, хотя и не представляю, как вашему отцу пришла в голову мысль поставить вам такое абсурдное условие. Он должен был навести обо мне справки, чтобы знать, что я до сих пор не женат. И, судя по всему, господин де Греар это сделал. Возможно, кто-то натолкнул его на такую мысль? Подумайте как следует.
– Я уже голову сломала, размышляя надо всем этим, ваша светлость. И ничего не придумала. До последнего своего дня отец никак не намекнул, что завещание составлено в подобном духе. Мне казалось, он должен был как-то обозначить это условие… Но мы узнали обо всем только после папиной смерти.
– Которая случилась… когда, напомните мне?
– Почти месяц назад.
– И вы отправились ко мне только сейчас? Не написали, не прислали кого-то? Откуда вы знали, что я в Париже? Я всего несколько дней как возвратился.
– Сначала мы с Мишелем и господином Шампелем – это наш нотариус – пытались найти лазейку в завещании, но так ничего и не отыскали. Господин Шампель весьма огорчен: он уверяет, что отец не сказал ему, что изменил завещание. Тем не менее документ был доставлен в контору Шампеля в день папиной смерти. И написан он по всем правилам, и заверен подписями свидетелей и другого нотариуса, которого мэтр знает и который подтвердил, что отец специально вызывал его. Я должна выйти за вас замуж, иначе мы потеряем все, кроме дома; а его содержание без денег и владений невозможно. Нам придется продать его и найти более скромное жилье, и, наверное, придется работать. Меня не очень удручает эта мысль, я могла бы стать гувернанткой, но… Мой брат, Мишель, привык быть хозяином. Он воспитан как владелец поместья. И это – не считая того, что нашему дому двести лет, и никогда и никто, кроме Греаров, не владел им.
Виконт прошелся по гостиной туда-сюда, размышляя над тем, что сказала гостья. Завещание выглядело по меньшей мере странным, а поступок господина де Греара – необъяснимым. Почему этот человек решил таким образом распорядиться судьбою дочери и совершенно незнакомого ему титулованного богача? Кем покойный посчитал Сезара – глупцом или ловкачом? Чего он желал добиться? На все эти вопросы ответов не имелось.
– Сударыня, – спросил виконт, – с кем вы приехали и где остановились?
– Моя компаньонка ожидает меня в холле, а остановилась я у подруги, с которой состою в переписке. Это здесь неподалеку. Именно она сообщила мне, что ходят слухи, будто вы скоро вернетесь, когда я написала ей о нашем бедственном положении.
Мадемуазель де Греар смотрела открыто и с некоторым любопытством. Бедная девушка; если она не лжет, то в каком ужасном положении она оказалась!
А если лжет?..
– Оставьте адрес моему дворецкому, – распорядился Сезар. – Я нанесу вам визит сегодня вечером или завтра утром, чтобы сообщить о принятом решении. Срок, указанный вашим отцом в завещании, истечет еще не скоро, и один день ничего не изменит. Я подумаю, что можно сделать. Только, – он остановил взмахом руки девушку, порывавшуюся что-то сказать, – не стоит надеяться заранее. Я не могу на вас жениться, и это не обсуждается. Все остальное требует осмысления.
– И все равно благодарю вас, ваша светлость, – произнесла мадемуазель де Греар. – Вы очень добры.
Сезар не чувствовал себя добрым. Только неприятно удивленным.
Глава 3
Решение
Несколько лет назад, будучи моложе и восторженнее, чем сейчас, вылавливая тайны в тревожно-праздничной атмосфере Парижа и лакомясь вкусом победы, когда удавалось их разгадать, Сезар тем не менее довольно сильно зависел от мнения своего старшего друга и наставника Видока и предпочитал советоваться с ним. Нынешнее дело, свалившееся на голову виконту, не пахло убийством, но тайна в нем совершенно определенно имелась. Мотивы поступка почившего господина де Греара оставались неясными, а девушка попала в беду. Как ни тоскливо было Сезару осознавать это, история его касалась – хотя бы потому, что старик де Греар почему-то написал в завещании его имя. Неужели можно желать счастья дочери таким экстравагантным способом? Или старик к концу своего земного пути был безумен? Способен ли безумец составить документ, перед которым даже опытный нотариус бессилен?
Сезар понимал, что чем дольше будет думать, тем сильнее погрузится в эту историю, но коготок уже увяз. Внутри шевельнулся ненасытный дух любопытства, который не покидал виконта даже в самые тяжелые времена и находил себе пищу и в Париже, и в армии. Теперь дело коснулось семьи, и бессмысленно отрицать, что ситуация требует разрешения. Сезар подумал, что сказала бы Ивейн по этому поводу. Конечно, ее возмутила бы сама история, однако графиня де Бриан настаивала бы, чтоб виконт помог родственнице. Сабрина де Греар внушала доверие и выглядела несчастной – не только потому, что недавно потеряла отца, не только потому, что оказалась замешана в авантюру, но и потому, что испытывала неловкость, обращаясь к незнакомому человеку с такой просьбой. Это тронуло Сезара.
Он провел день дома, отослав устроителям пикника в Булонском лесу записку с пространными извинениями, а вечером оделся для визита и велел подать коляску. Решение было принято, линия поведения намечена. Придется немножко обмануть белокурую сестренку, однако план требовал усыпить бдительность возможного противника. Сезар не знал, есть ли у него противник, кроме покойного де Греара; скорее всего, нет. Скорее всего, придется выписывать в Марсель мэтра, щелкающего подобные юридические задачки, как белка орехи, и пусть разбирается с завещанием. Просто дух любопытства предписывал виконту сначала выяснить все самому.
Вечер стоял дождливый, верх коляски был поднят, капли гулко стучали над головой. Дождь разогнал прохожих с улиц, фонари светили тускло, прячась в наползавшем с Сены тумане. Сезар не любил покидать дом в такие вечера, но служба в армии приучила де Моро к совершенно диким погодным условиям, и нынешнее короткое путешествие в соседний квартал, в комфортабельной коляске казалось просто шуткой. Когда раньше виконту говорили, что война меняет людей во многом, включая даже простые привычки и предпочтения, Сезару приходилось верить на слово; теперь он сам это знал.
Дом, где остановилась мадемуазель де Греар, оказался симпатичным особняком, но разглядывать его у виконта не было ни времени, ни желания. Окна на первом и втором этаже представлялись Сезару прищуренными глазами неведомого зверя, наблюдавшего за случайными прохожими в апрельской полумгле. Кучер слез с козел и постучал, передав визитную карточку открывшему слуге; буквально через минуту гостя пригласили в дом. Виконт вошел, поднялся следом за худым сутулым дворецким на второй этаж и был принят в гостиной, освещенной пламенем камина и нескольких свечей в простых серебряных канделябрах. Мадемуазель де Греар оказалась одна, но она являлась родственницей, так что приличия оставались соблюдены. В какой-то мере.
– Мадемуазель, – поклонился Сезар, стараясь говорить как можно суше, – приветствую вас.
– Садитесь, ваша светлость. – Она указала на кресло.
– Благодарю, но нет. Я не хочу задерживаться дольше, чем это необходимо. – Сезар остановился у камина так, чтобы пламя хорошо освещало лицо, – если Сабрина де Греар неглупа, она должна усвоить, что виконт сильно недоволен. – По правде говоря, ваша история меня удивила. Удивила настолько, что я желаю отправиться вместе с вами в ваши владения под Марселем, дабы на месте разобраться, что к чему.
– Ах! – воскликнула мадемуазель де Греар, просветлев. – Как хорошо! Я и не ждала этого вовсе. Но вы едете! Это так благородно! Мишель… он был бы недоволен, если б я вернулась ни с чем.
Короткая заминка заставляла задуматься о том влиянии, которое брат оказывал на сестру; пожалуй, стоит вытянуть подробности по дороге.
– Не нужно хвалить меня за благородство, сударыня, – отрезал виконт с брезгливой гримасой. – Я делаю это лишь для собственного удобства. Вы явились ко мне, когда я только приехал с этой ужасной войны и желал покоя. В Париже сейчас царит веселье из-за нашей победы, намечается череда праздников и приемов, которые я мечтал посетить, и тут появились вы с вашей невероятной историей. В другое время я мог бы вовсе отказаться беседовать с вами, однако я не желаю, чтобы моя невеста услышала об этой нелепице. – Крупица правды: Ивейн лучше узнать обо всем в пересказе, когда Сезар вернется в Париж. – Мы выезжаем завтра же. Мой слуга отправился за билетами на поезд. Потрудитесь не опаздывать и будьте готовы к семи утра.
Мадемуазель де Греар явно находилась в замешательстве; она встала, стискивая пальцы, и нерешительно поглядела на виконта. В изгибе ее длинной шеи было что-то лебяжье.
– Ваша светлость, я понимаю, как много забот вам доставила, и вы вовсе не обязаны…
– Но ведь если я не сделаю этого или хотя бы не попытаюсь выяснить, почему ваш отец поставил такие условия в завещании, вы с братом потеряете все?
– Да, так и есть.
– А стоит об этом прознать пронырливому журналисту, и он затреплет мое имя на страницах светской хроники! – воскликнул Сезар. – Ну уж нет, сударыня! Я имею определенную репутацию, и она неплоха! Мне важно, что обо мне думает двор. Не хочу кормить сплетников грязными слухами, а они появятся, если мы с вами не отправимся на юг немедленно. Неужели вы думаете, что мне может это понравиться? Потому не стоит возражать.
Он постарался придать своему тону некоторое раздражение, чтобы убедить девушку, будто действительно злится. Судя по тому, как покраснела мадемуазель де Греар, как она кусала нижнюю губу, виконт сильно смутил ее и, пожалуй, унизил. Сезар жалел, что приходится делать это, но надеялся позже принести извинения. Пока ему было необходимо, чтобы Сабрина посчитала его таким – напыщенным щеголем, который печется о своей репутации, а более ни о чем.
– Я глубоко благодарна вам… все же, – наконец произнесла мадемуазель де Греар и присела в реверансе, – и в полной мере осознаю, в какое неприятное положение ставлю вас, ваша светлость. Позвольте мне принять вас в Мьель-де-Брюйере со всеми почестями, приличествующими вашему положению.
– Не опаздывайте завтра, сударыня, – сухо бросил виконт и вышел не оглядываясь.
Поезд на юг отходил с Лионской платформы, построенной лет шесть назад, еще до отъезда виконта на войну. Выйдя из экипажа, Сезар огляделся и пришел к выводу, что, если в Париже что-то и меняется, не сразу поймешь – к лучшему или к худшему. За время отсутствия виконта платформу существенно расширили, подвели еще несколько путей, и по всему было заметно, что скоро на этом месте возведут вокзал или хотя бы подобие оного. Филипп, кучер, как человек, связанный с транспортом, подтвердил подозрения Сезара.
– Поговаривают, поговаривают об этом, – сказал он, когда виконт задал ему вопрос – дескать, не идет ли речь о том, что Париж украсится еще одним вокзальным зданием? – Свободные извозчики уже делят места и страшно сварятся. Говорят, скоро весь город будет застроен вокзалами, и жить мы станем среди вечно гудящих поездов.
В этом вся суть Парижа, подумал Сезар. Парижу постоянно кажется, что ему всего мало: и одного вокзала недостаточно, и одним мостом через реку не обойтись, лучше построить десять или двадцать. С каждым годом все больше экипажей на улицах, по стране, как артерии, разбегаются железнодорожные линии, в небо поднимаются дирижабли… Впрочем, говорят, в Англии еще хуже. Когда Ивейн вернется, надо будет ее расспросить.
Виконт подал руку мадемуазель де Греар и помог ей выйти из экипажа. Сабрина подобрала юбки, чтобы не испачкать их в вокзальной грязи. Девушка нынче утром выглядела совсем юной и донельзя беззащитной; пожалуй, именно такое впечатление она и должна производить на мужчин, которым немедля захочется ее защитить. Интересно, именно этого добивался брат, отправляя Сабрину к Сезару? Впрочем, не стоит судить о человеке, которого еще ни разу не видел и о котором почти ничего не знаешь.
Путешествовать предстояло в купе, рассчитанном на четверых, – мадемуазель де Греар сопровождала компаньонка, узколицая пожилая особа с хищным носом и взглядом стервятника. Звали ее мадам Посси, она носила вдовий наряд с таким видом, будто это лучшая одежда на свете, а кожа женщины казалась навеки прокаленной солнцем. Компаньонка Сабрины почти не разговаривала; во всяком случае, пока ехали в экипаже, Сезар услышал от нее всего несколько слов, а именно: «Доброе утро, ваша светлость». Вряд ли за столь неприступной внешностью прячется бездна остроумия и навыки ведения светской беседы. Волей-неволей придется сосредоточиться на мадемуазель де Греар.
И мадам Посси, и Филипп Гальенн, камердинер Сезара, должны были ехать в купе вместе с хозяевами – ради соблюдения приличий; и хотя компаньонка Сабрины не нашла в этом ничего странного, Филипп засмущался. Когда поезд тронулся, а платформу заволокло дымом из трубы паровоза, камердинер вскочил, извинился и попросил соизволения отправиться посмотреть, как кидают уголь в топку. Сезар разрешил и остался в обществе двух дам, старшая из которых тут же уселась в углу и невидящими глазами уперлась в стену. Мадемуазель де Греар некоторое время смотрела в окно, наблюдая, как проплывает мимо город, а затем перевела задумчивый взгляд на виконта.
– Вы не находите это непривычным? – несмело спросила она.
– Что именно? – уточнил Сезар, на мгновение забыв, что должен изображать разозленного тугодума, и тут же придав лицу возвышенно-брезгливое выражение.
– Эту… технику. Еще пятьдесят лет назад мы и не думали, что станем перемещаться из одного города в другой так быстро, а посмотрите на нас теперь! Механические чудовища с угольными брюхами ползают по стране туда-сюда, и никто этому уже не удивляется, – она еле заметно улыбнулась.
– Мадемуазель, пятьдесят лет назад на свете не было ни вас, ни меня. Когда мы родились, поезда уже существовали, и Франция – не самая прогрессивная страна.
– Я редко их вижу. По правде говоря, наш дом стоит достаточно уединенно, и я провела в нем всю жизнь. Отец приветствовал домашнее образование, а потому у нас с Мишелем всегда были учителя, которые жили в Мьель-де-Брюйере. Затем брат отправился учиться в Париж, а я так и осталась дома. Конечно, мы ездим с визитами к соседям и бываем в Марселе, но… я настоящая провинциалка, ваша светлость, и, наверное, кажусь вам безнадежно скучной.
Сезар еще раньше обратил внимание на то, что говорила мадемуазель де Греар с южным акцентом, но настолько легким, что он был почти незаметным в ее правильной речи, которую человек невнимательный мог бы принять за говор парижанки.
– А вы должны казаться мне иной? – осведомился виконт.
– Не знаю, сударь. Я… не понимаю, должна ли казаться вам какой-либо. Я растеряна. Отец поступил непонятно, и мне сложно это принять. Мне казалось, что он никогда не сделает нам с Мишелем… плохого.
– Возможно, он думал, что это добро.
– Я молюсь, чтобы так и было. Иначе придется признать, что отца я совсем не знала.
– А правда, – спросил виконт, – каков он был?
Тут Сабрина улыбнулась уже шире, с той мечтательной грустью, которая отличает воспоминания о дорогих людях.
– Великодушен. Честен. Иногда громогласен. Еще в юности он сломал ногу, неудачно упав с лошади, и всю жизнь сильно хромал, а потому не мог отправиться на военную службу, чего, мне казалось, тайно желал. Из него получился бы хороший офицер: наши слуги его боготворили, и потому в доме всегда царил идеальный порядок. Отец любил меня и Мишеля… Мишеля баловал больше, ибо тот сильно горевал, когда умерла мама, – брат хорошо ее помнит, а я вот нет. Но я была любимой дочерью. Отец утверждал, что подыщет мне самого лучшего жениха, которого я смогу любить. Неужели он… неужели он решил, что это будете вы? Не спросив вас, не узнав, и не спросив меня?
Сезар думал, что это именно так, и все, что говорила мадемуазель де Греар, утверждало его в сложившемся мнении. Старик, слегка выживший из ума и обожавший своих детей, решил устроить их счастье таким вот оригинальным образом. Не он первый, не он последний пытается с помощью документа, вступающего в силу после смерти, управлять маленьким кусочком мира живых. История знала массу подобных поступков, с пожеланиями причудливыми, как дорожки лабиринта, а иногда и вовсе непристойными.
– Говорят, в Марселе жил один сапожник, – сказал виконт, – который продиктовал юристу завещание, чтение коего в приличном обществе приведет к немедленному обмороку у дам. Там сто двадцать три слова, и сотню нельзя произносить даже в купеческом окружении, не говоря о высшем свете. А потому ваш отец еще относительно скромен. Он желал, чтобы вы вышли замуж за незнакомца, – всего-то.
Мадемуазель де Греар, которая едва не расплакалась, говоря об отце, рассмеялась, а Сезар в очередной раз напомнил себе, что следует быть осторожнее. Успех дела зависел от того, какое виконт произведет впечатление, и от того, что Сабрина расскажет брату.
Через Дижон доехали до Лиона; там пришлось пересесть на поезд, идущий в Марсель. Местность менялась, и виконт, давно не бывавший здесь, с любопытством смотрел в окно. Филипп, узревший знакомые места, вполголоса посетовал на невозможность навестить семью, проживающую в этих краях; Сезар пообещал по возвращении в Париж дать камердинеру отпуск.
Измученная дорогой, мадемуазель де Греар спала, ее компаньонка тоже клевала носом. Ночь опустилась плавно, как кисейное покрывало, и в темноте за окнами проносились смутные тени – то горизонт ощетинится горными зубьями, то облака, бледные на ночном небе, пригасят звездное мерцание.
Разговаривали мало: мадемуазель де Греар грустила и явно чувствовала себя неловко, а виконт, искусный в ведении непринужденной беседы, на сей раз свой талант никак не проявлял. Сезару было жаль обманывать милую девушку, которая при взгляде на него начинала неудержимо краснеть и смущаться, но он, как говорилось выше, надеялся принести извинения после. Если не окажется, что история сложнее, чем он думает. Если не выяснится, что Сабрина де Греар – ловкая мошенница, которая лжет как дышит и сейчас в душе посмеивается над мужчиной, попавшим в ее сети. Такие варианты тоже нельзя исключать. Жизнь сталкивала Сезара с разными особами.
А потому он старался вести себя холодно и отстраненно, всем своим видом демонстрируя, как его угнетает нежданная поездка на юг.
Следующим днем поезд прибыл в Марсель.
Сезар понимал, что чем дольше будет думать, тем сильнее погрузится в эту историю, но коготок уже увяз. Внутри шевельнулся ненасытный дух любопытства, который не покидал виконта даже в самые тяжелые времена и находил себе пищу и в Париже, и в армии. Теперь дело коснулось семьи, и бессмысленно отрицать, что ситуация требует разрешения. Сезар подумал, что сказала бы Ивейн по этому поводу. Конечно, ее возмутила бы сама история, однако графиня де Бриан настаивала бы, чтоб виконт помог родственнице. Сабрина де Греар внушала доверие и выглядела несчастной – не только потому, что недавно потеряла отца, не только потому, что оказалась замешана в авантюру, но и потому, что испытывала неловкость, обращаясь к незнакомому человеку с такой просьбой. Это тронуло Сезара.
Он провел день дома, отослав устроителям пикника в Булонском лесу записку с пространными извинениями, а вечером оделся для визита и велел подать коляску. Решение было принято, линия поведения намечена. Придется немножко обмануть белокурую сестренку, однако план требовал усыпить бдительность возможного противника. Сезар не знал, есть ли у него противник, кроме покойного де Греара; скорее всего, нет. Скорее всего, придется выписывать в Марсель мэтра, щелкающего подобные юридические задачки, как белка орехи, и пусть разбирается с завещанием. Просто дух любопытства предписывал виконту сначала выяснить все самому.
Вечер стоял дождливый, верх коляски был поднят, капли гулко стучали над головой. Дождь разогнал прохожих с улиц, фонари светили тускло, прячась в наползавшем с Сены тумане. Сезар не любил покидать дом в такие вечера, но служба в армии приучила де Моро к совершенно диким погодным условиям, и нынешнее короткое путешествие в соседний квартал, в комфортабельной коляске казалось просто шуткой. Когда раньше виконту говорили, что война меняет людей во многом, включая даже простые привычки и предпочтения, Сезару приходилось верить на слово; теперь он сам это знал.
Дом, где остановилась мадемуазель де Греар, оказался симпатичным особняком, но разглядывать его у виконта не было ни времени, ни желания. Окна на первом и втором этаже представлялись Сезару прищуренными глазами неведомого зверя, наблюдавшего за случайными прохожими в апрельской полумгле. Кучер слез с козел и постучал, передав визитную карточку открывшему слуге; буквально через минуту гостя пригласили в дом. Виконт вошел, поднялся следом за худым сутулым дворецким на второй этаж и был принят в гостиной, освещенной пламенем камина и нескольких свечей в простых серебряных канделябрах. Мадемуазель де Греар оказалась одна, но она являлась родственницей, так что приличия оставались соблюдены. В какой-то мере.
– Мадемуазель, – поклонился Сезар, стараясь говорить как можно суше, – приветствую вас.
– Садитесь, ваша светлость. – Она указала на кресло.
– Благодарю, но нет. Я не хочу задерживаться дольше, чем это необходимо. – Сезар остановился у камина так, чтобы пламя хорошо освещало лицо, – если Сабрина де Греар неглупа, она должна усвоить, что виконт сильно недоволен. – По правде говоря, ваша история меня удивила. Удивила настолько, что я желаю отправиться вместе с вами в ваши владения под Марселем, дабы на месте разобраться, что к чему.
– Ах! – воскликнула мадемуазель де Греар, просветлев. – Как хорошо! Я и не ждала этого вовсе. Но вы едете! Это так благородно! Мишель… он был бы недоволен, если б я вернулась ни с чем.
Короткая заминка заставляла задуматься о том влиянии, которое брат оказывал на сестру; пожалуй, стоит вытянуть подробности по дороге.
– Не нужно хвалить меня за благородство, сударыня, – отрезал виконт с брезгливой гримасой. – Я делаю это лишь для собственного удобства. Вы явились ко мне, когда я только приехал с этой ужасной войны и желал покоя. В Париже сейчас царит веселье из-за нашей победы, намечается череда праздников и приемов, которые я мечтал посетить, и тут появились вы с вашей невероятной историей. В другое время я мог бы вовсе отказаться беседовать с вами, однако я не желаю, чтобы моя невеста услышала об этой нелепице. – Крупица правды: Ивейн лучше узнать обо всем в пересказе, когда Сезар вернется в Париж. – Мы выезжаем завтра же. Мой слуга отправился за билетами на поезд. Потрудитесь не опаздывать и будьте готовы к семи утра.
Мадемуазель де Греар явно находилась в замешательстве; она встала, стискивая пальцы, и нерешительно поглядела на виконта. В изгибе ее длинной шеи было что-то лебяжье.
– Ваша светлость, я понимаю, как много забот вам доставила, и вы вовсе не обязаны…
– Но ведь если я не сделаю этого или хотя бы не попытаюсь выяснить, почему ваш отец поставил такие условия в завещании, вы с братом потеряете все?
– Да, так и есть.
– А стоит об этом прознать пронырливому журналисту, и он затреплет мое имя на страницах светской хроники! – воскликнул Сезар. – Ну уж нет, сударыня! Я имею определенную репутацию, и она неплоха! Мне важно, что обо мне думает двор. Не хочу кормить сплетников грязными слухами, а они появятся, если мы с вами не отправимся на юг немедленно. Неужели вы думаете, что мне может это понравиться? Потому не стоит возражать.
Он постарался придать своему тону некоторое раздражение, чтобы убедить девушку, будто действительно злится. Судя по тому, как покраснела мадемуазель де Греар, как она кусала нижнюю губу, виконт сильно смутил ее и, пожалуй, унизил. Сезар жалел, что приходится делать это, но надеялся позже принести извинения. Пока ему было необходимо, чтобы Сабрина посчитала его таким – напыщенным щеголем, который печется о своей репутации, а более ни о чем.
– Я глубоко благодарна вам… все же, – наконец произнесла мадемуазель де Греар и присела в реверансе, – и в полной мере осознаю, в какое неприятное положение ставлю вас, ваша светлость. Позвольте мне принять вас в Мьель-де-Брюйере со всеми почестями, приличествующими вашему положению.
– Не опаздывайте завтра, сударыня, – сухо бросил виконт и вышел не оглядываясь.
Поезд на юг отходил с Лионской платформы, построенной лет шесть назад, еще до отъезда виконта на войну. Выйдя из экипажа, Сезар огляделся и пришел к выводу, что, если в Париже что-то и меняется, не сразу поймешь – к лучшему или к худшему. За время отсутствия виконта платформу существенно расширили, подвели еще несколько путей, и по всему было заметно, что скоро на этом месте возведут вокзал или хотя бы подобие оного. Филипп, кучер, как человек, связанный с транспортом, подтвердил подозрения Сезара.
– Поговаривают, поговаривают об этом, – сказал он, когда виконт задал ему вопрос – дескать, не идет ли речь о том, что Париж украсится еще одним вокзальным зданием? – Свободные извозчики уже делят места и страшно сварятся. Говорят, скоро весь город будет застроен вокзалами, и жить мы станем среди вечно гудящих поездов.
В этом вся суть Парижа, подумал Сезар. Парижу постоянно кажется, что ему всего мало: и одного вокзала недостаточно, и одним мостом через реку не обойтись, лучше построить десять или двадцать. С каждым годом все больше экипажей на улицах, по стране, как артерии, разбегаются железнодорожные линии, в небо поднимаются дирижабли… Впрочем, говорят, в Англии еще хуже. Когда Ивейн вернется, надо будет ее расспросить.
Виконт подал руку мадемуазель де Греар и помог ей выйти из экипажа. Сабрина подобрала юбки, чтобы не испачкать их в вокзальной грязи. Девушка нынче утром выглядела совсем юной и донельзя беззащитной; пожалуй, именно такое впечатление она и должна производить на мужчин, которым немедля захочется ее защитить. Интересно, именно этого добивался брат, отправляя Сабрину к Сезару? Впрочем, не стоит судить о человеке, которого еще ни разу не видел и о котором почти ничего не знаешь.
Путешествовать предстояло в купе, рассчитанном на четверых, – мадемуазель де Греар сопровождала компаньонка, узколицая пожилая особа с хищным носом и взглядом стервятника. Звали ее мадам Посси, она носила вдовий наряд с таким видом, будто это лучшая одежда на свете, а кожа женщины казалась навеки прокаленной солнцем. Компаньонка Сабрины почти не разговаривала; во всяком случае, пока ехали в экипаже, Сезар услышал от нее всего несколько слов, а именно: «Доброе утро, ваша светлость». Вряд ли за столь неприступной внешностью прячется бездна остроумия и навыки ведения светской беседы. Волей-неволей придется сосредоточиться на мадемуазель де Греар.
И мадам Посси, и Филипп Гальенн, камердинер Сезара, должны были ехать в купе вместе с хозяевами – ради соблюдения приличий; и хотя компаньонка Сабрины не нашла в этом ничего странного, Филипп засмущался. Когда поезд тронулся, а платформу заволокло дымом из трубы паровоза, камердинер вскочил, извинился и попросил соизволения отправиться посмотреть, как кидают уголь в топку. Сезар разрешил и остался в обществе двух дам, старшая из которых тут же уселась в углу и невидящими глазами уперлась в стену. Мадемуазель де Греар некоторое время смотрела в окно, наблюдая, как проплывает мимо город, а затем перевела задумчивый взгляд на виконта.
– Вы не находите это непривычным? – несмело спросила она.
– Что именно? – уточнил Сезар, на мгновение забыв, что должен изображать разозленного тугодума, и тут же придав лицу возвышенно-брезгливое выражение.
– Эту… технику. Еще пятьдесят лет назад мы и не думали, что станем перемещаться из одного города в другой так быстро, а посмотрите на нас теперь! Механические чудовища с угольными брюхами ползают по стране туда-сюда, и никто этому уже не удивляется, – она еле заметно улыбнулась.
– Мадемуазель, пятьдесят лет назад на свете не было ни вас, ни меня. Когда мы родились, поезда уже существовали, и Франция – не самая прогрессивная страна.
– Я редко их вижу. По правде говоря, наш дом стоит достаточно уединенно, и я провела в нем всю жизнь. Отец приветствовал домашнее образование, а потому у нас с Мишелем всегда были учителя, которые жили в Мьель-де-Брюйере. Затем брат отправился учиться в Париж, а я так и осталась дома. Конечно, мы ездим с визитами к соседям и бываем в Марселе, но… я настоящая провинциалка, ваша светлость, и, наверное, кажусь вам безнадежно скучной.
Сезар еще раньше обратил внимание на то, что говорила мадемуазель де Греар с южным акцентом, но настолько легким, что он был почти незаметным в ее правильной речи, которую человек невнимательный мог бы принять за говор парижанки.
– А вы должны казаться мне иной? – осведомился виконт.
– Не знаю, сударь. Я… не понимаю, должна ли казаться вам какой-либо. Я растеряна. Отец поступил непонятно, и мне сложно это принять. Мне казалось, что он никогда не сделает нам с Мишелем… плохого.
– Возможно, он думал, что это добро.
– Я молюсь, чтобы так и было. Иначе придется признать, что отца я совсем не знала.
– А правда, – спросил виконт, – каков он был?
Тут Сабрина улыбнулась уже шире, с той мечтательной грустью, которая отличает воспоминания о дорогих людях.
– Великодушен. Честен. Иногда громогласен. Еще в юности он сломал ногу, неудачно упав с лошади, и всю жизнь сильно хромал, а потому не мог отправиться на военную службу, чего, мне казалось, тайно желал. Из него получился бы хороший офицер: наши слуги его боготворили, и потому в доме всегда царил идеальный порядок. Отец любил меня и Мишеля… Мишеля баловал больше, ибо тот сильно горевал, когда умерла мама, – брат хорошо ее помнит, а я вот нет. Но я была любимой дочерью. Отец утверждал, что подыщет мне самого лучшего жениха, которого я смогу любить. Неужели он… неужели он решил, что это будете вы? Не спросив вас, не узнав, и не спросив меня?
Сезар думал, что это именно так, и все, что говорила мадемуазель де Греар, утверждало его в сложившемся мнении. Старик, слегка выживший из ума и обожавший своих детей, решил устроить их счастье таким вот оригинальным образом. Не он первый, не он последний пытается с помощью документа, вступающего в силу после смерти, управлять маленьким кусочком мира живых. История знала массу подобных поступков, с пожеланиями причудливыми, как дорожки лабиринта, а иногда и вовсе непристойными.
– Говорят, в Марселе жил один сапожник, – сказал виконт, – который продиктовал юристу завещание, чтение коего в приличном обществе приведет к немедленному обмороку у дам. Там сто двадцать три слова, и сотню нельзя произносить даже в купеческом окружении, не говоря о высшем свете. А потому ваш отец еще относительно скромен. Он желал, чтобы вы вышли замуж за незнакомца, – всего-то.
Мадемуазель де Греар, которая едва не расплакалась, говоря об отце, рассмеялась, а Сезар в очередной раз напомнил себе, что следует быть осторожнее. Успех дела зависел от того, какое виконт произведет впечатление, и от того, что Сабрина расскажет брату.
Через Дижон доехали до Лиона; там пришлось пересесть на поезд, идущий в Марсель. Местность менялась, и виконт, давно не бывавший здесь, с любопытством смотрел в окно. Филипп, узревший знакомые места, вполголоса посетовал на невозможность навестить семью, проживающую в этих краях; Сезар пообещал по возвращении в Париж дать камердинеру отпуск.
Измученная дорогой, мадемуазель де Греар спала, ее компаньонка тоже клевала носом. Ночь опустилась плавно, как кисейное покрывало, и в темноте за окнами проносились смутные тени – то горизонт ощетинится горными зубьями, то облака, бледные на ночном небе, пригасят звездное мерцание.
Разговаривали мало: мадемуазель де Греар грустила и явно чувствовала себя неловко, а виконт, искусный в ведении непринужденной беседы, на сей раз свой талант никак не проявлял. Сезару было жаль обманывать милую девушку, которая при взгляде на него начинала неудержимо краснеть и смущаться, но он, как говорилось выше, надеялся принести извинения после. Если не окажется, что история сложнее, чем он думает. Если не выяснится, что Сабрина де Греар – ловкая мошенница, которая лжет как дышит и сейчас в душе посмеивается над мужчиной, попавшим в ее сети. Такие варианты тоже нельзя исключать. Жизнь сталкивала Сезара с разными особами.
А потому он старался вести себя холодно и отстраненно, всем своим видом демонстрируя, как его угнетает нежданная поездка на юг.
Следующим днем поезд прибыл в Марсель.
Глава 4
«Вересковый мед»
Марсель – шумный портовый город, пропахший солью и буйябесом[2], загорелый, разноцветный, наглый. Сезар бывал здесь раньше, но очень давно, и запомнил в основном пестрые улицы, круто спускающиеся к морю, водяное сверкание да сизые очертания острова Иф. Сейчас виконту предстояло познакомиться с местностью поближе; и хотя владения Греаров располагались за чертой города, свидания с Марселем было не избежать.
Когда вышли на платформу, оказалось, что путников ждут: невысокий пухлый мужчина средних лет, в простой одежде приветствовал мадемуазель де Греар глубоким поклоном и почтительным бормотанием.
– Здравствуй, Жан, – произнесла она ласково, – значит, так и ждал здесь?
– Как велели его милость, – ответил мужчина.
– Это наш кучер, – объяснила Сабрина виконту, – брат приказал ему встречать все приходящие в Марсель поезда, чтобы отвезти меня домой, когда бы я ни вернулась.
– Трогательная забота, – буркнул Сезар, – и мы можем, наконец, поехать?
Она побледнела, что было заметно даже в такой яркий день.
– Извините, ваша светлость. Конечно же.
Экипаж оказался открытой коляской без верха – серьезное неудобство для тех, кто путешествует под раскаленным солнцем. Сезар предпочел бы крытую повозку, но тут выбирать не приходилось. Все разместились довольно быстро. Дамы раскрыли припасенные зонтики, а виконт надвинул на лоб цилиндр. Кучер взобрался на козлы, свистнул, и коляска тронулась. Виконт сидел, откинувшись на спинку узкого диванчика, и смотрел по сторонам с таким видом, будто ничего противнее в жизни не видел.
А на самом деле – ему нравилось.
Крымская кампания, кроме странных зим, отличалась весьма жаркой погодой летом, и Сезар за два года привык к тому, что рядом – море. Оно и сейчас проглядывало между домами, и виконт ощущал себя странно, как будто не покидал арены военных действий, уже завершившихся. Войска возвращались домой. Англичане отплыли к себе на туманный Альбион, французские же синие мундиры мелькали как в Париже, так и в портовых городах, и Марсель не оказался исключением. Здесь стояла часть флота, и виконт замечал проблески «королевского синего» в пестрой толпе. Любопытно, есть ли сейчас в Марселе знакомые? Вполне вероятно. В таком случае лучше держаться от них подальше до того момента, как можно будет позабыть о маскараде.
Коляска свернула на улицу, откуда море открывалось во всей красе; оно сияло под солнцем так, что на него было больно смотреть. Сабрина подалась в сторону, глядя на бухту, в чертах девушки появилось оживление, губы невольно растянулись в улыбке.
– Видите, сударь, вон там? Это остров Иф. Вы читали роман о нем? Когда книга вышла, все прочитавшие ее марсельцы ходили надутые, как индюки! – она откровенно смеялась. – Да, признаться, и до сих пор ходят. Теперь никто не скажет, будто господин Дюма уважает только Париж!
– Господин Дюма, – произнес виконт, – уважает собственное бойкое перо и те деньги, которые получает за работу. Потому пишет быстро и скоро настрочит нам что-нибудь о Бордо, Кале и Гавре. Ходят слухи, что он взялся за тему Революции. Несомненно, приукрасит ее в романтической манере.
Когда вышли на платформу, оказалось, что путников ждут: невысокий пухлый мужчина средних лет, в простой одежде приветствовал мадемуазель де Греар глубоким поклоном и почтительным бормотанием.
– Здравствуй, Жан, – произнесла она ласково, – значит, так и ждал здесь?
– Как велели его милость, – ответил мужчина.
– Это наш кучер, – объяснила Сабрина виконту, – брат приказал ему встречать все приходящие в Марсель поезда, чтобы отвезти меня домой, когда бы я ни вернулась.
– Трогательная забота, – буркнул Сезар, – и мы можем, наконец, поехать?
Она побледнела, что было заметно даже в такой яркий день.
– Извините, ваша светлость. Конечно же.
Экипаж оказался открытой коляской без верха – серьезное неудобство для тех, кто путешествует под раскаленным солнцем. Сезар предпочел бы крытую повозку, но тут выбирать не приходилось. Все разместились довольно быстро. Дамы раскрыли припасенные зонтики, а виконт надвинул на лоб цилиндр. Кучер взобрался на козлы, свистнул, и коляска тронулась. Виконт сидел, откинувшись на спинку узкого диванчика, и смотрел по сторонам с таким видом, будто ничего противнее в жизни не видел.
А на самом деле – ему нравилось.
Крымская кампания, кроме странных зим, отличалась весьма жаркой погодой летом, и Сезар за два года привык к тому, что рядом – море. Оно и сейчас проглядывало между домами, и виконт ощущал себя странно, как будто не покидал арены военных действий, уже завершившихся. Войска возвращались домой. Англичане отплыли к себе на туманный Альбион, французские же синие мундиры мелькали как в Париже, так и в портовых городах, и Марсель не оказался исключением. Здесь стояла часть флота, и виконт замечал проблески «королевского синего» в пестрой толпе. Любопытно, есть ли сейчас в Марселе знакомые? Вполне вероятно. В таком случае лучше держаться от них подальше до того момента, как можно будет позабыть о маскараде.
Коляска свернула на улицу, откуда море открывалось во всей красе; оно сияло под солнцем так, что на него было больно смотреть. Сабрина подалась в сторону, глядя на бухту, в чертах девушки появилось оживление, губы невольно растянулись в улыбке.
– Видите, сударь, вон там? Это остров Иф. Вы читали роман о нем? Когда книга вышла, все прочитавшие ее марсельцы ходили надутые, как индюки! – она откровенно смеялась. – Да, признаться, и до сих пор ходят. Теперь никто не скажет, будто господин Дюма уважает только Париж!
– Господин Дюма, – произнес виконт, – уважает собственное бойкое перо и те деньги, которые получает за работу. Потому пишет быстро и скоро настрочит нам что-нибудь о Бордо, Кале и Гавре. Ходят слухи, что он взялся за тему Революции. Несомненно, приукрасит ее в романтической манере.