Страница:
Жанна вынула протокол:
– Знаете, что это такое?
– Нет.
– Показания вашего секретаря Сильвии Денуа.
Перрейя отшатнулся. Жанна продолжала:
– Она помнит, что семнадцатого июля две тысячи третьего года вы ездили в дом шесть по проспекту Жоржа Клемансо с владельцем здания.
– Она ошибается.
– Перрейя, вы пользуетесь услугами такси компании «G7». И имеете абонемент, именуемый «Клоб афер». Все ваши поездки остаются в памяти компьютера. Мне продолжать?
Он промолчал.
– Семнадцатого июля две тысячи третьего года вы заказали такси – светло-серый «мерседес» с номерными знаками 345 DSM 75. За два дня до этого вы получили первое экспертное заключение. И решили убедиться сами, насколько все серьезно. Оценить состояние здоровья жильцов. Предстоящий ремонт.
Перрейя то и дело затравленно поглядывал на Жанну.
– По сведениям компании «G7», сначала вы заезжали на проспект Марсо в дом сорок пять.
– Я уже не помню.
– Дом сорок пять по проспекту Марсо – адрес гражданского товарищества недвижимости «FIMA». Можно предположить, что вы заезжали к владельцу общества. Шофер ждал вас двадцать минут. Очевидно, все это время вы убеждали владельца в серьезности ситуации, чтобы он согласился поехать с вами. Так за кем вы заезжали в тот день? Кого вы покрываете, месье Перрейя?
– Я не вправе называть имена. Профессиональная тайна.
Жанна стукнула по столу:
– Чепуха! Вы не врач и не адвокат. Кто владелец «FIMA»? За кем вы заезжали, черт побери?
Перрейя замкнулся в молчании. Несмотря на дорогой костюм, он выглядел помятым.
– Дюнан, – прошептал он наконец. – Его зовут Мишель Дюнан. Он – владелец контрольного пакета акций по крайней мере двух из трех фирм, которым принадлежит дом. На самом деле он и есть его настоящий владелец.
Жанна сделала знак секретарше Клер. Пора записывать: начинается дача показаний.
– В тот день он ездил вместе с вами?
– Еще бы, когда заварилась такая каша!
Она представляла себе, как это было. Июль 2003 года. Вовсю палило солнце. Словно сегодня. Оба бизнесмена потели в своих костюмчиках от «Хьюго Босс», опасаясь, что проклятые негры помешают их покою, успеху, темным делишкам…
– Дюнан так и не принял никакого решения? Не мог же он сидеть сложа руки.
– А он и не сидел.
– В каком смысле?
Свидетель все еще колебался. Жанна настаивала:
– У меня нет ни одного документа, подтверждающего, что в то время были приняты хоть какие-то меры.
Перрейя молчал. Несмотря на внушительную фигуру, теперь он казался едва ли не коротышкой.
– Это все из-за Тины, – выдавил он наконец.
– Кто такая Тина?
– Старшая дочь Ассалихов. Ей тогда было восемнадцать.
– Не понимаю.
Жанна чувствовала, что вот-вот она узнает нечто важное. Наклонившись над столом, она уже не так сухо произнесла:
– Месье Перрейя, при чем тут Тина Ассалих?
– Дюнан на нее запал. – Он промокнул лоб рукавом и продолжал: – Словом, хотел ее поиметь.
– Не понимаю, при чем тут работы по санации?
– Это был шантаж.
– Шантаж?
– Тина не уступала. И он хотел… Обещал начать ремонт, если она согласится.
У Жанны перехватило дыхание. Значит, был мотив. Она убедилась, что Клер все записывает. В комнате стояло настоящее пекло.
– И она уступила? – Собственный голос показался ей невыразительным.
Его глаза загорелись мрачным пламенем:
– Ремонт ведь так и не сделали, верно?
Жанна не ответила. Мотив. Умышленное убийство.
– Когда он познакомился с Тиной?
– В тот день. В две тысячи третьем.
Выходит, многих отравлений можно было избежать. Хотя бы вовремя начать лечение. Низость владельца не удивляла Жанну. Она и не такое повидала. Скорее ее удивляло то, что девушка не уступила. На кону было здоровье ее братьев, сестер, других ребятишек, живших в том доме.
– А Тина понимала последствия своего отказа?
– Конечно. Но она ни за что бы не уступила. Я так и сказал Дюнану.
– Почему?
– Она из племени тубу. А у них очень суровые нравы. На родине их женщины носят под мышкой нож. Во время войны они разводятся с мужьями, если тех ранят в спину. Так что можете себе представить.
Жанна наклонила голову. Опрашивая свидетелей, она всегда делала записи. Сейчас строчки плясали у нее перед глазами. Надо было продолжать. Распутать весь клубок. Отыскать эту Тину Ассалих. И разоблачить настоящего негодяя – Дюнана.
– Так что, посадите вы меня или нет?
Она подняла глаза. Он выглядел раздавленным. Уничтоженным. Жалким. Только и думает, что о своей злосчастной шкуре, семье, комфорте. От омерзения ее затошнило. В такие минуты она, как всегда во время депрессии, уже ни во что не верила. Жизнь теряла всякий смысл…
– Нет, – произнесла она не раздумывая. – Я не стану предъявлять вам обвинение. Несмотря на серьезные и последовательные доказательства вины. Учту ваше… добровольное признание. Подпишите показания и убирайтесь отсюда.
Набранные Клер странички уже выползали из принтера. Жан-Ив Перрейя встал. Расписался. Жанна взглянула на разложенные на столе фотографии. Детишки под капельницей. Мальчик с кислородной маской. Черное тельце, готовое к вскрытию. Она убрала снимки в крафтовый конверт. Сунула все в папку и отложила вправо. Следующий.
И так каждый день. При этом они с Клер пытались вести нормальную жизнь, думать о повседневных делах, видеть человечество хотя бы в сером цвете. До очередного ужаса. До следующего кошмара.
Жанна взглянула на часы. Одиннадцать. Она порылась в сумке, вытащила мобильный. Наверняка Тома ей звонил. Чтобы извиниться. Объясниться. Предложить встретиться в другой день… Но сообщения не было. Она разрыдалась.
Клер бросилась к ней, протягивая бумажные платки.
– Не стоит так убиваться, – сказала она, неправильно истолковав ее слезы. – Мы и не такое видели.
Жанна кивнула. Sunt lacrimae rerum[6]. «Есть слезы для бед». Как говаривал ее наставник Эмманюэль Обюсон.
– Вам пора, – напомнила секретарша. – У вас еще заседание.
– А после? Обед?
– Да. С Франсуа Тэном. В «Заводе». В час дня.
– Черт.
Клер сжала ее плечо:
– Вы всегда так говорите. А в полчетвертого возвращаетесь сытая и довольная.
4
5
6
– Знаете, что это такое?
– Нет.
– Показания вашего секретаря Сильвии Денуа.
Перрейя отшатнулся. Жанна продолжала:
– Она помнит, что семнадцатого июля две тысячи третьего года вы ездили в дом шесть по проспекту Жоржа Клемансо с владельцем здания.
– Она ошибается.
– Перрейя, вы пользуетесь услугами такси компании «G7». И имеете абонемент, именуемый «Клоб афер». Все ваши поездки остаются в памяти компьютера. Мне продолжать?
Он промолчал.
– Семнадцатого июля две тысячи третьего года вы заказали такси – светло-серый «мерседес» с номерными знаками 345 DSM 75. За два дня до этого вы получили первое экспертное заключение. И решили убедиться сами, насколько все серьезно. Оценить состояние здоровья жильцов. Предстоящий ремонт.
Перрейя то и дело затравленно поглядывал на Жанну.
– По сведениям компании «G7», сначала вы заезжали на проспект Марсо в дом сорок пять.
– Я уже не помню.
– Дом сорок пять по проспекту Марсо – адрес гражданского товарищества недвижимости «FIMA». Можно предположить, что вы заезжали к владельцу общества. Шофер ждал вас двадцать минут. Очевидно, все это время вы убеждали владельца в серьезности ситуации, чтобы он согласился поехать с вами. Так за кем вы заезжали в тот день? Кого вы покрываете, месье Перрейя?
– Я не вправе называть имена. Профессиональная тайна.
Жанна стукнула по столу:
– Чепуха! Вы не врач и не адвокат. Кто владелец «FIMA»? За кем вы заезжали, черт побери?
Перрейя замкнулся в молчании. Несмотря на дорогой костюм, он выглядел помятым.
– Дюнан, – прошептал он наконец. – Его зовут Мишель Дюнан. Он – владелец контрольного пакета акций по крайней мере двух из трех фирм, которым принадлежит дом. На самом деле он и есть его настоящий владелец.
Жанна сделала знак секретарше Клер. Пора записывать: начинается дача показаний.
– В тот день он ездил вместе с вами?
– Еще бы, когда заварилась такая каша!
Она представляла себе, как это было. Июль 2003 года. Вовсю палило солнце. Словно сегодня. Оба бизнесмена потели в своих костюмчиках от «Хьюго Босс», опасаясь, что проклятые негры помешают их покою, успеху, темным делишкам…
– Дюнан так и не принял никакого решения? Не мог же он сидеть сложа руки.
– А он и не сидел.
– В каком смысле?
Свидетель все еще колебался. Жанна настаивала:
– У меня нет ни одного документа, подтверждающего, что в то время были приняты хоть какие-то меры.
Перрейя молчал. Несмотря на внушительную фигуру, теперь он казался едва ли не коротышкой.
– Это все из-за Тины, – выдавил он наконец.
– Кто такая Тина?
– Старшая дочь Ассалихов. Ей тогда было восемнадцать.
– Не понимаю.
Жанна чувствовала, что вот-вот она узнает нечто важное. Наклонившись над столом, она уже не так сухо произнесла:
– Месье Перрейя, при чем тут Тина Ассалих?
– Дюнан на нее запал. – Он промокнул лоб рукавом и продолжал: – Словом, хотел ее поиметь.
– Не понимаю, при чем тут работы по санации?
– Это был шантаж.
– Шантаж?
– Тина не уступала. И он хотел… Обещал начать ремонт, если она согласится.
У Жанны перехватило дыхание. Значит, был мотив. Она убедилась, что Клер все записывает. В комнате стояло настоящее пекло.
– И она уступила? – Собственный голос показался ей невыразительным.
Его глаза загорелись мрачным пламенем:
– Ремонт ведь так и не сделали, верно?
Жанна не ответила. Мотив. Умышленное убийство.
– Когда он познакомился с Тиной?
– В тот день. В две тысячи третьем.
Выходит, многих отравлений можно было избежать. Хотя бы вовремя начать лечение. Низость владельца не удивляла Жанну. Она и не такое повидала. Скорее ее удивляло то, что девушка не уступила. На кону было здоровье ее братьев, сестер, других ребятишек, живших в том доме.
– А Тина понимала последствия своего отказа?
– Конечно. Но она ни за что бы не уступила. Я так и сказал Дюнану.
– Почему?
– Она из племени тубу. А у них очень суровые нравы. На родине их женщины носят под мышкой нож. Во время войны они разводятся с мужьями, если тех ранят в спину. Так что можете себе представить.
Жанна наклонила голову. Опрашивая свидетелей, она всегда делала записи. Сейчас строчки плясали у нее перед глазами. Надо было продолжать. Распутать весь клубок. Отыскать эту Тину Ассалих. И разоблачить настоящего негодяя – Дюнана.
– Так что, посадите вы меня или нет?
Она подняла глаза. Он выглядел раздавленным. Уничтоженным. Жалким. Только и думает, что о своей злосчастной шкуре, семье, комфорте. От омерзения ее затошнило. В такие минуты она, как всегда во время депрессии, уже ни во что не верила. Жизнь теряла всякий смысл…
– Нет, – произнесла она не раздумывая. – Я не стану предъявлять вам обвинение. Несмотря на серьезные и последовательные доказательства вины. Учту ваше… добровольное признание. Подпишите показания и убирайтесь отсюда.
Набранные Клер странички уже выползали из принтера. Жан-Ив Перрейя встал. Расписался. Жанна взглянула на разложенные на столе фотографии. Детишки под капельницей. Мальчик с кислородной маской. Черное тельце, готовое к вскрытию. Она убрала снимки в крафтовый конверт. Сунула все в папку и отложила вправо. Следующий.
И так каждый день. При этом они с Клер пытались вести нормальную жизнь, думать о повседневных делах, видеть человечество хотя бы в сером цвете. До очередного ужаса. До следующего кошмара.
Жанна взглянула на часы. Одиннадцать. Она порылась в сумке, вытащила мобильный. Наверняка Тома ей звонил. Чтобы извиниться. Объясниться. Предложить встретиться в другой день… Но сообщения не было. Она разрыдалась.
Клер бросилась к ней, протягивая бумажные платки.
– Не стоит так убиваться, – сказала она, неправильно истолковав ее слезы. – Мы и не такое видели.
Жанна кивнула. Sunt lacrimae rerum[6]. «Есть слезы для бед». Как говаривал ее наставник Эмманюэль Обюсон.
– Вам пора, – напомнила секретарша. – У вас еще заседание.
– А после? Обед?
– Да. С Франсуа Тэном. В «Заводе». В час дня.
– Черт.
Клер сжала ее плечо:
– Вы всегда так говорите. А в полчетвертого возвращаетесь сытая и довольная.
4
– Ну что, прочитала?
Жанна оглянулась на зов. Половина первого. Она направлялась к выходу, мечтая о прохладном душе и кляня скупердяйство судебного ведомства: кондиционеры вечно работали с перебоями.
За ней шел Стефан Рейнхар. Тот самый, который вчера вечером всучил ей какое-то темное дело. В льняной рубашке он выглядел помятым, как обычно. И как обычно, сексуальным.
– Так ты прочитала?
– Я ничего не поняла, – призналась она, продолжив путь.
– Но ты усекла, что дело пахнет жареным?
– Факты между собой никак не связаны. Да еще этот анонимный донос… Надо разобраться, что их объединяет.
– Как раз это от тебя и требуется.
– Но я ничего не смыслю в оружии. Да и в самолетах. Я даже не знала, что Восточный Тимор – страна.
– Это восточная часть острова в Индонезии. Независимое государство. Одна из самых горячих точек планеты.
Они подошли к рамкам металлоискателя. Солнце заливало вестибюль. Охранники того и гляди сварятся заживо. Рейнхар улыбался. С портфелем под мышкой он смахивал на продвинутого препода, всегда готового забить косячок с учениками.
– К тому же я понятия не имею, что такое «сессна», – добавила она упрямо.
– Гражданский самолет. Прикинь, посудина без всяких опознавательных знаков, перевозящая автоматическое оружие. Которое использовали при попытке государственного переворота!
Как раз об этом она и прочла накануне, но вникать не стала. Даже не задумалась о том, что, собственно, это означает. Вчера, как, впрочем, и сегодня, телефонный звонок волновал ее больше, чем все государственные перевороты в мире…
– По-моему, эта история с винтовками, – она старалась казаться заинтересованной, – яйца выеденного не стоит. Отчего ты так уверен, что речь идет о французских винтовках? Причем изготовленных на этом самом предприятии?
– Да ты вообще дело читала? Их нашли в руках убитых заговорщиков. Полуавтоматические винтовки «скорпион». Со стандартными натовскими патронами. Калибра пять пятьдесят шесть. Ничего общего с обычным вооружением повстанцев в нищей стране. Такое оружие выпускает только «EDS Technical Services».
Жанна пожала плечами.
– Тебе разве не показалось, что этот анонимщик чертовски хорошо информирован? – продолжал следственный судья.
– Уж точно лучше меня. Я об этом государственном перевороте первый раз слышу.
Рейнхар изобразил покорность судьбе:
– О нем никто не слышал. Как и обо всем, что касается Восточного Тимора. Но все это есть в инете. В феврале две тысячи восьмого года повстанцы совершили покушение на президента страны Жозе Мануэла Рамуш-Орта. Того самого, который в девяносто шестом получил Нобелевскую премию мира. Нобелевский лауреат мира тяжело ранен из французской штурмовой винтовки! Черт возьми, чего тебе еще! Я уж не говорю о политической стороне дела. Выручка от этой сделки пошла на финансирование французской политической партии!
– О которой я и не слышала.
– Она только выходит на сцену. Правая партия! Дело – верняк. Посолишь, поперчишь и подашь на стол горяченьким. С этим-то ты справишься?
Жанна всегда была социалисткой. Когда-то Обюсон говаривал ей: «По молодости мы все левые, но с годами идеи смещаются вправо». Она еще не настолько состарилась, чтобы качнуться вправо. Да и сам Обюсон так и остался левым.
Рейнхар прошел под рамкой, сигнал раздался в тот самый миг, когда охранники отдавали ему честь.
– Пообедаешь со мной?
– К сожалению, не могу. Уже договорилась.
Судья прикинулся огорченным, но Жанна не поверила. Просто ему хочется поговорить о Восточном Тиморе.
Она тоже прошла через металлоискатель.
– Если дело так тебе приглянулось, может, возьмешь его себе?
– У меня от папок с незакрытыми делами уже дверь в кабинет не открывается.
– А я тебе ломик одолжу.
– Ладно-ладно. Значит, займешься? Сама же потом спасибо скажешь.
Он поцеловал ее в уголок губ. На душе потеплело. Она направилась к парковке. Легкая, как пыльца на солнце. Чувствуя себя красивой, сияющей, неотразимой. От простого соприкосновения с мужским обаянием ее депрессия улетучилась. Уж не превращается ли она в циклотимичку?
Или просто в старую деву.
Жанна оглянулась на зов. Половина первого. Она направлялась к выходу, мечтая о прохладном душе и кляня скупердяйство судебного ведомства: кондиционеры вечно работали с перебоями.
За ней шел Стефан Рейнхар. Тот самый, который вчера вечером всучил ей какое-то темное дело. В льняной рубашке он выглядел помятым, как обычно. И как обычно, сексуальным.
– Так ты прочитала?
– Я ничего не поняла, – призналась она, продолжив путь.
– Но ты усекла, что дело пахнет жареным?
– Факты между собой никак не связаны. Да еще этот анонимный донос… Надо разобраться, что их объединяет.
– Как раз это от тебя и требуется.
– Но я ничего не смыслю в оружии. Да и в самолетах. Я даже не знала, что Восточный Тимор – страна.
– Это восточная часть острова в Индонезии. Независимое государство. Одна из самых горячих точек планеты.
Они подошли к рамкам металлоискателя. Солнце заливало вестибюль. Охранники того и гляди сварятся заживо. Рейнхар улыбался. С портфелем под мышкой он смахивал на продвинутого препода, всегда готового забить косячок с учениками.
– К тому же я понятия не имею, что такое «сессна», – добавила она упрямо.
– Гражданский самолет. Прикинь, посудина без всяких опознавательных знаков, перевозящая автоматическое оружие. Которое использовали при попытке государственного переворота!
Как раз об этом она и прочла накануне, но вникать не стала. Даже не задумалась о том, что, собственно, это означает. Вчера, как, впрочем, и сегодня, телефонный звонок волновал ее больше, чем все государственные перевороты в мире…
– По-моему, эта история с винтовками, – она старалась казаться заинтересованной, – яйца выеденного не стоит. Отчего ты так уверен, что речь идет о французских винтовках? Причем изготовленных на этом самом предприятии?
– Да ты вообще дело читала? Их нашли в руках убитых заговорщиков. Полуавтоматические винтовки «скорпион». Со стандартными натовскими патронами. Калибра пять пятьдесят шесть. Ничего общего с обычным вооружением повстанцев в нищей стране. Такое оружие выпускает только «EDS Technical Services».
Жанна пожала плечами.
– Тебе разве не показалось, что этот анонимщик чертовски хорошо информирован? – продолжал следственный судья.
– Уж точно лучше меня. Я об этом государственном перевороте первый раз слышу.
Рейнхар изобразил покорность судьбе:
– О нем никто не слышал. Как и обо всем, что касается Восточного Тимора. Но все это есть в инете. В феврале две тысячи восьмого года повстанцы совершили покушение на президента страны Жозе Мануэла Рамуш-Орта. Того самого, который в девяносто шестом получил Нобелевскую премию мира. Нобелевский лауреат мира тяжело ранен из французской штурмовой винтовки! Черт возьми, чего тебе еще! Я уж не говорю о политической стороне дела. Выручка от этой сделки пошла на финансирование французской политической партии!
– О которой я и не слышала.
– Она только выходит на сцену. Правая партия! Дело – верняк. Посолишь, поперчишь и подашь на стол горяченьким. С этим-то ты справишься?
Жанна всегда была социалисткой. Когда-то Обюсон говаривал ей: «По молодости мы все левые, но с годами идеи смещаются вправо». Она еще не настолько состарилась, чтобы качнуться вправо. Да и сам Обюсон так и остался левым.
Рейнхар прошел под рамкой, сигнал раздался в тот самый миг, когда охранники отдавали ему честь.
– Пообедаешь со мной?
– К сожалению, не могу. Уже договорилась.
Судья прикинулся огорченным, но Жанна не поверила. Просто ему хочется поговорить о Восточном Тиморе.
Она тоже прошла через металлоискатель.
– Если дело так тебе приглянулось, может, возьмешь его себе?
– У меня от папок с незакрытыми делами уже дверь в кабинет не открывается.
– А я тебе ломик одолжу.
– Ладно-ладно. Значит, займешься? Сама же потом спасибо скажешь.
Он поцеловал ее в уголок губ. На душе потеплело. Она направилась к парковке. Легкая, как пыльца на солнце. Чувствуя себя красивой, сияющей, неотразимой. От простого соприкосновения с мужским обаянием ее депрессия улетучилась. Уж не превращается ли она в циклотимичку?
Или просто в старую деву.
5
– Сам не знаю, что со мной происходит. Так и тянет трахнуть все, что шевелится.
– Какая прелесть.
Жанна постаралась не выглядеть шокированной. Франсуа Тэн пялился на зад удаляющейся официантки. Наконец он оторвал взгляд от ее попки и с улыбкой уставился на собеседницу. Улыбка красноречиво говорила о том, что его аппетиты простираются и на Жанну. Она и не подумала обижаться. Их дружба зародилась еще в Национальной школе судебных работников в Бордо десять лет назад. Тогда Тэн как-то попытался подкатиться к ней. Следующую попытку он предпринял спустя несколько лет, после своего развода. Но безуспешно.
– Что ты будешь? – спросил он.
– Посмотрим.
Как и все парижанки, Жанна, с тех пор как достигла половой зрелости, только притворялась, что ест. Она просмотрела меню, сделала свой выбор и огляделась по сторонам. «Завод» – модный ресторан неподалеку от Этуаль. Стены обшиты деревом с выявленной текстурой. Пол из лакированного бетона. Очень умиротворяющая атмосфера, несмотря на обычный для обеденного времени гам. Больше всего Жанну прельщала двуликость этого места. В полдень сюда приходили деловые люди в галстуках. А по вечерам собирались представители мира моды и кино. Эта двойственность была ей близка.
Она вновь обернулась к Тэну, который читал меню нахмурившись, словно обвинительное заключение по громкому делу. Угловатый, как телеантенна. Прямые, будто солома, волосы. Резкие черты. Его внешность вечного студента не вязалась с повадками бывалого судьи. Франсуа Тэн, тридцати восьми лет, следственный судья в Нантере – он занимал кабинет рядом с Жанной, – был одним из тех, кто выдвинул обвинение против Жака Ширака по окончании его президентского срока.
Расставшись с женой, Тэн стал придерживаться крикливо-элегантного стиля, стремясь сгладить свою чересчур юношескую наружность и природную нескладность. Сшитые на заказ костюмы от «Эрменеджильдо Зенья». Рубашки-стретч «Прада». Обувь от Мартина Марджела. Жанна подозревала, что свои тряпки он оплачивает векселями. Как карточные долги.
Вопреки своей внешности первого ученика выражался он нарочито грубо. Ему казалось, что это шикарно. В Париже, второразрядной столице, этот прием порой срабатывал, но все же не мог полностью скрыть банальной обыкновенности персонажа. Как бы он ни лез вон из шкуры, Тэн обычно казался именно тем, кем был на самом деле. Принарядившимся провинциалом, уроженцем Амьена. Ни шика, ни утонченности.
Конечно, у Жанны были свои причины испытывать к нему привязанность. Под его властностью, напускной элегантностью, вульгарностью таилось робкое существо, пытавшееся пустить пыль в глаза. Две детали выдавали его уязвимость. Неуверенная улыбка, которую он выбрасывал вперед движением подбородка, словно пускал по воде камешек. И выдающийся кадык, резавший глаз и в то же время завораживавший Жанну.
Они сделали заказ, затем Тэн склонился к ней:
– Знаешь Одри, стажерку, которая работает в исправительной палате?
– Толстуху?
– Можешь называть ее так, если тебе нравится, – сказал он обиженно.
– У тебя с ней что-то есть?
В ответ он победно улыбнулся.
– Мне этого не понять, – вздохнула Жанна.
Тэн сложил ладони в знак долготерпения, словно давая последний шанс обвиняемому, прежде чем засадить его в каталажку.
– Жанна, ты должна усвоить одну истину. Саму сущность мужского желания.
– Я в нетерпении.
– Большинство из нас бегает за красивыми, элегантными худышками типа манекенщиц. Но это только чтобы произвести впечатление на окружающих. А когда нам пора остепениться, когда на нас никто не смотрит, нас тянет к женщинам в теле, с округлыми формами. Мужчины предпочитают толстушек. Усекла?
– Во всяком случае, теперь я знаю, к какой категории принадлежу я.
При росте метр семьдесят три вес Жанны колебался между 50 и 52 килограммами.
– Только не жалуйся. Ты принадлежишь к тем, на ком женятся.
– Что-то я не замечала.
– Ты из тех женщин, с которыми приятно показаться на людях, кого водят в ресторан, кому делают детей.
– Словом, мамаша.
Тэн расхохотался.
– А ты хочешь быть еще и шлюхой? Не многовато ли?
Задетая и польщенная, Жанна спросила:
– Ну и что ты собирался мне рассказать?
– В прошлое воскресенье во второй половине дня мы с этой самой Одри встречались у меня дома. Помнишь, как тогда жарило? Мы опустили ставни. Простыни хоть выжимай. Словом, еще та обстановочка… Ну, сама понимаешь.
– Понимаю.
– В пять часов зазвонил домофон. Натали, моя бывшая, привела детей. По воскресеньям я с ними ужинаю, а утром отвожу их в школу. Вообще-то обычно моя бывшая заявляется в семь вечера. Но в тот день отменили какой-то там спектакль, она и притопала на два часа раньше. А у меня в постели Одри, вот я и струхнул.
– Вы же разведены?
– Не так давно. Каждый раз Натали заходит на минутку и озирается. Выглядывает, не завел ли я бабу. Она бы мигом сообразила, что у меня в спальне кто-то есть.
– И как ты выкрутился?
– Натянул трусы и велел Одри поскорее одеться. Я живу на шестом, последнем этаже, без лифта. На лестничной площадке есть чуланчик. Вот я ее туда и спровадил.
– Обошлось?
– Чуть не попался. Был момент, когда я одновременно лицезрел голые ноги Одри за дверью чулана и головы моих детишек, поднимавшихся по лестнице.
Тэн на секунду замолчал, чтобы усилить впечатление. Жанна подыграла ему:
– И что дальше?
– Ну, детишки убежали к себе в комнату, а Натали так и шарит взглядом по сторонам. Дала мне инструкции насчет детских одежек, а под конец напомнила, чтобы я заплатил за школьную столовку. В общем, все как обычно. Я уж думал, легко отделался. И тут увидел на книжной полке в прихожей солнечные очки Одри.
– Натали их заметила?
– Нет. Я сунул их в карман, пока она смотрела на часы.
– Раз она ничего не заметила, в чем подстава?
– Ну, я проводил ее до входа и уже собирался закрыть дверь, а она вдруг спрашивает: «Ты мои солнечные очки не видел? Похоже, я их где-то оставила».
Жанна улыбнулась:
– Жизнь у тебя бьет ключом. Как же ты выкрутился?
– Добрых пять минут мы с ней искали очки, лежавшие у меня в кармане. Потом я незаметно их вынул и сделал вид, что обнаружил их на полке.
Принесли закуски. Зеленый салат для Жанны, суши из красного тунца для Тэна. Несколько секунд они наслаждались едой в молчании, нарушаемом лишь постукиванием вилок. Гул голосов обедавших в ресторане дельцов был подобен их костюмам: нейтральный, гладкий, безликий.
– Что у тебя сейчас в работе? – спросил Тэн.
– Ничего особенного. А у тебя?
– У меня серьезное дельце.
– Какое же?
– Убой. Труп нашли три дня назад. Жуткое зрелище. На парковке в Гарше. Расчлененка. Следы каннибализма. Стены сплошь покрыты кровавыми знаками. Никто ничего не понимает.
Жанна положила вилку. Переплела пальцы, опершись локтями на стол:
– Ну-ка расскажи.
– Мне позвонил прокурор. С места преступления. Попросил немедленно приехать. Дело тут же всучили мне.
– А как же расследование по горячим следам?
– В соответствии со статьей семьдесят четвертой Уголовного кодекса «Установление причин смерти», учитывая особо жестокий характер преступления, прокуратура решила подключить следственного судью сразу же, для координации действий.
История все больше увлекала Жанну:
– Опиши-ка место преступления.
– Жертва обнаружена на последнем уровне подземной парковки. Медсестра.
– Возраст?
– Двадцать два года.
– Место работы?
– Центр для умственно отсталых. Ему и принадлежит парковка.
– Что дал опрос свидетелей?
– Никто ничего не видел. Ни внутри, ни снаружи.
– Камеры наблюдения?
– Камеры не было. Во всяком случае, на этом уровне.
– Окружение девушки?
– Пусто.
– Ты упомянул Центр для умственно отсталых. Может, убийца – один из пациентов?
– Это заведение для детей.
– Другие следы?
– По нулям. Следственная группа проверяет ее комп. Чтобы выяснить, не заходила ли она на сайты знакомств. Только все без толку. По мне, так это серийный убийца. Видно, ее выбрал какой-то псих. И захватил врасплох.
– У нее была какая-нибудь физическая особенность?
Тэн поколебался.
– Скорее хорошенькая. Пухленькая. Возможно, ее особенности соответствуют какому-то типу. Тому, который привлекает именно этого убийцу. Как обычно, больше узнаем, когда появится следующая жертва.
– Что-нибудь еще?
Жанна забыла про свой салат, гул голосов в ресторане, прохладный кондиционированный воздух.
– Пока это все. Жду от криминалистов результатов вскрытия и анализов. Но я бы не слишком на них рассчитывал. Почерк преступления – смесь дикой жестокости и тщательной подготовки. Не сомневаюсь, убийца принял все меры предосторожности. Что странно, так это отпечатки ног.
– Обуви?
– Нет, голых подошв. По мнению легавых, он раздевается догола. Чтобы исполнить свой ритуал.
– Почему «ритуал»?
– На стенах знаки. Что-то первобытное. Прибавь к этому следы каннибализма…
– Ты уверен?
– Руки и ноги вырваны и обглоданы до костей. По полу разбросаны остатки внутренних органов. По всему телу – следы человеческих зубов. Настоящий кошмар. А я даже не уверен, что в нашем законодательстве есть статья, предусматривающая наказание за людоедство.
Жанна смотрела в зал, но ничего не видела. Описание места преступления вызвало у нее воспоминания. Осколки ее собственной души, глубоко погребенные, тщательно скрытые под респектабельной маской судьи.
– А что за знаки на стенах?
– Причудливые формы, первобытные фигурки. Убийца смешал кровь с охрой.
– Охрой?
– Ага. Краску, наверное, принес с собой. Он и впрямь чокнутый. Показать фотографии?
– Вы передадите рисунки антропологам?
– Да, полиция уже этим занимается.
– Кто руководит следственной группой?
– Тебе не стоит им звонить, я…
– Имя.
– Патрик Райшенбах.
С ним Жанна была знакома. Еще тот мужик. Крутой. Настоящий профи. Неразговорчивый. Привык брать от жизни все. Ей вспомнилась одна подробность. Всегда небритый, а волосы – липкие от геля для волос. Просто с души воротит.
– Почему в СМИ об этом ничего не было?
– Потому что мы делаем свою работу.
– Тайна следствия, – улыбнулась Жанна. – Растущая ценность…
– Оно и к лучшему. В таком деле лишняя шумиха только мешает, надо ведь изучить каждую деталь. Я даже привлек специалиста по психологическому профилированию.
– Официально?
– Подключил его к делу, старушка, прямо как в Америке.
– Кто он?
– Бернар Левель. Собственно, у нас он один такой… Ну, еще ведутся поиски в архивах. Убийства, которые хоть каким-то боком походили бы на наше дело. Да только я в это не верю. Похоже, тут что-то совсем новенькое.
Жанна представила, как бы она погрузилась в такое расследование. Искала бы в картотеке, копалась в газетных вырезках. Приколола бы к стенам своего кабинета фотографии с места преступления. Она опустила глаза. Незаметно для себя она вертела в руках хлеб, так что он почти раскрошился. Несмотря на кондиционер, она вся взмокла.
Тэн расхохотался. Жанна подскочила:
– Что тебя так рассмешило?
– Ты знакома с Ланглебером, судебным медиком?
– Нет.
– Сверхинтеллектуал. Каждый раз выдает что-нибудь эдакое.
Жанна стряхнула крошки и сосредоточилась на словах Тэна. Она боялась приступа тоски. Как во время депрессии. Когда, выехав из туннеля, она бросала машину где придется. Или весь обеденный перерыв рыдала в туалете ресторана.
– На месте преступления Ланглебер поманил меня к себе. Я уж думал, сейчас выдаст мне стоящую подсказку. Потрясающую деталь, как в кино. А он вдруг тихо так говорит: «Человек – это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком». Я ему: «Чего?» А он мне: «Канат над пропастью».
– Это из Ницше. «Так говорил Заратустра».
– Угу. Он мне так и сказал. Но кто, кроме этого придурка, читал Ницше? Ну и тебя, конечно, – добавил он с улыбкой.
Жанна улыбнулась в ответ. Неприятное ощущение прошло.
– А ты бы ему ответил: «Величие человека в том, что он мост, а не цель»[7]. Это продолжение того же фрагмента. Хотя я согласна, что от Ницше в расследовании толку мало.
– Мне нравится, когда ты так делаешь.
– Как – так?
– Массируешь себе затылок, запустив пальцы под волосы.
Жанна покраснела. Тэн огляделся, словно боялся, что их подслушивают. Потом наклонился к ней:
– Может, как-нибудь поужинаем вместе, а?
– Со свечами и шампанским?
– Почему бы и нет?
Им подали горячее. Тэну – говяжье филе «Россини», а Жанне – карпаччо из тунца. Она отодвинула тарелку.
– Похоже, я перейду сразу к чаю.
– Так что насчет ужина?
– Ты ведь уже как-то попытал удачу. Даже не раз?
– Как говорит Одри, «прошлое – чистая тоска».
Жанна рассмеялась. Ей нравился этот парень.
Его заигрывания хотя бы были бесхитростными. Без оттенка лицемерной грубости, как у других хищников. Напротив, в его смехе слышалась подлинная щедрость души. У него было что предложить. Эта мысль напомнила ей о другом.
– Извини.
Она покопалась в сумке. Взяла мобильный. Ни одного нового сообщения. Твою мать. Ощутив горький привкус во рту, она сглотнула. По-настоящему вопрос стоял так: почему она все еще ждет звонка? Все кончено. И она это знала. Но никак не могла в это поверить. Как говорят нынешние дети, «не догоняла».
– Какая прелесть.
Жанна постаралась не выглядеть шокированной. Франсуа Тэн пялился на зад удаляющейся официантки. Наконец он оторвал взгляд от ее попки и с улыбкой уставился на собеседницу. Улыбка красноречиво говорила о том, что его аппетиты простираются и на Жанну. Она и не подумала обижаться. Их дружба зародилась еще в Национальной школе судебных работников в Бордо десять лет назад. Тогда Тэн как-то попытался подкатиться к ней. Следующую попытку он предпринял спустя несколько лет, после своего развода. Но безуспешно.
– Что ты будешь? – спросил он.
– Посмотрим.
Как и все парижанки, Жанна, с тех пор как достигла половой зрелости, только притворялась, что ест. Она просмотрела меню, сделала свой выбор и огляделась по сторонам. «Завод» – модный ресторан неподалеку от Этуаль. Стены обшиты деревом с выявленной текстурой. Пол из лакированного бетона. Очень умиротворяющая атмосфера, несмотря на обычный для обеденного времени гам. Больше всего Жанну прельщала двуликость этого места. В полдень сюда приходили деловые люди в галстуках. А по вечерам собирались представители мира моды и кино. Эта двойственность была ей близка.
Она вновь обернулась к Тэну, который читал меню нахмурившись, словно обвинительное заключение по громкому делу. Угловатый, как телеантенна. Прямые, будто солома, волосы. Резкие черты. Его внешность вечного студента не вязалась с повадками бывалого судьи. Франсуа Тэн, тридцати восьми лет, следственный судья в Нантере – он занимал кабинет рядом с Жанной, – был одним из тех, кто выдвинул обвинение против Жака Ширака по окончании его президентского срока.
Расставшись с женой, Тэн стал придерживаться крикливо-элегантного стиля, стремясь сгладить свою чересчур юношескую наружность и природную нескладность. Сшитые на заказ костюмы от «Эрменеджильдо Зенья». Рубашки-стретч «Прада». Обувь от Мартина Марджела. Жанна подозревала, что свои тряпки он оплачивает векселями. Как карточные долги.
Вопреки своей внешности первого ученика выражался он нарочито грубо. Ему казалось, что это шикарно. В Париже, второразрядной столице, этот прием порой срабатывал, но все же не мог полностью скрыть банальной обыкновенности персонажа. Как бы он ни лез вон из шкуры, Тэн обычно казался именно тем, кем был на самом деле. Принарядившимся провинциалом, уроженцем Амьена. Ни шика, ни утонченности.
Конечно, у Жанны были свои причины испытывать к нему привязанность. Под его властностью, напускной элегантностью, вульгарностью таилось робкое существо, пытавшееся пустить пыль в глаза. Две детали выдавали его уязвимость. Неуверенная улыбка, которую он выбрасывал вперед движением подбородка, словно пускал по воде камешек. И выдающийся кадык, резавший глаз и в то же время завораживавший Жанну.
Они сделали заказ, затем Тэн склонился к ней:
– Знаешь Одри, стажерку, которая работает в исправительной палате?
– Толстуху?
– Можешь называть ее так, если тебе нравится, – сказал он обиженно.
– У тебя с ней что-то есть?
В ответ он победно улыбнулся.
– Мне этого не понять, – вздохнула Жанна.
Тэн сложил ладони в знак долготерпения, словно давая последний шанс обвиняемому, прежде чем засадить его в каталажку.
– Жанна, ты должна усвоить одну истину. Саму сущность мужского желания.
– Я в нетерпении.
– Большинство из нас бегает за красивыми, элегантными худышками типа манекенщиц. Но это только чтобы произвести впечатление на окружающих. А когда нам пора остепениться, когда на нас никто не смотрит, нас тянет к женщинам в теле, с округлыми формами. Мужчины предпочитают толстушек. Усекла?
– Во всяком случае, теперь я знаю, к какой категории принадлежу я.
При росте метр семьдесят три вес Жанны колебался между 50 и 52 килограммами.
– Только не жалуйся. Ты принадлежишь к тем, на ком женятся.
– Что-то я не замечала.
– Ты из тех женщин, с которыми приятно показаться на людях, кого водят в ресторан, кому делают детей.
– Словом, мамаша.
Тэн расхохотался.
– А ты хочешь быть еще и шлюхой? Не многовато ли?
Задетая и польщенная, Жанна спросила:
– Ну и что ты собирался мне рассказать?
– В прошлое воскресенье во второй половине дня мы с этой самой Одри встречались у меня дома. Помнишь, как тогда жарило? Мы опустили ставни. Простыни хоть выжимай. Словом, еще та обстановочка… Ну, сама понимаешь.
– Понимаю.
– В пять часов зазвонил домофон. Натали, моя бывшая, привела детей. По воскресеньям я с ними ужинаю, а утром отвожу их в школу. Вообще-то обычно моя бывшая заявляется в семь вечера. Но в тот день отменили какой-то там спектакль, она и притопала на два часа раньше. А у меня в постели Одри, вот я и струхнул.
– Вы же разведены?
– Не так давно. Каждый раз Натали заходит на минутку и озирается. Выглядывает, не завел ли я бабу. Она бы мигом сообразила, что у меня в спальне кто-то есть.
– И как ты выкрутился?
– Натянул трусы и велел Одри поскорее одеться. Я живу на шестом, последнем этаже, без лифта. На лестничной площадке есть чуланчик. Вот я ее туда и спровадил.
– Обошлось?
– Чуть не попался. Был момент, когда я одновременно лицезрел голые ноги Одри за дверью чулана и головы моих детишек, поднимавшихся по лестнице.
Тэн на секунду замолчал, чтобы усилить впечатление. Жанна подыграла ему:
– И что дальше?
– Ну, детишки убежали к себе в комнату, а Натали так и шарит взглядом по сторонам. Дала мне инструкции насчет детских одежек, а под конец напомнила, чтобы я заплатил за школьную столовку. В общем, все как обычно. Я уж думал, легко отделался. И тут увидел на книжной полке в прихожей солнечные очки Одри.
– Натали их заметила?
– Нет. Я сунул их в карман, пока она смотрела на часы.
– Раз она ничего не заметила, в чем подстава?
– Ну, я проводил ее до входа и уже собирался закрыть дверь, а она вдруг спрашивает: «Ты мои солнечные очки не видел? Похоже, я их где-то оставила».
Жанна улыбнулась:
– Жизнь у тебя бьет ключом. Как же ты выкрутился?
– Добрых пять минут мы с ней искали очки, лежавшие у меня в кармане. Потом я незаметно их вынул и сделал вид, что обнаружил их на полке.
Принесли закуски. Зеленый салат для Жанны, суши из красного тунца для Тэна. Несколько секунд они наслаждались едой в молчании, нарушаемом лишь постукиванием вилок. Гул голосов обедавших в ресторане дельцов был подобен их костюмам: нейтральный, гладкий, безликий.
– Что у тебя сейчас в работе? – спросил Тэн.
– Ничего особенного. А у тебя?
– У меня серьезное дельце.
– Какое же?
– Убой. Труп нашли три дня назад. Жуткое зрелище. На парковке в Гарше. Расчлененка. Следы каннибализма. Стены сплошь покрыты кровавыми знаками. Никто ничего не понимает.
Жанна положила вилку. Переплела пальцы, опершись локтями на стол:
– Ну-ка расскажи.
– Мне позвонил прокурор. С места преступления. Попросил немедленно приехать. Дело тут же всучили мне.
– А как же расследование по горячим следам?
– В соответствии со статьей семьдесят четвертой Уголовного кодекса «Установление причин смерти», учитывая особо жестокий характер преступления, прокуратура решила подключить следственного судью сразу же, для координации действий.
История все больше увлекала Жанну:
– Опиши-ка место преступления.
– Жертва обнаружена на последнем уровне подземной парковки. Медсестра.
– Возраст?
– Двадцать два года.
– Место работы?
– Центр для умственно отсталых. Ему и принадлежит парковка.
– Что дал опрос свидетелей?
– Никто ничего не видел. Ни внутри, ни снаружи.
– Камеры наблюдения?
– Камеры не было. Во всяком случае, на этом уровне.
– Окружение девушки?
– Пусто.
– Ты упомянул Центр для умственно отсталых. Может, убийца – один из пациентов?
– Это заведение для детей.
– Другие следы?
– По нулям. Следственная группа проверяет ее комп. Чтобы выяснить, не заходила ли она на сайты знакомств. Только все без толку. По мне, так это серийный убийца. Видно, ее выбрал какой-то псих. И захватил врасплох.
– У нее была какая-нибудь физическая особенность?
Тэн поколебался.
– Скорее хорошенькая. Пухленькая. Возможно, ее особенности соответствуют какому-то типу. Тому, который привлекает именно этого убийцу. Как обычно, больше узнаем, когда появится следующая жертва.
– Что-нибудь еще?
Жанна забыла про свой салат, гул голосов в ресторане, прохладный кондиционированный воздух.
– Пока это все. Жду от криминалистов результатов вскрытия и анализов. Но я бы не слишком на них рассчитывал. Почерк преступления – смесь дикой жестокости и тщательной подготовки. Не сомневаюсь, убийца принял все меры предосторожности. Что странно, так это отпечатки ног.
– Обуви?
– Нет, голых подошв. По мнению легавых, он раздевается догола. Чтобы исполнить свой ритуал.
– Почему «ритуал»?
– На стенах знаки. Что-то первобытное. Прибавь к этому следы каннибализма…
– Ты уверен?
– Руки и ноги вырваны и обглоданы до костей. По полу разбросаны остатки внутренних органов. По всему телу – следы человеческих зубов. Настоящий кошмар. А я даже не уверен, что в нашем законодательстве есть статья, предусматривающая наказание за людоедство.
Жанна смотрела в зал, но ничего не видела. Описание места преступления вызвало у нее воспоминания. Осколки ее собственной души, глубоко погребенные, тщательно скрытые под респектабельной маской судьи.
– А что за знаки на стенах?
– Причудливые формы, первобытные фигурки. Убийца смешал кровь с охрой.
– Охрой?
– Ага. Краску, наверное, принес с собой. Он и впрямь чокнутый. Показать фотографии?
– Вы передадите рисунки антропологам?
– Да, полиция уже этим занимается.
– Кто руководит следственной группой?
– Тебе не стоит им звонить, я…
– Имя.
– Патрик Райшенбах.
С ним Жанна была знакома. Еще тот мужик. Крутой. Настоящий профи. Неразговорчивый. Привык брать от жизни все. Ей вспомнилась одна подробность. Всегда небритый, а волосы – липкие от геля для волос. Просто с души воротит.
– Почему в СМИ об этом ничего не было?
– Потому что мы делаем свою работу.
– Тайна следствия, – улыбнулась Жанна. – Растущая ценность…
– Оно и к лучшему. В таком деле лишняя шумиха только мешает, надо ведь изучить каждую деталь. Я даже привлек специалиста по психологическому профилированию.
– Официально?
– Подключил его к делу, старушка, прямо как в Америке.
– Кто он?
– Бернар Левель. Собственно, у нас он один такой… Ну, еще ведутся поиски в архивах. Убийства, которые хоть каким-то боком походили бы на наше дело. Да только я в это не верю. Похоже, тут что-то совсем новенькое.
Жанна представила, как бы она погрузилась в такое расследование. Искала бы в картотеке, копалась в газетных вырезках. Приколола бы к стенам своего кабинета фотографии с места преступления. Она опустила глаза. Незаметно для себя она вертела в руках хлеб, так что он почти раскрошился. Несмотря на кондиционер, она вся взмокла.
Тэн расхохотался. Жанна подскочила:
– Что тебя так рассмешило?
– Ты знакома с Ланглебером, судебным медиком?
– Нет.
– Сверхинтеллектуал. Каждый раз выдает что-нибудь эдакое.
Жанна стряхнула крошки и сосредоточилась на словах Тэна. Она боялась приступа тоски. Как во время депрессии. Когда, выехав из туннеля, она бросала машину где придется. Или весь обеденный перерыв рыдала в туалете ресторана.
– На месте преступления Ланглебер поманил меня к себе. Я уж думал, сейчас выдаст мне стоящую подсказку. Потрясающую деталь, как в кино. А он вдруг тихо так говорит: «Человек – это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком». Я ему: «Чего?» А он мне: «Канат над пропастью».
– Это из Ницше. «Так говорил Заратустра».
– Угу. Он мне так и сказал. Но кто, кроме этого придурка, читал Ницше? Ну и тебя, конечно, – добавил он с улыбкой.
Жанна улыбнулась в ответ. Неприятное ощущение прошло.
– А ты бы ему ответил: «Величие человека в том, что он мост, а не цель»[7]. Это продолжение того же фрагмента. Хотя я согласна, что от Ницше в расследовании толку мало.
– Мне нравится, когда ты так делаешь.
– Как – так?
– Массируешь себе затылок, запустив пальцы под волосы.
Жанна покраснела. Тэн огляделся, словно боялся, что их подслушивают. Потом наклонился к ней:
– Может, как-нибудь поужинаем вместе, а?
– Со свечами и шампанским?
– Почему бы и нет?
Им подали горячее. Тэну – говяжье филе «Россини», а Жанне – карпаччо из тунца. Она отодвинула тарелку.
– Похоже, я перейду сразу к чаю.
– Так что насчет ужина?
– Ты ведь уже как-то попытал удачу. Даже не раз?
– Как говорит Одри, «прошлое – чистая тоска».
Жанна рассмеялась. Ей нравился этот парень.
Его заигрывания хотя бы были бесхитростными. Без оттенка лицемерной грубости, как у других хищников. Напротив, в его смехе слышалась подлинная щедрость души. У него было что предложить. Эта мысль напомнила ей о другом.
– Извини.
Она покопалась в сумке. Взяла мобильный. Ни одного нового сообщения. Твою мать. Ощутив горький привкус во рту, она сглотнула. По-настоящему вопрос стоял так: почему она все еще ждет звонка? Все кончено. И она это знала. Но никак не могла в это поверить. Как говорят нынешние дети, «не догоняла».
6
На обратном пути Жанна обдумывала рассказ Тэна. Она завидовала ему. Завидовала тому, что дело досталось не ей. Тому, что убийство было таким кровавым. Напряженности и сложности подобного расследования. Она решила стать следственным судьей, чтобы раскрывать кровавые преступления. Ее целью было преследовать серийных убийц. Проникать в их смертоносное безумие. Бороться с жестокостью в чистом виде.
За пять лет работы в Нантерском суде ей доставались лишь жалкие мелкие происшествия. Торговля наркотиками, семейное насилие, махинации со страховками. А если она расследовала убийство, его мотивом всегда были деньги, спиртное или личная неприязнь.
Она пересекла Порт-Майо и поехала по проспекту Шарля де Голля в сторону моста Нейи. Из-за уличных пробок машина еле ползла. Вопреки собственному желанию Жанна почувствовала, как заработала ее память. Дело Франсуа Тэна пробудило одно воспоминание. Худшее из всех. Им-то и объяснялось ее призвание. Одиночество. Интерес к кровавым преступлениям.
Она стиснула руль и приготовилась к встрече с прошлым. Когда она думала о Мари, своей старшей сестре, ей всегда приходила в голову игра в прятки. Та, что так и не закончилась. В безмолвном лесу…
В действительности все было совсем не так, но в ее воспоминаниях водила именно она, Жанна. Считала, прижавшись лбом к дереву, зажав глаза ладошками. И в памяти вновь всплывали события – под звуки ее собственного голоса, бормотавшего: «Раз, два, три…».
За пять лет работы в Нантерском суде ей доставались лишь жалкие мелкие происшествия. Торговля наркотиками, семейное насилие, махинации со страховками. А если она расследовала убийство, его мотивом всегда были деньги, спиртное или личная неприязнь.
Она пересекла Порт-Майо и поехала по проспекту Шарля де Голля в сторону моста Нейи. Из-за уличных пробок машина еле ползла. Вопреки собственному желанию Жанна почувствовала, как заработала ее память. Дело Франсуа Тэна пробудило одно воспоминание. Худшее из всех. Им-то и объяснялось ее призвание. Одиночество. Интерес к кровавым преступлениям.
Она стиснула руль и приготовилась к встрече с прошлым. Когда она думала о Мари, своей старшей сестре, ей всегда приходила в голову игра в прятки. Та, что так и не закончилась. В безмолвном лесу…
В действительности все было совсем не так, но в ее воспоминаниях водила именно она, Жанна. Считала, прижавшись лбом к дереву, зажав глаза ладошками. И в памяти вновь всплывали события – под звуки ее собственного голоса, бормотавшего: «Раз, два, три…».