Я опустил глаза долу, потому что не был уверен в их выражении.
   - Нельзя, - ответил я. - Просто невозможно.
   Засим последовало долгое и неуютное для меня молчание, разрушенное вопросом.
   - За что ты ненавидишь меня? - спросила она.
   - Что за ерунда, - ответил я. - Ведь что там ни говори, как я могу тебя ненавидеть?
   Это, казалось, пришлось ей по душе, и она обрадованно обнажила в улыбке белые зубы.
   - Хорошо. И спасибо тебе большое, - сказала она. - Кем бы ты ни был, но ты настоящий джентльмен.
   Я поклонился и расшаркался.
   - Ты вскружишь мне голову.
   - Ну, что там ни говори, а это навряд ли.
   И я почувствовал себя неуютно.
   Ненависть и ярость вновь пробудились во мне, и я подумал, знает ли она, против кого они могут быть направлены. Я чувствовал, что знает, и с трудом удерживался от желания спросить ее об этом в лоб.
   - Что ты думаешь делать? - спросила она в конце концов, и мне ничего не оставалось, как туманно ответить:
   - Ну конечно, ты ведь мне не веришь...
   - Как мы можем тебе верить?
   Я решил запомнить это "мы".
   - Вот видишь. Так что в настоящее время я просто воспользуюсь твоим покровительством, и буду только рад жить здесь, где тебе не составит труда не выпускать меня из виду.
   - А дальше?
   - Дальше? Там видно будет.
   - Умно, очень умно, - сказала она. - И ты ставишь меня в неловкое положение.
   (Честно говоря, мне просто некуда было больше идти, а на деньги, которые я выудил у доктора, долго было не прожить).
   - Да, ты конечно, можешь остаться, но я хочу предупредить тебя, - тут она поиграла каким-то брелоком, висевшим на шее, - волкодавы. В Ирландии и волков не осталось после того, как там завели эту породу.
   - Знаю, - механически ответил я и тут же понял, что действительно это знаю.
   - Да, - продолжала она. - Эрик будет доволен, что ты - мой гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь именно этого ты хочешь, "не-се-па?".
   "Уи, мадам".
   Э_р_и_к! Это что-то значило! Я _з_н_а_л Эрика, и почему-то было очень важно, что я его знал. Правда, это было давно. Но Эрик, которого я знал, все еще был для меня очень важен.
   Почему?
   Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел его настолько, что даже мысль об его убийстве была не в диковинку. Возможно, что я когда-то даже пытался это сделать.
   И между нами существовала какая-то связь, это я тоже знал.
   Родственная? Да, да именно это.
   Причем ни мне, ни ему не нравилось, что мы... братья... Я помнил... помнил...
   Большой, сильный Эрик - с его важной кудрявой бородой и глазами такими же, как у Эвелины!
   На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно запульсировало, лоб покрылся испариной.
   Но на лице ничто не отразилось, я медленно затянулся сигаретой и прихлебнул пива, одновременно сообразив, что Эвелина действительно была моей сестрой! Только вот звали ее иначе. Я никак не мог вспомнить ее настоящее имя, но только не Эвелина - это уж точно. Что ж, придется вести себя еще осторожнее, - решил я. - В конце концов не так уж трудно вообще не называть ее по имени до тех пор, пока не вспомню.
   А кто же я сам? И что, наконец, все это значило?
   Эрик, внезапно ощутил я, был как-то связан с той моей автокатастрофой. Она должна была закончиться моей смертью, но только я выжил. Не он ли и организовал ее? Да, подсказывали мои ощущения. Это не мог быть никто другой, только Эрик. А Эвелина помогала ему, платя Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но...
   Внезапно я понял, что, придя к Эвелине, я попался Эрику прямо в руки, стал его пленником, на которого можно напасть в любую минуту, если, конечно, я здесь останусь.
   Но она сказала, что раз я ее гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Было о чем задуматься. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Мне придется все время быть настороже. Возможно, действительно будет лучше, если я уйду отсюда, пока память полностью ко мне не вернется.
   Но в глубине души что-то меня подхлестывало. Почему-то казалось жизненно важным как можно скорее узнать, в чем дело, и действовать, как только все узнаю. У меня было чувство, что время дорого. Очень дорого. И если опасность была ценой моей памяти, то быть посему. Я остаюсь.
   - И я помню, - сказала Эвелина...
   Тут я понял, что она говорила со мной уже несколько минут, а я даже не слушал. Может, потому, что болтала она о пустяках, и я автоматически не слышал, а может потому, что меня захлестнула волна собственных воспоминаний.
   - Я помню тот день, когда ты победил Джулиана в его любимых состязаниях, и он швырнул в тебя стакан с вином, и проклял тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что позволил себе лишнее. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан. Я думаю, он до сих пор раскаивается, что не сдержался тогда - ведь он всегда такой хладнокровный, и мне кажется, что он здорово завидовал тебе в тот день. Ты помнишь? Мне кажется, что с тех самых пор он почти во всем старается подражать тебе. Но я ненавижу его по-прежнему, и надеюсь, что когда-нибудь он все же споткнется. Теперь-то, я думаю, это будет скоро...
   Джулиан, Джулиан, Джулиан. Да и нет. Что-то насчет состязания и спора на приз, и то, что я нарушил его почти легендарное самообладание. Да, в этом было что-то знакомое... нет, все же я точно не помнил, в чем там было дело.
   - А Каин, как здорово ты высмеял его! Он ненавидит тебя, ты ведь знаешь...
   Насколько я понял, я не пользовался особой популярностью.
   И Каин тоже мне был знаком. Очень знаком. Эрик, Джулиан, Каин, Корвин.
   Имена эти плыли в моем мозгу, разрывали голову.
   - Это было так давно... - невольно вырвалось у меня.
   - Корвин, - сказала она, - давай перестанем играть в жмурки. Ты хочешь от меня большего, чем просто безопасности, я это знаю. И у тебя еще хватит сил, чтобы не остаться в стороне, если ты поведешь себя правильно. Я не могу даже догадаться, что у тебя на уме, но может быть, мы еще сумеем договориться с Эриком.
   Это "мы" явно прозвучало фальшиво.
   Она пришла к определенным выводам относительно того, какую пользу я могу ей принести при данных обстоятельствах, каковы бы они ни были. Было ясно, что она увидела возможность урвать и для себя лакомый кусочек.
   Я слегка улыбнулся.
   - Скажи, ведь ты поэтому и пришел ко мне? - продолжала она. - У тебя есть какие-то предложения Эрику, и ты хочешь, чтобы переговоры вел посредник?
   - Может быть, - ответил я, - Только мне еще надо все хорошенько обдумать. Ведь я совсем недавно поправился. И мне хотелось быть в удобном, надежном месте, если придется действовать быстро, на тот случай, если я, конечно, решу, что мне лучше всего вести переговоры с Эриком.
   - Думай, о чем говоришь, - рассердилась она. - Ты ведь знаешь, что я доложу о каждом твоем слове.
   - Ну конечно, - подтвердил я, ничего на самом деле не знающий, и тут же попробовал перехватить инициативу. - Если, конечно, ты сама не решишь, что тебе лучше иметь дело со мной.
   Ее брови сдвинулись, между ними пролегли крохотные морщинки.
   - Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь.
   - Я ничего не предлагаю - пока. Просто я ничего не скрываю и не лгу, а говорю, что точно еще ничего не знаю. Я не уверен, что хочу договориться с Эриком. Ведь в конце-концов...
   Тут я сделал многозначительную паузу, потому что сказать, по существу, мне больше было нечего, хотя я чувствовал, что пауза эта не совсем убедительна.
   - А что, у тебя есть другие предложения?
   Внезапно она вскочила, схватившись за свой свисток.
   - Блейз! Ну конечно же!
   - Сядь и не смеши меня, - ответил я. - Неужели я пришел бы к тебе вот так, запросто, проще говоря, отдался бы на твою милость, если бы речь шла о каких бы то ни было предложения Блейза?
   Рука, сжимавшая свисток, опустилась. Она расслабилась и снова села.
   - Может быть, ты и прав, - сказала она после продолжительного молчания, - но ведь я знаю - ты игрок в душе, и ты можешь предать. Если ты пришел сюда, чтобы покончить со мной, то это было бы действительно глупо. Ведь кто-кто, а ты должен знать, что сейчас я вовсе не такая важная птица. Да и кроме того, мне почему-то всегда казалось, что ты хорошо ко мне относишься.
   - Так оно и есть, - с готовностью ответил я, - тебе не о чем беспокоиться. Успокойся. Однако странно, что ты заговорила о Блейзе.
   Приманка, приманка, приманка! Мне так много надо было знать!
   - Почему? Значит, он все-таки связался с тобой?
   - Я предпочитаю промолчать, - ответил я в надежде, что это даст мне какие-то преимущества, тем более, что, судя по разговору, можно было себе представить, какую позицию занимает Блейз.
   - Если бы это было так, я бы ответил ему то же самое, что и Эрику "Я подумаю".
   - Блейз, - повторила она.
   Блейз, - сказал я сам себе, Блейз, ты мне нравишься. Я забыл почему, и я знаю, что есть причины, по которым так не должно быть, но ты мне нравишься. Я это знаю.
   Некоторое время мы сидели молча, и я почувствовал сильную усталость, но ничем этого не показал. Я должен быть сильным. Я знал, что должен быть сильным.
   Я сидел совершенно спокойно и, улыбаясь, сказал:
   - Хорошая у тебя здесь библиотека.
   И она ответила:
   - Спасибо.
   Последовала очередная пауза.
   - Блейз, - вновь повторила она. - Скажи, ты действительно думаешь, что у него есть хотя бы один шанс?
   Я пожал плечами:
   - Кто знает? По крайней мере не я. Может, он и сам этого не знает.
   Вдруг я увидел, что она уставилась на меня широко открытыми изумленными глазами. Даже рот чуть приоткрылся.
   - Как это не ты? - еле выговорила она. - Слушай, ведь ты не собираешься попытаться сам?
   Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее вспышку.
   - Не болтай глупостей, - сказал я, хохоча. - при чем здесь я?
   Но что-то в глубине души отозвалось на ее слова, какая-то струна, и молнией мелькнула мысль: "Почему бы и нет!"
   Внезапно мне стало страшно.
   Казалось, мой ответ, что бы он ни значил, все же успокоил ее. Она тоже улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону встроенного в стену бара.
   - Я бы с удовольствием выпила ирландского.
   - Да и я не откажусь, - я встал и налил два бокала.
   Затем я вновь удобно устроился на стуле.
   - Знаешь, - проговорил я, вновь удобно устраиваясь на стуле, все-таки мне приятно сидеть с тобой вот так, наедине. Хотя, может, это и ненадолго. По крайней мере, у меня возникают приятные воспоминания.
   Она улыбнулась и засияла.
   - Ты прав, - ответила она, прихлебывая вино. - Вот я сижу сейчас с тобой, и мне так легко представить, что мы оба в Эмбере.
   Бокал чуть не выпал из моих рук.
   Эмбер! Это слово горячей волной окатило меня.
   Затем она тихо заплакала, и я поднялся, полуобнял ее за плечи, чуть прижав к себе.
   - Не плачь, малышка, не надо. А то мне самому становится как-то не по себе.
   ЭМБЕР! В этом названии заключалось что-то жизненно важное, пульсирующее, живое.
   - Подожди, еще настанут хорошие дни, - мягко добавил я.
   - Ты действительно веришь в это?
   - Да, - громко ответил я. - Да, верю!
   - Ты сумасшедший! Может быть, поэтому ты всегда был моим любимым братом. Я почти верю во все, что ты говоришь, хотя я и знаю, что ты сумасшедший!
   Затем она еще немного поплакала, потом успокоилась.
   - Корвин, - пробормотала она, - если тебе все же это удастся, если каким-то чудом, которое даже Тень не может предугадать, ты добьешься того, чего хочешь, ты ведь не забудешь своей маленькой сестрички Флоримель?
   - Да. - ответил я, внезапно зная, что это ее настоящее имя, - да, я тебя не забуду.
   - Спасибо. Я расскажу Эрику только самое основное, а о Блейзе и о своих догадках вообще ничего не скажу.
   - Спасибо, Флора.
   - И все же я не доверяю тебе ни на секунду, - добавила она. - И пожалуйста, не забывай этого.
   - Ты могла бы этого и не говорить.
   Потом она снова позвонила своей служанке, которая проводила меня в спальню, где я с трудом умудрился раздеться, после чего замертво свалился в постель и проспал одиннадцать часов кряду.
   3
   Когда я проснулся на следующее утро, ее в доме не было, и записки мне она тоже не оставляла. Служанка накрыла завтрак на кухне и ушла по своим служаночьим делам. Я с трудом отверг естественное желание попытаться выудить у нее все, что только возможно, потому что она либо ничего не знала, либо ничего не сказала бы о том, что я хотел знать, а о моей попытке расспросить ее обязательно донесла бы Флоре. И раз уж так оказалось, что я остался на настоящий момент полным хозяином дома, я решил вернуться в библиотеку и попытаться разузнать там как можно больше, если, конечно, там было что узнавать. Да кроме того, я люблю библиотеки. Мне в них очень уютно, я всегда чувствую себя в полной безопасности за стеной слов, красивых и мудрых. Я всегда чувствую себя лучше, когда сознаю, что в мире еще осталось что-то, сдерживающее в нем самое плохое.
   Доннер или Блитцер, или один из их родственников появился неизвестно откуда и пошел за мной на негнущихся ногах, втягивая носом воздух. Я попытался было с ним подружиться, но это было все равно, что кокетничать с автоинспектором, который своим жезлом приказал тебе остановиться у обочины дороги. По пути в библиотеку я заглядывал в другие двери, но это были обычные комнаты, достаточно невинно выглядевшие.
   Когда я вошел в библиотеку, Африка все еще была прямо передо мной. Я закрыл за собой дверь, чтобы собаки мне не мешали, и прошелся по комнате, читая названия книг на стеллажах.
   Тут было множество книг по истории. По-моему, они составляли основу всей коллекции. Были тут и книги по искусству, большие и дорогие издания, и я пролистал некоторые из них. Обычно мне лучше всего думается, когда я занимаюсь чем-то совсем посторонним.
   Меня немного удивляло то, что Флора, очевидно, была богата. Если мы действительно были братом и сестрой, значило ли это, что я тоже был отнюдь не нищим? Я стал думать о своих доходах, социальном положении, профессии, занятиях. У меня было ощущение, что денежный вопрос меня всегда мало беспокоил, и что когда мне нужны были деньги, я доставал их без всякого труда. Был ли у меня тоже дом? Я не мог вспомнить.
   Чем я занимался?
   Я уселся за стол и начал методически выискивать в себе те знания, которыми я мог о себе располагать. Это очень трудно - исследовать самого себя, так сказать, со стороны, как человека незнакомого. Наверное, именно поэтому у меня ничего и не получилось. Что твое, то твое. Это является частью тебя и отделить это невозможно.
   Обратиться к врачу? Эта мысль пришла мне в голову, когда я рассматривал некоторые анатомические рисунки Леонардо да Винчи. Почти рефлекторно я стал в уме повторять некоторые стадии хирургической операции. Тогда я понял, что в прошлом оперировал людей.
   Но все это было не то. Хоть я и вспомнил, что у меня было медицинское образование, оно всегда было лишь составной частью чего-то другого. Я знал, неизвестно почему, что я не был практикующим хирургом. Кем же тогда я был? Кем еще?
   Что-то привлекло мое внимание.
   Сидя за столом, я не мог видеть всю комнату до дальней стены, на которой среди всего прочего висела антикварная кавалерийская сабля, которую я как-то проглядел в прошлый вечер. Я поднялся, подошел к стене и взял саблю в руки.
   Про себя я даже поцокал, увидев, в каком состоянии было оружие. Мне захотелось взять в руки масляную тряпку и абразив, чтобы привести саблю в надлежащий вид. Значит, я разбирался в антикварном оружии, по крайней мере в рубящем.
   С саблей в руке я чувствовал себя удобно и легко. Отдал салют. Потом несколько раз провел атаки, сделал пару выпадов и принял оборонительную позицию. Да, я умел фехтовать.
   Так что же у меня было за прошлое? Я оглянулся, пытаясь увидеть еще что-нибудь, что могло бы прояснить мой ум.
   Но больше ничего не приходило в голову, так что я повесил саблю на место и вернулся за стол. И, усевшись поудобнее, стал обследовать его содержимое.
   Я начал со среднего ящика, потом тщательно обследовал ящики с правой и левой стороны.
   Чековые книжки, конверты, почтовые марки, листы бумаги, огрызки карандашей - словом, все, чего и следовало ожидать.
   Каждый ящик я вытаскивал полностью и держал на коленях, пока исследовал содержимое. Делал я это не специально. Это, очевидно, было частью той подготовки, которую я получил в прошлом, и она подсказала мне, что у ящиков нужно всегда осматривать боковые стороны и днище.
   И тем не менее я чуть было не упустил из виду одну деталь, привлекшую мое внимание лишь в самую последнюю минуту: задняя стенка правого нижнего ящика была ниже, чем у всех остальных.
   Это о чем-то говорило. Пришлось наклониться и засунуть голову внутрь пространства, куда вдвигался ящик. Там было нечто похожее на небольшую коробку.
   Коробка эта оказалась небольшим потайным ящиком, запертым на замок.
   Примерно минута ушла на дурацкую возню со скрепками, булавками и, наконец, металлическим рожком для обуви из другого ящика. Рожок для обуви был именно тем, что нужно.
   В потайном ящике лежала колода игральных карт.
   Увидев рисунок на обложке пачки, я вздрогнул, меня прошиб холодный пот, дыхание участилось.
   Белый единорог на травяном поле.
   Я знал, знал этот рисунок, но не мог вспомнить, что он значит, и это причиняло боль.
   Я открыл пачку и вынул карты. Это была колода из одних картинок, с их чашами, шпагами, копьями и всеми прочими атрибутами. Обычная укороченная колода - но червовая масть была совсем не такой.
   Я вставил на место оба ящика, но достаточно осторожно, чтобы не закрыть потайного, пока не исследую колоду до конца.
   Червовые картинки выглядели совсем как живые, казалось, они в любую минуту могут сойти со своих сверкающих поверхностей. На ощупь карты были холодными, и мне доставляло удовольствие их касание. Внезапно я понял, что когда-то и у меня была такая же колода.
   Я начал раскладывать карты на столе перед собой.
   На одной из них был нарисован хитрый маленький человечек с острым носом, смеющимся ртом и копной соломенных волос. Он был одет в нечто, напоминающее костюмы Ренессанса, желтых, красных и коричневых тонов длинный плащ-накидка и короткая обтягивающая кожаная куртка. Я знал его. Его звали Рэндом.
   Со следующей карты на меня смотрело бесстрастное лицо Джулиана. Темные волосы ниже плеч, ничего не отражающие голубые глаза. Он был полностью укрыт белыми доспехами, именно белыми, а не серебристыми или с металлическим оттенком, и выглядел так, как будто с ног до головы покрыт эмалью. Я знал однако, что несмотря на кажущуюся декоративность, доспехи эти невозможно пробить, они смягчали любой удар. Это был тот самый человек, которого я победил в его излюбленной игре, за что он бросил в меня стакан с вином. Я знал его, и я его ненавидел.
   Затем был смуглый, темноглазый Каин, одетый в черный и зеленый сатин, с треуголкой, небрежно сдвинутой набекрень, из нее торчал зеленый плюмаж. Он стоял ко мне в профиль, откинув руку в сторону, вывернув носки сапог, на поясе висел кинжал с огромным изумрудом в рукояти. Я не мог определить свои чувства к нему.
   Следующим был Эрик. Красивый мужчина по любым стандартам, с волосами настолько черными, что они даже отливали голубизной. Борода курчавилась у всегда улыбающегося рта. Он был одет в простой кожаный камзол, кожаные же чулки, плащ-накидку и высокие черные сапоги, на красном поясе висел серебряный меч, скрепленный большим рубином, а высокий стоячий воротник и манжеты были тоже оторочены красным. Руки его, с большими пальцами, заткнутыми за пояс, выглядели сильными и уверенными. Пара черных перчаток свисала с ремня у правого бедра. Это он пытался убить меня в тот день, и чуть было не преуспел в своем намерении. В глубине души я чувствовал страх.
   Затем появился Бенедикт, высокий и суровый аскет с худым телом, худым лицом и с мощным умом. Его цвета были желто-оранжево-коричневые, и это странным образом напоминало мне копны душистого летнего сена. Сильный, волевой подбородок, карие глаза и каштановые волосы, никогда не вившиеся. Он стоял рядом с гнедым конем, опираясь на копье, увенчанное цветочной гирляндой. Он редко смеялся. Мне он нравился.
   Когда я перевернул следующую карту, дыхание на секунду замерло, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
   Это был я.
   Я глядел на карту, как в зеркало. Зеленые глаза, черные волосы, весь в черном и серебряном. На мне был плащ, слегка подвернутый, как от порыва ветра. Черные сапоги, такие же, как у Эрика, и на боку меч, только он был тяжелее, хотя и не такой длинный, как у него. Черные перчатки с серебристым отливом и застежка на шее в форме серебряной розы.
   Я, Корвин.
   Высокий, мощный мужчина смотрел на меня со следующей карты. Очень похож на меня, только подбородок тяжелее, и я знал, что он больше меня, хотя значительно медлительнее. О его силе ходили легенды. Он одет в серо-голубой костюм с широким черным поясом, и он стоял и смеялся. Вокруг его шеи на широкой цепи висел серебряный охотничий рог. Борода была коротко подстрижена, в правой руке кубок с вином. Почувствовав к нему внезапную привязанность, я вспомнил и его имя. Его звали Жерар.
   За ним последовал мужчина с большой светлой бородой и огненными волосами, разодетый в красные и желтые шелка. В правой руке - меч, в левой - кубок с вином, и сам дьявол плясал в его глазах, таких же голубых, как у Флоры и Эрика. Борода скрывала узкий подбородок. Меч был выложен золотым орнаментом. Он носил два больших кольца на правой руке и одно на левой изумруд, рубин и сапфир. Это, я знал, был Блейз.
   Затем появилась фигура, похожая одновременно на Блейза и на меня. Мои черты лица, хотя и более мелкие, мои глаза, волосы - Блейза, но бороды не было. На нем был зеленый охотничий костюм и сидел он на белом коне, лицом к правой стороне карты. В нем чувствовались одновременно сила и слабость, воля и нерешительность. И я тоже одобрял и не одобрял этого человека, относился к нему хорошо, но не любил его. Звали его Бранд. Я узнал его имя, как только посмотрел на карту. Сразу же.
   Да, я знаю их всех, причем хорошо, неожиданно понял я, помню их всех, и все их достоинства и слабости, знаю, в чем их сила и чем их можно победить.
   Потому что они - мои братья.
   Я закурил сигарету из пачки, лежавшей на столе Флоры, откинулся на спинку стула и попытался осознать то, что вспомнил.
   Они все мои братья, эти восемь странных людей в странных одеждах. И я знал, что это их право - одеваться во что ни пожелают, и что в этом нет ничего странного, так же как я имел полное право одеваться в черное с серебром. С ухмылкой вспомнил я свои покупки в маленькой лавчонке Гринвуда.
   На мне одеты черные брюки, и все три рубашки, которые я выбрал, были серовато-серебристого оттенка. Куртка тоже черная.
   Я вернулся к картам и увидел Флору в наряде, зеленом, как море, совсем такой, как я вспомнил ее в предыдущий вечер. Затем черноволосую девушку с такими же голубыми глазами, причем волосы у нее были густые и длинные, а одета она была во все черное с серебряным поясом вокруг талии. Глаза мои наполнились слезами, сам не знаю, почему. Ее звали Дейдра.
   Затем появилась Фиона. Цвет волос такой же, как у Блейза или Бранда, мои глаза и жемчужная кожа. Я почувствовал ненависть к ней в ту самую секунду, как увидел изображение на карте. Следующей была Льювилла. Волосы под цвет нефритовых глаз, в переливающемся бледно-зеленом платье, с мягким выражением на печальном лице. Почему-то я знал, что она непохожа на всех нас. Но и она - моя сестра.
   Я ощутил ужасное одиночество, отдаленность от всех них. И тем не менее мне казалось, что я почти физически чувствую их присутствие.
   Карты были так холодны, что я снова сложил их вместе, хотя и с явной, непонятной мне неохотой, что приходится расставаться. Но других картинок в червях не было. Все остальные были самыми обычными картами. И я почему-то - ах! Опять это почему-то! - знал, что колода неполна и нескольких карт в ней недостает.
   Однако я и понятия не имел, что должно было быть на отсутствующих картах, и это вызывало странную печаль.
   Я взял сигарету и задумался.
   Почему мне все вспомнилось так отчетливо, когда я держал карты в руках - практически сразу же? Теперь я знал больше, чем раньше, но только то, что касалось лиц и имен, все остальное как было, так и оставалось в тумане.
   Я никак не мог понять всю важность того, что мы изображены на картах. Хотя желание иметь у себя такую колоду было сильным. Правда, Флорину колоду взять не удастся - она сразу заметит пропажу и у меня возникнут крупные неприятности. Так что пришлось положить ее в потайной ящик и вновь запереть его. А затем - господи, как я напрягал свой ум! Но все напрасно.
   Пока не вспомнил магического слова.
   А_м_б_е_р!
   Это слово сильно взволновало меня в прошлый вечер. Видимо, даже слишком сильно, потому что я невольно избегал мыслей о нем. Но сейчас я повторял его вновь и вновь, каждый раз обдумывая вызываемые им ассоциации.
   Слово навевало тоску, желание и тяжелую ностальгию. В нем было чувство позабытой красоты и волнение мощи и силы, непреодолимой, почти божественной. Это слово было для меня родным. Оно было частью меня, а я частью его. Внезапно я понял, что это - название места, места, которое я когда-то знал. Но в голове не возникало никаких воспоминаний, связанных с ним одни лишь чувства переполняли меня.
   Как долго я сидел так, задумавшись не помню. Время перестало для меня существовать.
   Как сквозь туман я услышал слабый стук в дверь. ручка стало медленно поворачиваться, а затем Кармела - служанка - зашла в библиотеку и спросила, не желаю ли я, чтобы мне был подан ленч.