Гордый народ, осознавший свою силу, могущество, воспитывался как «светоч жизни», равный звездам, и он жил, мыслил, любил, чувствуя всегда их благословенный свет: звезды на Марсе видны и днем. Спрятаться от света Млечного Пути — дороги в вечность, от боготворимой. «звезды надежды» — значило для них уподобиться самому жалкому из существ, восьминогой слепой песчаной мыши, источающей скверный запах.
Они преодолевали опасности, созданные предками в эру неуемного развития техники, когда уничтожались леса, сжигался драгоценный кислород, атмосфера перенасыщалась углекислым газом. В герметических городах система жизнеобеспечения во многом превосходила нашу в звездолете. Еще несколько веков — и люди снова могли бы выйти из укрытий, под теплое, поголубевшее небо. Если бы опасность страшнее атомных войн, эпидемий, космических катастроф не таилась в них самих. «Черепашка» бойко бежала по бурой равнине, подгоняемая жидким ветром. Начинался сезон песчаных бурь. Исчезла кристальная чистота ядовитого воздуха, красноватая пыль висела в воздухе, сглаживая очертания скальных скульптур, изваянных ветром. Высоко над головой в фиолетовом небе сиял совсем крохотный кружочек солнца. По нашим земным представлениям, здесь солнце почти не грело, и все же его могучей силы хватало на то, чтобы вечно будоражить атмосферу планеты, перемещать миллиарды тонн песка, разрушать остатки древних гор, людские города, превращая их в пыль и щебень.
Перегоняя нас, пронеслось марсианское перекати-поле — шар не больше футбольного мяча из жестких как проволока стеблей, колючек и оранжевых коробочек с семенами меньше маковых зерен. Перекати-поле — посевная машина, способная бесконечно долго высевать семена, а когда их запас кончится, продолжать свой стремительный бег, не теряя надежды в конце концов остановиться. Когда ей удается наконец зацепиться своими колючками в овражке или застрять между камней, то через несколько минут из нижних стеблей выйдут желтые корни и станут сверлить песок, добираясь до слоев, где есть хоть признаки влаги, через час оно зацветет большими, непостижимо прекрасными цветами и опять готово в путь сеять семена жизни.
Антон сказал, провожая взглядом перекати-поле:
— Невероятная приспособленность. Та же, что и у микрокактусов. Вот еще подтверждение неистребимости жизни. Создание ее невероятно трудно, нужны миллионы благоприятных сочетаний, чтобы она возникла, поэтому жизнь так редка во вселенной, а, раз возникнув, она неистребима. Так велик у нее запас эластичной прочности. Эти марсианские колючие шарики выдерживают и космический холод, и непомерную жару! Готовы хоть сейчас переселиться на другую планету, в другую галактику, куда угодно, или ждать миллионы лет дома, пока не произойдет чуда и Марс оживет. С человеком сложнее. Человек появляется на планете только раз. Как жаль, что они не дождались нас.
Я сказал:
— Возможно, они еще уцелели?
— Каким образом? — одновременно спросили Вашата и Антон.
— Спят в анабиозе. Может, еще сохранился крохотный поселок или даже целый город где-нибудь. Марс велик.
— Ну нет, — сказал Антон. — Наш прилет не мог остаться незамеченным при таком уровне цивилизации.
— А миражи! — воскликнул Макс. — Это ли не сигналы, что жизнь существует.
— Существовала, — поправил Вашата. — Все, на что они указывали, что видели Ив с Антоном, оказалось развалинами. А возможно, что это результат перенапряжения, в котором мы живем все это время.
Как всегда, Вашата был прав. Мы замолчали. Действительно, почему мы находим только развалины городов, следы ирригационных сооружений, высохшие моря, удивительные памятники, фантастическую утварь, звучащие пластины — вероятно, книги, которые мы никогда не прочтем.
Долго ехали молча. Туарег шагал впереди, точно следуя по заданному курсу. Мы ехали в новом направлении по Оранжевой пустыне, по совершенно ровному, прибитому песку, выполняя намеченную программу исследований. Здесь, на северо-западе от мертвого моря, еще при посадке механический картограф отметил темную россыпь не то камней, не то, как мы теперь считали, развалин.
Туарег обошел столбы из оранжевого песчаника, похожие на колонны — а может, это были самые настоящие колонны древнего храма, — и опять взял прежнее направление.
В шлемофоне раздались предупредительный сигнал и голос Христо:
— Ну как, друзья? Все двигаетесь?
— Нет, летим, — в тон ему ответил Антон.
— Далеко еще?
— Километра два.
— Не задерживайтесь особенно. Развалины нас уже не особенно интересуют. Да не загружайте Туарега. Зингер уже заполнил все свои контейнеры. Берите только необыкновенное.
— Здесь все необыкновенное, — мрачно сказал Антон. — Мы что-то совсем заелись. — У Антона последние дни часто портилось настроение без всякой видимой причины.
— Что там поделывает Макс? — спросил я, чтобы разрядить обстановку.
— Сидел все тут со мной, а минут пять назад я его послал заняться проверкой и дезинфекцией отсеков. После вашего отбытия он обнаружил, что в его скафандре проросла круглая колючая проволока. Приказал выбросить скафандр. Вот к чему приводит нарушение элементарных инструкций! Так что прошу вас…
Раздался смех Макса — он подслушивал:
— Скафандр ведь твой, Христо. Ты вчера в нем выходил поразмяться.
— Мой! Но позволь… Как же это?
— Загадки Марса.
— Все равно, ребята. Тем более надо ухо держать востро. Если уж ко мне заползло перекати-поле!
— К нам пока не заползло, — сказал Антон и, сжалившись над Христо, добавил: — Не беспокойся, кэп, мы теперь стали живыми параграфами космических инструкций. Если уж что случится, то не по нашей вине.
— Ладно, Антон. Кажется, вы подъезжаете. Ветерок усиливается. Что-то темнеет впереди. Да это Туарег. А за ним что-то вроде кучи камней.
— Приехали, — сказал я, — очередные развалины.
— Не лезьте под обломки даже вслед за Туарегом. Разрешаю передвигаться только в открытых пространствах.
Мы с Максом переглянулись: действительно, вчера перед самым носом у Туарега рухнула стена, подняв облако пыли, не оседавшее целых полчаса.
«Черепашка» остановилась у самых городских ворот, то есть там, где они когда-то стояли, представляя собой множество шлюзовых камер. Судя по развалинам, мы еще не встречали такого большого города. У него сохранилась часть гигантского купола, состоявшего из множества воздухонепроницаемых ячеек, напоминающих соты. Остатки купола держались на одной уцелевшей арке без подпорок, перемахнувшей через все развалины. Рухнувшие арки и купол погребли под собой весь город в южной его части, на севере кварталы домов почти везде уцелели.
Город мог сохраниться целиком, если бы не ветер, он «подмыл» основание его, хотя и отлитое на скальной породе. Нам предстоит определить, сколько потребовалось тысячелетий, чтобы ветер мог снести стометровую толщу песка, разрушить фундамент и снова засыпать ров, а заодно и развалины.
Туарег мастерски прокладывал дорогу к уцелевшей части города. Архитектура строений здесь, по меткому выражению Антона, отличалась «печальной пышностью пантеонов». Дома в два-три этажа, видимо, тоже из литого камня, с плоскими крышами, служившими местом для прогулок; между домами через улицы переброшены мостики. Стены домов без излишеств, зато необыкновенно пышных расцветок, украшенных орнаментом и фресками. На облицовку стен шла эмаль еще более яркая, чем на самаркандских мечетях, она и сейчас местами светилась на затененной стороне тусклым светом, как старые витражи в католических храмах. Только направив луч фонаря на золотистую стену, я заметил, как стара эмаль: вся в бесчисленных трещинах, в щербинках.
На улицах сохранившейся части города почти не было песка и мельчайшей пыли, которую поднимает ветер Оранжевой пустыни. Пыль лежала на порогах дверей, на узких подоконниках. Двери закрыты, и даже Туарег, которому Антон приказал открыть дверь, не смог выдавить ее.
— Крепко строили марсианские товарищи! — сказал Вашата.
— Да, очень! — ответил Антон. — Вот смотри слева, какая чудесная фреска: «Марсиане на прогулке». Они все были по два метра, а этот синебородый, что держит за руку ребенка, — более двух. Зато они тоньше, даже видно через одежду, какие они тонкие.
Миновали дом с фреской и повернули на очень широкую улицу с двумя бесконечными домами по обе стороны излюбленной марсианами фиолетовой мостовой.
— Тут совсем ни песчинки! — сказал Антон. — Все дело в тяге, ишь как посвистывает в шлемофоне!
Вскоре мы убедились, что дело не только в тяге. Что-то на этой улице отталкивало от мостовой пыль и песок. Антон обрушил горку розового песка на подоконнике, и песочное облачко, не коснувшись дороги, взмыло вверх и унеслось в сторону развалин.
Антон посмотрел на меня и с удивлением сказал:
— Странная дорога. Она отталкивает все, что падает на нее. Замечаешь, как по ней легко идти. Смотри, — он показал небольшой камешек, который чем-то ему понравился возле городской стены, и бросил его на мостовую — камень еле притронулся к плитке и взвился под самый купол.
Я сказал, что давно заметил, что стал намного легче, хотя здесь и так тяжесть невелика.
— Впечатление такое, что можно улететь, если посильней оттолкнуться.
— Пожалуйста, без экспериментов, — сказал Вашата. — Долго вы еще намерены идти по этой улице? Еще раз попытайтесь проникнуть в дом.
— Еще немножко, и повернем, — сказал Антон и показал мне глазами на стену. Там медленно, соразмерно нашим шагам, двигался желтый кружок величиной с метательный диск.
Я тоже давно приметил его, но принял за повторяющуюся деталь орнамента. Почему-то я не заметил, что круг движется, хотя чувствовал, что мне все время хочется взглянуть на эту стену.
— Может, солнечный зайчик? — спросил Вашата.
— Откуда ему взяться, солнца не видно, — сказал Антон. — И фиолетовая мостовая, и этот круг связаны как-то. Видишь, мы стали, и он остановился, а сейчас поплыл. Ты-то его видишь? Может, тебе мешает какое-нибудь поле, блокировка?
— Никакой блокировки, мы все почти с Максом видим. Вот теперь круг проглянул сквозь пыль, а вы и правда бежите, как лунатики. Может, сигнализация? Неужели кто уцелел?
— Вряд ли, — ответил Антон. — Если кто уцелел, то зачем все эти фокусы? Просто остатки какой-то системы оповещения. Таким способом можно было найти нужную квартиру, ну понимаете — код. У каждого человека был свой код, свое поле, если хотите, и этот прибор реагировал. Есть и другой вариант: круг рассчитан на ночное время…
Макс не дал ему договорить:
— Странно слышать подобный лепет. Ты хорошо знаешь, как освещались их города. Вот и сейчас еще светится стена, хотя по ней и бежит ваш круг.
Я ждал, что Антон не полезет за словом в карман и вспыхнет словесная перепалка, нередкая у нас за последние дни. Но Антон ответил необычайно мягко:
— Скажи-ка лучше, как твои успехи в борьбе с местной флорой. Почему они облюбовали скафандр Христо?
— И в моем появился экземплярчик, в шлеме! Как они быстро подрастают! Были бы только следы влаги! Представляешь, если он начнет расти, когда костюм надет!
— Да, вещь неприятная. А кислород?
— Несколько замедляет темпы роста — и только.
Между тем светящийся круг остановился над углублением в стене, по виду у двери без ручки. Непонятно, как она открывалась. Антон вернул Туарега, который шел и шел вдоль улицы, громыхая на мостовой стальными подошвами. Туарег выжидательно остановился, устремив взгляд на стену с загадочной дверью. И мы молчали, не зная, что предпринять.
— Пусть Туарег поднажмет плечом, — посоветовал Макс, — а сами отойдите подальше.
— Неудобно, — сказал Вашата. — Вроде нас пригласили, а мы, не дождавшись, пока хозяева нам откроют, взламываем дверь. Подождем.
— Сколько? — спросил Макс. — Сколько можно ждать?
— Минут десять.
— Ну а если не откроется?
— Ломать здесь ничего нельзя.
— Пожалуй, ты прав, Христо, — вздохнул Макс, — как всегда, и точен в своих суждениях, как корабельный хронометр.
— Из которого вытягивают пружину…
Словно поразмыслив немного, круг сполз на дверь и остановился посредине, затем плита, служившая дверью, стала медленно ползти вправо, в стену, открывая угольно-черный проем.
— Вот видите, — промолвил Вашата, — нас приглашают войти. Нет, постойте! Может, пустить вперед Туарега? Или не стоит, он там пол провалит или натворит других бед. Посветите сначала, что там.
Антон и я направили в дверь рефлекторы, и мгновенно дом внутри осветился. Мы увидели многогранный холл с дверью на каждой грани и терявшийся вдали коридор, свет лился зеленоватый, приятный.
— Ну что я говорил, — не преминул заметить Зингер, — даже сейчас у них работает осветительная сеть.
Странно, но у нас не было страха. Не было мысли, что нам расставил кто-то ловушку, даже не нам, а кому-то другому, и вот она сработала, заманивая нас.
— Приглашают, — сказал Антон, — надо идти, Христо!
— Да, да, конечно, — ответил Христо, — идите, только особенно не задерживайтесь.
— Пожалуйста, не опускайте свои телеглаза в землю, то есть в Марс, — сказал Зингер. — Не забывайте, что мы входим в их первый дом!
— Наверное, здесь какое-то хранилище — сработала автоматика, — сказал я, все же с опаской делая первый шаг.
И к Вашате начали возвращаться его всегдашняя осторожность и благоразумие.
— Заходите, только очень осторожно, — сказал он, — что-то мне не очень нравится этот дом без окон, ползучий кружок и ваша антигравитационная улица. Все же войдите, только долго не задерживайтесь. Чуть что — Туарег выручит. Считайте, что вы делаете очень короткий визит вежливости, не больше. Ив, сначала иди ты. Антон, подожди, будь с Туарегом начеку.
Позже Антон сказал, что его обуревало жгучее любопытство без тени страха и только привычка к дисциплине заставляла медлить у дверей и ждать разрешения Вашаты, а не то он бросился бы в дом, как на приступ. Оставив Туарега у порога, он все-таки умудрился обогнать меня и первым войти в дом.
— Вполне прилично, — сказал он, обегая взглядом стены, потолок, пол, — хозяева обладали бездной вкуса, смотри, какой орнамент, какие фрески, вот хотя бы на потолке: кактус весь в цветах! Здесь опять девочка с песочком, как на амфоре! Она совсем живая, улыбается, какие изящные движения рук, ее тельца, и как она смотрит на нас!
Я ничего не видел, кроме портрета девочки, он занимал центральное место в вестибюле, его окружали марсианские пейзажи, видимо, в пору благоденствия. Антон подошел ко мне, и мы вместе стали смотреть на это чудо. На живом личике с золотистой кожей все время менялось выражение, она закусывала тонкие губы, хмурилась, когда песок падал не туда, улыбалась, прихлопывая горку прозрачными ладонями с золотыми ободками вместо ногтей. Она смотрела сквозь нас, о чем-то думая, поворачивала голову в сторону моря, прислушивалась к плеску воды, к голосам, похожим на мелодичное пение.
— Ни пылинки! — шепнул Антон, оглядываясь теперь с опаской, и у меня холодок побежал по спине, чары спали, в сердце пришла тревога. Я подумал: «Может, уйти поскорее отсюда». Антон понял и задом стал отступать к порогу. Сделав пару шагов, он словно прирос к полу, глядя на девочку. Где-то в глубине дома послышались мягкие, неторопливые шаги. Я видел сквозь шлем, как побелело лицо Антона, и сам почувствовал страшную сухость во рту.
Дверь медленно, без шума закрыла выход. Первой мыслью было, что мы попали в западню, теперь никто нам не поможет. Туарег тщетно будет ломиться в броневую плиту, заменяющую здесь двери.
— Так. Понятно… — сказал Антон.
— Думаешь, влипли?
— Еще как…
— Что у вас стряслось? Мы вас не видим! Что молчите? — взволнованно спросил Вашата.
Я с трудом повернул шею и увидел марсианина. Точно он сошел с фрески, такой же высокий, изящный, длиннорукий, с вытянутым лицом и огромными, как у девочки, глазами. Он шел неторопливой и скользящей походкой, откинув голову, прижав руки к туловищу.
— Что случилось? — крикнул Вашата. — Да отвечайте же!
— Здесь живут, — прохрипел Антон, — здесь люди…
— Марсианин! Он идет к нам! — Я не узнал своего голоса.
Вместо ответа Вашата и Зингер часто задышали в микрофон, наконец Вашата сказал:
— Врете, черти. Ну разве можно так…
— Он уже близко! Подходит! — крикнул Антон.
В микрофоне опять послышалось частое дыхание наших товарищей.
Марсианин остановился в десяти шагах от нас, развел перед собой руки, и мы услышали его певучий голос, красивый и печальный. Лицо его было неподвижно, только чуть приоткрывался маленький тонкогубый рот. Он был лыс. Голова и лицо цвета тусклого золота. На широкую грудь ниспадала роскошная ассирийская борода цвета воронова крыла, вся в завитках. Нос тонкий, длинный, с тупым концом, без ноздрей. Ушных раковин не было. Костюм такой же, как на фресках, — такие фигуры обыкновенно изображаются на заднем плане — облегающий, серый, с желтыми продольными полосами. Ступни ног длинные. На ногах красные туфли или что-то в этом роде. В первые мгновенья я еще обратил внимание на кисти рук — сухие, с четырьмя пальцами.
Мы с Антоном раскланялись, насколько позволяли жесткие скафандры.
Антон сказал через рупор в шлеме:
— Мы, люди Земли, приветствуем вас!
Макс прошептал:
— Братья! Братья по разуму!
— Да, братья по разуму, — повторил Антон.
В ответ марсианин пропел короткую фразу и повел рукой в сторону коридора.
— Нас приглашают! — громко, уже несколько оправившись от потрясения, сказал Антон.
— Надо идти, — сказал Вашата, — судя по всему, он хорошо к нам настроен. Да прибавьте звук: плохо слышим. Вот и отлично, опять появилась видимость.
— Симпатичный! — сказал Макс. — Какая осанка! Почему он раньше не дал знать?
— Тише, Макс. Все выяснится, и перестань тискать мое плечо.
— Извини, Христо…
Марсианин отступил в сторону, уступая нам дорогу, что-то сказал непонятное, но по тону доброжелательное, затем быстро перегнал и пошел впереди не оглядываясь.
— У него третий глаз! — прошептал Антон. — Смотри, на затылке.
За нами внимательно наблюдал этот глаз.
По обе стороны коридора находились двери, закрытые и открытые. Комнаты были пусты, только по стенам за прозрачными стеклами виднелись сосуды, напоминающие колбы и реторты, приборы из причудливо перевитых трубок, темные футляры.
— Видно, мы попали в научное учреждение, — сказал Антон, — по обе стороны коридора лаборатории или хранилища реактивов и приборов.
— Хорошо, хорошо, — сказал Вашата, — только вы не замыкайтесь в себе, передавайте все, что видите, а то опять побежали полосы по экрану.
— Еще один марсианин! Очень похожий на первого, только костюм темно-палевый, тоже в полоску.
— А у первого? — спросил Макс.
— Не перебивай! — остановил Вашата. — Продолжай, Антон!
— Этот в желтых туфлях, борода рыжая. В руках лучевой пистолет…
Второй марсианин стоял в дверях лаборатории, когда мы с ним поравнялись, он тоже пропел длинную фразу и повел пистолетом, целясь нам в грудь.
Промямлив что-то в ответ, мы невольно подались к противоположной стене и ускорили шаг.
Комментируя этот эпизод, Антон сказал:
— Это охрана. Воин. Тоже с тремя глазами.
Мы все идем по коридору. Пол розового цвета с фиолетовым отливом или фиолетовый с розовым. В глазах все путается. Стены необыкновенной красоты! Роспись! Сцены из жизни марсиан: дома, на прогулке, созерцание небесного свода… Схема Солнечной системы… Все планеты и наша Земля!.. Завод!.. Или лаборатория… Нет, завод… Гигантская клетка… Пошел научный раздел, чистая гистология… Здесь надо походить, чтобы разобраться… Впереди еще один из охраны. Без бороды. Тоже с пистолетом. Водит по стене. Стены светлеют.
— Да у него пылесос! — совсем весело воскликнул Антон. — Действует на каком-то непонятном принципе. Этот товарищ даже не оглянулся. Сильно смахивает на робота!
— Уборка в вашу честь, — сказал Зингер.
Антон спросил меня:
— Ты не находишь, что и наш гид, и тот строго держатся, как-то скованно. Или оттого, что столько лет пролежали в анабиозе и еще не размялись, или…
— Думаешь, тоже роботы?
У меня давно мелькала такая мысль и гасла под наплывом необычных впечатлений, я отгонял ее. Мне не хотелось расставаться с иллюзией, что мы наконец встретили живых людей; все время мы хотели этого, ждали, и вот наконец, когда увидели, услышали их речь, так похожую на звучание решетчатых пластин, приходится отказываться от мысли, что перед нами настоящие люди. Антон прав — движения у чернобородого чересчур скованны, шаг слишком размерен. Похожих с виду роботов мы находили в мусорной куче, и недавно Туарег выкопал прямо в пустыне совершенно целый экземпляр. Конечно, нам трудно было сравнивать. Наши хозяева, по всей видимости, принадлежали к высшему разряду думающих человекообразных существ, наделенных высочайшим интеллектом. Над этим сейчас бьются наши кибернетики, и Туарег далеко не последний образец. На фресках роботы изображались на заднем плане, в несколько условной манере, хотя по внешнему виду эти существа ничем не отличались от людей, кроме костюма, да еще почти всегда изображались за каким-нибудь подсобным занятием. Мы их считали рабами или людьми низшей касты, «нормальные» марсиане не любили отягощать себя физическим трудом, по крайней мере, изобразительное искусство не отражало такого рода их деятельности.
Антон сказал:
— Совершенно разумные существа. Может, это киборги? Они помогут нам найти ключ ко всему, мы сможем понять их язык, и тогда многое прояснится.
Вашата тревожно спросил:
— Что вы там опять шепчетесь? Антон! Ты почему молчишь?
— Так, посовещались. Видно, мы попали к роботам. Они остались вместо марсиан. Цивилизация роботов!
— Дело в том, что здесь почти нет воздуха и температура сто десять ниже нуля! Я как-то вначале не обратил на это внимания! Посмотрели бы вы, какая здесь чистота! Только роботы способны столько времени втягивать пылесосами пыль. Ну и все сомнения исчезли…
— Ну хорошо, хорошо, — сказал Вашата. — Долго вы еще будете идти?
— Кажется, нет. Да вы не бойтесь. Просто нас знакомят с каким-то научным учреждением. Наверное, научно-исследовательским институтом. Справа и слева все двери раскрыты, комнаты стали еще больше. Везде что-то вроде сейфов, непонятное оборудование, очень оригинально оформленное. Свернули в зал. Дальше тупик, стена красного цвета. Зал огромный, с очень высоким потолком, потолок фиолетовый, как небо, и на нем горят созвездия. Движутся планеты.
— Какие планеты? — спросил Макс. — Земли не видно?
— Помолчи, Макс! — остановил Вашата. — Что еще у вас там?
— Посредине большой, очень большой черный цилиндр. Вдоль стен тянется черная панель с множеством приборов. Возле них человек двадцать роботов.
— Человек? — спросил Макс.
— Не придирайся… Главный, хозяин или директор, предлагает нам сесть.
— Садитесь! — разрешил Вашата и спросил: — Что еще в вашем зале?
— Ничего! Даже стены без росписи, только приятной раскраски, не пойму, какого цвета; где нет панели, много ниш — наверное, там выдвижные двери. Против нас как будто нет стены, так иногда кажется. Она то отходит куда-то и вдруг приближается.
— Экран! — сказал я, сам не зная, откуда такая уверенность. Мы сели в удобные мягкие кресла, как у нас на корабле. Они появились как из-под пола, а может быть, стояли возле черного цилиндра, да мы их не заметили, хотя трудно было их не заметить: они оранжевые.
Тогда мы просто не задумывались над этим, пропускали такие пустяковые мелочи по сравнению с тем, что мы уже видели и что испытывали сейчас. Меня все время не покидало ощущение, что передо мною живой марсианин. Что ж, что у него скованные движения, пусть в помещении нет кислорода и страшно низкая температура. А что мы знаем о марсианах? Может, они дышали углекислым газом и не боялись холода? Я очень ясно помню эти бредовые мысли и передаю их сейчас, чтобы понятней было наше душевное состояние.
Они преодолевали опасности, созданные предками в эру неуемного развития техники, когда уничтожались леса, сжигался драгоценный кислород, атмосфера перенасыщалась углекислым газом. В герметических городах система жизнеобеспечения во многом превосходила нашу в звездолете. Еще несколько веков — и люди снова могли бы выйти из укрытий, под теплое, поголубевшее небо. Если бы опасность страшнее атомных войн, эпидемий, космических катастроф не таилась в них самих. «Черепашка» бойко бежала по бурой равнине, подгоняемая жидким ветром. Начинался сезон песчаных бурь. Исчезла кристальная чистота ядовитого воздуха, красноватая пыль висела в воздухе, сглаживая очертания скальных скульптур, изваянных ветром. Высоко над головой в фиолетовом небе сиял совсем крохотный кружочек солнца. По нашим земным представлениям, здесь солнце почти не грело, и все же его могучей силы хватало на то, чтобы вечно будоражить атмосферу планеты, перемещать миллиарды тонн песка, разрушать остатки древних гор, людские города, превращая их в пыль и щебень.
Перегоняя нас, пронеслось марсианское перекати-поле — шар не больше футбольного мяча из жестких как проволока стеблей, колючек и оранжевых коробочек с семенами меньше маковых зерен. Перекати-поле — посевная машина, способная бесконечно долго высевать семена, а когда их запас кончится, продолжать свой стремительный бег, не теряя надежды в конце концов остановиться. Когда ей удается наконец зацепиться своими колючками в овражке или застрять между камней, то через несколько минут из нижних стеблей выйдут желтые корни и станут сверлить песок, добираясь до слоев, где есть хоть признаки влаги, через час оно зацветет большими, непостижимо прекрасными цветами и опять готово в путь сеять семена жизни.
Антон сказал, провожая взглядом перекати-поле:
— Невероятная приспособленность. Та же, что и у микрокактусов. Вот еще подтверждение неистребимости жизни. Создание ее невероятно трудно, нужны миллионы благоприятных сочетаний, чтобы она возникла, поэтому жизнь так редка во вселенной, а, раз возникнув, она неистребима. Так велик у нее запас эластичной прочности. Эти марсианские колючие шарики выдерживают и космический холод, и непомерную жару! Готовы хоть сейчас переселиться на другую планету, в другую галактику, куда угодно, или ждать миллионы лет дома, пока не произойдет чуда и Марс оживет. С человеком сложнее. Человек появляется на планете только раз. Как жаль, что они не дождались нас.
Я сказал:
— Возможно, они еще уцелели?
— Каким образом? — одновременно спросили Вашата и Антон.
— Спят в анабиозе. Может, еще сохранился крохотный поселок или даже целый город где-нибудь. Марс велик.
— Ну нет, — сказал Антон. — Наш прилет не мог остаться незамеченным при таком уровне цивилизации.
— А миражи! — воскликнул Макс. — Это ли не сигналы, что жизнь существует.
— Существовала, — поправил Вашата. — Все, на что они указывали, что видели Ив с Антоном, оказалось развалинами. А возможно, что это результат перенапряжения, в котором мы живем все это время.
Как всегда, Вашата был прав. Мы замолчали. Действительно, почему мы находим только развалины городов, следы ирригационных сооружений, высохшие моря, удивительные памятники, фантастическую утварь, звучащие пластины — вероятно, книги, которые мы никогда не прочтем.
Долго ехали молча. Туарег шагал впереди, точно следуя по заданному курсу. Мы ехали в новом направлении по Оранжевой пустыне, по совершенно ровному, прибитому песку, выполняя намеченную программу исследований. Здесь, на северо-западе от мертвого моря, еще при посадке механический картограф отметил темную россыпь не то камней, не то, как мы теперь считали, развалин.
Туарег обошел столбы из оранжевого песчаника, похожие на колонны — а может, это были самые настоящие колонны древнего храма, — и опять взял прежнее направление.
В шлемофоне раздались предупредительный сигнал и голос Христо:
— Ну как, друзья? Все двигаетесь?
— Нет, летим, — в тон ему ответил Антон.
— Далеко еще?
— Километра два.
— Не задерживайтесь особенно. Развалины нас уже не особенно интересуют. Да не загружайте Туарега. Зингер уже заполнил все свои контейнеры. Берите только необыкновенное.
— Здесь все необыкновенное, — мрачно сказал Антон. — Мы что-то совсем заелись. — У Антона последние дни часто портилось настроение без всякой видимой причины.
— Что там поделывает Макс? — спросил я, чтобы разрядить обстановку.
— Сидел все тут со мной, а минут пять назад я его послал заняться проверкой и дезинфекцией отсеков. После вашего отбытия он обнаружил, что в его скафандре проросла круглая колючая проволока. Приказал выбросить скафандр. Вот к чему приводит нарушение элементарных инструкций! Так что прошу вас…
Раздался смех Макса — он подслушивал:
— Скафандр ведь твой, Христо. Ты вчера в нем выходил поразмяться.
— Мой! Но позволь… Как же это?
— Загадки Марса.
— Все равно, ребята. Тем более надо ухо держать востро. Если уж ко мне заползло перекати-поле!
— К нам пока не заползло, — сказал Антон и, сжалившись над Христо, добавил: — Не беспокойся, кэп, мы теперь стали живыми параграфами космических инструкций. Если уж что случится, то не по нашей вине.
— Ладно, Антон. Кажется, вы подъезжаете. Ветерок усиливается. Что-то темнеет впереди. Да это Туарег. А за ним что-то вроде кучи камней.
— Приехали, — сказал я, — очередные развалины.
— Не лезьте под обломки даже вслед за Туарегом. Разрешаю передвигаться только в открытых пространствах.
Мы с Максом переглянулись: действительно, вчера перед самым носом у Туарега рухнула стена, подняв облако пыли, не оседавшее целых полчаса.
«Черепашка» остановилась у самых городских ворот, то есть там, где они когда-то стояли, представляя собой множество шлюзовых камер. Судя по развалинам, мы еще не встречали такого большого города. У него сохранилась часть гигантского купола, состоявшего из множества воздухонепроницаемых ячеек, напоминающих соты. Остатки купола держались на одной уцелевшей арке без подпорок, перемахнувшей через все развалины. Рухнувшие арки и купол погребли под собой весь город в южной его части, на севере кварталы домов почти везде уцелели.
Город мог сохраниться целиком, если бы не ветер, он «подмыл» основание его, хотя и отлитое на скальной породе. Нам предстоит определить, сколько потребовалось тысячелетий, чтобы ветер мог снести стометровую толщу песка, разрушить фундамент и снова засыпать ров, а заодно и развалины.
Туарег мастерски прокладывал дорогу к уцелевшей части города. Архитектура строений здесь, по меткому выражению Антона, отличалась «печальной пышностью пантеонов». Дома в два-три этажа, видимо, тоже из литого камня, с плоскими крышами, служившими местом для прогулок; между домами через улицы переброшены мостики. Стены домов без излишеств, зато необыкновенно пышных расцветок, украшенных орнаментом и фресками. На облицовку стен шла эмаль еще более яркая, чем на самаркандских мечетях, она и сейчас местами светилась на затененной стороне тусклым светом, как старые витражи в католических храмах. Только направив луч фонаря на золотистую стену, я заметил, как стара эмаль: вся в бесчисленных трещинах, в щербинках.
На улицах сохранившейся части города почти не было песка и мельчайшей пыли, которую поднимает ветер Оранжевой пустыни. Пыль лежала на порогах дверей, на узких подоконниках. Двери закрыты, и даже Туарег, которому Антон приказал открыть дверь, не смог выдавить ее.
— Крепко строили марсианские товарищи! — сказал Вашата.
— Да, очень! — ответил Антон. — Вот смотри слева, какая чудесная фреска: «Марсиане на прогулке». Они все были по два метра, а этот синебородый, что держит за руку ребенка, — более двух. Зато они тоньше, даже видно через одежду, какие они тонкие.
Миновали дом с фреской и повернули на очень широкую улицу с двумя бесконечными домами по обе стороны излюбленной марсианами фиолетовой мостовой.
— Тут совсем ни песчинки! — сказал Антон. — Все дело в тяге, ишь как посвистывает в шлемофоне!
Вскоре мы убедились, что дело не только в тяге. Что-то на этой улице отталкивало от мостовой пыль и песок. Антон обрушил горку розового песка на подоконнике, и песочное облачко, не коснувшись дороги, взмыло вверх и унеслось в сторону развалин.
Антон посмотрел на меня и с удивлением сказал:
— Странная дорога. Она отталкивает все, что падает на нее. Замечаешь, как по ней легко идти. Смотри, — он показал небольшой камешек, который чем-то ему понравился возле городской стены, и бросил его на мостовую — камень еле притронулся к плитке и взвился под самый купол.
Я сказал, что давно заметил, что стал намного легче, хотя здесь и так тяжесть невелика.
— Впечатление такое, что можно улететь, если посильней оттолкнуться.
— Пожалуйста, без экспериментов, — сказал Вашата. — Долго вы еще намерены идти по этой улице? Еще раз попытайтесь проникнуть в дом.
— Еще немножко, и повернем, — сказал Антон и показал мне глазами на стену. Там медленно, соразмерно нашим шагам, двигался желтый кружок величиной с метательный диск.
Я тоже давно приметил его, но принял за повторяющуюся деталь орнамента. Почему-то я не заметил, что круг движется, хотя чувствовал, что мне все время хочется взглянуть на эту стену.
— Может, солнечный зайчик? — спросил Вашата.
— Откуда ему взяться, солнца не видно, — сказал Антон. — И фиолетовая мостовая, и этот круг связаны как-то. Видишь, мы стали, и он остановился, а сейчас поплыл. Ты-то его видишь? Может, тебе мешает какое-нибудь поле, блокировка?
— Никакой блокировки, мы все почти с Максом видим. Вот теперь круг проглянул сквозь пыль, а вы и правда бежите, как лунатики. Может, сигнализация? Неужели кто уцелел?
— Вряд ли, — ответил Антон. — Если кто уцелел, то зачем все эти фокусы? Просто остатки какой-то системы оповещения. Таким способом можно было найти нужную квартиру, ну понимаете — код. У каждого человека был свой код, свое поле, если хотите, и этот прибор реагировал. Есть и другой вариант: круг рассчитан на ночное время…
Макс не дал ему договорить:
— Странно слышать подобный лепет. Ты хорошо знаешь, как освещались их города. Вот и сейчас еще светится стена, хотя по ней и бежит ваш круг.
Я ждал, что Антон не полезет за словом в карман и вспыхнет словесная перепалка, нередкая у нас за последние дни. Но Антон ответил необычайно мягко:
— Скажи-ка лучше, как твои успехи в борьбе с местной флорой. Почему они облюбовали скафандр Христо?
— И в моем появился экземплярчик, в шлеме! Как они быстро подрастают! Были бы только следы влаги! Представляешь, если он начнет расти, когда костюм надет!
— Да, вещь неприятная. А кислород?
— Несколько замедляет темпы роста — и только.
Между тем светящийся круг остановился над углублением в стене, по виду у двери без ручки. Непонятно, как она открывалась. Антон вернул Туарега, который шел и шел вдоль улицы, громыхая на мостовой стальными подошвами. Туарег выжидательно остановился, устремив взгляд на стену с загадочной дверью. И мы молчали, не зная, что предпринять.
— Пусть Туарег поднажмет плечом, — посоветовал Макс, — а сами отойдите подальше.
— Неудобно, — сказал Вашата. — Вроде нас пригласили, а мы, не дождавшись, пока хозяева нам откроют, взламываем дверь. Подождем.
— Сколько? — спросил Макс. — Сколько можно ждать?
— Минут десять.
— Ну а если не откроется?
— Ломать здесь ничего нельзя.
— Пожалуй, ты прав, Христо, — вздохнул Макс, — как всегда, и точен в своих суждениях, как корабельный хронометр.
— Из которого вытягивают пружину…
Словно поразмыслив немного, круг сполз на дверь и остановился посредине, затем плита, служившая дверью, стала медленно ползти вправо, в стену, открывая угольно-черный проем.
— Вот видите, — промолвил Вашата, — нас приглашают войти. Нет, постойте! Может, пустить вперед Туарега? Или не стоит, он там пол провалит или натворит других бед. Посветите сначала, что там.
Антон и я направили в дверь рефлекторы, и мгновенно дом внутри осветился. Мы увидели многогранный холл с дверью на каждой грани и терявшийся вдали коридор, свет лился зеленоватый, приятный.
— Ну что я говорил, — не преминул заметить Зингер, — даже сейчас у них работает осветительная сеть.
Странно, но у нас не было страха. Не было мысли, что нам расставил кто-то ловушку, даже не нам, а кому-то другому, и вот она сработала, заманивая нас.
— Приглашают, — сказал Антон, — надо идти, Христо!
— Да, да, конечно, — ответил Христо, — идите, только особенно не задерживайтесь.
— Пожалуйста, не опускайте свои телеглаза в землю, то есть в Марс, — сказал Зингер. — Не забывайте, что мы входим в их первый дом!
— Наверное, здесь какое-то хранилище — сработала автоматика, — сказал я, все же с опаской делая первый шаг.
И к Вашате начали возвращаться его всегдашняя осторожность и благоразумие.
— Заходите, только очень осторожно, — сказал он, — что-то мне не очень нравится этот дом без окон, ползучий кружок и ваша антигравитационная улица. Все же войдите, только долго не задерживайтесь. Чуть что — Туарег выручит. Считайте, что вы делаете очень короткий визит вежливости, не больше. Ив, сначала иди ты. Антон, подожди, будь с Туарегом начеку.
Позже Антон сказал, что его обуревало жгучее любопытство без тени страха и только привычка к дисциплине заставляла медлить у дверей и ждать разрешения Вашаты, а не то он бросился бы в дом, как на приступ. Оставив Туарега у порога, он все-таки умудрился обогнать меня и первым войти в дом.
— Вполне прилично, — сказал он, обегая взглядом стены, потолок, пол, — хозяева обладали бездной вкуса, смотри, какой орнамент, какие фрески, вот хотя бы на потолке: кактус весь в цветах! Здесь опять девочка с песочком, как на амфоре! Она совсем живая, улыбается, какие изящные движения рук, ее тельца, и как она смотрит на нас!
Я ничего не видел, кроме портрета девочки, он занимал центральное место в вестибюле, его окружали марсианские пейзажи, видимо, в пору благоденствия. Антон подошел ко мне, и мы вместе стали смотреть на это чудо. На живом личике с золотистой кожей все время менялось выражение, она закусывала тонкие губы, хмурилась, когда песок падал не туда, улыбалась, прихлопывая горку прозрачными ладонями с золотыми ободками вместо ногтей. Она смотрела сквозь нас, о чем-то думая, поворачивала голову в сторону моря, прислушивалась к плеску воды, к голосам, похожим на мелодичное пение.
— Ни пылинки! — шепнул Антон, оглядываясь теперь с опаской, и у меня холодок побежал по спине, чары спали, в сердце пришла тревога. Я подумал: «Может, уйти поскорее отсюда». Антон понял и задом стал отступать к порогу. Сделав пару шагов, он словно прирос к полу, глядя на девочку. Где-то в глубине дома послышались мягкие, неторопливые шаги. Я видел сквозь шлем, как побелело лицо Антона, и сам почувствовал страшную сухость во рту.
Дверь медленно, без шума закрыла выход. Первой мыслью было, что мы попали в западню, теперь никто нам не поможет. Туарег тщетно будет ломиться в броневую плиту, заменяющую здесь двери.
— Так. Понятно… — сказал Антон.
— Думаешь, влипли?
— Еще как…
— Что у вас стряслось? Мы вас не видим! Что молчите? — взволнованно спросил Вашата.
Я с трудом повернул шею и увидел марсианина. Точно он сошел с фрески, такой же высокий, изящный, длиннорукий, с вытянутым лицом и огромными, как у девочки, глазами. Он шел неторопливой и скользящей походкой, откинув голову, прижав руки к туловищу.
— Что случилось? — крикнул Вашата. — Да отвечайте же!
— Здесь живут, — прохрипел Антон, — здесь люди…
— Марсианин! Он идет к нам! — Я не узнал своего голоса.
Вместо ответа Вашата и Зингер часто задышали в микрофон, наконец Вашата сказал:
— Врете, черти. Ну разве можно так…
— Он уже близко! Подходит! — крикнул Антон.
В микрофоне опять послышалось частое дыхание наших товарищей.
Марсианин остановился в десяти шагах от нас, развел перед собой руки, и мы услышали его певучий голос, красивый и печальный. Лицо его было неподвижно, только чуть приоткрывался маленький тонкогубый рот. Он был лыс. Голова и лицо цвета тусклого золота. На широкую грудь ниспадала роскошная ассирийская борода цвета воронова крыла, вся в завитках. Нос тонкий, длинный, с тупым концом, без ноздрей. Ушных раковин не было. Костюм такой же, как на фресках, — такие фигуры обыкновенно изображаются на заднем плане — облегающий, серый, с желтыми продольными полосами. Ступни ног длинные. На ногах красные туфли или что-то в этом роде. В первые мгновенья я еще обратил внимание на кисти рук — сухие, с четырьмя пальцами.
Мы с Антоном раскланялись, насколько позволяли жесткие скафандры.
Антон сказал через рупор в шлеме:
— Мы, люди Земли, приветствуем вас!
Макс прошептал:
— Братья! Братья по разуму!
— Да, братья по разуму, — повторил Антон.
В ответ марсианин пропел короткую фразу и повел рукой в сторону коридора.
— Нас приглашают! — громко, уже несколько оправившись от потрясения, сказал Антон.
— Надо идти, — сказал Вашата, — судя по всему, он хорошо к нам настроен. Да прибавьте звук: плохо слышим. Вот и отлично, опять появилась видимость.
— Симпатичный! — сказал Макс. — Какая осанка! Почему он раньше не дал знать?
— Тише, Макс. Все выяснится, и перестань тискать мое плечо.
— Извини, Христо…
Марсианин отступил в сторону, уступая нам дорогу, что-то сказал непонятное, но по тону доброжелательное, затем быстро перегнал и пошел впереди не оглядываясь.
— У него третий глаз! — прошептал Антон. — Смотри, на затылке.
За нами внимательно наблюдал этот глаз.
По обе стороны коридора находились двери, закрытые и открытые. Комнаты были пусты, только по стенам за прозрачными стеклами виднелись сосуды, напоминающие колбы и реторты, приборы из причудливо перевитых трубок, темные футляры.
— Видно, мы попали в научное учреждение, — сказал Антон, — по обе стороны коридора лаборатории или хранилища реактивов и приборов.
— Хорошо, хорошо, — сказал Вашата, — только вы не замыкайтесь в себе, передавайте все, что видите, а то опять побежали полосы по экрану.
— Еще один марсианин! Очень похожий на первого, только костюм темно-палевый, тоже в полоску.
— А у первого? — спросил Макс.
— Не перебивай! — остановил Вашата. — Продолжай, Антон!
— Этот в желтых туфлях, борода рыжая. В руках лучевой пистолет…
Второй марсианин стоял в дверях лаборатории, когда мы с ним поравнялись, он тоже пропел длинную фразу и повел пистолетом, целясь нам в грудь.
Промямлив что-то в ответ, мы невольно подались к противоположной стене и ускорили шаг.
Комментируя этот эпизод, Антон сказал:
— Это охрана. Воин. Тоже с тремя глазами.
Мы все идем по коридору. Пол розового цвета с фиолетовым отливом или фиолетовый с розовым. В глазах все путается. Стены необыкновенной красоты! Роспись! Сцены из жизни марсиан: дома, на прогулке, созерцание небесного свода… Схема Солнечной системы… Все планеты и наша Земля!.. Завод!.. Или лаборатория… Нет, завод… Гигантская клетка… Пошел научный раздел, чистая гистология… Здесь надо походить, чтобы разобраться… Впереди еще один из охраны. Без бороды. Тоже с пистолетом. Водит по стене. Стены светлеют.
— Да у него пылесос! — совсем весело воскликнул Антон. — Действует на каком-то непонятном принципе. Этот товарищ даже не оглянулся. Сильно смахивает на робота!
— Уборка в вашу честь, — сказал Зингер.
Антон спросил меня:
— Ты не находишь, что и наш гид, и тот строго держатся, как-то скованно. Или оттого, что столько лет пролежали в анабиозе и еще не размялись, или…
— Думаешь, тоже роботы?
У меня давно мелькала такая мысль и гасла под наплывом необычных впечатлений, я отгонял ее. Мне не хотелось расставаться с иллюзией, что мы наконец встретили живых людей; все время мы хотели этого, ждали, и вот наконец, когда увидели, услышали их речь, так похожую на звучание решетчатых пластин, приходится отказываться от мысли, что перед нами настоящие люди. Антон прав — движения у чернобородого чересчур скованны, шаг слишком размерен. Похожих с виду роботов мы находили в мусорной куче, и недавно Туарег выкопал прямо в пустыне совершенно целый экземпляр. Конечно, нам трудно было сравнивать. Наши хозяева, по всей видимости, принадлежали к высшему разряду думающих человекообразных существ, наделенных высочайшим интеллектом. Над этим сейчас бьются наши кибернетики, и Туарег далеко не последний образец. На фресках роботы изображались на заднем плане, в несколько условной манере, хотя по внешнему виду эти существа ничем не отличались от людей, кроме костюма, да еще почти всегда изображались за каким-нибудь подсобным занятием. Мы их считали рабами или людьми низшей касты, «нормальные» марсиане не любили отягощать себя физическим трудом, по крайней мере, изобразительное искусство не отражало такого рода их деятельности.
Антон сказал:
— Совершенно разумные существа. Может, это киборги? Они помогут нам найти ключ ко всему, мы сможем понять их язык, и тогда многое прояснится.
Вашата тревожно спросил:
— Что вы там опять шепчетесь? Антон! Ты почему молчишь?
— Так, посовещались. Видно, мы попали к роботам. Они остались вместо марсиан. Цивилизация роботов!
— Дело в том, что здесь почти нет воздуха и температура сто десять ниже нуля! Я как-то вначале не обратил на это внимания! Посмотрели бы вы, какая здесь чистота! Только роботы способны столько времени втягивать пылесосами пыль. Ну и все сомнения исчезли…
— Ну хорошо, хорошо, — сказал Вашата. — Долго вы еще будете идти?
— Кажется, нет. Да вы не бойтесь. Просто нас знакомят с каким-то научным учреждением. Наверное, научно-исследовательским институтом. Справа и слева все двери раскрыты, комнаты стали еще больше. Везде что-то вроде сейфов, непонятное оборудование, очень оригинально оформленное. Свернули в зал. Дальше тупик, стена красного цвета. Зал огромный, с очень высоким потолком, потолок фиолетовый, как небо, и на нем горят созвездия. Движутся планеты.
— Какие планеты? — спросил Макс. — Земли не видно?
— Помолчи, Макс! — остановил Вашата. — Что еще у вас там?
— Посредине большой, очень большой черный цилиндр. Вдоль стен тянется черная панель с множеством приборов. Возле них человек двадцать роботов.
— Человек? — спросил Макс.
— Не придирайся… Главный, хозяин или директор, предлагает нам сесть.
— Садитесь! — разрешил Вашата и спросил: — Что еще в вашем зале?
— Ничего! Даже стены без росписи, только приятной раскраски, не пойму, какого цвета; где нет панели, много ниш — наверное, там выдвижные двери. Против нас как будто нет стены, так иногда кажется. Она то отходит куда-то и вдруг приближается.
— Экран! — сказал я, сам не зная, откуда такая уверенность. Мы сели в удобные мягкие кресла, как у нас на корабле. Они появились как из-под пола, а может быть, стояли возле черного цилиндра, да мы их не заметили, хотя трудно было их не заметить: они оранжевые.
Тогда мы просто не задумывались над этим, пропускали такие пустяковые мелочи по сравнению с тем, что мы уже видели и что испытывали сейчас. Меня все время не покидало ощущение, что передо мною живой марсианин. Что ж, что у него скованные движения, пусть в помещении нет кислорода и страшно низкая температура. А что мы знаем о марсианах? Может, они дышали углекислым газом и не боялись холода? Я очень ясно помню эти бредовые мысли и передаю их сейчас, чтобы понятней было наше душевное состояние.
ПОЛЕТ В ОРАНЖЕВЫХ КРЕСЛАХ
Чернобородый все время находился возле нас, издавая певучие звуки, действующие успокаивающе на наши взвинченные нервы. Он стоял лицом к стене, дрожащей, как воздух над пашней в жаркий день. Мы тоже стали глядеть на стену, и я почувствовал нервную дрожь. Антон тоже чувствовал себя не лучше: слышалось его частое дыхание.
Зингер умоляюще спросил:
— Ну что? Что там у вас? Что вы только сопите носами?
Антон ответил хриплым голосом:
— Ив прав. Это экран. Мы смотрим на серо-розовую стену, за ней будто что-то намечается, что-то просвечивает. Да, да!
Мы видели облачное небо. Теперь раскрылась панорама с высоты тысячи, а может, двух тысяч метров. Здесь не на Земле, трудно определить точно. Перспектива пустыни, горизонт слегка размыт, видимость поразительная! В центре панорамы город — вернее, колоссальный купол, сверкающий на солнце, он разноцветный, выложенный плитками цветного стекла или пластиком. К нему ведет канал. Несколько дорог, обсаженных бурым и голубым кустарником. По каналу движутся корабли, те, что мы видели на фресках, в воздухе летательные аппараты, несколько штук. По дороге идут закрытые машины. И к городу, и от города. У них нет правил движения на дорогах: движутся хаотично, лоб в лоб, но не сталкиваются. «Муравьиная система». Наверное, у машин программное управление, как у нашей «Черепашки» с «недремлющим оком». Идут на огромных скоростях, увертываясь друг от друга. Но вот вторая дорога, там нормальное, левопутное движение, скорость километров триста!
Зингер умоляюще спросил:
— Ну что? Что там у вас? Что вы только сопите носами?
Антон ответил хриплым голосом:
— Ив прав. Это экран. Мы смотрим на серо-розовую стену, за ней будто что-то намечается, что-то просвечивает. Да, да!
Мы видели облачное небо. Теперь раскрылась панорама с высоты тысячи, а может, двух тысяч метров. Здесь не на Земле, трудно определить точно. Перспектива пустыни, горизонт слегка размыт, видимость поразительная! В центре панорамы город — вернее, колоссальный купол, сверкающий на солнце, он разноцветный, выложенный плитками цветного стекла или пластиком. К нему ведет канал. Несколько дорог, обсаженных бурым и голубым кустарником. По каналу движутся корабли, те, что мы видели на фресках, в воздухе летательные аппараты, несколько штук. По дороге идут закрытые машины. И к городу, и от города. У них нет правил движения на дорогах: движутся хаотично, лоб в лоб, но не сталкиваются. «Муравьиная система». Наверное, у машин программное управление, как у нашей «Черепашки» с «недремлющим оком». Идут на огромных скоростях, увертываясь друг от друга. Но вот вторая дорога, там нормальное, левопутное движение, скорость километров триста!