Страница:
Затрезвонил на причале колокол громкого боя. Я подумал, что заглянул кто-либо из дельфинов, обитающих на соседних участках.
Каково же было мое удивление, когда я увидел около причала Хоха, а рядом Геру и Нинон, поддерживающих плавниками Пуффи. Вода вокруг порозовела от крови.
Я поместил раненого в небольшой бассейн под крышей, служивший лечебницей для моих дельфинов. У Пуффи рана на боку и содрана кожа на голове. Он доверчиво глядел на меня, стонал и плакал от боли. Пришлось сделать ему обезболивающие уколы. Рана оказалась неглубокой. Обработав, я зашил ее и наложил резиновый пластырь, ссадину на голове смазал пастой Иванова; она смывается только спиртом и надежно изолирует поврежденный участок кожи. Пуффи можно было отдать на попечение взрослых, но я решил его подержать сутки под наблюдением. Пуффи после уколов затих на мягкой подстилке. Я поспешил к причалу, чтобы успокоить дельфинов, но там застал только одну Нинон. И она осталась, как выяснилось, не потому, что особенно тревожилась за сына, а только чтобы предупредить меня, что вблизи появились три большие белые акулы и сейчас все ее родичи, а также дельфины с двух соседних участков готовятся к охоте на белых акул. Нинон сказала:
— Пуффи останется с тобой. Мы все вернемся. Нам не следовало уплывать отсюда. Гера-мать сказала: «Водоросли нам не опасны». Мы послушались, не желая огорчить тебя.
Я уже и сам понял, что поступил необдуманно. Дельфины никогда не едят больную рыбу, особенно лакомка Пуффи.
— Передай Гере, что я понял свою ошибку и чуть было не погубил Пуффи.
— Нет, — сказала Нинон, — Пуффи было суждено получить урок за непослушание. Благодарение Золотой Медузе, что он так легко отделался. Могло случиться хуже. Пуффи вздумал прокатиться на гребне волны и перескочить через риф.
— Как ты могла позволить? — возмутился я.
— Он не послушал ни меня, ни Геры, ни Хоха, ни Протея — сына Протея, ни Белы. Теперь он наказан. Бедный мальчик! Ему не очень больно?
— Совсем не больно. Помнишь, как я лечил тебя, когда ты поранила плавник?
— Помню, Ив. Ты всемогущ, как Золотая Медуза.
— Не говори глупостей, Нинон! Ты хорошо знаешь, что у меня просто есть лекарства, изгоняющие боль.
— У тебя они есть, поэтому ты и всемогущ, как Золотая Медуза. Я должна плыть.
— Плыви, Нинон.
Пуффи так и не дал мне засесть за работу. Непоседа потребовал, чтобы я немедленно выпустил его в Лагуну. Пришлось принести гидрофон и объяснить, что с такой раной плавать он не сможет, к тому же все взрослые сейчас охотятся на акулу.
Пуффи боднул головой, показывая мне, что станет с акулой, если он, Пуффи, только увидит ее.
— В ней будет дырок не меньше, чем у асцидий, что растут на дне у причала!
— Все это так, Пуффи, только твоя мать Нинон просила меня не пускать тебя в Лагуну, пока она не вернется. Ты будешь умным мальчиком и будешь себя хорошо вести. Не правда ли, Пуффи?
— Правда. Погладь мне спину… Вот так. Еще! Минут пять я гладил его нежное тельце, затем сказал, что устал.
— Устал? Что такое «устал»?
Я пытался объяснить, что такое усталость. Пуффи не мог понять, как это такое всемогущее существо, как я, может потерять способность к движению, если он, Пуффи, никогда не испытывает подобного чувства. И Гера, и Хох, и мать Нинон, и все, кого он знает, никогда не говорят о странном слове «усталость». Если кто теряет силы, тот уходит навсегда в Вечную Глубину, и это страшно. Он, Пуффи, никогда не опустится в Вечную Глубину.
Пуффи болтал без умолку, а я сидел на краю бассейна, слушал и думал, как там сейчас, в глубине, идет бой с отрядом белых акул.
Каково же было мое удивление, когда я увидел около причала Хоха, а рядом Геру и Нинон, поддерживающих плавниками Пуффи. Вода вокруг порозовела от крови.
Я поместил раненого в небольшой бассейн под крышей, служивший лечебницей для моих дельфинов. У Пуффи рана на боку и содрана кожа на голове. Он доверчиво глядел на меня, стонал и плакал от боли. Пришлось сделать ему обезболивающие уколы. Рана оказалась неглубокой. Обработав, я зашил ее и наложил резиновый пластырь, ссадину на голове смазал пастой Иванова; она смывается только спиртом и надежно изолирует поврежденный участок кожи. Пуффи можно было отдать на попечение взрослых, но я решил его подержать сутки под наблюдением. Пуффи после уколов затих на мягкой подстилке. Я поспешил к причалу, чтобы успокоить дельфинов, но там застал только одну Нинон. И она осталась, как выяснилось, не потому, что особенно тревожилась за сына, а только чтобы предупредить меня, что вблизи появились три большие белые акулы и сейчас все ее родичи, а также дельфины с двух соседних участков готовятся к охоте на белых акул. Нинон сказала:
— Пуффи останется с тобой. Мы все вернемся. Нам не следовало уплывать отсюда. Гера-мать сказала: «Водоросли нам не опасны». Мы послушались, не желая огорчить тебя.
Я уже и сам понял, что поступил необдуманно. Дельфины никогда не едят больную рыбу, особенно лакомка Пуффи.
— Передай Гере, что я понял свою ошибку и чуть было не погубил Пуффи.
— Нет, — сказала Нинон, — Пуффи было суждено получить урок за непослушание. Благодарение Золотой Медузе, что он так легко отделался. Могло случиться хуже. Пуффи вздумал прокатиться на гребне волны и перескочить через риф.
— Как ты могла позволить? — возмутился я.
— Он не послушал ни меня, ни Геры, ни Хоха, ни Протея — сына Протея, ни Белы. Теперь он наказан. Бедный мальчик! Ему не очень больно?
— Совсем не больно. Помнишь, как я лечил тебя, когда ты поранила плавник?
— Помню, Ив. Ты всемогущ, как Золотая Медуза.
— Не говори глупостей, Нинон! Ты хорошо знаешь, что у меня просто есть лекарства, изгоняющие боль.
— У тебя они есть, поэтому ты и всемогущ, как Золотая Медуза. Я должна плыть.
— Плыви, Нинон.
Пуффи так и не дал мне засесть за работу. Непоседа потребовал, чтобы я немедленно выпустил его в Лагуну. Пришлось принести гидрофон и объяснить, что с такой раной плавать он не сможет, к тому же все взрослые сейчас охотятся на акулу.
Пуффи боднул головой, показывая мне, что станет с акулой, если он, Пуффи, только увидит ее.
— В ней будет дырок не меньше, чем у асцидий, что растут на дне у причала!
— Все это так, Пуффи, только твоя мать Нинон просила меня не пускать тебя в Лагуну, пока она не вернется. Ты будешь умным мальчиком и будешь себя хорошо вести. Не правда ли, Пуффи?
— Правда. Погладь мне спину… Вот так. Еще! Минут пять я гладил его нежное тельце, затем сказал, что устал.
— Устал? Что такое «устал»?
Я пытался объяснить, что такое усталость. Пуффи не мог понять, как это такое всемогущее существо, как я, может потерять способность к движению, если он, Пуффи, никогда не испытывает подобного чувства. И Гера, и Хох, и мать Нинон, и все, кого он знает, никогда не говорят о странном слове «усталость». Если кто теряет силы, тот уходит навсегда в Вечную Глубину, и это страшно. Он, Пуффи, никогда не опустится в Вечную Глубину.
Пуффи болтал без умолку, а я сидел на краю бассейна, слушал и думал, как там сейчас, в глубине, идет бой с отрядом белых акул.
СТАРЫЕ ЗАПИСИ
Вера в своей космической лаборатории просматривала утреннюю почту. Информационные центры слали ей объемистые пакеты, кассеты с пленками микрофильмов, копии газетных вырезок столетней давности. Вера требовала все, что могло хоть как-то помочь установить закономерность вспышки «зеленой чумы», как теперь все называли синезеленую водоросль. Особенно ее интересовали материалы второй половины XX столетия, когда надвигалась экологическая катастрофа. Вера включила пленку с материалами, относящимися к семидесятым годам XX столетия.
На экране возник печальный пейзаж: мертвые остатки леса, залитого мутно-зеленой водой.
Хорошо поставленным голосом диктор читал:
— Более сорока тысяч лет Homo sapiens терпеливым и неустанным трудом постепенно завоевывал планету, расширял свое господство над всем ее живым миром, подчинял себе силы природы. Из этого поначалу, казалось бы, безнадежного, неравного поединка человек вышел победителем. Ни один уголок Земли не укрылся от его внимательных глаз, ни одно живое существо не смогло противостоять ему. Он покорил реки и моря, изменил лик Земли и сейчас прокладывает дорогу в космос. Победа его кажется полной. Слишком полной, чтобы стать длительной. Всего несколько десятилетий назад, когда триумфальные успехи технической цивилизации, основанной на научных знаниях, казалось, представляли полную победу человека, появились первые признаки опасности. За короткий период своей истории человек настолько подчинил себе природу, что начал уничтожать ее…
Печальный ландшафт сменили кадры бурной городской жизни. Запруженная машинами улица. По тротуару плотно друг к другу движется толпа людей. И так на многие километры.
— Вы видите скопление людей, вызванное не карнавальным шествием или стихийным бедствием, когда толпы устремлялись на узкие улицы. Перед вами обычная картина: конец рабочего дня в одном из американских городов. В марте 1970 года в Токио проходил международный симпозиум по борьбе с разрушением окружающей среды. Это разрушение можно было видеть прямо из окна машины. Полисмен-регулировщик вынужден был время от времени оставлять свой пост, чтобы глотнуть кислорода из специально установленной колонки. Летом по воскресным дням, когда в Японии идет самая оживленная торговля, сто двадцать две улицы Токио были закрыты из-за загрязнения воздуха для всех видов транспорта…
Веру потряс вид широкой реки: берега ее были застроены безобразными сооружениями, завалены горами мусора, но главное — река горела, горела самым настоящим образом!
— Штат Огайо, река Кайхога. В нее сливались воспламеняющиеся отходы с заводов: химического, сталелитейного, мясоконсервного и многих других…
Теперь читала женщина, в голосе ее слышались скорбные ноты:
— Мы все космонавты, все до единого. Мы летим на космическом корабле под названием «Земля», совершающем свое бесконечное путешествие вокруг Солнца. Наш благословенный корабль снабжен системами жизнеобеспечения столь остроумными, что они самообновляются, и столь щедрыми, что они могут удовлетворять потребности миллиардов людей.
Испокон веков мы принимали их как нечто само собой разумеющееся, считали их возможности безграничными. Наконец мы решили произвести ревизию, и первые же ее результаты внушают глубокую тревогу. Ученые предупреждают, что нам грозит беда. Если мы не перестанем злоупотреблять нашими системами жизнеобеспечения, они попросту откажут. Мы должны следить за их сохранностью, иначе нас ждет наказание, и это наказание — смерть. Воздух, вода и земля — вот эти системы…
В лабораторию осторожно, на цыпочках, вошел Вика Крубер и сел рядом с Верой.
— Ты извини. Шел мимо… Как у тебя интересно! Старые хроники… Я на минутку. Не помешаю?
Вера улыбнулась, кивнула:
— Пожалуйста. С тобой веселей, а то такой грустный материал! Смотри, это Великие озера. Их заполнила синезеленая.
— Противная каша! А вот и океан…
Его перебил диктор:
— Мы в Саргассовом море. Течения занесли сюда желеобразные образования из нефти, сотни тысяч пакетов, ящиков, прочего мусора. Как видите, даже нашим огромным океанам грозит беда, хотя они покрывают почти три четверти поверхности планеты. Каждый год человек выбрасывает в океан от трех до десяти миллионов тонн нефти, не считая загрязнений при авариях танкеров, вроде той, которую потерпел «Торри-Каньон». К несчастью, подобные утечки происходят в самых неподходящих местах, чаще всего в прибрежных водах, которые являются наиболее продуктивной частью моря. В представлении большинства людей утечка нефти связывается только с загрязнением берегов и умирающими морскими птицами…
На экране — жалкая стая бакланов на прибрежных камнях. Перья птиц слиплись от нефти, на берег набегают волны, покрытые нефтью. Пляж — черный от нефти.
— …Теперь мы знаем больше о токсичности нефти и последствиях загрязнения моря нефтепродуктами. Помогла авария, из которой сделали нечто вроде лабораторного эксперимента. 16 сентября 1969 года у берегов Массачусетса в море вытекло до 175 тысяч галлонов мазута (в галлоне 3,78 литра). Спустя три дня океанографы провели траление в загрязненной зоне. Почти весь улов был мертв. Сейчас, когда прошло три года, придонный слой все еще отравлен. Токсические вещества нефти разносятся течениями…
Вика спросил:
— Ты ищешь причину бурного размножения своих водорослей?
— Да, Вика.
— Думаешь, нефть?
— Нет, Вика. Океан давно нейтрализовал продукты се распада.
— Так думаешь — другое?
— Да, Вика, другое.
— Может, космические факторы? Ты, Вера, недооцениваешь космос. Поверь…
— Верю, Вика. Может быть, и космос, но надо разобраться и на Земле.
— Конечно. Что касается космоса, то можешь располагать мною!
— Спасибо, Вика…
На экране проплывала пустыня (вид с воздуха), тесно уставленная нефтяными вышками.
— Какое варварство! Какое варварство! — повторил Вика.
— Не суди так. Вика. Перед нами съемки в период энергетического голода. Они только начали использовать атомную энергию, подходили к синтезу гелия, не умели использовать тепло земного ядра и только вели эксперименты по использованию солнечной энергии в больших масштабах. Тогда проекты космических электростанций считались фантастическими. Столько у них было забот и по переустройству общества…
— Так ты их оправдываешь?
— У меня нет права судить их.
Опять вступил диктор:
— В 1874 году немецкий химик Зайдлер получил новое химическое соединение с труднопроизносимым названием «дихлордифенилтрихлорметилметан». Нам оно известно как ДДТ. Зайдлер и не подозревал, что нашел мощный инсектицид. Об этом узнали только через шестьдесят пять лет, как раз накануне второй мировой войны. Во время войны ДДТ широко и весьма успешно использовали в качестве средства от комаров и вшей. С тех пор тысячи и тысячи тонн этого вещества были разбросаны в лесах, на полях и в жилых помещениях.
Но одно из наиболее ценных свойств этого препарата — стойкость — имеет и свои отрицательные стороны. В минувшем десятилетии выяснилось, что живые существа, обитающие в воде, в воздухе и на земле, включая и самого человека, содержат ДДТ в своем организме. Резкое сокращение количества некоторых птиц связывают с применением ДДТ и его производных. Пестицид пересек океаны. Даже у пингвинов в Антарктике, где ДДТ никогда не применяли, были обнаружены следы этого препарата.
ДДТ и другие инсектициды не обладают свойством избирательности. Они токсичны для многих форм жизни. Например, рыба питается организмами, которые заражены инсектицидами, и эти вещества накапливаются в ее жировых тканях. Когда она становится добычей более крупной рыбы, с хищником происходит то же самое.
Существует другая группа токсичных химических соединений, которые применяют уже около двадцати пяти лет в производстве пластмасс, красителей и множества других изделий. Поэтому они содержатся во многих производственных отходах, которые спускают в наши реки и океаны. Недавно обнаружено, что они воздействуют на морскую жизнь так же, как ДДТ. Исследования их токсических эффектов пока еще только начинаются.
Лента окончилась, Вера стала вставлять вторую в проектор. Вика горячо говорил:
— Теперь-то ты видишь, что наши предки были не так уж несведущи. Только я одного не понимаю: почему они так спешили — старались скорей выкачать из земли всю нефть, свести леса, реки превратить в болота. И что они пытались сделать с океаном? И еще этот ДДТ…
— Не могу тебе ответить на все сразу. Вот получу данные из Академии социологии, тогда, может быть, станет яснее… Здесь что-то связанное с использованием урана.
Вика поплотней уселся в кресле.
— Применение атомной энергии сразу же поставило перед человечеством ряд экологических проблем, особенно связанных с изоляцией от окружающей среды радиоактивной золы. Использовались для этой цели глубокие шахты, вода, охлаждающая реакторы, сливалась в море. Вы видите систему трубопроводов на английском берегу Ла-Манша; по этим трубам вода сливалась в канал после использования на атомной электростанции.
Некоторые ученые рекомендовали захоронение радиоактивных отходов в океанических глубоководных впадинах, хотя уже в то время стали известны придонные течения и океан рассматривался как целостный организм, части которого взаимосвязаны. Вы видите ночную погрузку свинцовых контейнеров с радиоактивными отходами. Их грузят на корабль, предназначенный на слом. Название корабля и порт приписки тщательно закрашены. Операция ведется в обстановке строгой секретности. Ни докеры, ни команда корабля из военных моряков не знают содержания контейнеров.
Корабль в океане. Он попал в жестокий шторм. Видите, как он еле превозмогает силу ветра и волн. Неисправные машины могли в любую минуту остановиться. С большим трудом трагический корабль в сопровождении охранного эскорта достиг Марианской впадины. Эхолот показывает 10 800 метров — одна из самых больших глубин в Мировом океане. Командир, имя его нам неизвестно, как и название корабля, приказывает открыть кингстоны. Экипаж покидает корабль, и он медленно скрывается в синих водах Тихого океана. Марианская впадина — не единственное место в океане, где захоронены ядовитые радиоактивные отходы…
Вера выключила проектор.
— Хватит на сегодня, — сказала она. — Не я первая, кто ищет причину бедствия в прошлом.
— Неужели Так серьезно? — спросил Вика.
— Очень. Синезеленой водорослью поражены почти все прибрежные воды, где ведется интенсивное «морское земледелие». Термин не совсем точный.
— Я давно заметил — морское да еще земледелие.
— Шельф — прибрежные мелководные участки моря — кормит миллиарды людей.
— О, это нам известно. Одно время, кажется еще в нормальной школе, я даже хотел пойти на биологический и выводить новые породы рыб. Мне хотелось славы. В дневнике тех лет есть у меня запись, я помню ее дословно: «Пройдет несколько лет, и в энциклопедиях и справочниках, а также в магазинах появятся рыбы, созданные моим гением, например бычок Крубера или камбала-карась Вики Крубера». Но однажды я на уроке по астрономии впервые по-настоящему увидел наш звездный остров, и вопрос о моем призвании решился.
— Поздравляю тебя.
— Благодарю, Вера. Я ни разу еще не раскаивался в выборе дела всей своей жизни… Я тебе, кажется, мешаю.
— Нет, Вика, я могу читать и слушать интересную информацию.
— На самом деле я говорю интересные для тебя вещи?
— Да, Вика. Я начинаю лучше понимать тебя.
— Тебе хочется понять меня до конца?
— До конца?..
— Ну, чтобы я раскрылся перед тобой.
— Ну, зачем же раскрываться? Интересней, когда в человеке остается хоть что-то загадочное.
— Да, но бывают отношения, когда два существа…
— Не хочешь ли ты объясниться мне в любви?
Вика нисколько не смутился, только вздохнул и проронил уныло:
— Да, Вера. Чувство мое безмерно…
Вера кусала губы, боясь засмеяться и обидеть Вику. Вика, глядя на нее, морщился и шмыгал носом, вздыхал, кашлял, ожидая ответа. Он был так забавно смешон, что Вера не выдержала и засмеялась:
— Вика, милый, ну разве можно так? Ты же сам не веришь тому, что говоришь. Ну посмотри на себя в зеркало.
— Что-то не то, не то, — забормотал он, ломая руки, — типичное не то. Извини, Вера. Я тебя не обидел? Понимаешь, никак толком не могу выразить обуревавшие… обуревающие меня чувства.
— Конечно, нет, Вика. Ты пошутил?
— Хотел серьезно. Мне казалось, что я в тебя влюбился с первого взгляда. И вот решил выяснить. Ты знаешь, я очень решительный человек. Астрофизик должен обладать дьявольской решительностью и самообладанием…
В дверь постучали. Вошла Пегги. Взглянула на Веру, брата. Улыбаясь, потерла руки:
— Отличный денек, друзья.
— В космосе все дни великолепны, — мрачно изрек Вика.
Извинившись, что его ждут дела, он покинул лабораторию.
— Объяснялся? — спросила Пегги.
— Что-то в этом духе.
— Не принимай всерьез. Не ты первая. Удивляюсь, что он так долго крепился. И не сердись на него.
— На него нельзя сердиться, он милый.
— И у него такая каша в голове. Видишь ли, ему пришло в голову, что пора влюбиться, найти подругу жизни, конечно, по возможности астронома, да в эту смену здесь девушек только две — ты да я. Я отпадаю по причине генетической несовместимости, остаешься только ты… — Пегги поняла, что Вере неприятен этот пустой разговор, и она спросила: — Как твои успехи?
Вера махнула рукой:
— Никуда не годятся. Все надо начинать сначала. Растения не будут плодоносить. Мало того, листья и стебли ядовиты. Дезинфекция, что я провела, сведена на нет вирусом. Видимо, правы мой учитель Мокимото и Карл Понти.
— И нет средств борьбы?
— Пока нет. Вирус еще не выделен в чистом виде, не изучен. Пройдет не один месяц.
— Раз найдена причина, то остальное не так уж сложно.
— Ох, Пегги! Ты и представить себе не можешь, как все сложно! А я-то расхвасталась! Действительно, моя зелень радовала глаз, даже началось цветение, и вдруг — крах. Мокимото утешает, как и ты, да мне обидно, что пропало столько времени, что я не оправдала надежд. Ты знаешь, что здесь уже целая комиссия из светил науки?
— Да, их представляли по местному телевидению. Вот и прекрасно, пусть займутся. Ты ведь кое-что сделала, нашла вирус, вот пусть они с ним и возятся. Выше нос!
— Да я ничего. — Вера взяла новую кассету.
— Что это за фильмы? — спросила Пегги.
— Видишь ли, мне кажется, что все напасти и с водорослью там, дома, и здесь связаны с прошлым. Предки совершили немало трагических ошибок. А в природе все взаимосвязано, нарушение экологического равновесия не могло пройти бесследно…
— Стоит ли ворошить пыль прошлого, Вера? Да ты серьезно взялась за расследование. — Она с некоторым страхом оглядела кипу пакетов на длинном столе, проектор, стопку кассет и сказала: — А я закончила свою программу. Завтра прощальный выход в космос — и домой. Как хочется поскорее избавиться от противной легкости, хочется хоть что-нибудь весить! Ты пойдешь на тренировку? Если пойдешь, то через пять минут надо быть в спортзале.
— Пойду. И мне хочется выйти в космос, почувствовать его «всей кожей», как говорит Вика. Идем, Пегги, спасибо, что напомнила. Я тоже через два дня отправлюсь домой!
— Вот замечательно! Летим вместе. У тебя еще остается время досмотреть фильмы о грехах предков. Пожалуй, и я к тебе подключусь. Прежде я почему-то не любила историю… — Пегги посмотрела на Веру и неожиданно расхохоталась:
— Прости, я представила своего братца, изливающегося в чувствах.
— Особых излияний не было, он, кажется, спешил.
— Спешил! Он всю жизнь спешит…
Они бежали по коридору «прыжками кенгуру», иногда задевая головами мягкий потолок. Спортивный зал пристроили недавно. Круглое здание спортзала находилось ниже обсерватории, и в нем также отсутствовала искусственная гравитация. В спортзале ежедневно по нескольку часов тренировались «старожилы» — те, кто обосновался на «Сириусе» на несколько месяцев, и обязательно те, кто изъявил желание выйти в открытый космос.
Вера и Пегги, как и все, — а здесь собралось около тридцати человек, — начали с дыхательных упражнений. Вика подавал бесчисленные советы, пока в порыве усердия не оттолкнулся с такой силой, что улетел к противоположной стене, откуда теперь доносился его бодрый голос, поучающий новичка.
В пятиминутку отдыха, когда, расслабившись, можно было остаться неподвижным в любом положении или медленно плавать на определенной высоте, тренер, как диспетчер аэропорта, назначал один из пяти ярусов для каждой группы. Вера и Пегги оказались в первой группе и первом — «желтом» горизонте. Для ориентации здесь обозначались верх и низ разной окраской: верх — голубой, низ — желтой, второй, третий и четвертый — большими цифрами на стене и жирными полосами: белой, черной, сиреневой.
В помощь гимнастам спортзал в горизонтальном и вертикальном направлениях пересекали натянутые тросы; с их помощью гимнаст легко занимал нужное положение, добирался до гимнастических снарядов и не чувствовал так сильно свою беспомощность в невесомости.
Громко, на весь зал, раздался голос Вики:
— Я чувствую себя здесь, как трюфель в пироге!..
— Какой у него завидный характер! — сказала Вера, плавая под самым желтым куполом.
Пегги отозвалась, повиснув вниз головой:
— Завидный характер? Ты уже почувствовала его очарование?
— С ним легко.
— Не всегда. Его следует принимать малыми дозами.
Вера засмеялась и почувствовала, что движется, ее потянуло к стенке; оттолкнувшись от нее ногами, она стремительно налетела на Пегги, и они закружились, обняв друг друга, задыхаясь от смеха. Наконец они натолкнулись на спасительную оттяжку и повисли неподвижно.
Пегги спросила:
— Ты не находишь, что мы как воздушные шарики?
— Сходство есть.
— Еще какое!
— У меня закружилась голова.
— Пройдет. Дыши ровней и глубже. К тяготению наши бесчисленные предки привыкали миллиарды лет, и вдруг мы, их земные потомки, вышли в космос и закувыркались в пустоте.
Они помолчали, затем Вера сказала мечтательно:
— Как хорошо сейчас дома! Я вчера вечером разговаривала с Костей и его другом Ивом, очень славный…
— Костя великолепен!
— Костя исключительная личность, я об Иве. У него необыкновенный взгляд, теплый, располагающий, и голос… Ты не улыбайся так многозначительно. Да, он мне нравится, но не больше. Ребята приглашали пройтись на яхте. На днях они кончают недельную вахту на своих островах, у них целая команда — Костя, Ив, Тосио-сенсей, возможно, и Антон… Хотя Антон не сможет, у него скоро начинаются тренировочные полеты.
— Он пилот?
— Астронавигатор.
— Космонавт?
— Да, Пегги, ужасная специальность!
— Ну, почему же. Не хуже любой другой. Самая романтическая из всех. Это не его ли корабль готовят на Лунном космодроме?
Вера кивнула:
— Да, Пегги. Мы думали провести вместе мой отпуск.
— Ну, и что же мешает?
— Водоросли. И еще мне показалось, что он хочет побыть один. Собраться. Сосредоточиться. Он сейчас на одной из биостанций Барьерного рифа.
— Только показалось?
— Почти уверена.
— Ты же ученый человек, Вера, как же, в таком случае ты не попытаешься установить истину?
— Пытаюсь. Знаю, что, когда я буду ему нужна, он придет, Пегги…
Пегги спросила, лукаво щурясь:
— Не он ли является причиной твоего выхода в открытый космос?
— Да, мне хочется узнать, что он будет чувствовать там…
Мелодичный удар гонга прервал трудный для Веры разговор.
Раздался голос тренера:
— Сейчас все на дорожку. Проведем разминку перед велосипедными гонками. Не делайте резких движений!.. Кто там запутался в сетке для волейбола? Ах, это вы, Крубер. Профессор Мендельсон, помогите Круберу обрести свободу.
Несколько человек поплыли на выручку. Вика говорил умоляюще:
— Не беспокойтесь! Я сам. Пустяки. Проклятая сетка! Для чего она здесь?
Езда на неподвижных велосипедах оказалась увлекательной спортивной игрой. Последние усовершенствования в голографии позволяли воссоздавать эффект присутствия до такой степени близкий к действительности, что при некоторой доле воображения технические шероховатости исчезали.
Велосипедисты, ахнув от изумления, неожиданно очутились на горной дороге, как оповестил тренер — в Южных Саянах. Навстречу промчался автобус на магнитной подушке, полный туристов. Вера обратила внимание, что на «горизонте» горы перерезаны белой полосой, а на склоне седой сопки можно различить жирную цифру «три». Вера скоро забыла об этой детали, так все остальное было бесподобно, и она сама стала верить, что очутилась на Земле и участвует в настоящих гонках. Впечатление еще больше усилилось, когда тренер «вышел» на шоссе и объявил об условиях соревнований, указал, где расположены питательные пункты.
— В случае выхода из строя машин, что почти исключено, вам немедленно предоставляют новую. В наших рядах следует машина технической помощи.
На экране возник печальный пейзаж: мертвые остатки леса, залитого мутно-зеленой водой.
Хорошо поставленным голосом диктор читал:
— Более сорока тысяч лет Homo sapiens терпеливым и неустанным трудом постепенно завоевывал планету, расширял свое господство над всем ее живым миром, подчинял себе силы природы. Из этого поначалу, казалось бы, безнадежного, неравного поединка человек вышел победителем. Ни один уголок Земли не укрылся от его внимательных глаз, ни одно живое существо не смогло противостоять ему. Он покорил реки и моря, изменил лик Земли и сейчас прокладывает дорогу в космос. Победа его кажется полной. Слишком полной, чтобы стать длительной. Всего несколько десятилетий назад, когда триумфальные успехи технической цивилизации, основанной на научных знаниях, казалось, представляли полную победу человека, появились первые признаки опасности. За короткий период своей истории человек настолько подчинил себе природу, что начал уничтожать ее…
Печальный ландшафт сменили кадры бурной городской жизни. Запруженная машинами улица. По тротуару плотно друг к другу движется толпа людей. И так на многие километры.
— Вы видите скопление людей, вызванное не карнавальным шествием или стихийным бедствием, когда толпы устремлялись на узкие улицы. Перед вами обычная картина: конец рабочего дня в одном из американских городов. В марте 1970 года в Токио проходил международный симпозиум по борьбе с разрушением окружающей среды. Это разрушение можно было видеть прямо из окна машины. Полисмен-регулировщик вынужден был время от времени оставлять свой пост, чтобы глотнуть кислорода из специально установленной колонки. Летом по воскресным дням, когда в Японии идет самая оживленная торговля, сто двадцать две улицы Токио были закрыты из-за загрязнения воздуха для всех видов транспорта…
Веру потряс вид широкой реки: берега ее были застроены безобразными сооружениями, завалены горами мусора, но главное — река горела, горела самым настоящим образом!
— Штат Огайо, река Кайхога. В нее сливались воспламеняющиеся отходы с заводов: химического, сталелитейного, мясоконсервного и многих других…
Теперь читала женщина, в голосе ее слышались скорбные ноты:
— Мы все космонавты, все до единого. Мы летим на космическом корабле под названием «Земля», совершающем свое бесконечное путешествие вокруг Солнца. Наш благословенный корабль снабжен системами жизнеобеспечения столь остроумными, что они самообновляются, и столь щедрыми, что они могут удовлетворять потребности миллиардов людей.
Испокон веков мы принимали их как нечто само собой разумеющееся, считали их возможности безграничными. Наконец мы решили произвести ревизию, и первые же ее результаты внушают глубокую тревогу. Ученые предупреждают, что нам грозит беда. Если мы не перестанем злоупотреблять нашими системами жизнеобеспечения, они попросту откажут. Мы должны следить за их сохранностью, иначе нас ждет наказание, и это наказание — смерть. Воздух, вода и земля — вот эти системы…
В лабораторию осторожно, на цыпочках, вошел Вика Крубер и сел рядом с Верой.
— Ты извини. Шел мимо… Как у тебя интересно! Старые хроники… Я на минутку. Не помешаю?
Вера улыбнулась, кивнула:
— Пожалуйста. С тобой веселей, а то такой грустный материал! Смотри, это Великие озера. Их заполнила синезеленая.
— Противная каша! А вот и океан…
Его перебил диктор:
— Мы в Саргассовом море. Течения занесли сюда желеобразные образования из нефти, сотни тысяч пакетов, ящиков, прочего мусора. Как видите, даже нашим огромным океанам грозит беда, хотя они покрывают почти три четверти поверхности планеты. Каждый год человек выбрасывает в океан от трех до десяти миллионов тонн нефти, не считая загрязнений при авариях танкеров, вроде той, которую потерпел «Торри-Каньон». К несчастью, подобные утечки происходят в самых неподходящих местах, чаще всего в прибрежных водах, которые являются наиболее продуктивной частью моря. В представлении большинства людей утечка нефти связывается только с загрязнением берегов и умирающими морскими птицами…
На экране — жалкая стая бакланов на прибрежных камнях. Перья птиц слиплись от нефти, на берег набегают волны, покрытые нефтью. Пляж — черный от нефти.
— …Теперь мы знаем больше о токсичности нефти и последствиях загрязнения моря нефтепродуктами. Помогла авария, из которой сделали нечто вроде лабораторного эксперимента. 16 сентября 1969 года у берегов Массачусетса в море вытекло до 175 тысяч галлонов мазута (в галлоне 3,78 литра). Спустя три дня океанографы провели траление в загрязненной зоне. Почти весь улов был мертв. Сейчас, когда прошло три года, придонный слой все еще отравлен. Токсические вещества нефти разносятся течениями…
Вика спросил:
— Ты ищешь причину бурного размножения своих водорослей?
— Да, Вика.
— Думаешь, нефть?
— Нет, Вика. Океан давно нейтрализовал продукты се распада.
— Так думаешь — другое?
— Да, Вика, другое.
— Может, космические факторы? Ты, Вера, недооцениваешь космос. Поверь…
— Верю, Вика. Может быть, и космос, но надо разобраться и на Земле.
— Конечно. Что касается космоса, то можешь располагать мною!
— Спасибо, Вика…
На экране проплывала пустыня (вид с воздуха), тесно уставленная нефтяными вышками.
— Какое варварство! Какое варварство! — повторил Вика.
— Не суди так. Вика. Перед нами съемки в период энергетического голода. Они только начали использовать атомную энергию, подходили к синтезу гелия, не умели использовать тепло земного ядра и только вели эксперименты по использованию солнечной энергии в больших масштабах. Тогда проекты космических электростанций считались фантастическими. Столько у них было забот и по переустройству общества…
— Так ты их оправдываешь?
— У меня нет права судить их.
Опять вступил диктор:
— В 1874 году немецкий химик Зайдлер получил новое химическое соединение с труднопроизносимым названием «дихлордифенилтрихлорметилметан». Нам оно известно как ДДТ. Зайдлер и не подозревал, что нашел мощный инсектицид. Об этом узнали только через шестьдесят пять лет, как раз накануне второй мировой войны. Во время войны ДДТ широко и весьма успешно использовали в качестве средства от комаров и вшей. С тех пор тысячи и тысячи тонн этого вещества были разбросаны в лесах, на полях и в жилых помещениях.
Но одно из наиболее ценных свойств этого препарата — стойкость — имеет и свои отрицательные стороны. В минувшем десятилетии выяснилось, что живые существа, обитающие в воде, в воздухе и на земле, включая и самого человека, содержат ДДТ в своем организме. Резкое сокращение количества некоторых птиц связывают с применением ДДТ и его производных. Пестицид пересек океаны. Даже у пингвинов в Антарктике, где ДДТ никогда не применяли, были обнаружены следы этого препарата.
ДДТ и другие инсектициды не обладают свойством избирательности. Они токсичны для многих форм жизни. Например, рыба питается организмами, которые заражены инсектицидами, и эти вещества накапливаются в ее жировых тканях. Когда она становится добычей более крупной рыбы, с хищником происходит то же самое.
Существует другая группа токсичных химических соединений, которые применяют уже около двадцати пяти лет в производстве пластмасс, красителей и множества других изделий. Поэтому они содержатся во многих производственных отходах, которые спускают в наши реки и океаны. Недавно обнаружено, что они воздействуют на морскую жизнь так же, как ДДТ. Исследования их токсических эффектов пока еще только начинаются.
Лента окончилась, Вера стала вставлять вторую в проектор. Вика горячо говорил:
— Теперь-то ты видишь, что наши предки были не так уж несведущи. Только я одного не понимаю: почему они так спешили — старались скорей выкачать из земли всю нефть, свести леса, реки превратить в болота. И что они пытались сделать с океаном? И еще этот ДДТ…
— Не могу тебе ответить на все сразу. Вот получу данные из Академии социологии, тогда, может быть, станет яснее… Здесь что-то связанное с использованием урана.
Вика поплотней уселся в кресле.
— Применение атомной энергии сразу же поставило перед человечеством ряд экологических проблем, особенно связанных с изоляцией от окружающей среды радиоактивной золы. Использовались для этой цели глубокие шахты, вода, охлаждающая реакторы, сливалась в море. Вы видите систему трубопроводов на английском берегу Ла-Манша; по этим трубам вода сливалась в канал после использования на атомной электростанции.
Некоторые ученые рекомендовали захоронение радиоактивных отходов в океанических глубоководных впадинах, хотя уже в то время стали известны придонные течения и океан рассматривался как целостный организм, части которого взаимосвязаны. Вы видите ночную погрузку свинцовых контейнеров с радиоактивными отходами. Их грузят на корабль, предназначенный на слом. Название корабля и порт приписки тщательно закрашены. Операция ведется в обстановке строгой секретности. Ни докеры, ни команда корабля из военных моряков не знают содержания контейнеров.
Корабль в океане. Он попал в жестокий шторм. Видите, как он еле превозмогает силу ветра и волн. Неисправные машины могли в любую минуту остановиться. С большим трудом трагический корабль в сопровождении охранного эскорта достиг Марианской впадины. Эхолот показывает 10 800 метров — одна из самых больших глубин в Мировом океане. Командир, имя его нам неизвестно, как и название корабля, приказывает открыть кингстоны. Экипаж покидает корабль, и он медленно скрывается в синих водах Тихого океана. Марианская впадина — не единственное место в океане, где захоронены ядовитые радиоактивные отходы…
Вера выключила проектор.
— Хватит на сегодня, — сказала она. — Не я первая, кто ищет причину бедствия в прошлом.
— Неужели Так серьезно? — спросил Вика.
— Очень. Синезеленой водорослью поражены почти все прибрежные воды, где ведется интенсивное «морское земледелие». Термин не совсем точный.
— Я давно заметил — морское да еще земледелие.
— Шельф — прибрежные мелководные участки моря — кормит миллиарды людей.
— О, это нам известно. Одно время, кажется еще в нормальной школе, я даже хотел пойти на биологический и выводить новые породы рыб. Мне хотелось славы. В дневнике тех лет есть у меня запись, я помню ее дословно: «Пройдет несколько лет, и в энциклопедиях и справочниках, а также в магазинах появятся рыбы, созданные моим гением, например бычок Крубера или камбала-карась Вики Крубера». Но однажды я на уроке по астрономии впервые по-настоящему увидел наш звездный остров, и вопрос о моем призвании решился.
— Поздравляю тебя.
— Благодарю, Вера. Я ни разу еще не раскаивался в выборе дела всей своей жизни… Я тебе, кажется, мешаю.
— Нет, Вика, я могу читать и слушать интересную информацию.
— На самом деле я говорю интересные для тебя вещи?
— Да, Вика. Я начинаю лучше понимать тебя.
— Тебе хочется понять меня до конца?
— До конца?..
— Ну, чтобы я раскрылся перед тобой.
— Ну, зачем же раскрываться? Интересней, когда в человеке остается хоть что-то загадочное.
— Да, но бывают отношения, когда два существа…
— Не хочешь ли ты объясниться мне в любви?
Вика нисколько не смутился, только вздохнул и проронил уныло:
— Да, Вера. Чувство мое безмерно…
Вера кусала губы, боясь засмеяться и обидеть Вику. Вика, глядя на нее, морщился и шмыгал носом, вздыхал, кашлял, ожидая ответа. Он был так забавно смешон, что Вера не выдержала и засмеялась:
— Вика, милый, ну разве можно так? Ты же сам не веришь тому, что говоришь. Ну посмотри на себя в зеркало.
— Что-то не то, не то, — забормотал он, ломая руки, — типичное не то. Извини, Вера. Я тебя не обидел? Понимаешь, никак толком не могу выразить обуревавшие… обуревающие меня чувства.
— Конечно, нет, Вика. Ты пошутил?
— Хотел серьезно. Мне казалось, что я в тебя влюбился с первого взгляда. И вот решил выяснить. Ты знаешь, я очень решительный человек. Астрофизик должен обладать дьявольской решительностью и самообладанием…
В дверь постучали. Вошла Пегги. Взглянула на Веру, брата. Улыбаясь, потерла руки:
— Отличный денек, друзья.
— В космосе все дни великолепны, — мрачно изрек Вика.
Извинившись, что его ждут дела, он покинул лабораторию.
— Объяснялся? — спросила Пегги.
— Что-то в этом духе.
— Не принимай всерьез. Не ты первая. Удивляюсь, что он так долго крепился. И не сердись на него.
— На него нельзя сердиться, он милый.
— И у него такая каша в голове. Видишь ли, ему пришло в голову, что пора влюбиться, найти подругу жизни, конечно, по возможности астронома, да в эту смену здесь девушек только две — ты да я. Я отпадаю по причине генетической несовместимости, остаешься только ты… — Пегги поняла, что Вере неприятен этот пустой разговор, и она спросила: — Как твои успехи?
Вера махнула рукой:
— Никуда не годятся. Все надо начинать сначала. Растения не будут плодоносить. Мало того, листья и стебли ядовиты. Дезинфекция, что я провела, сведена на нет вирусом. Видимо, правы мой учитель Мокимото и Карл Понти.
— И нет средств борьбы?
— Пока нет. Вирус еще не выделен в чистом виде, не изучен. Пройдет не один месяц.
— Раз найдена причина, то остальное не так уж сложно.
— Ох, Пегги! Ты и представить себе не можешь, как все сложно! А я-то расхвасталась! Действительно, моя зелень радовала глаз, даже началось цветение, и вдруг — крах. Мокимото утешает, как и ты, да мне обидно, что пропало столько времени, что я не оправдала надежд. Ты знаешь, что здесь уже целая комиссия из светил науки?
— Да, их представляли по местному телевидению. Вот и прекрасно, пусть займутся. Ты ведь кое-что сделала, нашла вирус, вот пусть они с ним и возятся. Выше нос!
— Да я ничего. — Вера взяла новую кассету.
— Что это за фильмы? — спросила Пегги.
— Видишь ли, мне кажется, что все напасти и с водорослью там, дома, и здесь связаны с прошлым. Предки совершили немало трагических ошибок. А в природе все взаимосвязано, нарушение экологического равновесия не могло пройти бесследно…
— Стоит ли ворошить пыль прошлого, Вера? Да ты серьезно взялась за расследование. — Она с некоторым страхом оглядела кипу пакетов на длинном столе, проектор, стопку кассет и сказала: — А я закончила свою программу. Завтра прощальный выход в космос — и домой. Как хочется поскорее избавиться от противной легкости, хочется хоть что-нибудь весить! Ты пойдешь на тренировку? Если пойдешь, то через пять минут надо быть в спортзале.
— Пойду. И мне хочется выйти в космос, почувствовать его «всей кожей», как говорит Вика. Идем, Пегги, спасибо, что напомнила. Я тоже через два дня отправлюсь домой!
— Вот замечательно! Летим вместе. У тебя еще остается время досмотреть фильмы о грехах предков. Пожалуй, и я к тебе подключусь. Прежде я почему-то не любила историю… — Пегги посмотрела на Веру и неожиданно расхохоталась:
— Прости, я представила своего братца, изливающегося в чувствах.
— Особых излияний не было, он, кажется, спешил.
— Спешил! Он всю жизнь спешит…
Они бежали по коридору «прыжками кенгуру», иногда задевая головами мягкий потолок. Спортивный зал пристроили недавно. Круглое здание спортзала находилось ниже обсерватории, и в нем также отсутствовала искусственная гравитация. В спортзале ежедневно по нескольку часов тренировались «старожилы» — те, кто обосновался на «Сириусе» на несколько месяцев, и обязательно те, кто изъявил желание выйти в открытый космос.
Вера и Пегги, как и все, — а здесь собралось около тридцати человек, — начали с дыхательных упражнений. Вика подавал бесчисленные советы, пока в порыве усердия не оттолкнулся с такой силой, что улетел к противоположной стене, откуда теперь доносился его бодрый голос, поучающий новичка.
В пятиминутку отдыха, когда, расслабившись, можно было остаться неподвижным в любом положении или медленно плавать на определенной высоте, тренер, как диспетчер аэропорта, назначал один из пяти ярусов для каждой группы. Вера и Пегги оказались в первой группе и первом — «желтом» горизонте. Для ориентации здесь обозначались верх и низ разной окраской: верх — голубой, низ — желтой, второй, третий и четвертый — большими цифрами на стене и жирными полосами: белой, черной, сиреневой.
В помощь гимнастам спортзал в горизонтальном и вертикальном направлениях пересекали натянутые тросы; с их помощью гимнаст легко занимал нужное положение, добирался до гимнастических снарядов и не чувствовал так сильно свою беспомощность в невесомости.
Громко, на весь зал, раздался голос Вики:
— Я чувствую себя здесь, как трюфель в пироге!..
— Какой у него завидный характер! — сказала Вера, плавая под самым желтым куполом.
Пегги отозвалась, повиснув вниз головой:
— Завидный характер? Ты уже почувствовала его очарование?
— С ним легко.
— Не всегда. Его следует принимать малыми дозами.
Вера засмеялась и почувствовала, что движется, ее потянуло к стенке; оттолкнувшись от нее ногами, она стремительно налетела на Пегги, и они закружились, обняв друг друга, задыхаясь от смеха. Наконец они натолкнулись на спасительную оттяжку и повисли неподвижно.
Пегги спросила:
— Ты не находишь, что мы как воздушные шарики?
— Сходство есть.
— Еще какое!
— У меня закружилась голова.
— Пройдет. Дыши ровней и глубже. К тяготению наши бесчисленные предки привыкали миллиарды лет, и вдруг мы, их земные потомки, вышли в космос и закувыркались в пустоте.
Они помолчали, затем Вера сказала мечтательно:
— Как хорошо сейчас дома! Я вчера вечером разговаривала с Костей и его другом Ивом, очень славный…
— Костя великолепен!
— Костя исключительная личность, я об Иве. У него необыкновенный взгляд, теплый, располагающий, и голос… Ты не улыбайся так многозначительно. Да, он мне нравится, но не больше. Ребята приглашали пройтись на яхте. На днях они кончают недельную вахту на своих островах, у них целая команда — Костя, Ив, Тосио-сенсей, возможно, и Антон… Хотя Антон не сможет, у него скоро начинаются тренировочные полеты.
— Он пилот?
— Астронавигатор.
— Космонавт?
— Да, Пегги, ужасная специальность!
— Ну, почему же. Не хуже любой другой. Самая романтическая из всех. Это не его ли корабль готовят на Лунном космодроме?
Вера кивнула:
— Да, Пегги. Мы думали провести вместе мой отпуск.
— Ну, и что же мешает?
— Водоросли. И еще мне показалось, что он хочет побыть один. Собраться. Сосредоточиться. Он сейчас на одной из биостанций Барьерного рифа.
— Только показалось?
— Почти уверена.
— Ты же ученый человек, Вера, как же, в таком случае ты не попытаешься установить истину?
— Пытаюсь. Знаю, что, когда я буду ему нужна, он придет, Пегги…
Пегги спросила, лукаво щурясь:
— Не он ли является причиной твоего выхода в открытый космос?
— Да, мне хочется узнать, что он будет чувствовать там…
Мелодичный удар гонга прервал трудный для Веры разговор.
Раздался голос тренера:
— Сейчас все на дорожку. Проведем разминку перед велосипедными гонками. Не делайте резких движений!.. Кто там запутался в сетке для волейбола? Ах, это вы, Крубер. Профессор Мендельсон, помогите Круберу обрести свободу.
Несколько человек поплыли на выручку. Вика говорил умоляюще:
— Не беспокойтесь! Я сам. Пустяки. Проклятая сетка! Для чего она здесь?
Езда на неподвижных велосипедах оказалась увлекательной спортивной игрой. Последние усовершенствования в голографии позволяли воссоздавать эффект присутствия до такой степени близкий к действительности, что при некоторой доле воображения технические шероховатости исчезали.
Велосипедисты, ахнув от изумления, неожиданно очутились на горной дороге, как оповестил тренер — в Южных Саянах. Навстречу промчался автобус на магнитной подушке, полный туристов. Вера обратила внимание, что на «горизонте» горы перерезаны белой полосой, а на склоне седой сопки можно различить жирную цифру «три». Вера скоро забыла об этой детали, так все остальное было бесподобно, и она сама стала верить, что очутилась на Земле и участвует в настоящих гонках. Впечатление еще больше усилилось, когда тренер «вышел» на шоссе и объявил об условиях соревнований, указал, где расположены питательные пункты.
— В случае выхода из строя машин, что почти исключено, вам немедленно предоставляют новую. В наших рядах следует машина технической помощи.