Страница:
Вот, наконец, последний поворот реки, уставшие гребцы собрали последние силы и сделали рывок. Показалась Кода. Крепостные стены на высокой горе, здесь, посреди бескрайней тайги, казались сказочным видением. В храме Живоначальной Троицы звонит колокол. Лодки подошли к городской пристани. Князь Василий Шорин и десятник Матвей Бряга ступили на Кодскую землю. Грохнули башенные пищали в честь высоких гостей. Остяцкие воины, ряженные в красные стрелецкие кафтаны, достаточно ловко взяли ружья на караул. Гости в сопровождении именитых жителей последовали в городок Кода.
Такого торжественного приема здесь еще не видывали. Шорин и Бряга тоже не ударили лицом в грязь. Их одежды, доспехи, оружие были великолепны. Рослые, красивые, молодые, они шествовали, гордо подняв головы, вызывая всеобщее восхищение.
Гости вошли в белую юрту, по этому случаю украшенную разноцветными шелковыми лентами. Уже известный читателю достархан был накрыт шикарней, чем несколько дней назад. Среди блюд стояли кувшины с вином, а восточные лампады источали ароматный, дурманящий запах. Князя и десятника усадили на самые почетные места, обложив со всех сторон подушками. Все расселись и замерли в ожидании княжны.
Появление Анны поразило всех. Даже знатные белогорские остяки не видывали своей княжны в таком убранстве. Перед ними появилась самаркандская принцесса. В одежде сказочного Востока, украшенная драгоценными браслетами, перстнями, с диадемой на голове, княжна Анна предстала перед собранием. Поверх легкой восточной одежды красовалась накидка из белого горностая, которая смягчала контраст ее костюма с убранством помещения.
Князь Василий Шорин был поражен ее красотой. Любовь, которая раньше тревожила его, теперь захлестнула с головой и лишила разума. В тот вечер он не видел и не слышал никого, кроме княжны. Отвечая на ее вопросы, пытаясь быть светским, интересным собеседником, он любовался и любовался Анной, полностью поддавшись ее чарам.
Десятник Матвей Бряга, напротив, оценил княжну красивой, но слабенькой и в хозяйстве абсолютно непригодной.
– То ли моя женка, – рассуждал он, – кровь с молоком! Когда меня нет, и по хозяйству, и в поле, и по дому, всюду успевает. А с этой одни проблемы будут. Хотя бабенка, по всему видать, богатая. А князь, видно, падок до женщин. Глаз с нее не сводит. Их, князей, понять тяжело.
Рассуждая таким образом, Бряга нажимал на угощения, многие из которых он пробовал впервые. Особенно ему понравилось вино. Опорожняя кувшин за кувшином, у него тоже закружилась голова, потемнело в глазах и, как многие из гостей, заснул прямо здесь, среди подушек.
Когда застолье стало шумным, княжна Анна удалилась. Шорин, чтобы немного остыть и прийти в себя, вышел на свежий воздух.
«Веду себя, как последний дурак, – думал он. – Столько разговаривать с княжной, и ничего ей не сказать о своих чувствах. Как она хороша! Божественная красота! Надо ее прямо сейчас найти и объясниться».
– Князь, – позвал Шорина из темноты женский голос.
Василий пошел на звук голоса. Какая-то женщина схватила его за рукав.
– Следуйте за мной и старайтесь тише, желательно, чтобы нас никто не видел, – произнесла она.
Князь, ничего не спрашивая, последовал за женщиной. В темноте он ничего не видел, и его даже удивила способность провожатой ориентироваться в темноте. Скоро они были на месте. Женщина приоткрыла входную дверь и впустила князя.
– Азиза, будь за дверью. Пусть нас никто не беспокоит, что бы ни случилось, – раздался из глубины комнаты голос Анны.
Зажглась свеча и осветила комнату. То была опочивальня. Анна была в том же волшебном наряде, только накидка была сброшена на пол.
– Анна, я вас люблю, безумно люблю! Люблю с того мгновения, когда увидел вас в Москве! – произнес князь Шорин.
– Я разделяю ваши чувства, но сейчас не надо слов! – прошептала чуть слышно Анна.
Василий подошел к Анне, взял ее на руки и понес на приготовленное ложе. Дальше двое молодых, любящих друг друга людей предались безумству любви. Вся ночь пролетела в любовных утехах. Наутро утомленные любовники заснули, крепко удерживая друг друга в объятиях.
Для всех они пропали надолго. Служанка приносила еду им прямо в опочивальню и бдительно охраняла покой влюбленных. До нее доносились то смех, то стоны, то тихий разговор. Мир для Василия и Анны исчез, вернее, они вдвоем стали всем миром.
11
12
Глава пятая. Обдор-Носовой
1
2
3
Такого торжественного приема здесь еще не видывали. Шорин и Бряга тоже не ударили лицом в грязь. Их одежды, доспехи, оружие были великолепны. Рослые, красивые, молодые, они шествовали, гордо подняв головы, вызывая всеобщее восхищение.
Гости вошли в белую юрту, по этому случаю украшенную разноцветными шелковыми лентами. Уже известный читателю достархан был накрыт шикарней, чем несколько дней назад. Среди блюд стояли кувшины с вином, а восточные лампады источали ароматный, дурманящий запах. Князя и десятника усадили на самые почетные места, обложив со всех сторон подушками. Все расселись и замерли в ожидании княжны.
Появление Анны поразило всех. Даже знатные белогорские остяки не видывали своей княжны в таком убранстве. Перед ними появилась самаркандская принцесса. В одежде сказочного Востока, украшенная драгоценными браслетами, перстнями, с диадемой на голове, княжна Анна предстала перед собранием. Поверх легкой восточной одежды красовалась накидка из белого горностая, которая смягчала контраст ее костюма с убранством помещения.
Князь Василий Шорин был поражен ее красотой. Любовь, которая раньше тревожила его, теперь захлестнула с головой и лишила разума. В тот вечер он не видел и не слышал никого, кроме княжны. Отвечая на ее вопросы, пытаясь быть светским, интересным собеседником, он любовался и любовался Анной, полностью поддавшись ее чарам.
Десятник Матвей Бряга, напротив, оценил княжну красивой, но слабенькой и в хозяйстве абсолютно непригодной.
– То ли моя женка, – рассуждал он, – кровь с молоком! Когда меня нет, и по хозяйству, и в поле, и по дому, всюду успевает. А с этой одни проблемы будут. Хотя бабенка, по всему видать, богатая. А князь, видно, падок до женщин. Глаз с нее не сводит. Их, князей, понять тяжело.
Рассуждая таким образом, Бряга нажимал на угощения, многие из которых он пробовал впервые. Особенно ему понравилось вино. Опорожняя кувшин за кувшином, у него тоже закружилась голова, потемнело в глазах и, как многие из гостей, заснул прямо здесь, среди подушек.
Когда застолье стало шумным, княжна Анна удалилась. Шорин, чтобы немного остыть и прийти в себя, вышел на свежий воздух.
«Веду себя, как последний дурак, – думал он. – Столько разговаривать с княжной, и ничего ей не сказать о своих чувствах. Как она хороша! Божественная красота! Надо ее прямо сейчас найти и объясниться».
– Князь, – позвал Шорина из темноты женский голос.
Василий пошел на звук голоса. Какая-то женщина схватила его за рукав.
– Следуйте за мной и старайтесь тише, желательно, чтобы нас никто не видел, – произнесла она.
Князь, ничего не спрашивая, последовал за женщиной. В темноте он ничего не видел, и его даже удивила способность провожатой ориентироваться в темноте. Скоро они были на месте. Женщина приоткрыла входную дверь и впустила князя.
– Азиза, будь за дверью. Пусть нас никто не беспокоит, что бы ни случилось, – раздался из глубины комнаты голос Анны.
Зажглась свеча и осветила комнату. То была опочивальня. Анна была в том же волшебном наряде, только накидка была сброшена на пол.
– Анна, я вас люблю, безумно люблю! Люблю с того мгновения, когда увидел вас в Москве! – произнес князь Шорин.
– Я разделяю ваши чувства, но сейчас не надо слов! – прошептала чуть слышно Анна.
Василий подошел к Анне, взял ее на руки и понес на приготовленное ложе. Дальше двое молодых, любящих друг друга людей предались безумству любви. Вся ночь пролетела в любовных утехах. Наутро утомленные любовники заснули, крепко удерживая друг друга в объятиях.
Для всех они пропали надолго. Служанка приносила еду им прямо в опочивальню и бдительно охраняла покой влюбленных. До нее доносились то смех, то стоны, то тихий разговор. Мир для Василия и Анны исчез, вернее, они вдвоем стали всем миром.
11
Матвей Бряга тоже пребывал в затмении. Но, в отличие от Шорина, затмение то было алкогольное. Достархан оказался весьма хлебосольным. Вот уже пятый день слуги непрерывно обновляют блюда и наполняют вином кувшины. Гости, перебравшие зеленого змия, спят не уходя, раскинувшись на шкурах и подушках. Бряга и тут показал удаль. Многие были поражены объемами, поглощенными казаком, а некоторым остяцким князцам, не угодившим загулявшему десятнику, перепало по крепкому тумаку. Уважение к Матвею достигло таких высот, что остяки приближались к нему только на четвереньках, не смея поднять головы.
В очередной раз потеряв сознание, Бряга погрузился в сон. Снился дом, жена, дети, причем жена, прознав откуда-то про его гулянку, сильно ругалась, угрожая ухватом.
– Вот чертова баба, даже здесь расслабиться не дает, – сквозь сон подумал казак, начиная просыпаться.
Остяки, чтобы не разбудить буйного казака, разговаривали вполголоса.
– Княжна плохо себя ведет. Потеряла голову из-за русского. Делами не занимается. Люди ее который день в лесу ждут. Рача без жрицы скучает. Плохо, совсем плохо.
– Эй, косоглазые! – встрепенулся ото сна казак. – Что вы там про идола Рача болтали?
– Что ты, господин! Какой Рача? Мы крещеные, церковь ходим. Видно, приснилось тебе, – упав на пол, пробормотал остяк.
– Смотри, шельма, пытать буду, все расскажешь! – пригрозил Матвей, а про себя подумал: «Видно, действительно привиделось, надо прекращать гулянку. Пойду прогуляюсь, князя поищу».
Десятник вышел из юрты. Солнечный день радовал глаз, чистый воздух наполнил легкие. Ударил колокол. Матвей направился к храму Живоначальной Троицы. После отбытия из Тобольска ему не доводилось посещать церковь, и православная душа требовала молитвы. Небольшой храм красовался неподалеку. Свежесрубленные стены еще не потемнели, а маковки куполов были даже крашены в синий цвет. Снаружи он производил хорошее впечатление, но внутри Бряга почувствовал себя неуютно. Пустой храм, плесневелый запах, одинокая свеча, зажженная служкой перед его приходом. Ни запаха восковых свечей, ни тем более ладана. На вопрос Матвея служка, скромно потупив глаза, пояснил.
– Извините, господин казак, службы проводить некому, наш батюшка год назад представился, а нового не присылают.
– Если Бог в душе есть, молитву и без батюшки можно прочитать, – произнес Бряга, становясь перед ликами Святой Троицы.
Исполнив молитву, Матвей вышел на улицу и стал прогуливаться по городку. Остяки при его приближении замолкали и почтительно кланялись.
«Как были нехристи, так и остались. Их в церковь только пряником заманить можно», – решил для себя Бряга.
Спустившись от городских стен к реке, он зашагал вдоль берега и скоро заметил поляну, на которой молодые остяки тренировались стрельбе из лука и сабельному бою. Заинтересовавшись, Матвей незаметно приблизился к поляне и стал наблюдать. В стрельбе из лука остяки большие мастера, но вот саблей владели совсем слабо. Обучением занимался татарин. Раздав ученикам деревянные палки, он показывал, как наносить и отражать удары. Нерадивых тут же наказывал, нещадно ударяя той же палкой куда попало. Те с яростью бросались на него, терпя боль, но тут же получали еще и еще.
«Похоже на обучение ополченцев, а может, приписных казаков готовят. Только почему татарина пригласили? Этот ничему хорошему не научит», – сделал вывод десятник и, незамеченный, отправился дальше по тропинке, уходящей в горы.
Просторная тропинка, виляя между деревьями и оврагами, была удобна для прогулки и по всем признакам часто использовалась местными жителями. Скоро он достиг жертвенного камня. Большой величины валун возвышался рядом с тропой. На нем хорошо были видны следы крови и рядом возвышалась груда оленьих черепов, некоторые из них были достаточно свежими.
– Хороши православные, ничего не скажешь! А вот деревянных идолов что-то не видно? Где-то рядом должны быть, – произнес Бряга и стал осматривать местность.
Скоро он обнаружил, что местность сплошь оборудована смертельными ловушками и самострелами, причем явно рассчитанными на человека.
«Что-то здесь не так?» Прячут остяки своих идолов, хоронят! Неужели правда золотой Рача где-то здесь?» – подумал десятник и чуть не получил стрелу в грудь.
Та пролетела совсем рядом и впилась в ствол дерева. Бряга резко присел, и тут же над ним просвистела вторая стрела. Сабля была с собой, казак с ней никогда не расстается, но вот ни панциря, ни шлема, а это основная защита от стрел. Укрываясь за деревьями, Матвей стал отходить.
«Ничего! – думал он. – Вернусь сюда с хлопцами! Камня на камне не оставлю, а золотого Рачу сыщу».
В очередной раз потеряв сознание, Бряга погрузился в сон. Снился дом, жена, дети, причем жена, прознав откуда-то про его гулянку, сильно ругалась, угрожая ухватом.
– Вот чертова баба, даже здесь расслабиться не дает, – сквозь сон подумал казак, начиная просыпаться.
Остяки, чтобы не разбудить буйного казака, разговаривали вполголоса.
– Княжна плохо себя ведет. Потеряла голову из-за русского. Делами не занимается. Люди ее который день в лесу ждут. Рача без жрицы скучает. Плохо, совсем плохо.
– Эй, косоглазые! – встрепенулся ото сна казак. – Что вы там про идола Рача болтали?
– Что ты, господин! Какой Рача? Мы крещеные, церковь ходим. Видно, приснилось тебе, – упав на пол, пробормотал остяк.
– Смотри, шельма, пытать буду, все расскажешь! – пригрозил Матвей, а про себя подумал: «Видно, действительно привиделось, надо прекращать гулянку. Пойду прогуляюсь, князя поищу».
Десятник вышел из юрты. Солнечный день радовал глаз, чистый воздух наполнил легкие. Ударил колокол. Матвей направился к храму Живоначальной Троицы. После отбытия из Тобольска ему не доводилось посещать церковь, и православная душа требовала молитвы. Небольшой храм красовался неподалеку. Свежесрубленные стены еще не потемнели, а маковки куполов были даже крашены в синий цвет. Снаружи он производил хорошее впечатление, но внутри Бряга почувствовал себя неуютно. Пустой храм, плесневелый запах, одинокая свеча, зажженная служкой перед его приходом. Ни запаха восковых свечей, ни тем более ладана. На вопрос Матвея служка, скромно потупив глаза, пояснил.
– Извините, господин казак, службы проводить некому, наш батюшка год назад представился, а нового не присылают.
– Если Бог в душе есть, молитву и без батюшки можно прочитать, – произнес Бряга, становясь перед ликами Святой Троицы.
Исполнив молитву, Матвей вышел на улицу и стал прогуливаться по городку. Остяки при его приближении замолкали и почтительно кланялись.
«Как были нехристи, так и остались. Их в церковь только пряником заманить можно», – решил для себя Бряга.
Спустившись от городских стен к реке, он зашагал вдоль берега и скоро заметил поляну, на которой молодые остяки тренировались стрельбе из лука и сабельному бою. Заинтересовавшись, Матвей незаметно приблизился к поляне и стал наблюдать. В стрельбе из лука остяки большие мастера, но вот саблей владели совсем слабо. Обучением занимался татарин. Раздав ученикам деревянные палки, он показывал, как наносить и отражать удары. Нерадивых тут же наказывал, нещадно ударяя той же палкой куда попало. Те с яростью бросались на него, терпя боль, но тут же получали еще и еще.
«Похоже на обучение ополченцев, а может, приписных казаков готовят. Только почему татарина пригласили? Этот ничему хорошему не научит», – сделал вывод десятник и, незамеченный, отправился дальше по тропинке, уходящей в горы.
Просторная тропинка, виляя между деревьями и оврагами, была удобна для прогулки и по всем признакам часто использовалась местными жителями. Скоро он достиг жертвенного камня. Большой величины валун возвышался рядом с тропой. На нем хорошо были видны следы крови и рядом возвышалась груда оленьих черепов, некоторые из них были достаточно свежими.
– Хороши православные, ничего не скажешь! А вот деревянных идолов что-то не видно? Где-то рядом должны быть, – произнес Бряга и стал осматривать местность.
Скоро он обнаружил, что местность сплошь оборудована смертельными ловушками и самострелами, причем явно рассчитанными на человека.
«Что-то здесь не так?» Прячут остяки своих идолов, хоронят! Неужели правда золотой Рача где-то здесь?» – подумал десятник и чуть не получил стрелу в грудь.
Та пролетела совсем рядом и впилась в ствол дерева. Бряга резко присел, и тут же над ним просвистела вторая стрела. Сабля была с собой, казак с ней никогда не расстается, но вот ни панциря, ни шлема, а это основная защита от стрел. Укрываясь за деревьями, Матвей стал отходить.
«Ничего! – думал он. – Вернусь сюда с хлопцами! Камня на камне не оставлю, а золотого Рачу сыщу».
12
Азиза, служанка княжны Анны, отбивалась от Матвея как могла.
– Нельзя сейчас к ним! Мне строго велено никого не пускать! – в который раз объясняла она десятнику. Но тот настырно продолжал требовать, чтобы его впустили в опочивальню.
Стражники, стоявшие у входа, не вмешивались до времени, но их враждебные взгляды говорили о многом. Никто не смел, кроме личной служанки, без разрешения входить к их княжне, жрице самого Рачи.
– Слушай, дурная баба, – не выдержал десятник, – если я с князем вовремя не вернусь к устью, то сюда пойдет наша ватага и пожжет вдоль реки всех остяков вместе с вашей Кодой!
Это заявление прозвучало весьма убедительно, и преданная служанка направилась в опочивальню.
– Княжна, извини меня, но там этот бешенный казак к князю ломится, угрожает!
– Пускай ждет, – пробормотал Шорин, только что покуривший кальян и находившийся в легком наркотическом опьянении.
– Нельзя ждать! Он говорит, что ваши люди скоро начнут жечь и убивать остяков! – не унималась служанка.
– Который день мы здесь? – спросил начинавший приходить в себя Шорин.
– Пятый день пошел, – вымолвила служанка и замолчала под строгим взглядом княжны Анны.
– Извини, любимая, но нам действительно пора, – произнес князь, поднимаясь на ноги и слегка покачиваясь, – я сильно задержался.
Княжна Анна Алачева, продолжая лежать, взглядом молча проводила князя. Он много ей рассказал о своем назначении в Обдор, планах, и она понимала, что князь теперь стал врагом номер один в осуществлении ее планов. Его надо убить сейчас, пока он рядом, но женское сердце, переполненное любовью, заставило замолчать разум.
– Нельзя сейчас к ним! Мне строго велено никого не пускать! – в который раз объясняла она десятнику. Но тот настырно продолжал требовать, чтобы его впустили в опочивальню.
Стражники, стоявшие у входа, не вмешивались до времени, но их враждебные взгляды говорили о многом. Никто не смел, кроме личной служанки, без разрешения входить к их княжне, жрице самого Рачи.
– Слушай, дурная баба, – не выдержал десятник, – если я с князем вовремя не вернусь к устью, то сюда пойдет наша ватага и пожжет вдоль реки всех остяков вместе с вашей Кодой!
Это заявление прозвучало весьма убедительно, и преданная служанка направилась в опочивальню.
– Княжна, извини меня, но там этот бешенный казак к князю ломится, угрожает!
– Пускай ждет, – пробормотал Шорин, только что покуривший кальян и находившийся в легком наркотическом опьянении.
– Нельзя ждать! Он говорит, что ваши люди скоро начнут жечь и убивать остяков! – не унималась служанка.
– Который день мы здесь? – спросил начинавший приходить в себя Шорин.
– Пятый день пошел, – вымолвила служанка и замолчала под строгим взглядом княжны Анны.
– Извини, любимая, но нам действительно пора, – произнес князь, поднимаясь на ноги и слегка покачиваясь, – я сильно задержался.
Княжна Анна Алачева, продолжая лежать, взглядом молча проводила князя. Он много ей рассказал о своем назначении в Обдор, планах, и она понимала, что князь теперь стал врагом номер один в осуществлении ее планов. Его надо убить сейчас, пока он рядом, но женское сердце, переполненное любовью, заставило замолчать разум.
Глава пятая. Обдор-Носовой
1
Обдор-Носовой находился в ведении Березовского воеводы. В тот, 1606-й, год на воеводстве в городе Березове был князь Петр Ахамашукович Черкасский. Его предки, выходцы из днепровских казаков, вот уже несколько поколений честно служили московскому царю. Князь Черкасский гордился своим происхождением и, как предки, продолжал брить бороду и носить длинные запорожские усы, что резко выделяло его среди бородатых сибирских казаков.
Город Березов основан в 1593 году. Он расположился на левом берегу реки Вогулка, при впадении ее в реку Сосьву, а Сосьвы в Малую Обь. Его расположение на слиянии трех рек позволяло собирать ясак с большой территории северной части Оби. Кроме того, этот город выполнял функции таможенного поста, контролирующего северные пути проникновения в Сибирь, которыми пользовались новгородские купцы и ватаги ушкуйников. Истоки реки Сосьвы лежат на восточном склоне Уральских гор, совсем близко к истокам рек бассейна Печоры. Этот волок давно был известен новгородцам и широко использовался до настоящего времени. В 1604 году вместе с городами Тобольск и Верхотурье, город Березов получил печать, что давало ему право самостоятельно вершить государственные дела на вверенной ему территории.
О проблемах Обдорского городка князь Черкасский знал не понаслышке. От последних царей, в том числе и от нынешнего царя всея Руси и Сибири Василия Ивановича Шуйского, имелись в архиве города царские строгие грамоты, которые требовали от Березовского воеводы закрыть все пути в Сибирь мощными таможенными заставами от своего и иноземного воровства. Если старые пути от Печоры по Уральским рекам в Сибирь закрыть удавалось, то на северные, морские пути в Обскую и Тазовскую губу сил не хватало. А там происходило великое воровство. На морских судах – кочах – приходили туда наши поморы из Архангельска, а в последние годы все чаще стали появляться англичане и голландцы. Обдорский городок в лучшие времена, с гарнизоном из десяти казаков, был единственной силой, пытающейся навести там порядок. Но что они могли сделать? Вот опять на днях Березовский воевода получил отписку из Обдора. В ней, писанной простым десятником, сообщалось следующее:
«Нынешним годом обдорские казаки Митька да Степанка были посланы к кунной самояди. По дороге едучи их ограбили и покинули в тундре, а сами воры бежали. Тех казаков нашли на тундре самоядь. Нагих и голодных, только еле живых, привезли в Носовой городок. Митька умер, а Степанка долго хворал. Когда пришел в себя, донес, что воры были не наши, а иноземные, с ними были вооруженные вогулы, что и учинили разбой. А теперь нас осталось на Носовом пять человек. Таким числом имать воров и учинять сыск не можем».
Эту отписку князь Черкасский прочитал Василию Шорину, который, здоровый и невредимый, только что прибыл в город Березов и сразу попал к воеводе для получения указаний.
– Ваше прибытие, князь, – продолжал Черкасский, – для нас большая помощь. Здесь стало неспокойно. Угрожает опасность разорения со стороны березовских остяков и вогулов, к которым могут присоединиться белогорские остяки и сургутские вогулы, а также самоядь. Это более двух тысяч воинов. Вот взгляните!
Воевода достал стрелу и положил ее перед Шориным. Стрела с железным, притупленным наконечником, а поперек вырезанные насечки, изображающие одиннадцать шайтанов.
– Березовские казаки, собиравшие ясак по реке Сосьве, нашли ее у тамошних остяков. Это древний знак к всеобщему восстанию, и, как вы понимаете, рассылает эти стрелы их предводитель. Сыск учинил, но остяк, у которого обнаружили стрелу, молчал, даже умирая на колу. Кто этот предводитель, не могу взять в толк. Ну, это моя забота, а для вас приготовил грамоту за своей печатью. В ней указаны основные правила торговли, исполнение которых вы должны строго требовать.
Грамота гласила:
«Запрещается сибирским служилым людям торговать мягкой рухлядью.
Торговые люди на право торговли должны иметь грамоту.
Торговым людям, до сбора ясака, строжайше запрещается скупать пушнину у местных жителей.
После сбора ясака торговые люди должны приезжать в Березов, Мангазею или другие сибирские города и торговать с вогулами, остяками и самоядью на наших гостиных дворах. Смотреть строго, чтобы по лесам и тундрам не торговали.
Торговые люди должны объявлять свой товар, платить десятинную пошлину со своих товаров, а как исторгуются, должны получить проезжие бумаги, где указаны объявленные товары и скупленные меха.
Строжайше следить, чтобы среди товара не было заповедных, таких, как соль, железные изделия, воинское снаряжение, оружие и вино.
За ослушанье велено товары имать на государя, ослушников бить батогами и сажать в тюрьмы».
В конце грамоты стояла печать и подпись Березовского воеводы.
– Еще, князь! Очень важный момент! В прошлом году в Тазовскую губу зашло голландское судно. Товар объявлять отказались, мол, для ремонта зашли, что весьма удивительно, так как судно, по всему, купеческое, а товар, я мыслю, запрещенный. Сейчас их не видно, то ли ушли, то ли затаились, где – неведомо. Про то судно сведай, князь, сразу, как прибудешь, а то большая беда от него может быть.
Только сейчас, находясь в Березове, Шорин стал до конца понимать, куда и зачем он попал. Приятное путешествие, любовное приключение в Коде резко отошли в прошлое как приятное воспоминание, а от будущих перспектив повеяло опасностью и пронизывающим до костей ветром северных морей.
Город Березов основан в 1593 году. Он расположился на левом берегу реки Вогулка, при впадении ее в реку Сосьву, а Сосьвы в Малую Обь. Его расположение на слиянии трех рек позволяло собирать ясак с большой территории северной части Оби. Кроме того, этот город выполнял функции таможенного поста, контролирующего северные пути проникновения в Сибирь, которыми пользовались новгородские купцы и ватаги ушкуйников. Истоки реки Сосьвы лежат на восточном склоне Уральских гор, совсем близко к истокам рек бассейна Печоры. Этот волок давно был известен новгородцам и широко использовался до настоящего времени. В 1604 году вместе с городами Тобольск и Верхотурье, город Березов получил печать, что давало ему право самостоятельно вершить государственные дела на вверенной ему территории.
О проблемах Обдорского городка князь Черкасский знал не понаслышке. От последних царей, в том числе и от нынешнего царя всея Руси и Сибири Василия Ивановича Шуйского, имелись в архиве города царские строгие грамоты, которые требовали от Березовского воеводы закрыть все пути в Сибирь мощными таможенными заставами от своего и иноземного воровства. Если старые пути от Печоры по Уральским рекам в Сибирь закрыть удавалось, то на северные, морские пути в Обскую и Тазовскую губу сил не хватало. А там происходило великое воровство. На морских судах – кочах – приходили туда наши поморы из Архангельска, а в последние годы все чаще стали появляться англичане и голландцы. Обдорский городок в лучшие времена, с гарнизоном из десяти казаков, был единственной силой, пытающейся навести там порядок. Но что они могли сделать? Вот опять на днях Березовский воевода получил отписку из Обдора. В ней, писанной простым десятником, сообщалось следующее:
«Нынешним годом обдорские казаки Митька да Степанка были посланы к кунной самояди. По дороге едучи их ограбили и покинули в тундре, а сами воры бежали. Тех казаков нашли на тундре самоядь. Нагих и голодных, только еле живых, привезли в Носовой городок. Митька умер, а Степанка долго хворал. Когда пришел в себя, донес, что воры были не наши, а иноземные, с ними были вооруженные вогулы, что и учинили разбой. А теперь нас осталось на Носовом пять человек. Таким числом имать воров и учинять сыск не можем».
Эту отписку князь Черкасский прочитал Василию Шорину, который, здоровый и невредимый, только что прибыл в город Березов и сразу попал к воеводе для получения указаний.
– Ваше прибытие, князь, – продолжал Черкасский, – для нас большая помощь. Здесь стало неспокойно. Угрожает опасность разорения со стороны березовских остяков и вогулов, к которым могут присоединиться белогорские остяки и сургутские вогулы, а также самоядь. Это более двух тысяч воинов. Вот взгляните!
Воевода достал стрелу и положил ее перед Шориным. Стрела с железным, притупленным наконечником, а поперек вырезанные насечки, изображающие одиннадцать шайтанов.
– Березовские казаки, собиравшие ясак по реке Сосьве, нашли ее у тамошних остяков. Это древний знак к всеобщему восстанию, и, как вы понимаете, рассылает эти стрелы их предводитель. Сыск учинил, но остяк, у которого обнаружили стрелу, молчал, даже умирая на колу. Кто этот предводитель, не могу взять в толк. Ну, это моя забота, а для вас приготовил грамоту за своей печатью. В ней указаны основные правила торговли, исполнение которых вы должны строго требовать.
Грамота гласила:
«Запрещается сибирским служилым людям торговать мягкой рухлядью.
Торговые люди на право торговли должны иметь грамоту.
Торговым людям, до сбора ясака, строжайше запрещается скупать пушнину у местных жителей.
После сбора ясака торговые люди должны приезжать в Березов, Мангазею или другие сибирские города и торговать с вогулами, остяками и самоядью на наших гостиных дворах. Смотреть строго, чтобы по лесам и тундрам не торговали.
Торговые люди должны объявлять свой товар, платить десятинную пошлину со своих товаров, а как исторгуются, должны получить проезжие бумаги, где указаны объявленные товары и скупленные меха.
Строжайше следить, чтобы среди товара не было заповедных, таких, как соль, железные изделия, воинское снаряжение, оружие и вино.
За ослушанье велено товары имать на государя, ослушников бить батогами и сажать в тюрьмы».
В конце грамоты стояла печать и подпись Березовского воеводы.
– Еще, князь! Очень важный момент! В прошлом году в Тазовскую губу зашло голландское судно. Товар объявлять отказались, мол, для ремонта зашли, что весьма удивительно, так как судно, по всему, купеческое, а товар, я мыслю, запрещенный. Сейчас их не видно, то ли ушли, то ли затаились, где – неведомо. Про то судно сведай, князь, сразу, как прибудешь, а то большая беда от него может быть.
Только сейчас, находясь в Березове, Шорин стал до конца понимать, куда и зачем он попал. Приятное путешествие, любовное приключение в Коде резко отошли в прошлое как приятное воспоминание, а от будущих перспектив повеяло опасностью и пронизывающим до костей ветром северных морей.
2
Обдорь – древнее название местности и означает следующее: Обь – название реки, дорь – устье. Первое название острога – Носовой городок, так как стоит на высоком мысу, впоследствии стал именоваться Обдорский городок или Обдорский Носовой городок. Он расположился на правом берегу реки Оби, в том месте, где Малая и Большая Обь сливаются в одно целое. Здесь, на высоком правом берегу реки, недалеко от впадения левого притока, реки Собь, и расположился этот древний остяцкий городок. В древности столица Обдорского остяцкого княжества. Русские первопроходцы поставили заставу прямо там же в 1595 году. В этом месте полноводная Обь поражает своим размахом. Левый берег просматривается только в ясную погоду, во время шторма волны не отличаются от морских. Далее начинается Обская губа, которая, по сути, является северным морем или большим заливом Карского моря. Ее ответвление, Тазовская губа, намного меньше, но тоже впечатляет своими размерами.
Правый берег Оби, где стоит городок, сильно возвышается над левым. С него на многие версты просматривается вся округа. Для сторожевого поста места ценнее не найти. По воде незамеченным даже челн не проскочит. Да и тундрой обойти тяжело. Путь дальний, тяжелый, а от глаз самоедов, коренных жителей, все равно не скроешься. Здесь начинается Заполярье, с незаходящим летним солнцем и с черными зимними днями.
Струг, подгоняемый течением и холодным ветром, казался из Обдорска жалким листом, сорванным осенним ветром и безжалостно брошенным в воду. Но у немногочисленных жителей городка он вызвал взрыв восторга. Все, оставив дела, высыпали за ограду и с высокого берега стали наблюдать за приближающимся судном. Встречающих, прямо скажем, было немного. Весь гарнизон из пяти казаков и несколько десятков собьских остяков, среди которых преимущественно были женщины, проживающие в городке. Самоядь, чьи темные остроконечные чумы в большом количестве располагались далее в тундре, активности не проявили, лишь несколько человек, старшие семейств, присоединились к общему ликованию.
С приближением струга встречающие стали спускаться вниз к руслу реки по виляющей серпантином, достаточно широкой тропинке. Видно было, что местные жители много потрудились, чтобы сделать возможным путь от реки до городка.
В отличие от жителей ватага на струге восторга не испытывала. После Березова русские поселения более не встречались. Последние дни стало холодать. Струг резко попал в глубокую осень. Так далеко на севере из казаков никто не был. Прямо скажем, похолодание, этот сильный ветер, волны, захлестывающие за борт, заставили казаков замолчать и где-то усомниться в правильности их решения служить в Обдоре. Одно согревало, что скоро городок, отдых, спокойная сытая жизнь таможенной службы. Но, увидев жалкие постройки и ветхую ограду, которая даже склонилась от напора морских ветров, надежды на сытую жизнь тоже исчезли.
Радость обдорских служилых напоминала больше радость обреченных, к которым наконец пришло спасение. Князь Шорин, видя моральный упадок у своих казаков, встал на нос струга и лично отдавал команды. И надо заметить, получалось у него неплохо. Видимо, довелось князю покомандовать русскими флотилиями где-нибудь на Волге или Онежском озере. Четкие, громкие команды Шорина подняли настроение у казаков, и те с улыбками, шутками принялись за разгрузку. Ветер разорвал свинцовые тучи, и скупые лучи заходящего солнца осветили людей, которые, не суетясь, поднимались вверх по берегу, неся поклажу, и тут же, торопясь, спускались вниз за новым грузом. В разгрузке принимали участие все жители, даже местные остяки и самоеды приняли участие, чтобы заслужить похвалу, а больше из любопытства, так как старательно принюхивались к каждому мешку.
Правый берег Оби, где стоит городок, сильно возвышается над левым. С него на многие версты просматривается вся округа. Для сторожевого поста места ценнее не найти. По воде незамеченным даже челн не проскочит. Да и тундрой обойти тяжело. Путь дальний, тяжелый, а от глаз самоедов, коренных жителей, все равно не скроешься. Здесь начинается Заполярье, с незаходящим летним солнцем и с черными зимними днями.
Струг, подгоняемый течением и холодным ветром, казался из Обдорска жалким листом, сорванным осенним ветром и безжалостно брошенным в воду. Но у немногочисленных жителей городка он вызвал взрыв восторга. Все, оставив дела, высыпали за ограду и с высокого берега стали наблюдать за приближающимся судном. Встречающих, прямо скажем, было немного. Весь гарнизон из пяти казаков и несколько десятков собьских остяков, среди которых преимущественно были женщины, проживающие в городке. Самоядь, чьи темные остроконечные чумы в большом количестве располагались далее в тундре, активности не проявили, лишь несколько человек, старшие семейств, присоединились к общему ликованию.
С приближением струга встречающие стали спускаться вниз к руслу реки по виляющей серпантином, достаточно широкой тропинке. Видно было, что местные жители много потрудились, чтобы сделать возможным путь от реки до городка.
В отличие от жителей ватага на струге восторга не испытывала. После Березова русские поселения более не встречались. Последние дни стало холодать. Струг резко попал в глубокую осень. Так далеко на севере из казаков никто не был. Прямо скажем, похолодание, этот сильный ветер, волны, захлестывающие за борт, заставили казаков замолчать и где-то усомниться в правильности их решения служить в Обдоре. Одно согревало, что скоро городок, отдых, спокойная сытая жизнь таможенной службы. Но, увидев жалкие постройки и ветхую ограду, которая даже склонилась от напора морских ветров, надежды на сытую жизнь тоже исчезли.
Радость обдорских служилых напоминала больше радость обреченных, к которым наконец пришло спасение. Князь Шорин, видя моральный упадок у своих казаков, встал на нос струга и лично отдавал команды. И надо заметить, получалось у него неплохо. Видимо, довелось князю покомандовать русскими флотилиями где-нибудь на Волге или Онежском озере. Четкие, громкие команды Шорина подняли настроение у казаков, и те с улыбками, шутками принялись за разгрузку. Ветер разорвал свинцовые тучи, и скупые лучи заходящего солнца осветили людей, которые, не суетясь, поднимались вверх по берегу, неся поклажу, и тут же, торопясь, спускались вниз за новым грузом. В разгрузке принимали участие все жители, даже местные остяки и самоеды приняли участие, чтобы заслужить похвалу, а больше из любопытства, так как старательно принюхивались к каждому мешку.
3
На следующий день князь Шорин проснулся рано. Было еще темно, и со всех сторон раздавался храп его воинства. Не желая будить казаков, он, продолжая тихо лежать, стал прикидывать дела на первый день своей службы.
– Голова Обдорский, князь Василий Шорин, – произнес он тихо полный нынешний титул. – Звучит неплохо, а кратко, пожалуй, так – князь Обдорский.
Стало светать. Солнце решило и сегодня порадовать прибывших. Поднявшись над горизонтом, оно сначала осветило Обдорский мыс, а затем его свет разлился по всей округе. Весело переливалась искрами водяная гладь, а тундра, еще свободная от снега, красовалась чахлой растительностью и обилием ягод, которые придавали некоторым склонам натурально красный цвет.
Стоял сентябрь. Бесконечные караваны птиц, покидая свои родные места, с криком улетали от северных наступающих морозов. Приближалась полярная ночь. В Обдоре она не была длинной, лишь несколько недель стояли черные зимние дни, не отличающиеся от ночей. А пока осеннее солнце радовало своим появлением. Слегка приподнявшись над горизонтом, оно совершало свой круг, который становился с каждым днем все короче.
Князь Василий Шорин решил начать деятельность с подробного осмотра своего хозяйства. В окружении своих первых помощников князь вышел за территорию острога.
Первым заместителем и помощником головы князя Василия Шорина был нам уже хорошо знакомый десятник Матвей Бряга. После посещения Коды между ними возникли серьезные трения. Дело в том, что после своей прогулки в окрестностях городка Матвей требовал непременно провести сыск. Он доказывал князю, и достаточно убедительно:
– Воровством и изменой там просто прет. Это не городок, а настоящий хорошо укрепленный лагерь заговорщиков, где вовсю идет подготовка к восстанию. И Рача, золотой Рача, именно там, я это сразу понял! – убеждал он князя. – Вели, княже, послать немедленно туда нашу дружину, устроим сыск и все будет ясно.
Но Шорин даже слушать не хотел.
– Ну что ты мелешь? Просто пил не в меру, кальян курил! Вот тебе все и привиделась. Княжна Анна, крещенная самим патриархом Московским, в особом доверии у воевод сибирских, а ты на нее такое несешь.
Только в Березове, получив нагоняй от воеводы князя Черкасского, которому он все-таки высказал свои подозрения, десятник Бряга затих. Князь Шорин обиды не затаил, десятник со временем тоже успокоился, и проблема исчезла сама собой, как это бывает с честными, открытыми людьми. И так десятник Матвей Бряга стал первым заместителем головы Обдорского, и на него легла обязанность совершать длительные рейды по осмотру вверенных территорий.
Десятник Елистрат Васильев, ветеран Обдорского гарнизона, тот самый, чью отписку прочитал Черкасский князю Шорину в Березове, стал возглавлять таможенный пост. Работы ему хватало, так как торговые люди во множестве по последней воде возвращались из Мангазеи, где был центр пушной сибирской торговли. Досмотр товаров, проверка документов стали его основными обязанностями.
Парфен, хоть и был рядовым казаком, возглавил все хозяйственные дела. Строительство и ремонт острога, зимние запасы – все легло на его плечи.
В числе ближайшего окружения были еще два переводчика: крещеный самоед Савелий, все называли его Савка, и Имкетка – остяк, продолжавший поклоняться своим идолам, на что никто внимания не обращал.
Острог был уже осмотрен. С ним все ясно. До морозов отстроить еще несколько изб, поправить ограду, сторожевые башни, установить пищали, мелкие снять и приспособить для стрельбы и перевозки в санях.
Сейчас Василий Шорин хотел посетить соседей. В версте от острога просматривалось селение самоедов. Причем крупное. Множество чумов было разбросано по краю редкой полосы деревьев. Стояли они кучками по пять-шесть чумов. Кругом лаяли собаки. Большинство из них были привязаны, чтобы уберечь от драк, свободно бегали только щенки и беременные суки. Это были представители славного рода сибирских остроухих лаек. Мощные оскалы зубов, грозный лай сопровождали пришлых людей, несмотря на их звания. Прирученные крупные олени (ездовые) находились в загонах. У них особая служба и кормление соответственно. Остальные олени стадами паслись вокруг стойбища. Каждый олень принадлежит конкретной семье. Но пасутся, перегоняются, охраняются совместными усилиями всего селения. Как уж различают их хозяева между собой в такой массе, остается загадкой. Хотя чисто внешне никаких проблем не наблюдается.
Пять-шесть стоящих рядом чумов – это одна семья. У семьи свое хозяйство: собаки, олени, имущество. Сохранность стада как основного средства существования для самоедов забота совместная, всего рода. Хотя отдельная семья в любой момент может откочевать куда угодно со своими оленями. Охота, рыбалка, заготовка – дело семейное. Лишь отдельные виды охоты, требующие большого количества участников, проводятся совместно, несколькими семьями. Для защиты от внешних врагов семьи объединялись в род, роды в племена, племена в национальные объединения, в основном по территориальному признаку.
Чумы самоедов представляли остроконечные сооружения, в основе которых был каркас из длинных жердей. Каркас покрывался крупными кусками коры. Куски коры соединялись между собой тонкими кожаными ремнями. Сверху чум крылся оленьими шкурами ворсом вниз. Такие чумы принадлежали семьям с достатком. Беднота обходилась черными чумами, крытыми корой. Подобные жилища ставились самоедами в местах постоянного либо длительного пребывания. Во время кочевок чумы крылись одними шкурами, что упрощало их установку и количество перевозимых материалов.
– Голова Обдорский, князь Василий Шорин, – произнес он тихо полный нынешний титул. – Звучит неплохо, а кратко, пожалуй, так – князь Обдорский.
Стало светать. Солнце решило и сегодня порадовать прибывших. Поднявшись над горизонтом, оно сначала осветило Обдорский мыс, а затем его свет разлился по всей округе. Весело переливалась искрами водяная гладь, а тундра, еще свободная от снега, красовалась чахлой растительностью и обилием ягод, которые придавали некоторым склонам натурально красный цвет.
Стоял сентябрь. Бесконечные караваны птиц, покидая свои родные места, с криком улетали от северных наступающих морозов. Приближалась полярная ночь. В Обдоре она не была длинной, лишь несколько недель стояли черные зимние дни, не отличающиеся от ночей. А пока осеннее солнце радовало своим появлением. Слегка приподнявшись над горизонтом, оно совершало свой круг, который становился с каждым днем все короче.
Князь Василий Шорин решил начать деятельность с подробного осмотра своего хозяйства. В окружении своих первых помощников князь вышел за территорию острога.
Первым заместителем и помощником головы князя Василия Шорина был нам уже хорошо знакомый десятник Матвей Бряга. После посещения Коды между ними возникли серьезные трения. Дело в том, что после своей прогулки в окрестностях городка Матвей требовал непременно провести сыск. Он доказывал князю, и достаточно убедительно:
– Воровством и изменой там просто прет. Это не городок, а настоящий хорошо укрепленный лагерь заговорщиков, где вовсю идет подготовка к восстанию. И Рача, золотой Рача, именно там, я это сразу понял! – убеждал он князя. – Вели, княже, послать немедленно туда нашу дружину, устроим сыск и все будет ясно.
Но Шорин даже слушать не хотел.
– Ну что ты мелешь? Просто пил не в меру, кальян курил! Вот тебе все и привиделась. Княжна Анна, крещенная самим патриархом Московским, в особом доверии у воевод сибирских, а ты на нее такое несешь.
Только в Березове, получив нагоняй от воеводы князя Черкасского, которому он все-таки высказал свои подозрения, десятник Бряга затих. Князь Шорин обиды не затаил, десятник со временем тоже успокоился, и проблема исчезла сама собой, как это бывает с честными, открытыми людьми. И так десятник Матвей Бряга стал первым заместителем головы Обдорского, и на него легла обязанность совершать длительные рейды по осмотру вверенных территорий.
Десятник Елистрат Васильев, ветеран Обдорского гарнизона, тот самый, чью отписку прочитал Черкасский князю Шорину в Березове, стал возглавлять таможенный пост. Работы ему хватало, так как торговые люди во множестве по последней воде возвращались из Мангазеи, где был центр пушной сибирской торговли. Досмотр товаров, проверка документов стали его основными обязанностями.
Парфен, хоть и был рядовым казаком, возглавил все хозяйственные дела. Строительство и ремонт острога, зимние запасы – все легло на его плечи.
В числе ближайшего окружения были еще два переводчика: крещеный самоед Савелий, все называли его Савка, и Имкетка – остяк, продолжавший поклоняться своим идолам, на что никто внимания не обращал.
Острог был уже осмотрен. С ним все ясно. До морозов отстроить еще несколько изб, поправить ограду, сторожевые башни, установить пищали, мелкие снять и приспособить для стрельбы и перевозки в санях.
Сейчас Василий Шорин хотел посетить соседей. В версте от острога просматривалось селение самоедов. Причем крупное. Множество чумов было разбросано по краю редкой полосы деревьев. Стояли они кучками по пять-шесть чумов. Кругом лаяли собаки. Большинство из них были привязаны, чтобы уберечь от драк, свободно бегали только щенки и беременные суки. Это были представители славного рода сибирских остроухих лаек. Мощные оскалы зубов, грозный лай сопровождали пришлых людей, несмотря на их звания. Прирученные крупные олени (ездовые) находились в загонах. У них особая служба и кормление соответственно. Остальные олени стадами паслись вокруг стойбища. Каждый олень принадлежит конкретной семье. Но пасутся, перегоняются, охраняются совместными усилиями всего селения. Как уж различают их хозяева между собой в такой массе, остается загадкой. Хотя чисто внешне никаких проблем не наблюдается.
Пять-шесть стоящих рядом чумов – это одна семья. У семьи свое хозяйство: собаки, олени, имущество. Сохранность стада как основного средства существования для самоедов забота совместная, всего рода. Хотя отдельная семья в любой момент может откочевать куда угодно со своими оленями. Охота, рыбалка, заготовка – дело семейное. Лишь отдельные виды охоты, требующие большого количества участников, проводятся совместно, несколькими семьями. Для защиты от внешних врагов семьи объединялись в род, роды в племена, племена в национальные объединения, в основном по территориальному признаку.
Чумы самоедов представляли остроконечные сооружения, в основе которых был каркас из длинных жердей. Каркас покрывался крупными кусками коры. Куски коры соединялись между собой тонкими кожаными ремнями. Сверху чум крылся оленьими шкурами ворсом вниз. Такие чумы принадлежали семьям с достатком. Беднота обходилась черными чумами, крытыми корой. Подобные жилища ставились самоедами в местах постоянного либо длительного пребывания. Во время кочевок чумы крылись одними шкурами, что упрощало их установку и количество перевозимых материалов.