Жвалевский Aндрей. 9 подвигов Сена Аесли

   Это она вынудила Сена на бегу крутануть ручку патефона, с помощью которого Лужж хотел устроить настоящие мальчишниковые танцы. Она перенесла мальчика к прекрасному в своей ярости профессору. И уж конечно, ничто, кроме Решимости, не могло заставить Аесли-младшего схватить мисс Сьюзан за руки и с криком «Первый танец мой!» увлечь в центр зала.
   Патефон завелся со второго танцевального па.
   Подстраиваясь под порывистые движения парочки, он то рвал нервы аргентинским танго, то убаюкивал классическим вальсом, то срывался на краковяк.
   Это было то еще зрелище! Представьте себе руины огромного зала, подсвеченные мерцанием сферы Фигвамера, пригнувшиеся за баррикадами силуэты колдунов и колдуний, хрип старенького патефона и щуплого невысокого мальчишку, который вертит самой опасной и капризной ведьмой на Земле, словно однокурсницей!
   Неудивительно, что первая минута этого хореографического безумия прошла в гробовом молчании. Ведьмы и маги превратились в статуи с поднятыми палочками и отвисшими челюстями. Лужж размеренно моргал и даже не пытался дышать. Оливье Форест застыл в позе «мальчик, намеревающийся швырнуть табуреткой сквозь сферу Фигвамера». Развнедел перестал икать, упал на пол и закрыл голову руками. Мадам Камфри промахнулась походной фляжкой мимо рта.
   Первым пришел в себя закаленный в боях и распределениях материальных ценностей майор Клинч. Он прошептал Лужжу несколько слов – ректор тут же вышел из ступора, отключил сферу Фигвамера и со свистом трансгрессировал.
   Майор Клинч повернулся к дамам.
   – За мной! – скомандовал бравый завхоз, хотя за ним никого не было, и метнулся к Форе Туне.
   Прорицательница так и начала танец – с распахнутым ртом и выпученными глазами.

Коридор перед кухней

   Когда ректор перенесся из зоны бедствия в зону бедствия, Порри Гаттер, Гаргантюа и Дубль Дуб сидели вдоль стены и задумчиво смотрели перед собой. Кухонная пурга набирала обороты. Хлопья слились в единую вязкую кашу, которая с тяжелым гудением вращалась вокруг Волшебного Боба. Стены кухни ощутимо дрожали, а закрывающая дверной проем голубоватая пленка все сильнее прогибалась в коридор.
   В каком-то смысле задачу обороняющиеся выполнили – хочуги в кухню больше не совались. Оставалось решить проблему взбесившейся манной каши.
   Югорус Лужж коротко глянул на еле различимый в белой мути ствол Волшебного Боба, прикрыл глаза, отследил в небе над школой преследуемых хочугами Рыжика с Мергионой. Покачал головой. Потом посмотрел на героических защитников Первертса, защитивших Первертс от последствий собственной глупости.
   – Молодцы, – сказал он. – Справились. Не ожидал.
   Порри, поняв, что Лужж не иронизирует, а всерьез их хвалит, воспрянул духом.
   – Правда, профессор? – воскликнул он, вскакивая. – Мы правда справились? А как же пурга? Вы сможете ее остановить?
   – Пурга – не проблема. Только давай не останавливать ее, а наоборот. Смотри.
   Югорус опустил острый конец волшебной палочки и принялся вертеть им по направлению вращения каши, словно размешивая сахар в стакане чая. Манный смерч начал ускоряться, вытягиваясь в размытые белые линии.
   – Знаешь ведь, – сказал Лужж, – что если очень быстро вертеть колесо велосипеда, то спицы как будто исчезают?
   – Да, это всем известно.
   Каша достигла такой скорости, что стала невидимой.
   – Но не всем известно, что если вертеть колесо действительно очень быстро, то спицы…
   Он резко остановил палочку.
   – …исчезнут на самом деле.
   В опустевшей кухне раздался тонкий смех любимой солонки Гаргантюа.

Столовая

   А в столовой происходило неслыханное. Наверное, это подействовала излучаемая Сеном Аесли Решительность: мальчишки один за другим подлетали к однокурсницам и начинали галантно оттаптывать им парадно-выходные туфельки^[52]. Кружащиеся и натыкающиеся друг на друга парочки заполнили столовую. Не избежали в общем-то не свойственных им танцев Развнедел и Мордевольт.
   Первый, посчитав, что опасность миновала, направился к месту боевых кухонных действий^[53], но неудачно задел мадам Камфри. Переполненная чувствами и бодрящими напитками главврач шмякнулась в профессорские объятия, да так и не отпустила «такого замечательного танцора». Танцором Развнедел был отличным – во всяком случае, устойчивым.
   Второй, прикрываясь халатом с белым крестом, почти добрался до выхода, где его и настигла судьба. Разгоряченная танцем МакКанарейкл совершенно случайно выскользнула из объятий Сена, абсолютно внезапно оказалась рядом с Мордевольтом и безусловно неумышленно оперлась на его руку.
   – Ах, Уинстон, – проворковала она, – так мило, что ты меня пригласил.
   Отставной Враг Волшебников вздохнул и покорился судьбе.

Кухня

   Гаргантюа присел возле стайки вечно молодых цыплят, получившихся из мороженой курицы, и принялся крошить им черную икру, оставшуюся от мороженого осетра. Похоже, повар смирился с опустошением любимой кухни. А еще с тем, что он нескладный, лысый и худой, как зубочистка.
   Югорус Лужж не был настроен столь философски. Испробовав на Волшебном Бобе несколько мощнейших заклинаний, покореживших пространство, но не нанесших неуязвимому растению существенного вреда, он нервно повернулся к Гаттеру.
   – Не знаю, что и делать. Высококачественная Неуязвимость. Снимать заклятие нужно аккуратно и медленно, а у нас… – ректор глянул сквозь Астрал, оценивая позицию Рыжика возле границы миров, – …всего минуты две.
   Лужж опустил голову и принял траурный оттенок:
   – Если бы у нас было время… – с каждым словом Югорус становился все темнее. – Можно было бы просто покрыть Боб ослабляющими заклинаниями и оставить в покое… За пару сотен лет он состарится, высохнет и рассыплется в пыль…
   «Что-то такое я когда-то слышал, – подумал Порри. – Или видел? Помойка!»
   Гаттер подскочил к ректору, который уже напоминал абсолютно черное тело (и продолжал чернеть дальше) и заорал:
   – Время! Что может быть лучше времени!
   – Проще, – автоматически поправил его Лужж и вдруг начал светлеть. – Как же я сам не додумался!^[54] Все из кухни! Живо!
   Гаргантюа сгреб цыплят, Дуб – Гаргантюа и Гаттера, и ректор остался наедине с Волшебным Бобом.

Небо над Первертсом

   Граница миров приближалась с каждым взмахом крыльев Рыжика. Следовавшие за ним хочуги превратились в подобие огромного осиного роя, который глухо жужжал и тянулся к желанной добыче.
   Рядом с Мергионой появилась напряженная морда Кисера.
   – Мерги, – мяукнул он, – у нас минуты полторы… от силы. А потом они до нас доберутся. Вот попадется тебе хочуга Вечного покоя…
   Тут кот вздрогнул, ощутив, как время вокруг стебля начало опасно вибрировать.
   – Верблюд! Держись от гороха подальше!
   Рыжик заложил вираж, качнув хочужный рой из стороны в сторону, скользнул к проему и нырнул в…

…Тот Мир

   Мерги показалось, что они действительно нырнули и оказались под водой. Звуки стали гулкими, движения замедленными, а Кисер, Рыжик и Волшебный Боб – размытыми, будто нарисованными. Зато хочуги внезапно стали резкими, задвигались быстрее, попрыгали с Боба и, растопырив мохнатые края, бросились окружать Рыжика.
   Если бы не Кисер, который прекратил ныть и взял на себя роль штурмана, все бы закончилось быстро и печально.
   – Вправо-вверх! – командовал волшебный кот, вертя головой так быстро, что его уши слились в меховую дугу. – Левее! Правее! Еще правее! Чуть медленнее! Пропускаем! Теперь полный вперед! На правый разворот! Приготовиться к штопору!
   Мергиона глянула вниз и увидела, что зеленый ствол быстро побелел, начал крошиться и… исчез!
   – Исчез! – с восторгом закричала она. – Нет Боба!
   – Держись крепче! – прорычал в ответ кот, изо всех сил прижимаясь к горбу. – Верблюд, штопор!
   Рыжик сделал величественное сальто и по спирали устремился к дверному проему. Миг – и Тот Мир остался позади.
 
   Хочуги ринулись к проходу между мирами, увидели, что добыча ускользнула, увидели, что мост в вещественный мир исчез, и завыли в бессильной ярости… Из воя прорезался потусторонний скрип дверных петель. Дверь между мирами описала полукруг и оглушительно захлопнулась, прищемив нечто вроде носа хочуге Абсолютного Познания. Граница между мирами содрогнулась, и наступила тишина.
   На этот раз людям повезло.
 
   – С вас вагон сметаны, – проворчал Кисер, кисло улыбнулся и ушел в каком-то смысле по-чеширски: сначала исчезла улыбка, потом голова, потом лапы. Последним, немного повисев в воздухе, испарился кошачий хвост.

Кухня

   Что сделал Лужж, Порри не увидел, прижатый к теплому боку Дубля. Просто в какой-то момент затишье сменилось водопадом звуков, главным из которых был треск разрываемой ректорской мантии. После этого тишина стояла довольно долго.
   Даже дисциплинированный Дуб не выдержал и заглянул в дверной проем.
   С достоинством поднявшись с колен в воздух (простейшим заклинанием левитации Все-выше^[55]), просветленный до сияния Югорус вытер холодный пот.
   – Дуб, поставь, пожалуйста, Гаттера на ноги. А мсье Гаргантюа подержи пока. Мсье. Вам лучше не спешить на кухню. За последние две секунды там прошло около… двух тысяч лет.
   – Какой кошмар, – просипел шеф-повар. – А как же «употребить до…»? Неужели все мои продукты просрочены?
   Цыплята принялись сочувственно поклевывать начальника кухни.

Столовая

   То, что произошло с Сеном, продолжало с ним происходить, причем чем дальше, тем с большей интенсивностью. Передав МакКанарейкл в руки Мордевольта, он вскочил на стол и провозгласил:
   – А сейчас мы определим королеву бала! То есть не сейчас, а… Харлей! Дайте мне звук!
   – Долби-молби, – сказал Харлей. – А что делать?
   – Эту ночь, – теперь многократно усиленный голос Аесли был слышен каждому, – счастливые рыцари Первертса в благодарность за то, что прекрасные дамы не оставили их, посвящают вам, наши королевы и принцессы!
   Королевы и принцессы, чуть не испепелившие своих счастливых рыцарей, потупили глазки и расправили плечики.
   – Цветы нашим красавицам! – продолжал самопровозглашенный распорядитель бала.
   Харлей, который к растениям относился чуть лучше, чем к животным, взмахнул палочкой. Охапки белых, алых, желтых букетов спланировали из-под потолка в руки кавалеров. Некоторое время порассматривав этот дар небес (то есть потолка), кавалеры передали цветы своим дамам.
   – Уинстон! – чуть не задохнулась от восторга мисс Сьюзан. – Ты – прелесть! Ультрамариновые гвоздики! Мои любимые… Неужели ты помнишь?
   Мордевольт издал глухой звук, обозначающий, что да, конечно, он помнит, как он мог забыть, не идиот же он в конце концов.
   – Дамы! – не унимался Сен. – Вы можете выбрать себе на время бала рыцаря, который будет ухаживать за вами и выполнять все ваши капризы. Чтобы обозначить выбор, воткните своему избраннику в петлицу бутон!
   В зале началась деловитая суета, напоминающая посадку пассажиров в субботнюю электричку. Немного испортила торжественность момента мадам Камфри, которая поняла из речи Сена, что нужно что-то заложить за воротник. Харлей принял ромашку Амели лишь после того, как убедился в отсутствии на ней (ромашке) насекомых. Некоторые кавалеры пользовались повышенным спросом, а на шее галантного и практичного Клинча образовалась настоящая клумба.
   Крыша столовой раздвинулась и в центр бала опустился Рыжик с Мерги. Тут же раздался тройной хлопок и рядом возник Лужж, перенесший с собой Порри и Дуба.
   – Пострадавшие есть? – деловито спросила Мерги.
   – Только один, – сказал Порри.
   – Почему не веселимся? – Сен Аесли уже подпрыгивал рядом. – Пошли со мной! Вы будете ведущими конкурса на лучшее признание в любви… Нет, в любви школьникам рановато – на лучшее признание в уважении… Привет, Рыжик! Как там хочуги? Побеждены? Волшебный Боб? Говорите скорее, скорее, скорее!
   Аесли совершил несколько оборотов вокруг собственной оси. Порри вспомнил рассказ Клинча о том, как раньше зажигал Бубльгум.
   – Все в порядке, – произнес Лужж, с непонятным выражением глядя на Аесли.
   – Вот видите! А теперь… Эй, вы там! Что вы делаете? Уйдите оттуда, мы там сейчас будем играть в заклинания!^[56]
   И распорядитель, мгновенно забыв о хочугах, Волшебных Бобах и прочей ерунде, умчался реализовывать решение, которое вскоре примет, а потом логически обдумает.

Черная комната

   Часы на главной башне Первертса приоткрыли один глаз и сонно пробили четыре утра. Они собирались заодно пробить и пять утра – чтобы два раза не просыпаться – но решили не халтурить. Светало. Вальпургиева ночь с некоторым разочарованием покидала Британские острова.
   Школа волшебства погрузилась в заслуженный утренний сон. Не спали лишь четверо – Лужж, Клинч, Порри и Сен.
   Ректор с завхозом только что завершили приблизительную ликвидацию последствий ночных гуляний и зашли проведать Аесли. Гаттер, безостановочно зевая, нес вахту у кровати раненого друга. А Сен…
   А Сен лежал на кровати и думал. Но в отличие от Аесли пятичасовой давности, лежавшего и думавшего из принципиальных соображений, утреннего Аесли удерживало на кровати только то, что он был к ней привязан.
   Ремешки не позволяли Сену совершать решительных поступков, но не мешали делать решительные заявления:
   – Профессор! Если вы немедленно не расскажете мне о хочугах, я немедленно уезжаю домой! Считаю до трех! Три! Все! Пока вы мне все не расскажете, я с места не сдвинусь!
   Югорус Лужж, который никак не мог привыкнуть к новому Сену, вздохнул.
   – Хочуги – это такие концентрированные нереализованные заклинания. Они живут за Границей Миров. Там вообще очень много чего обитает: невыполненные желания, неосуществленные проекты, невоплощенные мечты, несбывшиеся надежды. Хочуги наиболее деятельные из них. Если бы вся эта ватага хлынула к нам…
   – А они раньше уже хлыновали, – вмешался Клинч, – то есть хлыняли. Короче, вторгались. Наш спецназ обучали сдерживать их до подхода основных сил.
   – Я понял! Когда мы в них швыряли чем ни попадя, это было как раз по спецназовской инструкции! Здорово! Все, я решил: пойду в ментодеры.
   Мальчик закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.
   – А я теперь всегда такой буду? Попробуем рассуждать логически. Хочуг на кухне мы победили. А во мне как раз хочуга. Значит, и меня можно вылечить. Логично? Ура!.. Ой…
   – Логично, – прищурился Лужж, – но не совсем. Начнем с конца. Во-первых, ты не болен.
   – Так я в порядке! Здорово! Тогда развяжите меня и я пойду… побегу… поскачу!
   Югорус прищурился еще сильнее.
   – Не совсем в порядке. Ты стал чересчур решительным, и твоя логика за тобой не поспевает. Если раньше ты был просто умным, то теперь будешь силен в основном задним умом.
   – Разве так можно, как же это можно, разве, что, как… всё, молчу. Как же мне теперь жить?
   Ректор прищурился так сильно, что совсем перестал что-либо видеть.
   – А что? Некоторые так и живут.
   – Например, кто? Кто, например? Кто? Например?
   – Например, Мергиона, – сказал Порри.
   Сен умоляюще простонал.
   – Не бойся, – ректор перестал щуриться и начал жмуриться, – расколдовать я тебя смогу.
   Аесли с трудом подавил в себе порыв вскочить и расцеловать ректора^[57].
   – Но не всего, – остудил мальчика Лужж, – и не сразу, а по частям и постепенно.
   – Не сразу? Вот горе-то, – пригорюнился Сен.
   – А все из-за того, – поучительно сказал Клинч, – что какому-то раз… развнеделу пришло в голову поесть гороха!
   – А какому-то клинчу, – заметил Лужж, – пришло в голову этот горох полить и подогреть.
   При этих словах Сен встрепенулся так, что едва не встал вместе с кроватью.
   – Пришло в голову! – закричал он. – Оно же пришло в голову! А кто привел? А? Где Колпак?!
   – Елки зеленые, палки деревянные! – заорал Клинч. – Попался, голубчик!
   И бывший спецназовец с быстротой молнии и шумом грома выскочил в коридор.
   – Вообще-то о хочугах известно мало, – сказал Югорус, осторожно пересаживаясь подальше от Сена, – похоже, они передаются воздушно-капельным путем…
   – Да нет! Это он за Распределительным Колпаком побежал! Если следовать логике, именно эта шляпа сначала Развнедела в кухню заманила, а потом и Клинчу внушила идею залить горох водой и нагреть его! Профессор! Да дайте же сделать хоть что-нибудь! О! Вопрос с места. Порри, прошу!
   – Профессор, – устало сказал Гаттер, – ну расколдуйте же его хоть чуть-чуть. А то ведь… спать… очень… хочется…
   – Профессор! Что же вы сидите? Усыпите его!

Радужная комната (серая ипостась)

   Обычно кабинет ректора переливался всеми известными науке и магии цветами, но сегодня, по настоянию майора Мистера Клинча, комната имела мрачную серую окраску.
   – Радужная комната, – объяснил бывший спецназовец, – подразумевает радушный прием. А мы тут не бирюльками занимаемся. Игра. Сам придумал.
   Клинч действительно не играл в бирюльки, а вел допрос в кубе^[58] по всем правилам. Сена, который был уже слегка расколдован и хотел проанализировать что-нибудь несложное, привязали к стулу в углу.
   Подозреваемый Распределительный Колпак находился посередине, прикованный к табурету учительским заклинанием Сидите-сидите.
   – Я тебя порву! – орал майор прямо в макушку Колпаку. – На портянки пущу! Кто твои сообщники?
   Подследственная шляпа морщилась. Битый час ей в макушку светил большой злосвет, который принимал все оскорбления Клинча на свой счет и оттого раскалился до предела.
   – Я же сказал, нет у меня никаких сообщников, есть друзья, но они за дверью Миров.
   – Где конкретно? Адреса, пароли, явки!
   – Да отстаньте вы от меня, – вяло отбивался Колпак. – Вот чума на мою голову…
   – Не чума! – не согласился Клинч. – А чума, холера и атипичная пневмония!^[59] Ладно, попробуем по-другому. С каким заданием вы проникли на территорию нашего мира?
   – Да не проникал я! Лежал себе на полке в магазине в XV веке, никого не трогал. А тут шум, гам, тарарам. Врывается толпа дураков здоровых. Самый главный орет: «Хватай, сынки, что под руку попадется! Шапки! Отлично! Мы их шапками закидаем!»
   Аесли заметил, что рассказ как-то странно действует на завхоза: чем больше распалялся Колпак, тем смущеннее становился Клинч. «Закон сохранения наглости, – подумал мальчик. – А вот подойду сейчас к шляпе да ка-а-ак тресну! Спокойно, Сен, спокойно. Давай досчитаем до десяти. Чтобы считать дольше, будем использовать десятичные дроби».
   А Колпак тем временем входил в раж:
   – Ну, сынки и похватали! И меня схватили. И швырнули в какую-то мохнатую мерзость! И вот я лежу и чувствую: могу повелевать человеческими судьбами.
   Ректор, который на все это мероприятие смотрел с отвращением, наклонился к Сену и прошептал:
   – Похоже, наш друг принял на себя хочугу Всевластия.
   – Вы представить себе не можете, – в голосе подследственного зазвучали слезы, – каково это: уметь повелевать людьми и оставаться при этом шляпой! И повелевать только на глазах всего педсовета и только кому на какой факультет пойти! Как будто они не все одинаковые! Найти бы мне этого мордоворота, этого гада, этого солдафона…
   Злосвет вспыхнул ярче обычного, громко хлопнул и погас.
   – Включите свет! – занервничала шляпа. – Ваш завхоз ненормальный со мной что-нибудь совершит!
   – Не надо, – засопел майор, – не совершу. Потому как мой батя уже совершил. Это он с ребятами в магазине был. Хочуги тогда первый раз прорвались. Хорошо оказался рядом магазин этот шапочный, а то случилась бы беда.
   «Беда, точно, – согласился Сен, – три целых тридцать четыре сотых. Три целых тридцать пять сотых…»
   – Ладно, проехали, – сказал Колпак. – Сын за отца, внучка за бабку, дедка за репку не отвечают. Принцип. Сам подслушал.
   «…Четыре целых семьдесят одна сотая. Как интересно. Четыре целых семьдесят две сотых. А здесь есть о чем подумать логически. Четыре целых семьдесят три… Что-то я устал».
   На этой мысли юный аналитик энергично закрыл глаза и решительно захрапел.

Небо над Первертсом

   В опустевшем небе над Школой волшебства одинокая тень методично нарезала круги, горки, бочки и другие замысловатые фигуры высшего пилотажа. Это филин Филимон избавлялся от гаттеровской наволочки.
   Наконец наволочка соскользнула, и филин захлопал металлическими веками на восходящее солнце.
   «Порри, Порри, – думал он. – Умен, нет слов, очень умен, но иногда дурак дураком. Система эхолокации, чтобы летать в темноте! Это ж надо! Ладно, пусть только поставит мне динамик, скажу, чтобы не выделывался, а просто ввинтил мне в лоб фару».

Перекресток Семи Коридоров

   – Разве ваш Гаргантюа такое может? – приговаривал Каменный Философ, раскладывая перед собой маленькие симпатичные тортики.
   Это была его единственная страсть и единственное развлечение. Всего один раз в году, в ночь на 1 мая, ему дозволялось готовить эти замечательные тортики. И разрешалось только лишь потому, что после Вальпургиевых шабаша и мальчишника все отсыпались, и редко кто обращал внимание на кулинарные изыски Каменного Философа.
   Даже сегодня, несмотря на то, что праздник состоялся в пределах школы, тортики остались нетронутыми.
   – Ничего, – шептал талисман Первертса, – в следующий раз еще что-нибудь придумаю.

Подвиг № 2
Клин Клинчем вышибают

   Повторенье – мать ученья,
   Повторенье – мать ученья,
   Повторенье – мать ученья.

Из книги Песталоцци-Песталоцци младшего «Повторенье – мать ученья»

   Тяжело в ученье – иди служить.

Надпись на военкомате времен Екатерины Великой

Урок истории

   Школа волшебства Первертс понемногу приходила в себя после событий Вальпургиевой ночи.
   На радостях, что все так хорошо закончилось, ректор Лужж простил всех, из-за кого все так плохо началось. Те в долгу не остались. Порри Гаттер наколдовал (а частично спаял) для Гаргантюа годовой запас чайников. Завхоз майор Клинч лично, вот этими вот самыми руками, залатал крышу Главного корпуса. Распределительный Колпак подал в отставку с должности Распределительного Колпака, немного испортив финал трогательной сцены расставания воплями: «Свободен! Свободен!» Развнедел добровольно отказался от обеда.
   Понемногу приходил в себя и герой праздника Сен Аесли, временно изолированный в Медицинской башне, где ректор проводил с ним сеансы колдотерапии. Сеансы помогали, но ненадолго: через пару часов поступки Аесли начинали опережать мысли, и его снова приходилось пристегивать к кровати.
   Тогда мадам Камфри включила в курс лечения травяные ванны. Это позволило Аесли стать не таким безрассудно решительным, хотя и остро пахнущим валерьянкой. Внезапно выяснилось, что в Первертсе огромное количество кошек, и все они горят желанием лично засвидетельствовать свои любовь и почтение Сену. Даже приобретенная решительность не выручила мальчика, когда его принялись вылизывать и обмяукивать десятки шершавых языков. Положение спас волшебный Кисер, который появился в разгар кошачьих нежностей, одним мощным вдохом втянул в себя весь чарующий аромат, взбодрился и, очень довольный, улетучился в зигзагообразном направлении.
   После этого Сен смог свободно перемещаться в пределах Медицинской башни, время от времени производя допустимые разрушения под присмотром главврача. К концу недели он окреп настолько, что уболтал МакКанарейкл выпустить его из-под присмотра мадам Камфри под присмотр старших товарищей, к которым Сен почему-то причислил Мергиону.