– А чего мне объяснять, пускай лошадь объясняет, у ней голова больше, – ответил наконец великан, воображая, что подкупит следователя своим юмором.
   – Когда вы в последний раз видели Петра Покорного?
   – Эту гниду?! – не удержался изобличенный папаша.
   – А что вы скажете, если мы сообщим вам, что вчера вечером Петр Покорный был убит? В тот самый вечер, когда вы якобы смотрели футбол, а сами даже не знаете, что как раз, когда забивали первый гол, изображение пропало?
   – Так, по-вашему, я его убил?! – еле выговорил здоровяк.
   – Вы его не любили, – сказал Матейка тоном простого информатора, – ив момент убийства не находились в своей квартире. Установлено, что ваши приятели на сей счет лгут: каждый показывает иначе, чем другие. Желание убить Покорного из мести было, конечно, только у вас – у вас, которого в то время не было дома. Какой вывод сделали бы из этого вы сами? Хорошенько обдумайте свое положение и только после этого отвечайте!
   В кабинете надолго воцарилась гробовая тишина. Глухо доносились шумы оживленной улицы. Мыслик оцепенело уставился на Яролима, который разыграл небольшую пантомиму: взял со стола Ломикара первую попавшуюся папку, стал листать страницы, время от времени слегка кивая головой, словно прочитал нечто интересное. Он рассудил, что интеллект Мыслика будет не в состоянии долго выдерживать такую нагрузку.
   – Тогда я сознаюсь, ладно? – прохрипел тот.
   – Только если сами хотите, мы-то без этого обойдемся, – сказал ему Яролим, поднимая глаза от папки. – С утра произошло столько любопытного, что у вас бы голова закружилась.
   Зазвонил телефон, Матейка взял трубку.
   – Нет, я просто так, – услышал он в трубке голос Томека, – я только хочу вас поздравить! Я четыре года бился, пока уложил его на лопатки. Но увы, кажется, вы промахнулись.
   – Сейчас увидим… Спасибо, – ответил ему Матейка, многозначительно поглядывая на допрашиваемого.
   Он положил трубку и равнодушно отвернулся к окну, чтобы дать Мыслику время взвесить значение непонятных для него слов «сейчас увидим, спасибо» – значение, которое толстяк пытался постигнуть всеми силами своего убогого разума.
   – Ну так я сознаюсь, – вырвалось у Мыслика, словно молоко из прорванного пакета. – Это мы обворовывали вагоны. Еще с зимы. Только начал не я, я не сумел бы справиться с пломбами.
   – Вы и вчера ограбили вагон?
   – Ясное дело, – прямо-таки торжествующе заявил Мыслик. – Вагон стоял на восьмом пути с одиннадцати утра и… Потому мы и устроили этот вечерочек, да черт не дремал… И чего эти болваны не сказали мне, как было дело с первым голом?
   – Нас теперь больше интересует Покорный, – холодно прервал его Матейка.
   – Не думаете же вы, что я могу кого-то пристукнуть? Они должны подтвердить, что вчера мы вместе воровали!.. – Его испуганные глаза неуверенно перебегали с одного лица на другое. – Я все вам расскажу с самого начала, только…
   Его прервал новый звонок. На сей раз Матейку запрашивали, желает ли он видеть только что поступивший из института судебной медицины протокол вскрытия. Яна Мыслика, убежденного, что звонили опять по его делу, отвели к тому, кто допрашивал его прежде.

9

   Яролим и Матейка сидели над протоколом вскрытия трупа Петра Покорного, словно сраженные молнией, молча размышляя о том, что они еще молоды и не избрать ли им лучше какую-нибудь другую профессию, такую, где хватает просто высшего образования, а талант вовсе не обязателен. Экономисты, как и юристы, могут зарабатывать свой хлеб не только на криминальной службе…
   Заключение судебно-медицинской экспертизы было лишено той однозначности, какой так добивались Яролим и Матейка, надеясь, что если это не удастся им, то помогут другие.
   Патологоанатомы не смогли точно установить причину смерти Петра Покорного.
   Они констатировали массивное внутричерепное кровоизлияние и перелом основания черепа, последовавшие после сильного удара тупым предметом в левый висок. Этим же ударом была проломлена височная кость. Тип предмета установить невозможно, добавили судебные медики, удар вполне мог быть нанесен просто кулаком или с той же правдоподобностью – ребром ладони, как при каратэ, и даже раскрытой ладонью, если его наносил человек физически сильный, у которого ладони затвердели от тяжелого труда.
   Из черепа убитого извлечена пуля калибра 6,35 мм. По мнению экспертов, смерть могла наступить и от этой пули. Входное отверстие, правда, не окружено лейкоцитозом обычного распространения, однако этот единственный признак не дает основания для более широких выводов. Сильное кровотечение из огнестрельной раны означает только, что Покорный был застрелен в лежачем положении, причем были задеты крупные мозговые сосуды. Возможно, следовательно, хотя это и нельзя считать доказанным путем медицинской экспертизы, что сначала был нанесен удар в висок, а потом уже огнестрельная рана. Смерть могла наступить и от удара. Можно предполагать – но и только предполагать, – что между моментом смерти, причиненной ударом в висок, и выстрелом в темя прошло очень короткое время. Следы витальных реакций проявляются и у трупов в первые часы после смерти. Заключение занимало две страницы, густо исписанных на машинке с одним интервалом, но для Яролима и Матейки значение имел лишь тот факт, что нападение на Петра Покорного проходило совсем не так, как они себе представляли.
   – Позволю предложить одну гипотезу, – заговорил наконец Томек. – Убийца сначала ударил Покорного, но не был уверен в исходе. Тогда он решил прибегнуть к пистолету, который до тех пор держал в резерве, быть может, потому, что не слишком доверял эффективности глушителя и боялся произвести шум; или он держал пистолет в запасе на тот случай, если бы ему не удалось покончить с Покорным одним ударом кулака или чем там еще и ему пришлось бы защищаться от жертвы.
   – С таким же успехом там могло оказаться и двое убийц, – отрезал Матейка, сильно расстроенный тем, что позволил Томеку, присутствовать на следствии и теперь так перед ним опозорился, не говоря о дальнейших неприятностях. – Один ударил кулаком, другой для верности добил Покорного выстрелом.
   – Причем убийцы могли появиться и не одновременно, – подхватил Яролим, который теперь уже полностью разделял чувства Матейки относительно участия Томека.
   – В принципе и этого нельзя исключить, – кивнул тот, притворяясь, будто не замечает изменившейся атмосферы.
   – Не могли бы вы развить эту гипотезу, пан доктор? – сказал Матейка, но Яролим решил попытаться сделать это сам.
   По его мнению, могло быть так: Чижек ударил Покорного кулаком – отсюда ранение тупым предметом. Хольцова, возможно, была в резерве или просто прикрывала дружка; увидев, что поединок развивается для Чнжека неблагоприятно или что приближается кто-нибудь посторонний, а то и просто потому, что у нее сдали нервы, она выстрелила. На первую часть вечера у Хольцовой нет алиби, но и никаких доказательств у нас нет, а это самое главное.
   – Они, быть может, и не понадобятся, – возразил адвокат. – Точно так же я бы не сбрасывал со счетов и Мыслика. Он признался в ограблении – хорошо. Но каково самое суровое наказание за кражу – и что грозит за убийство? Я помню подобные случаи, когда преступник избирал меньшее зло, – задумчиво добавил он. – Лучше долго сидеть, чем недолго висеть.
   – А если Мыслика изобличат его сообщники? – возразил Матейка, высказав именно то, что уже вертелось на языке у Яролима. – У нас, правда, нет пока их полных показаний, но скоро все станет ясно.
   – Не разделяю вашего оптимизма, – вежливо покачал головой Томек. – Если вы прижмете к стене остальных с помощью Мыслика, они, без сомнения, моментально начнут изо всех сил валить все на него. Вступит в действие тезис: во всем виноват Мыслик! До этого додумается любой примитив. Нет, вы обязаны доказать, участвовал или не участвовал Мыслик во вчерашнем ограблении, а следовательно, есть или нет у него алиби; ведь прежние случаи воровства не исключают убийства и, следовательно, не имеют никакого значения для ответа на главный вопрос.
   Снова воцарилось молчание. У Яролима с утра был скверный день, он чувствовал себя не в форме и не мог придумать, что противопоставить адвокату. Он только понимал, до чего странное возникло положение: адвокат разбивает доводы защиты, меж тем как они с Матейкой, в сущности, отстаивают невиновность возможного убийцы. У Матейки тоже как-то не шли слова с языка, хотя именно в эти часы успешно завершалось давно тянувшееся расследование целой серии хищений из товарных вагонов и хотя дюжина его помощников работает сейчас здесь, в отделе, а еще большее число сотрудников по его распоряжению проверяет накладные на станциях и в пунктах продажи фруктов и овощей.
   «Мыслик, Чижек, Хольцова… – упорно размышлял Яролим. Он невольно сопоставлял впечатления от этих людей, которые сложились у него теперь, с теми, какие они произвели бы на него, скажем, в роли спутников в поезде. – Мыслик, огромный толстый дядя, тип постоянного посетителя пивных. Я бы мог предположить, что встречал его «У Елинека» или «У двух кошек». Вацлава Чижека, возможно, я принял бы за бывшего видного спортсмена, который не совсем еще забросил спорт. А Власта Хольцова на первый взгляд просто красивая женщина, и ничего более.
   А между тем, судя по всему, кто-то из этой троицы убил человека. Причем у двоих из них есть уже опыт допросов и вообще следствия. Вдобавок за годы отбытия наказания они переняли немало «полезного» от товарищей по заключению. Если кто-то из них в самом деле убийца, он должен был неизбежно рассчитать следующие ходы и продумать несколько вариантов защиты. У Мыслика нет опыта остальных двух, зато составлять свои планы он мог в полном покое».
   В эти минуты Яролим чувствовал себя совершенно беспомощным.
   И не он один. Зазвонил телефон, но никому как-то не хотелось брать трубку. Должно быть, кто-то еще под давлением улик сознался в ограблении вагонов – ну и что?

10

   К делу об убийстве Покорного прибавилось два новых свидетельских показания. Дело утешительно разрасталось – по крайней мере в объеме.
   Свидетеля звали Лайош Чонгради, свидетельницу – Анна Хартлова. Оба работали по очистке улиц, проще говоря – мусорщиками. Час назад они проходили Ечную улицу. Хартлова сидела за рулем мотокара, Чонгради вываливал на его платформу содержимое уличных корзин для мусора. Навеки останется тайной, действительно ли Чонгради, имевший за собой шесть судимостей, и Хартлова, с не менее блестящим прошлым, решили поступить так из честности, как они заявили, или они просто не договорились между собой, а может, кто-нибудь видел, как они нашли свою находку, и они возвели необходимость в добродетель.
   Неопровержимо было одно: оба сидели теперь тут, в кабинете Матейки, и смотрели, как он открывает потертый кожаный бумажник. В боковом отделении лежали паспорт и водительские права Петра Покорного и еще два технических паспорта – на собственную «фелицию» Покорного и на «рено» доктора Томека. Второе отделение бумажника оказалось пустым. Матейка вопросительно поднял глаза на свидетелей.
   – Мы не воры, – заявил на каком-то общеславянском наречии Чонгради, – а то бы не пришли к вам, пан майор.
   – А вы в большой кармашек гляньте, пан советник, – подхватила Хартлова, награждая Матейку другим, тоже не принадлежащим ему званием.
   Матейка отвернул клапан, прикрывающий отделение для крупных купюр. Вытащил оттуда четыре сотенные бумажки.
   – Ну спасибо! – подавленный их благородством, воскликнул Матейка. – Можете вы точно вспомнить, в какой корзинке был бумажник?
   – Ясно, можем. – Чонгради оскалил большие желтые зубы. – В первой на углу той улицы, как ее… ну да, Заводь, что ли.
   – На углу? А с какой стороны угла?
   – Да с той, что идет кверху. Ежели ступать от Карлака к Павлаку, – блеснул Чонгради знанием пражского арго, таким образом видоизменившего названия Карповой и Павловой площадей.
   – Примерно посередке дома, который между Заводью и угловым на Сокольскую, по левой стороне, – подхватила Хартлова, одолеваемая опасением, что ей не дадут вставить слово.
   – На карте разберетесь? – Яролим глянул на Чонгради. – Можете показать нам это место?
   – Ага, – кивнул мусорщик, – я в армии ефрейтором был. – Он подошел к карте Праги, висевшей на стене, мгновенно нашел Ечную улицу и ткнул грязным ногтем. – Вот тут это было, насупротив той улицы…
   – Аккурат насупротив Катержинской, – поспешила добавить Хартлова.
   – А не было в этой корзинке еще чего-нибудь… любопытного?
   – Одно нормальное свинство, – отмахнулся Чонгради. – Денег никаких.
   Матейка быстро прикинул, с кем бы ему надолго испортить отношения, поручив не торопясь и основательно перебрать все то, что накопилось на платформе мотокара. Вот если б ему улыбнулось счастье, быть может незаслуженное, то самое, которое, если верить поговорке, садится куда угодно, когда устанет летать, – и в мусоре нашелся бы глушитель. А вдруг на нем даже отпечатки пальцев сохранились… Но скорее всего просто будет часок очень неаппетитной работенки. «Н-да, романтики в практике криминалистов и щепотки не наберется», – вздохнул Матейка, берясь за телефон, чтобы отдать нужные распоряжения.
   – Где ваша повозка?
   – А здесь, аккурат перед домом, – затараторила Хартлова, порываясь рассказать, как она, включив фары и бешено гудя, прикатила сюда прямиком с Ечной.
   – О чем все это говорит, Ломикар? – спросил Яролим, когда с короткой записью допроса Чонгради и Хартловой было покончено.
   Вместо ответа Матейка выглянул в окно. На асфальте двора выложили все содержимое мотокара, и два сотрудника терпеливо рылись в мусоре. Чонгради стоял в стороне, заложив руки за спину с таким видом, будто всем тут командует. Со времен своего ефрейторства он не переживал более прекрасных мгновений.
   – Мне это почти ничего не говорит, – немного погодя ответил Матейка. – А тебе?
   – По крайней мере мы можем теперь предполагать, в каком направлении уходил убийца. То есть не вниз по улице, к «Маленькому медведю», а в обратную сторону, к Павловой площади и, стало быть, к станции метро.
   – Просто ты все еще думаешь о Марте Покорной, так ведь?
   – А какое иное заключение можно из этого сделать?
   – Минутку, – вмешался Томек, сидевший в сторонке. – Вы считаете, что Марта Покорная могла убить деверя голым кулаком? Не забывайте медицинской экспертизы, Я видел эту даму – не то у нее сложение, чтоб владеть приемами каратэ.
   – Допустим, но что, если… – Яролим смолк на середине фразы, и Матейка с Томеком даже не стали просить его продолжать.
   – Попробуем подвести итог, – сказал Матейка. – Петр Покорный был убит ударом в висок – или, точнее, подвергся нападению. Лишь после этого ему выстрелили в голову. Обратная очередность – бессмыслица. Убийца сломал замок дверцы на твоей «октавии», – он глянул на Яролима, – подтащил к ней труп и затолкал на заднее сиденье. Помимо крепких нервов, для этого нужна незаурядная физическая сила. Иными словами, о пани Покорной лучше забудь. Лужа крови на земле указывает, где лежал Покорный, когда в него выстрелили, то есть возле машины, которую он собирался чинить, рядом с переносной лампой. Но последняя была выключена.
   – Значит, убийство совершилось при дневном свете и Покорный еще не включал переноску или ее выключил убийца, – подхватил Яролим.
   – Стоп, – перебил их Томек. – Который убийца? Первый или второй? Я считал бы наиболее правдоподобным, что первый оставил Покорного на земле, а переноску включенной. Второй же, проходя по двору к Покорному домой, увидел его лежащим под машиной, а так как нервы у него были напряжены до предела, то он и подумал, что Покорный возится с какой-нибудь неисправностью под днищем, и, недолго думая, выстрелил. Без света он вряд ли разглядел бы его в темном углу. Он же запихал труп в вашу машину, которая стояла в стороне, чтоб тело нашли не сразу, и довольно неуклюже попытался придать ему вид самоубийцы.
   – Допустим, – согласился Яролим, – но кто тогда выкрал бумажник из кармана куртки Покорного, —висевшей на двери гаража? И почему выбросил его?
   – Он мог искать что-нибудь в бумажнике и не найти, – неуверенно предположил Матейка.
   – Или хотел навязать нам мысль, будто целью убийства было ограбление. А четыре сотни он в панике просто не заметил, – сказал Яролим.
   – Господа, прежде всего мы теряем время, – заявил Матейка. – Смотрите: мы установили, что Чижек никак не мог обожать Покорного – и вот, как это ни странно, с ним одним из своих сообщников он якобы не виделся после освобождения, хотя работу он нашел как раз на том самом предприятии, где брат Покорного довольно крупная шишка. Далее: Чижеку нужны были деньги, чтобы уплатить за костюм для своей сударушки, как говорили встарь. У него была сотенная купюра, то есть он мог уплатить за себя в пивной, но он притворился, будто у него нет ни гроша, и вызвал Хольцову. Для чего же, как не для того, чтоб обеспечить себе алиби и на ближайшие часы?! Он не мог знать, когда обнаружат труп в твоей «октавии». Если добавить к этому незначительное расстояние от «Медведя» до места убийства, то мне все ясно, и я знаю, что сделаю…
   «Какую-нибудь опрометчивость», – подумал Яролим.
   – Что же именно? – тихо осведомился Томек.
   – Он под постоянным наблюдением, – ответил Матейка. – Я просто арестую его, и если он хоть что-нибудь соображает, то предпочтет сознаться сразу. Не верю я ни в каких двух убийц, Чижек просто стукнул Покорного, а потом для верности застрелил.
   – Гм… А если он не сознается? – возразил адвокат.
   – Это будет означать, что он действует против собственных интересов, – упрямо ответил Матейка. – И дальнейшее меня уже не будет касаться.
   – Осмелюсь усомниться, примет ли прокуратура такое дело. А суд? Коллеги, я Чижека защищать не стану и оставлю про себя все, что я здесь слышал, но послушайте же и вы меня… Прежде всего вы должны будете доказать существование неприязни между Чижеком и Покорным – доказать, понимаете? И более чем неприязни – смертельной вражды! Удастся вам это? То, что Чижек нашел работу там, где служит брат Покорного, – всего лишь совпадение, которое ничего не доказывает. Чижек нуждался в деньгах? Вы, вероятно, скажете – он думал шантажировать Покорного, требовать своей доли старой добычи? – Яролим невольно одобрительно кивнул. – Да, это вполне правдоподобно, остается только доказать это, и первая версия готова. К сожалению, всего лишь версия. Ваш Прохазка, несомненно, чрезвычайно одаренный и работоспособный сотрудник, однако свидетельство почти семидесятилетней киоскерши я порву в клочья: случайно я сам покупаю у нее сигареты. Одно дело ни к чему не обязывающая информация, полученная за болтовней у прилавка, и совсем другое – свидетельское показание под присягой. Возьмем худший вариант: киоскерша точно установила личность Чижека, и суд ей поверил. А откуда вы знаете, может быть, Чижек просто негодяй, тянущий деньги с Власты Хольцовой даже на паршивое зноемское жаркое и девять кружек пива? Это, конечно, некрасиво, но к нашему делу не имеет никакого отношения. Далее: факт близости трактира от места убийства толковый адвокат повернет против вашего тезиса. Убийца мог сидеть в пивной в любом районе Праги, а к месту убийства приехать, скажем, на такси. Еще вам надо будет доказать, что у Чижека железные нервы. Да и тогда вы мало продвинетесь к цели. А как вы докажете, что пистолет принадлежал ему? Как объясните, что бумажник нашелся в стороне, противоположной той, куда шел Чижек? Паника, скажете? Хорошо, но тогда где же его железные нервы?
   Яролим с некоторым злорадством следил, как Томек разбивает построения Ломикара. Да, расследование такого дела не для специалиста по хозяйственным преступлениям… Прежде чем он успел высказать такую мысль, Матейка с нервным смешком обратился к Томеку:
   – При всем уважении к вам, пан доктор, я никогда больше не подпущу так близко к делу ни одного адвоката…
   – Почему же? – удивился Томек. – Скажите спасибо, что у вас есть я. Если б через ваше плечо всегда мог заглядывать какой-нибудь адвокат, знаете, какого совершенства достигли бы вы в вашей работе?
   – В таком случае трижды горе вашим подзащитным в суде! – дипломатично улыбнулся Матейка.
   – Возможно, – отозвался Томек. – Зато тогда меньше было бы слабо обоснованных обвинений.
   – Ломикар, – с некоторым беспокойством прервал их спор Яролим, – тут нынче командуешь ты, но все-таки сделай же хоть что-нибудь по-моему! Вызови секретаршу Павла Покорного. И по возможности скорее, через двадцать минут, у служащих «Строй-экса» кончается рабочий день. Только сам Покорный пускай лучше не знает о вызове.
   Матейка был другом Яролима и вовсе не задавался. Да и врожденная осторожность не позволяла ему отвергать предложения других, тем более что сам он не знал, как быть дальше. Послушно подняв телефонную трубку, он набрал номер служб; однако, желая сохранить лицо перед Томеком – чего доброго тот подумает, будто он пассивно подчиняется Яролиму, – Матейка еще спросил:
   – А что ты от этого ждешь?
   – Отношения между сотрудниками «Стройэкса» могут нам что-нибудь подсказать, – неопределенно ответил Яролим.
   Пожав плечами, Матейка распорядился, чтобы в «Стройэкс» немедленно послали машину без опознавательных знаков и с городским номером и передали бы секретарше Покорного негласное, вежливое, но настоятельное приглашение.
   Повесив трубку, он задумался: не потребовать ли от Яролима более полного объяснения? Сам он немногое ожидал от этой встречи, полагая, что Яролим в сложившейся неприятной ситуации без разбора хватается за все, что в голову придет. Самому ему ничего в голову не приходило, быть может, потому, что его раздражало присутствие Томека.
   Яролим словно перестал замечать своих товарищей. Ему не хотелось открывать Томеку построение, которое он только что выработал логическим путем. При всей своей вежливой любезности Томек казался ему эдаким суровым экзаменатором, к которому он, Яролим, явился без должной подготовки. Впрочем, не будь даже этого обстоятельства, Яролим скорее всего сказал бы себе, что всегда успеет поделиться своими мыслями; ведь Ломикар умел разбивать гипотезы одним ироническим словцом.
   Томек по-прежнему спокойно смотрел на обоих молодых криминалистов, тщательно скрывая свои опасения. Он не недооценивал ни Матейки, ни Яролима. Первый казался ему несколько суховатым и приземленным, но Томек по опыту знал, что такие вот упорные работяги в конце концов разматывают любые запутанные клубки. Второго Томек считал немножко фантазером, у которого, однако,столько энергии, что в итоге он обязательно натолкнется на верное решение. «Только в данной игре время играет первостепенную роль, – думал старый адвокат, уставившись на противоположный угол двора. – Найдут ли они или, лучше сказать, найдем ли мы нужное решение, прежде чем…» Он-то очень хорошо сознавал, какой вес может приобрести фраза, начатая с этих слов – «прежде чем».

11

   К счастью, они не были обречены на бездеятельность. Дела шли по назначенному ими пути. В кабинет Матейки непрерывно поступали донесения. Но пока еще трудно было понять, которое из них окажется наиболее значительным и важным.
   Картина деятельности воровской шайки на станции Вышеград обретала все более четкие контуры. Уже допросили двух шоферов и семерых продавцов овощных палаток, причастных к делу. Уже переходили к уточнению времени и к техническим деталям, начиная новым опечатыванием обворованных вагонов и кончая, так сказать, внутренней бухгалтерией грабителей.
   Присылали рапорты и агенты наружного наблюдения. Парень на вршовицкой улице наконец-то привел в порядок свой мотоцикл, да, видно, не совсем, потому что никак не мог обогнать трамвай, в который села Власта Хольцова. В пределах зрительной связи позади него держалась темно-серая «шкода», за рулем которой сидел человек, ранее с интересом следивший за починкой мотоцикла. Радиотелефона в машине никто не замечал, и уж подавно никто не обратил внимания на молодую парочку, подсевшую в «шкоду» у Ботанического сада.
   В трамвае пятнадцатого маршрута, шедшем от Инвалидного дома к центру, некоторые пассажиры читали первый выпуск вечерней газеты. Одним из читавших был Вацлав Чижек, другим – его тень, на вид обыкновенный поклонник назойливой поп-музыки, который шагу не сделает без своего транзистора; кто бы мог разглядеть, что это, в сущности, радиопередатчик?
   Еще один человек слонялся по магазину самообслуживания. Он обошел уже почти все отделы, а в корзинке у него болталась одинокая пачка печенья. В это же время Марта Покорная делала там покупки.
   Наконец еще один агент уже четвертый час томился на улице перед входом в здание «Стройэкса». «Его человек», тот, кого он никогда не видел, но кого он тем не менее не должен был упустить, все не показывался. Агента предупредили, что тот, за кем ему поручено следить, быть может, и сегодня задержится после работы. Агент слегка оживился, когда у дома остановилась «симка» со знакомым номером, из которой вышли два знакомых человека и вошли внутрь. Вскоре они снова появились в обществе женщины средних лет и уехали. Арест? Агент никогда не рассуждал о том, что не касалось его прямо; его задача была иной, и ничто другое его не интересовало. Поэтому он и не узнал, что женщина эта была секретарша Павла Покорного, Мария Новакова, у которой женское любопытство смешалось с хозяйственными заботами. До сих пор она в глаза не видала криминалистов – разве что по телевизору – и была радостно взволнована их приглашением, но в то же время про себя соображала, что и где ей надо сегодня купить или достать.