Злобин Анатолий Павлович. На повестке дня

   Глебовский поначалу было с надеждой смотрел на Матвееву, но теперь и он не ждет от нее ничего хорошего.
   А Воронцов не унимается. Кажется, на него одного явление воздушного ангела не произвело ни малейшего впечатления.
   - Когда же вы все-таки собираетесь поставить термопластавтоматы? строго спрашивает он у Матвеевой.
   - Мы рассмотрели наличные возможности, переутвердили график и пришли к выводу, что сможем перенести поставку из четвертого квартала на третий.
   Глебовский воспринимает это сообщение с некоторым оживлением. Мне становится жаль его - вот если бы Цапля попросил бы меня за Глебовского, я постарался бы помочь ему, выступил бы в его защиту.
   - Сентябрь тоже третий квартал, - бросает Воронцов, поигрывая карандашом.
   - Постараемся дать в августе. Ведь раньше у них и производственные площади не освободятся.
   - Хорошо, товарищ Матвеева, вы свободны. - Воронцов поворачивается к трибуне. - Что же вы молчите, товарищ Глебовский? Почему вы заставляете нас делать вашу работу? Или вы надеетесь, что мы и дальше будем за вас работать? Короче - с учетом новых данных - когда вы выполните постановление правительства?
   С высоко поднятой головой Матвеева покидает трибуну и движется по залу. Лицо ее по-прежнему светится тихой радостью.
   Глебовский задумчиво смотрит, как Матвеева пробирается на свое место, потом говорит:
   - Я думаю, реальный срок - первый квартал будущего года.
   - Ну знаете ли, товарищ Глебовский. Если вы сами решаетесь передвинуть сроки, установленные правительством, то мы сможем сказать вам только одно "безумству храбрых поем мы песню". Но мы не гордые, еще раз напомним вам о дисциплине.
   - Я назвал вам реальный срок, - упрямо стоит на своем Глебовский. - Я не могу обманывать комитет.
   - Налицо явный саботаж, - бросает с места заместитель председателя Андрей Андреевич Попов. Он сидит через несколько человек от меня, ближе к Воронцову, я его не вижу, только слышу глуховатый простуженный голос.
   В зал входит Верочка: она куда-то отлучалась. Верочка подходит к столу, кладет перед Воронцовым записку. Воронцов читает ее, передает записку Попову. Я вижу, как записка идет по рукам и, наконец, приходит ко мне. Читаю: "Виктор Игнатьевич, вам звонил Колесников, просил передать, что будет ждать вас в три часа".
   Ох уж мне этот железопробиваемый Цапля...
   Иван Сергеевич Клименко, который сидел до этого полузакрыв глаза, неожиданно вскидывает голову:
   - Разрешите мне, Николай Семенович. Я вот сидел и внимательно все слушал и у меня складывается такое впечатление, что они просто не хотят выполнять постановление правительства. И я думаю - почему? Должна же быть причина.
   - Да, да, - кивает Сергей Ник-ов, мой литературный соперник.
   - Разрешите дать справку? - этот голос раздается в дальнем конце стола, и я вижу, как Васильев встает с поднятой рукой.
   - Да, пожалуйста, - машинально роняет Воронцов; он задумался о чем-то своем.
   - Справка такая, - продолжает Васильев. - Продукция шрифтолитейного завода планируется и учитывается в тоннах, удельный же вес шрифта из пластмассы в десять раз меньше, чем шрифт из цветного металла.
   - Так вот оно в чем дело! - мгновенно восклицает Воронцов. - Вот вам и ответ на ваш вопрос, Иван Сергеевич.
   - Ах, вал. С этого и надо было начинать, - говорит Нижегородов, редактор вечерней газеты.
   - Да, да, вал, - подхватывает Ник-ов. - Помнится, я писал статью о вале...
   Я вижу - услышав о вале, Глебовский мгновенно краснеет и как бы затравленно оглядывается по сторонам.
   А я еще не ухватываю сути: мое дело приборы, в государственном планировании я разбираюсь слабовато.
   - Теперь вы и за валом будете скрываться, товарищ Глебовский? раздраженно спрашивает Воронцов. - Еще одну объективную причину выискали?
   - Я о вале ничего не говорил, - быстро возражает Глебовский. - Справку дал ваш работник.
   - Хорошо, товарищ Глебовский, комитету все ясно, можете идти на место. - Воронцов раздражается пуще прежнего, а я все еще никак не могу понять причину этого раздражения.
   - В чем дело? - спрашиваю у Нижегородова.
   - Коль разница в весе в десять раз, то пластмассовых шрифтов придется делать в десять раз больше. А свинцовая тонна враз все покроет, - отвечает Нижегородов. - Для вала-то все равно какие тонны - свинцовые или пластмассовые...
   Вот, оказывается, где собака зарыта - теперь и я понимаю. Заверчено крепко. Вот почему осторожничал и дипломатничал Глебовский, вот чего он недоговаривал. Я буквально потрясен этим открытием - при чем же тут Глебовский, если сама система планирования против него? Недаром наш председатель так внезапно рассердился. На кого только?..
   Но Воронцов уже овладел собою. Он решительно встает. Протяжный и раскатистый удар грома сопровождает первые слова его речи:
   - Вопрос несложный, товарищи. Некоторые руководители надеются, что в нашем городе появилась еще одна разговаривающая и уговаривающая организация. Таким мы твердо ответим - нет! Нет, товарищи, мы будем не разговаривать, а делать дело. Мы будем обижать людей. Ничего, если мы и всерьез обидим кого-либо. Обида пройдет, а дело останется. Я понимаю, есть такие люди, которые любят ссылаться на объективные причины; они просто жить не могут без партийной дубинки. Ну что ж, в таком случае мы ее обрушим ради нашего дела. - Воронцов сделал паузу и продолжал более мягко. - Не знаю, как вас, товарищи члены комитета, но меня лично объяснение главного инженера Глебовского никак не убедило. Налицо поразительная безответственность - и на все у них находятся причины. Спутник мы запустили, а шрифта из пластмассы сделать не можем. Народный контроль не имеет права пройти мимо таких вопиющих фактов. Мы должны будем принять самое решительное постановление и строго наказать виновных. Кто желает высказаться?
   - Ясно, ясно, - чуть ли не хором кричим мы все, стараясь скорее провернуть решение и получить заслуженный десятиминутный перерыв.
   Я тоже кричу вместе со всеми, хотя мне очень жаль Глебовского и многое, увы, совсем не ясно.
   Но как, какими словами могу я защитить Глебовского. Нет у меня таких слов. Вот я встану и скажу: "Товарищи члены комитета, мне нравится инженер Глебовский, давайте не будем наказывать его", - это же смехота. Или про вал - что я скажу? Не я этот вал изобрел.
   А процедура тем временем движется своим чередом.
   - Тогда разрешите зачитать проект постановления. - Воронцов берет в руки проект, но говорит, не глядя в него: - Комитет народного контроля постановляет. Первое - за невыполнение решения Совета Министров республики главному инженеру шрифтолитейного завода товарищу Глебовскому объявить строгий выговор. Предупредить товарища Глебовского, что в случае, если он не примет решительных мер к выполнению вышеуказанного постановления, будет поставлен вопрос об отстранении его от занимаемой должности. Кто за это предложение?..
   Члены комитета коротко кивают в ответ или приподнимают руку, ставя локоть на стол. Я молчу: не киваю и локтя не ставлю - уж больно строгой кажется мне последняя фраза: "...в случае, если..." Я воздерживаюсь.
   - Пункт принимается...
   Я смотрю на Глебовского: он сидит не шелохнется, внимательно слушает председателя. На застывшем лице маска безразличия. Он стоял один против всего комитета и все-таки выстоял:
   Дальше слушаю вполуха: проект решения лежит передо мной, я уже прочитал его.
   - ...принять к сведению заявление товарища Анисимова о том, что... общежитие... к первому августа сего года...
   - ...принять к сведению... Матвеевой... термопластавтоматы... в августе...
   - ...контроль за настоящим решением возложить на заведующего отделом комитета народного контроля товарища Васильева.
   - Какие будут замечания по проекту? Нет? Дополнения? Нет? Тогда утверждаем. Вопрос закончен. Объявляется перерыв. Только давайте покороче, а то мы и так задержались с вопросом.
   18
   - Сейчас бы водички газированной грамм двести с сиропом.
   - Шампанское на льду...
   - Вкатили все-таки строгача. А за что, спрашивается?
   - За дело, батенька, за дело, вернее, за безделье.
   - Я бы с большим удовольствием объявил бы строгий выговор валу. А еще лучше - снять его с работы...
   - Сколько сегодня градусов - как вы думаете?
   - Вы чересчур много требуете...
   - Хватит, старичок, отработал свое. Отправляйся-ка теперь на пенсию.
   - А долго его раскалывать пришлось. Все-таки раскололи...
   - На дачу бы сейчас. Посидеть у водоема...
   - Как говорится, решение было грамотно подготовлено и потому прошло с успехом.
   - Выгодно, не выгодно. Вот было золотое времечко: тогда существовало одно слово - надо! А теперь все о выгоде твердят. Мне это не выгодно. А кому это "мне", позвольте спросить?
   - Из одного государственного кармана в другой.
   - Это называется - волевое решение.
   - Ниночка? Соедини-ка меня с Петром Николаевичем.
   - Это же машина - с ней не совладаешь.
   - Товарищи, пора поднять нашу критику до уровня кулуарных разговоров.
   - А гром-то погромыхивает, слышите? Может быть, грянет?..
   - Вера Павловна, хочу обратиться к вам с нижайшей просьбой - не поможете ли мне сына в лагерь устроить? На вторую смену.
   - Был у нас случай - умора. В стройтресте приписали триста тысяч рублей и заграбастали премию.
   - Оргвопросы заедают.
   - Триста тысяч? Так я вам и поверил.
   - Спичечки не найдется? А то у меня потухло.
   - А очень просто. Стоимость полученного оборудования входит в стоимость капитальных вложений. Они получили импортного оборудования на триста тысяч рубликов и даже монтажа не начинали - сразу приписали на свой счет. Получили премию. Конечно, это дело вскоре раскрылось, но Стройбанк уже провел эти триста тысяч по своим статьям, они уже попали во все отчеты, в доклад статистического управления - назад хода нету. Все знают, и никто ничего не может сделать.
   - Вы где сегодня обедаете? Заглянем в "Отдых"?
   - Лихо сработано!
   - Приписки проникли даже в литературу. Один писатель приписал к своему роману пять печатных листов.
   - И гонорар небось оттяпал?
   - Вторая смена. А если можно, то и на третью. Весьма признателен. Давайте я запишу вам телефончик...
   - Кстати, как вчера в футбол сыграли, вы не смотрели по телевизору?
   - Внимание, сейчас будем жуликов разбирать.
   - Фельетончик для "Вечерки".
   - Говорят, Никольченко наверх уходит.
   - А кто же на его место?
   - Сегодня, наверное, на полчаса пересидим.
   - На место Никольченко вроде бы Егоров садится.
   - А на его место?
   - Беда с этими перестановками.
   - А со Стройбанком лихо заверчено. Можно неплохую новеллку сварганить.
   - Эх, водички бы газированной...
   19
   12.55.
   В дверях показывается Верочка, миниатюрная крашеная блондинка. Она делает жест рукой и объявляет:
   - Товарищи, кто по питанию, прошу в зал.
   Я вздрогнул, услышав последние слова. Ну как так можно говорить: "Кто по питанию"? А ведь я не первый раз слышу. Неужто я сам говорил это? Где? Когда? Пытаюсь мучительно вспомнить. Кажется, уже совсем близко, недостает самого малого сцепляющего звена. Увы, не вспоминается.
   Нам всегда некогда. И почему-то всегда времени не хватает на главное.
   Народ втягивается в зал. Я не смею опаздывать.
   Перебрасываясь последними репликами, дружно рассаживаемся по своим стульям. Начинается четвертый вопрос, тот самый, из-за которого у меня с утра было столько нервотрепки.
   К трибуне подходит инспектор Суздальцев.
   Смотрю на людей, сидящих вдоль стен. Народу вызвано порядком - человек тридцать. Иные проходят по вопросу, иные - для острастки. Где-то среди них сидит и мой Рябинин ПеКа - я уже называю его своим. Но где же я слышал эти слова-балбесы: "по питанию"?
   Суздальцев ведает в комитете двумя вопросами, казалось бы, несовместимыми один с другим - так называемой борьбой с хищениями социалистической собственности и медициной. Впрочем, если разобраться, особого противоречия здесь нет: профилактика нравственная не так уж далека от медицинской.
   Сообщения Суздальцева, как правило, отличаются деловитой конкретностью. У него хорошо поставленный голос, читает он с выражением и слушать его приятно.
   Но - за язык - прошу прощения: я всего-навсего лишь добросовестный протоколист.
   - Комитетом народного контроля установлено, что на предприятиях комбината общественного питания Центрального парка культуры и отдыха (директор комбината товарищ Зубарев, заместитель по производству товарищ Тимохин) имеют место многочисленные факты грубейшего нарушения правил советской торговли.
   Сигналы о злоупотреблениях работников указанного комбината при обслуживании посетителей во время проведения рейдовой проверки 16 июня сего года полностью подтвердились.
   В целях личной наживы работники комбината обманывают посетителей путем недовложения продуктов в блюда, обмера, обвеса или обсчета.
   В двенадцати предприятиях комбината из четырнадцати проверенных (восемьдесят шесть процентов) вскрыты факты массового обмана посетителей.
   Так, в ресторане "Волга" (директор товарищ Соколов) в момент проверки буфетчица Денисова на четыреста грамм коньяка допустила недолив пятнадцать грамм. Официантка Жуковская допустила обсчет посетителей на пятьдесят пять копеек...
   Скоро дойдет очередь и до ресторана "Пражский". Смотрю на ряды сидящих, пытаясь угадать, кто тут Рябинин.
   Вон сидит мордастый мужчина с портфелем на коленях. Портфель необходим для благопристойности, он как маска на лице, а настоящее лицо мордастого тотчас изобличает в нем взяточника и выпивоху: нос в виде картошки, глаза глубоко спрятались в двух заплывших жиром щелках, губы выворочены - ну прямо жулик с плаката ожил. Такое лицо ничем не прикроешь.
   Вряд ли это Рябинин. За такую рожу даже Цапля просить не стал бы.
   Другой тип - без портфеля и поблагопристойнее: лицо скуластое, с медным отливом. На верхней губе щегольские усики, глаза предусмотрительно прикрыты очками... Впрочем, может, я зря наговариваю на людей? Не все же жулики кругом. И не все жулики имеют отвратную внешность. Среди них попадаются и вполне благообразные.
   На окна набегает мрачная тень, в зале становится сумеречно, но духота не проходит. Синий стрельчатый всполох вспыхивает за окном, ударяясь в острую грань здания на той стороне площади. Пушкообразно бабахает гром. Но дождя все еще нет.
   - ...у повара Баранова в двух порциях паюсной икры недовес составил восемь грамм и бока белужьего десять грамм. Официантка Салова вместо двухсот грамм конфет подала на стол сто сорок пять грамм и обсчитала проверяющих на восемь копеек...
   - ...у буфетчицы Лобовой было обнаружено двенадцать бутылок немаркированного коньяка, приготовленного для продажи в корыстных целях. При проверке двух порций второго, блюда недовес люля-кебаб составил тринадцать грамм.
   Суздальцев с выражением перечисляет факты - сразу и не сообразишь, что к чему? Коньяк без маркировки - это понятно. В магазине на него одна цена, в буфете другая. Разница идет в карман буфетчицы чистой монетой. А вот "недолив" или "недовес" - как тут быть? Неужто самому доедать и допивать все, что было недовешано или недолито? С утра до ночи придется жевать... Или продавать через посредников? Не хлопотно ли?
   - ...В ресторане "Вечер" (заместитель директора товарищ Полищук) официантка Маркова, получив заказ на четыреста грамм коньяка, по кассе пробила чек только за двести грамм; не был пробит чек и на одно второе блюдо из двух заказанных...
   Вот, оказывается, какая нехитрая механика действует. Чек пробит на двести грамм, а с посетителя получено звонкой монетой за четыреста грамм. Разница в кармане. Как говорится, не отходя от кассы. Весьма простой и, надо признаться, удобный метод воровства.
   Но народный контроль на страже! Через несколько часов в городской "Вечерке" появится заметка о нашем заседании и весь город узнает о том, что жулики схвачены за руку. Нижегородов придвинул к себе листок бумаги и задумчиво сосет карандаш. Затем он наклоняет голову, быстро пишет на листке: "Сколько весит люля-кебаб?" 80 строк".
   "Парк культуры и отдыха. Конечно же, длительную прогулку по его зеленым просторам человек старается завершить в одном из парковых кафе или ресторанов. И тут уж (судите сами!) увидит такой изголодавшийся пешеход перед собой на столике бутерброды с икрой, маслянистые плитки белужьего бока, люля-кебаб с приправой, а в кружке пенистое пиво... Придет ли ему в голову проверять, скажем, вес люля-кебаба. Вряд ли..."
   - Той же рейдовой проверкой от шестнадцатого июня сего года было установлено...
   16-го июня? Что я делал в этот день? Я непременно должен вспомнить что-то очень важное, имеющее самое непосредственное отношение к шестнадцатому июня и к проверке. Мучительно напрягаю память и никак не могу сосредоточиться. Это же по питанию...
   20
   Комитет народного контроля С-ского района
   № 18/7
   4 июня 197... г.
   ДОПУСК
   Настоящее удостоверение выдано тов. Юрьеву И.С. и Шилову В.К. в том, что они допускаются к контрольной проверке ресторана "Пражский" и могут быть допущены к проверке кассы, весов, кухонного и прочего оборудования.
   Действительно 16 июня 197... года
   Председатель комитета народного
   контроля С-ского района - подпись
   21
   Допуск? Нет, не то. Кажется, накануне проверки я заходил в комитет, чтобы взять справку в пионерский лагерь для дочери.
   Что же такое я позабыл? Может, это было, когда мы ходили с Цаплей в ресторан "Пражский"? Нет, мы ходили в мае, я хорошо помню, яблони цвели.
   Жара затаилась по углам, выжидает, чтобы обрушиться на нас с новой силой. И молнии, сверкающие за окном, ее не облегчают.
   - ...недолив, недосып, недомер, недовес, недопит...
   22
   В штабе "Комсомольского прожектора" запарка. Послезавтра рейдовая проверка ресторанов и кафе, дел по горло.
   Начальник штаба висит на телефоне.
   В комнату, постучавшись в дверь, входят двое. Один - высокий, с фигурой спортсмена и крупным точеным лицом. Второй - пониже и пожиже, востроносый и быстроглазый.
   Начальник штаба продолжает кричать в трубку:
   - Ты дай мне десять человек, да поноровистее. Я их сам проинструктирую, ты только дай... Порядок, будем считать, что забито.
   Начальник штаба кладет трубку и обращается к вошедшим:
   - С механического? Юрьев и Шилов? Опоздали на десять минут. Вот что, ребята. Важное комсомольское поручение. Наиважнейшее!
   - Какое? - настороженно спрашивает Юрьев, парень с фигурой спортсмена.
   Начальник штаба азартно хохочет, заранее предвкушая эффект от своих слов.
   - Тихо, ребята, пойдете коньяк и пиво пить...
   - Смешишь?
   - Серьезно вам говорю. Только ни гу-гу. Послезавтра общая проверка всей торговой сети в парке. Вы вдвоем пойдете в ресторан "Пражский" - от шести до восьми вечера. Получите допуск на это дело. Юрьев ИэС, Шилов ВэКа - правильно? Возьмите с собой паспорта...
   - И сколько же нам пить разрешается? - с улыбкой спрашивает Юрьев, он уже поверил, что его не разыгрывают, и радуется предстоящему приключению.
   - Закажете на двоих триста грамм коньяка и по две кружки пива.
   - Не маловато?
   - А платить кто за это будет? - спрашивает второй парень. - Мы или "прожектор"?
   - Если сами выпьете, сами и расплатитесь. Но в том-то и хитрость, что вы пить не должны. - Начальник штаба снова рассмеялся. - Как только вам поставили на стол коньяк и пиво - вы сразу допуск на стол - контрольная закупка. Вызываете директора и в его присутствии производите контрольный замер по градуированному стакану. Если недолив налицо, вы тут же, вместе с директором составляете акт по всей форме: "Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт..." Ну, вы люди грамотные, чего вас учить?
   - Выходит, и выпить не придется? - разочарованно спрашивает Юрьев.
   - Составили акт - чтоб и директор его подписал, и буфетчица - тогда пейте, если желаете. Только чтоб в ажуре...
   - Это нам подходит, правда, Валерка?
   - Еще одно - ведите себя естественно. Обычные посетители... А то войдете как два детектива...
   - Что мы - в ресторанах не бывали?
   - Инструктаж понятен? Или еще надо?
   - Будет сделано.
   - И последнее. О факте проверки - молчок. Даже дома не говорите. Проверка массовая, но чужие об этом знать не должны.
   23
   - ...В ресторане "Загородный" (директор товарищ Поляков) после изъятия проверяющими незаконной и неверной меры, которой измерялись порции винно-коньячных изделий, проверкой установлены факты использования незаконных приборов. Посмотрите, товарищи, этот сосуд. - Суздальцев поднимает над трибуной обыкновенную рюмку с тонкой ножкой. - В нем ровно сорок грамм. А идет он как за пятьдесят. Причем это на самообслуживании...
   Суздальцев стоит с поднятой рюмкой в руке.
   Великое дело - рюмка. Мы смотрим на сей незамысловатый инструмент с таким видом, будто в жизни его не видали.
   - Смотрите, как ловко придумано, товарищи, - восклицает Воронцов, перебивая Суздальцева. - На самообслуживании! Значит, посетитель сам себе наливает и сам же себя обманывает. Он доволен, что ему доверили самому наливать в рюмку из бутылки - тут уж не недольют, мол, он наливает себе сам, наливает с краями и радуется - а десяти грамм, как не бывало. Хитро сделано!
   - Совершенно точно, Николай Семенович, - подтверждает Суздальцев. - Мы эту меру у них второй раз изымаем.
   - Так не только в "Загородном", - подхватывает Попов. - Я третьего дня в городском кафе сам себе портвейн наливал. Только проверить не догадался.
   - Вот и попались. - Воронцов смеется. - Ничего. Жулики у нас изворотливые, но мы должны быть изворотливее их. Продолжайте, товарищ Суздальцев.
   - Систематически обманывают посетителей и в ресторане "Пражский"...
   Вот он, распрекрасный "Пражский", вот он, мой Рябинин ПэКа! И начало-то какое - "систематически обманывают". На бюрократите тоже можно объясняться с оттенками, там тоже есть своя субординация: "Имеют место отдельные факты", - очень мягкое определение, за такое можно только "указать". Затем идет: "Имеются случаи обмана", - такое обвинение немного посерьезнее, надо принимать меры. Следующий нюанс: "Налицо неоднократные факты обмана", - за такое тоже по головке не погладят. И, наконец: "Систематически обманывают посетителей", - тут уже придется пустить в работу дубинку.
   - ...(директор товарищ Рябинин). При взятии контрольных закупок у буфетчицы Катиной из пяти порций пива недолив в четырех порциях составил восемьдесят пять грамм, у марочницы Серебряковой недовес в четырех порциях второго блюда составил двадцать пять грамм. 19 июня буфетчицей Катиной снова допущен недолив ста сорока грамм на четыре порции пива. Кроме того, весы, на которых она работает, имели отклонение на пять грамм в пользу буфетчицы...
   Снова смотрю на лица сидящих, пытаясь по реакции на слова Суздальцева определить - где же Рябинин? Напрасная затея. Все сидят с непроницаемыми лицами.
   А прежняя мысль тревожит меня все острее - что же этакое я позабыл. Я непременно должен вспомнить. А может, я ошибаюсь, может, и вспоминать-то нечего, что-нибудь совсем неважное, вроде справки для лагеря... Надо слушать Суздальцева. Что он еще про Рябинина скажет?
   Но с "Пражским" рестораном покончено. Суздальцев закругляется:
   - Грубые нарушения правил советской торговли и злоупотребления служебным положением являются следствием слабого изучения, расстановки и воспитания кадров, в результате чего на работу принимаются лица, скомпрометировавшие себя на прежней работе... Со стороны хозяйственных руководителей, партийных и профсоюзных организаций нет систематического контроля за сохранностью социалистической собственности и работой материально-ответственных лиц...
   - Вопросы к докладчику есть? - спрашивает председатель Воронцов, когда Суздальцев умолкает.
   - Все ясно, - отвечает за всех нас Нижегородов.
   - Яснее не бывает, - соглашается писатель Ник-ов.
   - Скажите, товарищ Суздальцев, сколько человек участвовало в рейдовой проверке шестнадцатого июня? - спрашивает Попов, заместитель председателя.
   Вопрос задан явно для публики, в том числе для меня, например.
   - В массовой рейдовой проверке принимало участие триста пятьдесят человек, в основном из "Комсомольского прожектора".
   Больше вопросов нет. Председатель отпускает Суздальцева.
   - Слово имеет товарищ Зубарев, как главный именинник.
   Директор комбината уже сидит наготове, знает, что его первым вызовут. Пока он продвигается к трибуне, я успеваю рассмотреть его. Темно-синий поношенный костюм, специально прибеднился для такого случая. Лицо тусклое, маловыразительное, с неразборчивой мимикой: то ли он волнуется, то ли улыбается - не поймешь.
   Клименко устраивается поудобнее на стуле, приготавливается слушать, Сергей Ник-ов откладывает в сторону карандаш, поднимает голову.
   - Сейчас начнется цирк, - шепчет мне Нижегородов. - Я с этим деятелем давно знаком.
   А гром грохочет уже вплотную. Небо наконец-то прослезилось над обалдевшим от жары городом. Шурша по стеклам, пузырясь и стуча вразброд по асфальту, хлынул ливень. Хорошо бы сейчас туда, под освежающую благодатную струю. Но и в зале сделалось несколько легче.
   Зубарев забрался на трибуну, достает бумажку, начинает читать:
   - Коллектив нашего комбината гордится тем, что Центральный парк культуры и отдыха, на территории которого мы работаем, носит имя...
   Председатель вовремя останавливает бойкого оратора.
   - Това-арищ Зубарев, - говорит Воронцов врастяжку. - Зачем вы нас за советскую власть агитируете? Мы сами умеем делать это не хуже вас. Давайте не будем заниматься сотрясанием воздуха, говорите коротко, по-деловому. Объясните комитету, каким образом стали возможными эти позорные факты?