Золотько Александр. Игра втемную

   – Да.
   Пока Виктор Николаевич выслушивал то, что ему говорили по телефону, изредка коротко отвечал, Монстр налил себе очередную рюмку коньяка. Полуприкрыв глаза, смаковал напиток, забыв, казалось, обо всем на свете. Даже когда Виктор Николаевич закончил разговор и вернулся на свое место, Монстр не взглянул на него. Только очень медленно, мелкими глотками допив коньяк, Монстр обернулся к Виктору Николаевичу:
   – Что-то новенькое?
   – Ничего неожиданного. Группа боевиков была настигнута украинской спецгруппой и уничтожена.
   – Что вы говорите?
   – И никого не сможет поразить то, что вся группа была сформирована из украинцев, что вооружена она была оружием с украинских складов. Никто не узнает, что в состав ее входили члены УНСО, что руководство УНСО даже не предполагало о возможности такой акции. И даже то, что боевики были уничтожены на российской территории, не станет достоянием гласности.
   – И это меня должно расстроить?
   – Не больше, чем то, что не грянул скандал в Украине по поводу военно-промыш…
   – Вы мне это уже говорили. Я и сам знаю, что украинцы обделали свои делишки тихо и без шума. Теперь я понимаю, что не без вашего участия. Интересно, как они расплатились с вами?
   – Со мной? Вы помните блестящую войсковую операцию против Чеченского центра? Помимо всех известных вам участников, там еще находилась и разведывательная группа из Украины. Очень хорошие специалисты.
   В глазах Монстра что-то мелькнуло. Даже не страх, а больше похожее на недоверие.
   – Они были в Центре. И они передали мне списки. Те самые списки, в которых перечислены все обработанные в лабораториях и ключи к каждому. И они, кстати, были тем самым фактором, который вызвал ту перестрелку возле шоссе в Чечне. Вы поторопились похоронить Тупчинского – он у меня.
   – Тупчинский был человеком Александра Павловича. А что до списка… Вы уверены в его подлинности?
   – Уверен. Более того, через некоторое время я смогу его дополнить второй частью. Из Боснии.
   – Ну, вы у нас просто победитель, триумфатор. И что же вы теперь со всем этим будете делать? Обнародуете? И все-таки непонятно, почему украинская сторона была с вами так щедра?
   – Украинская группа не могла уйти из Чечни без моего разрешения. Кроме того, мы с украинцами обменялись списками. Они нам отдали не очень нужный для них список, а получили взамен списки ваших людей, склады с оружием, ну и предотвратили скандалы, которые вы так тщательно готовили.
   – Можете засунуть эти свои сведения знаете куда? – взорвался Монстр.
   – Это еще не все. Знаете, чем был так занят в последний день Игорь Петрович? Он проводил операцию по получению сведений о вашей основной деятельности. И я думаю, что эти сведения им уже не только получены, но даже переданы по назначению.
   – Какие к черту сведения? Вы подготовили какую-то фальшивку? У вас не может быть ничего существенного.
   – В таком случае, вам совершенно нечего бояться.
   – Что вы сообщили и кому?
   Виктор Николаевич улыбнулся уголками губ и промолчал. Монстр вскочил и, не прощаясь, вышел из кабинета.
   Виктор Николаевич поднял телефонную трубку, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:
   – Он вышел от меня. Все в порядке.
   Положив трубку на место, Виктор Николаевич, чуть поколебавшись, снял трубку с другого телефона, набрал номер. Ответили сразу, видно, ждали звонка.
   – Вы познакомились с теми документами, которые я вам передал через Игоря Петровича? – не представляясь, спросил Виктор Николаевич.
   – Да, и у нас возникло несколько вопросов.
   – Я готов прибыть к вам прямо сейчас, чтобы ответить на все. У меня только что закончился разговор с…
   – Мы знаем. Это теперь наша забота. Жду вас у себя. Прямо сейчас.
   Виктор Николаевич положил трубку, через селектор приказал подать машину и вышел из кабинета.
 
   17 марта 1995 года, пятница, 02-00 по местному времени, Босния.
 
   Когда дверь в комнату открылась, Скат уже не спал. Он услышал шорох за дверью и что-то, похожее на сдавленный стон. Скат успел одеться до того, как тихо щелкнул замок, открывающий дверь.
   В комнату кто-то вошел и осторожно прикрыл дверь. Вошедший сделал всего один шаг от двери и замер. Скат ждал.
   – И даже не пытайтесь убедить меня в том, что вы спите, господин Драгунов, – очень тихо сказал вошедший голосом капитана Рено.
   – Не сплю, – так же тихо ответил Скат и подошел к капитану.
   – У нас не очень много времени – нужно немедленно уходить, – сказал Рено.
   – Я предполагал максимум послезавтра выйти отсюда самостоятельно. Мы же с вами договаривались.
   – Сегодня на рассвете отсюда будет только один выход – на небо.
   Скат не задавал больше вопросов, вышел вслед за капитаном из комнаты. Возле порога он остановился и взял оружие у лежащего на полу часового. Двор удалось пересечь бесшумно. Перед броском через периметр охранения Скат приблизил свою голову к голове капитана и одними губами спросил:
   – Что с Блоком?
   – Его выводит Лану.
   Скат кивнул и больше не проронил ни слова до тех пор, пока линия охранения не осталась позади. Только тогда, не останавливаясь, он спросил у Рено:
   – Что все-таки случилось?
   – Авиация НАТО будет сегодня на рассвете наносить бомбовый удар по этому объекту. Получены сведения, что это крупный склад боеприпасов и вооружения. По моим сведениям – никто и ничто не сможет здесь уцелеть. А потом здесь еще все прочешут американские «зеленые береты».
   – Методом Александра Македонского, – сказал Скат.
 
   17 марта 1995 года, пятница, 03-00 по Киеву, район российско-украинской границы.
 
   У меня и сопровождающих меня лиц прогулка заняла почти два часа. И за эти два часа мне действительно продемонстрировали, что ко всей истории нужно относиться весьма и весьма серьезно. Тот убитый, лежавший на самой опушке леса, был вообще первым убитым, которого мне довелось видеть в своей жизни. А то черное и блестящее возле его головы оказалось кровью. Когда я это понял, меня повело. К горлу подступила тошнота. Я оглянулся на Михаила и встретился с ним взглядом. Я сдержался только из-за того, что не хотел доставлять ему удовольствия. В темноте рассмотреть выражение его глаз было просто невозможно, и я так и не понял, ждал ли он от меня истерики, или смотрел сочувственно, или ему просто было наплевать, как именно я поведу себя возле человеческого тела с перерезанным горлом.
   Зимний присел возле убитого на корточки, посветил вокруг фонарем, потом перевел фонарь на лицо Петрова:
   – Его кончил свой. Чужой бы не смог так подойти. И тот, что замочил, знал свое дело. Чисто сработано.
   – Уберите свет! – недовольно сказал Петров, прикрывая глаза рукой. – Какая вам разница?
   – Никакой, – ответил Зимний и посветил на лежащие возле убитого трубы, похожие на небольшие чертежные тубусы защитного цвета, – а вот и то, чем он собирался стрелять.
   Я посмотрел на гранатометы и снова перевел взгляд на убитого.
   – Я его не знаю? – спросил я у Михаила.
   – Не исключено, что это один из тех, кто вас бил. Пойдемте дальше.
   И мы пошли дальше в лес. Шли мы недолго. Через пятнадцать минут я почувствовал запах гари и кислый запах сгоревшего пороха. Мы прошли еще несколько метров, и Михаил сказал:
   – Осторожно, не испачкайтесь.
   А дальше я помню все очень смутно. Лучи фонарей выхватывали из темноты тела и лица, залитые кровью, и мне показалось, что все вокруг состоит из этих окровавленных тел. Сколько их было? Не знаю. Их было слишком много для меня. Мне никогда не доводилось принимать участие в бою, но эти тела, лежавшие одно на другом, не производили впечатления боя. Это скорее напоминало бойню, расстрел. Лишь один или два убитых держали в руках оружие.
   – В упор били, – прокомментировал у меня за спиной Зимний, – вон как все порвало. Эти моих ребят постреляли?
   – Кто-то из них, – глухо сказал Петров. – Из них только пятеро знали, на что идут. Остальные искренне думали, что едут в Чечню, защищать ее независимость. Готовы были даже умереть за идею. А должны были умереть тут. Так или иначе.
   – Это как? – переспросил Зимний.
   – Их использовали. Мы с вами на российской территории, а домик наш – это один из российских засекреченных объектов. После того, как дом был бы уничтожен, добровольцев перестреляли бы возле руин. И во всем бы обвинили УНСО и украинские власти, попустительствовавшие националистам.
   Фонарь неожиданно осветил знакомое лицо.
   – Я его, кажется, знаю. Вернее, видел. В УНСО, на пресс-конференции.
   – Все правильно, его и должны были легко опознать. У них еще и документы должны быть с собой, чтобы опознание прошло наверняка.
   – И что же дальше?
   – Ничего. Они все исчезнут. И те, кто пришел нас убивать, и те, кого привели на смерть.
   – Просто исчезнут? А как же их семьи? Что они узнают о судьбе этих убитых?
   – Ничего, – сказал Михаил. – Никто ничего не узнает. Ничего не произошло этой ночью на границе между братскими славянскими народами. Пойдем назад?
   Я механически повернулся и пошел. На дорогу я не смотрел, мне было наплевать, куда именно я выйду. Просто очень хотелось уйти подальше от этого места, которое тошнотворно пахло смертью. И уйти от этих деловых разговоров. «Они профессионалы, – понял я, – все трое: и Михаил, и Петров, и Зимний. Они поймут друг друга». А я…
   Шел сквозь лес, не обращая внимания на направление и на время.
   – Вам не стоит далеко уходить, – прозвучал голос Михаила совсем рядом.
   – Среди них был ваш человек? Молчание.
   – Я спрашиваю: вы их вели с самого начала? Еще до того, как они начали убивать людей там, в городе?
   Молчание.
   – Неужели нельзя было все это остановить в самом начале? Просто арестовать их. И тогда многие люди сегодня бы не умерли. Ведь это же так просто.
   – Просто. Их бы арестовали и предъявили обвинение. Какое? Подготовка к выезду для участия в боевых действиях? А так – все вырвано с корнем.
   Я обернулся на голос и поискал лучом фонаря. Михаил стоял спиной ко мне, прислонившись плечом к дереву.
   – Цель оправдывает средства?
   – Оправдывает. В данном случае оправдывает. Нам удалось предотвратить международную провокацию. И одновременно решить несколько частных проблем.
   – И все тихо, не привлекая особого внимания. А вы уверены, что за всем этим не стоит еще что-нибудь? Что предотвращение этой провокации не является прикрытием для основной операции? Как тогда в поезде? Не кажется? Зачем было убивать последнего из уцелевших участников проекта «Сверхрежим»? Не объясните мне? А вам это не напоминает операцию с банком и заводом? Все наверняка останется по-прежнему. «Электрон», а за ним и вся оборонка будут приватизироваться, только уже другими людьми. В результате всех этих закулисных действий и высоких слов просто сменился хозяин всей операции. Или все с самого начала было так задумано? Может быть, я тогда в комнате сгоряча не зря сказал о том, что объединение «Спектра» и возможностей по зомбированию людей имеет смысл? Вы же сами сказали, что интуиция у меня необычно хорошо развита. Не только меня использовали втемную. Может быть, и вас тоже в настоящий момент подставляют? Для достижения высокой цели и защиты идеалов. Цель ведь оправдывает средства.
   – Опустите фонарь, – сказал Михаил и обернулся. Я перевел луч под ноги.
   – Вы правильно говорите. Вы, наконец, начинаете разбираться в правилах игры.
   – Кто много знает – долго не живет, – закончил я за него.
   – Вы же понимаете, что в этой игре невозможно победить. Просто невозможно. Вас включили в операцию, понять которую до конца вы не сможете никогда. И вы не можете понять, какой выигрыш или проигрыш вам выпал. Вы остались живы. Вы до сих пор не можете поверить в то, что вам действительно угрожала смерть. А вы выжили. Неожиданно для меня, если честно. Если бы что-нибудь пошло не так (не здесь, не в лесу или в вашем городе, а в Москве или еще дальше), чистка бы проходила уже не под нашим контролем. И вас бы тогда просто убили возле дома. Вы смогли понять неожиданно много, но вы никогда не смогли бы понять всего. Для этого вам бы не хватило всей жизни. Посмотрите вокруг – деревья, воздух, земля – это ваш выигрыш в жуткой свалке. Можете отмечать этот день как свой второй день рождения.
   – Тогда зачем мне продолжать играть в эти игры? Второй раз мне может так не повезти.
   – Я буду говорить очень высокие слова, – тихо сказал Михаил, – но вы должны поверить, что я их говорю искренне. У вас есть возможность стать человеком, от которого что-то зависит. Человеком, который может сделать что-то для того, чтобы… помочь выжить себе, своим близким, детям. Своей родине. Я не предлагаю вам воинских званий, не предлагаю вам деньги. Я предлагаю вам возможность влиять на свою судьбу. Вы будете просто жить, просто работать, общаться с людьми и внимательно смотреть вокруг себя.
   – Стучать? И ко мне потянутся люди?
   – Да не стучать. Вас же убивало ваше бессилие. Вы что, уже забыли, как метались от одного своего знакомого к другому с материалами по «Электрону»? А я вам предлагаю возможность предотвращать подобные вещи.
   – Зачем я вам нужен? У вас же есть свои кадры. Ведь только от вашего желания зависит, уничтожить организованную преступность или сотрудничать с ней, дать по рукам этим крупным жуликам, распродающим все вокруг, или просто поменять их, да еще так, чтобы никто не подумал, что это ваших рук дело?
   – Вы – часть организма, так же как и эти жулики, так же как и эти мафиози. Это живой организм, и нельзя просто так вырвать из него часть, не причинив организму боль. Даже мафия – и та имеет свои функции в этом организме. И чтобы противостоять противнику в той войне, о которой я вам говорил, нужно мобилизовать все силы, даже те, которые не выглядят силами добра.
   – И в этом организме мне предлагается место бдительных ушей и глаз?
   – Скорее, рецептора. Вам не нужно искать, вам нужно чувствовать, ощущать скрытые связи отдаленных друг от друга событий.
   – А почувствовав, немедленно бежать к вам? Разве это не шпионаж?
   – Что это такое – вы решите сами. Всю информацию вы сможете сообщать и украинской стороне и нам – одновременно. Связь с нами через Парамонова, связь с украинской стороной – по усмотрению. Вам решать. Могу вам пообещать, что ваше имя исчезнет из списков кандидатов на вербовку как у нас, так и у ваших соотечественников.
   – Двойные агенты долго не живут, – пробормотал я, но уже скорее по инерции.
   – Если вам понадобится помощь – обращайтесь. Это же касается любой информации, необходимой для ваших наблюдений. Не нужно решать сейчас, подумайте месяц, два – сколько вам понадобится.
   У меня появилось много вопросов, но я их решил не задавать. Я пошел вслед за Михаилом к дому. Только когда мы вышли на опушку, я его окликнул:
   – Миша…
   – Да?
   – Ты несколько раз в разговоре перечислял близких мне людей, но ни разу не упомянул моей жены. Почему?
   – Мы очень тщательно следили за твоей жизнью и жизнью твоей семьи. Так было нужно для дела, – поколебавшись, сказал Михаил.
   – И что же вы обнаружили? Что там не в порядке с моей женой?
   Михаил молчал.
   – Ты не хочешь говорить? – спросил я.
   – А ты хочешь это знать? – спросил в ответ Михаил.
   – Извини, – сказал я, – извини. – И мы молча вошли в дом. У меня хватило сил подняться в свою комнату, раздеться и лечь в постель. Засыпая, я думал не об убитых в лесу, не обо всем, что со мной случилось, а пытался спросить у своей Тани: почему все так, за что мне это? Она, естественно, не отвечала, а лишь брезгливо отодвигалась от меня. Я понимал, что это уже начался сон, но мне от этого было не легче.

Глава 6

 
   17 марта 1995 года, пятница, 19-00 по местному времени, аэропорт в Сараево.
 
   Русский корреспондент сидел на ящиках недалеко от транспортного самолета ООН и ждал, пока закончится погрузка. Весь его вид демонстрировал полнейшую апатию и расслабленное состояние. Русского в аэропорт привезли на французском бронетранспортере, и часовые оказались свидетелями прощания корреспондента со старшим сержантом парашютистов. Уже перед тем, как французы собрались уезжать, русский снял с руки часы и протянул их старшему сержанту.
   – Отдыхаете после приключений? – спросил подсевший на те же ящики Блок.
   – Жду самолета, – не поворачиваясь ответил русский.
   – Напрасно вы на меня сердитесь, вы должны меня понять, я ведь тоже выполняю приказы.
   Русский не торопясь повернул голову, посмотрел на американца и ничего не сказал.
   – Сегодняшний день я никогда не забуду, – сказал Блок, – когда нас спасали французы, я не поверил информации о бомбардировке. Но то, что произошло потом, было впечатляюще. Там ничего не могло уцелеть в той долине. Камни плавились.
   Американец сделал паузу.
   – Но то, как ваш сержант держал гранату со снятым кольцом возле головы пилота, – произвело на меня не меньшее впечатление.
   – Вы напрасно пытались доставить меня на вашу базу. Я ведь ясно сказал, что очень тороплюсь. А ваш пилот упрямо не слушался.
   – Но я тоже торопился! Такую информацию нужно сообщать своевременно. Или вы думаете, что эта бомбардировка обрубила все нити? Не знаю, как на вас, а на меня мысль о существовании этих закодированных боевиков…
   – Производит большое впечатление, – закончил за него Скат. – Мне пора, погрузка заканчивается. Я думаю, что к вам еще обратятся, если они действительно серьезно настроены.
   – И к вам, – сказал Блок, – и к вам.
   – Может быть, и к нам, – согласился Скат и, не прощаясь, пошел к трапу.
   Блок смотрел ему вдогонку и недовольно морщился. Слишком много осталось вопросов. Можно, конечно, поверить в то, что все закончится этой бомбардировкой. Можно попытаться убедить себя в том, что все позади, но… Так и не удалось узнать, куда подевались двое русских, Петр и Павел, после неудачной попытки проникновения на территорию Центра. Вывезти Ската к себе не удалось, и как сообщили местные источники, отряд русских добровольцев «Царские орлы» неожиданно сменил дислокацию и исчез в горах.
   Блок медленно шел к зданию аэропорта. Решать, конечно, не ему, но он бы не удивился, если бы вдруг выяснилось, что сам Скат только отвлекал на себя внимание, а основную операцию выполнили Петр и Павел. Блок сплюнул и обернулся, чтобы посмотреть на взлетающий самолет. А потом неизвестно зачем махнул ему вслед рукой.
   «Все уже состоялось, – подумал Блок, – мы больше не сможем жить по-прежнему». Отныне слово террор вновь обретает свое первоначальное значение – «Ужас», безликий и всепоглощающий. И еще подумал Блок, глядя вслед улетающему самолету, о том, что в мире появилась ценность, равной которой до этого не было. Список закодированных. Вот чем будут заниматься секретные службы мира – поисками этого сокровища.
   – Добро пожаловать в двадцать первый век, – вслух сказал Блок, – добро пожаловать в ад!
 
   17 марта 1995 года, пятница, 20-00, Москва.
 
   – Поздравляю с повышением, Виктор Николаевич, – сказал Михаил, входя в кабинет, – вы еще не переехали в новое помещение?
   Виктор Николаевич молча протянул руку и указал на стул:
   – Присаживайтесь, Миша, вы, наверное, сегодня тоже устали.
   – Поспать почти не пришлось. Проконтролировал отправку тел и уехал, даже не попрощавшись с гостями.
   – И какое на вас впечатление произвели гости?
   – Зимний готов сотрудничать. Мы обсудили варианты и остановились на Центральной Европе.
   – Вы полагаете, он не будет особенно возражать?
   – У него нет другого выхода. Что делать с его подчиненным, малым, можно решить попозже. В конце концов его можно послать нелегально вслед за Зимним, для гарантии.
   Виктор Николаевич потер виски.
   – Вы меня извините, Миша, чертовски болит голова. Давайте о журналисте поговорим завтра. Я введу вас в курс последних событий.
   – Я уже краем уха слышал, – сказал Михаил.
   – Александр Павлович подал рапорт с просьбой об освобождении от занимаемой должности. Пока рапорт рассматривается – я исполняю его обязанности.
   – А как самочувствие Александра Павловича? – осторожно спросил Михаил.
   – Думаю, еще поживет. Врачи рекомендуют уединение и покой. Ему стоит поберечься, все может случиться. Вот, например, Монстр сегодня ночью неожиданно скончался. Кровоизлияние в мозг.
   Виктор Николаевич молча выдержал взгляд Михаила.
   – Мы можем подвести черту под затянувшейся историей. И, кстати, у меня уже спрашивали кандидатуру на мое место. И угадайте, кого я рекомендовал?
   – Подозреваю, что меня.
   – Вы, Михаил, так и не научились доставлять начальству небольшие радости. Единственный выход – сделать вас самого начальником.
   – Что на Балканах?
   – На Балканах? Авиация НАТО нанесла удар по месту расположения Боснийского Центра. Все сровняли с землей. Сербы выступили с заявлением, наше правительство этот протест поддержало. Скат, к счастью, лагерь покинуть успел. Следует домой.
   – Значит, Центр уничтожен? – медленно спросил Михаил. – Все это здорово напоминает приказ на уничтожение Центра в Чечне.
   – Будем искать корни. «Спектр» полностью переходит под ваше оперативное руководство. Подготовьте свои соображения по этому поводу. На завтра. Или нет, давайте сделаем себе праздник. Встретимся в понедельник, после выходных. Идет?
   – Идет. Что слышно по силовой акции? Ничего не прояснилось?
   – Миша, давайте обо всем поговорим в понедельник, на свежую голову, – Виктор Николаевич встал, заканчивая разговор.
   – В двух словах, Виктор Николаевич!
   – В двух словах? А в двух словах контроль за проведением этой акции возложен на нас с вами. – Виктор Николаевич подчеркнул слово «контроль».
   – И мы уже выяснили, где будет нанесен удар?
   – Да, и будет он нанесен не зомбированными боевиками, а самыми обычными чеченцами.
   – И до какого этапа мы ее контролируем? – Миша тоже сделал ударение на «Контроле».
   – До получения дополнительных инструкций, – сказал Виктор Николаевич, – а пока – приказываю отдыхать.
   Миша пожал протянутую руку, четко повернулся и прошел до двери. Оглянулся и спросил:
   – А где это будет?
   – Ставропольский край. Точнее пока не известно. Михаил попрощался, вышел из кабинета, спустился на улицу. Неторопливо пошел по тротуару. На лице появилась невеселая улыбка.
   Вспомнил слова украинского журналиста о том, что сочетание «Спектра» и «Сверхрежима» может стать мощнейшим оружием. И что-то там еще сказал этот парень?
   А может быть, борьба за контроль над «Сверхрежимом» и была основной целью всего происходящего? Забавно. Надо будет как можно быстрее убрать журналиста из списков. Хотя вряд ли это ему особенно поможет.
   «Красиво я тогда сказал ему о единственно возможной награде в этой борьбе. Выжить, вот что главное», – подумал Михаил.
   – А что же выпало мне? – вслух сам себя спросил Михаил.
   Вздохнул полной грудью и произнес громко, так, что услышал проходивший мимо старик и опасливо прибавил шагу:
   – Доживем до понедельника!
 
   17 марта 1995 года, пятница, 21-00 по Киеву, Город.
 
   В город я попал только поздно вечером. Михаил к тому моменту, как я проснулся, исчез, как и Зимний. Мы прошли с Петровым через лес и сели в поджидавшие нас «жигули». Ни я, ни Петров не проронили ни слова до самого города.
   – Вас куда? – спросил водитель.
   – В редакцию, – ответил я.
   Сам не знаю, зачем я поехал именно туда. Машина притормозила прямо на площади. Я зацепил свою сумку и вышел из машины.
   – Вас подождать? – спросил Петров. – Могу подбросить домой.
   – Нет, спасибо, – ответил я и вошел в здание редакции.
   На втором этаже было шумно, играла музыка. Я зашел в коридор.
   – Что за веселье? – спросил я у несколько ошалевшего охранника.
   – Привет, – сказал он, – день рождения отмечают, – и потом уже вдогонку добавил: – А мне сказали, что ты заболел.
   – Заболел, – не оборачиваясь согласился я. Личный состав редакции был в той стадии веселья, когда норма принятия спиртного уже перейдена, но катастрофические последствия еще не начали проявляться. Было накурено и очень шумно. На мое появление никто не отреагировал. Тогда я похлопал по плечу нашего стажера, возившегося с магнитофоном. Он обернулся, и глаза его удивленно расширились.
   – Где моя Татьяна? – спросил я.
   – Там, – махнул он рукой вдоль коридора, – в корректорской.
   Я уже двинулся в том направлении, когда он вдруг, словно вспомнив что-то, спохватился:
   – Я ее позову!
   – Я сам, – ответил я и толкнул нужную дверь. Вот и состоялось. Вот о чем я не хотел думать и о чем мне так и не сказал Михаил в ночном лесу. Их качнуло друг от друга, оба как-то одинаково кукольным движением взмахнули руками и испуганно посмотрели на меня.
   – Ничего, – сказал я, – не стесняйся. Не ты первый, не ты последний.
   Ни обиды, ни разочарования. Я слишком долго играл сам с собой в прятки.
   – Где дети? – спросил я, глядя между ними.
   – Саша поехал к твоим на выходные, – пробормотала Татьяна..
   Я вышел в коридор. Музыка молчала, и почти все сотрудники редакции смотрели на меня. Я прошел сквозь их взгляды к двери. Возле стола охранника остановился:
   – Веселитесь спокойно, неприятностей в этой газете больше не будет.
   И вышел на улицу.
   На дворе весна. И с этим не поспоришь. Хорошо жить на свете. И еще хорошо, что мужики не имеют права плакать. Неожиданно перед глазами встала картина: один из молодых местных политиков, подобрев от принятой дозы, спрашивает меня:
   – А тебе не обидно, что мы, такие молодые, уже многого достигли, а ты – нет?
   – Вы достигли? – глубокомысленно спросил я. – Это я достиг. У меня любимая жена, двое детей и интересная работа.
   Защемило сердце. Я прижал его ладонью и почувствовал под рукой сотовый телефон, который мне дал Боря. Вот и пригодился. Я вынул из кармана телефон и набрал номер Давида Абрамовича.
   – Да? – спросил Давид Абрамович.
   – Добрый вечер, – поздоровался я. – Вы меня не выручите – очень нужна на часок машина.
   – Добрый вечер, Саша, – сказал Давид Абрамович, – куда ее прислать?
   – К редакции.
   – Жди. Как выздоровеешь – заходи ко мне, поговорим.
   Я сунул телефон обратно в карман и пристроился на ограждении.
   Пусто и зябко в душе. Пусто и холодно. И что там впереди?
   – Привет, Саша! – Дымченко шел в редакцию, но, заметив меня, резко изменил курс. – Как дела? Ты слышал про Лузьева?
   – Слышал, – ответил я, – слышал. Ты иди веселись, потом поговорим.
   – Саша, – Женька потоптался возле меня.
   – Что?
   – Отдел наш сегодня расформировали. Совсем.
   – Туда ему и дорога, нашему героическому отделу расследований.
   Возле меня остановилась Борина «девятка».
   – Пока, Женя, – я помахал Дымченко рукой и сел в машину.
   – Домой?
   – К лесопарку. Улица Продольная.
   Боря кивнул, и мы поехали. Я открыл глаза, когда машина остановилась. Приехали. Я вылез из машины, прошел к подъезду. Вспомнил и вернулся к машине.
   – Чуть не забыл, – передай телефон Давиду Абрамовичу.
   – Может, пусть у тебя пока побудет? – спросил Боря.
   – Не нужно, ибо голым приходит человек в этот мир.
   Я вошел в подъезд, подождал лифт и нажал кнопку с цифрой «восемь». На восьмом этаже я вышел из лифта и остановился перед дверью квартиры. Позвонил.
   Дверь открыл Сан Саныч.
   – Привет, – поздоровался он.
   – Привет, – ответил я и вошел в квартиру.
   – Папа пришел! – крикнул Сан Саныч в комнату.
   – Здравствуй, мама, – сказал я, – не выгоните?
 
   1996—1997 гг