– Сколько?
      – Ты чего, думаешь, что я пургу гоню?
      – Да нет, ты просто слишком сильно надеешься… А возможно…
      – Возможно, – легко согласился Толик, – но тебе то что, не твои ведь бабки. Зарплату ты будешь получать ежемесячно… Тебе Фокин…
      – Сказал.
      – Нормально?
      – Вполне. Только…
      – Что еще? Договор подпишем как надо. С процентами от продаж. Хочешь, тридцать процентов?
      Я засмеялся.
      – Чего смеешься? Не веришь?
      – Странный у нас разговор…
      – Чего там странный? Нормальный.
      – Наверное… Ладно, тогда о книге. Кто должен победить? Украина?
      – А мне по барабану. Пусть хоть Россия, хоть Украина. Лучше, конечно, чтобы звери русские были наказаны, но боюсь…
      – Я тоже боюсь, что в украинские танки на Красной площади никто не поверит.
      В конце концов, решил я, хозяин – барин. Первый раз, что ли, выполнять идиотские заказы. Планида у нас, безработных, такая.
      – А кто будет меня консультировать по военным вопросам? – спросил я.
      – Кого найдешь. Твое дело. Лучше всего, пиши сам, без консультаций.
      – Я снова должен честно признаться, что хоть и интересуюсь военной историей и вооружениями, но не настолько, чтобы…
      – Это потом. Твоя первая задача – придумать, как эта война начнется и как будет проходить. А потом процесс пойдет сам, – Толик потер руки, словно от удовольствия. Он, похоже, предвкушал, как изданная им книга станет мировым бестселлером и принесет бешенные бабки.
      – Да, – отведя глаза в сторону, тихо сказал я, – какой у нас будет режим работы?
      – Через месяц ты мне должен дать план книги. В общих чертах – кто, где, когда, – Толик улыбнулся. Какого черта и он, и этот его пегий адвокат так настойчиво демонстрируют свою информированность о моей личной жизни.
      – Как мы будем поддерживать связь, как… – я замялся, но радушный работодатель поспешил мне на помощь.
      – Как я тебе буду передавать деньги на командировку, если понадобится? Очень просто. Тебе вчера Фокин зеленые дал?
      – Триста.
      – Очень хорошо. Тебе на месяц хватит?
      – Ну…
      – Долги?
      – Есть немного.
      – Тогда так, вот тебе еще за месяц бабки, – Толик вытащил из кармана увесистого вида бумажник и, пошелестев купюрами, протянул мне несколько серо-зеленых картинок, – только ты учти, я потом это из твоего гонорара вычту.
      – Если можно, – предложил я, – не все сразу, а по стольнику в месяц тогда вычитай.
      – Ты о чем? А! Ты не въехал, из зарплаты я вычитать не буду. Из гонорара. До мая ты будешь получать зарплату, а потом, после сдачи книги, получишь гонорар. Тебе что, Фокин не объяснил?
      Я повертел деньги в руках. Чем дальше – тем страньше. Слишком все это похоже на сыр в мышеловке. Или на банан в кувшине. А я как мартышка сунул руку в этот кувшин и теперь ломаю голову над тем, как вытащить сжатую в кулак руку с бананом сквозь узкое горлышко тяжеленной посуды.
      – И вот тебе еще моя визитка, – Толик сунул мне глянцевую картонку. – Если что – звони. Еще вопросы есть? А то мне, извини, нужно бежать.
      Я рассеянно посмотрел на визитную карточку с киевскими телефонными номерами и фамилией Жовнер. Анатолий Иванович Жовнер, предприниматель, оказывается, нанимал меня на работу, самую странную работу из тех, что у меня когда-нибудь была.
      – Еще вопросы есть? – спросил предприниматель.
      – Один, последний.
      – Давай, – почти радостно разрешил мне наниматель.
      – А почему ты обратился именно ко мне? Что в Киеве или в Москве мало людей, которые справились бы с этим лучше меня? И уж военную часть лучше было бы задать кому-либо из военных. Почему меня?
      Если честно, то я сам уже почти ответил для себя на этот вопрос. И вслух я его произнес уже только для очистки совести. Может быть, с тайной надеждой на то, что ошибся, и что сейчас Толик со свойственной ему, кажется, прямотой, эти мои домыслы развеет. Но оказался я прав в своих надеждах, как обычно, только наполовину.
      Он действительно внес ясность. Только стало от нее не лучше. Стало значительно хуже. И никто на моем месте, в этом я уверен полностью, не подпрыгнул бы от радости, услышав спокойный ответ:
      – А тебя не убьют, если что.
 
   23 октября 1999 года, суббота, 10-30 по местному времени, Будапешт.
      Какого черта Дунай называют голубым, рассеянно подумал Сергей, глядя на реку с высоты Рыбачьего бастиона. Мутный и желтый, как… Сергей тяжело вздохнул и отошел от портика, с которого рассматривал Пешт. Красивый город. Спокойный. Только вот всего в часе хода вчера погиб Димка. И еще два человека.
      Желваки на щеках Сергея напряглись. Два человека! Нельзя их считать людьми, этих млекопитающих. Из-за них погиб нормальный парень!
      Сергей Алексеев неторопливо двинулся мимо памятнику королю-крестителю, мимо собора, свернул налево и пошел к зданию арсенала. В соборе он уже был, памятник рассматривал. Обязательный набор туриста. Хотя даже по легенде Алексеев туристом не был.
      С самого утра, после встречи с человеком из посольства, Алексеев снова был Сергеем Алексеевым, а не Станиславом Каминским. И не мелким предпринимателем из Познани, а сотрудником одной из Российских спецслужб. Но и в этом своем новом качестве, Сергей не был полностью на легальном положении.
      Мадьяры дали добро на сотрудничество с русскими только неофициально. Алексееву должно быть оказано максимальное содействие. Это максимальное содействие должно было выразиться в том, что к русскому гостю приставлялся местный коллега. В качестве проводника, помощника и надзирателя.
      Время братской любви в россиянам прошло довольно давно, если даже и была эта любовь когда-нибудь искренней. Вот сейчас для Сергея похолодание межгосударственных отношений ясно выражалось в том, что вот уже лишних сорок минут он шлялся по бастиону в ожидании своего временного напарника.
      Больше всего сейчас Сергей жалел, что не поддался соблазну и не сбежал самым примитивным образом из Будапешта еще ночью. Плюнул бы на все и уехал, а не отправился бы к связнику с рапортом о происшедшем.
      – Сергей! – послышалось сзади.
      Сергей обернулся. Быстрым шагом его нагонял невысокий коренастый мужчина.
      – Сергей Алексеев? – полуутвердительно спросил мужчина.
      – Да, – кивнул Сергей.
      – Меня зовут Штефан, – мадьяр чуть кивнул, не подавая руки.
      Сергей демонстративно посмотрел на ручные часы.
      – Зато я получил все бумаги, включая разрешение на обыск дома Зимнего, – на чистом русском сказал Штефан. – Можно ехать.
      – Где это?
      – Гора Геллерт, очень престижный район. Ваши умеют хорошо устраиваться, – это «ваши» было произнесено с видимым отвращением, взгляд мадьяра казался холодным и брезгливым.
      Сергей внутренне напрягся, чуть наклонился к коллеге и тихо сказал:
      – Наши здесь были в сорок пятом и пятьдесят шестом. А эти… Этих даже мы уже не терпим, это вы их приняли.
      Зрачки у Штефана сжались в точки.
      Алексеев заставил себя улыбнуться:
      – Нам можно уже ехать?
      – Машина ждет, – ответил Штефан и отвернулся.
      – Очень хорошо. Поехали. А то еще кто-нибудь из ваших журналистов пронюхает, что вы сотрудничаете с проклятыми русскими. Это далеко?
      – Не очень.
      Алексеев кивнул:
      – Как идти, через верх, или мимо арсенала?
      – Все равно. Тогда давайте пройдем назад, мимо памятника.
      Штефан молча пожал плечами.
      – Красивый у вас город, – громко сказал Сергей. – Я толком посмотреть не успел, но, в общем, ничего.
      Мадьяр покосился на Алексеева.
      – Я слышал тут у вас здоровенный рынок. Китайский, кажется? Мы туда не сможем съездить сегодня.
      – У нас есть на это время? – взгляд мадьяра выразил все, что он думает о русском, который даже на работе думает о рынке.
      – И еще, – громко начал Сергей, положив руку на плечо мадьяру.
      Тот попытался руку сбросить, но пальцы русского только сильнее сжали плечо.
      – Бабы тут у вас, говорят, горячие. Не познакомишь? А то понимаешь… – Сергей заговорщицки подмигнул и наклонился к самому уху Штефана. – Не дергайся, придурок. Сейчас ты весело засмеешься и скажешь, что всегда знал меня как бабника, потом снова наклонишься ко мне.
      – Ты старый Дон Жуан, Сережа! – громко, со смешком сказал мадьяр. – Кого ты захотел на этот раз?
      – Так себе фразочка, – шепотом сказал Сергей, – а на этот раз я захотел у тебя спросить, ты здесь один? И не забывай улыбаться.
      – Поищем! – громко сказал Штефан и тихо добавил, – Один. Что случилось?
      – Меня вот уже полчаса пасут три типа. Не дергайся. Я не знаю кто они. Какие будут предложения?
      Штефан засмеялся, скользнул взглядом вокруг. На скулах у него проступил чуть заметный румянец.
      – Ну, чего, братан? Куда теперь? – громко спросил Сергей.
      – К машине пошли, давно пора ехать.
      – Побежали?
      – Побежали, – весело согласился Штефан и побежал.
      За ним, со смехом, побежал Сергей.
      Краем глаза он заметил, что троица, давно топтавшаяся вокруг него, переглянулась и ускорила шаг. Перейдя вначале на быстрый шаг, а потом и на бег.
      Сергей свернул налево за собор и с удивлением заметил, что Штефана там нет. Брусчатый спуск был почти пуст. Только возле остатков крепостной стены маячила фигура типа в блестящих жестяных латах. Возле него как раз фотографировалась какая-то парочка.
      – Мать твою, – вырвалось у Сергея, и он побежал быстрее.
      Из-за поворота показались преследователи. Они больше не стеснялись и не скрывали своего сильного желания пообщаться с Сергеем поближе. Оружия в руках еще видно не было. Зато Штефан, стоявший возле стены, за выступом, пистолет в руках уже держал.
      Сергей резко остановился и повернулся лицом к преследователям. При любом раскладе они не должны были отвлекаться от Алексеева. Он не хотел, чтобы они преждевременно заметили Штефана.
      Метрах в пяти от Сергея, троица перешла с бега на шаг.
      – Вам чего, ребята? – спокойно поинтересовался Сергей по-русски.
      Ребята ничего не ответили и осуществили маневр охвата с флангов. Сергей старательно смотрел в глаза тому, что был в центре, стараясь не выдать взглядом Штефана, который как раз осторожно смещался в сторону.
      – Ближе не подходить! – приказал Сергей, но приказ был проигнорирован. Тот, что подходил справа, быстро сунул руку в карман плаща. Вынул он ее вроде бы пустой, но Сергей напрягся. Эти штучки он уже проходил.
      Ни один из троих не пытался ни угрожать, ни говорить. Мочить собрались, подумал Сергей. Времена пошли, могут ведь грохнуть ни за что, ни про что.
      Алексеев полез в боковой карман куртки, и тут же из кулака того, что подходил справа, выпрыгнуло лезвие. Всего лишь нож, подумал Сергей и пропустил выпад мимо себя, чуть отклонившись в сторону.
      Нападавший потерял равновесие и не без помощи Сергея, полетел на мостовую. Нужно добить, мелькнуло в голове, но на это уже не было времени. Нож появился в руке еще одного, а третий откуда-то извлек пистолет. И это было его ошибкой.
      Штефан перестал сомневаться и дважды выстрелил. Оба раза на поражение и оба раза – без промаха. Затылок и висок. Пистолет был с глушителем, калибр небольшой, так что не было ни грохота, ни особой крови. Только два хлопка и два шумно упавших тела.
      Штефан на ходу наклонился, поднял с мостовой выпавший у убитого пистолет:
      – Быстрее!
      Сергей дважды ужарил ногой того, что бросился на него первым: по руке, выбивая нож, и в голову. Оглянулся на Штефана:
      – Берем?
      Мадьяр молча положил трофейный пистолет в карман пальто и подхватил лежащего под правую руку. Сергей подхватил его под левую. Так они дотащили нападавшего до машины. Штефан открыл ключом дверцу и помог Сергею втиснуть неподвижное тело на заднее сидение. Откуда-то из-под сидения достал наручники, защелкнул их на лежащем.
      Сергей обошел машину и сел на переднее сидение.
      Штефан сел за руль.
      Несколько минут ехали молча. Потом Штефан вынул из кармана пачку сигарет, закурил, не предлагая Сергею.
      – Ваши? – спросил он после двух затяжек.
      Сергей ответить не успел, лежавший на заднем сидении завозился и что-то негромко пробормотал. Штефан выругался по-мадьярски.
      – Ваши! – весело сказал Сергей. – Ваши.
 
23 октября 1999 года, суббота, 12-00, Москва.
      Виктор Николаевич отложил в сторону папку и задумчиво посмотрел на сидевшего напротив за столом Михаила:
      – Итак, мы с вами получили первый урожай и теперь должны решить, что с этим урожаем нужно делать. Ваши предложения?
      – Вы снова хотите сверить мои выводы с выводами своих аналитиков?
      – Михаил, я хочу услышать ваше мнение, и этого уже должно быть достаточно, чтобы… – Виктор Николаевич замолчал на середине фразы и потер виски.
      – Вы этой ночью, похоже, так и не уснули, – констатировал Михаил.
      – Не уснул. Этой ночью я пытался представить себе хоть какую-то схему, по которой могут действовать наши противники.
      – Враг, – напомнил Михаил.
      – Наш Враг, – согласился Виктор Николаевич.
      – И что у вас получилось?
      – Самое главное – я сделал открытие.
      – Да? И какое же? Если не секрет.
      – Я понял, что ночью лучше спать. А работать нужно днем и обязательно с перерывом на обед.
      – И это правильно, – со знакомыми интонациями произнес Михаил, – и тогда процесс пойдет.
      – Пойдет, – кивнул Виктор Николаевич, не переставая массировать виски. – И все-таки я хочу услышать рапорт о ваших, извините, наших достижениях. Чего мы добились и чего, собственно, мы добивались.
      – На этот час мы очень шумно, с помпой и «скорой помощью» взяли одного специалиста по терактам. Взяли в Москве. Троих изъяли аккуратно, без брызг. Через одного из них почти мгновенно вышли на торговца оружием в Белгороде. И даже успели дернуть этого торговца. Он сообщил, что завтра утром направляет груз в Украину. Заказчика назвал. Побожился, что отныне будет давать любую нужную информацию. Теперь я хочу связаться с Украиной…
      – Зачем?
      – Я что, не имею права?
      – Я только спросил зачем?
      – Пусть машину перехватят они. Сразу на кордоне, на подъезде к Городу. Ну, и пусть походят за заказчиком.
      – Кстати, кто значится в документах?
      – Фирма «Молот». Вернее, общество с ограниченной ответственностью. Вот пусть коллеги из Украины и покопаются во всем этом, может, нащупают ниточку.
      – Вы действительно полагаете…
      – Фокус, как мне видится, вот в чем. Наш Враг отчего-то страдает гигантоманией. Его не устраивают одиночные акции. Он готовит массированную атаку, или, во всяком случае, проводит массированную подготовку. И, похоже, его очень интересует обратная связь с нами. Все те, кого мы на сегодняшний день взяли – обыкновенные подставки. Сигнальные ракеты, которые должны будут указывать врагу на направление наших действий. Значит, за ними должен кто-то следить…
      – И вы полагаете, что от этих наблюдателей мы сможем протянуть ниточку к заказчику?
      – От этих – нет. Разве что, только если нам очень крупно незаслуженно повезет.
      – Вы говорите так уверенно, будто уже составили для себя ясное представление о будущих действиях Врага. Поделитесь.
      – Я не знаю, как будет действовать Враг. Но могу попытаться представить себе, как бы действовал я, имея подобную задачу и имея почти неограниченные финансовые возможности. Возможность массированного ядерного удара по всей территории России мы с вами вместе отметаем, как совершенно не реальное. Туда же уходит и прямое вторжение вооруженных сил одного или нескольких сопредельных и не очень государств.
      Теперь серьезно. Терроризм. Да, возможно, и практически наверняка. Но не как основное направление. Даже если, в самом худшем случае, атомный терроризм, взрыв одной из атомных электростанций, то это не обеспечивает главной задачи Врага. Политический метод? Наверняка, но это не самый быстрый и не слишком эффективный. Экономический? Как? Тоже возможно, но деньги тут понадобятся совершенно нереальные.
      – К чему мы приходим в результате?
      – В результате мы приходим к невозможности быстрого и эффективного достижения цели, декларированного в информации, полученной через покойного Зимнего. Даже если все перечисленные мной методы будет задействованы одновременно.
      – Выходит, мы можем особо не напрягаться, потому, что цель, поставленная неизвестным заказчиком, совершенно недостижима?
      – Выходит…
      – Но…
      – Но у меня такое впечатление, что Враг уверен в обратном. И крепко уверен.
      – Из этого следует…
      – Из этого следует, что мы чего-то не предусмотрели.
      – Или мы чего-то не знаем. Вот вы, например, не упомянули информационные методы. Почему?
      – Сам не знаю. Просто не могу себе представить, что в этой области можно сейчас обнародовать такое, чтобы настолько потрясти устои нашего многострадального государства. И на кого должен быть похож тот, кто будет фигурировать в съемках скрытой камерой.
      – И тем не менее.
      – И тем не менее, я нацелил на отслеживание возможных вариантов небольшую группу аналитиков. С вашего разрешения, – чуть помедлив, добавил Михаил.
      – Ну, слава Богу, а то я уже заволновался, как это вдруг и без моего разрешения, – Виктор Николаевич улыбнулся, но через секунду снова поморщился и потер лоб.
      – Я могу идти? – спросил Михаил.
      – Нет, не можете. Хватит вам все время совать мне свои папочки. Настал мой черед. – Виктор Николаевич выдвинул ящик стола и достал из него с десяток листов, сшитых в левом верхнем углу скрепкой. – Теперь вы почитаете нечто увлекательное. Причем, предупреждаю, читать вы будете здесь и сейчас, выносить сие исследование из кабинета я вам не позволю. И не вздумайте мне рассказывать о своей дикой загруженности. Читайте не торопясь.
 
23 октября 1999 года, суббота, 11-15 по Киеву, Город.
      Как это он сказал? «Тебя, в случае чего, не убьют?». Это в случае чего? И кто должен меня не убить? Или кто не должен меня убить? И кого убить должны?
      Я с минуту приходил в себя. Просто не хватило дыхания сразу выматериться. Будто двинули под дых. У меня есть по этой части небольшой опыт, так вот ощущение очень похоже. Воздух из легких улетучивается практически сразу, и ты только и можешь, что пытаться хватить воздуху нелепо открытым ртом. На рыбу, выброшенную на берег, кстати, это совсем не похоже, что бы там ни писали литераторы. Рыба дышит, просто ей вдыхать нечего. А человек, как вот в данном случае я, получает впечатление отсутствия того, чем вдыхать.
      – Ты чего? – сделав удивленное лицо, спросил у меня Толик.
      Вот именно такого дебильного вопроса мне не хватало, чтобы немного разрядиться. Я, в принципе, не люблю материться. Даже в армии я умудрился сохранять более-менее нормативную лексику полтора года, до тех пор, пока не стал сержантом и заместителем командира взвода. И то только потому, что иначе многие из героических подчиненных просто не понимали, чего я от них хочу.
      Мне еще повезло, что рота наша была практически на сто процентов славянской. Бывший мой приятель служил в интернациональном полку, так вот его словарный запас пополнился к дембелю энергичными выражениями двадцати народов нашей тогда еще необъятной родины.
      Так что, материться я не люблю, но для Жовнера я сделал исключение. И с наслаждением около минуты тщательно выговаривал все, что мог вспомнить из этой области языкознания.
      Толик вначале опешил, потом лицо его приобрело несколько удивленное выражение, а потом он улыбнулся, засмеялся и, наконец, захохотал. Радость, смешанная с восхищением. Мне пришлось замолчать.
      – Ну орел! Где учился? А на вид не скажешь…
      – На вид, вашу маму… – я начал заводиться снова, но, совершив над собой насилие, заставил себя перейти к сути вопроса. – Что значит – убьют или не убьют. И причем здесь я?
      – То, что я сказал, больше ничего. Понимаешь, если кто-нибудь другой наступит крепко мужикам в погонах на мозоль, его могут и пришить. Как там этого паренька звали, которого в Москве лет пять назад подорвали? До сих пор суд не закончился. А тебя нет, не тронут. Это я знаю точно.
      Один, два, три, четыре – я считал про себя медленно, регулируя частоту и глубину дыхания, пытаясь не сорваться в истерику.
      – Мы же говорили, что я должен придумать содержание. Как это я смогу при этом крепко наступить на ногу генералам?
      – Привет, ты же не сможешь просто высосать из пальца штатное расписание российских и украинских дивизий, или вообразить себе планы развертывания и фамилии с именами того и другого генералитета. Тебе понадобиться информация с грифом «для служебного пользования», как минимум. А вот тут на тебя могли бы и наехать. Усек?
      – Усек. Только через почему это мы заговорили о самой интересной части нашего договора под конец? И опять таки, отчего это по твоему мнению я такой защищенный?
      Жовнер полностью успокоился и заговорил твердо и уверенно:
      – Смотри сюда, Саша, в течение первого месяца ты ничем вообще не рискуешь, потому что будешь просто сидеть и ковыряться у себя в носу, придумывая как именно могут поссориться две великие братские державы. Сиди себе, и фантазируй. Когда придет время, ты мне скажешь, какие именно данные тебе нужны, и я их попытаюсь тебе предоставить. Мы даже сделаем так, чтобы ты совсем ничем не рисковал. Всю информацию об Украине ты будешь получать через интернет из России, а о России, понятное дело, из Украины.
      Чего-то я еще не сказал?
      – Да, ты не сказал, откуда информация о моей исключительности?
      – Человек один сказал. Такой человек, которому я верю.
      – И что же этот человек сказал? – я придал своему голосу максимальный скепсис, максимальную иронию, на которые только был способен в тот момент. А в голове настойчиво колотилась мысль, кто действительно мог такое сморозить? Кто? Было у меня пара кандидатов на эту роль, но вслух о них я говорить не собирался.
      – Какая разница? Просто поверь мне, как я поверил ему. И учти, угроза может и не появиться. Это я так, на всякий случай. И потом, у нас ведь уже демократия и свобода слова. Мы ведь уже цивилизованные люди.
      – Ага, – кивнул я.
      Помню я, как встретили меня возле дома трое критиков и настойчиво просили пересмотреть выбор тем в моей журналистской деятельности.
      Я потер свой замечательный шрам на переносице. И еще я вспомнил мой традиционный ночной кошмар. И то, как мне легко сообщили тогда, четыре года назад, что держали меня в качестве подсадной утки. Кстати, исходя из того, что я журналист.
      Жовнер мой жест заметил и замолчал. И это навело меня на еще более грустные мысли. Эта скотина, похоже, великолепно знает об истории происхождения шрама… Черт, совсем с ума сошел. Это ж я писал в своей бессмертной книге.
      Дернул меня этот самый черт писать о себе. Это потом уже, после выхода первой книги, прочитал у кого-то из умных людей, фразу о том, что талантливые писатели пишут о характерах, а бесталанные – о себе.
      – Давай так, – помолчав, решительно сказал Жовнер, – первый месяц ты отработаешь по любому. Бабки тебе я уже заплатил. Набросаешь сценарий – мы его с тобой перетрем и ты сам решишь, будешь дальше работать или нет. Лады?
      – Лады, – неожиданно для себя самого легко согласился я.
      Словно жидкой смолой неожиданно залило мои мысли. Как-то все стало безразлично. Я встал, попрощался, вяло пожал протянутую руку. Безразлично.
      Еще сегодня утром я уверял себя в том, что возьмусь за эту книгу только для того, чтобы вернуть себе смысл жизни. Только сегодня утром.
      Я пешком спустился по лестнице в холл. И снова оказалось, что никакого смысла в этой жизни нет. Снова мне ткнули под нос старую, как мир дилемму: делай что говорят, или сиди без денег и без малейшего шанса эти деньги заработать.
      – Саша! – уже на крыльце меня вдруг хлопнули по плечу. Внушительно так хлопнули, от всей души.
      Я медленно повернулся. Снова Жовнер.
      – Что еще?
      – Я забыл, прости. Тебе ведь обещали бабки за сегодняшний разговор. Сотку. Совершенно вылетело из головы. Держи, – Жовнер сунул мне в руку купюру, помахал рукой и исчез за стеклянной дверь гостиницы.
      Исключительно порядочный и честный человек. С точностью до сотни баксов. Надо будет где-нибудь достать себе большой портрет Бенджамина Франклина. Великий был человек, на все сто долларов.
      Снова слякоть. Снова мокрая гадость с неба. Снова мерзкое настроение. Только на этот раз настроение такое вовсе не из-за отсутствия денег. На этот раз настроение вовсе из-за их наличия.
      Хоть волком вой. Хоть шакалом.
      Только после того, как в меня врезался второй или третий прохожий, я понял, что предаюсь печальным мыслям стоя посреди ступенек в подземный переход. Совсем плохой стал. Совсем.
      Что-то нужно делать, неуверенно сказал я себе, что-то нужно делать. Хорошо, теперь чуть решительнее – что-то нужно делать.
      Что-то. Нужно. Делать.