Адам Холланек. Очко

Холланек Адам
Очко

   Адам ХОЛЛАНЕК
   Очко
   Пер. М. Пухова
   - Самоубийство этой актрисы, - сказал я, - в последнее время оттеснило на второй план другую трагедию, мне лично гораздо более близкую. Вы интересуетесь спортом?
   Его лицо оживилось. До этого разговор не клеился. Солнце сильно припекало, на зеркальной воде у наших ног не было ни морщинки.
   Ничего не хочется делать в такую погоду.
   - Когда-то интересовался, - ответил он. - И даже очень. Каждые легкоатлетические соревнования были для меня праздником.
   Он прямо так и сказал. Как пишут в газетах. Он говорил, тараща из-под очков выпуклые глаза. Тонкая оправа ничуть не скрадывала его одутловатого, большого лица.
   - Да, раньше интересовался, - повторил он, - Теперь нет.
   Я опустил ногу в воду.
   - И вы... слышали о смерти Кармана?
   - А что с ним случилось?
   - Он погиб, - сказал я. - Разве не это главное? Он был моим другом.
   И вдруг мне мучительно захотелось выговориться.
   Я приехал сюда специально, в поисках уединения. Но раз уж этот человек появился - пусть будет моим единственным слушателем. Или исповедником. У меня уже сгладилось первое впечатление от смерти Кармана, но сейчас я вдруг почувствовал, что должен рассказать обо всем.
   - Сколько раз я его видел! Сколько раз... - бормотал мой собеседник, заметно взволнованный,
   "Наконец-то, - думал я, - накокец-то можно сбросить с себя эту тяжесть..."
   - Хорошо, что вы его помните, - сказал я вслух, - Следовательно, знаете, что он в последнее время не бегал.
   - Знаю.
   - А знаете, почему?
   Он не ответил. Но был уже заинтригован, смотрел на меня своими чрезмерно выпуклыми глазами. Казалось, зрачки касаются стекол очков.
   - Когда я с ним познакомился, он уже окончательно ушел из спорта, продолжал я. - Ничего заранее он себе не подыскал, и ему почти не на что было жить. Впрочем, он ничего и не умел. Благодаря этому и началась его удивительная карьера.
   Вот как это случилось. Как-то Карман, в очередной раз придя на "десятке" последним, заглянул в бар. Он, который никогда здесь не бывал. Случайно, в первый и последний раз. Его всюду сопровождали ироническими усмешками. Он всегда приходил последним. Другой бы привык, но не он. "Идет одно очко", - говорили о нем на стадионе. Или просто: "Очко". Всю свою жизнь он бегал за одним-единственным очком, без всякой надежды на победу.
   - Да, он всегда приходил последним.
   - Был лучшим из худших, по-другому не скажешь.
   Когда необходимо было очко, ставили Кармана. Неохотно, с сомнениями и спорами, но ставили. Стиль, кстати, у него был неплохой. Шаг мягкий, длинный, эластичный. Ему не хватало финиша.
   Разумеется, таланта у него не было. Поднахватался техники и тактики, и только. Он ведь бегал не один год, чему-то должен был научиться. Да он и сам твк говорил. Он это чувствовал, и это видели все. Вероятно, ему вообще не следовало начинать. Не знаю, что его привело на стадион. Впрочем, он был невероятно самолюбив.
   - Можно сказать и так.
   - А как еще это назвать? Он очень хотел выдвинуться, но ничего не получилось. И вот, после очередного матча, после всего этого свиста и улюлюканья, он впервые заглянул в маленький бар при стадионе. Сюда пускали всех, не только спортсменов. Идеальное место для встреч болельщиков с мастерами. Именно здесь раздавали автографы.
   - Помню. Бармену говорили; "Два больших лимонада, пан Иозеф". Иначе он не давал. И пили с мастером аоду. Я хорошо знал это место.
   - Даже так? К спортсменам было не протолкнуться. Лишь Карман одиноко стоял у дальнего конца стойки.
   - Представляю. Это его худое лицо. И эти его плечи. У многих бегунов верхняя часть туловища выглядит недоразвитой по сравнению с ногами.
   - Да, плечи у него были узковатые. Так вот, тут-то и подходит к нему этот ученый - Карман не называл его иначе как Профессор. Подходит и говорит: "Пан Карман, давайте по одной для храбрости. Хорошо?" Карман отодвинулся. Он хотел один, за оранжадом, отметить свое очередное поражение. Свое новое унижение. Или это была зависть к другим, победившим? "Отстаньте от меня". - сказал он, но посетитель сделал вид, что не слышит; "Два больших, пан Иозеф".
   На стойке появились две рюМки коньяку. Одна из них перед Карманом. "Выпейте, - сказал Профессор. Иногда помогает".
   Карман не реагировал. Посетитель опрокинул свою, заказал еще. Перед Карманом стояли уже две рюмки. "Отвяжитесь, чего вы ко мне пристали?" "Пожалуйста, не нервничайте, - вкрадчиво попросил Профессор. - Я сделаю из вас чемпиона". Карман резко отвернулся, задел локтем рюмку, та покатилась. "Нехорошо, пан Карман, - не выдержал бармен Иозеф. - Нельзя так делать, когда угощают". Тогда Карман взял вторую рюмку, поколебался - и выпил. Потом еще.
   "Зачем ты бегаешь? - поинтересовался Профессор. - Проигрываешь, но все-таки бегаешь". - "А что я умею еще? Ничего не умею. Ни-че-го". - "Но какая-то специальность у тебя есть?" - "Да, был токарем. Плохим токарем. Если не стоишь каждый день у станка, навык теряется, верно? А начинать сначала поздно, ведь так?" - "Ну ладно, - сказал Профессор, - успокойся. Я сделаю из. тебя чемпиона". - "Кто же вы такой, дяденька? Миллионер? Импресарио? В Америку хотите меня сманить? Не получится. Идите лучше к Хмелинскому, он любит деньги. И всегда выигрывает. Двадцать девять минут для него норма". - "Он мне не подходит, - отмахнулся Профессор. - Мне нужен ты. Я давно за тобой наблюдаю. С тех пор, как ты начал бегать. Мне нужен именно такой. Бесталанный. Разочарованный. Безнадежный, но самолюбивый. Из такого я сделаю чемпиона". - "Вы пьяны", - сказал Карман. Ему, вероятно, очень хотелось отвесить собеседнику оплеуху. Но он никогда не дрался, не умел драться.
   И лишь повторил со злостью: "Вы пьяны". - "Нет, я просто ученый. Я действительно могу сделать тебя чемпионом. Хочешь попробовать? Ты ничем не рискуешь, продавать душу не нужно. Согласен?" Карману показалось, что он разговаривает с сумасшедшим.
   - Пoчeму с сумасшедшим? - неожиданно возмутился мой собеседник, - Это Карман был сумасшедшим, что согласился на какие-то эксперименты.
   - Карман? У него не было выхода. И он ничем не рисковал, как ему казалось. Однако риск был. Профессор предложил ему свой препарат. Собственно, речь шла о целом курсе.
   - И Карман согласился.
   - Да, - сказал я. - Это был длительный и неприятный курс.
   - Зачем же он согласился? Кто его заставлял? Почему эти идиоты всегда лезут туда, где не выдерживают?..
   Над нами сгущались мрачные тучи, и вода потемнела, хотя оставалась теплой. Моего собеседника, очевидно, задела за живое эта история, Я уже раскаивался, что так много ему рассказал.
   - Что значит "лезут"? Вы же его не знали. Дело не только в самолюбии.
   - А в чем же еще? Но все равно, продолжайте.
   - Этот Профессор положил его на операционный стол. Настоящее ложе пыток. Одел ему на голову какой-то шлем, весь опутанный проводами. С внутренней стороны шлема, где должна быть подкладка, торчали острые концы проводов, которые при надевании вонзались в кожу. Но это были пустяки по сравнению с той болью, что приходила потом.
   "Ты должен привыкать к боли, - говорил Профессор. - Привыкай. А потом уже больно не будет".
   И Карман, стиснув зубы, словно во время матча, когда, невзирая на боль в мышцах, судороги и бешеное сердцебиение, отмеривал свою дистанцию, чтобы заработать команде одно-единственное очко, - так и тут терпел и только иногда чуть постанывал. Профессора поначалу это даже тревожило...
   - Вот видите, - снова вмешался мой собеседник, - Не такой уж он был слабохарактерный, если мог так терпеть.
   - Как знать? Иногда слабый, иногда сильный. От чего это зависело, неизвестно. Карман был непредсказуем, Но здесь терпел, ради карьеры. Он поверил ученому и заставил себя выдержать. ЭПОС - электронный помощник организма спортсмена, так окрестил Профессор свой механизм. Помощник подействовал не сразу, приходилось повторять процедуру ежедневно. Боль была адская - так говорил Карман, но потом он и правда перестал ее замечать. Вдобавок он принимал различные препараты, ускоряющие психические и физические реакции. Были, разумеется, и уколы. Так продолжалось недели две. Электрошок, препараты, уколы. Уколы, препараты, электрошок. Потом начались тренировки. Настоящие тренировки в небольшом саду на вилле ученого. Человек, прошедший этот лошадиный курс, развивал при необходимости чрезвычайно большую скорость. А сердце билось так, рассказывал Карман, что его биения сливались в один непрерывный высокий тон, будто в груди звенела струна. И все это без каких-либо отрицательных побочных эффектов. Легкие тоже работали с соответствующей скоростью. И мозг. Это по его приказу руки и ноги двигались так быстро. Но до настоящих забегов было еще далеко...
   Юноша, представьте себе, прочитал за этот период множество книг. Подучился, стал более образован. Даже говорить начал по-другому. И что только делает с человеком знание... Теперь он уже верил, что научиться можно всему. Возможно, я преувеличиваю. Или он сам...
   - Почему бы и нет? - проговорил мой собеседник таким тоном, словно сам хотел себя убедить. - Научиться можно. Человек может научиться всему. Только изменит ли это человеке? - добавил он вдруг.
   - Сложный вопрос. В это время собирали команду для матча с англичанами. Состав у них подобрался исключительно сильный. Должен был бежать экс-чемпион Европы, с ним нынешний вице-чемпион. Ну и наши двое. Тренер, посоветовавшись с капитаном, решил; "Карман будет в самый раз. Не звезда, но одно точно - не подведет. Если и выдохнется, доползет на четвереньках". "Он нездоров", - возразил наш чемпион на длинных дистанциях Хмелинский, недолюбливавший Кармана именно за его механическую выносливость. Впрочем, он вообще ко всем более слабым относился с пренебрежением.
   "Кого же ты предложишь? У этого травма. Тот хорош, но молод, ему не хватает опыта. Ну?" - "Карман болеет. Может сойти с дистанции. Такое уже бывало", не сдавался Хмелинский. "Раз или два, - защищался тренер. - И то во второстепенных матчах. А тут важно каждое очко. Каждое. - И внезапно спросил: - А ты, Хмель, не подведешь?" Парень смутился. "Ну видишь. Вот о себе и думай. Он бежит за очком. За одним-единственным".
   Словом, тренер остановил свой выбор на Кармане, Разумеется, об экспериментах он не подозревал, Курс подходил к концу, но еще не был закончен. Профессор категорически возражал против каких бы то ни было стартов. Карман был в бешенстве.
   - Я его понимаю.
   - Я тем более. Ведь прежде чем пойти в журналистику, тоже пробовал бегать. Правда, на средних дистанциях. Не получилось, но его-то я понимаю. Столько мучиться, через столько пройти, и тут такая возможность. Гвоздь сезона: самый главный матч, самая престижная дистанция. И Профессор в конце концов сжалился.
   Карман прибыл на сборы буквально в последний день. Остальные были там неделю или даже больше. Врач осмотрел его, покивал головой. "Сердце у тебя, братец, неплохое. В этом твоя сила". Карман только усмехнулся. Пережитое еще не изгладилось из его памяти.
   "Об окончании курса не могло быть и речи, - рассказывал он потом, когда мы уже познакомились и подружились. - Из лагеря меня бы не выпустили ни на шаг. И я очень боялся разоблачения: вдруг все каким-то образом выплывет. Притворялся, что тренируюсь. Но тут же сходил с дорожки, делая вид, что у меня судорога или еще что-нибудь. Даже тренер, хотя и обрадовался сначала моему появлению, стал подумывать о замене, только было уже поздно. Все, поезд ушел..." Он не любил вспоминать об этом матче.
   - Почему? Ведь все получилось.
   - Получилось? А что вы об этом знаете? Когда их привезли на бушующий стадион, оказалось, что именно "десятка" решает исход матча. Карман смешался, ходил как во сне. Тренер отвел его в сторону. Уже начали подготавливать старт, был короткий перерыв. Стадион притих, будто речь шла о судьбах всего мира. Приближался вечер. Тренер отвел его в сторону вместе с Хмелинским.
   Он сказал: "Никакого риска, ребята, рисковать не имеем права. О победе не мечтайте. Ты, Карман, от старта до финиша идешь за одним очком. Идешь ровным шагом от начала и до конца. Пусть ничто тебя не касается. Как всегда, шансов у тебя нет. Ни единого шанса. Ты бежишь за очком. Только выдержи, обязан дойти хотя бы на четвереньках". Карман молча кивнул. Вы помните этот жест? Его худое лицо словно ныряло между смешными, маленькими плечами,
   "Ты же, - повернулся тренер к Хмелинскому, - сделай все, чтобы разделить англичан. Я прошу от тебя только этого. Тогда поражение будет почетным. А если вдруг... Нет, нет, - тренер словно испугался собственной мысли, - у тебя нет финиша, Хмелинский. Вот так. Конечно, если бы твой партнер всю дистанцию подтягивал группу, форсировал темп... Да, но Карман не вытянет". - "Может, стоит попробовать?" - вмешался Хмелинский, с легким презрением посмотрев на напарника, "С вызывающим презрением", по словам Кармана.
   "Нет, - быстро сказал тренер, - исключено. Его очко тоже важно. Еще как важно! Иди, Карман, до конца. Если Хмелинский, дай бог, разделит англичан, заработаем четыре очка. Разгрома не будет, честь спасена. А если ты, Хмелинский, сойдешь с дистанции... Нет, не рискуй. Разве что у тебя в последний момент получится. Но не советую. Запрещаю", - заключил тренер.
   Карман уже немного опомнился. И впервые с иронией, хотя и не имел пока на нее никакого права, посмотрел на своего тренера. "Только в этот момент понял, какое это ничтожество", - так он рассказывал мне потом.
   Когда тренер отошел, Хмелинский дружески похлопал Кармана по плечу и шепнул: "Не слушай старого. Чувствую большую силу в ногах. Выиграю. Только подтяни темп на первых трех тысячах. Тяни, сколько сможешь. Сделаешь?" Для Кармана это было словно вода на мельницу.
   Профессор запретил ему вырываться вперед. Все должно было выглядеть нормально. Только на финише Карман якобы неимоверным усилием оторвался бы от остальных и ринулся на ленточку. Последние пятьдесят Метров - вот была его роль. И он ничего не ответил, просто кивнул. Хмелинский вновь похлопал Кармана по плечу. Раньше он так никогда не делал, и тому стало приятно.
   Он еще не победил, но уже почувствовал свою значимость. Интересно, как бы он бежал, окажись все эти ученые штучки обыкновенной липой?
   - Откуда вы знаете - может, отчасти и были. Может, помогли таланту...
   - Таланта у него не было ни на грош, готов в этом поклясться. В беге я разбираюсь, сам недавно бегал, Потому и работаю спортивным обозревателем, что там мне не повезло. Как и ему. Да вы наверняка знаете, что сделал этот безумец.
   - На матче я не был. Но, конечно, читал.
   - Не были? Жаль! На первых же метрах Хмелинский сделал рывок и, проходя рядом с Карманом, шепнул: "Форсируй, форсируй темп!"
   И Карман рванул вперед. Обошел обоих англичан, только успел уловить их удивленные взгляды. И выскочил перед Хмелинским. "Хорошо, - кивнул тот, давай дальше". Карман шел все быстрее, за ним Хмелинский, словно привязанный.
   Англичане работали спокойно. Длинный шаг, точные движения рук, мягкость, эластичность. Они потом признавались, что, учитывая свою форму и предыдущие результаты, проигрыш полякам считали невероятным. Правда, второй, вице-чемпион Европы, побаивался Хмелинского. Но только чуть-чуть. А тут Кармана понесло. Он уже забыл о предостережениях ученого и наказах тренера. Когда, оторвавшись на сотню метров, он в одиночестве пробегал перед трибуной, под которой стоял тренер, тот крикнул: "Идиот! Загонишь себя, загонишь его..." Дальше Карман не слышал.
   - И зачем его понесло? - огорченно вставил мой собеседник.
   - А вас бы не понесло в такую минуту? Расплата за столько лет неудач... Карман шел все быстрее. Стадион сначала свистел - все боялись уже полного разгрома, - затем притих, потом на трибунах раздались одиночные одобрительные возгласы... Карман обошел на круг сначала англичан, потом и Хмелинского. Тот, измученный невероятным темпом, не в силах был уже что-нибудь крикнуть, только повернул к сопернику искривленное гримасой лицо. Но Карман уже ничего не видел. Не почувствовал даже меткого плевка тренера. Лишь машинально вытер себе щеку стремительным, ускоренным жестом.
   А трибуны уже ревели. Когда Карман обошел других еще на один круг, даже судьи повскакивали на столики и кресла. Карман бежал все быстрее. Он рассказывал мне, что скорость заглушила в нем все чувства, кроме одного; благодарности к Профессору, к его науке, Струна в груди звенела высокой, триумфальной мелодией, мозг работал ясно и четко. Он выдавал приказы, которые рождались в этой ясности один за другим.
   Уже на третьем обгоне заметил, как оба англичанина обходят вконец измотанного Хмелинского, Он говорил мне, что воспринял это как кинокадр, как вещь, которая не имеет к тебе отношения. Вот такое у него было ощущение.
   Англичане? Теперь уже они обошли на круг лучшего нашего бегуна. Карман бежал все быстрее. На пятом километре Хмелинский не выдержал, упал на беговую дорожку. Об него споткнулся лучший из островитян, и обоих пришлось вынести на носилках. Второй англичанин сразу сбавил темп - понял, что второе место ему и так обеспечено, а- Кармана догнать невозможно.
   - Паршивая ситуация, - вставил мой собеседник,
   - Конечно. Аутсайдер побеждает с рекордным временем. Чемпиона Европы выносят с дорожки. Выносят и Хмелинского, как бы там ни было, тожe первоклассного стайера, а Польша, располагая двумя такими звездами, как Карман и Хмелинский (а Карман в глазах всех оказался теперь новой звездой), вместо того, чтобы выиграть, терпит поражение. Разница между первым и вторым местом, вы знаете эту идиотскую систему подсчета очков, - эта разница была слишком мала для победы в матче. Слишком мала! Даже вничью не свели. Черт возьми! Когда я об этом вспоминаю, во мне что-то переворачивается.
   И одновременно мне становится смешно. Очки, выигранные на дорожке... Какое они имеют значение?
   - Неправда, - прервал он меня. -У каждого есть нечто такое, что для него важнее всего. Продолжайте,
   - Считаете, что вы правы всегда? Но ладно. Стадион разделился на два лагеря. С одной стороны "ура", с другой - свист. Дошло даже до драки редкость на легкоатлетических соревнованиях. Пришлось вмешаться милиции. Хмелинский, когда его несли в каретy "скорой помощи", ухитрился по дороге ударить Кармана по лицу; "Мерзавец!"
   Старый тренер под давлением взглядов и выкриков своих воспитанников пробормотал без особого убеждения: "За это вас (он сказал "вас", не "тебя"), пан Карман, нужно было бы вывести из сборной команды. Вы не коллективист. А индивидуалисты немногого стоят..." Пробормотал он это без всякой убежденности. И он единственный подал ему руку на прощание, другие не захотели. Карман говорил, что именно тогда впервые проклял Профессора и его изобретение,
   - Проклял? За что? Он ведь сам был во всем виноват.
   - Был виноват, это легко сказать. Любой на его месте поступил бы точно так же. Ученый этого не предвидел. Так какой же он был ученый?
   - Вы хотите от науки слишком многого.
   - А вы - от человека.
   - Погодите. Почему он погиб? Как это случилось? Может быть, именно вы, - мой собеседник встал, именно вы не остановили его вовремя?
   Выстрел попал в цель. Я опустил голову. И увидел в воде его силуэт, искаженный и темный, без лица...
   - Эта история далась мне нелегко, - сказал я.
   - Так все-таки - вы или не вы?
   - Не знаю. Потому и рассказываю.
   Я не мог понять сам себя. Лишь час назад познакомился с этим типом и уже раскрываю душу. Правда, это был человек интересный, интеллигентный. Тот самый слушатель, в каком я нуждался.
   - Вы знаете о дальнейшей судьбе Кармана? - спросил я.
   - Да. Но вы? Я спрашиваю о вас.
   - Когда я познакомился с ним, он уже не бегал,
   - Разве вас это оправдывает?
   - Почему вы меня оскорбляете? Не я заварил эту кашу.
   Я вскочил с камня, поскользнулся и чуть не упал в воду. Это меня немного успокоило.
   - Почему? - повторил я. - Прежде всего мы были друзьями. Добрыми друзьями.
   - Друзьями... Возможно, он так и считал. А я - это тот самый Профессор, который, как вы выражаетесь, "заварил кашу". Это я прописал ему курс. Трудный и совершенный курс, и он его чудесно переносил.
   - Так я и думал, - буркнул я.
   - Разве? Вы были так увлечены своим рассказом... Теперь я успокоился совершенно. Профессор в рассказах Кармана выглядел фигурой отталкивающей и демонической. Теперь он стоял передо мной в плоти и крови, и не было в нем ничего, что приписывал ему Карман. Абсолютно ничего. Самый обыкновенный человек. Да, и к тому же он на голову ниже меня... "Почему именно это имеет для меня какое-то особое значение?"- подумал я. А вслух спросил:
   - Каким же это образом случайность сталкивает таких, как мы?..
   - Вовсе не случайность. Я приехал сюда за вами.
   - Зачем?
   - Я быстро потерял контакт с Карманом. Он не желал со мной видеться, хотя даже антидопинговое обследование не дало результатов. Пришел только раз, чтобы спросить, на сколько хватит ему этой ускоряющей мощи. Видимо, он сохранил ее до конца. Так?
   --Это единственное, что вы хотите узнать?
   Он молчал. Я не ощущал к нему ни ненависти, ни даже неприязни. Как ни удивительно, его личность совсем не ассоциировалась для меня с образом Кармана. Все, что их связывало, осталось в прошлом. Тем не менее я попытался его спровоцировать,
   - Вы просто не представляете, как он вас проклинал. Говорил о вас только плохо.
   - Говорить так о вас он уже не может.
   Я вспомнил Кармана. Словно увидел его лицо в этой темной воде. Ветер прекратился. Наши отражения Профессора и мое - вновь не искажала ни малейшая даже морщинка. И Кармана между нами уже не было.
   Я вспомнил, как он рассказывал: "Он устремлял на меня эти свои глаза из-под стекол. Так и принудил меня к этому проклятому курсу. На кой он мне понадобился?
   Не будь этого, побыл бы еще пару лет "одним очком", а потом научился бы какой-нибудь профессии. Или вернулся к старой. Возможно, меня взяли бы тренером, все-таки какие-то заслуги у меня были. А я... из-за него... по этой скользкой дорожке... Свалял дурака. Совершенно не знал себя. Такие вещи затягивают; только начни, и колесо уже вертится, и невозможно его удержать..."
   - Он не мог себя удержать, а завели его вы.
   - Вздор. Разве вы не понимаете этого?
   Профессор придвинулся ко мне ближе. Положил ладонь на мою руку. У него была очень тяжелая, неожиданно тяжелая ладонь.
   - Расскажите о нем еще.
   - Пожалуйста.
   Вода перед нами. Лес на том берегу. А на этом сидят два человека и разговаривают о третьем, которого уже нет, которого нет совсем, но который им кажется отчасти живым...
   - Пожалуйста, - повторил я. - Несмотря на отрицательное отношение коллег по команде, тренер не вывел его из сборной. В конце концов, Карман показал фантастическое время, а с этим в спорте считаются.
   И хотя никто в этот результат не верил, победа его была неоспорима. Оч получил награду, и его вместе с Хмелинским направили нашими единственными представителями на соревнования в Стокгольме.
   - И как он к этому отнесся? Вы его уже хорошо знали?
   - Ну, не совсем хорошо.
   - Вы почуяли сенсацию.
   - Да, - согласился я. - Этот его результат показался мне чересчур подозрительным. Я чувствовал здесь - впрочем, все чувствовали - какое-то жульничество.
   - Какое же жульничество? Это ему столько стоило. Почему жульничество?
   - Но это не спорт.
   - Знаете что, большие соревнования вообще не спорт. С помощью тренировок, техники, тактики, иногда массажа и других приемов из человека делают машину для победы. А если она не оправдывает своего назначения, ее выбрасывают. И это спорт?
   - Не знаю. Во всяком случае, собственные усилия, упорство, труд...
   - А разве здесь не было упорства, труда, нечеловеческих усилий?
   - И посторонняя помощь, если можно так выразиться.
   - Неплохое изобретение, правда?
   - Изумительное, -сказал я. - В Стокгольме, куда, кстати, Хмелинский наотрез отказался лететь, Карман одержал столь же впечатляющую победу. Загнав при этом английских, американских, чехословацких и шведских бегунов, С дорожки вынесли троих. Они никогда уже не вернулись в спорт.
   - Именно после этого он отказался со мной встречаться. Да, после этих соревнований,
   - Тренер говорил Карману: "Побойся бога, перестань побеждать так быстро. Возьми себя в руки, ведь у тебя появилась такая сила. Не знаю, откуда ты ее взял, но она появилась. Так используй ее умело".
   Карман обещал. "И ему, и себе", - вспоминал он.
   Но на дорожке, после первой же сотни метров, у него словно вырастали крылья. И он устремлялся вперед.
   Без всякой жалости к остальным.
   - И к себе.
   - Он беспощадно разделывался со своими бывшими победителями. Вообще со всеми соперниками, И правильно, по-моему.
   - Вот как?
   - Да. Вам от этого легче? Но не знаю, что здесь сказалось больше ваше изобретение или слабый характер Кармана. А после очередного забега, ставшего мировой сенсацией (снова несколько человек в больнице), хотя обследования и не выявили допинговых средств, он был выведен из состава сборной. О нем очень плохо писали и говорили.
   - А вы приклеивались к нему все сильнее.
   - Не говорите так,
   - Но это правда. Правда! - сказал он резко.
   - Нет.
   Я встал. Мелькнула мысль: "Одно движение, и этот человек очутится в воде. Здесь глубоко. Он останется там навсегда. Я сильный". Сильный? Возникло желание задать ему еще один вопрос.
   - А что с этим вашим замечательным изобретением?
   Он поднял лицо и минуту испытующе смотрел на меня из обрамленных проволочкой очков.
   - Мне кажется, - добавил я торопливо, - что Карману не удалось им воспользоваться.
   - Ах, не удалось?
   - Сначала он впал в отчаяние. Жаловался властям и на тренера, и на Хмелинского, и на плохие отношения в спорте. Учинил форменный скандал. И редакция поручила мне разобраться в этом деле. Конечно, я обрадовался возможности: здесь пахло сенсацией. А Карману, со своей стороны, я был нужен как орудие. Орудие мести всем сразу и каждому в отдельности. Я же считал, что его дело послужит моей карьере. И мы стали друзьями. Любопытно, не правда ли? Даже из таких соображений можно подружиться и относиться к этому серьезно.
   Он говорил мне: "Сегодня я был у такого-то мерзавца (речь шла об одном из спортивных боссов) и два часа ждал в приемной. Ждал! Я, который мог бы побить любого!" Когда ничего не получилось у нас, он попробовал сунуться за границу. Однако и там он был никому не нужен. Один британский деятель объяснил ему без обиняков: "Мне нужна касса, а не больница".
   Он попытался войти в контакт с кино. Это я ему посоветовал. Состоялась проба. Режиссер, просмотрев пробные кадры, насмешливо спросил сидящего рядом Кармана: "Вы бы это пустили?" На экране был смешной человечек, который делал только одно: очень быстро бегал. Только это. Так, что его изображение размазывалось, как бы переставая существовать.
   Карман был очень расстроен. Тогда я уговорил его вместе написать мемуары. "Это будет правдивая история твоей жизни, - убеждал я его. - Твой последний шанс". Убеждал со всей искренностью, рассчитывая и на свою выгоду. Тогда-то он и посвятил меня в тайну этого вашего курса. И я сделал эти воспоминания, в которых, не меняя имени, со всеми подробностями описал все повороты его судьбы. Всю правду. Невероятную правду.
   "Думаешь, это интересно? - спросил он. Он был очень оживлен в тот день. - Ведь это моя жизнь, такой она и была", - "Так я представляю все, что ты мне рассказывал, и то, что я вижу сам",-объяснял я. "Такой она и была", - он помотал головой.
   Я поехал на пару дней в столицу, чтобы пристроить эти мемуары. Даже сразу прочли. Ну и сразу же возвратили. "Спасибо, но не для нас". "Почему?" - "Не наш профиль. А если говорить откровенно, слишком неправдоподобно". - "Но это чистая правда". - "Тем хуже для вас". Это не был первый отказ в моей жизни, но, пожалуй, самый болезненный. Я слишком рассчитывал на успех. Но...
   - А что Карман? Когда узнал о своей очередной неудаче, к которой вы его подтолкнули?
   - В том-то и дело, что не узнал. Видимо, заранее что-то почувствовал. И как! Скончался, вероятно, от сердечного приступа, пока я был в столице. Прямо в своей квартире. Его обнаружили только на второй день. Не оставил ни слова...
   Профессор поднялся. Чувствовалось, что задавать вопросы он больше не будет. Быстро оделся, уложил свои пляжные принадлежности в большую кожаную сумку.
   Сутулый, маленький, с белым, немного женоподобным телом. Мне стало не по себе. Сейчас он уйдет, и все на этом закончится.
   Наклонившись, он искал что-то в траве. Вода опять посветлела, из-за туч выглянуло солнце. Я шагнул к нему, крепко ухватил за руку.
   - Но ваше изобретение... - Я торопился, говорил быстро, чтобы он меня не оборвал, не оттолкнул, не ушел. - Ваше изобретение - разве оно было только для Кармана?..
   - Кажется, я вас понял, - Он поднял голову, усмехнулся. И не было в нем того, что мерещилось Карману. Добрый, опечаленный человек. - Конечно, оно могло бы еще пригодиться. Кому-нибудь с более крепким сердцем.
   - Я бы попробовал, - сказал я. - При чем здесь сердце!
   Некоторое время он размышлял,
   - Ну что ж, давайте рискнем,
   - Я должен попробовать, понимаете? - Я взял его под руку. - Мы будем друзьями, правда?
   - Рискнем, --отозвался он. - Наверное, это наш последний шанс.
   Тропинка шла сначала над берегом, потом сворачивала к деревьям. Отсюда открывался вид на отдаленное местечко. Крыши домов блестели на солнце. Но я уже ничего не замечал. Я уже ждал минуты, когда он водрузит мне на голову электрическую корону и у меня появится шанс свести свои счеты с миром,
   Мы оба были, наверно, правы. И шли поэтому рядом.