Александр Бестужев-Марлинский. «Эсфирь», трагедия из священного писания...

Александр Александрович Бестужев-Марлинский
"Эсфирь", трагедия из священного писания
в трех действиях, в стихах,
сочинение Расина, перевод с французского ^[1]

* * *

   Удивительно, почему перевод «Эсфири»,^[2] наделавший много шуму в городе в эпоху своего появления, и о котором теперь воспоминают только тогда, когда видят его на сцене, никем не удостоен разбора – хотя из уважения к подлиннику. Известно, что Расин написал трагедию сию для детского театра и она, по плану, завязке и характерам, принадлежит к слабейшим произведениям знаменитого автора; но прекрасные стихи, особенно в лирическом роде, в ней встречающиеся, ставят оную наряду с хорошими трагедиями. Из сего видно, что в переводе ее надлежало преимущественно стараться о сохранении сей прелести. Русский переводчик, вероятно, мог бы перевесть «Эсфирь» гораздо лучше. В доказательство сего приведем некоторые места его перевода; любопытные могут сличить их с оригиналом:

 
Кичливый Артаксеркс рабу свою венчал,
И гордый перс к ногам еврейской дщери пал.
 

   Или:

 
А я, гнушаясь лжи и лесть оставя им,
Молилась господу и плакала пред ним.
 

   Или:

 
Скучая почестьми, сама себя ищу,
К стопам предвечного с мольбою повергаюсь
И смертных суетных забвеньем наслаждаюсь.
 
 
Брега священны Иордана!
Любимы господом поля!
Наследье древня Ханаана,
Чудес обильная земля!
Высоки холмы, тучны долы,
Издайте гласы и глаголы:
Навек ли мы отчуждены
Драгия отчия страны?
 

   Или:

 
И в бегстве не найдут спасенья,
И мраз и глад им путь препнет,
И ангел божий, ангел мщенья
Мечом бегущих поженет.
(Сей строфы нет в подлиннике.)
 

   Или:

 
Напрасно смертию закона глас грозил,
В ней сердце верой возгорело;
Она на смерть дерзнула смело,
Рекла, и бог благословил.
 
 
Свлеките с выи узы плена
И со главы стрясите прах;
Взыграйте, Яковли колена,
Воспойте господу в псалмах;
Отверст вам путь: бегите вскоре
Чрез горы, реки, степь и море;
Стекитесь все в единый лик,
Взнесите все до неба клик:
«Господь велик!»
 

   В сих, и еще некоторых, впрочем весьма немногих, удачно переведенных стихах и хорах заключаются красоты перевода; все остальное есть почти беспрерывное сцепление непростительных ошибок против вкуса, смысла, а чаще всего против языка, не говоря уже о требованиях поэзии и гармонии. Здесь прилагаем немногие образчики таинственного наречия г. переводчика. Например, Элиза в 1 явл. I действ. говорит следующее:

 
Оплакав ложну весть о смерти я твоей.
 

   Но об вестях не плачут, а оплакивают кого-нибудь по вестям, ложным или справедливым, как случится. Например, если б сказали: «„Эсфирь“ дурно переведена», то мы сожалели бы о самой вещи, а отнюдь не о рассказах.

 
…Жила отчуждена от общества людей.
 

   Вероятно, не зверей. Если сказано: от общества, то смысл полон, и потому не должно прибавлять людей; ибо одни человеки живут в обществе; звери бегают стадами, птицы летают станицами и так далее. У нас говорится: общество людей ученых, самолюбивых и проч., но без прилагательного имени речение: общество людей никогда не употребляется.

 
…И слез твоих предмет седящим на престоле.
 

   Не по-русски. Слезы не могут иметь предмета, но причина их существовать должна. Предмет относится только к понятиям отвлеченным, причина большею частию к действиям физическим, и потому говорят: предмет любви, но предмет слез – галлицизм.
   В следующем стихе нет полного смысла:

 
С престола и одра казнил ее изгнаньем.
 

   У Расина

 
La chassa de son frone, ainsi que de son!!!!!Ш,^[3]
 

   А в переводе выходит, что Артаксеркс в одно время с престола и с одра сам, казнил Астинь! – Чудно; но казнить изгнанием еще чуднее: казнями зовутся у нас мучения, пытки, самая смерть, но изгнание есть не более как снисходительное наказание.