Александр Михайлович Покровский
Мертвые уши. Конспект поэмы

Первое предисловие
   Мной задумана книга. Роман под названием «Мертвые уши». Она будет полностью посвящена миру чиновников.
   Интересно, не купят ли они ее у меня на стадии замысла? Тысяч за тридцать долларов я бы ее продал.
Второе предисловие
   Поскольку у меня никто не купил роман «Мертвые уши», который целиком посвящен миру чиновников, на стадии замысла, я начинаю публикацию романа отдельными главами.
 
   Вот только некоторые.
Начало
   Множество социальных явлений, почти ежедневно наблюдаемых мною, таких как горести, болезни и бедность ума, побудило меня взяться за предметное их описание, описание, в коем более боли, нежели злорадства, и возобладает сострадание и участие над высокомерием и поучительством.
О происхождении
   Все чиновники происходят от енота. Это их пра-пра-и-еще-раз-пра-родитель.
   От енота-полоскуна.
   Вы никогда не замечали?
   Вы не замечали, что если вы вдруг где– то встанете рядом с чиновником, то он сейчас же начинает потирать свои ручки – будто моет что-то в ручье. Это оно – генетика – енот-полоскун. Это он (она, оно) в действии.
   Что только не делали некоторые, чтоб отучиться от этой привычки – все напрасно.
   Потому что так прописано в генетическом коде.
   И вот разговариваешь порой с человеком, разговариваешь о вещах, безусловно, интересных и нужных – об инфляции, например, и о том, что для ее обуздания хорошо бы уменьшить налоговое бремя на бизнес, а он слушает внимательно, а потом и говорит: «И еще надо уменьшить денежную массу и повысить ставку рефинансирования!» – и тебе только сначала кажется, что перед тобой полный идиот, поскольку потом ты замечаешь, как он потирает свои ручки.
   Ба! Да это был вовсе и не человек, а енот, твою мать!
   И у него сейчас же растут усы, а физиономия заостряется, заостряется и обрастает волосами, а выражение глаз такое, будто он только что яйцо в соседнем курятнике стибрил.
О настоящей радости
   Настоящая радость – это когда единственный раз всё до конца не распиз…ли и по всей стране снабдили все отделения «Скорой помощи» новыми машинами.
О коньке
   Мне нет нужды говорить о том, что все чиновники должны обзавестись своим собственным любимым коньком (вы понимаете, разумеется, что я имею в виду).
   Чтобы чуть чего – сел на своего конька – и только мы его и видели.
О беспорядочности пород
   Странная беспорядочность нашего климата порождает такую странную беспорядочность человеческих пород, что впору говорить о полнейшем беспородье, и восклицание: «Однако, порода!» – скорее адресовано исключению из общего правила.
О чувствительной области
   У чиновников есть одна весьма чувствительная область.
   Ею они чувствуют приближение грозы.
О писании книг
   Писание книг подобно беседе. Ни один человек, знающий правила хорошего тона, не согласится высказать решительно все – так и писатель, знающий границы приличия и благовоспитанности, как и границы своего дара, не позволит себе все обдумать – что-то он оставит и воображению читателя.
О бузине
   Хочется украсить чем-нибудь их быт. Подозреваю, он до сих пор не украшен. Ветка бузины, полагаю, подойдет лучше всего.
   И потом, это же удобно. Ходишь с бузиной в быту – значит, свой.
О мазке
   Я не мог положить последний мазок на портрет провинциального чиновника той же кистью, какой написал все остальные его части. Некоторые из них я писал кистью грубой, набранной из свежей свиной щетины, символизировавшей тупость, ограниченность и в то же время силу органов, но тут я отложил все и взялся за кисть теплую, полностью сложенную из беличьих хвостов.
   Ею я писал выражение его лица.
   Особенно мне удались глаза с грустью собаки.
О том, где мы
   Мы в глубокой… как бы это поточнее… мы в глубокой. в общем, до дна мы еще не дошли. А почему?
   А потому что познание добра и зла так крепко запечатлено в нашем уме, что даже если совести нашей и случалось грубеть от длительной привычки к греху, но, все одно, она смягчается от одного только взгляда на невыразимые страдания любезного Отечества.
О животном
   Все проговариваются.
   Правящая партия в качестве своего символа выбирает животное, которое полгода ничего не делает и спит в своей берлоге, а в оставшиеся полгода оно только и делает, что набивает свое собственное брюхо.
   То есть ни о каком общественном благе речь не шла изначально.
Об обнаружении страсти
   Прощай, трезвый рассудок и осмотрительность, отдаем себя во власть страсти.
   А какая у нас на сегодня страсть? У нас на сегодня страсть по обнаружению страсти.
   У чиновников, конечно. Хотелось бы знать: что еще, кроме казнокрадства, они делают со всей той неистовостью, что отпущена им природой?
О чувствительности и восприимчивости
   Некоторые части утрачивают тонкости от длительного напряжения.
   Чувствительность и восприимчивость от этого страдают.
   Но стоит только начальству заговорить о грядущем, как умиление, господа, сейчас же возвращает им – тем частям – утраченные было тонкости.
Об умеренности в воздаяниях
   Какими бы философскими принципами, пометами, положениями, воззрениями ни обладал любой крючкотвор, столь цепко расположившийся на наших исконных равнинах и низменностях, в самую пору будет по отношению к нему умеренность в воздаяниях. А то ведь всё жрут и жрут – с лязгом зубов, с чавканьем, сочно, смакуя, утираясь, торопясь, подбирая, похлипывая, похрипывая, похлопывая себя по ляжкам, истекая слюной.
О моей любезности
   Что касается меня, то я ловлю себя на том, что постоянно делаю ему любезность, прилагая все усилия к тому, чтобы держать его воображение в самом деятельном состоянии.
   – Кому ему? – быть может, спросите вы.
   – Ему, чиновнику! – отвечу я.
   Ведь не было б меня, кто бы вспомнил о нем в самых изысканных выражениях.
   Так что будущее свое я вижу в праздности и неге.
   И еще в лучах.
   В лучах славы, разумеется, что устроят мне следующие поколения русского просвещенного чиновничества.
О флаге
   Тут один повесил у себя на полуразвалившейся даче Государственный флаг. Так его чуть не съели. Приехали, взобрались и сняли так, руками трясущимися, с глазами навыкате, что чуть не пополам порвали. А почему?
   А потому что без команды повесил. Вот была бы команда: всем вешать, то ходили бы – и пожарные, и милиция, и налоговая инспекция, и санэпидемстанция – и проверяли бы: хорошо ли висит.
О приятном
   Хочется сделать что-нибудь приятное для власти. Я пока не знаю что, но хочется.
О том, что надо быть начеку
   Чего не следует поминать втуне?
   Втуне не следует поминать все. Мало ли. При нынешнем положении вещей, стало быть, все время начеку.
   Я было был сбит с толку сегодняшними нашими несомненными достижениями в области ума, но потом прежнее настороженное состояние к явлениям обыденности не замедлило проявиться с новыми силами.
   Ибо сонмище досадных огорчений на всех поприщах моей прошлой буйной жизни приучило меня к осторожности в осуждении принципов нашего движения вперед, связанных с преждевременной утратой либо изувечением различных органов.
По вчерашнему обращению к нации
   Нет слов для описания радости при виде их радости.
   Справка: чиновник – паразит ростом с лошадь.
О транспортных развязках
   Предлагаю для начальников сделать специальные прозрачные транспортные развязки.
   Этакие рукава из благородного пластика.
   И повесить их над дорогами. Тогда можно будет увидеть скрытые части проезжающего начальства.
О низости
   Это низость! Это, я бы сказал, даже подлость думать о том, что они о нас совсем не думают. Они думают. Ночами. Днем некогда.
О том, как мы перегнали Америку
   Недавно американцы отметили у себя пик цен на бензин. За три доллара почти четыре литра.
   На наши деньги у них литр стоит 19,5 рубля. У нас как минимум на рубль дороже.
   Так что мы теперь впереди.
   Предлагаю объявить общенациональный праздник и назвать его «День Перегона».
Об англичанах
   Чем меньше жизненного пространства, тем изворотливее ум. Эти на островах живут, они вынуждены умнеть. И умнеют они как минимум пару тысячелетий.
   А на больших просторах умнеть совсем не обязательно: изгадим эти просторы – перейдем на следующие.
О лошадином
   Лошадиное дерьмо приходит на ум часто. Не то чтобы оно вдохновляет, нет. Просто этот образ, возникающий в воображении при взгляде на некоторые явления и проявления, примиряет тебя с тем, что, подсохнув, они развеются ветром.
Об истинном
   – Истинно говорю я Вам, Ваше Высокопревосходительство, истинно говорю, потому что не в силах превозмочь, не смею! Кроме Вас, Ваше Высокопревосходительство, никого не вижу я на этом самом месте, в служении… в Отечестве, во благо. слов нет, слов. да что слова? что они? что? звук пустой, и никакого тебе преображенья. чувства. теснят. не позволяют… а потому разрешите плечико.
   – Что?
   – Плечико соблаговолите.
   – Что?
   – Облобызать вам плечико.
   И облобызал.
   Теперь из преданнейших будет.
О названном
   Я пишу всякую всячину. Мое письмо меня успокаивает. Назвал что-то его собственным именем или даже присвоил ему это имя – и успокоился. Главное назвать – и проходит неуверенность, страх. И вот ты уже ничего не боишься. Названное не страшно, а ты приобрел силу.
О ровном месте
   Коррупцию не преодолеть. Так все переплетено, переплетено, вживлено, врублено – никак.
   Самое время перенести столицу куда-нибудь. Здесь мы уже накакали. Начнем все с ровного места.
О прилежании
   После усердных и изнурительных занятий хорошо бы почесаться и поплевать в потолок.
   Лично у меня весь потолок заплеван. О чем это свидетельствует?
   Это свидетельствует в пользу особого прилежания, коим я был славен с самого детства.
О национальности
   Когда меня спрашивают: «А вы кто по национальности?»
   Я всегда отвечаю: «Помесь осла с испанской зеброй!»
   После этого сразу спрашивают: «А разве бывают испанские зебры?»
   То есть вопрос о существовании национальности «помесь осла» вторичен.
Эпитафия
   «При всей внутренней опрятности разума и воображения он обладал крайне ограниченным запасом слов».
О праве канализации
   Канализация имеет право течь. Тут назначили кого-то, кто отвечает за канализацию в масштабах страны.
   Не справился. В моем доме она течет в подвал постоянно.
   Не верите? Это ваше право, потому что из права канализации течь вытекает наше несомненное право:
   не верить в то, что она течет.
О советах
   Иногда хочется раздавать советы.
   И чтоб они были не совсем советы, а так, рекомендации.
   Например: «Не ешьте здешний кефир!» – «Почему?» – «Вы говорите с нами из ближайшего туалета?» – «Нет!» – «Значит, мы успели!»
О разборе
   Каламбур – дело серьезное. Это вам не щелчок по носу. Тут все намного опаснее. Только ты задумал разобрать слово «чиновник» по частям, как сразу же – раз! – идите-ка сюда, любезнейший! Да как вы могли? Что вы думаете о себе? Что вы себе позволяете?
   А я всего-то хотел заметить, что первый слог в этом слове «чин» говорит о том, как серьезна и правильно устроена вокруг нас жизнь. Когда мы не то чтобы слово поперек, но даже пукнуть не смеем без высочайшего на то соизволения.
   А все потому, что демократия наша проистекает из диктатуры, и делает она это самым что ни на есть замысловатейшим образом. Потому как сама по себе демократия в нашей стране развивается так, что эта ее мировая разновидность заставляет всплеснуть руками самого искушенного критика.
   Слог же «ов» говорит о том, что все мы овны, то есть овцы Божии, и когда кому выйдет срок ложиться выей на алтарь Отечества, – сие никому неведомо.
   Окончание же «ник» восходит к таким понятиям, как «никнуть» и «поникать» – то есть заканчивать, завершать.
   Ибо у каждого дела есть голова, тело, а и есть хвост.
   И главным, наверное, является хвост, потому что след он оставляет в исторической пыли.
О ливере
   У политиков аура внутренних органов имеет уныло-лиловый цвет, в отличие от синего, присущего нормальным людям. Думаю, что это от лжи. К примеру, печень не выносит никакого вранья. Клетки ее гибнут тысячами.
   То же можно сказать и об остальных органах, которые люди называют ливером.
   Таким образом, стоит заметить, что ливер политиков далек от совершенства.
   Вывод: иным занятие политикой приятнее собственного ливера.
О чиновниках
   Они везде.
   Но наши прожорливей и за год могут удвоить поголовье.
О мелком торжестве демократии
   А нельзя ли фотографии всех чиновников – руководителей и вершителей – развесить по всему городу – на заборах, в переходах, на домах? Тогда каждый мог бы пририсовать им усы, сделать в них дырку или написать им послание. Короткое такое. Всего несколько букв.
   Этакое мелкое торжество демократии.
   А то они думают, что они нам отцы.
О дорогах
   ОЙ, БЛИН!
И еще раз о дорогах
   Может, немцам города сдадим?
   А когда они дороги сделают, пустим танки и назад все отвоюем!
О тепле
   И хорошо, что я на родине.
   На родине всегда тепло. Свое говно греет.
   Это от чужого отвратительно несет.
О щекотливых судьях
   Щекотливые судьи, возможно ли вам угодить? Как вы загадочно безгласны!
   Обращаю ваши взоры на то обстоятельство, что в своей нетерпимости я способен дойти до резкой и рискованной крайности, а все от того, что характеру моему в значительной мере присуща черта, которую с трудом можно отнести к добродетели – прямолинейностью своей я далеко превосхожу карабахского ишака.
О двигателе прогресса
   Взятка является двигателем прогресса. Иначе никто б тут ничего не делал. Без взятки нет мотивации. А теперь посмотрите, как у нас все заработало-то! Как все везде делается! Так что «ура» откату!
Мое предложение
   Я тут недавно придумал вот что: я предложил заранее написать некрологи на все более или менее значительные фамилии. Я предложил вывесить их загодя, дабы адресаты смогли бы ими насладиться еще при жизни.
Об украшениях
   Хочется украсить здания предвыборными лозунгами, чтобы потом, проезжая мимо них по нашим кудлатым дорогам, никто не смог бы их от дроби зубной прочитать.
Опора под старость
   Что бы мне такое занести в сатирическом неистовстве в свою памятную книгу в качестве мощной опоры себе под старость? Ума не приложу! Может быть, труды о богатстве ощущений после ежедневных омовений предрассветной уриной? Или размышления о пользе разочарований? Или записи о вспоможении в укреплении духа выставлением себя на всеобщее обозрение в самом неприглядном свете? Или рассуждения о слабости ума при достижении зрелости тела?
Об открытиях
   А не полакомиться ли нам тем или другим упругим кусочком подлинного знания?
   Не разъять ли нам двери в мир удивительных открытий человеческой природы?
   Да вот взять хоть этих – нужд Отечества печальников. Открыл двери в их мир и – Господи, сколько тут всего и какая по углам ползает хвостатая мерзость!
О запасе
   У меня словарный запас – 18 тысяч слов. Я его вчера объявил. Считать я не стал – зачем? Все равно кто-нибудь и без меня подсчитает.
   Вот тогда и поговорим.
О малом
   Где б найти тех лихоимцев, что довольствуются только малым?
Об уме
   Питерская погода влияет на ум. То жара, то потоп – и вот все лежат. Ветер подул – уныние, гроза – обморок.
   Отсюда и склад души особого рода, делающий честь нашей атмосфере. Она нежна и порывиста.
   Все жители – шалопаи, а в отцы города выбираем себе мать.
О сосательном рефлексе
   Он ведь врожденный, а фраза: «Всё! Насосались!» – приобретается с годами.
О капле
   Ни капли желчи и злонамеренности. Все только хорошее, в том числе и видения.
   А видится мне, как пошатнется благополучие их дома, как месть пустит из своего отравленного, вонючего угла слух, которого не опровергнут теперь ни чистота сердца, ни безупречное поведение, ни раздача куличей сиротам, и доброе их имя поколеблется, истечет кровью от тысячи ран, светлые дела будут обречены на поругание, помыслы забыты, а потуги втоптаны в грязь.
О светлом образе
   Созданию светлого образа нашего госаппаратчика за рубежом мешает тот блеск глаз, который появляется, когда он входит в заграничный банк. И еще ноздри.
   Они у него в банке раздуваются.
Об отливах
   Ни капельки мне не будет жаль безвременно ушедших.
   Ушедший от нас чиновник подобен отливу, за которым непременно следует ожидать скорый прилив.
   Земля мудра. Все очищается. В том числе и место, которое только что было занято чьим-то, казалось бы, таким незыблемым тазом.
О видении нового
   Лично я очень хочу увидеть что-нибудь новое.
   Даже можно сделать плакат «Хочу увидеть что-то новое!» и везде с ним ходить.
О примирении с миром
   Меня с этим миром примиряет то обстоятельство, что человек не вечен. Все помрут. Здорово.
   Некоторых зароют. Многих с почестями.
О хоризме (не путать с харизмой)
   Хоризма говорит о наличии хорьков! Чем больше этих полезных среди нас животных, тем больше она – хоризма. Хорьки – вы наше будущее! Потому что многие, не понимая происходящее, сами по себе все больше и больше напоминают этих славных животных.
   Скоро не останется никого. Никого скоро не будет. Не будет выдр и благородных оленей.
   Никаких оленей не будет, даже самых что ни на есть хромых и неблагородных.
   Будут одни хорьки. Там – хорьки, тут – хорьки.
О патриотизме
   Патриотичнее меня, надо заметить, только пограничные столбы.
О вечном
   Каждый год – паводок, затопило, а потом жара и леса горят.
   И школы не готовы к началу учебного года.
   На север уголь не вовремя завезут…
О наблюдении
   Давно наблюдаю за человечеством.
   Не знаю, какие на него виды у Бога, но только я считаю, что свалки за собой хорошо бы убирать.
О дарении
   Иногда хочется всем чего-нибудь подарить.
   Какую-нибудь незначительную козявку.
   Чтоб всем-всем по козявке.
О заблуждении
   Легко ли ввести себя в заблуждение? Легко. Только тем и занимаемся. То вводим, то выводим. И всё так воздушно, непринужденно. Будто ни для чего другого ты и не был предназначен.
   Желания-то всегда одни и те же. Так что в заблуждение мы вводим себя с превеликим удовольствием. Точно никогда до этого ничем иным и не занимались.
   Мало того, хорошо нам там – в нашем густом неведении.
О любви к людям
   Посмотрите на благодетеля нашего! Нельзя не заметить, как он любит людей. Он идет среди них, улыбается, смеется, пожимает тянущиеся к нему руки, останавливается и дарит вечное веселье двумя-тремя словами, опять идет, опять улыбается и опять дарит. А люди такие милые, такие хорошие, мягкие, лучистые, пушистые.
   И это все? Это все, что он делает? Все, на что он способен? Ради чего рожден? На что его воздвигла природа?
   Нет, конечно. Он еще думает. Он много думает, он думает постоянно. Он думает: как бы… как бы… нае бы… нае бы…
О трубах
   Все живут в своих трубах. Жители из одной трубы никогда не сойдутся с жителями из другой.
   Вот только на время выборов в междутрубье появляются ходы от одной трубы к другой для проведения предвыборной агитации.
О внезапных чувствах
   Ваше внезапное и неожиданное прибытие, а также сам способ оного, а кроме того, те чувства, что рождаются в душе. Словом, Ваше Превосходительство, позвольте ручку лобзднуть!
Как я пишу
   Как я пишу? Я пишу по утрам, когда рассвет разве только забрезжит, когда лучи восходящего солнца едва коснутся стекол моего окошка, а дыхание пробуждающейся природы еще только начинает наливаться.
О запале
   Мне кажется, что политики страдают запалом.
   И здесь я имею в виду те свойства их души, когда бурление оной заканчивается лишь испусканием легкого ветра.
О нарождении новых партий
   У муравьев тоже бывает роение.
   В этот период организаторы обзаводятся крыльями и показывают всем свой полет.
   Как только все уляжется, они сбросят свои крылышки и заживут как все.
Об общественном благе
   Даже не знаю. Россией управлять невозможно.
   Как же ею управлять, если управленческий зуд возникает обычно к 15.00, а в это время в Петропавловске-Камчатском полночь?
О памятнике
   Будет ли открыт памятник фразе Карамзина «Воруют»? Если да, то здорово. Подумать только: Нострадамус в выражениях, подобных этому: «И придет мгла. И поглотит она мир. И будет плач. И явится миру человек в образе волка…» – описал будущее «примеряй на что хочешь», а тут человек сказал одно слово, которое на долгие века определяет особую стать нашего родного Отечества.
О посвящении Отчизне
   Должен заметить, что себялюбие никогда не оказывает ни малейшего влияния на наши суждения. Ибо все они посвящены Отчизне, а что есть мы, как не часть ее. Мелкие и низменные интересы никогда не всплывут наверх, не собьют с толку наших высших способностей, не окутают их туманом, смрадом, нечистотами, слизью, гнусностью, мерзостью, густым мраком.
О сохранении вида
   Безо всякого напряжения я приму сердечное участие в сохранении человечества как вида. Я охотно подвигну себя на это, отложив в сторону текущие дела. Об одном прошу спасаемых мною: не открывайте ртов.
   От этого страдает утренняя свежесть.
Об одичавшей
   Как неистребимый философ – теоретик, систематик и состязатель в гипотезах – я стоял вечера в Комарово на кладбище поэтов возле могильной плиты, придавившей прах любимой тети поэта Гринштейна, одичавшей, судя по всему, в конце жизненного пути, а потому и упокоившейся среди всех этих птиц небесных, и думал о том, что давно не получал от вас весточек.
   Как вы там все?
О хрустале
   Я бы награждал чиновников хрустальной розой. Каждому дал бы по розе.
   Большому чиновнику – большую, маленькому – малую. Розу в петлицу. Это за то, что оправдал доверие. А если не оправдал – это тоже удобно, вытащил из него розу и по роже его, и по роже!
О том, чем я занят
   Чем я занят?
   Я занят жизнью – беготней и стенаньями.
   Кроме того, я должен: размышлять, собирая сведения, анекдоты и слухи,
   вплетать в них свои собственные истории,
   пестовать предания, отсеивать чепуху,
   наносить визиты важным особам, отбиваться от особ неважных,
   а еще – писать панегирики, пасквили и обследовать всякую всячину – документы, рукописи, письма, свитки, изучение которых поминутно требует справедливость.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента