Александр Рушкин. Всё в порядке

Александр Рушкин
Все в порядке
Стихи

Предисловие

   Прошло четыре года с момента выхода в свет первого стихотворного сборника Александра Рушкина «Слушай сердце». В течение всех этих лет автор оставался верен себе и продолжал писать стихи (правда, не так много, как хотелось бы). Стихи эти совершенно разные по жанру и стилю: есть среди них абсолютно серьезные, стихи-раздумья и стихи-воспоминания, есть метапоэтические строки (т. е. стихи о поэзии и стихах), встречаются также строки полушутливые и даже откровенно ироничные.
   Практически все стихи А. Рушкина, и это хотелось бы отметить особо, по-прежнему сфокусированы на человеке (даже если в них в аллегорической форме речь идет о животных: «Останусь волком», «Охота») и, как всегда, предельно откровенны. Эта откровенность делает честь автору и заставляет поверить тому, о чем он пишет. Его строки неизменно несут в себе сильный эмоциональный заряд, и им свойственна какая-то удивительная внутренняя энергетика.
   В стихах А. Рушкина, отражающих в той или степени личный опыт автора и его жизненную позицию, мы видим лицо и видим характер. Он отнюдь «не застегнут на все пуговицы» и не боится при всей своей серьезности выглядеть чуть ироничным (хотя сквозь иронию нередко проглядывает печаль) или по-человечески ранимым («Не читай стихов моих») и даже в чем-то беззащитным («Я остался один. Совершенно один. Даже спорю теперь сам с собою»).
   Порой он беспощаден к самому себе («Да – графоман!») и нередко видит смысл там, где другие его не замечают («Странный потолок»). Будучи реалистом, хотя и не чуждым романтики, он прекрасно понимает, что совершенства нет – да и быть не может на этой Земле, хотя это отнюдь не означает, что к нему нет смысла стремиться, как в жизни, так и в строках. В этом сборнике – так же, как и в первом, – широко и разнообразно представлена любовная лирика автора, отличающаяся подкупающей, а иногда и прямо-таки обезоруживающей искренностью.
   Стихи А. Рушкина порой весьма оригинальны и в то же время просты и даже прозрачны по своей смысловой структуре; он умеет органически сочетать разговорные вольности речи с четкой манерой изложения, не стесняясь при этом в выражениях и называя вещи своими именами. В этом мне лично видится своего рода внутренний – пусть даже и неосознанный – протест, своего рода неприязнь к различного рода табу, негласно налагаемым на человека чуть ли не с момента его рождения. Можно осторожно предположить, что данная тенденция (типичная, кстати, для нашего времени) не всем придется по душе; впрочем, это уже дело вкуса.
   И все же жесткие, но четкие по своему замыслу и исполнению строки А. Рушкина несомненно имеют свою внутреннюю логику и притягательную силу. С ними можно соглашаться или не соглашаться, но они истинно реактивны – в том смысле, что побуждают к ответной реакции, к желанию вступить в дискуссию или даже в жаркий спор с автором.
   Такому поэту непременно нужен понимающий читатель, нужна обратная связь, которая давала бы ему дополнительную внутреннюю энергию и мотивацию. И пусть вышедший теперь его второй сборник будет для него таким стимулом и такой мотивацией.
   В. И. Шувалов,
   доктор филологических наук,
   профессор МПГУ, член Союза писателей-переводчиков
   и Чеховского общества при Союзе писателей России

* * *

   «Зачем плодить четверостишья фальши?»

А. Рушкин

   Есть люди, которые пишут хорошие стихи. Александр Рушкин пишет не просто хорошие, а правдивые стихи как о себе, о своем внутреннем мире, так и о жизни в целом, о мире внешнем – таком, каким тот предстает в его глазах, поэтому, в первую очередь, его поэзию отличает открытость души и отсутствие фальши:

 
Я не играю посредством рифм
И не играю мышцами,
Просто живу на пределе сил,
Чувств и своих возможностей.
 

   По мере прочтения книги перед глазами читателя ярко вырисовывается многогранный образ автора, который то называет себя «графоманом», то влезает в шкуру «мухи», размышляя о жизни с ее точки зрения, то «звереет», превращаясь в медведя-шатуна, готового свернуть горы ради любимой, то заверяет нас, что свобода волка – превыше всего:

 
Остепениться? – будка, кость и цепь...
По мне, так лучше оставаться волком.
 

   Читатель понимает, что лирический герой автора многое пережил в своей жизни, не раз опускаясь на дно, можно сказать, в самые дебри, о чем свидетельствуют следующие строки:

 
Задыхаюсь: мне нечем дышать, просто незачем больше дышать.
 

* * *

 
И крепкие напитки
Не лечат боль.
 

* * *

 
…на дно…
И созерцать запретные глубины.
Я сам мечтал, пускай давным-давно,
Увидеть мир глазами субмарины.
Не всплыть уже, а впрочем,… и не нужно.
 

* * *

 
Скупые стены морга
Мне нарисуют дружеское «Welcome!»
 

* * *

 
Перебежав дорогу кошкой черной,
В тиши ночной любовницей покорной
Ласкает грудь щемящая тоска.
 

   Эта «щемящая тоска» возникает и у читателя, когда автор рисует нам картину холодного зимнего Города, где на самом деле зима царит в сердцах и душах людей, а не за окном: «здесь даже люди обрастают льдами», «там тоже кто-то прячет тело в кокон / из одеял, но вряд ли он согрет». Мир представляет собой жалкую картину скучного карнавала, наполненного «наигранным весельем», в котором «день наступил, а победила тьма». Тогда поэт обращается к Художнику и просит нарисовать ему Жизнь, но тот в ответ смотрит «печальными глазами» и достает простой (не цветной) карандаш. Однако сам автор, в отличие от многих, не может смириться с такой картиной мира, его лирический герой, достигнув самого дна, когда «давно расстрелян весь боекомплект», заставляет себя подняться и призывает всех нас не отрекаться от веры, веры в чудо:

 
Отбунтовал, да только как смириться,
Когда страной торгуют на глазах…
 

* * *

 
Ломаются мачты, обшивка бортов.
Не сломлен железный мой дух:
Признать поражение я не готов…
 

* * *

 
Разбит граблями твердый лоб,
Не отрекайся. Вера в чудо…
 

   Так в какое же чудо верит сам автор? Впуская в сердце Весну («капель звенит надеждой»), он ждет Любви, чтоб «ощутить, что все еще, быть может, изменится в обманчивой судьбе». Несмотря на то, что во многих строчках лирический герой признается нам в своей «грешной жизни» («Да только я – ни капли не святой, мне непривычен запах благовоний. Грешил, грешу и буду. Я такой!», «Ты – не Ассоль. Мое имя – не Грей», «Я слишком груб и холоден в любви»), трудно представить его циником. В глубине души это – романтик, который продолжает «строить замки из песка», обращается к любимой: «Стань героиней снов», отправляя ей «поцелуи с ветром» и ловит ответные «поцелуи как выстрелы»:

 
И до утра не дам тебе покоя
Мечтой заветной, проникая в дом.
В твоих глухих, зашторенных покоях
Я буду беспокойным мотыльком.
 

* * *

 
всякий раз трепещу,
превращаясь в мальчишку…
 

* * *

 
Приберусь у себя в шкафу…
Если хочешь, тебя одну
Будет память моя беречь.
 

* * *

 
Я с высоты влюбленными глазами
Найду тебя среди чужих людей.
 

   Нередко влюбляясь, как в первый раз, поэт «сходит с ума», хотя и признается читателю, что «трудно и больно снова любить, душой выгорая заживо», пишет и сжигает свои стихи («Я не грущу, что умерли стихи, Отпетые еще до панихиды»), сравнивает любимых с прекраснейшими цветами в его «гербарии», а счастье – с солнцем, которое через отведенное небесами время отпускает на волю в небо:

 
Отпущу на волю счастье...
… смотреть на солнце долго,
К сожаленью, невозможно…
 

   Александр Рушкин, «поставив душу трепетно на кон», не признает математических законов («и потом – дважды два не равно четырем. Посылаю их к черту!»), он в чем-то похож на вихрастого мальчишку, страдающего максимализмом, чей девиз: «смеяться до колик, до спазмов в груди, рубить – так рубить сплеча». Но в то же время автор – человек взрослый, тщательно исследующий свою душу:

 
Живет душа под мишурой одежд,
Но важно ли, во что она одета?
 

* * *

 
Я, собственной души
патологоанатом,
Бессмертная, терпи!
Эксперимент идет.
 

* * *

 
Как тяжело от собственных открытий!
 

* * *

 
Вселенная – во мне.
 

   В поисках смысла жизни лирический герой путешествует по миру, рассказывает нам о Тибете, о горных тропах, где, блуждая одновременно в нескольких реальностях, он изучал буддизм, пытаясь найти самый лучший Храм – Небесный и свой собственный Путь, отличный от шаблонного, ведь поэту «хочется смотреть на все сквозь призму живого сердца»:

 
О, сколько раз мы выбирали Путь –
Привычный путь шаблонов и традиций!
 

* * *

 
Я – странник. Увы, мне не стать мудрецом.
 

* * *

 
Постой, палач. Ты придержи топор.
Дай посмотреть в сияющее небо…
…Быть может, я найду дорогу к Богу,
Которую найти пока не смог.
 

* * *

 
Но если мечтал я увидеть храм,
То лучший из всех – небесный.
 

   Книга «Все в порядке» – это увлекательное путешествие по нашему миру глазами многогранного человека, который щедро и откровенно делится с читателем своими чувствами и мыслями в поэтической форме, настраивает на поиск выхода из любой тяжелой жизненной ситуации и придает каждому уверенности в том, что все будет хорошо. Доброго Пути!
   Александра Крючкова,
   поэт, прозаик, член МГО Союза писателей России лауреат международных премий в области литературы

Все в порядке!

 
Если время настало платить по счетам,
Об отсрочке не стоит молить кредиторов.
Голой пяткой ударю, как будто в там-там,
По последней упругой доске коридора.

Дальше – только эфир, запах свежей доски,
От которой остались занозы на пятках…
Это раньше я мог бы сказать: «Пустяки!»
А теперь, усмехаясь, скажу: «Все в порядке!»
 

Переболел

 
Переболел. Морозный воздух грудью
Вдыхаю, набираясь новых сил.
Я обманул жестокую колдунью,
«Целебных» трав настой не пригубил.

Повисла черной ширмой катаракта,
Но правда болью по сетчатке глаз
Мне резанула очевидным фактом:
Как мог желать? Как мог мечтать о Вас?

Сухие губы, жаждущие влаги.
И руки, позабывшие тепло...
Бессильный хмель позавчерашней браги
Метнулся вслед на мутное стекло.

Я дверь закрыл. Морозный воздух грудью
Вдыхаю, силы новые коплю.
Я обманул коварную колдунью –
Другую я по-прежнему люблю.
 

Не читай стихов моих

 
Не читай стихов моих. Не надо.
Не ищи ответы на вопросы.
В жарком зное дремлющего сада
Золотом обманывает осень.

Избежать нельзя противоречий –
Истина уклончива и зыбка.
Кто я? – просто глупый человечек
С нежной и задумчивой улыбкой.

Во сто крат правдивее и чище
Твоих писем искренние строки.
Я их жду, как ждет у церкви нищий
Медный грош от прихожан жестоких.
 

Зима

 
Обледенел заснувший город в страхе.
Сжимаясь, ртуть фиксирует рекорд.
Застыл орел, распятый на папахе.
Зачатый гений выскоблен. Аборт...

Уныло сердце бьется под наркозом.
Отключен мозг. Ни света и ни тьмы...
Какие ждать еще метаморфозы,
От наступившей ядерной зимы?
 

Как хорошо

 
Давай наполним легкие туманом
Еще не состоявшегося дня.
Пусть где-то рядом лес стоит багряный,
Невидимый пока что для меня.

Как хорошо в затерянной избушке
Не думать, не терзаться, не гадать,
Не слушать предсказания кукушки,
А снова лечь на мятую кровать

И, наслаждаясь обретенной силой,
Отдаться воле трепетной волны,
Которая не раз нас возносила
И погружала в сказочные сны.

Как хорошо...
 

Убить дракона

 
Убить дракона, чтобы доказать…
Разрушить стены замков неприступных…
К ногам сложить бесчисленную рать
По прихоти любви своей преступной…
В который раз… И снова рваться в бой,
Достойную подыскивая жертву.
И каждый раз, рискуя головой,
Петь песню о любви, подобно ветру.
И, выполнив в конце концов обет,
Услышать унизительное: «Нет!»
 

Поздняя встреча

 
В старом загородном парке нас вдвоем настигла осень,
Укрывая первым снегом сиротливые аллеи.
Удивительная встреча... Так совпало, долго очень
Ошибались, вновь искали и предчувствием болели.

Листья сброшены с деревьев. Обнаженность не привычна.
Прячем вспыхнувшие чувства. Разговоры невпопад…
На забытых перекрестках накопили опыт личный...
Только опыт неуместный, будто ранний снегопад.

Обезличенные тени в придорожных закоулках
Врассыпную убегают, поглощаясь темнотой.
Видишь свет в конце тоннеля?
Слышишь, сердце бьется гулко?
Это страсть сжигает осень вместе с палою листвой.
 

Дай-ка закусить...

 
Дай-ка закусить капусткой квашеной.
Ты на утро сбереги рассол.
Не надолго я с девчонкой крашеной
Убегу и вновь вернусь за стол.

Не наступит утро безболезненно –
Заскулит привычно голова.
Знаю, что давно бреду по лезвию,
Понимаю, что была права

Моя мать, рукой слегка ласкавшая
Сына непокорные вихры.
«Весь в отца! Судьба твоя пропащая:
Бабы, водка, шумные пиры...»
 

В избушке

 
В робком пламени свечи
Откровенные картины:
Кот стыдливо на печи
Прячет морду в шерсти длинной.

Впрочем, может, к холодам?
Говорят, что есть примета…
Но читаю по губам:
Мы давно – в разгаре лета.

То ли вьюга за окном,
То ли ты, моя подруга,
Огласила стоном дом
И ближайшую округу.

В ярком пламени свечи
Спать легли ночные тени.
Кот задумчиво мурчит,
Носом тыкаясь в колени.
 

Лента новостей

 
На Украине власть делили,
Молчал оплеванный Майдан.

Соляру разменяв на мили,
Через Индийский океан
Шли танкера и сухогрузы,
У побережья Сомали
Их потрошили, аркебузой
Вооружившись, дикари.

И пусть давным-давно не новость,
Но в каждой ленте новостей:
Мир пошатнулся, кризис, пропасть –
И нет спасительных идей..!

А нам плевать, у нас в деревне
Подъем ли, кризис мировой,
Все так же дед на лавке дремлет
Под перекошенной стрехой.
 

Добьемся гармонии...

 
Добьемся гармонии
Обменом гормонов.
Речь бьется в агонии
Бессмысленных стонов.

А после стаканами
Дешевый пью кофе.
Дружу с графоманами,
А мамка – не против…
 

Не сожги дыханьем

 
Не сожги дыханьем ревности.
Разве повод я давал?
Да, при общей нашей бедности
Альков – старый сеновал.

И куда ж мне, горемычному,
Дам на случки приглашать?
А они же все столичные...
И запросы – твою мать!

Не играй словами бранными.
Кулачищем не маши,
А не то портками драными
Я сверкну среди ночи.
 

Размышления о жизни мух

 
Холод. Осень. О стекло
Бьется муха,
И вибрирует крыло
Силой духа.
За невидимой чертой,
За окошком,
Кружит ветер снег густой
Белой мошкой.
Муха думает, что там –
Тоже мухи,
А зима и холода –
Это слухи.
Муха думает, что Бог
(только зря так...)
Неоправданно жесток
И предвзято
Ограничил жизнь ее
В рамках рамы,
Превращая бытие
В панораму.
 

Вырву из сердца

 
Прошлой ночью не спал,
бредил,
Собирая слова
в строчки.
Я, конечно, бывал
вредным,
Идиотом не стал –
точно!
Утром бросил стихи
в урну,
Утирая рукой
сопли.
Я из сердца тебя,
курву,
Если надо,
легко вырву,
Как до этого рвал
сотни...
 

Безумствует весна

 
А за окном безумствует весна,
Который день штурмуя пыльный офис.

Как будто валидол, глотает кофе
Сосед, лишенный мужества и сна,
В сердечных муках корчится полдня
(Сегодня Юлька в юбочке короткой...).

А солнце бьет в окно прямой наводкой,
Но не в мое, а сбоку от меня.
 

Свобода выбора

 
Достоинство и мужество самца,
Количество и качество регалий
Зависят от размеров гениталий,
А, стало быть, от прихоти Творца.
При явном, очевидном превосходстве,
Без поединков право признается.

А главный приз – молоденькая самка:
Красива, грациозна и стройна.
Она, как кубок сладкого вина,
Она, как стены рухнувшего замка, –
Желанный приз и сорванный цветок,
И новой жизни трепетный исток.

Свободу выбора предвосхитил отбор –
Естественный, конечно, кто бы спорил!
Но разве мы испытывали горе,
Судьбе порой проигрывая спор.
Да. Было так, но наступил момент –
В достоинстве теперь эквивалент.
 

Проводы друга

 
Задумались над потаенным смыслом,
Стаканов полных изучая муть,
Сквозь сизый дым, повисший коромыслом,
Найти на дне пытаясь тщетно суть.

Нет истины. Играют в свете грани.
В испарине початая бутыль.
Не нам судить. Уйдем вперед ногами
В последний путь, не поднимая пыль.

Не чокаясь... Удар ноги в промежность...
Мешая с болью крепкий самогон,
Мы провожаем друга в неизбежность
Без лишних слов. Груз 200 и – перрон.
 

Под утро

 
Под утро прибыл гробовщик,
Обмерил, взял задаток,
Утешил: «Не горюй, старик,
Мы все умрем когда-то».

За ним вломился в черном поп:
«Покайся, жуткий грешник!»
Я было начал, он – в озноб...
И отвалил поспешно.

Районный доктор (тих и мил),
Выспрашивал анамнез.
Ему я твердо заявил:
«Зачем мне Ваш диагноз?»

Потом пришла еще родня.
Соседей было много.
Не выдержав, к исходу дня
Я отдал душу Богу.
 

Уж сорок...

 
Уж сорок отрывных календарей
Опали желтыми бумажными листами,
И новый не досчитывает дней,
Бросает их под ноги ворохами.

Они кружатся в памяти людей,
Сливаются в единый фон осенний
И сотней растревоженных мгновений
Мне не дают уснуть в тиши ночей.
 

Мой город оккупирует зима

 
Мой город оккупирует зима:
Здесь даже люди обрастают льдами,
Холодный ветер рыщет меж домами…
День наступил, а победила тьма.

Напротив – дом, в котором тлеет свет
Совсем слепых от кружевины окон.
Там тоже кто-то прячет тело в кокон
Из одеял, но вряд ли он согрет,

Поскольку этот холод вездесущ,
И он проник морозом в наши души,
Как будто демон, демон всемогущий,
Откормленный фастфудом мертвых душ.
Но тлеет свет….
 

Странный потолок

 
Смотрю на странный потолок,
Покрытый копотью,
И дальний угол, как лобок,
Тревожит похотью.
В его трехмерной простоте
Сплошные символы.
Три дня в молитве и посте…
Былые идолы
Не покидают, а влекут
Телесной радостью.
Три дня тревожно истекут
Крепленой завистью.
А жизнь – молитве поперек
И исковеркана…
Смотрю на странный потолок,
Как будто в зеркало.
 

Крестики-нолики

 
А ты – прекраснейший цветок
В моем гербарии.
Срывал я каждый лепесток,
Срывал по правилам.

Любил цветы, но только ли
Тычинки – пестики?
Ты рисовала мне ноли.
Я ставил крестики.

Твой гибкий стебель не дрожит,
Застыл немыслимо.
Стекали капельки обид,
Пока не высохли.

Просил: «Возьми да полюби
Меня, пригожего».
Ты отвечала: «Я – лесби…
Всего хорошего!»
 

Странная штука

 
Линии жизни пересеклись,
Слились в одну, а потом разбежались.
Странная штука все-таки жизнь –
Думаем в самом начале.

Позже приходит привычка, и влом
Тратить душевные силы.
И все-таки жизнь за каждым углом
Прячет еще сюрпризы.

Но мы научились углы обходить
Или хотя бы их сглаживать.
Ведь трудно и больно снова любить,
Душой выгорая заживо.

И все-таки жизнь не настолько глупа,
Как часто думают многие.
И если ты встретил... это – судьба,
Высоко ее благородие.
 

Черный квадрат

 
Буквально в полушаге от пол-литры
Рассудок мой в чернеющий квадрат
Впечатан незатейливой палитрой
Без признаков своих координат.

Как прост прием! Сканирую пространство,
И в темной бездне черного холста
Мерещится такое постоянство
И видится такая красота,

Что тянет пить безудержно и жадно
Кристальную прозрачность бытия,
Чтоб растворить способность адекватно
Воспринимать значенье слова «я».
 

Поэту

 
О нем говорили в столице.
В провинции слышали: есть
Поэт, что на каждой странице,
Кует превосходную жесть.

И ширились, множились слухи,
Ползли по бескрайней земле –
Мол, пишет он классно под мухой,
А лучше всего – на игле.

Где правда? Где ложь? – неизвестно.
Известно одно лишь: молва
Ударила в голову лестью,
И кругом пошла голова.

Каленым отточенным словом
Жег душу, как землю напалм.
Но правда бывает суровой:
Он словом убит наповал.
 

О творчестве

 
Перелопатив слов руду
И проявив в труде упорство,
Быть может, все-таки приду
Я к свету, лишь бы паникерство
Не завладело под землей
Моей душой в рудничном мраке.
Стихи секу своей киркой
На черных стенах. Гаснет факел...
 

Снова о Музе

 
Хоть молчи, хоть в рупор вой –
Муза впала в ступор.
Без нее стихи – отстой
(Отпираться глупо).

Ничего, переживем,
Раньше было хуже –
Поэтическим огнем
Обжигала дюже.

А что проку? Где итог? –
Отвечаю сразу:
Лишь испачканный листок
В чреве унитаза!
 

Я жгу стихи

 
Летят в огонь измятые листочки,
Горят красиво, весело и зло.
Я жгу стихи. Пылают алым строчки,
Даруя позабытое тепло.

Так вот чего им раньше не хватало!
Изящна смерть в объятиях огня.
Пускай горят – в них было слишком мало
И чувств, и красок прожитого дня.
 

На темной стороне луны

 
Так получилось, не вини,
Мой светлый ангел,
На темной стороне луны
Скрывать любовь обречены…

Бьет бумерангом
В реальность превращенный сон –
Попробуй, выкинь…
Как видно, вещий, в руку он:
Ты влюблена и я влюблен,
И чашу выпить
Вдвоем с тобой предрешено,
Но чаша с ядом –
Я не свободен. Пей вино,
Пока я рядом.
 

В прошлом

1.

 
В прошлом – телячьи нежности
И дикий восторг щенка.
Грубо рванет к промежности,
Не целясь, моя рука.

Хватит ломаться дурочкой,
Песни про счастье петь.
Скоро на мягких булочках
Сыграет маэстро – плеть.
 

2.

 
Руки и ноги скованы.
Стыдом обжигает грудь.
Будем теперь по-новому
Линии жизни гнуть.

Слезы – большие градины –
Бьются в мое плечо.
В ноги рабыней падаю:
«Хозяин, хочу еще!»

Крепче, чем вязь железная,
Слово твое, господин.
Буду служить прилежно я
Мраку твоих глубин.
 

Ступени храма

 
Ступеней храма вытертый гранит
Немало тайн ушедших в быль столетий
В себе веками бережно хранит –
Невольный их рождения свидетель.

Его ласкали шелком шлейфы дам.
Он видел блеск царей, их приближенных
И толпы нищих, брошенных к ногам...
Он видел храм безвинно обнаженным,

Без куполов, растерзанный толпой,
Отрекшейся от совести и Бога.
Он видел много – потому с тоской
Лежит избитой глыбой у порога.
 

С неба на землю...

 
С неба – на землю… и крылья – в хлам.
Кто я? – один из грешных.
Но если мечтал я увидеть храм,
То лучший из всех – небесный.

Люди смеялись, грозили попы:
«Увидишь, но ад кромешный!»
Нет! Я не спорил, крутил болты
И отвечал: «Конечно!»

Утром, когда наступил рассвет,
В небе кружили птицы,
Под звон колокольный шагнул им вслед,
Чтоб ваши не видеть лица.

С неба – на землю… и крылья – в хлам.
Кто я? – один из грешных.
Но если мечтал я увидеть храм,
То лучший из всех – небесный.
 

В сердце впущу весну

 
Приберусь у себя в шкафу,
Со скелетов сотру пыль.
Очевидно, пока живу,
Прошлых дней стерегу быль.