Алексей Чернов. Младший брат

Алексей Чернов
Младший брат

   © ООО «Астрель-СПб», 2011
 
   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
 
   © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

   Люди порой совершенно не понимают, что мы делаем…

1

   Первые три месяца своей жизни я забыл напрочь. Они стерлись из памяти в тот момент, когда чьи-то руки – как мне показалось в тот миг, безжалостно сильные – посадили меня на березовый высокий пень, что спилен был вровень с забором. Потом руки исчезли, я остался один в холодном тумане раннего утра. Стоял конец августа. Я тогда еще ничего не знал про зиму, но то утро пахло сыростью и холодом.
   Разумеется, я заплакал. А кто бы из вас не разревелся на моем месте? Я боялся двинуться с этого сделанного чуть-чуть под наклоном свежего спила, впивался когтями в древесину и вопил. Непрерывно, на одной заунывной отчаянной ноте. Я звал на помощь – но звал неведомо кого – ибо ничего, кроме страха, во мне не было.
   Поначалу никто не откликался. Потом забрехали собаки. Одна, вторая. Вскоре вся округа захлебывалась собачьим лаем.
   Тогда, протяжно скрипнув петлями, отворилась наконец дверь в дом, и женский голос спросил:
   – Что это у нас за концерт? Антон, ты что-нибудь видишь?
   – Мама, у нас котик, – ответил детский голос. – Рыжий-рыжий. Зовут Рыжик.
   Мальчик лет семи стоял на крыльце и смотрел на меня с радостным восторгом обретения.
   Потом он подбежал к березовому обрубку, протянул руки, но ему было до меня никак не дотянуться.
   – Прыгай, Рыжик! – крикнул Антон.
   Но я лишь заплакал в ответ – громче прежнего.
   Тогда подошла хозяйка и сняла меня с мертвого дерева. В следующий миг я очутился в руках у Тошки.
   Так я обрел старшего брата. Я вцепился в его курточку всеми имевшимися в наличие когтями.

2

   Ну, теперь вы подумаете – так они подружились. Как бы не так!
   Дружба наша длилась ровно три дня. День первый, когда мой старший брат предложил: «А давай оставим котенка у нас?» И хозяйка ответила ему: «Хорошо», мне показался счастливейшим в жизни. Меня поили молоком, кормили овсяной кашей с колбасой, и я до одурения гонялся за лоскутком меха на веревочке, скользя неумелыми лапами по крашеным доскам. Устав, я свернулся клубком на дне старой корзинки, куда был положен кусок искусственного меха от детской шубки. Мне было тепло – а тепло так похоже на ласку. На другой день повторились молоко и колбаса, а тарелка с кашей оказалась непомерно огромной и глубокой, я забрался на краешек, соскользнул и очутился в целом море теплой густой и липкой субстанции. Весь остаток дня я вылизывался, а потом меня тошнило. Вечером хозяйка взяла меня на руки и долго гладила, приговаривая: «Какой замечательный котик…»
   – Но я тоже котик! – лез лохматой головой под ее руку Антон и пытался столкнуть меня с маминых коленей.
   Но хозяйка отводила его руку и говорила смеясь:
   – Не обижай моего ребенка!
   Тошке в конце концов надоела эта игра, он включил ноут и начал кого-то отстреливать на экране. А я заснул на коленях хозяйки.
   На третий день утром, когда я завтракал, Антон накрыл меня картонной коробкой и принялся лупить сверху кулаками и орать какой-то боевой клич. Я кричал от страха, а он смеялся. Тогда я понял – что значит стать жертвой детской ревности. Он привык быть одним-единственным неповторимым и требовал, чтобы его все называли котиком. Так его и называли. Я тоже был котиком – не по какому-то там капризу, а по своей рыжей природе, и любое сравнение меня и его на предмет кошачьих качеств – всегда было в мою пользу. Я был настоящим котиком, а он всего лишь хотел им быть. Однако несмотря на мое шаткое и, скажем так, опасное положение в доме – сносить подобные выпады я не мог. Едва вырвавшись из коробки, я начал контрнаступление. Затаившись в обуви, я ждал, пока мой обидчик пройдет мимо. Я ждал долго. Антон наконец появился. Тогда я выскочил и напал. Когти насквозь прошли сквозь старые джинсы и впились в худую лодыжку. Вопль отчаяния и боли свидетельствовал, что мой удар достиг цели.
   В следующий миг Антон гнался за мной с клюшкой. Но не догнал: я лихо взлетел на вешалку. Удар. Мимо! То есть мимо меня. А вот обрубленный пластмассовый крючок вместе с курткой оказался на полу. Еще один удар. Опять меня даже не задело по хвосту – а на пол обрушилась еще одна груда одежды, а вешалка лишилась еще одного крючка. Бой шел до тех пор, пока вешалка не лишилась всех своих пластмассовых зубов, а я не перекочевал на соседний шкаф, где Антон никак не мог меня достать. Он расплакался от бессилия и убежал в свою комнату. А в прихожей появилась хозяйка.
   – Антон! – выкрикнула она. – Нет, но почему?!.. Почему все крючки!
   С этого дня мы с Антоном находились в состоянии перманентной войны. Мой брат пускал в ход деревянную клюшку и пластмассовую саблю, а я свои природные когти – и в итоге победа всегда оставалась за мной. Наверное, если бы он в самом деле хотел меня прибить, то покалечил бы наверняка – это я понял гораздо позже, когда уже вырос. Он просто пугал меня, ставил на место. Но кота невозможно поставить на место – этого мой старший братец не знал. Кот будет драться до конца – с любым, даже самым сильным противником. Так, как будто он не кот, а самый настоящий тигр.

3

   Первые три года жизни я просто двигался, действовал, жил, фонтанировал жизненной энергией по максимуму, как любое юное и сильное существо. В молодости мы не задумываемся над собственным предназначением: живем, жмурясь на солнце; когда нам что-то по сердцу – урчим; когда хотим напугать – шипим и пускаем в ход когти. И еще деремся, отстаивая свое место под солнцем, на которое можно жмуриться. Ох, как я дрался! К трем годам башка моя вся была покрыта шрамами, а от ушей остались крошечные обрывки и бугорки. Весной кровавые ссадины покрывали всю морду, к осени башка зарастала шерстью, бока округлялись, и я приобретал более или менее приличный вид – вот только уши выдавали мою геройскую натуру. С некоторых пор в доме меня называли не иначе как Бандит – но всегда с нежностью в голосе, бросая россыпь нарезанной колбасы или кусочек курицы в мою миску.
   Разумеется, я бы предпочел более экзотическое имя. К примеру, Петроний. Так звали кота в повести, которую читал Антон. Брат мне об этом рассказал как-то – в тот день, когда в очередной раз пытался мириться. Повесть мне очень понравилась. Тот человек, что ее написал, понимал котов как никто другой. Коты всегда ищут дверь, за которой лето, даже если всякий раз их встречает метель и мороз. Они просто знают, что однажды дверь в лето распахнется. Надо только не лениться ее открывать.
   Я два дня переживал, что имя Петроний занято, а потом решил согласиться на Рыжика. Лучше быть миллион первым банальным Рыжиком, чем вторым подражательным Петронием.
   По несколько раз за день я обходил свой участок – не только наш сад вокруг дома, но и все ближайшие сады до естественной границы вонявшего гудроном и бензиновыми выхлопами шоссе с одной стороны и до владений Собачника – с другой. Через год все хозяева знали меня в лицо и признавали мою миссию.
   Мне оставляли на крыльце или у дорожки что-нибудь вкусненькое – кто кусочек рыбных консервов, кто – нарочно купленный корм. Я шествовал от миски к миске утром, днем и вечером.
   – Рыжик, кис-кис…
   Ночью тоже я совершал обходы – три или четыре раза минимум. Когда было тепло – усаживался на обрубок березы, тот самый, где меня нашли, и обозревал окрестности.
   Осенью, а особенно зимой, в морозы, я совершал небольшой пробег и возвращался в дом, ложился на кровать в ноги хозяйке, к утру она сворачивалась калачиком, а я занимал добрую треть двуспальной кровати.
   – Скоро этот Бандит вообще тебя с койки выживет! – вздыхал поутру хозяин и чесал меня за ободранным ухом.

4

   Разумеется, я был амбициозен. Все кошки амбициозны. Потому что кошки – это не выросшие тигры. Мы движемся и живем не под стать нашим размерам и весу. Мы не боимся, не покоряемся, не лижем униженно руки. То есть иногда лижем руки, но походя, в знак особого расположения. Тремся о ноги? Но кто сказал, что это просьба? Это требование. Мы требуем ласки, внимания, жратвы. Впрочем, я редко трусь о ноги, я просто иду на человека, задрав голову, смотрю в глаза и требовательно спрашиваю: «Где еда?»
   – Смотри, какой у этого рыжего наглый бандитский взгляд, – смеялась соседка Аглая.
   Ага, вы слышали, чтобы кто-то сказал, будто у тигра наглый бандитский взгляд?
   Да, всё дело в размерах.
   Когда я понял, что вырасту до очень солидных размеров, то очень обрадовался. Но это была преждевременная радость: даже самый большой кот – все равно маленькое животное, и сила его не в размерах, а в умении вскочить на забор одним прыжком и в остроте когтей. Кот нападает, а потом удирает. И он не может, как тигр, массой громадного тела остановить прущий на него автомобиль.
   Когда в доме никого не было, я разбегался, башкой распахивал дверь в гостиную и замирал перед зеркалом. Я смотрел на себя, рыжего, с явно проступающими тигриными полосами поперек шкуры, и изумлялся:
   «Неужели это я – такой маленький, что едва виднеюсь в самом низу огромного зеркала у среза рамы? Как такое может быть? Ведь я кажусь сам себе таким большим!»
   Я заскакивал на диван. Тогда мое отражение появлялось выше. Но я не становился больше. Еще выше! На шкаф! Я свешивал голову. Кот в зазеркалье глумливо ухмылялся мне с темно-коричневой вершины.
   «Пойми, – подмигивал кот из зазеркалья, – ты достиг своей вершины – выше потолка не прыгнешь!»

5

   Поначалу я всё думал, почему хозяин с хозяйкой не завели еще троих или четверых котят… Тьфу – ребят. Котят чужих я бы не потерпел, в моем доме я – один-единственный. Но ребята – совсем другое дело. Неужели они не понимают, что Антону скучно? В той жизни, что я забыл, у меня были брат и сестричка, мы вместе играли и вместе ели. Или я это всё сочиняю? Ведь я забыл свое детство в тот миг, когда оно кончилось.
   Но я видел, что Антону скучно. Книжка, комп – все это друзья не интересные – ну разве что из книги выдрать страницу, скатать шарик и повесить его на нитку. Со мной Антону тоже не всегда было интересно – сказывалась разница в возрасте и разница в интересах.
   Я честно пытался научиться играть в компьютерные игры – чуть только Антон садился за свою машину, как я заскакивал к нему на руки и пытался дотянуться до клавиш, но он всякий раз безжалостно сгонял меня с воплем:
   – Ну вот, опять всю игру загубил!
   Он называл кусок белой пластмассы с огоньком внутри мышью. Когда я принес ему настоящую мышь, причем живую, и предложил поиграть, он закричал на меня, будто девчонка. Я так растерялся, что упустил этого хитрющего мышонка, и законная добыча улепетнула в кусты.
   Ладно, ладно, если не нравится, пускай сам ловит.

6

   Дом наш стоит на горушке, и на склоне бьет родник – из неглубокого колодца ручеек струится в круглый пруд. Хозяин обложил пруд камнями – летом это настоящая купальня с чистейшей и теплой водой – никакого озера не нужно. Антошка плещется в нем до самой осени. За домом в ряд выстроились высокие ели – так что от соседнего участка наш дом отгорожен будто стеной. Зимой, в Новый год, когда на меня зачем-то повязали огромный голубой бант, и все пытались выбить друг у друга из рук маленькие миски с шипящей водой и кричали «С Новым годом!», эти елки были украшены мишурой и огоньками. Хозяин с хозяйкой прыгали вокруг них и орали: «Счастья! Здоровья! Удачи!» И Антон тоже орал: «Дед Мороз! Дед Мороз пришел!» Хотя я никакого деда в глаза не видел. Но мне тоже было весело: я прыгал на елки и стаскивал с веток мишуру – иначе зачем ее было вешать?
   А потом хозяин подхватил меня на руки, поднял вверх и спросил, глядя в глаза:
   – А ты чего хочешь, Бандит?
   Я ответил:
   – Свежей рыбы.
   Но хозяин, похоже, не понял.
   Так, небольшая справка. Хозяин и хозяйка – это они дому хозяева. И саду. И пруду. А не мне… Я пробовал звать Хозяйку «мамой» и даже пару раз называл так ее вслух, но не получилось: мама осталась в исчезнувшей жизни, а здесь была хозяйка, или Галя, как ее называл хозяин.
   А хозяина звали Сережей. Хотя для Сережи он был слишком уж полнотел, высок, уже тронут сединой, только смех у него был мальчишеский, и баловство он любил. Сережа был наш, человек-кот, из тех, кто до последнего дня любит играть с шариком из конфетной обертки. Я обожал сидеть у него на плечах, когда в пристройке он стоял за верстаком – что-то пилил или строгал, напевая. Он покрывал доски настоящим кружевом, и этими кружевами были украшены все наличники в нашем доме.
   – Теперь такое не модно, – говорила соседка Аглая. – Теперь все делают сайдинг.
   Сережа фыркал в ответ. Я фыркал вместе с ним: мне не нравился сайдинг. Резные наличники – совсем другое дело. По ним так удобно забираться на крышу!
   Но если подумать, то Галя – она тоже женщина-кошка. Скорая на руку, на ногу, выдумщица и фантазерка. И еще – независимая, как и положено кошке. Кроме двух личностей – Антон – раз, Сережа – два. Все остальные опасности она игнорировала, даже соседского бультерьера не боялась. Напротив, мне казалось, что соседский бультерьер ее опасается и обходит стороной. Даже при своем ограниченном собачьем уме бультерьер понимал, что людей-котов, как и настоящих котов, стоит опасаться.
   Итак, продолжаю описание владений: перед домом широкая лужайка и цветник.
   Вдоль забора тянется малинник – малина там растет как-то больше сама по себе, и в прошлогодней траве время от времени шмыгают мыши – так что я обожаю прятаться в малиннике. Хозяйка почему-то думает, что я обожаю малину, посему всякий раз угощает меня ягодами. Я делаю вид, что их ем. Катаю лапами очень осторожно.
   Люди – они ведь глупые, коту ничего не стоит их обмануть.

7

   У меня есть одна слабость – когда я слышу, как разворачивают плитку шоколада, то непременно запрыгиваю на стол – жду, когда из блестящий фольги для меня скатают новый шарик. Новый шарик – вот счастье играть им, катать, подпрыгивая, кидать лапами или приносить в зубах и класть на кровать. Хозяин непременно скидывает его на пол – подальше, и я пускаюсь за ним в погоню. Только новый шарик так забавно хрустит, сминаясь, будто мышиные косточки под зубами. А старый заигранный шарик – как кусок обветренной колбасы – я просто понюхаю и пройду мимо.
   – Сережа! Я вымела из-под кровати двенадцать шариков… Сережа, – Галя осуждающе вздохнула и погладила хозяина по голове. – Ну разве можно есть столько шоколада?
   Но я знаю, что хозяин ест шоколад исключительно из-за меня – чтобы достать из упаковки шуршащую фольгу и скатать мне шарик. Ну а потом ему приходится съедать шоколад.
   Я вообще люблю придумывать новые развлечения. Особенно когда к хозяину с хозяйкой приходят гости. Однажды в гости пришел немолодой, сутулый человек, немного похожий на крючок для одежды. Он достал колоду карт и стал ловко так перекладывать из одной руки в другую, карты то появлялись, то исчезали. Эти действия назывались фокусами.
   Я решил, что это будет здорово, если я тоже научусь показывать фокусы. На другой день, когда Антон оставил кусочек жареного куриного филе на тарелке, а хозяйка прикрыла этот кусочек салфеткой, я запрыгнул на стул, ловко так когтями вытащил филе, не сдвинув салфетку даже чуточку, унес филе – и, разумеется, съел. Все равно упавшее на пол филе Антон есть не будет: это я знал точно. Не пропадать же такой вкуснятине!
   Когда, наигравшись в саду, Антон вернулся и решил подкрепиться, поднял салфетку и увидел, что тарелка пуста, он чрезвычайно удивился. Хозяйка удивилась не меньше. Они поначалу даже не поняли, что это мой фокус, стали искать под столом, потом заглядывали почему-то в холодильник – как будто я мог открыть дверцу холодильника! А потом вдвоем уставились на меня:
   – Как он это сделал?! – воскликнули оба хором.
   Я сидел и смотрел на них, ожидая похвал. Фокус явно удался. Но почему-то они не смеялись, как накануне, когда карты появлялись и исчезали в длинных пальцах человека-вешалки.