Алесь Куламеса
Ярдань
– Нет! – Могучий кулак Мартына обрушился на стол, заставляя подпрыгивать посуду и хлеб. – Нет! Нет! Нет! Чтоб я сдох – нет!
– Тата! – всхлипнула Наста. – Ну пожалуйста!
– Не позволю! – грохотал Мартын.
Он заметался по хате, хрустя половицами. На пути оказался табурет, мужик сбил его и даже не заметил.
– Холера! С кем угодно могла, хоть с городским! Нет же, выбрала этого! Этого!
– Мартын! – взвилась Акулина.
– Не отдам ее за Митьку, слышишь? Не отдам! Не проси – не будет ей моего отцовского благословения! Не будет! Чтоб меня волки загрызли, если я вру!
– Татка!
– Цыць! Молчи, дуреха! Зашибу!
– Мартын!
– И ты цыць! Сговорились! Я сказал – не будет того!
Наста зарыдала в голос и бросилась на двор, не прикрыв головы платком, едва попадая руками в рукава кожушка.
Мартын пробежал от печи до стола и обратно, замер среди комнаты, тяжело дыша.
– Зря ты так. – Акулина не смотрела на мужа, расправляя складки передника на коленях.
Тот промолчал, тоже не глядя на жену. Та выждала еще немного, слушая, как трещат дрова в печи, и продолжила:
– Митька – добрый хлопец. А Настачку нашу любит. Опять же семья у него хорошая, работящая. Брат вот на поезде робит в Орше.
– Я знаю. – Мартын поднял опрокинутый табурет, поднес его к столу, уселся. Положил руки на столешницу. На жену все так же не смотрел.
– Им с Настой хорошо будет, – увещевала она. – Он и в приймы к нам пойти может. Будет кому помогать тебе с хозяйством. Ты ж знаешь, он тебя слушаться будет. Что скажешь, так и сделает.
Мужчина откусил заусенец на большом пальце правой руки и промолчал.
Акулина дотронулась до локтя мужа:
– А Язэпка…
Ее голос надломился, в глазах заблестели слезы; плечи Мартына всколыхнулись, будто ветер прошелся по верхушкам тутошних сосен.
Женщина протерла глаза уголком передника и закончила:
– Митька тогда плыл, как мог быстро. Не виноватый он. Да и правду сказать – каждый год кто-то топнет. Река же…
Мартын стиснул кулаки так, что руки задрожали от напряжения, и сказал глухо, глядя перед собой:
– Нечего было звать Язэпку с собой. Тогда бы и плыть не пришлось.
– Мартын…
– Нет. Вот тебе мое слово – не дождется он. Сгубил моего Язэпку – а теперь на дочку глаз положил. Ирод!
– Мартын…
– Все.
Он махнул рукой и пошел в сени. Накинул кожух, шапку и вышел на двор. Плюнул с досады и принялся чистить двор от снега, что валил с обеда.
Где-то недалеко раздавались сдержанные, будто задушенные рыдания Насты.
Мартын знал, где она, – за пуней спряталась, по своему обычаю. Но он стискивал зубы и только шибче махал лопатой. Оно хоть и не спасало от горькой пустоты в груди, но хотя бы занимало руки.
Только раз остановился передохнуть. Оперся на лопату, обвел взглядом двор, постройки, хату, вздохнул тяжко – кому ж все останется, когда Язэпки нету? – и снова принялся за снег.
Так и кидал, пока не стемнело.
Мартын буркнул неразборчиво, махнул рукой позади себя. Тарас и Пилип бросили в сани пешни, лопаты и остальное, но садиться не стали.
– Пешком отогреемся, – коротко пояснил бирюковатый Пилип.
Мартын легонько хлопнул вожжами по крупу лошади, тронул сани.
– Ты чего смурной такой? Сватовство не заладилось?
– Отстань, ну. Чего лезешь?
– Будет тебе, Мартын! И так один сыч есть – ты еще туда же подался. Дорога ведь, как не почесать языками?
До реки ехать было недалеко – две версты всего. Укатанный шлях тянулся к ней, будто конь к воде, а потом резко поворачивал и не торопясь шел вдоль, до самого полустанка, и дальше.
– Добрый снег, – болтал Тарас. – Ух, покос тут будет – сказка. Я так решил – с этого раза точно продам воза два – а то и три! – куплю своим девкам по сапожкам.
– Где ж ты такие возы найдешь, чтобы с каждого – да по паре сапог?
– Что бы ты, Мартын, понимал в торговле! Я такую цену возьму, что еще и на самовар останется.
– Ну-ну!
– А то!
Пилип молча шел рядом.
На полпути встретили Митьку. Его дровни, заваленные лапником и сучьями, бодро тянула упитанная лошадка. Сам парень шел рядом.
– День добрый. – Митька остановился и, заметно робея перед Мартыном, стянул шапку. – На реку?
– И тебе, хлопец, – отозвался Тарас. – Лешего обокрал, что ли?
– Да так. – Юноша неопределенно пожал плечами.
Тарас кивнул ему, скупясь на слова.
Мартын же нарочно отвернулся, показывая Митьке затылок.
Разминулись.
Митька сплюнул, дернул лошадь за уздцы и пошел своей дорогой.
– Зря ты с ним так, – сообщил Тарас, утирая нос рукавицей. – Хлопец, видишь, как перед тобой? Шапку ломает! Будто ты пан какой. А ты нос воротишь. Не по-людски получается.
– Мое дело, – огрызнулся Мартын. – Мое и его. Не лезь.
У реки остановились, сняли с саней лопаты и пешни.
– Где всегда, – предложил Мартын.
Обсуждать не стали. Раскидали снег, наметили пешнями, где долбить лед, и принялись за работу. Работали быстро – мороз стоял крепкий, как всегда в эти дни, не давал лениться.
– Тата! – всхлипнула Наста. – Ну пожалуйста!
– Не позволю! – грохотал Мартын.
Он заметался по хате, хрустя половицами. На пути оказался табурет, мужик сбил его и даже не заметил.
– Холера! С кем угодно могла, хоть с городским! Нет же, выбрала этого! Этого!
– Мартын! – взвилась Акулина.
– Не отдам ее за Митьку, слышишь? Не отдам! Не проси – не будет ей моего отцовского благословения! Не будет! Чтоб меня волки загрызли, если я вру!
– Татка!
– Цыць! Молчи, дуреха! Зашибу!
– Мартын!
– И ты цыць! Сговорились! Я сказал – не будет того!
Наста зарыдала в голос и бросилась на двор, не прикрыв головы платком, едва попадая руками в рукава кожушка.
Мартын пробежал от печи до стола и обратно, замер среди комнаты, тяжело дыша.
– Зря ты так. – Акулина не смотрела на мужа, расправляя складки передника на коленях.
Тот промолчал, тоже не глядя на жену. Та выждала еще немного, слушая, как трещат дрова в печи, и продолжила:
– Митька – добрый хлопец. А Настачку нашу любит. Опять же семья у него хорошая, работящая. Брат вот на поезде робит в Орше.
– Я знаю. – Мартын поднял опрокинутый табурет, поднес его к столу, уселся. Положил руки на столешницу. На жену все так же не смотрел.
– Им с Настой хорошо будет, – увещевала она. – Он и в приймы к нам пойти может. Будет кому помогать тебе с хозяйством. Ты ж знаешь, он тебя слушаться будет. Что скажешь, так и сделает.
Мужчина откусил заусенец на большом пальце правой руки и промолчал.
Акулина дотронулась до локтя мужа:
– А Язэпка…
Ее голос надломился, в глазах заблестели слезы; плечи Мартына всколыхнулись, будто ветер прошелся по верхушкам тутошних сосен.
Женщина протерла глаза уголком передника и закончила:
– Митька тогда плыл, как мог быстро. Не виноватый он. Да и правду сказать – каждый год кто-то топнет. Река же…
Мартын стиснул кулаки так, что руки задрожали от напряжения, и сказал глухо, глядя перед собой:
– Нечего было звать Язэпку с собой. Тогда бы и плыть не пришлось.
– Мартын…
– Нет. Вот тебе мое слово – не дождется он. Сгубил моего Язэпку – а теперь на дочку глаз положил. Ирод!
– Мартын…
– Все.
Он махнул рукой и пошел в сени. Накинул кожух, шапку и вышел на двор. Плюнул с досады и принялся чистить двор от снега, что валил с обеда.
Где-то недалеко раздавались сдержанные, будто задушенные рыдания Насты.
Мартын знал, где она, – за пуней спряталась, по своему обычаю. Но он стискивал зубы и только шибче махал лопатой. Оно хоть и не спасало от горькой пустоты в груди, но хотя бы занимало руки.
Только раз остановился передохнуть. Оперся на лопату, обвел взглядом двор, постройки, хату, вздохнул тяжко – кому ж все останется, когда Язэпки нету? – и снова принялся за снег.
Так и кидал, пока не стемнело.
* * *
– Чего так долго? – Тарас недовольно тряхнул головой. Шапка сползла на глаза, и мужик, ругнувшись, поправил ее. – Измерзлись все!Мартын буркнул неразборчиво, махнул рукой позади себя. Тарас и Пилип бросили в сани пешни, лопаты и остальное, но садиться не стали.
– Пешком отогреемся, – коротко пояснил бирюковатый Пилип.
Мартын легонько хлопнул вожжами по крупу лошади, тронул сани.
– Ты чего смурной такой? Сватовство не заладилось?
– Отстань, ну. Чего лезешь?
– Будет тебе, Мартын! И так один сыч есть – ты еще туда же подался. Дорога ведь, как не почесать языками?
До реки ехать было недалеко – две версты всего. Укатанный шлях тянулся к ней, будто конь к воде, а потом резко поворачивал и не торопясь шел вдоль, до самого полустанка, и дальше.
– Добрый снег, – болтал Тарас. – Ух, покос тут будет – сказка. Я так решил – с этого раза точно продам воза два – а то и три! – куплю своим девкам по сапожкам.
– Где ж ты такие возы найдешь, чтобы с каждого – да по паре сапог?
– Что бы ты, Мартын, понимал в торговле! Я такую цену возьму, что еще и на самовар останется.
– Ну-ну!
– А то!
Пилип молча шел рядом.
На полпути встретили Митьку. Его дровни, заваленные лапником и сучьями, бодро тянула упитанная лошадка. Сам парень шел рядом.
– День добрый. – Митька остановился и, заметно робея перед Мартыном, стянул шапку. – На реку?
– И тебе, хлопец, – отозвался Тарас. – Лешего обокрал, что ли?
– Да так. – Юноша неопределенно пожал плечами.
Тарас кивнул ему, скупясь на слова.
Мартын же нарочно отвернулся, показывая Митьке затылок.
Разминулись.
Митька сплюнул, дернул лошадь за уздцы и пошел своей дорогой.
– Зря ты с ним так, – сообщил Тарас, утирая нос рукавицей. – Хлопец, видишь, как перед тобой? Шапку ломает! Будто ты пан какой. А ты нос воротишь. Не по-людски получается.
– Мое дело, – огрызнулся Мартын. – Мое и его. Не лезь.
У реки остановились, сняли с саней лопаты и пешни.
– Где всегда, – предложил Мартын.
Обсуждать не стали. Раскидали снег, наметили пешнями, где долбить лед, и принялись за работу. Работали быстро – мороз стоял крепкий, как всегда в эти дни, не давал лениться.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента