Перевод К. Чуковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Президенту Мирафлоресу и его спутнице было мудрено
ускользнуть. Сам доктор Савалья отправился в порт Аласан
выставить в этом пункте сторожевые патрули. И в Солитасе
это дело было поручено человеку надежному: либеральному
патриоту Варрасу. Наблюдение за окрестностями Коралио взял
на себя Гудвин.
Известие о побеге президента было сообщено лишь наиболее
верным членам честолюбивой политической партии, жаждавшей
захватить в свои руки власть. Телеграфный провод,
соединяющий город с Сан-Матео, был перерезан далеко в горах
одним из подручных Савальи. Когда еще отремонтируют провод,
когда еще пошлют из столицы депешу, а беглецы уже достигнут
берега и будут пойманы или успеют ускользнуть.
Гудвин поставил вооруженных часовых вдоль берега - на
милю от Коралио - справа и слева. Часовым было строго
наказано с особым вниманием следить по ночам, чтобы не дать
Мирафлоресу возможности воспользоваться челноком или
шлюпкой, случайно найденными у края воды.
Законспирированные патрули расхаживали по улицам Коралио,
готовые схватить беглого сановника, как только он появится в
городе.
Гудвин был уверен, что все меры предосторожности приняты.
Он ходил по улицам, которые, при всех своих громких
названиях, были всего лишь узкими, заросшими травой
переулками, и глядел во все глаза, внося и свою лепту в дело
охраны Коралио, порученное ему Бобом Энглхартом.
Город уже вступил в медлительный круг своих ежевечерних
развлечений. Несколько томных денди, облаченных в белые
костюмы, с развевающимися лентами галстука, размахивая
бамбуковыми тросточками, прошли по тропинкам к своим
сеньоритам. Влюбленные в музыку либо неустанно растягивали
плаксивое концертино, либо в окнах и в дверях перебирали
унылые гитарные струны. Изредка пронесется случайный
солдат, без мундира, босой, в соломенной шляпе с широкими
обвисшими полями, балансируя длинным ружьем. Повсюду в
густой листве гигантские древесные лягушки квакали
раздражающе громко. Дальше, у опушки джунглей, где
кончались тропинки, спесивое молчание леса нарушали
гортанные крики мародеров-павианов и кашель аллигаторов в
черных устьях болотистых рек.
К десяти часам улицы опустели. Болезненно-желтые огоньки
керосиновых фонарей были погашены каким-нибудь экономным
приспешником власти. Коралио спокойно почивал между
нависшими горами и вторгшимся морем, как похищенный младенец
на руках у своих похитителей. Где-нибудь там, в этой
тропической тьме может быть уже внизу у моря,
авантюрист-президент и его подруга продвигались к краю
земли. Игра "Лиса-на-рассвете" скоро, скоро придет к концу.
Гудвин своей обычной неспешной походкой прошел мимо
длинного и низкого здания казарм, где отряд анчурийского
войска предавался мирному сну, воздев к небесам свои голые
пятки. По закону, лица гражданского звания не имели права
подходить так близко к этой боевой цитадели после девяти
часов вечера, но Гудвин всегда забывал о таких пустяках.
- Quien vive? (l) - крикнул часовой, с усилием вскидывая
свой длинный мушкет.
- Americano, - проворчал Гудвин, не поворачивая головы, и
прошел беспрепятственно.
Направо он повернул и налево, по направлению к
Национальной площади. Улицу, по которой он шел, пересекала
улица Гроба Господня. За несколько шагов до нее Гудвин
остановился как вкопанный.
Он увидел высокого мужчину, одетого в черное, с большим
саквояжем в руке. Мужчина быстрыми шагами шел к берегу вниз
по улице Гроба Господня. Вторично взглянув на него, Гудвин
увидел, что рядом с ним идет женщина, которая не то торопит
его, не то помогает ему продвигаться возможно быстрее. Шли
они молча. Они жили не в Коралио, эти двое.
Гудвин шел за ними, ускорив шаги, но без всяких ловких
шпионских ужимок, столь любезных сердцу ищейки. Он был
слишком широк и осанист, инстинкты сыщика ему не пристали.
Он считал себя агентом анчурийского народа и, не будь у него
политических соображений, тут же потребовал бы возвращения
денег. Его партия поставил? себе целью найти похищенную
сумму, вернуть ее в казну и добиться власти без
кровопролития и сопротивления.
Неизвестные остановились у входа в отель де лос
Эстранхерос, и мужчина постучался в дверь с нетерпением
человека, не привыкшего, чтобы его заставляли ждать. Мадама
долго не отзывалась; наконец, в окне показался свет, дверь
отворилась и гости вошли.
Гудвин стоял в тихой улице и закурил еще одну сигару.
Через две-три минуты наверху сквозь щели жалюзи пробился
слабый свет.
- Они заняли номера, - сказал Гудвин. - Значит, ничего
еще не готово к отплытию.
В эту минуту мимо прошел Эстебан Дельгадо, парикмахер,
враг существующей власти, веселый заговорщик против всякого
застоя. Этот парикмахер был одним из отъявленных гуляк
Коралио, его часто можно было встретить на улице в
одиннадцать часов - время позднее! Он был либералом и
напыщенно приветствовал Гудвина как соратника в борьбе за
свободу. Однако видно было, что у него какие-то важные
вести.
- Подумайте только, дон Франк, - зашептал он тем голосом,
каким во всем мире говорят заговорщики - Сегодня я брил la
barba - то, что вы зовете бородой, у самого Presidente. Вы
только подумайте! Он послал за мною. В бедной casita одной
здешней старухи он ждал меня - в очень маленьком домике, в
темном месте. Саramba! До чего дошло - el Serior
Presidente должен так таиться и прятаться. Ему, кажется, не
очень хотелось, чтобы его узнали, но, черт возьми, можете вы
брить человека и не увидеть его лица? Он дал мне эту
золотую монетку и сказал, чтобы я помалкивал.
- А раньше вы видали когда-нибудь президента Мирафлореса?
- спросил Гудвин.
- Видел раз, - отвечал Эстебан. - Он высокий, у него
была борода, очень черная и большая.
- Был ли кто в комнате, когда вы брили его?
- Старуха краснокожая, сеньор, та, которой принадлежит
эта хижина, и одна сеньорита, о, такая красавица - ah, dios!
- Отлично, Эстебан, - сказал Гудвин. - Это очень хорошо,
что вы поделились со мной вашим парикмахерским опытом.
Будущее правительство не забудет вам этой услуги.
И Гудвин вкратце рассказал парикмахеру о том кризисе,
который переживает страна, и предложил ему остаться здесь,
на улице, возле отеля, и следить, чтобы никто не пытался
бежать через окно или дверь. Сам же Гудвин подошел к той
двери, в которую вошли гости, открыл ее и шагнул через
порог.
Мадама только что спустилась вниз. Она ходила смотреть,
как устроились ее постояльцы. Ее свеча стояла на прилавке
Мадама намеревалась выпить крохотную рюмочку рома, чтобы
вознаградить себя за прерванный сон. Она не выразила ни
удивления, ни испуга, когда увидала, что входит еще один
посетитель.
- Ах, это сеньор Гудвин. Не часто удостаивает он мой
бедный дом своим присутствием.
- Да, мне следовало бы приходить к вам почаще, - сказал
Гудвин, улыбаясь по- гудвински. - Я слышал, что от Белисе
на севере до Рио на юге ни у кого нет лучшего коньяка, чем у
вас. Поставьте же бутылочку, мадама, и давайте отведаем его
вдвоем.
- Мой aguardiente, - сказала не без гордости мадама, -
самого первого сорта Он растет среди банановых деревьев, в
темных местах, в очень красивых бутылках. Si, Senor. Его
можно срывать только ночью; его срывают матросы, которые
приносят его до рассвета к задней двери, к черному крыльцу.
С хорошим aguardiente очень много возни, сеньор Гудвин.
Нелегко разводить эти фрукты.
Говорят, что конкуренция-основа торговли. В Коралио
основой торговли была контрабанда. О ней говорили с
оглядкой, но все же хвастались, если она удавалась.
- Сегодня у вас постояльцы, - сказал Гудвин, кладя на
стойку серебряный доллар.
- А почему бы и нет? - сказала мадама, отсчитывая сдачу.
- Двое. Только что прибыли. Один сеньор, еще не совсем
старый, и сеньорита, довольно Хорошенькая. Они поднялись к
себе в комнаты, не захотели ни есть, ни пить. Их комнаты -
нумеро девять и нумеро десять.
- Я давно жду этого джентльмена и эту леди, - сказал
Гудвин. - У меня к ним важное дело. Можно мне повидать их
теперь?
- Почему бы не повидать? - сказала мадама спокойно. -
Почему бы сеньору Гудвину не подняться по лестнице и не
поговорить со своими друзьями? Esta bueno. Комната нумеро
девять и комната нумеро десять.
Гудвин отстегнул в кармане свой револьвер и поднялся по
крутой темной лестнице.
В коридоре наверху, при свете лампы, распространявшей
шафрановый свет, Гудвин легко рассмотрел большие цифры, ярко
намалеванные на дверях. Он нажал дверную ручку девятого
номера, вошел и затворил за собой дверь.
Если женщина, сидевшая у стола в этой убого обставленной
комнате, была Изабеллой Гилберт, то надо сказать, что молва
не отдала должного ее чарующей прелести. Она склонилась
головой на руку. В каждой линии ее тела чувствовалась
страшная усталость; на ее лице была тревога. Глаза у нее
были серые, той формы, какая, очевидно, присуща очам всех
знаменитых покорительниц сердец; белки блестящие,
необычайной белизны. Сверху они были спрятаны тяжелыми
веками, снизу оставалась открытой белоснежная полоска.
Такие глаза выражают великую силу, великое благородство и -
если только можно вообразить себе это - самоотверженный и
щедрый эгоизм. Когда американец вошел, она подняла глаза с
видом удивленным, но не испуганным.
Гудвин снял шляпу и со свойственной ему спокойной
непринужденностью уселся на край стола. В руке у него
дымилась сигара. Он решил быть фамильярным, так как знал,
что слишком церемониться с мисс Гилберт не стоит: церемонии
не приведут ни к чему. Он знал ее жизнь; ему было известно,
какую малую роль играли в этой жизни условности.
- Добрый вечер, - сказал он. - Ну, madame. He будемте
мешкать, давайте сейчас же поговорим о делах. Я не называю
имен, но я знаю, кто находится в соседней комнате и что у
него в саквояже. Это-то и привело меня сюда. Я пришел
сказать вам: сдавайтесь без боя - я сейчас же продиктую вам
условия.
Дама не шевельнулась и не сказала ни слова. Не
отрываясь, смотрела она на кончик его сигары.
- Мы, - продолжал Гудвин, раскачивая ногою и разглядывая
свою изящную туфлю из оленьей кожи, - я говорю от лица
значительного большинства всего народа, - мы требуем
возвращения украденных денег, которые принадлежали народу;
больше мы в сущности ничего не хотим. Наши требования очень
несложны. Как представитель народа, я даю вам честное
слово, что, если вы возвратите нам деньги, мы не применим к
вам никакого насилия. Отдайте наши деньги и уезжайте с
вашим спутником, куда хотите. Вам даже будет оказана
помощь; вам помогут уехать отсюда на любом пароходе, на
каком вы только пожелаете. От себя же я могу только
присовокупить, что у джентльмена из десятого номера
удивительно тонкий вкус в отношении женской красоты.
Гудвин снова сунул сигару в рот и заметил, что дама
ледяным взглядом следит за нею, подчеркнуто сосредоточив на
ней все свое внимание. Очевидно, она не слыхала ни слова.
Он спохватился, выбросил сигару в окно и с веселым смехом
встал со стола.
- Так лучше, - скачала дама. - Теперь я могу выслушать
вас. Если вы хотите получить от меня еще один урок хороших
манер, скажите мне ваше имя. Нужно же мне знать, как зовут
человека, который оскорбляет меня.
- Жаль, - сказал Гудвин, опираясь рукой о стол, - нет у
меня сейчас времени для этикета. Послушайте, я обращаюсь к
вашему здравому смыслу. Вы не раз доказывали, что хорошо
понимаете, в чем состоит ваша выгода. Вот вам еще один
случай обнаружить вашу незаурядную смышленость. В этом деле
секретов нет. Я - Франк Гудвин. Я пришел за деньгами. Я
очутился в вашей комнате случайно. Если бы я вошел в
соседний номер, деньги уже давно были бы у меня в руках. Вы
хотите, чтобы я сказал вам, в чем дело? Извольте.
Джентльмен из десятого номера пользовался доверием народа,
но похитил деньги. Я решил вернуть эти деньги народу. Я не
говорю, кто этот джентльмен; но если обстоятельства заставят
меня увидеться с ним и он окажется высоким должностным лицом
республики, я сочту своим долгом арестовать его. Этот дом
под охраной, убежать невозможно. Я предлагаю вам отличные
условия. Я даже готов отказаться от личной беседы с
джентльменом из десятого номера. Принесите мне саквояж с
деньгами, и больше мне ничего не надо.
Дама встала с кресла и целую минуту стояла в глубоком
раздумье.
- Вы живете здесь, мистер Гудвин? - спросила она,
наконец.
- Да.
- По какому праву вы вошли в мою комнату?
- Я служу республике. Мне сообщили по телеграфу о
маршруте... джентльмена из десятого номера.
- Можно задать вам два или три вопроса? Мне кажется, что
вы скажете правду. Правдивости в вас, кажется, больше, чем
деликатности. Что это за город - этот... Коралио, так,
кажется, он называется?
- Ну какой же это город! - сказал Гудвин с улыбкой. -
Так, городишко банановый! Соломенные лачуги, глинобитные
домики, пять-шесть двухэтажных домов, удобств мало;
население: помесь индейцев с испанцами, караибы,
чернокожие. Развлечений никаких. Нравственность в упадке.
Даже тротуаров порядочных нет. Вот вам и описание Коралио,
очень, конечно, поверхностное.
- Но есть же и достоинства, не правда ли? Есть
что-нибудь, что могло бы заставить людей из хорошего
общества или дельцов поселиться в этом городе надолго?
- О да! - сказал Гудвин, широко улыбаясь. - Достоинства
есть, и огромные. Во- первых, полное отсутствие шарманок.
Во-вторых, никого не приглашают к вечернему чаю. И
в-третьих, широкое гостеприимство для преступников:
бежавшие сюда преступники не выдаются властям той страны,
откуда они убежали.
- А он говорил мне, - промолвила дама, слегка
нахмурившись и словно думая вслух, - что тут, на этом
берегу, красивые большие города, что в них очень хорошее
общество, особенно американская колония, состоящая из очень
культурных людей.
- Да, здесь есть американская колония, - сказал Гудвин, с
некоторым удивлением взирая на даму, - иные из них ничего.
Но иные убежали от правосудия. Я помню двух сбежавших
директоров банка, одного полкового казначея с подмоченной
репутацией, двух убийц и некую вдову - ее, кажется,
подозревали в отравлении мужа мышьяком. Я тоже принадлежу к
этой колонии, но до сих пор, кажется, еще не прославил себя
никаким сколько-нибудь заметным преступлением.
- Не теряйте надежды, - сказала дама сухо, - ваше
сегодняшнее поведение служит залогом того, что вы скоро
прославитесь. Произошла какая-то ошибка. Я не знаю, в чем
дело, но ошибка произошла несомненно. Но его вы не должны
тревожить. Путешествие утомило его. Он буквально свалился
с ног и, кажется, заснул, не раздеваясь. Вы говорите об
украденных деньгах! Я вас не понимаю. Вы, несомненно,
ошиблись, и я сейчас же докажу вам это. Подождите здесь, я
сейчас принесу саквояж, о котором вы так страстно мечтаете.
Она направилась к закрытой двери, которая соединяла оба
номера, но остановилась и окинула Гудвина серьезным,
испытующим взглядом, который разрешился непонятной улыбкой.
- Вы насильно ворвались в мою комнату, вы вели себя, как
грубиян, и предъявили мне позорнейшие обвинения; и все же...
- тут она помедлила, как бы ища подходящее слово, - и все
же... и все же это очень странно. Я уверена, что произошла
ошибка.
Он а сделал а шаг к двери, но Гудвин остановил ее легким
прикосновением руки. Я уже говорил, что женщины невольно
оглядывались, когда он проходил мимо них. Он был из породы
викингов, большой, благообразный и добродушно-воинственный.
Она была брюнетка, очень гордая, ее щеки то бледнели, то
пылали. Я не знаю, брюнетка или блондинка была Ева, но
мудрено ли, что яблоко было съедено, если такая женщина
обитала в раю?
Этой женщине суждено было сыграть большую роль в жизни
Гудвина, но он еще не знал этого; все же какое-то
предчувствие у него, очевидно, было, потому что, глядя на
нее и вспоминая то, что о ней говорили, он испытал очень
горькое чувство.
- Если и произошла здесь ошибка, - сказал Гудвин
запальчиво, - то виноваты в этом вы. Я не обвиняю человека,
который простился с родиной и честью и скоро должен будет
проститься с последним утешением - с украденными деньгами.
Во всем виноваты вы. Я теперь понимаю, что привело его к
этому. Я понимаю и жалею его. Именно такие женщины, как
вы, наполняют наше побережье несчастными, которые принуждены
здесь скрываться. Именно из-за таких мужчины забывают свой
долг и доходят...
Дама остановила его усталым движением руки.
- Прекратите ваши оскорбления, - холодно сказала она, - я
не знаю, о чем вы говорите, я не знаю, какая глупая ошибка
привела вас сюда, но если я избавлюсь от вас, показав вам
этот саквояж, я принесу его сию же минуту.
Она быстро и бесшумно вошла в соседнюю комнату и
вернулась с тяжелым кожаным саквояжем, который и вручила
американцу с видом покорного презрения.
Гудвин быстро поставил саквояж на стол и начал
отстегивать ремни. Дама стояла подле с выражением
бесконечной гадливости и утомления.
Саквояж широко распахнул свою пасть. Когда Гудвин извлек
оттуда лежавшее сверху белье, внизу оказались туго
перевязанные пачки крупных кредитных билетов
государственного банка Соединенных Штатов. Судя по цифрам,
написанным на бандеролях, там было никак не меньше ста
тысяч.
Гудвин поднял глаза на женщину и увидел с удивлением и
странным удовольствием (почему с удовольствием, он и сам не
умел бы сказать), что она потрясена непритворно. Глаза ее
расширились, у нее захватило дыхание, и она тяжело
облокотилась о стол. Значит, она и вправду не знала, что ее
спутник ограбил казну. Но почему, с раздражением
допытывался Гудвин у себя самого, он так обрадовался,
убедившись, что эта бродячая авантюристка-певица совсем не
так черна, как ее изображала досужая сплетня?
Шум в соседней комнате заставил их обоих встрепенуться.
Дверь широко распахнулась, и в комнату быстро вошел высокий,
смуглый, свежевыбритый пожилой человек.
Все портреты президента Мирафлореса изображают его
обладателем холеной, роскошной бороды. Но парикмахер
Эстебан уже подготовил Гудвина к такой перемене.
Он выбежал из полутемной комнаты отяжелевший от сна,
мигая от яркого света лампы.
- Что это значит? - спросил он на чистейшем английском
языке, бросив на Гудвина острый взволнованный взгляд. -
Воровство?
- Да, воровство, - ответил Гудвин. - Но я вовремя принял
меры и не дал этому воровству совершиться. Я действую от
имени людей, которым принадлежат эти деньги. Я пришел,
чтобы взять эти деньги и вернуть их настоящим владельцам.
Он быстро сунул руку в карман своего просторного
полотняного пиджака.
Старик сделал то же движение.
- Не надо! - резко крикнул Гудвин. - Я выну быстрее, и
вам будет худо...
Женщина шагнула вперед и положила руку на плечо своего
поникшего спутника. Она указала на стол.
- Скажи мне правду... Скажи мне правду... - повторила
она тихим голосом. - Кому принадлежат эти деньги?
Тот не ответил. Он испустил очень глубокий вздох,
наклонился к женщине, поцеловал ее в лоб, шагнул в соседнюю
комнату и плотно закрыл за собою дверь.
Гудвин догадался, в чем дело, и кинулся к двери, но из-за
двери раздался выстрел в ту самую минуту, когда он схватился
за ручку. Послышалось падение тяжелого тела, и кто-то
оттолкнул Гудвина и кинулся к упавшему.
Должно быть, подумал Гудвин, горе, более тяжелое, чем
потеря любовника и золота, жило в сердце этой чаровницы,
если в такую минуту у нее вырвался крик, с которым бегут к
всепрощающей, к лучшей из всех земных утешительниц, если в
этой поруганной, Окровавленной комнате она застонала:
- О мама, мама, мама!
Но на улице уже была суматоха. Парикмахер Эстебан при
звуке выстрела поднял тревогу. Выстрел и без того
всколыхнул половину всего населения. Улица зашумела шагами,
в тихом воздухе явственно слышались распоряжения начальства.
Гудвину предстояло еще одно дело. Обстоятельства вынудили
его стать охранителем богатств, принадлежащих его новой
родине. Быстро запихал он деньги назад в саквояж, закрыл
его и, высунувшись из окна почти всем корпусом, бросил свою
добычу в самую чащу апельсинных деревьев, что росли в
маленьком садике, примыкавшем к отелю.
Вам подробно расскажут в Коралио, чем окончилась эта
драма: в Коралио любят беседовать с заезжими людьми. Вам
расскажут, как представители закона рысью примчались в
отель, заслышав тревогу, - Comandantea красных туфлях и
куртке, как у метрдотеля, препоясанный шпагой, солдаты с
необыкновенно длинными ружьями, офицеры, которых было
больше, чем солдат, офицеры, напяливающие на ходу эполеты и
золотые аксельбанты, босые полицейские и взбудораженные
горожане самых разнообразных цветов и оттенков.
Вам расскажут, что лицо убитого сильно пострадало от
выстрела, но что и Гудвин и цирюльник Эстебан, оба
засвидетельствовали, что это президент Мирафлорес. На
следующее утро по исправленному телеграфному проводу в город
стали приходить депеши, и бегство президента стало известно
всем. В Сан-Матео оппозиционная партия без всякого
сопротивления захватила скипетр власти, и громкие vivas
переменчивой черни быстро изгладили всякий интерес к
незадачливому Мирафлоресу.
Вам расскажут, как новое правительство обшарило все
города и обыскало дороги в поисках саквояжа, содержащего
финансы Анчурии, которые похитил президент. Но все было
напрасно. В Коралио сам сеньор Гудвин организовал особый
отряд, который прочесал весь город, как женщина расчесывает
волосы, но деньги пропали бесследно.
Мертвого похоронили без почестей, на задворках города, у
мостика, переброшенного через болото, и за один реал любой
мальчишка покажет вам его могилу. Говорят, что та старуха,
у которой брился покойный, поставила у него в головах
деревянную колоду и выжгла на ней надпись каленым железом.
Вы услышите также, что сеньор Гудвин стойко оберегал
донну Изабеллу Гилберт в эти дни волнений и скорби, что ее
прошлое перестало смущать его (если только прежде оно его
смущало!), что привычки легкомысленной и разгульной жизни
изгладились у нее совершенно (если были у нее такие
привычки), что Гудвин женился на ней и что они были
счастливы.
Американец построил себе дом за городом, на невысоком
холме у подножия горы. Дом построен из драгоценного
местного дерева, которое само по себе, если вывезти его в
иные страны, дало бы человеку состояние, а также из стекла,
кирпича, бамбука и местной глины. Вокруг дома раскинулся
рай, но такой же рай и в самом доме. Когда местные жители
говорят об убранстве дома, они в восторге подымают руки
ввысь. Там полы такие гладкие, как зеркала. Там шелковые
индейские ковры и - циновки ручной работы. Там картины,
статуи, музыкальные инструменты и - "вы только представьте
себе!" - оклеенные обоями стены.
Но никто не скажет вам в Коралио (впоследствии вы сами
узнаете это!), что сталось с деньгами, которые Франк Гудвин
швырнул в апельсинную чащу. Об этом мы сейчас не говорим,
ибо пальмы зыблются от легкого ветра и зовут нас к
приключениям и радостям.
---------------------------------------------------------
1) - Кто идет? (испан.).
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Президенту Мирафлоресу и его спутнице было мудрено
ускользнуть. Сам доктор Савалья отправился в порт Аласан
выставить в этом пункте сторожевые патрули. И в Солитасе
это дело было поручено человеку надежному: либеральному
патриоту Варрасу. Наблюдение за окрестностями Коралио взял
на себя Гудвин.
Известие о побеге президента было сообщено лишь наиболее
верным членам честолюбивой политической партии, жаждавшей
захватить в свои руки власть. Телеграфный провод,
соединяющий город с Сан-Матео, был перерезан далеко в горах
одним из подручных Савальи. Когда еще отремонтируют провод,
когда еще пошлют из столицы депешу, а беглецы уже достигнут
берега и будут пойманы или успеют ускользнуть.
Гудвин поставил вооруженных часовых вдоль берега - на
милю от Коралио - справа и слева. Часовым было строго
наказано с особым вниманием следить по ночам, чтобы не дать
Мирафлоресу возможности воспользоваться челноком или
шлюпкой, случайно найденными у края воды.
Законспирированные патрули расхаживали по улицам Коралио,
готовые схватить беглого сановника, как только он появится в
городе.
Гудвин был уверен, что все меры предосторожности приняты.
Он ходил по улицам, которые, при всех своих громких
названиях, были всего лишь узкими, заросшими травой
переулками, и глядел во все глаза, внося и свою лепту в дело
охраны Коралио, порученное ему Бобом Энглхартом.
Город уже вступил в медлительный круг своих ежевечерних
развлечений. Несколько томных денди, облаченных в белые
костюмы, с развевающимися лентами галстука, размахивая
бамбуковыми тросточками, прошли по тропинкам к своим
сеньоритам. Влюбленные в музыку либо неустанно растягивали
плаксивое концертино, либо в окнах и в дверях перебирали
унылые гитарные струны. Изредка пронесется случайный
солдат, без мундира, босой, в соломенной шляпе с широкими
обвисшими полями, балансируя длинным ружьем. Повсюду в
густой листве гигантские древесные лягушки квакали
раздражающе громко. Дальше, у опушки джунглей, где
кончались тропинки, спесивое молчание леса нарушали
гортанные крики мародеров-павианов и кашель аллигаторов в
черных устьях болотистых рек.
К десяти часам улицы опустели. Болезненно-желтые огоньки
керосиновых фонарей были погашены каким-нибудь экономным
приспешником власти. Коралио спокойно почивал между
нависшими горами и вторгшимся морем, как похищенный младенец
на руках у своих похитителей. Где-нибудь там, в этой
тропической тьме может быть уже внизу у моря,
авантюрист-президент и его подруга продвигались к краю
земли. Игра "Лиса-на-рассвете" скоро, скоро придет к концу.
Гудвин своей обычной неспешной походкой прошел мимо
длинного и низкого здания казарм, где отряд анчурийского
войска предавался мирному сну, воздев к небесам свои голые
пятки. По закону, лица гражданского звания не имели права
подходить так близко к этой боевой цитадели после девяти
часов вечера, но Гудвин всегда забывал о таких пустяках.
- Quien vive? (l) - крикнул часовой, с усилием вскидывая
свой длинный мушкет.
- Americano, - проворчал Гудвин, не поворачивая головы, и
прошел беспрепятственно.
Направо он повернул и налево, по направлению к
Национальной площади. Улицу, по которой он шел, пересекала
улица Гроба Господня. За несколько шагов до нее Гудвин
остановился как вкопанный.
Он увидел высокого мужчину, одетого в черное, с большим
саквояжем в руке. Мужчина быстрыми шагами шел к берегу вниз
по улице Гроба Господня. Вторично взглянув на него, Гудвин
увидел, что рядом с ним идет женщина, которая не то торопит
его, не то помогает ему продвигаться возможно быстрее. Шли
они молча. Они жили не в Коралио, эти двое.
Гудвин шел за ними, ускорив шаги, но без всяких ловких
шпионских ужимок, столь любезных сердцу ищейки. Он был
слишком широк и осанист, инстинкты сыщика ему не пристали.
Он считал себя агентом анчурийского народа и, не будь у него
политических соображений, тут же потребовал бы возвращения
денег. Его партия поставил? себе целью найти похищенную
сумму, вернуть ее в казну и добиться власти без
кровопролития и сопротивления.
Неизвестные остановились у входа в отель де лос
Эстранхерос, и мужчина постучался в дверь с нетерпением
человека, не привыкшего, чтобы его заставляли ждать. Мадама
долго не отзывалась; наконец, в окне показался свет, дверь
отворилась и гости вошли.
Гудвин стоял в тихой улице и закурил еще одну сигару.
Через две-три минуты наверху сквозь щели жалюзи пробился
слабый свет.
- Они заняли номера, - сказал Гудвин. - Значит, ничего
еще не готово к отплытию.
В эту минуту мимо прошел Эстебан Дельгадо, парикмахер,
враг существующей власти, веселый заговорщик против всякого
застоя. Этот парикмахер был одним из отъявленных гуляк
Коралио, его часто можно было встретить на улице в
одиннадцать часов - время позднее! Он был либералом и
напыщенно приветствовал Гудвина как соратника в борьбе за
свободу. Однако видно было, что у него какие-то важные
вести.
- Подумайте только, дон Франк, - зашептал он тем голосом,
каким во всем мире говорят заговорщики - Сегодня я брил la
barba - то, что вы зовете бородой, у самого Presidente. Вы
только подумайте! Он послал за мною. В бедной casita одной
здешней старухи он ждал меня - в очень маленьком домике, в
темном месте. Саramba! До чего дошло - el Serior
Presidente должен так таиться и прятаться. Ему, кажется, не
очень хотелось, чтобы его узнали, но, черт возьми, можете вы
брить человека и не увидеть его лица? Он дал мне эту
золотую монетку и сказал, чтобы я помалкивал.
- А раньше вы видали когда-нибудь президента Мирафлореса?
- спросил Гудвин.
- Видел раз, - отвечал Эстебан. - Он высокий, у него
была борода, очень черная и большая.
- Был ли кто в комнате, когда вы брили его?
- Старуха краснокожая, сеньор, та, которой принадлежит
эта хижина, и одна сеньорита, о, такая красавица - ah, dios!
- Отлично, Эстебан, - сказал Гудвин. - Это очень хорошо,
что вы поделились со мной вашим парикмахерским опытом.
Будущее правительство не забудет вам этой услуги.
И Гудвин вкратце рассказал парикмахеру о том кризисе,
который переживает страна, и предложил ему остаться здесь,
на улице, возле отеля, и следить, чтобы никто не пытался
бежать через окно или дверь. Сам же Гудвин подошел к той
двери, в которую вошли гости, открыл ее и шагнул через
порог.
Мадама только что спустилась вниз. Она ходила смотреть,
как устроились ее постояльцы. Ее свеча стояла на прилавке
Мадама намеревалась выпить крохотную рюмочку рома, чтобы
вознаградить себя за прерванный сон. Она не выразила ни
удивления, ни испуга, когда увидала, что входит еще один
посетитель.
- Ах, это сеньор Гудвин. Не часто удостаивает он мой
бедный дом своим присутствием.
- Да, мне следовало бы приходить к вам почаще, - сказал
Гудвин, улыбаясь по- гудвински. - Я слышал, что от Белисе
на севере до Рио на юге ни у кого нет лучшего коньяка, чем у
вас. Поставьте же бутылочку, мадама, и давайте отведаем его
вдвоем.
- Мой aguardiente, - сказала не без гордости мадама, -
самого первого сорта Он растет среди банановых деревьев, в
темных местах, в очень красивых бутылках. Si, Senor. Его
можно срывать только ночью; его срывают матросы, которые
приносят его до рассвета к задней двери, к черному крыльцу.
С хорошим aguardiente очень много возни, сеньор Гудвин.
Нелегко разводить эти фрукты.
Говорят, что конкуренция-основа торговли. В Коралио
основой торговли была контрабанда. О ней говорили с
оглядкой, но все же хвастались, если она удавалась.
- Сегодня у вас постояльцы, - сказал Гудвин, кладя на
стойку серебряный доллар.
- А почему бы и нет? - сказала мадама, отсчитывая сдачу.
- Двое. Только что прибыли. Один сеньор, еще не совсем
старый, и сеньорита, довольно Хорошенькая. Они поднялись к
себе в комнаты, не захотели ни есть, ни пить. Их комнаты -
нумеро девять и нумеро десять.
- Я давно жду этого джентльмена и эту леди, - сказал
Гудвин. - У меня к ним важное дело. Можно мне повидать их
теперь?
- Почему бы не повидать? - сказала мадама спокойно. -
Почему бы сеньору Гудвину не подняться по лестнице и не
поговорить со своими друзьями? Esta bueno. Комната нумеро
девять и комната нумеро десять.
Гудвин отстегнул в кармане свой револьвер и поднялся по
крутой темной лестнице.
В коридоре наверху, при свете лампы, распространявшей
шафрановый свет, Гудвин легко рассмотрел большие цифры, ярко
намалеванные на дверях. Он нажал дверную ручку девятого
номера, вошел и затворил за собой дверь.
Если женщина, сидевшая у стола в этой убого обставленной
комнате, была Изабеллой Гилберт, то надо сказать, что молва
не отдала должного ее чарующей прелести. Она склонилась
головой на руку. В каждой линии ее тела чувствовалась
страшная усталость; на ее лице была тревога. Глаза у нее
были серые, той формы, какая, очевидно, присуща очам всех
знаменитых покорительниц сердец; белки блестящие,
необычайной белизны. Сверху они были спрятаны тяжелыми
веками, снизу оставалась открытой белоснежная полоска.
Такие глаза выражают великую силу, великое благородство и -
если только можно вообразить себе это - самоотверженный и
щедрый эгоизм. Когда американец вошел, она подняла глаза с
видом удивленным, но не испуганным.
Гудвин снял шляпу и со свойственной ему спокойной
непринужденностью уселся на край стола. В руке у него
дымилась сигара. Он решил быть фамильярным, так как знал,
что слишком церемониться с мисс Гилберт не стоит: церемонии
не приведут ни к чему. Он знал ее жизнь; ему было известно,
какую малую роль играли в этой жизни условности.
- Добрый вечер, - сказал он. - Ну, madame. He будемте
мешкать, давайте сейчас же поговорим о делах. Я не называю
имен, но я знаю, кто находится в соседней комнате и что у
него в саквояже. Это-то и привело меня сюда. Я пришел
сказать вам: сдавайтесь без боя - я сейчас же продиктую вам
условия.
Дама не шевельнулась и не сказала ни слова. Не
отрываясь, смотрела она на кончик его сигары.
- Мы, - продолжал Гудвин, раскачивая ногою и разглядывая
свою изящную туфлю из оленьей кожи, - я говорю от лица
значительного большинства всего народа, - мы требуем
возвращения украденных денег, которые принадлежали народу;
больше мы в сущности ничего не хотим. Наши требования очень
несложны. Как представитель народа, я даю вам честное
слово, что, если вы возвратите нам деньги, мы не применим к
вам никакого насилия. Отдайте наши деньги и уезжайте с
вашим спутником, куда хотите. Вам даже будет оказана
помощь; вам помогут уехать отсюда на любом пароходе, на
каком вы только пожелаете. От себя же я могу только
присовокупить, что у джентльмена из десятого номера
удивительно тонкий вкус в отношении женской красоты.
Гудвин снова сунул сигару в рот и заметил, что дама
ледяным взглядом следит за нею, подчеркнуто сосредоточив на
ней все свое внимание. Очевидно, она не слыхала ни слова.
Он спохватился, выбросил сигару в окно и с веселым смехом
встал со стола.
- Так лучше, - скачала дама. - Теперь я могу выслушать
вас. Если вы хотите получить от меня еще один урок хороших
манер, скажите мне ваше имя. Нужно же мне знать, как зовут
человека, который оскорбляет меня.
- Жаль, - сказал Гудвин, опираясь рукой о стол, - нет у
меня сейчас времени для этикета. Послушайте, я обращаюсь к
вашему здравому смыслу. Вы не раз доказывали, что хорошо
понимаете, в чем состоит ваша выгода. Вот вам еще один
случай обнаружить вашу незаурядную смышленость. В этом деле
секретов нет. Я - Франк Гудвин. Я пришел за деньгами. Я
очутился в вашей комнате случайно. Если бы я вошел в
соседний номер, деньги уже давно были бы у меня в руках. Вы
хотите, чтобы я сказал вам, в чем дело? Извольте.
Джентльмен из десятого номера пользовался доверием народа,
но похитил деньги. Я решил вернуть эти деньги народу. Я не
говорю, кто этот джентльмен; но если обстоятельства заставят
меня увидеться с ним и он окажется высоким должностным лицом
республики, я сочту своим долгом арестовать его. Этот дом
под охраной, убежать невозможно. Я предлагаю вам отличные
условия. Я даже готов отказаться от личной беседы с
джентльменом из десятого номера. Принесите мне саквояж с
деньгами, и больше мне ничего не надо.
Дама встала с кресла и целую минуту стояла в глубоком
раздумье.
- Вы живете здесь, мистер Гудвин? - спросила она,
наконец.
- Да.
- По какому праву вы вошли в мою комнату?
- Я служу республике. Мне сообщили по телеграфу о
маршруте... джентльмена из десятого номера.
- Можно задать вам два или три вопроса? Мне кажется, что
вы скажете правду. Правдивости в вас, кажется, больше, чем
деликатности. Что это за город - этот... Коралио, так,
кажется, он называется?
- Ну какой же это город! - сказал Гудвин с улыбкой. -
Так, городишко банановый! Соломенные лачуги, глинобитные
домики, пять-шесть двухэтажных домов, удобств мало;
население: помесь индейцев с испанцами, караибы,
чернокожие. Развлечений никаких. Нравственность в упадке.
Даже тротуаров порядочных нет. Вот вам и описание Коралио,
очень, конечно, поверхностное.
- Но есть же и достоинства, не правда ли? Есть
что-нибудь, что могло бы заставить людей из хорошего
общества или дельцов поселиться в этом городе надолго?
- О да! - сказал Гудвин, широко улыбаясь. - Достоинства
есть, и огромные. Во- первых, полное отсутствие шарманок.
Во-вторых, никого не приглашают к вечернему чаю. И
в-третьих, широкое гостеприимство для преступников:
бежавшие сюда преступники не выдаются властям той страны,
откуда они убежали.
- А он говорил мне, - промолвила дама, слегка
нахмурившись и словно думая вслух, - что тут, на этом
берегу, красивые большие города, что в них очень хорошее
общество, особенно американская колония, состоящая из очень
культурных людей.
- Да, здесь есть американская колония, - сказал Гудвин, с
некоторым удивлением взирая на даму, - иные из них ничего.
Но иные убежали от правосудия. Я помню двух сбежавших
директоров банка, одного полкового казначея с подмоченной
репутацией, двух убийц и некую вдову - ее, кажется,
подозревали в отравлении мужа мышьяком. Я тоже принадлежу к
этой колонии, но до сих пор, кажется, еще не прославил себя
никаким сколько-нибудь заметным преступлением.
- Не теряйте надежды, - сказала дама сухо, - ваше
сегодняшнее поведение служит залогом того, что вы скоро
прославитесь. Произошла какая-то ошибка. Я не знаю, в чем
дело, но ошибка произошла несомненно. Но его вы не должны
тревожить. Путешествие утомило его. Он буквально свалился
с ног и, кажется, заснул, не раздеваясь. Вы говорите об
украденных деньгах! Я вас не понимаю. Вы, несомненно,
ошиблись, и я сейчас же докажу вам это. Подождите здесь, я
сейчас принесу саквояж, о котором вы так страстно мечтаете.
Она направилась к закрытой двери, которая соединяла оба
номера, но остановилась и окинула Гудвина серьезным,
испытующим взглядом, который разрешился непонятной улыбкой.
- Вы насильно ворвались в мою комнату, вы вели себя, как
грубиян, и предъявили мне позорнейшие обвинения; и все же...
- тут она помедлила, как бы ища подходящее слово, - и все
же... и все же это очень странно. Я уверена, что произошла
ошибка.
Он а сделал а шаг к двери, но Гудвин остановил ее легким
прикосновением руки. Я уже говорил, что женщины невольно
оглядывались, когда он проходил мимо них. Он был из породы
викингов, большой, благообразный и добродушно-воинственный.
Она была брюнетка, очень гордая, ее щеки то бледнели, то
пылали. Я не знаю, брюнетка или блондинка была Ева, но
мудрено ли, что яблоко было съедено, если такая женщина
обитала в раю?
Этой женщине суждено было сыграть большую роль в жизни
Гудвина, но он еще не знал этого; все же какое-то
предчувствие у него, очевидно, было, потому что, глядя на
нее и вспоминая то, что о ней говорили, он испытал очень
горькое чувство.
- Если и произошла здесь ошибка, - сказал Гудвин
запальчиво, - то виноваты в этом вы. Я не обвиняю человека,
который простился с родиной и честью и скоро должен будет
проститься с последним утешением - с украденными деньгами.
Во всем виноваты вы. Я теперь понимаю, что привело его к
этому. Я понимаю и жалею его. Именно такие женщины, как
вы, наполняют наше побережье несчастными, которые принуждены
здесь скрываться. Именно из-за таких мужчины забывают свой
долг и доходят...
Дама остановила его усталым движением руки.
- Прекратите ваши оскорбления, - холодно сказала она, - я
не знаю, о чем вы говорите, я не знаю, какая глупая ошибка
привела вас сюда, но если я избавлюсь от вас, показав вам
этот саквояж, я принесу его сию же минуту.
Она быстро и бесшумно вошла в соседнюю комнату и
вернулась с тяжелым кожаным саквояжем, который и вручила
американцу с видом покорного презрения.
Гудвин быстро поставил саквояж на стол и начал
отстегивать ремни. Дама стояла подле с выражением
бесконечной гадливости и утомления.
Саквояж широко распахнул свою пасть. Когда Гудвин извлек
оттуда лежавшее сверху белье, внизу оказались туго
перевязанные пачки крупных кредитных билетов
государственного банка Соединенных Штатов. Судя по цифрам,
написанным на бандеролях, там было никак не меньше ста
тысяч.
Гудвин поднял глаза на женщину и увидел с удивлением и
странным удовольствием (почему с удовольствием, он и сам не
умел бы сказать), что она потрясена непритворно. Глаза ее
расширились, у нее захватило дыхание, и она тяжело
облокотилась о стол. Значит, она и вправду не знала, что ее
спутник ограбил казну. Но почему, с раздражением
допытывался Гудвин у себя самого, он так обрадовался,
убедившись, что эта бродячая авантюристка-певица совсем не
так черна, как ее изображала досужая сплетня?
Шум в соседней комнате заставил их обоих встрепенуться.
Дверь широко распахнулась, и в комнату быстро вошел высокий,
смуглый, свежевыбритый пожилой человек.
Все портреты президента Мирафлореса изображают его
обладателем холеной, роскошной бороды. Но парикмахер
Эстебан уже подготовил Гудвина к такой перемене.
Он выбежал из полутемной комнаты отяжелевший от сна,
мигая от яркого света лампы.
- Что это значит? - спросил он на чистейшем английском
языке, бросив на Гудвина острый взволнованный взгляд. -
Воровство?
- Да, воровство, - ответил Гудвин. - Но я вовремя принял
меры и не дал этому воровству совершиться. Я действую от
имени людей, которым принадлежат эти деньги. Я пришел,
чтобы взять эти деньги и вернуть их настоящим владельцам.
Он быстро сунул руку в карман своего просторного
полотняного пиджака.
Старик сделал то же движение.
- Не надо! - резко крикнул Гудвин. - Я выну быстрее, и
вам будет худо...
Женщина шагнула вперед и положила руку на плечо своего
поникшего спутника. Она указала на стол.
- Скажи мне правду... Скажи мне правду... - повторила
она тихим голосом. - Кому принадлежат эти деньги?
Тот не ответил. Он испустил очень глубокий вздох,
наклонился к женщине, поцеловал ее в лоб, шагнул в соседнюю
комнату и плотно закрыл за собою дверь.
Гудвин догадался, в чем дело, и кинулся к двери, но из-за
двери раздался выстрел в ту самую минуту, когда он схватился
за ручку. Послышалось падение тяжелого тела, и кто-то
оттолкнул Гудвина и кинулся к упавшему.
Должно быть, подумал Гудвин, горе, более тяжелое, чем
потеря любовника и золота, жило в сердце этой чаровницы,
если в такую минуту у нее вырвался крик, с которым бегут к
всепрощающей, к лучшей из всех земных утешительниц, если в
этой поруганной, Окровавленной комнате она застонала:
- О мама, мама, мама!
Но на улице уже была суматоха. Парикмахер Эстебан при
звуке выстрела поднял тревогу. Выстрел и без того
всколыхнул половину всего населения. Улица зашумела шагами,
в тихом воздухе явственно слышались распоряжения начальства.
Гудвину предстояло еще одно дело. Обстоятельства вынудили
его стать охранителем богатств, принадлежащих его новой
родине. Быстро запихал он деньги назад в саквояж, закрыл
его и, высунувшись из окна почти всем корпусом, бросил свою
добычу в самую чащу апельсинных деревьев, что росли в
маленьком садике, примыкавшем к отелю.
Вам подробно расскажут в Коралио, чем окончилась эта
драма: в Коралио любят беседовать с заезжими людьми. Вам
расскажут, как представители закона рысью примчались в
отель, заслышав тревогу, - Comandantea красных туфлях и
куртке, как у метрдотеля, препоясанный шпагой, солдаты с
необыкновенно длинными ружьями, офицеры, которых было
больше, чем солдат, офицеры, напяливающие на ходу эполеты и
золотые аксельбанты, босые полицейские и взбудораженные
горожане самых разнообразных цветов и оттенков.
Вам расскажут, что лицо убитого сильно пострадало от
выстрела, но что и Гудвин и цирюльник Эстебан, оба
засвидетельствовали, что это президент Мирафлорес. На
следующее утро по исправленному телеграфному проводу в город
стали приходить депеши, и бегство президента стало известно
всем. В Сан-Матео оппозиционная партия без всякого
сопротивления захватила скипетр власти, и громкие vivas
переменчивой черни быстро изгладили всякий интерес к
незадачливому Мирафлоресу.
Вам расскажут, как новое правительство обшарило все
города и обыскало дороги в поисках саквояжа, содержащего
финансы Анчурии, которые похитил президент. Но все было
напрасно. В Коралио сам сеньор Гудвин организовал особый
отряд, который прочесал весь город, как женщина расчесывает
волосы, но деньги пропали бесследно.
Мертвого похоронили без почестей, на задворках города, у
мостика, переброшенного через болото, и за один реал любой
мальчишка покажет вам его могилу. Говорят, что та старуха,
у которой брился покойный, поставила у него в головах
деревянную колоду и выжгла на ней надпись каленым железом.
Вы услышите также, что сеньор Гудвин стойко оберегал
донну Изабеллу Гилберт в эти дни волнений и скорби, что ее
прошлое перестало смущать его (если только прежде оно его
смущало!), что привычки легкомысленной и разгульной жизни
изгладились у нее совершенно (если были у нее такие
привычки), что Гудвин женился на ней и что они были
счастливы.
Американец построил себе дом за городом, на невысоком
холме у подножия горы. Дом построен из драгоценного
местного дерева, которое само по себе, если вывезти его в
иные страны, дало бы человеку состояние, а также из стекла,
кирпича, бамбука и местной глины. Вокруг дома раскинулся
рай, но такой же рай и в самом доме. Когда местные жители
говорят об убранстве дома, они в восторге подымают руки
ввысь. Там полы такие гладкие, как зеркала. Там шелковые
индейские ковры и - циновки ручной работы. Там картины,
статуи, музыкальные инструменты и - "вы только представьте
себе!" - оклеенные обоями стены.
Но никто не скажет вам в Коралио (впоследствии вы сами
узнаете это!), что сталось с деньгами, которые Франк Гудвин
швырнул в апельсинную чащу. Об этом мы сейчас не говорим,
ибо пальмы зыблются от легкого ветра и зовут нас к
приключениям и радостям.
---------------------------------------------------------
1) - Кто идет? (испан.).