Перевод К. Чуковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Во главе повстанцев на этот раз оказался Гектор и Пиндар
южных республик, дон Сабас Пласидо. Путешественник, воин,
поэт, ученый, государственный деятель, тонкий ценитель
искусств - что интересного мог он найти в мелких делах
родного захолустья?
- Политические интриги для нашего друга Пласидо - просто
каприз, - объяснял один его приятель. - Революция для него
то же самое, что новые темпы в музыке, новые бациллы в
науке, новый запах, или новая рифма, или новое взрывчатое
вещество. Он выжмет из революции все возможные ощущения и
через неделю забудет о ней и снова пустится на своей
бригантине черт знает куда, за океан, чтобы пополнить какой-
нибудь редкостью свою и так уже всемирно знаменитую
коллекцию. Коллекцию чего? Боже мой, решительно всего:
начиная с почтовых марок и кончая доисторическими каменными
идолами.
Однако события под руководством этого эстета и дилетанта
развертывались довольно бурно. Население обожало его. Его
яркая личность привлекала к нему сердца. Кроме того, всем
было лестно, что такой большой человек мог заинтересоваться
такой малостью, как собственная родина. В столице многие
примкнули к его знаменам, хотя войска (вразрез с его
планами) оставались верны старому правительству. В
прибрежных городишках уже начались весьма оживленные
схватки. Говорили, будто за оппозиционной партией стоит
пароходная компания "Везувий" - великая сила, которая всегда
смотрела на республику Анурию с укоризненной улыбкой и
поднятым пальцем, внушая ей, чтобы она не шалила и была
паинькой. Пароходная компания "Везувий" предоставила свои
пароходы "Путник" и "Спаситель" для перевозки революционных
отрядов.
Но в Коралио все было тихо Город был объявлен на военном
положении, и, таким образом, революционные дрожжи до поры до
времени были прочно закупорены. А потом разнеслись слухи,
что повстанцы повсюду разбиты. В столице войска президента
одержали победу; передавали, будто вожди восстания были
вынуждены скрыться и бежать и что за ними будто мчалась
погоня.
В маленькой почтовой конторе всегда толпились чиновники и
преданные правительству граждане, ожидая новостей из
столицы. Однажды в конторе застучал телеграфный аппарат и
через минуту телеграфист закричал во все горло:
- Телеграмма для el Almirante дона сеньора Фелипе
Каррера!
Послышался суетливый шорох, потом резкое бряцание
жестяных ножен; адмирал быстро вскочил со своего обычного
места и побежал через всю комнату к телеграфисту.
Ему дали телеграмму. Он стал читать ее медленно, по
складам. Это был первый приказ, полученный им от
начальства. В приказе было начертано:
"Немедленно доставьте свое судно к устью реки Руис,
откуда повезете говядину и другие припасы для солдатских
казарм в Альфоране.
Генерал Мартинес".
Невелика честь везти говядину, но, как бы то ни было,
адмирала наконец-то призвали на службу отечеству, и радость
охватила его. Он еще туже затянул свой кушак, разбудил
дремавшую команду, и через четверть часа "El Nacional" уже
несся вдоль берега на всех парусах под свежим ветром, дувшим
с океана.
Рио-Руис - небольшая речонка, впадающая в море за десять
миль от Коралио. Этот участок берега дик и безлюден. С
высот Кордильер несется Руис, холодная и пенистая, а потом,
успокоившись на низине, широко и лениво течет по наносному
болоту в море.
Через два часа "El Nacional" прибыл к устью реки. Берега
были покрыты уродливыми, страшными деревьями. Буйные
заросли тропиков опутали все берега и погрузились в
красно-бурую воду. Беззвучно вошла туда шлюпка и была
встречена еще более глубоким беззвучием, Сверкая зеленью,
охрой, ярко пунцовыми красками, Рио-Руис покоилась в тени,
без движения, без звука. Только и было слышно, как
вливавшаяся в море вода ворковала у носа шлюпки. Можно ли
было надеяться получить в этом пустынном безлюдье говядину и
другие припасы?
Адмирал решил бросить якорь, и едва загремела цепь, как в
лесу раздался неожиданный шум, мгновенно подхваченный эхом.
Устье реки Руис пробудилось от утреннего сна. Попугаи и
павианы завизжали и залаяли в листве; свист, писк, рычанье:
животная жизнь проснулась; мелькнуло что-то синее: это
вспугнутый тапир пробивал себе дорогу сквозь лианы.
Военный флот по приказу адмирала простоял в устье речки
несколько долгих часов. Команда соорудила обед: похлебка
из акульих плавников, бананы, вареные крабы и кислое вино.
Адмирал в трехфутовый телескоп внимательно разглядывал
непроходимую чащу листвы в пятидесяти футах от себя.
Дело шло к вечеру, когда внезапно в лесу, с левой
стороны, послышались раскатистые крики "Ал-ло-о!" С судна
ответили, и три человека, верхом на мулах, продрались сквозь
густую листву и остановились ярдах в десяти от воды. Там
они соскочили с мулов, и один из них расстегнул пояс и так
яростно ударил ножнами своей шпаги всех мулов одного за
другим, что животные, вскинув ногами, галопом кинулись
обратно в лес.
Странно: неужели этим людям поручено доставить на берег
говядину? Совсем неподходящие люди! Один крупный,
энергичный мужчина, весьма незаурядной наружности. Чистый
испанский тип - темные курчавые волосы, тронутые кое-где
сединой, глаза голубые, блестящие, и осанка важного сеньора,
caballero grande. Двое других были невысокого роста,
темнолицы, в военных мундирах, в высоких ботфортах и при
шпагах. Платье у всех было мятое, рваное, грязное.
Очевидно, какая-то очень серьезная причина погнала их сломя
голову через джунгли, болота и реки.
- О-гэ! Senor Almirante! - крикнул высокий мужчина. -
Пошлите-ка нам ваш челнок.
Челнок был спущен на воду; Фелипе с одним из караибов
взялись за весла и причалили к левому берегу.
Рослый, дородный мужчина стоял у самого края воды, по
пояс в перепутанных лианах. Взглянув на воронье пугало,
сидевшее на корме челнока, он, видимо, почувствовал к нему
живой интерес; его подвижное лицо так и засветилось.
Месяцы бескорыстной службы - без всякого жалованья -
сильно омрачили блистательную внешность адмирала. Его
малиновые брюки превратились в лохмотья. Блестящие пуговицы
почти все отвалились. Желтая тесьма тоже. Козырек его
фуражки был оторван и болтался над самыми глазами. Ноги
адмирала были босы.
- Дорогой адмирал! - крикнул дородный мужчина, и его
голос зазвучал, словно охотничий рог. - Целую ваши руки,
дорогой адмирал! Я знал, что мы можем положиться на вас Вы
такой надежный патриот! Вы получили нашу телеграмму от...
генерала Мартинеса? Пожалуйста, вот сюда, ближе, ближе,
дорогой адмирал. На этих зыбких дьявольских болотах мы все
еще не чувствуем себя в безопасности.
Фелипе смотрел на него с неподвижным лицом.
- Говядину и другие припасы для Альфоранских казарм, -
процитировал он.
- Право, дорогой адмирал, мясники были бы рады поработать
ножом, да не вышло. Скот будет спасен вы приехали вовремя.
Поскорее возьмите нас к себе на корабль, сеньор. Сначала
вы, caballeros, a prisa! (1) А потом приедете за мной.
Лодочка слишком мала.
Челнок подвез двух офицеров к шлюпке и вернулся к берегу
за толстяком.
- А есть ли у вас, дорогой адмирал, такая презренная
вещь, как еда, - крикнул он, очутившись на судне. - И,
может быть, кофе?.. "Говядина и другие припасы" Nombre de
dios! (2) Еще немного, и мы принуждены были бы съесть
одного из этих мулов, которых вы, полковник Рафаэль,
приветствовали так нежно в последнюю минуту ножнами вашей
шпаги. Давайте же подкрепимся едою - и в путь!.. Прямо к
Альфоранским казармам, не так ли?
Караибы приготовили пищу, на которую три пассажира "El
Nacional" накинулись с радостью сильно проголодавшихся
людей. С наступлением вечера ветер, как всегда в этих
местах, переменился; подуло с гор; повеяло прохладой,
стоячими болотами, гнилыми растениями топей. Грот был
поднят и надулся, и в ту же минуту с берега, из глубины
лесной чащи, послышался нарастающий гул. Стали доноситься
какие-то крики.
- Это мясники, - засмеялся большой человек, - мясники,
дорогой адмирал! Но они опоздали. Скотинки для убоя уж
нет.
Адмирал командовал судном и больше не произносил ни
слова. Когда поставили кливер и марсель, шлюпка быстро
выбралась из устья. Толстяк и его спутники устроились на
голой палубе с наибольшим доступным в их положении
комфортом. Очевидно, до сих пор они были охвачены
единственной мыслью, как бы отчалить от этого неприятного
берега; теперь, когда опасность уменьшилась, они могли
позволить себе подумать о дальнейшем избавлении. Впрочем,
увидев, что шлюпка повернула и понеслась в направлении
Коралио, они успокоились, вполне довольные курсом, которого
держался адмирал.
Толстяк сидел развалившись; его живые синие глаза
задумчиво вглядывались в командующего военным флотом. Он
пытался разгадать этого мрачного, нелепого юношу. Что
таится за его непроницаемым, неподвижным лицом? Таков уж
был характер у этого пассажира. Он еще не ушел от
опасности, его ищут, за ним погоня, только что он был разбит
и побежден, и все же, несмотря ни на что, в нем уже пылает
любопытство к новому, неизведанному явлению жизни. Да и
кто, кроме него, мог бы придумать такой рискованный и
сумасшедший план: послать депешу этому несчастному,
безмозглому fanatico в несусветном мундире, носителю
опереточного титула? Его спутники потеряли голову, убежать,
казалось, было невозможно. И все же они убежали, и все же
план, который они называли безумным, удался превосходно.
Толстяк был положительно доволен собой.
Краткие тропические сумерки быстро растворились в
жемчужном великолепии лунной ночи. Справа, на фоне
потемневшего берега, появились огоньки Коралио. Адмирал
стоял молча у румпеля. Караибы, как темные пантеры,
бесшумно прыгали с места на место, подчиняясь коротким
словам его команды. Три пассажира внимательно вглядывались
в море, и когда, наконец, перед ними возник силуэт парохода
с отраженными глубоко в воде огнями, стоящего на якоре за
милю от берега, у них закипел оживленный секретный разговор.
Шлюпка шла не к берегу, но и не к судну. Она держала курс
посредине.
Спустя некоторое время толстяк отделился от своих
товарищей и приблизился к пугалу, стоящему у руля.
- Мой дорогой адмирал, - сказал он, - наше правительство
положительно слепо: оно ухитрилось не заметить, как верно и
доблестно вы служите ему. Мне стыдно, что оно до сих пор не
вознаградило вас по заслугам. Это непростительно. Но
ничего, подождите: в награду за вашу верную службу вам
дадут новый корабль, новый мундир и новых матросов. А
покуда вот вам еще поручение. Пароход, который вы видите
впереди, - "Спаситель". Мне и моим друзьям желательно
попасть туда возможно скорее по делу государственной
важности. Будьте любезны, направьте свое судно туда.
Адмирал ничего не ответил, но резко скомандовал что-то и
направил судно прямо в гавань. "El Nacional" накренился и
стрелой помчался к берегу.
- Сделайте милость, - сказал пассажир с чуть заметным
раздражением, - дайте же по крайней мере знак, что вы
слышите мои слова и понимаете их.
Может быть, у этого несчастного нет не только ума, но и
слуха?
У адмирала вырвался жесткий, каркающий смех, и он
заговорил:
- Тебя поставят лицом к стене и застрелят. Так убивают
изменников. Я узнал тебя сразу, чуть ты вошел в мою лодку.
Я видал тебя на картинке. Ты Сабас Пласидо, изменник своей
родине. Лицом к стене, да, да, лицом к стене. Так ты
помрешь. Я адмирал, и я повезу тебя в город. Лицом к
стене. Да, да, лицом к стене.
Дон Сабас повернулся к двум другим беглецам и с громким
смехом сделал движение рукою.
- Вам, caballeros, я рассказывал историю заседания, когда
мы сочинили эту... о! эту смешную бумагу. Поистине наша
шутка повернулась против нас же самих. Взгляните на
чудовище Франкенштейна (3), которое мы создали!
Дон Сабас кинул взор по направлению к берегу. Огни
Коралио все приближались. Он уже мог различить полосу
песчаного берега, государственные склады рома - Bodega
Nacional, длинное низкое здание казармы, набитое солдатами,
и там, позади, - озаренную луной высокую глиняную стену. Не
раз в своей жизни он видел, как людей ставили лицом к этой
стене и расстреливали.
И снова он обратился к причудливой фигуре на корме.
- Правда, - сказал он, - я хочу убежать отсюда. Но
уверяю вас, что разлука с отчизной очень мало волнует
меня... Меня, Сабаса Пласидо, всюду встретят с
распростертыми объятиями - при любом дворе, в любом военном
лагере. Vaya! (4) А это свиное логово, кротовая нора, эта
республика - что делать в ней такому человеку, как я? Я
paisano (5) всех стран. В Риме, в Лондоне, в Париже, в Вене
- всюду мне скажут одно: добро пожаловать, дон Сабас! Вы
снова приехали к нам! Ну, ты, tonto (6), павиан...
адмирал, как бы там тебя не величали, поверни свою лодку.
Посади нас на борт парохода "Спаситель" и получай - здесь
пятьсот песо деньгами Estados Unidos (7) - это больше, чем
заплатит тебе твое лживое начальство в двадцать лет.
Дон Сабас стал втискивать в руку молодого человека пухлый
кошелек с деньгами. Адмирал не обратил никакого внимания ни
на его слова, ни на его жесты. Он был словно прикован к
рулю. Шлюпка неслась прямо к берегу. На неосмысленном лице
адмирала появилось что-то светлое, почти разумное, как будто
он придумал какую- то хитрость, которая доставляла ему много
веселья. Он снова закричал, как попугай:
- Вот для чего они делают так: чтобы ты не видел
винтовок. Выстрелят - бум! - и ты мертвый. Лицом к стене.
Да.
Потом внезапно он отдал своей команде какой-то приказ.
Ловко и беззвучно караибы закрепили шкоты, которые они
держали в руках, и нырнули в трюм через люк. Когда скрылся
последний из них, дон Сабас, как большой бурый леопард,
кинулся вперед, захлопнул люк и сказал с улыбкой:
- Ружей не нужно, дорогой адмирал. Когда-то для забавы я
составил словарь караибского языка, и потому я понял ваш
приказ... Может быть, теперь...
Но он не договорил, потому что раздалось пренеприятное
"звяк" какого-то железа, которое царапало жесть. Адмирал
извлек из ножен шпагу Педро Лафита и кинулся с нею на своего
пассажира. Занесенный клинок опустился, и лишь благодаря
изумительной ловкости великан ускользнул, отделавшись
царапиной на плече. Вскочив на ноги, он вынул револьвер и
выстрелил в адмирала. Адмирал упал.
Дон Сабас нагнулся над ним, но через минуту встал на
ноги.
- В сердце, - сказал он. - Сеньоры, военный флот
уничтожен.
Полковник Рафаэль бросился к рулю, другой офицер стал
развязывать шкоты; передняя рея описала дугу, "El Nacional"
повернулся и поплыл к пароходу "Спаситель".
- Сорвите флаг, сеньор! - сказал полковник Рафаэль. -
Наши друзья на пароходе не поймут, почему мы крейсируем под
этаким флагом.
- Справедливо! - сказал дон Сабас. Подойдя к мачте, он
спустил флаг прямо к тому месту, где на палубе лежал
доблестный защитник этого флага. Таково было окончание
маленькой послеобеденной шутки, придуманной военным
министром... Кто начал ее, тот и кончил.
Но вдруг дон Сабас испустил крик радости и побежал по
откосой палубе к полковнику Рафаэлю. Через руку он
перекинул флаг погибшего флота.
- Mire! Mire! (8) Senor! Ah, dios! Ну и зарычит этот
австрийский медведь! "Ты разбил мое сердце!" - скажет он.
"Du hast mein Herz gebrochen!" Mire! Вы слыхали, я уже
рассказывал вам о моем венском приятеле, о герре Грюнитце.
Этот человек ездил на Цейлон, чтобы добыть орхидею, в
Патагонию - за головным украшением... в Бенарес - за
туфлей... в Мозамбик - за наконечником копья. Тебе
известно, amigo Рафаэль, что я тоже собиратель всяких
редкостей. Моя коллекция военно-морских флагов была до
прошлого года самая обширная в мире. Но герр Грюнитц
раздобыл два таких экземпляра, о! два таких экземпляра, что
его коллекция стала считаться полнее моей. К счастью, их
можно достать, и я их достану! Но этот флаг, сеньор, знаете
ли вы, какой это флаг? Видите: малиновый крест на
бело-синем поле. Вы не видели его до сих пор ни разу?
Seguramente, no! (9) Это морской флаг вашей родины. Mire!
Эта гнилая лохань, в которой мы сейчас находимся, - ее флот;
этот мертвый какаду - начальник флота; этот взмах шпаги и
единственный выстрел из револьвера - морской бой. Глупость,
чепуха, но это жизнь! Другого такого флага никогда не было
и не будет. Это уникум. Подумайте, что это значит для
собирателя флагов. Знаете ли вы, полковник, сколько золотых
крон дал бы герр Грюнитц за этот флаг? Тысяч десять, не
меньше. Но я не отдам его и за сто. Дивный флаг!
Единственный флаг! Неземной флаг, черт тебя возьми! О-гэ,
старый ворчун, герр Грюнитц, подожди, когда дон Сабас
вернется на Кенигин- штрассе. Он позволит тебе пасть на
колени и дотронуться пальцем до этого флага, О-гэ! ты
шнырял по всему миру со своими очками, а его проморгал.
Забыты были неудачи революции, опасности, утраты, боль и
обида разгрома. Охваченный всепоглощающей страстью
коллекционера, он шагал взад и вперед по маленькой палубе,
прижимая свою находку к груди. Он с торжеством поглядывал
на восток. Голосом звонким, как труба, он воспевал свое
сокровище, словно старый герр Грюнитц мог услышать его в
своей затхлой берлоге за океаном.
На "Спасителе" их ждали и встретили радостно. Шлюпка
скользнула вдоль борта парохода и остановилась у глубокого
выреза, устроенного в борту для погрузки фруктов. Матросы
"Спасителя" зацепили шлюпку баграми и подтащили к борту.
Через борт перегнулся капитан Мак-Леод.
- Говорят, сеньор, делу-то крышка...
- Крышка? Какая крышка? - С минуту дон Сабас был в
недоумении, с минуту, не больше. - А! Революция. Да! - И
он повел плечом, отбрасывая от себя всякие мысли о ней.
Капитану рассказали о побеге и о команде, запертой в
трюме.
- Караибы? - сказал он. - Они не причинят нам вреда.
Он спрыгнул в шлюпку, отодвинул скобу, и из трюма стали
выползать черномазые потные, но улыбающиеся.
- Эй вы, черненькие! - сказал капитан. - Возьмите свою
лодку и валяйте назад, домой.
Он указал на шлюпку, на них и на Коралио. Их лица
озарились еще более широкой улыбкой, они закивали и
заговорили:
- Да, да!
Дон Сабас, оба офицера и капитан собрались покинуть
шлюпку. Дон Сабас отстал от других, взглянул на тело
адмирала, раскинувшееся на палубе в ярких отрепьях.
- Pobrecito loco! - сказал он нежно.
Дон Сабас был блистательный космополит, первоклассный
знаток и ценитель искусств; но в конце концов по инстинктам
и крови он был сын своего народа. Как сказал бы самый
простой коралийский крестьянин, так сказал и дон Сабас; без
улыбки посмотрел он на адмирала и сказал:
- Бедный несмысленыш!
Нагнувшись, он приподнял мертвого за тощие плечи и
подостлал под них свой бесценный, единственный флаг. Потом
он снял с себя бриллиантовую звезду - орден Сан-Карлоса и,
словно булавкой, скрепил ею концы флага на груди у адмирала.
Потом догнал остальных и встал вместе с ними на палубе
"Спасителя". Матросы, державшие шлюпку, оттолкнули ее от
борта. Караибы отчалили, натянули паруса, и шлюпка
понеслась к берегу.
А коллекция военно-морских флагов, принадлежащая герру
Грюнитцу, так и осталась самой полной и первой в мире.
--------------------------------------------------------
1) - Господа, живо! (испан.).
2) - Клянусь богом (испан.).
3) - В романе миссис Шелли "Франкенштейн" (1818)
чудовище, которое некий студент создал из
трупов и наделил жизнью при помощи гальванической
силы, убивает своего создателя,
4) - Хорошо! (испан.).
5) - Житель (испан.).
6) - Дурак (испан.).
7) - Соединенных Штатов (испан.).
8) - Смотрите (испан.).
9) - Конечно, нет! (испан).
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
Во главе повстанцев на этот раз оказался Гектор и Пиндар
южных республик, дон Сабас Пласидо. Путешественник, воин,
поэт, ученый, государственный деятель, тонкий ценитель
искусств - что интересного мог он найти в мелких делах
родного захолустья?
- Политические интриги для нашего друга Пласидо - просто
каприз, - объяснял один его приятель. - Революция для него
то же самое, что новые темпы в музыке, новые бациллы в
науке, новый запах, или новая рифма, или новое взрывчатое
вещество. Он выжмет из революции все возможные ощущения и
через неделю забудет о ней и снова пустится на своей
бригантине черт знает куда, за океан, чтобы пополнить какой-
нибудь редкостью свою и так уже всемирно знаменитую
коллекцию. Коллекцию чего? Боже мой, решительно всего:
начиная с почтовых марок и кончая доисторическими каменными
идолами.
Однако события под руководством этого эстета и дилетанта
развертывались довольно бурно. Население обожало его. Его
яркая личность привлекала к нему сердца. Кроме того, всем
было лестно, что такой большой человек мог заинтересоваться
такой малостью, как собственная родина. В столице многие
примкнули к его знаменам, хотя войска (вразрез с его
планами) оставались верны старому правительству. В
прибрежных городишках уже начались весьма оживленные
схватки. Говорили, будто за оппозиционной партией стоит
пароходная компания "Везувий" - великая сила, которая всегда
смотрела на республику Анурию с укоризненной улыбкой и
поднятым пальцем, внушая ей, чтобы она не шалила и была
паинькой. Пароходная компания "Везувий" предоставила свои
пароходы "Путник" и "Спаситель" для перевозки революционных
отрядов.
Но в Коралио все было тихо Город был объявлен на военном
положении, и, таким образом, революционные дрожжи до поры до
времени были прочно закупорены. А потом разнеслись слухи,
что повстанцы повсюду разбиты. В столице войска президента
одержали победу; передавали, будто вожди восстания были
вынуждены скрыться и бежать и что за ними будто мчалась
погоня.
В маленькой почтовой конторе всегда толпились чиновники и
преданные правительству граждане, ожидая новостей из
столицы. Однажды в конторе застучал телеграфный аппарат и
через минуту телеграфист закричал во все горло:
- Телеграмма для el Almirante дона сеньора Фелипе
Каррера!
Послышался суетливый шорох, потом резкое бряцание
жестяных ножен; адмирал быстро вскочил со своего обычного
места и побежал через всю комнату к телеграфисту.
Ему дали телеграмму. Он стал читать ее медленно, по
складам. Это был первый приказ, полученный им от
начальства. В приказе было начертано:
"Немедленно доставьте свое судно к устью реки Руис,
откуда повезете говядину и другие припасы для солдатских
казарм в Альфоране.
Генерал Мартинес".
Невелика честь везти говядину, но, как бы то ни было,
адмирала наконец-то призвали на службу отечеству, и радость
охватила его. Он еще туже затянул свой кушак, разбудил
дремавшую команду, и через четверть часа "El Nacional" уже
несся вдоль берега на всех парусах под свежим ветром, дувшим
с океана.
Рио-Руис - небольшая речонка, впадающая в море за десять
миль от Коралио. Этот участок берега дик и безлюден. С
высот Кордильер несется Руис, холодная и пенистая, а потом,
успокоившись на низине, широко и лениво течет по наносному
болоту в море.
Через два часа "El Nacional" прибыл к устью реки. Берега
были покрыты уродливыми, страшными деревьями. Буйные
заросли тропиков опутали все берега и погрузились в
красно-бурую воду. Беззвучно вошла туда шлюпка и была
встречена еще более глубоким беззвучием, Сверкая зеленью,
охрой, ярко пунцовыми красками, Рио-Руис покоилась в тени,
без движения, без звука. Только и было слышно, как
вливавшаяся в море вода ворковала у носа шлюпки. Можно ли
было надеяться получить в этом пустынном безлюдье говядину и
другие припасы?
Адмирал решил бросить якорь, и едва загремела цепь, как в
лесу раздался неожиданный шум, мгновенно подхваченный эхом.
Устье реки Руис пробудилось от утреннего сна. Попугаи и
павианы завизжали и залаяли в листве; свист, писк, рычанье:
животная жизнь проснулась; мелькнуло что-то синее: это
вспугнутый тапир пробивал себе дорогу сквозь лианы.
Военный флот по приказу адмирала простоял в устье речки
несколько долгих часов. Команда соорудила обед: похлебка
из акульих плавников, бананы, вареные крабы и кислое вино.
Адмирал в трехфутовый телескоп внимательно разглядывал
непроходимую чащу листвы в пятидесяти футах от себя.
Дело шло к вечеру, когда внезапно в лесу, с левой
стороны, послышались раскатистые крики "Ал-ло-о!" С судна
ответили, и три человека, верхом на мулах, продрались сквозь
густую листву и остановились ярдах в десяти от воды. Там
они соскочили с мулов, и один из них расстегнул пояс и так
яростно ударил ножнами своей шпаги всех мулов одного за
другим, что животные, вскинув ногами, галопом кинулись
обратно в лес.
Странно: неужели этим людям поручено доставить на берег
говядину? Совсем неподходящие люди! Один крупный,
энергичный мужчина, весьма незаурядной наружности. Чистый
испанский тип - темные курчавые волосы, тронутые кое-где
сединой, глаза голубые, блестящие, и осанка важного сеньора,
caballero grande. Двое других были невысокого роста,
темнолицы, в военных мундирах, в высоких ботфортах и при
шпагах. Платье у всех было мятое, рваное, грязное.
Очевидно, какая-то очень серьезная причина погнала их сломя
голову через джунгли, болота и реки.
- О-гэ! Senor Almirante! - крикнул высокий мужчина. -
Пошлите-ка нам ваш челнок.
Челнок был спущен на воду; Фелипе с одним из караибов
взялись за весла и причалили к левому берегу.
Рослый, дородный мужчина стоял у самого края воды, по
пояс в перепутанных лианах. Взглянув на воронье пугало,
сидевшее на корме челнока, он, видимо, почувствовал к нему
живой интерес; его подвижное лицо так и засветилось.
Месяцы бескорыстной службы - без всякого жалованья -
сильно омрачили блистательную внешность адмирала. Его
малиновые брюки превратились в лохмотья. Блестящие пуговицы
почти все отвалились. Желтая тесьма тоже. Козырек его
фуражки был оторван и болтался над самыми глазами. Ноги
адмирала были босы.
- Дорогой адмирал! - крикнул дородный мужчина, и его
голос зазвучал, словно охотничий рог. - Целую ваши руки,
дорогой адмирал! Я знал, что мы можем положиться на вас Вы
такой надежный патриот! Вы получили нашу телеграмму от...
генерала Мартинеса? Пожалуйста, вот сюда, ближе, ближе,
дорогой адмирал. На этих зыбких дьявольских болотах мы все
еще не чувствуем себя в безопасности.
Фелипе смотрел на него с неподвижным лицом.
- Говядину и другие припасы для Альфоранских казарм, -
процитировал он.
- Право, дорогой адмирал, мясники были бы рады поработать
ножом, да не вышло. Скот будет спасен вы приехали вовремя.
Поскорее возьмите нас к себе на корабль, сеньор. Сначала
вы, caballeros, a prisa! (1) А потом приедете за мной.
Лодочка слишком мала.
Челнок подвез двух офицеров к шлюпке и вернулся к берегу
за толстяком.
- А есть ли у вас, дорогой адмирал, такая презренная
вещь, как еда, - крикнул он, очутившись на судне. - И,
может быть, кофе?.. "Говядина и другие припасы" Nombre de
dios! (2) Еще немного, и мы принуждены были бы съесть
одного из этих мулов, которых вы, полковник Рафаэль,
приветствовали так нежно в последнюю минуту ножнами вашей
шпаги. Давайте же подкрепимся едою - и в путь!.. Прямо к
Альфоранским казармам, не так ли?
Караибы приготовили пищу, на которую три пассажира "El
Nacional" накинулись с радостью сильно проголодавшихся
людей. С наступлением вечера ветер, как всегда в этих
местах, переменился; подуло с гор; повеяло прохладой,
стоячими болотами, гнилыми растениями топей. Грот был
поднят и надулся, и в ту же минуту с берега, из глубины
лесной чащи, послышался нарастающий гул. Стали доноситься
какие-то крики.
- Это мясники, - засмеялся большой человек, - мясники,
дорогой адмирал! Но они опоздали. Скотинки для убоя уж
нет.
Адмирал командовал судном и больше не произносил ни
слова. Когда поставили кливер и марсель, шлюпка быстро
выбралась из устья. Толстяк и его спутники устроились на
голой палубе с наибольшим доступным в их положении
комфортом. Очевидно, до сих пор они были охвачены
единственной мыслью, как бы отчалить от этого неприятного
берега; теперь, когда опасность уменьшилась, они могли
позволить себе подумать о дальнейшем избавлении. Впрочем,
увидев, что шлюпка повернула и понеслась в направлении
Коралио, они успокоились, вполне довольные курсом, которого
держался адмирал.
Толстяк сидел развалившись; его живые синие глаза
задумчиво вглядывались в командующего военным флотом. Он
пытался разгадать этого мрачного, нелепого юношу. Что
таится за его непроницаемым, неподвижным лицом? Таков уж
был характер у этого пассажира. Он еще не ушел от
опасности, его ищут, за ним погоня, только что он был разбит
и побежден, и все же, несмотря ни на что, в нем уже пылает
любопытство к новому, неизведанному явлению жизни. Да и
кто, кроме него, мог бы придумать такой рискованный и
сумасшедший план: послать депешу этому несчастному,
безмозглому fanatico в несусветном мундире, носителю
опереточного титула? Его спутники потеряли голову, убежать,
казалось, было невозможно. И все же они убежали, и все же
план, который они называли безумным, удался превосходно.
Толстяк был положительно доволен собой.
Краткие тропические сумерки быстро растворились в
жемчужном великолепии лунной ночи. Справа, на фоне
потемневшего берега, появились огоньки Коралио. Адмирал
стоял молча у румпеля. Караибы, как темные пантеры,
бесшумно прыгали с места на место, подчиняясь коротким
словам его команды. Три пассажира внимательно вглядывались
в море, и когда, наконец, перед ними возник силуэт парохода
с отраженными глубоко в воде огнями, стоящего на якоре за
милю от берега, у них закипел оживленный секретный разговор.
Шлюпка шла не к берегу, но и не к судну. Она держала курс
посредине.
Спустя некоторое время толстяк отделился от своих
товарищей и приблизился к пугалу, стоящему у руля.
- Мой дорогой адмирал, - сказал он, - наше правительство
положительно слепо: оно ухитрилось не заметить, как верно и
доблестно вы служите ему. Мне стыдно, что оно до сих пор не
вознаградило вас по заслугам. Это непростительно. Но
ничего, подождите: в награду за вашу верную службу вам
дадут новый корабль, новый мундир и новых матросов. А
покуда вот вам еще поручение. Пароход, который вы видите
впереди, - "Спаситель". Мне и моим друзьям желательно
попасть туда возможно скорее по делу государственной
важности. Будьте любезны, направьте свое судно туда.
Адмирал ничего не ответил, но резко скомандовал что-то и
направил судно прямо в гавань. "El Nacional" накренился и
стрелой помчался к берегу.
- Сделайте милость, - сказал пассажир с чуть заметным
раздражением, - дайте же по крайней мере знак, что вы
слышите мои слова и понимаете их.
Может быть, у этого несчастного нет не только ума, но и
слуха?
У адмирала вырвался жесткий, каркающий смех, и он
заговорил:
- Тебя поставят лицом к стене и застрелят. Так убивают
изменников. Я узнал тебя сразу, чуть ты вошел в мою лодку.
Я видал тебя на картинке. Ты Сабас Пласидо, изменник своей
родине. Лицом к стене, да, да, лицом к стене. Так ты
помрешь. Я адмирал, и я повезу тебя в город. Лицом к
стене. Да, да, лицом к стене.
Дон Сабас повернулся к двум другим беглецам и с громким
смехом сделал движение рукою.
- Вам, caballeros, я рассказывал историю заседания, когда
мы сочинили эту... о! эту смешную бумагу. Поистине наша
шутка повернулась против нас же самих. Взгляните на
чудовище Франкенштейна (3), которое мы создали!
Дон Сабас кинул взор по направлению к берегу. Огни
Коралио все приближались. Он уже мог различить полосу
песчаного берега, государственные склады рома - Bodega
Nacional, длинное низкое здание казармы, набитое солдатами,
и там, позади, - озаренную луной высокую глиняную стену. Не
раз в своей жизни он видел, как людей ставили лицом к этой
стене и расстреливали.
И снова он обратился к причудливой фигуре на корме.
- Правда, - сказал он, - я хочу убежать отсюда. Но
уверяю вас, что разлука с отчизной очень мало волнует
меня... Меня, Сабаса Пласидо, всюду встретят с
распростертыми объятиями - при любом дворе, в любом военном
лагере. Vaya! (4) А это свиное логово, кротовая нора, эта
республика - что делать в ней такому человеку, как я? Я
paisano (5) всех стран. В Риме, в Лондоне, в Париже, в Вене
- всюду мне скажут одно: добро пожаловать, дон Сабас! Вы
снова приехали к нам! Ну, ты, tonto (6), павиан...
адмирал, как бы там тебя не величали, поверни свою лодку.
Посади нас на борт парохода "Спаситель" и получай - здесь
пятьсот песо деньгами Estados Unidos (7) - это больше, чем
заплатит тебе твое лживое начальство в двадцать лет.
Дон Сабас стал втискивать в руку молодого человека пухлый
кошелек с деньгами. Адмирал не обратил никакого внимания ни
на его слова, ни на его жесты. Он был словно прикован к
рулю. Шлюпка неслась прямо к берегу. На неосмысленном лице
адмирала появилось что-то светлое, почти разумное, как будто
он придумал какую- то хитрость, которая доставляла ему много
веселья. Он снова закричал, как попугай:
- Вот для чего они делают так: чтобы ты не видел
винтовок. Выстрелят - бум! - и ты мертвый. Лицом к стене.
Да.
Потом внезапно он отдал своей команде какой-то приказ.
Ловко и беззвучно караибы закрепили шкоты, которые они
держали в руках, и нырнули в трюм через люк. Когда скрылся
последний из них, дон Сабас, как большой бурый леопард,
кинулся вперед, захлопнул люк и сказал с улыбкой:
- Ружей не нужно, дорогой адмирал. Когда-то для забавы я
составил словарь караибского языка, и потому я понял ваш
приказ... Может быть, теперь...
Но он не договорил, потому что раздалось пренеприятное
"звяк" какого-то железа, которое царапало жесть. Адмирал
извлек из ножен шпагу Педро Лафита и кинулся с нею на своего
пассажира. Занесенный клинок опустился, и лишь благодаря
изумительной ловкости великан ускользнул, отделавшись
царапиной на плече. Вскочив на ноги, он вынул револьвер и
выстрелил в адмирала. Адмирал упал.
Дон Сабас нагнулся над ним, но через минуту встал на
ноги.
- В сердце, - сказал он. - Сеньоры, военный флот
уничтожен.
Полковник Рафаэль бросился к рулю, другой офицер стал
развязывать шкоты; передняя рея описала дугу, "El Nacional"
повернулся и поплыл к пароходу "Спаситель".
- Сорвите флаг, сеньор! - сказал полковник Рафаэль. -
Наши друзья на пароходе не поймут, почему мы крейсируем под
этаким флагом.
- Справедливо! - сказал дон Сабас. Подойдя к мачте, он
спустил флаг прямо к тому месту, где на палубе лежал
доблестный защитник этого флага. Таково было окончание
маленькой послеобеденной шутки, придуманной военным
министром... Кто начал ее, тот и кончил.
Но вдруг дон Сабас испустил крик радости и побежал по
откосой палубе к полковнику Рафаэлю. Через руку он
перекинул флаг погибшего флота.
- Mire! Mire! (8) Senor! Ah, dios! Ну и зарычит этот
австрийский медведь! "Ты разбил мое сердце!" - скажет он.
"Du hast mein Herz gebrochen!" Mire! Вы слыхали, я уже
рассказывал вам о моем венском приятеле, о герре Грюнитце.
Этот человек ездил на Цейлон, чтобы добыть орхидею, в
Патагонию - за головным украшением... в Бенарес - за
туфлей... в Мозамбик - за наконечником копья. Тебе
известно, amigo Рафаэль, что я тоже собиратель всяких
редкостей. Моя коллекция военно-морских флагов была до
прошлого года самая обширная в мире. Но герр Грюнитц
раздобыл два таких экземпляра, о! два таких экземпляра, что
его коллекция стала считаться полнее моей. К счастью, их
можно достать, и я их достану! Но этот флаг, сеньор, знаете
ли вы, какой это флаг? Видите: малиновый крест на
бело-синем поле. Вы не видели его до сих пор ни разу?
Seguramente, no! (9) Это морской флаг вашей родины. Mire!
Эта гнилая лохань, в которой мы сейчас находимся, - ее флот;
этот мертвый какаду - начальник флота; этот взмах шпаги и
единственный выстрел из револьвера - морской бой. Глупость,
чепуха, но это жизнь! Другого такого флага никогда не было
и не будет. Это уникум. Подумайте, что это значит для
собирателя флагов. Знаете ли вы, полковник, сколько золотых
крон дал бы герр Грюнитц за этот флаг? Тысяч десять, не
меньше. Но я не отдам его и за сто. Дивный флаг!
Единственный флаг! Неземной флаг, черт тебя возьми! О-гэ,
старый ворчун, герр Грюнитц, подожди, когда дон Сабас
вернется на Кенигин- штрассе. Он позволит тебе пасть на
колени и дотронуться пальцем до этого флага, О-гэ! ты
шнырял по всему миру со своими очками, а его проморгал.
Забыты были неудачи революции, опасности, утраты, боль и
обида разгрома. Охваченный всепоглощающей страстью
коллекционера, он шагал взад и вперед по маленькой палубе,
прижимая свою находку к груди. Он с торжеством поглядывал
на восток. Голосом звонким, как труба, он воспевал свое
сокровище, словно старый герр Грюнитц мог услышать его в
своей затхлой берлоге за океаном.
На "Спасителе" их ждали и встретили радостно. Шлюпка
скользнула вдоль борта парохода и остановилась у глубокого
выреза, устроенного в борту для погрузки фруктов. Матросы
"Спасителя" зацепили шлюпку баграми и подтащили к борту.
Через борт перегнулся капитан Мак-Леод.
- Говорят, сеньор, делу-то крышка...
- Крышка? Какая крышка? - С минуту дон Сабас был в
недоумении, с минуту, не больше. - А! Революция. Да! - И
он повел плечом, отбрасывая от себя всякие мысли о ней.
Капитану рассказали о побеге и о команде, запертой в
трюме.
- Караибы? - сказал он. - Они не причинят нам вреда.
Он спрыгнул в шлюпку, отодвинул скобу, и из трюма стали
выползать черномазые потные, но улыбающиеся.
- Эй вы, черненькие! - сказал капитан. - Возьмите свою
лодку и валяйте назад, домой.
Он указал на шлюпку, на них и на Коралио. Их лица
озарились еще более широкой улыбкой, они закивали и
заговорили:
- Да, да!
Дон Сабас, оба офицера и капитан собрались покинуть
шлюпку. Дон Сабас отстал от других, взглянул на тело
адмирала, раскинувшееся на палубе в ярких отрепьях.
- Pobrecito loco! - сказал он нежно.
Дон Сабас был блистательный космополит, первоклассный
знаток и ценитель искусств; но в конце концов по инстинктам
и крови он был сын своего народа. Как сказал бы самый
простой коралийский крестьянин, так сказал и дон Сабас; без
улыбки посмотрел он на адмирала и сказал:
- Бедный несмысленыш!
Нагнувшись, он приподнял мертвого за тощие плечи и
подостлал под них свой бесценный, единственный флаг. Потом
он снял с себя бриллиантовую звезду - орден Сан-Карлоса и,
словно булавкой, скрепил ею концы флага на груди у адмирала.
Потом догнал остальных и встал вместе с ними на палубе
"Спасителя". Матросы, державшие шлюпку, оттолкнули ее от
борта. Караибы отчалили, натянули паруса, и шлюпка
понеслась к берегу.
А коллекция военно-морских флагов, принадлежащая герру
Грюнитцу, так и осталась самой полной и первой в мире.
--------------------------------------------------------
1) - Господа, живо! (испан.).
2) - Клянусь богом (испан.).
3) - В романе миссис Шелли "Франкенштейн" (1818)
чудовище, которое некий студент создал из
трупов и наделил жизнью при помощи гальванической
силы, убивает своего создателя,
4) - Хорошо! (испан.).
5) - Житель (испан.).
6) - Дурак (испан.).
7) - Соединенных Штатов (испан.).
8) - Смотрите (испан.).
9) - Конечно, нет! (испан).