Песах Амнуэль
Пуаро и машина времени
По дороге из Тель-Авива в Иерусалим есть удивительно красивое место — вскоре после ответвления на Бет-Шемеш. Крутая скала, и наверху сосны, будто приклеенные. Именно здесь Яир Моцкин не сумел вписать в поворот свою «Субару» и, когда полицейские извлекли тело из обломков машины, его было трудно опознать.
Вряд ли об этом сообщили бы почти все европейские газеты, если бы не одно обстоятельство: примерно за две недели до трагедии профессор физики Тель-Авивского университета Яир Моцкин выступил на международном симпозиуме в Барселоне и сообщил о том, что ему удалось сконструировать действующую модель машины времени.
Я не хочу сказать, что профессору не поверили. Газеты писали, что теория была изящна и, возможно, даже правильна. Но, поскольку речь шла о действующем приборе, только демонстрация могла развеять сомнения скептиков. Однако именно это профессор и отказался сделать. У него был безупречный аргумент: машина времени — оружие пострашнее ядерного. Что, если кто-нибудь, отправившись в прошлое, убьет во младенчестве Бен-Иегуду или Герцля? Да что Герцль — можно ведь совершить покушение и на самого Моше Рабейну! Профессор соглашался продемонстрировать прибор только в случае, если предварительно будет принято международное соглашение о запрещении использования машин времени без санкции ООН.
Мой друг Эркюль Пуаро ничего не смыслит в физике пространства-времени. Я, конечно, тоже. Но я-то заявил об этом сразу, едва представитель израильской полиции комиссар Вильнер вошел в наш номер, а Пуаро из ложной скромности промолчал.
— Месяц назад, когда я читал газеты, — сказал Пуаро, поглаживая усы, — меня, помню, не оставляла мысль: как удалось Моцкину построить машину времени в одиночку? Сейчас ведь не девятнадцатый век!
— Нас это тоже интересовало, — кивнул Вильнер. — Однако коллеги профессора действительно ничего не знали о его увлечении. Вы знаете, как щепетильны ученые, когда дело касается репутации? Физики утверждали, что путешествовать во времени невозможно, как невозможно создать вечный двигатель. Если бы Моцкин проводил эксперименты открыто, его засмеяли бы. Вот он и… Собственно, как мне объяснили, главное в машине — так называемый «кристалл времени», каким-то образом связанный с энергией единого временного поля, на волнах которого мы и движемся из прошлого в будущее. Оказалось, видите ли, что кристалл этот можно вырастить довольно просто. Весь вопрос — как. «Гамлет» тоже написан с помощью всего лишь двадцати шести букв, но попробуйте придумать его сами…
— Понимаю, — пробормотал Пуаро, — типичное now haw.
— Именно!
— И когда после гибели профессора стали искать модель, о которой он докладывал, то ничего не обнаружили?
— Это было бы слишком просто, месье Пуаро! Тогда физики сказали бы, что модели вовсе не было, профессор блефовал, и можно спать спокойно.
— Рассказывайте, — удовлетворенно сказал Пуаро, глубже усевшись в кресле и прикрыв свои маленькие глазки, что он всегда делал, собираясь внимательно выслушать сообщение об очередном преступлении.
— Прежде всего: гибель профессора действительно была трагической случайностью. Версию о террористическом акте изучили и отбросили. Адвокат профессора после похорон заявил, что действующая модель машины времени существовала. Она была помещена в бронированный сейф Центрального отделения Международного банка в Тель-Авиве. Наследники — вдова и сын — пожелали посмотреть, поскольку не очень верили в существование модели. Им казалось, что в сейфе спрятаны драгоценности, деньги… Сейф открыли в присутствии президента банка, вдовы, следователя и адвоката.
— Внутри было пусто, — сказал Пуаро.
— Внутри было пусто, — эхом отозвался Вильнер.
— Продолжайте, — пробормотал Пуаро.
— Собственно, — сказал полицейский, — там было не совсем пусто. Лежала компьютерная дискета с программой расчетов, которые, возможно, связаны с машиной. Физики разбираются с разрешения вдовы и сына профессора
— это ведь их собственность.
— Вам это не кажется странным? — спросил Пуаро, не открывая глаз.
— Что? Дискета?
— Нет. Впрочем, неважно. Продолжайте.
— Были опрошены служащие банка, проанализированы записи системы сигнализации. Никто, кроме охраны, вблизи от сейфа не появлялся. Охранники вплотную к сейфу не подходили. Система сигнализации ни на миг не отключалась.
— А машины нет, — с видимым удовольствием сказал Пуаро.
— Нет…
— Может, все это большой блеф, и сейф стоял пустым с самого начала?
Вильнер покачал головой:
— Существует телезапись: профессор в присутствии свидетелей кладет в сейф большую серую металлическую коробку.
— Так, — с удовлетворением сказал Пуаро. — В машине есть источники питания? Она могла действовать?
— Нет, модель работала от сети. Месье Пуаро, если бы вы согласились поехать со мной в Тель-Авив…
Пуаро, кряхтя, поднялся с кресла и подошел к окну. Хмурый октябрь на юге Франции заявлял права на владение всем миром — дождь моросил нудно и, казалось, на планете сейчас невозможно найти уголок, где люди не вжимали бы головы в плечи и не ежились под зонтами. А в Израиле — об этом сказал Вильнер — солнце вовсе не собиралось сдавать позиций, завоеванных еще в апреле. Конечно, я полечу с Пуаро. Он займется разгадыванием этого таинственного происшествия, а я поваляюсь на пляже и погрею свои старые кости. Если же там найдется еще и приятное женское общество…
— Не люблю я путешествовать, — сказал Пуаро. — Стар я уже для этого. Да, господа, Пуаро стар, и это, к сожалению, истина.
— Вам будет выплачена… — начал Вильнер.
— Деньги, знаете ли, меня не очень интересуют. На жизнь мне хватает.
— Вы были бы гостем израильской полиции и оказали бы неоценимую услугу не только ей, но и науке…
— В гости не хочется, а услуги я привык оказывать, не выходя из комнаты. Для чего мне серые клеточки, если не пользоваться ими? Кстати, это и гораздо дешевле путешествия на самолете.
— Так вы беретесь?
— Я уже взялся, месье. Прошу только доставить мне две вещи: очень популярное изложение идей профессора и подробный план банка с ближайшими окрестностями, включая схему подземных коммуникаций.
— Все это будет у вас завтра утром, — с энтузиазмом сказал Вильнер, — а также протоколы следствия, телевизионные ленты…
Пуаро замахал руками, будто ему предложили на выбор — съесть бутерброд с мышьяком или сбрить усы.
— Только то, что я просил! Жду вас утром, месье. Гастингс, позаботьтесь, пожалуйста, о сэндвичах и кофе. А я буду думать.
Выходя из комнаты, я почему-то вспомнил русского эмигранта, который жил несколько месяцев назад в соседнем номере и по любому поводу повторял странную фразу: «Тихо! Чапай думать будет!»
Я проводил Вильнера до выхода из отеля, а потом направился в ресторан и заказал сэндвичи с кофе для Пуаро и обед из трех блюд для себя. Сидя за столиком у окна, я попытался сам решить задачу, применив пресловутый «метод Пуаро», который, по-моему, никогда не был методом, а всего лишь исключительно высокой способностью моего друга догадываться обо всем, что происходило.
Итак, из запертого сейфа исчез предмет. Очень ценный. Модель машины времени. Ограничим круг подозреваемых. Кому выгодно это преступление? Скажем, конкурентам покойного Моцкина. Они могли ему завидовать. И что? Действительно, как обычно поступает ученый, если узнает, что коллега опередил его в научной работе? Похищает приборы? Подстраивает аварии? Гм…
Впрочем, ученые бывают разными. Взять хотя бы тех, кто в свое время работал на Гитлера…
Нет, главное сейчас не в том, кто украл, а в том, как он это сделал. Запертый сейф, глубокий подвал, охрана с автоматами…
Неожиданно я увидел перед собой запотевший бокал с пивом и вздрогнул. Я совершенно не заметил, когда официант ставил на стол еду. Я мог бы утверждать под присягой, что никто не подходил к столику! Вот одна из особенностей человеческого восприятия, и об этом мой друг Пуаро любил порассуждать, а в деле об ограблении процентщицы из Льежа именно это обстоятельство сыграло решающую роль.
Допустим, люди могли что-то не заметить. А телекамера? Ей-то плевать на психологические особенности человеческой натуры! А если… Может быть, камера реагирует только на движущиеся предметы? Если в поле зрения нет движения, камера не включается — к чему зря тратить энергию и ленту записи? А если что-то движется, но очень-очень медленно? Черепаха, например…
Что-то есть в этом… Или нет? Нужно будет спросить у Вильнера. А для чего Пуаро понадобилась карта? Хочет посмотреть, можно ли было устроить подкоп? Глупо. Подкопы — это такая древность! Нет, Пуаро стал в последнее время сдавать. Подкоп — подумать только…
Когда я вернулся в номер, Пуаро сидел в той же позе и, скорее всего, спал: что ни говори, а старость есть старость. На прошлой неделе Пуаро исполнилось семьдесят шесть и, хотя он запретил мне упоминать об этой замечательной дате, число прожитых им лет от этого не уменьшилось.
— Гастингс, — сказал Пуаро неожиданно ясным голосом, и я вздрогнул. Мой друг не изменил позы, да и глаз не открыл.
— Вы уже думали об этом деле? — спросил он.
— Немного, — скромно ответил я, зная, как ревнив Пуаро к хорошим идеям, которые приходят не в его голову.
— Ну-ну, — подбодрил меня Пуаро, и я поделился своими мыслями, в глубине души ожидая разгрома. Пуаро открыл один глаз и внимательно посмотрел на меня.
— Вы делаете успехи, Гастингс, — сказал он с ноткой уважения в голосе. — Идея об очень медленном движении недурна.
Я усмехнулся.
— А меня, признаться, — продолжал Пуаро, — мучит вопрос: почему профессор положил машину в банковский сейф?
— Но это же ясно! — воскликнул я. — Он уезжал на конгресс и не хотел оставлять ценный аппарат без охраны.
— И только? Но ведь машина стояла в лаборатории не одну неделю! И в будни, и в выходные, и в праздники. К тому же, вернувшись после конгресса, профессор машину из сейфа не забрал. Почему?
Я пожал плечами.
— Мало ли какие у него были причины…
Пуаро покачал головой и опять погрузился в дремоту. Я решил сходить в кино, а вечером, проскучав в обществе супружеской пары из Гавра, обнаружил своего друга спящим в кресле. Что ж, и мне не оставалось ничего иного, как лечь спать — время было позднее.
Утром, проснувшись, я услышал голоса. Быстро приведя себя в порядок, я вышел в холл, где Пуаро и Вильнер, склонившись над столом, изучали записи профессора.
— Что-нибудь интересное? — спросил я.
— Гастингс, это оказалось любопытнее, чем я думал, — сказал Пуаро. — Теперь я знаю, почему машина хранилась в сейфе.
— Почему? — спросил я, а Вильнер бросил на меня выразительный взгляд. Как и я, он понимал, что работа мысли на этот раз завела Пуаро совсем не туда, где можно было бы найти преступника.
— Это-то я знаю, — пробормотал Пуаро, — но как быть с картой? Скажите, — обратился он к Вильнеру, — вы получили мою телеграмму? Принесли показания электрической компании за два месяца?
Когда он успел дать телеграмму? Неужели Пуаро вчера не только вставал с кресла, но даже подходил к телефону?
Вильнер разложил на столе рулончик компьютерной распечатки и начал переводить — текст был на иврите. Пуаро внимательно слушал, водил пальцем по строчкам, но, видимо, так ни в чем и не разобрался. Свернув бумаги, он опустился в свое любимое кресло. Казалось, даже усы его безнадежно повисли.
— В чем же я ошибаюсь? — прошептал он.
— Дорогой друг, — сказал я, — если вы расскажете о ходе своих рассуждений, мы сообща сможем найти и ошибку, и истину.
— Да, конечно… Загадка запертой комнаты, Гастингс! Я вам много раз говорил о принципах…
— Я прекрасно помню, Пуаро! Если преступление произошло в запертой комнате, значит, в момент преступления она была не заперта, либо преступление было совершено в другом месте.
— Совершенно верно! Исчезла машина времени, которая способна переместиться в то время, когда сейф не был или не будет заперт — в прошлое или будущее. Останется только придти и взять! Это естественное разрешение противоречия запертой комнаты и потому оно неверно.
— Конечно, — согласился Вильнер. — В машине не было источников энергии, она не работала. В данном случае все равно, имеем мы дело с машиной времени или слитком золота.
— Я тоже так решил. Но почему профессор поместил машину в сейф?
— Арабские террористы! — воскликнул я. — Пуаро, машина времени — идеальное оружие террора! Прикончить Бен Гуриона в момент, когда он зачитывал Декларацию независимости Израиля! Если люди Арафата узнали о машине, они вполне могли попытаться ее выкрасть.
— Если бы профессор опасался террористов, — возразил Вильнер, — он обратился бы к нам или к армии.
— И вы поверили бы ему? Это не самолет, не бомба, это — машина времени!
— Вы-то, Гастингс, поверили, — сказал Пуаро, улыбаясь в усы. — Впрочем, вы, наверно, считаете, что палестинские террористы сообразительнее израильских генералов?
Мне пришлось признать, что в моей идее есть кое-какие непродуманные места, но в целом… Профессор боится нападения террористов, прячет машину в сейф и… Что дальше?
— Пуаро, если вы сами не думали о террористах, зачем вам карта? Разве не для того, чтобы выяснить, откуда можно было совершить нападение или сделать подкоп?
— Ну и фантазия у вас, Гастингс! — расхохотался Пуаро. — Карта мне была нужна, чтобы разобраться в электрических, телефонных и газовых коммуникациях. Если машину вообще можно было включить, то скорее всего именно таким…
Пуаро замолчал и посмотрел на нас с Вильнером странным взглядом. О, мне знакомы были эти взгляды! Вдруг, посреди разговора, мой друг способен был замереть как гончая перед броском — он уходил в себя так глубоко, что снаружи, казалось, оставалась лишь бездумная оболочка. Я давно заметил: именно тогда и случались у Пуаро озарения, приводившие к разгадке. О чем он говорил? Можно ли включить машину, используя системы коммуникации. Машину без батарей, не включенную в сеть. Ну, допустим. И что же? Машина могла отправиться в прошлое, где ее ждали похитители. Но, чтобы взять машину, им все равно пришлось бы проникнуть в банковские подвалы — не сейчас, так месяц назад. Как могли они месяц назад знать, что профессор положит машину в сейф?! И как они, еще не сделав чего-то, могли воспользоваться результатом? Если же машина отправилась не в прошлое, а в будущее, то как похитители рассчитывали явиться за ней, зная, что после обнаружения пропажи сейфы будут охранять вдесятеро тщательнее?
— Месье Вильнер, — неожиданно сказал Пуаро, — вы, конечно, знаете, когда ближайший рейс на Тель-Авив?
— Пуаро! — воскликнул я. — Вы же не собирались…
Но моим другом уже овладела жажда деятельности. Впрочем, позавтракать мы успели. По дороге в аэропорт Пуаро повторял:
— Только бы успеть…
— О чем вы, друг мой? — спросил я, когда Пуаро повторил эту фразу в сотый, по-моему, раз. — На самолет мы успеваем, вы видите!
— Ах, Гастингс! — воскликнул Пуаро трагическим голосом. — Я был слеп и глух, как всегда! На счету каждая минута!
— Да что может произойти?
Пуаро покачал головой и до самой посадки в Лоде не проронил больше ни слова. Я никогда прежде не был в Израиле и ожидал увидеть на первом же перекрестке либо еврея-оккупанта с «узи» в руках, либо палестинца в куфие и повязке, закрывающей лицо, либо, на худой конец, хасида-ортодокса в длинном халате и огромной меховой шапке. Но увидел пальмы, дороги, светофоры, дома стандартной застройки, плантации апельсиновых деревьев. Я решил про себя, что первое впечатление обманчиво, и я еще увижу хасидов, палестинцев и оккупантов, не нужно только торопиться, делать поспешные выводы. Такие выводы, какие, к примеру, наверняка сделал Пуаро, опять начавший твердить свое «успеть бы», на что встречавший нас израильский полицейский комиссар неизменно отвечал «савланут, адони», означавшее, видимо: «незачем торопиться, все уже украдено».
Банк стоял на небольшой площади, и Пуаро попросил остановить машину не у подъезда, а чуть поодаль. Слева помещался банк «Дисконт» — конкурирующая фирма. Пуаро удостоил этот банк лишь беглым взглядом. Справа стоял пятиэтажный дом с многочисленными вывесками адвокатских контор, посреднических бюро и редакций газет с непонятными названиями. Из-за банка виднелся угол длинного строения, в котором, по словам Вильнера, размещалось отделение министерства со странным химическим названием «Министерство абсорбции». Мы же остановились у входа в довольно мрачный трехэтажный дом со множеством почтовых ящиков в подъезде. Домовладелец наверняка извлекал из этого монстра немалые доходы.
— У вас есть список жильцов? — обратился Пуаро к сопровождавшему нас израильскому полицейскому. Тот покачал головой.
— Список, господин? Здесь съемные квартиры, где живут, в основном, новые репатрианты из России. Жильцы меняются едва ли не каждый месяц. Впрочем… Эй, Ицик!
Подошел нелепо одетый молодой человек: на нем была грязная майка до пупа, короткие штанишки и сандалии на босу ногу.
— Ицик, — объяснил полицейский, — метет тротуары в этом районе уже второй год. Сам он тоже из России. Был программистом, память прекрасная. Ицик, этот господин хочет…
— Добрый день, месье Пуаро, — сказал Ицик, улыбаясь во весь рот. — Добрый день, полковник Гастингс!
— Я же говорил, что он знает все, — ухмыльнулся полицейский, Пуаро гордо выпятил грудь, а я скромно потупился.
— Дорогой друг, — обратился Пуаро к дворнику-программисту. — Меня интересуют жильцы этого дома. Причем только те, кто живет здесь не менее трех недель.
— Пожалуйста. В восьми квартирах жильцы недавно сменились, их я перечислять не стану. Представляете, Шрайберы получили «Амидар» в Нацерет-Илите! Как им это… Впрочем, неважно. Кто остался? Первый этаж, направо: инженер, бывший, конечно, с женой, бывшим филологом, трое детей — мальчики шести, пяти…
— Дальше, — нетерпеливо сказал Пуаро.
— Второй этаж, налево: бывший физик, его жена, врач, и представляете, ей удалось зацепиться в купат…
— Дальше! — Пуаро думал о чем-то своем и, задав молодому человеку вопрос, по-моему, не очень-то прислушивался к ответу.
— Третий этаж, налево. Однокомнатная квартира. Не квартира, а, я бы сказал, склеп. Но зато довольно дешево, всего триста долларов. Там бабка живет, пенсионерка. В стране лет сорок, кажется, из Марокко. Осталась без детей, это длинная история… К бабушке почти и не ходит никто.
— Именно эта квартира нам и нужна, — заявил Пуаро.
Ну, конечно! Бабушка-пенсионерка — кто еще мог украсть из банковского сейфа машину времени?
Мы поднялись вслед за Ициком на третий этаж, и полицейский позвонил в обшарпанную дверь.
Долго не открывали. Я уж приготовился съязвить, что бабку, наверно, убили конкуренты из «Моссада». Наконец, послышались шаркающие маги, и дребезжащий голос спросил что-то на иврите. Полицейский прокричал несколько слов, и дверь раскрылась ровно настолько, чтобы Пуаро смог втиснуть в щель голову. Я подумал, что если бабушка вздумает захлопнуть дверь, Пуаро останется если не без головы с ее серыми клеточками, то без усов — наверняка.
— Я хотел бы, — Пуаро старался говорить четко, хотя ни из чего не следовало, что бабка знает английский, — взять у вас серую металлическую коробку, которую оставил примерно месяц назад.
Эффект превзошел все ожидания. Старуха посторонилась, дверь распахнулась настежь, Пуаро влетел в комнату и по инерции мог бы расквасить нос о противоположную стену, если бы полицейский не ухватил моего друга за рукав. Старуха громко кричала, Пуаро поправлял усы, а дворник-программист, понимавший иврит, видимо, не блестяще, а на английском говоривший еще хуже, переводил путаную старухину речь, из коей следовало, что коробку она отдаст только за сто шекелей и не меньше, и только наличными, и прямо сейчас, и нечего было подсовывать ей вещи, она думала, что это бомба, боялась в туалет ходить! Почему не заявила в полицию? Еще чего! От полиции и шекеля не дождешься. Кто коробку подсунул, пусть и деньги платит! Сто шекелей, и не меньше!
Несколько часов спустя, когда с моря потянуло вечерним ветерком, мы сидели в номере «Хилтона», я наслаждался зрелищем бухты, похожей на раскрытую акулью пасть с клыками-отелями, Пуаро дегустировал вино «Кармель», а Вильнер, только что завершивший операцию по водворению машины времени в ее «законную» камеру, ожидал, когда мой друг соблаговолит начать объяснения. Честно говоря, я тоже терялся в догадках.
— Хорошее вино, — сказал Пуаро, — но «Тоскана» лучше… Нет, господа, старушка здесь не при чем.
— Это даже и мне понятно, — сказал Вильнер. — Но ведь машина пропала! Из запертого сейфа!
— Вот именно, — улыбнулся Пуаро. — Как можно было украсть машину времени? Не далее как сегодня утром Гастингс развернул перед нами цепь рассуждений, по-своему безупречных. Но я-то по этой цепочке пробежал сразу, когда слушал объяснения месье Вильнера.
— Рассуждать «а если» было бессмысленно, — продолжал Пуаро, — я ведь не физик. Если машина не была подключена к сети и не имела своих источников питания, как могли воры использовать ее — и именно ее — свойства? Чего бы они добились, запустив машину? Она отправилась бы в прошлое или будущее. Гастингс говорил об этом, я с ним согласен: ни то, ни другое не могло помочь ворам. На какое-то время я начал склоняться к мысли, что похищение именно машины времени — просто случайность. Преступники воображали, что в сейфе, скажем, слиток с золотом. Это сбило меня со следа почти на сутки!.. Загадка «запертой комнаты»: или преступление было совершено раньше, или — не там. Или… А? Есть еще «или», о котором забывают. Психологическая инерция! И я, Эркюль Пуаро, поддался ей как малое дитя! Еще одно «или»: преступления вовсе не было.
— Вы хотите сказать, что профессор сам отнес коробку в комнату выжившей из ума старухи, а потом инсценировал похищение? — удивился Вильнер. — Это невозможно. По крайней мере шестеро, кроме самого профессора, присутствовали, когда коробку помещали в сейф: директор банка, адвокат профессора, трое охранников и самый надежный свидетель — телекамера.
— Я и не сомневаюсь, что машина была в сейфе… Но если отбросить все возможные предположения, а мы их успешно отбросили, тогда именно то, что останется, и будет истиной, какой бы невероятной она ни казалась. Итак, что осталось после всех наших рассуждений?
— Машина была помещена в сейф, — сказал Вильнер, — а потом оказалась в комнате старухи.
— Вот-вот, — удовлетворенно сказал Пуаро. — Была там, стала здесь. Других вариантов нет. Так вот, когда я убедился, что этот вариант нужно рассматривать серьезно, то сделал открытие в физике! Если машина времени исчезла из сейфа и появилась в комнате старухи на расстоянии двух сотен метров, значит, она могла самопроизвольно перемещаться не только во времени, но и в пространстве.
— Вы так рассуждаете, Пуаро, — не выдержал я, — будто сами обладаете докторской степенью по физике.
— Зачем она мне? — отмахнулся Пуаро. — У меня есть серые клеточки — этого достаточно. Помните, Гастингс, я спрашивал вас: почему профессор хранил машину в сейфе? Опасался грабителей? Но почти год прибор стоял в лаборатории. Профессор лишь недавно подумал о возможном грабеже? Нет! Он лишь недавно понял, что машина способна самопроизвольно совершить нечто, и безопаснее хранить ее в сейфе. Почему? Модель не имела источников питания. Да, верно. Однако, в ней был «кристалл времени». Я не знаю, что это. Как и вы, Гастингс, я слышал только, что «кристалл» связан с неким единым временным полем, на волнах которого мы с вами движемся из прошлого в будущее. Этой связи недостаточно, чтобы двигаться далеко в прошлое. А на какие-то доли секунды? На какие-то минимальные частички времени, которые, кажется, называются квантами? Это похоже на самопроизвольные скачки электронов с орбиты на орбиту внутри атома. Уж настолько-то и я знаю физику, дорогой Гастингс… Но ведь время и пространство накрепко связаны! Сдвинувшись чуть-чуть в прошлое или будущее, машина должна чуть-чуть сместиться и в пространстве. Думаю, что профессор рассуждал именно так. Ему было, кстати, неизмеримо труднее делать эти выводы, чем мне: я знаю результат, а он мог о нем только догадываться и строить гипотезы.
Итак, профессор помещает аппарат в банковский сейф из опасения, что машина может самопроизвольно перескочить на малую долю секунды в прошлое или будущее, и следовательно, в один прекрасный момент она окажется не в лаборатории, а где-то в другом месте. Где? Он начинает делать расчеты и обнаруживает, что машину лучше хранить внутри замкнутого пространства. Когда физики разберутся в расчетах профессора, они, думаю, подтвердят то, о чем я говорю.
— Вы думаете, господин Пуаро, — сказал Вильнер, — что модель сама сдвинулась в этом пресловутом временном поле? Что-то вроде кванта времени, да? И поэтому… Но почему именно квартира старухи привлекла ваше внимание?
— Это же ясно! — пожал плечами Пуаро. — Машина могла оказаться внутри банка — этого или соседнего, но тогда ее быстро обнаружили бы. Она могла оказаться внутри стены или в земле. Если бы это случилось, произошел бы взрыв — попробуйте втиснуть одно вещество между атомами другого! Но в окрестностях банка ничего не взрывалось. Если бы модель оказалась в отделении министерства, это тоже не прошло бы незамеченным. Оставался многоквартирный дом. Но разве инженер или физик, пусть даже и бывшие, не обратились бы в полицию, обнаружив в квартире странную металлическую коробку? Оставался один вариант — выжившая из ума старуха, которая просто не помнила, что и когда с ней происходило…
— Дорогой месье Пуаро, — торжественно произнес Вильнер, — вы оказали полиции услугу, но, видимо, еще большую услугу вы оказали физике. Кто-то наверняка получит за это открытие Нобелевскую премию, а ваше имя даже не будет упомянуто…
— Меня беспокоит другое, — сказал Пуаро. — Помните, как я торопился в Тель-Авив? Я очень боялся, что машина совершит очередной прыжок во времени и пространстве — кто знает, как часто это происходит? Сейчас машина в сейфе, а где она окажется завтра? Может быть, в той огромной куче мусора, что я обнаружил позади вашего самого надежного банка?
Вряд ли об этом сообщили бы почти все европейские газеты, если бы не одно обстоятельство: примерно за две недели до трагедии профессор физики Тель-Авивского университета Яир Моцкин выступил на международном симпозиуме в Барселоне и сообщил о том, что ему удалось сконструировать действующую модель машины времени.
Я не хочу сказать, что профессору не поверили. Газеты писали, что теория была изящна и, возможно, даже правильна. Но, поскольку речь шла о действующем приборе, только демонстрация могла развеять сомнения скептиков. Однако именно это профессор и отказался сделать. У него был безупречный аргумент: машина времени — оружие пострашнее ядерного. Что, если кто-нибудь, отправившись в прошлое, убьет во младенчестве Бен-Иегуду или Герцля? Да что Герцль — можно ведь совершить покушение и на самого Моше Рабейну! Профессор соглашался продемонстрировать прибор только в случае, если предварительно будет принято международное соглашение о запрещении использования машин времени без санкции ООН.
Мой друг Эркюль Пуаро ничего не смыслит в физике пространства-времени. Я, конечно, тоже. Но я-то заявил об этом сразу, едва представитель израильской полиции комиссар Вильнер вошел в наш номер, а Пуаро из ложной скромности промолчал.
— Месяц назад, когда я читал газеты, — сказал Пуаро, поглаживая усы, — меня, помню, не оставляла мысль: как удалось Моцкину построить машину времени в одиночку? Сейчас ведь не девятнадцатый век!
— Нас это тоже интересовало, — кивнул Вильнер. — Однако коллеги профессора действительно ничего не знали о его увлечении. Вы знаете, как щепетильны ученые, когда дело касается репутации? Физики утверждали, что путешествовать во времени невозможно, как невозможно создать вечный двигатель. Если бы Моцкин проводил эксперименты открыто, его засмеяли бы. Вот он и… Собственно, как мне объяснили, главное в машине — так называемый «кристалл времени», каким-то образом связанный с энергией единого временного поля, на волнах которого мы и движемся из прошлого в будущее. Оказалось, видите ли, что кристалл этот можно вырастить довольно просто. Весь вопрос — как. «Гамлет» тоже написан с помощью всего лишь двадцати шести букв, но попробуйте придумать его сами…
— Понимаю, — пробормотал Пуаро, — типичное now haw.
— Именно!
— И когда после гибели профессора стали искать модель, о которой он докладывал, то ничего не обнаружили?
— Это было бы слишком просто, месье Пуаро! Тогда физики сказали бы, что модели вовсе не было, профессор блефовал, и можно спать спокойно.
— Рассказывайте, — удовлетворенно сказал Пуаро, глубже усевшись в кресле и прикрыв свои маленькие глазки, что он всегда делал, собираясь внимательно выслушать сообщение об очередном преступлении.
— Прежде всего: гибель профессора действительно была трагической случайностью. Версию о террористическом акте изучили и отбросили. Адвокат профессора после похорон заявил, что действующая модель машины времени существовала. Она была помещена в бронированный сейф Центрального отделения Международного банка в Тель-Авиве. Наследники — вдова и сын — пожелали посмотреть, поскольку не очень верили в существование модели. Им казалось, что в сейфе спрятаны драгоценности, деньги… Сейф открыли в присутствии президента банка, вдовы, следователя и адвоката.
— Внутри было пусто, — сказал Пуаро.
— Внутри было пусто, — эхом отозвался Вильнер.
— Продолжайте, — пробормотал Пуаро.
— Собственно, — сказал полицейский, — там было не совсем пусто. Лежала компьютерная дискета с программой расчетов, которые, возможно, связаны с машиной. Физики разбираются с разрешения вдовы и сына профессора
— это ведь их собственность.
— Вам это не кажется странным? — спросил Пуаро, не открывая глаз.
— Что? Дискета?
— Нет. Впрочем, неважно. Продолжайте.
— Были опрошены служащие банка, проанализированы записи системы сигнализации. Никто, кроме охраны, вблизи от сейфа не появлялся. Охранники вплотную к сейфу не подходили. Система сигнализации ни на миг не отключалась.
— А машины нет, — с видимым удовольствием сказал Пуаро.
— Нет…
— Может, все это большой блеф, и сейф стоял пустым с самого начала?
Вильнер покачал головой:
— Существует телезапись: профессор в присутствии свидетелей кладет в сейф большую серую металлическую коробку.
— Так, — с удовлетворением сказал Пуаро. — В машине есть источники питания? Она могла действовать?
— Нет, модель работала от сети. Месье Пуаро, если бы вы согласились поехать со мной в Тель-Авив…
Пуаро, кряхтя, поднялся с кресла и подошел к окну. Хмурый октябрь на юге Франции заявлял права на владение всем миром — дождь моросил нудно и, казалось, на планете сейчас невозможно найти уголок, где люди не вжимали бы головы в плечи и не ежились под зонтами. А в Израиле — об этом сказал Вильнер — солнце вовсе не собиралось сдавать позиций, завоеванных еще в апреле. Конечно, я полечу с Пуаро. Он займется разгадыванием этого таинственного происшествия, а я поваляюсь на пляже и погрею свои старые кости. Если же там найдется еще и приятное женское общество…
— Не люблю я путешествовать, — сказал Пуаро. — Стар я уже для этого. Да, господа, Пуаро стар, и это, к сожалению, истина.
— Вам будет выплачена… — начал Вильнер.
— Деньги, знаете ли, меня не очень интересуют. На жизнь мне хватает.
— Вы были бы гостем израильской полиции и оказали бы неоценимую услугу не только ей, но и науке…
— В гости не хочется, а услуги я привык оказывать, не выходя из комнаты. Для чего мне серые клеточки, если не пользоваться ими? Кстати, это и гораздо дешевле путешествия на самолете.
— Так вы беретесь?
— Я уже взялся, месье. Прошу только доставить мне две вещи: очень популярное изложение идей профессора и подробный план банка с ближайшими окрестностями, включая схему подземных коммуникаций.
— Все это будет у вас завтра утром, — с энтузиазмом сказал Вильнер, — а также протоколы следствия, телевизионные ленты…
Пуаро замахал руками, будто ему предложили на выбор — съесть бутерброд с мышьяком или сбрить усы.
— Только то, что я просил! Жду вас утром, месье. Гастингс, позаботьтесь, пожалуйста, о сэндвичах и кофе. А я буду думать.
Выходя из комнаты, я почему-то вспомнил русского эмигранта, который жил несколько месяцев назад в соседнем номере и по любому поводу повторял странную фразу: «Тихо! Чапай думать будет!»
Я проводил Вильнера до выхода из отеля, а потом направился в ресторан и заказал сэндвичи с кофе для Пуаро и обед из трех блюд для себя. Сидя за столиком у окна, я попытался сам решить задачу, применив пресловутый «метод Пуаро», который, по-моему, никогда не был методом, а всего лишь исключительно высокой способностью моего друга догадываться обо всем, что происходило.
Итак, из запертого сейфа исчез предмет. Очень ценный. Модель машины времени. Ограничим круг подозреваемых. Кому выгодно это преступление? Скажем, конкурентам покойного Моцкина. Они могли ему завидовать. И что? Действительно, как обычно поступает ученый, если узнает, что коллега опередил его в научной работе? Похищает приборы? Подстраивает аварии? Гм…
Впрочем, ученые бывают разными. Взять хотя бы тех, кто в свое время работал на Гитлера…
Нет, главное сейчас не в том, кто украл, а в том, как он это сделал. Запертый сейф, глубокий подвал, охрана с автоматами…
Неожиданно я увидел перед собой запотевший бокал с пивом и вздрогнул. Я совершенно не заметил, когда официант ставил на стол еду. Я мог бы утверждать под присягой, что никто не подходил к столику! Вот одна из особенностей человеческого восприятия, и об этом мой друг Пуаро любил порассуждать, а в деле об ограблении процентщицы из Льежа именно это обстоятельство сыграло решающую роль.
Допустим, люди могли что-то не заметить. А телекамера? Ей-то плевать на психологические особенности человеческой натуры! А если… Может быть, камера реагирует только на движущиеся предметы? Если в поле зрения нет движения, камера не включается — к чему зря тратить энергию и ленту записи? А если что-то движется, но очень-очень медленно? Черепаха, например…
Что-то есть в этом… Или нет? Нужно будет спросить у Вильнера. А для чего Пуаро понадобилась карта? Хочет посмотреть, можно ли было устроить подкоп? Глупо. Подкопы — это такая древность! Нет, Пуаро стал в последнее время сдавать. Подкоп — подумать только…
Когда я вернулся в номер, Пуаро сидел в той же позе и, скорее всего, спал: что ни говори, а старость есть старость. На прошлой неделе Пуаро исполнилось семьдесят шесть и, хотя он запретил мне упоминать об этой замечательной дате, число прожитых им лет от этого не уменьшилось.
— Гастингс, — сказал Пуаро неожиданно ясным голосом, и я вздрогнул. Мой друг не изменил позы, да и глаз не открыл.
— Вы уже думали об этом деле? — спросил он.
— Немного, — скромно ответил я, зная, как ревнив Пуаро к хорошим идеям, которые приходят не в его голову.
— Ну-ну, — подбодрил меня Пуаро, и я поделился своими мыслями, в глубине души ожидая разгрома. Пуаро открыл один глаз и внимательно посмотрел на меня.
— Вы делаете успехи, Гастингс, — сказал он с ноткой уважения в голосе. — Идея об очень медленном движении недурна.
Я усмехнулся.
— А меня, признаться, — продолжал Пуаро, — мучит вопрос: почему профессор положил машину в банковский сейф?
— Но это же ясно! — воскликнул я. — Он уезжал на конгресс и не хотел оставлять ценный аппарат без охраны.
— И только? Но ведь машина стояла в лаборатории не одну неделю! И в будни, и в выходные, и в праздники. К тому же, вернувшись после конгресса, профессор машину из сейфа не забрал. Почему?
Я пожал плечами.
— Мало ли какие у него были причины…
Пуаро покачал головой и опять погрузился в дремоту. Я решил сходить в кино, а вечером, проскучав в обществе супружеской пары из Гавра, обнаружил своего друга спящим в кресле. Что ж, и мне не оставалось ничего иного, как лечь спать — время было позднее.
Утром, проснувшись, я услышал голоса. Быстро приведя себя в порядок, я вышел в холл, где Пуаро и Вильнер, склонившись над столом, изучали записи профессора.
— Что-нибудь интересное? — спросил я.
— Гастингс, это оказалось любопытнее, чем я думал, — сказал Пуаро. — Теперь я знаю, почему машина хранилась в сейфе.
— Почему? — спросил я, а Вильнер бросил на меня выразительный взгляд. Как и я, он понимал, что работа мысли на этот раз завела Пуаро совсем не туда, где можно было бы найти преступника.
— Это-то я знаю, — пробормотал Пуаро, — но как быть с картой? Скажите, — обратился он к Вильнеру, — вы получили мою телеграмму? Принесли показания электрической компании за два месяца?
Когда он успел дать телеграмму? Неужели Пуаро вчера не только вставал с кресла, но даже подходил к телефону?
Вильнер разложил на столе рулончик компьютерной распечатки и начал переводить — текст был на иврите. Пуаро внимательно слушал, водил пальцем по строчкам, но, видимо, так ни в чем и не разобрался. Свернув бумаги, он опустился в свое любимое кресло. Казалось, даже усы его безнадежно повисли.
— В чем же я ошибаюсь? — прошептал он.
— Дорогой друг, — сказал я, — если вы расскажете о ходе своих рассуждений, мы сообща сможем найти и ошибку, и истину.
— Да, конечно… Загадка запертой комнаты, Гастингс! Я вам много раз говорил о принципах…
— Я прекрасно помню, Пуаро! Если преступление произошло в запертой комнате, значит, в момент преступления она была не заперта, либо преступление было совершено в другом месте.
— Совершенно верно! Исчезла машина времени, которая способна переместиться в то время, когда сейф не был или не будет заперт — в прошлое или будущее. Останется только придти и взять! Это естественное разрешение противоречия запертой комнаты и потому оно неверно.
— Конечно, — согласился Вильнер. — В машине не было источников энергии, она не работала. В данном случае все равно, имеем мы дело с машиной времени или слитком золота.
— Я тоже так решил. Но почему профессор поместил машину в сейф?
— Арабские террористы! — воскликнул я. — Пуаро, машина времени — идеальное оружие террора! Прикончить Бен Гуриона в момент, когда он зачитывал Декларацию независимости Израиля! Если люди Арафата узнали о машине, они вполне могли попытаться ее выкрасть.
— Если бы профессор опасался террористов, — возразил Вильнер, — он обратился бы к нам или к армии.
— И вы поверили бы ему? Это не самолет, не бомба, это — машина времени!
— Вы-то, Гастингс, поверили, — сказал Пуаро, улыбаясь в усы. — Впрочем, вы, наверно, считаете, что палестинские террористы сообразительнее израильских генералов?
Мне пришлось признать, что в моей идее есть кое-какие непродуманные места, но в целом… Профессор боится нападения террористов, прячет машину в сейф и… Что дальше?
— Пуаро, если вы сами не думали о террористах, зачем вам карта? Разве не для того, чтобы выяснить, откуда можно было совершить нападение или сделать подкоп?
— Ну и фантазия у вас, Гастингс! — расхохотался Пуаро. — Карта мне была нужна, чтобы разобраться в электрических, телефонных и газовых коммуникациях. Если машину вообще можно было включить, то скорее всего именно таким…
Пуаро замолчал и посмотрел на нас с Вильнером странным взглядом. О, мне знакомы были эти взгляды! Вдруг, посреди разговора, мой друг способен был замереть как гончая перед броском — он уходил в себя так глубоко, что снаружи, казалось, оставалась лишь бездумная оболочка. Я давно заметил: именно тогда и случались у Пуаро озарения, приводившие к разгадке. О чем он говорил? Можно ли включить машину, используя системы коммуникации. Машину без батарей, не включенную в сеть. Ну, допустим. И что же? Машина могла отправиться в прошлое, где ее ждали похитители. Но, чтобы взять машину, им все равно пришлось бы проникнуть в банковские подвалы — не сейчас, так месяц назад. Как могли они месяц назад знать, что профессор положит машину в сейф?! И как они, еще не сделав чего-то, могли воспользоваться результатом? Если же машина отправилась не в прошлое, а в будущее, то как похитители рассчитывали явиться за ней, зная, что после обнаружения пропажи сейфы будут охранять вдесятеро тщательнее?
— Месье Вильнер, — неожиданно сказал Пуаро, — вы, конечно, знаете, когда ближайший рейс на Тель-Авив?
— Пуаро! — воскликнул я. — Вы же не собирались…
Но моим другом уже овладела жажда деятельности. Впрочем, позавтракать мы успели. По дороге в аэропорт Пуаро повторял:
— Только бы успеть…
— О чем вы, друг мой? — спросил я, когда Пуаро повторил эту фразу в сотый, по-моему, раз. — На самолет мы успеваем, вы видите!
— Ах, Гастингс! — воскликнул Пуаро трагическим голосом. — Я был слеп и глух, как всегда! На счету каждая минута!
— Да что может произойти?
Пуаро покачал головой и до самой посадки в Лоде не проронил больше ни слова. Я никогда прежде не был в Израиле и ожидал увидеть на первом же перекрестке либо еврея-оккупанта с «узи» в руках, либо палестинца в куфие и повязке, закрывающей лицо, либо, на худой конец, хасида-ортодокса в длинном халате и огромной меховой шапке. Но увидел пальмы, дороги, светофоры, дома стандартной застройки, плантации апельсиновых деревьев. Я решил про себя, что первое впечатление обманчиво, и я еще увижу хасидов, палестинцев и оккупантов, не нужно только торопиться, делать поспешные выводы. Такие выводы, какие, к примеру, наверняка сделал Пуаро, опять начавший твердить свое «успеть бы», на что встречавший нас израильский полицейский комиссар неизменно отвечал «савланут, адони», означавшее, видимо: «незачем торопиться, все уже украдено».
Банк стоял на небольшой площади, и Пуаро попросил остановить машину не у подъезда, а чуть поодаль. Слева помещался банк «Дисконт» — конкурирующая фирма. Пуаро удостоил этот банк лишь беглым взглядом. Справа стоял пятиэтажный дом с многочисленными вывесками адвокатских контор, посреднических бюро и редакций газет с непонятными названиями. Из-за банка виднелся угол длинного строения, в котором, по словам Вильнера, размещалось отделение министерства со странным химическим названием «Министерство абсорбции». Мы же остановились у входа в довольно мрачный трехэтажный дом со множеством почтовых ящиков в подъезде. Домовладелец наверняка извлекал из этого монстра немалые доходы.
— У вас есть список жильцов? — обратился Пуаро к сопровождавшему нас израильскому полицейскому. Тот покачал головой.
— Список, господин? Здесь съемные квартиры, где живут, в основном, новые репатрианты из России. Жильцы меняются едва ли не каждый месяц. Впрочем… Эй, Ицик!
Подошел нелепо одетый молодой человек: на нем была грязная майка до пупа, короткие штанишки и сандалии на босу ногу.
— Ицик, — объяснил полицейский, — метет тротуары в этом районе уже второй год. Сам он тоже из России. Был программистом, память прекрасная. Ицик, этот господин хочет…
— Добрый день, месье Пуаро, — сказал Ицик, улыбаясь во весь рот. — Добрый день, полковник Гастингс!
— Я же говорил, что он знает все, — ухмыльнулся полицейский, Пуаро гордо выпятил грудь, а я скромно потупился.
— Дорогой друг, — обратился Пуаро к дворнику-программисту. — Меня интересуют жильцы этого дома. Причем только те, кто живет здесь не менее трех недель.
— Пожалуйста. В восьми квартирах жильцы недавно сменились, их я перечислять не стану. Представляете, Шрайберы получили «Амидар» в Нацерет-Илите! Как им это… Впрочем, неважно. Кто остался? Первый этаж, направо: инженер, бывший, конечно, с женой, бывшим филологом, трое детей — мальчики шести, пяти…
— Дальше, — нетерпеливо сказал Пуаро.
— Второй этаж, налево: бывший физик, его жена, врач, и представляете, ей удалось зацепиться в купат…
— Дальше! — Пуаро думал о чем-то своем и, задав молодому человеку вопрос, по-моему, не очень-то прислушивался к ответу.
— Третий этаж, налево. Однокомнатная квартира. Не квартира, а, я бы сказал, склеп. Но зато довольно дешево, всего триста долларов. Там бабка живет, пенсионерка. В стране лет сорок, кажется, из Марокко. Осталась без детей, это длинная история… К бабушке почти и не ходит никто.
— Именно эта квартира нам и нужна, — заявил Пуаро.
Ну, конечно! Бабушка-пенсионерка — кто еще мог украсть из банковского сейфа машину времени?
Мы поднялись вслед за Ициком на третий этаж, и полицейский позвонил в обшарпанную дверь.
Долго не открывали. Я уж приготовился съязвить, что бабку, наверно, убили конкуренты из «Моссада». Наконец, послышались шаркающие маги, и дребезжащий голос спросил что-то на иврите. Полицейский прокричал несколько слов, и дверь раскрылась ровно настолько, чтобы Пуаро смог втиснуть в щель голову. Я подумал, что если бабушка вздумает захлопнуть дверь, Пуаро останется если не без головы с ее серыми клеточками, то без усов — наверняка.
— Я хотел бы, — Пуаро старался говорить четко, хотя ни из чего не следовало, что бабка знает английский, — взять у вас серую металлическую коробку, которую оставил примерно месяц назад.
Эффект превзошел все ожидания. Старуха посторонилась, дверь распахнулась настежь, Пуаро влетел в комнату и по инерции мог бы расквасить нос о противоположную стену, если бы полицейский не ухватил моего друга за рукав. Старуха громко кричала, Пуаро поправлял усы, а дворник-программист, понимавший иврит, видимо, не блестяще, а на английском говоривший еще хуже, переводил путаную старухину речь, из коей следовало, что коробку она отдаст только за сто шекелей и не меньше, и только наличными, и прямо сейчас, и нечего было подсовывать ей вещи, она думала, что это бомба, боялась в туалет ходить! Почему не заявила в полицию? Еще чего! От полиции и шекеля не дождешься. Кто коробку подсунул, пусть и деньги платит! Сто шекелей, и не меньше!
Несколько часов спустя, когда с моря потянуло вечерним ветерком, мы сидели в номере «Хилтона», я наслаждался зрелищем бухты, похожей на раскрытую акулью пасть с клыками-отелями, Пуаро дегустировал вино «Кармель», а Вильнер, только что завершивший операцию по водворению машины времени в ее «законную» камеру, ожидал, когда мой друг соблаговолит начать объяснения. Честно говоря, я тоже терялся в догадках.
— Хорошее вино, — сказал Пуаро, — но «Тоскана» лучше… Нет, господа, старушка здесь не при чем.
— Это даже и мне понятно, — сказал Вильнер. — Но ведь машина пропала! Из запертого сейфа!
— Вот именно, — улыбнулся Пуаро. — Как можно было украсть машину времени? Не далее как сегодня утром Гастингс развернул перед нами цепь рассуждений, по-своему безупречных. Но я-то по этой цепочке пробежал сразу, когда слушал объяснения месье Вильнера.
— Рассуждать «а если» было бессмысленно, — продолжал Пуаро, — я ведь не физик. Если машина не была подключена к сети и не имела своих источников питания, как могли воры использовать ее — и именно ее — свойства? Чего бы они добились, запустив машину? Она отправилась бы в прошлое или будущее. Гастингс говорил об этом, я с ним согласен: ни то, ни другое не могло помочь ворам. На какое-то время я начал склоняться к мысли, что похищение именно машины времени — просто случайность. Преступники воображали, что в сейфе, скажем, слиток с золотом. Это сбило меня со следа почти на сутки!.. Загадка «запертой комнаты»: или преступление было совершено раньше, или — не там. Или… А? Есть еще «или», о котором забывают. Психологическая инерция! И я, Эркюль Пуаро, поддался ей как малое дитя! Еще одно «или»: преступления вовсе не было.
— Вы хотите сказать, что профессор сам отнес коробку в комнату выжившей из ума старухи, а потом инсценировал похищение? — удивился Вильнер. — Это невозможно. По крайней мере шестеро, кроме самого профессора, присутствовали, когда коробку помещали в сейф: директор банка, адвокат профессора, трое охранников и самый надежный свидетель — телекамера.
— Я и не сомневаюсь, что машина была в сейфе… Но если отбросить все возможные предположения, а мы их успешно отбросили, тогда именно то, что останется, и будет истиной, какой бы невероятной она ни казалась. Итак, что осталось после всех наших рассуждений?
— Машина была помещена в сейф, — сказал Вильнер, — а потом оказалась в комнате старухи.
— Вот-вот, — удовлетворенно сказал Пуаро. — Была там, стала здесь. Других вариантов нет. Так вот, когда я убедился, что этот вариант нужно рассматривать серьезно, то сделал открытие в физике! Если машина времени исчезла из сейфа и появилась в комнате старухи на расстоянии двух сотен метров, значит, она могла самопроизвольно перемещаться не только во времени, но и в пространстве.
— Вы так рассуждаете, Пуаро, — не выдержал я, — будто сами обладаете докторской степенью по физике.
— Зачем она мне? — отмахнулся Пуаро. — У меня есть серые клеточки — этого достаточно. Помните, Гастингс, я спрашивал вас: почему профессор хранил машину в сейфе? Опасался грабителей? Но почти год прибор стоял в лаборатории. Профессор лишь недавно подумал о возможном грабеже? Нет! Он лишь недавно понял, что машина способна самопроизвольно совершить нечто, и безопаснее хранить ее в сейфе. Почему? Модель не имела источников питания. Да, верно. Однако, в ней был «кристалл времени». Я не знаю, что это. Как и вы, Гастингс, я слышал только, что «кристалл» связан с неким единым временным полем, на волнах которого мы с вами движемся из прошлого в будущее. Этой связи недостаточно, чтобы двигаться далеко в прошлое. А на какие-то доли секунды? На какие-то минимальные частички времени, которые, кажется, называются квантами? Это похоже на самопроизвольные скачки электронов с орбиты на орбиту внутри атома. Уж настолько-то и я знаю физику, дорогой Гастингс… Но ведь время и пространство накрепко связаны! Сдвинувшись чуть-чуть в прошлое или будущее, машина должна чуть-чуть сместиться и в пространстве. Думаю, что профессор рассуждал именно так. Ему было, кстати, неизмеримо труднее делать эти выводы, чем мне: я знаю результат, а он мог о нем только догадываться и строить гипотезы.
Итак, профессор помещает аппарат в банковский сейф из опасения, что машина может самопроизвольно перескочить на малую долю секунды в прошлое или будущее, и следовательно, в один прекрасный момент она окажется не в лаборатории, а где-то в другом месте. Где? Он начинает делать расчеты и обнаруживает, что машину лучше хранить внутри замкнутого пространства. Когда физики разберутся в расчетах профессора, они, думаю, подтвердят то, о чем я говорю.
— Вы думаете, господин Пуаро, — сказал Вильнер, — что модель сама сдвинулась в этом пресловутом временном поле? Что-то вроде кванта времени, да? И поэтому… Но почему именно квартира старухи привлекла ваше внимание?
— Это же ясно! — пожал плечами Пуаро. — Машина могла оказаться внутри банка — этого или соседнего, но тогда ее быстро обнаружили бы. Она могла оказаться внутри стены или в земле. Если бы это случилось, произошел бы взрыв — попробуйте втиснуть одно вещество между атомами другого! Но в окрестностях банка ничего не взрывалось. Если бы модель оказалась в отделении министерства, это тоже не прошло бы незамеченным. Оставался многоквартирный дом. Но разве инженер или физик, пусть даже и бывшие, не обратились бы в полицию, обнаружив в квартире странную металлическую коробку? Оставался один вариант — выжившая из ума старуха, которая просто не помнила, что и когда с ней происходило…
— Дорогой месье Пуаро, — торжественно произнес Вильнер, — вы оказали полиции услугу, но, видимо, еще большую услугу вы оказали физике. Кто-то наверняка получит за это открытие Нобелевскую премию, а ваше имя даже не будет упомянуто…
— Меня беспокоит другое, — сказал Пуаро. — Помните, как я торопился в Тель-Авив? Я очень боялся, что машина совершит очередной прыжок во времени и пространстве — кто знает, как часто это происходит? Сейчас машина в сейфе, а где она окажется завтра? Может быть, в той огромной куче мусора, что я обнаружил позади вашего самого надежного банка?