Андрей Юрич. Угли

Андрей Юрич
Угли
(Пьеса)

Сцена первая

   Действие происходит в торговом зале закрытого на ночь супермаркета. Моргая, зажигаются люминесцентные лампы. Видны бесконечные полки с товарами. В проходах между полками пусто и чисто. За двумя соседними кассами, в креслах кассиров полулежат двое мужчин. Один одет в неопределенного стандарта форму охранника, другой – во что угодно. Ближе к зрителю, между кассами, висит с потолка на кронштейне ж/к монитор, экраном в сторону торгового зала. Молодые люди посматривают в экран, слышится бессмысленная песня на русском.

Действующие лица:

   Охранник – молодой человек лет 27.
   Техник – молодой человек лет 27.

   Охранник: Французский язык всегда казался мне порнографичным.
   Техник: Это ты сейчас к чему сказал?
   Охранник: Что-то навеяло… Как ты думаешь, у нее настоящие сиськи? (кивает на экран)
   Техник: (глядя пристально в экран) Нет, конечно.
   Охранник: Чо к чему… Такая девка, а вместо сисек – протезы. Если бы у нее были протезы вместо ног, я бы на ней еще мог жениться. А зачем мне жена с искусственными сиськами?
   Техник: Для тебя всегда сиськи были важнее человека.
   Охранник: А ты бы женился на искусственных сиськах?
   Техник: Не сиськи красят…
   Охранник: Иногда и сиськи красят… И все-таки, я против искусственности. Я за натуральность.
   Техник: Не то, чтобы сомневаюсь… Но есть в тебе некоторая приятная утонченность, которую можно принять и за…

   (Охранник берет с полки у кассы чупа-чупс и бросает в техника. Тот ловит, разворачивает обертку и начинает меланхолично посасывать леденец)

   Охранник: На себя посмотри. Чо ты его сосешь-то?
   Техник: Я выше предрассудков.
   Охранник: Он денег стоит.
   Техник: Кто бы говорил. Сколько ты тут эмэндэмса сожрал.
   Охранник: Мне можно, я тут работаю.
   Техник: Мне тоже можно. А то я на тебя настучу.
   Охранник: Это я на тебя настучу. Настроил свой плеер – вали домой!!!
   Техник: Ящик, ведь, сожрал, не меньше…
   Охранник: (спокойно) Сука ты… Потому тебя и не любит никто.
   Техник: Меня бабы любят. И такие бабы, которые тебе не снились.
   Охранник: Да? (ехидно) Мне с силиконовыми сиськами никогда не снились.
   Техник: У меня была одна…

   (Пауза)

   Охранник: (сдержанно-заинтересованно) Ну, и как?
   Техник: Помнишь, я когда в Сибирь-Экспо работал, я там на выставках аппаратуру звуковую для презентаций настраивал, свет и все такое?
   Охранник: Ну…
   Техник: Там обычно концерты были после презентации, всякие местные группки. Одна играла только Бутусова. Мужик, пьяный в хлам, их все просил Кино сыграть, Группу крови, деньги предлагал. А они не сыграли. Да, уроды какие-то. Чо им этот Бутусов? А еще была группа «Анимэ», там у них девка пела. Все такие в черном, челки, все как надо…
   Охранник: И чо?
   Техник: А я так и не понял, чо они пели. Там звук был – такая лажа! Она орет прямо в микрофон, басы дребезжат, ударник сбивается, нихрена не слышно… Я ее потом отымел.
   Охранник: Кого?
   Техник: Ударника! Ну, конечно, девку эту, певичку… Прикинь, прямо в такси.
   Охранник: При таксисте?
   Техник: (возмущенно) Ага, на таксисте! Конечно, таксист вышел. Мы куда-нибудь поехать хотели, типа я ей город хотел показать. Типа тут есть что показывать. И чо-то начали целоваться в такси. И я ей чо-то так запазуху полез, юбку задрал… Смотрю, ей нравится… А таксист меня спрашивает: «Ребята, я вам не мешаю?» Я ему дал двести рублей, сказал: «Слышь, чувак, пойди, погуляй полчасика». Ну, он во двор заехал, нас в машине запер и ушел. Там еще пацан какой-то подходил, в окно смотрел… Классная девка оказалась. Потом ко мне домой поехали, там еще два раза. Потом на вокзал увез. Так она, прикинь, разревелась перед самым поездом. Зачем я, говорит, тебя встретила… Я тебя, говорит, никогда не забуду… Влюбилась…
   Охранник: И чо?
   Техник: Чо?
   Охранник: Сиськи у нее какие?
   Техник: Обычные сиськи, а чо? Такие вот (показывает растопыренной пятерней размер)
   Охранник: Силиконовые?
   Техник: Да ну, силиконовые, ты чо говоришь-то?
   Охранник: Блин! Ты говорил, что у нее сиськи силиконовые!
   Техник: Я?!! Я говорил, что она певица!
   Охранник: Я же тебя про сиськи спрашивал!
   Техник: Я тебе сказал: нормальные! Вот такие! (снова показывает рукой размер)
   Охранник: Ну, ты трудный… (хватается за голову)
   Техник: Сам дурак!

   (неприязненно молчат)

   Охранник: (тихо) А у меня тоже была одна, которая плакала… Только это… Мне не понравилось.
   Техник: В смысле?
   Охранник: Я решил по объявлениям знакомиться.
   Техник: Зачем?
   Охранник: Чтобы нервы не тратить. И деньги. Типа дать объявление: то-сё, ищу женщину для секса. Кому надо – сама напишет.
   Техник: Ну, и чо, получилось?
   Охранник: (делая паузу и вздыхая) Да, получилось… Пришло письмо – так мол и так, мне 35, одинокая, если понравимся друг другу – будем встречаться, не понравимся, не буду вам надоедать. Телефон. Позвонил ей, говорит немного коряво. Ну, мне-то… Тридцать пять лет ей. Приезжай, говорит. Я купил бутылку вина, конфет местных коробку, недорогих. Поехал. И было так забавно. Точнее, мне сейчас забавно, а тогда я даже обрадовался. Адрес оказался общагой. Меня напрягло сначала немного – я не люблю общаги. Нашел дверь, постучал, открывает такая баба – брюнетка, глазастая, симпатичная, с сиськами. Не молодая, правда, лет под сорок, но мне сразу понравилась. Проходи, говорит. Улыбается. Я прохожу, и сразу стало не забавно… Там народу человек пять, мужики какие-то…
   Техник: Тебя чо, на групповуху заманили?
   Охранник: На поминки меня заманили. У этой бабы, к которой я приехал, сын умер, они поминали. Год ему вышел. И это не та была, которая мне открыла, а другая, которая тут сидела за столом, блондинка, так себе… Гоповатая какая-то… У нее сыну было восемнадцать лет. Исполнилось только восемнадцать. Она ему подарила машину. Прикинь, она была какой-то мелкий предприниматель, два чебуречных киоска у нее было. Жила в общаге со взрослым сыном уже, и подарила ему тойоту подержанную. И он права получил на второй день после дня рождения. А на третий повесился. Она приходит домой, а он висит. Стоя. То есть, ноги у него на полу стоят, веревка, все как надо. Он просто коленки согнул и удавился так. И никто не знает, почему. Я вот думаю: она типа ради него жила, ему эту машину дарила, любовалась, какой сын у нее растет. А она не знает, почему он повесился. Она с ним всю жизнь в одной комнате прожила, она же все его привычки должна была знать, взгляды, жесты, голос, чуть ли не мысли читать. А она приходит домой, к сыну, утром с ним еще про эту машину говорила, про права…

   (техник перестает сосать чупа-чупс, слушает)

   А он висит на косяке. Коленки подогнул. И она живет дальше в этой же комнате. Она спит, ест, телек смотрит, просыпается, а у нее на вот этом косяке, здесь же, дюбель торчит, на котором он висел.
   Техник: Ты зачем мне это рассказываешь?
   Охранник: Потому что я ее трахнул, и она плакала… Я решил, что уж если приперся, так надо до конца все сделать, зачем пришел. Но меня что поразило: все эти люди, все эти ее друзья, муж бывший, чей сын повесился – они все ее использовали. Когда она в депрессии валялась, муж у нее киоски чебуречные отобрал. Она их ради сына открывала, эти киоски, а муж забрал. Мужики какие-то стали к ней бухать ходить – тепло и бесплатно, ну, подумаешь – ревет. Подружка ее эта, которая дверь мне открыла – это она мне письмо написала, оказывается, прикинь. У нее фишка – что все болезни лечатся сексом. Она хотела подругу от грусти вылечить, потому что у той сын стоя повесился. Так она, эта подружка, брюнетка, при первом же удобном случае стала меня за яйца хватать, целоваться полезла. Та, у которой сын повесился, на кухоньке салат стругает, а эта тут же ко мне в штаны лезет.
   Техник: А подружку ты тоже?…
   Охранник: Да, ну… Ужасно все… Когда все ушли, она постель расстелила, эта беленькая, с сыном повешенным… Халатик надела, духами помазалась. Я вот не пойму, зачем они духами мажутся, потом ведь запах – не отмыть. И она вообще… Не знаю, как эти бабы живут… Она когда первый раз кончила, не могла понять, зачем я продолжаю. То есть, у нее и секса нормального в жизни не было. Ее просто использовали всю жизнь. А потом, еще и разревелась. Прям, выла. Мне страшно было. Сидит, воет. А потом вскакивает и начинает по комнате метаться в этом своем халатике, вещи трогает и воет. Там везде сына вещи. Артем его звали. Тема. Я ее спрашиваю: зачем же ты меня звала, если вот так всё?… А она говорит: Не будет Темы, будет – Тима. Я еще молодая, я еще рожу. Я в женский кабинет ходила, мне врач сказал, что я могу рожать.
   Техник: Охренеть.
   Охранник: Мне потом так было… Она воет, а оставаться одна боится. Просила не уходить. А я не мог так больше и ушел. Я когда уходил – она какие-то номера набирает на телефоне и воет в трубку: «Можно я приду к тебе! Тут такая тоска-а-а…» А на другом конце трубку кладут все время, и она новые номера набирает. Я ушел, домой приехал, мылся часа два в ванной. А запах этот, ее духов, он мне еще неделю мерещился. И тошнило два дня, не знаю почему. А сейчас я боюсь, что на самом деле сделал ей ребенка…
   Техник: (после долгой паузы, бросая чупа-чупс в корзину для мусора) Пойдем, выпьем хоть пива, что ли.
   Охранник: А ты камеры отключил?
   Техник: Нет, но запись не включал пока.
   Охранник: Пошли.

   Оба встают и скрываются за полками с товаром. Возвращаются с пивом.

   Техник: Так что, говоришь, не стоит по объявлениям знакомиться?
   Охранник: Да, ну! Там одни маньяки. Мне даже один мужик написал. Два листа написал про то, кто он такой, где родился, чем живет, какие стихи любит, а потом поперек листа: «Меня пожирает внутреннее одиночество». Маньяк натуральный! Чего ему от меня-то надо было? Я женщину искал, а его внутреннее одиночество пожирает! Типа меня распирает от внутреннего веселья.
   Техник: Голубой, наверное.
   Охранник: И чо, голубой? Я – то не голубой!
   Техник: Нет?
   Охранник: Иди ты…
   Техник: Плеер-то у вас нормально работает?
   Охранник: Нормально. Я уже любой ролик тебе пересказать могу за последние два месяца. Они мне по ночам снятся. Особенно этот (поет) «Единая Россия! – Единственная сила!..»
   Техник: Мое дело – плеер. Контент – дело ваших рекламщиков.
   Охранник: А зачем для нас отдельный плеер писать? Можно же виндосовский использовать.
   Техник: Наш удобнее, и деньги вы нам чтобы платили, а не Гейтсу. И работа чтобы у меня была.
   Охранник: Мы… вы… Типа это мой магазин и твоя контора… Как тебе самому-то платят?
   Техник: На жизнь хватает. А тебе?
   Охранник: Смотря на какую…
   Техник: На какую хватает?
   Охранник: На бессмысленную…
   Техник: Да, жизнь… Знакомую встретил недавно. Она мне нравится. Только чо-то она такая грустная была, я даже поздороваться не решился. Думаю, мож, у человека горе, а тут я со своей хотечкой. Помнишь – Анютка? Не видел? Не знаешь, почему Анютка такая грустная?
   Охранник: Нет, не знаю… (вспоминает) Не видел ее сто лет.

   Свет, моргая, гаснет

Сцена вторая

   Торговый ряд шмоточного рынка. Стоят с распахнутыми дверями обшарпанные железные контейнеры, разноцветные палатки. Везде развешаны кофты, куртки, футболки дешевого вида, обувь стоит на подставочках. Расчистив кусочек прилавка от шмотья, три продавщицы пьют чай из пластиковых стаканчиков. Мимо иногда проходят покупатели. Отовсюду льется серенький и зябкий свет пасмурного осеннего дня.

Действующие лица:

   Первая продавщица: Полноватая женщина неопределенного возраста.
   Вторая продавщица: Полноватая женщина неопределенного возраста.
   Третья продавщица: Симпатичная молодая азиатка.

   Первая продавщица (отпивая чай, помахивает рукой, жестом показывая, что у нее есть, что сказать и чтобы никто не смел сейчас ее перебивать): Знаете, почему Анютка такая грустная?
   Третья продавщица: Какая Анютка? Которая на специях?
   Первая продавщица: Да! Я тут узнала…
   Третья продавщица: Она ж с мужем развелась…
   Первая продавщица: Да, не перебивай ты! Так вот, она с мужем-то из-за чего, оказывается, развелась-то?
   Третья продавщица: Да, потому что алкаш! И импотент!
   Вторая продавщица: А ты откуда знаешь, что импотент?
   Третья продавщица: Анютка и рассказывала…
   Вторая продавщица: Когда это она тебе рассказывала?
   Третья продавщица: Ну, не помню… вот как-то…
   Первая продавщица: Да, ладно вам! Я тут с ней разговаривала. Там вообще…

   Две другие продавщицы вопросительно и напряженно молчат.

   Первая продавщица (делает театральную паузу, отхлебывая чай и думая о своем): Она за него замуж вышла в семнадцать лет, беременная. Он ее на остановке подцепил первый раз. Она тогда с двоюродной сестрой была. Сестра-то постарше и сразу все поняла, говорит ему: «Пошел на…». Потом правда сама же к нему и липла, когда он уже на Анютке женат был. А Анютка… Не знаю, что она тогда в нем нашла, ну, говорит, симпатичный был – не как сейчас. В общем, потом он еще как-то раз начал к ней клеиться на той же остановке, подошел и говорит: «Девушка, мы с вами, кажется, знакомы». Она, дурочка, и растаяла. Правда, сразу ему не давала, а ему только этого и надо было. И он ей как-то раз говорит: «Ну, можно я чуть-чуть». Ну, она и дала чуть-чуть. И залетела сразу.
   Третья продавщица: А предохраняться она не пыталась?
   Первая продавщица: Ну, он же чуть-чуть.

   (Все три ржут, осторожно держа в руках стаканчики, чтобы не пролить чай.)

   Первая продавщица: Он, как узнал про это, сказал ей сразу, что ему семья не нужна, и дети не нужны, и вообще он ее не любит. А она у него под дверью ночевала.
   Третья продавщица: В смысле – под дверью?
   Первая продавщица: Ну, он ее к себе не пускал. Говорил, мол, уходи, ты мне не нужна. А она оставалась и спала у него под дверью, беременная, на земле. Лето было. Тепло. Он в своем доме жил. У него дом на том берегу.
   Третья продавщица: Вот, козел!
   Вторая продавщица: Вот, дура! И чо?
   Первая продавщица: К ней тут мать из каких-то дальних краев приехала – мол, дочку спасать. Тетка какая-то подключилась, в суде работает. Сначала отговаривали ее, дескать, нужен он тебе… А она ни в какую – люблю, говорит, ничего не хочу слышать, жить без него не могу. А сама беременная. И тетка эта ее пошла к нему и сказала: «Если ты, козел, на ней не женишься, я на тебя заявление напишу, потому что она несовершеннолетняя». А доказательство-то вот оно – в животе у нее. И он согласился. Свадьбу сыграли – она уже с большим пузом была. Я фотки видела. Он красивый был, высокий, плечистый, черноглазый. В шахте тогда работал – забойщиком. Тогда шахтеры хорошо получали.
   Третья продавщица: А сейчас по нему и не скажешь… Что был красивый.
   Первая продавщица: Так вот. Она училище свое швейное бросила – замужем ведь, зачем профессия. Шахтер – денег много. А он и тогда уже попивал. Иногда на остановке спал или во дворе – до дома дойти не мог. Они вторую дочку родили. Анютке-то нельзя было рожать. Она же инвалид.
   Третья продавщица: С чего бы это?
   Первая продавщица: У нее киста головного мозга. Головные боли ужасные. Говорит, иногда просыпается оттого, что во рту кровь. Какие-то сосуды лопаются. И она еще когда первую дочку рожала – ее врачи изувечили, и ее и ребенка. Вся там порвалась, дочку уронили. В новогоднюю ночь рожала, вся бригада пьяная была, в общем, дочка старшая у нее тоже инвалид. Они уронили и испугались – там травма черепная была у ребенка. Анютке ее две недели вообще не показывали. Глюкозой кормили, пока у ребенка гематома не сошла с головы и с лица. Принесли, говорит, а у дочки пяточки до мяса стерты – ножками сучила. А потом дочка и грудь уже брать не стала, и пищеварение ей на всю жизнь испоганили, а еще из-за травмы у девчонки эпилепсия.
   Третья продавщица: Ужас какой-то…
   Первая продавщица: Это еще чо! Дальше – веселее! Он работу бросил. Его в шахте завалило пару раз. Знаете, там же бывает. Второй раз, когда его из-под завала вытащили – он сам-то целый, только палец на руке раздробило, а виски седые. Поседел. И у него мандраж такой начался, не мог в шахту спускаться. Ушел с работы и еще больше пить начал. Он ее не бил. Нет. Просто пил постоянно. А жили они на деньги, которые им ее родители присылали откуда-то с севера. Долго присылали, лет десять или больше. Она-то не работала. Инвалид. А потом у него из-за пьянки и из-за того что на земле спал… Ну, он когда пьяный до дома дойти не мог – спал в кустах… У него простатит начался. Или яйца застудил. И он стал импотент полный. Так она у своих родителей снова денег просила – его яйца лечить.
   Третья продавщица: Ну, еще бы… А то совсем тоскливо бабе…
   Первая продавщица: Так в том и дело!!! (допивает залпом чай, пытается стукнуть пластиковым стаканчиком по прилавку. Продолжает полушепотом) Она, сколько с ним жила, ни разу у нее оргазма не было. За 17 лет – ни разу. У нее других мужиков не было, и она думала, что все так живут. Рассказывала: просто нравилось, что ему нравится. А она же больная. Ей часто плохо было, больно, а ему надо. И вот он ебет ее, а она ему говорит: «Мне больно». А он смеется.

   (третья продавщица резко отворачивается в сторону и остается так сидеть)

   Вторая продавщица: Скотинааа… вот, скотина… что же она такая дура?
   Первая продавщица: Говорит, любила так, что жила как во сне. Думала, что так и надо, что надо делать мужу хорошо. Она, перед тем как с мужем лечь, душицей со зверобоем подмывалась, чтобы ему хорошо было, чтобы пахла приятно. Семнадцать лет, говорит, как приснилось все… Дочке старшей уже семнадцать.

   (Все замолкают и смотрят перед собой, не меняя поз. В стаканчиках остывает чай.)

   Первая продавщица: И вот, когда ему деньги-то понадобились, яйца простуженные лечить, там дорогие лекарства у них для этого дела, она работать пошла. Ради яиц его. Вот, специями торговать у деда этого, узбека. А она хоть и страшненькая, а чурки-то – они, сами знаете, им все равно, стали к ней коньки подбивать. И чо она решила, не знаю… Говорит, азер ей один понравился очень, молоденький, девятнадцать лет ему. Говорит, кожа у него молодая, чистая – потрогать хочется. Глазища черные. Стройный сам, мальчишка, руки сильные. И вот… (вздыхает) И в первый же раз у нее с ним такое было, что она как будто во сне была и проснулась. Как будто разбудил он ее через это дело. В 34 года у нее первый раз было по-настоящему с этим азербайджанцем, с мальчиком. Так было, что она как с ума сошла. Вроде как жизнь-то вся мимо прошла, а она вон какая, оказывается. Жизнь. А он, говорит, нежный очень… Плакал над ней. Она спит, а он сидит над ней и плачет. Она проснется, слезы ему вытирает… Потом этот мальчик уехал, она себе другого нашла, тоже азера, постарше. Потом узбек один был. Ей чурки эти стали нравиться после того, первого.