Антонов Дмитрий (Грасси)
Автограф от ушедшей осени
Антонов Дмитрий (Грасси)
Автограф от ушедшей осени
I
Прет и плющит буквально от всего. Выходишь на улицу - видишь долбанутое дерево, которое покрывается листьями исключительно зимой и понимаешь, что это уже было, не здесь и не сейчас, а школы уже не будет и сны, в которых робеешь перед доской с невыученным уроком и худшим наказанием тебе может послужить выговор все у той же доски на классном часе, так и останутся снами, как и та девочка, на класс младше, при виде которой в школьном коридоре ты почему то краснел и, сам не понимая, что делаешь это демонстративно, вступал в состязание кто дольше продержится голой рукой за раскаленную батарею, а потом еще раз, но уже через рукав школьной формы. Прет и плющит. Едешь на работу и на эскалаторе начинаешь подмигивать незнакомым прохожим: лет десять назад они пугались или стучали по лбу, а теперь только смотрят недоуменно - что делать, поколение внутривенной наркомании и "Забриски Райдер", у нас была Саманта Фокс, у них Диаманда Галас, мы смотрели грузинского "Hепобедимого", они то же самое, но со Стивеном Сигалом, впрочем нет, его они смотрели лет пять назад, сейчас пришли какие то другие киногерои и Брюс Ли с Майклом Китоном, кажется, больше не в моде. И когда они успели вырасти, все эти маленькие рейверы, гопники, банкиры? Еще вчера, семнадцать лет назад, меня били на улице за шапку с расцветкой ЦСКА, честное слово, я не знал об этом, сегодня могут избить в лучшем случае за неправильно припаркованную машину, двадцать лет назад, останови меня милиционеры на улице со шприцем в кармане, в худшем случае спросили бы не нужно ли помочь с лекарствами, сегодня мне придется помогать их семьям на поллимона, девять лет назад я вышел из дому и увидел, как горит последняя избушка из некогда огромной деревни, два века просуществовавшей под моими окнами, вчера увидел как догорает недостроенный магазин. Что то происходит с миром, в нем накапливается и зреет что то закрытое от нас, тех кому за. Стивен Кинг был прав - стариков надо убивать, надо приносить в жертву всех, кто уже не ребенок, приносить в жертву неважно кому, главное в жертву, главное, чтобы и следа от них не осталось и новое могло стать подлинно новым не скрываясь за поворотом, чтобы те, кому заполночь, могли найти свое завтра не в стакане с героиновым коктейлем и не в игрушке об иных мирах, а в той же самой электричке "Москва-Питер", неизменно везущей нас на юг, в Крым, в Амстердам, в Париж, в Австралию, господи, куда угодно, где нас ждут и любят, где нам будет хорошо и где даже солнце не обжигает кожу, а ласкает ее нежным кремовым загаром, который так нравился соседскому мальчику Пете...
II
Хорошо, что в мире еще остались проруби! Это кто то напрасно придумал, будто в них холодно и плохо, нет, прорубь это чуть ли не единственное место в мире, где можно просто поиграть в самого себя, как бы стряхнуть наносное и на время вернуться от жизни к правде. В воде мы все равны, все знаем, что где то там, глубоко под нами, на самом деле нет никакого дна, нет даже песка и рыбок, нет вообще ничего, и мы плаваем над этим, смеясь и отфыркиваясь, торжествуя над темным безмолвием, а там, глубоко, нет совсем ничего, просто нет - и не надо. Кажется, единственное, что я умею делать по настоящему неплохо, это рисовать на льду снежинки. И лепить снежную бабу. И слушать хорошую музыку, такую, чтобы гитара или труба, чтобы вязкий сонный голос, но не ковбойский, нет, а усталый, как у Джоси Голдштейна или Самбуры Миннерсиматы, чтобы с веток за окном залетали невесть как на застекленный балкон снегири и бились, бились в замурованные окна не в силах выбраться, а кошка точила бы об колонки когти и невозмутимо спала на коробке от телевизора. Чтобы не нужны стали слова и звуки, чтобы свет кружился словно бабочка и трепетали лепестки цветущей вишни на страницах зачитанной до дыр книги, чтобы на кухне выкипел чайник и ты опять со вздохом заварил себе быстрорастворимой вермишели - все как всегда, одиноко, грустно и чуточку больно, но это та боль, с которой ты теперь будешь жить вечно. Хочется позвать друзей - путевого обходчика, мужского парикмахера, продавца приключений и того, старого приятеля в шляпе, как его зовут, господи, вспомнить бы, ведь столько литров чая выпито вместе бессоными ночами на ее кухне... А как звали ее? Ведь обещал, что никогда не забудешь... Она тоже обещала так много, но ведь это же не оправдание, правда? Собраться вместе, прыгнуть в уютное половодье дивана и просто слушать чужие разговоры, помешивая ложечкой остывающий чай, в который раз услышать, что стоит стать проще и люди сами к тебе потянутся, и который раз с грустью понять, что этот путь не для тебя. А когда все начнут расходиться - умоляюще смотреть в глаза, подавая плащи, и молча просить хоть кого нибудь остаться, потому что еще одна одинокая ночь - и ты станешь частью этой бесконечной зимы с ее слякотными оттепелями и орущими в подвалах котами, с бесконечным виниловым джазом и концертами, куда тебя вроде бы приглашают, но где ты всегда чувствуешь себя лишним. "- Что такое расходный материал, Джонни? - Это как если бы тебя позвали в гости - и никто не расстроился бы, если ты не придешь..." "- Джонни... Ты не расходный материал..." Hе умирай, Коу, не умирай пожалуйста, хоть на этот раз, ведь не зря же я смотрю этот старый фильм сто шестнадцатый раз, каждый раз мечтая, что на этот раз ты не рухнешь в этот ручей и не прошепчешь про себя что то на незнакомом мне вьетнамском, и где то там, далеко, волны не будут биться о берег в шторме, что приходит раз в пятьдесят лет, и Юта не бросит вслед бегущим к маленькому пирсу "Он не вернется..."
III
Hовый год и Рождество - очень грустные праздники. Hе желает, словно взбунтовавшись против предопределенности, отправляться поздравительное письмо, двадцать раз на дню развязываются шнурки, не позволяя тебе отправиться в Питер, с крыш срываются сосульки и падают мимо тебя, а ты ходишь по улицам и смотришь с надеждой вверх, мечтая, чтобы одна из них наконец продырявила твою голову, маленький глюпий Войча, за углом на пустыре дворники жгут невлезающий в переполненные баки мусор, а в ларьках продают поддельную водку. Кусают собаки и даже яичница из одного яйца норовит подгореть до хруста. Hовый год и Рождество - очень одинокие праздники - даже если тебе есть куда пойти ты все равно не будешь там дома, а дома ты всегда будешь один, кто же по доброй воле приедет к тебе кроме совсем уж чокнутых и старых одноклассников, на которых можно ворчать и посылать за портвейном, а потом всерьез гулять по зимнему парку, как было это когда то, когда мир все еще был как на ладони и от зарплаты до зарплаты все равно находилось на что выпить... Hет, не приедут они, и не надейся. У одного жена и ребенок, у другого компьютер и девушка, третьему ты просто не нужен, да и он сам не нужен тебе, слишком много общего было в прошлом, слишком страшно к нему возвращаться... "Береги себя" - так говорила она за месяц до того как бросить все и исчезнуть в вихре настоящей жизни? Правда грустно, кошка, что мы не курим? Правда.
В кармане нет даже двух тысяч на чай. А вот это уже совсем плохо, в доме может быть совсем пусто, но чай и хлеб должны быть всегда. Без хлеба, при этом, можно совершенно свободно обойтись, а вот без чая - вряд ли. Если твой удел - одиночество, будь готов к тому, что чая может не оказаться в самое страшное мгновение. Да ладно, в конце концов главное что еще есть чем накормить кошку...
С Hовым Годом вас, мои дорогие! С Hовым Годом, и пусть он не будет для вас таким же страшным, как был для меня год уходящий...
Автограф от ушедшей осени
I
Прет и плющит буквально от всего. Выходишь на улицу - видишь долбанутое дерево, которое покрывается листьями исключительно зимой и понимаешь, что это уже было, не здесь и не сейчас, а школы уже не будет и сны, в которых робеешь перед доской с невыученным уроком и худшим наказанием тебе может послужить выговор все у той же доски на классном часе, так и останутся снами, как и та девочка, на класс младше, при виде которой в школьном коридоре ты почему то краснел и, сам не понимая, что делаешь это демонстративно, вступал в состязание кто дольше продержится голой рукой за раскаленную батарею, а потом еще раз, но уже через рукав школьной формы. Прет и плющит. Едешь на работу и на эскалаторе начинаешь подмигивать незнакомым прохожим: лет десять назад они пугались или стучали по лбу, а теперь только смотрят недоуменно - что делать, поколение внутривенной наркомании и "Забриски Райдер", у нас была Саманта Фокс, у них Диаманда Галас, мы смотрели грузинского "Hепобедимого", они то же самое, но со Стивеном Сигалом, впрочем нет, его они смотрели лет пять назад, сейчас пришли какие то другие киногерои и Брюс Ли с Майклом Китоном, кажется, больше не в моде. И когда они успели вырасти, все эти маленькие рейверы, гопники, банкиры? Еще вчера, семнадцать лет назад, меня били на улице за шапку с расцветкой ЦСКА, честное слово, я не знал об этом, сегодня могут избить в лучшем случае за неправильно припаркованную машину, двадцать лет назад, останови меня милиционеры на улице со шприцем в кармане, в худшем случае спросили бы не нужно ли помочь с лекарствами, сегодня мне придется помогать их семьям на поллимона, девять лет назад я вышел из дому и увидел, как горит последняя избушка из некогда огромной деревни, два века просуществовавшей под моими окнами, вчера увидел как догорает недостроенный магазин. Что то происходит с миром, в нем накапливается и зреет что то закрытое от нас, тех кому за. Стивен Кинг был прав - стариков надо убивать, надо приносить в жертву всех, кто уже не ребенок, приносить в жертву неважно кому, главное в жертву, главное, чтобы и следа от них не осталось и новое могло стать подлинно новым не скрываясь за поворотом, чтобы те, кому заполночь, могли найти свое завтра не в стакане с героиновым коктейлем и не в игрушке об иных мирах, а в той же самой электричке "Москва-Питер", неизменно везущей нас на юг, в Крым, в Амстердам, в Париж, в Австралию, господи, куда угодно, где нас ждут и любят, где нам будет хорошо и где даже солнце не обжигает кожу, а ласкает ее нежным кремовым загаром, который так нравился соседскому мальчику Пете...
II
Хорошо, что в мире еще остались проруби! Это кто то напрасно придумал, будто в них холодно и плохо, нет, прорубь это чуть ли не единственное место в мире, где можно просто поиграть в самого себя, как бы стряхнуть наносное и на время вернуться от жизни к правде. В воде мы все равны, все знаем, что где то там, глубоко под нами, на самом деле нет никакого дна, нет даже песка и рыбок, нет вообще ничего, и мы плаваем над этим, смеясь и отфыркиваясь, торжествуя над темным безмолвием, а там, глубоко, нет совсем ничего, просто нет - и не надо. Кажется, единственное, что я умею делать по настоящему неплохо, это рисовать на льду снежинки. И лепить снежную бабу. И слушать хорошую музыку, такую, чтобы гитара или труба, чтобы вязкий сонный голос, но не ковбойский, нет, а усталый, как у Джоси Голдштейна или Самбуры Миннерсиматы, чтобы с веток за окном залетали невесть как на застекленный балкон снегири и бились, бились в замурованные окна не в силах выбраться, а кошка точила бы об колонки когти и невозмутимо спала на коробке от телевизора. Чтобы не нужны стали слова и звуки, чтобы свет кружился словно бабочка и трепетали лепестки цветущей вишни на страницах зачитанной до дыр книги, чтобы на кухне выкипел чайник и ты опять со вздохом заварил себе быстрорастворимой вермишели - все как всегда, одиноко, грустно и чуточку больно, но это та боль, с которой ты теперь будешь жить вечно. Хочется позвать друзей - путевого обходчика, мужского парикмахера, продавца приключений и того, старого приятеля в шляпе, как его зовут, господи, вспомнить бы, ведь столько литров чая выпито вместе бессоными ночами на ее кухне... А как звали ее? Ведь обещал, что никогда не забудешь... Она тоже обещала так много, но ведь это же не оправдание, правда? Собраться вместе, прыгнуть в уютное половодье дивана и просто слушать чужие разговоры, помешивая ложечкой остывающий чай, в который раз услышать, что стоит стать проще и люди сами к тебе потянутся, и который раз с грустью понять, что этот путь не для тебя. А когда все начнут расходиться - умоляюще смотреть в глаза, подавая плащи, и молча просить хоть кого нибудь остаться, потому что еще одна одинокая ночь - и ты станешь частью этой бесконечной зимы с ее слякотными оттепелями и орущими в подвалах котами, с бесконечным виниловым джазом и концертами, куда тебя вроде бы приглашают, но где ты всегда чувствуешь себя лишним. "- Что такое расходный материал, Джонни? - Это как если бы тебя позвали в гости - и никто не расстроился бы, если ты не придешь..." "- Джонни... Ты не расходный материал..." Hе умирай, Коу, не умирай пожалуйста, хоть на этот раз, ведь не зря же я смотрю этот старый фильм сто шестнадцатый раз, каждый раз мечтая, что на этот раз ты не рухнешь в этот ручей и не прошепчешь про себя что то на незнакомом мне вьетнамском, и где то там, далеко, волны не будут биться о берег в шторме, что приходит раз в пятьдесят лет, и Юта не бросит вслед бегущим к маленькому пирсу "Он не вернется..."
III
Hовый год и Рождество - очень грустные праздники. Hе желает, словно взбунтовавшись против предопределенности, отправляться поздравительное письмо, двадцать раз на дню развязываются шнурки, не позволяя тебе отправиться в Питер, с крыш срываются сосульки и падают мимо тебя, а ты ходишь по улицам и смотришь с надеждой вверх, мечтая, чтобы одна из них наконец продырявила твою голову, маленький глюпий Войча, за углом на пустыре дворники жгут невлезающий в переполненные баки мусор, а в ларьках продают поддельную водку. Кусают собаки и даже яичница из одного яйца норовит подгореть до хруста. Hовый год и Рождество - очень одинокие праздники - даже если тебе есть куда пойти ты все равно не будешь там дома, а дома ты всегда будешь один, кто же по доброй воле приедет к тебе кроме совсем уж чокнутых и старых одноклассников, на которых можно ворчать и посылать за портвейном, а потом всерьез гулять по зимнему парку, как было это когда то, когда мир все еще был как на ладони и от зарплаты до зарплаты все равно находилось на что выпить... Hет, не приедут они, и не надейся. У одного жена и ребенок, у другого компьютер и девушка, третьему ты просто не нужен, да и он сам не нужен тебе, слишком много общего было в прошлом, слишком страшно к нему возвращаться... "Береги себя" - так говорила она за месяц до того как бросить все и исчезнуть в вихре настоящей жизни? Правда грустно, кошка, что мы не курим? Правда.
В кармане нет даже двух тысяч на чай. А вот это уже совсем плохо, в доме может быть совсем пусто, но чай и хлеб должны быть всегда. Без хлеба, при этом, можно совершенно свободно обойтись, а вот без чая - вряд ли. Если твой удел - одиночество, будь готов к тому, что чая может не оказаться в самое страшное мгновение. Да ладно, в конце концов главное что еще есть чем накормить кошку...
С Hовым Годом вас, мои дорогие! С Hовым Годом, и пусть он не будет для вас таким же страшным, как был для меня год уходящий...