Антонов Евгений
Этот человек
Евгений Антонов
ЭТОТ ЧЕЛОВЕК
Этот человек был настолько не от мира сего, что не знай я его сам, я бы сказал, что так не бывает. Ходил он всегда в поношенной армейской форме, в которой, видимо, и пришел, в свое время, из армии. Как он туда попал и, самое главное, как он смог оттуда вернуться, мне, наверное, не понять никогда. От него же самого, я так толком ничего и не добился. Работал он толи дворником, толи сторожем, толи тем и другим одновременно в каком-то из учреждений по соседству с нашим двором. И жил он, в общем-то, именно там и именно тем. Лишь только появившись, он как-то сразу привлек мое внимание. Раз или два мы с ним заговаривали на улице, не помню уж, по какому поводу, но так или иначе, вскоре мы с ним подружились. Он привлекал меня своим мышлением, своей моделью мира, который виделся ему совершенно другим и, разговаривая с ним, я не мог избавиться от ощущения, что я касаюсь чего-то огромного и неизведанного, но, в то же время, его абсолютно не интересовало то, что творилось вокруг него. В этом смысле его можно было считать полным недоумком. Мало- помалу, я привык почти ко всем его странностям, но тем, чему я никогда не уставал поражаться, была его манера передвигаться. Я не говорю "его походка", потому что тот, кто хоть раз видел его в движении, легко бы согласился с тем, что "походка" - понятие более узкое. Двигаясь, он напоминал странную большую птицу, пытающуюся взлететь. Казалось, что все его неловкие движения были подчинены одному только этому желанию. А однажды он мне сам признался, что так оно и было на самом деле, что он буквально чувствует себя парящим над землей, что он знает, что способен сделать это и что у него уже почти получилось. Зная его и слушая его, я (невероятно!) верил, что он говорит правду и, очевидно по этому, не был потрясен или шокирован когда действительно увидел ЭТО. Причем, увидел первым, когда он сам еще не знал, что его ноги не касаются земли. Я увидел его из своего окна, когда он пересекал безлюдный пустырь позади нашего дома. Голова его была слегка запрокинута, взгляд был совершенно отрешен и направлен куда-то вверх. Сначала я случайно обратил внимание на то, что ноги его, обутые в старые тяжелые ботинки, не оставляют за собой следов на песке. Затем, приглядевшись, я заметил, что он действительно парит в воздухе, поднявшись над землей примерно на ширину ладони. О том, что он сам оставался в неведении о свершившемся факте, я узнал тот час же, как только спустился к нему в каморку спустя несколько минут. Не дав мне и рта раскрыть, он начал рассказывать, буквально взахлеб, какие приятные ощущения он испытал сейчас по дороге домой и что, он чувствует это, осталось совсем немного времени до того момента, когда он, действительно сможет оторваться от земли. Несмотря на всю мягкость своего характера, он был весьма упрям и мне стоило довольно большого труда, что бы убедить его в том, что он уже это сделал и что я не шучу. Однако, ему не удалось повторить это тут же, при мне, в качестве эксперимента, на который мне удалось-таки его уговорить. Позже я понял причину его нежелания ставить подобные эксперименты: он просто чувствовал, что они бесполезны, что для этого ему необходимо забыть обо всем, полностью отрешиться, что было решительно невозможно под моим пристальным взглядом. Но еще более странным, с моей точки зрения, было то, что когда он как-то умудрился развить свой дар и его "парения" перестали быть редкостью, этого по прежнему никто не замечал, кроме меня. Я же, со своей стороны, все чаще стал задумываться о том, есть ли предел развития этой способности, и, если есть, то где он. Конец всему был положен совершенно неожиданно. И причиной этому был не кто иной, как он сам, или, точнее говоря, его необдуманные действия. Хотя, с другой стороны, понятия "обдуманное" и "необдуманное" применительно к нему были как-то даже и неуместны. Им всегда руководила его интуиция, его природа, скрытая в нем самом. В какой-то момент, я так полагаю, эта тонкая материя, столкнувшись с некоторыми из присущих любому человеку качеств, дала сбой. Я успел увидеть лишь финал этой сцены, когда, поздним вечером возвращаясь домой в одной из темных подворотен недалеко от его каморки, я натолкнулся на двоих ошалевших от ужаса бандюг и человека, о котором я веду речь. Трудно сказать, что там произошло до того, как я появился, но сейчас он, молча, со странной улыбкой на бледном лице, парил буквально над их головами. Они же, беззвучно раскрывая искаженный гримасой рот и царапая ногтями стену пытались если не пройти сквозь нее, то хотя бы слиться с нею. Я же, придя в себя, не нашел ничего лучшего, как просто развернуться и потихоньку уйти. Вот, собственно, и все... Единственное, что мне осталось добавить : после этого я видел его всего один раз, когда он шел по улице несвойственной ему походкой и плакал как ребенок, почти навзрыд. Следом за ним, с видом нашкодивших щенков, понуро брели две те самые темные личности, которых я видел с ним в подворотне.
Декабрь 2000 г.
ЭТОТ ЧЕЛОВЕК
Этот человек был настолько не от мира сего, что не знай я его сам, я бы сказал, что так не бывает. Ходил он всегда в поношенной армейской форме, в которой, видимо, и пришел, в свое время, из армии. Как он туда попал и, самое главное, как он смог оттуда вернуться, мне, наверное, не понять никогда. От него же самого, я так толком ничего и не добился. Работал он толи дворником, толи сторожем, толи тем и другим одновременно в каком-то из учреждений по соседству с нашим двором. И жил он, в общем-то, именно там и именно тем. Лишь только появившись, он как-то сразу привлек мое внимание. Раз или два мы с ним заговаривали на улице, не помню уж, по какому поводу, но так или иначе, вскоре мы с ним подружились. Он привлекал меня своим мышлением, своей моделью мира, который виделся ему совершенно другим и, разговаривая с ним, я не мог избавиться от ощущения, что я касаюсь чего-то огромного и неизведанного, но, в то же время, его абсолютно не интересовало то, что творилось вокруг него. В этом смысле его можно было считать полным недоумком. Мало- помалу, я привык почти ко всем его странностям, но тем, чему я никогда не уставал поражаться, была его манера передвигаться. Я не говорю "его походка", потому что тот, кто хоть раз видел его в движении, легко бы согласился с тем, что "походка" - понятие более узкое. Двигаясь, он напоминал странную большую птицу, пытающуюся взлететь. Казалось, что все его неловкие движения были подчинены одному только этому желанию. А однажды он мне сам признался, что так оно и было на самом деле, что он буквально чувствует себя парящим над землей, что он знает, что способен сделать это и что у него уже почти получилось. Зная его и слушая его, я (невероятно!) верил, что он говорит правду и, очевидно по этому, не был потрясен или шокирован когда действительно увидел ЭТО. Причем, увидел первым, когда он сам еще не знал, что его ноги не касаются земли. Я увидел его из своего окна, когда он пересекал безлюдный пустырь позади нашего дома. Голова его была слегка запрокинута, взгляд был совершенно отрешен и направлен куда-то вверх. Сначала я случайно обратил внимание на то, что ноги его, обутые в старые тяжелые ботинки, не оставляют за собой следов на песке. Затем, приглядевшись, я заметил, что он действительно парит в воздухе, поднявшись над землей примерно на ширину ладони. О том, что он сам оставался в неведении о свершившемся факте, я узнал тот час же, как только спустился к нему в каморку спустя несколько минут. Не дав мне и рта раскрыть, он начал рассказывать, буквально взахлеб, какие приятные ощущения он испытал сейчас по дороге домой и что, он чувствует это, осталось совсем немного времени до того момента, когда он, действительно сможет оторваться от земли. Несмотря на всю мягкость своего характера, он был весьма упрям и мне стоило довольно большого труда, что бы убедить его в том, что он уже это сделал и что я не шучу. Однако, ему не удалось повторить это тут же, при мне, в качестве эксперимента, на который мне удалось-таки его уговорить. Позже я понял причину его нежелания ставить подобные эксперименты: он просто чувствовал, что они бесполезны, что для этого ему необходимо забыть обо всем, полностью отрешиться, что было решительно невозможно под моим пристальным взглядом. Но еще более странным, с моей точки зрения, было то, что когда он как-то умудрился развить свой дар и его "парения" перестали быть редкостью, этого по прежнему никто не замечал, кроме меня. Я же, со своей стороны, все чаще стал задумываться о том, есть ли предел развития этой способности, и, если есть, то где он. Конец всему был положен совершенно неожиданно. И причиной этому был не кто иной, как он сам, или, точнее говоря, его необдуманные действия. Хотя, с другой стороны, понятия "обдуманное" и "необдуманное" применительно к нему были как-то даже и неуместны. Им всегда руководила его интуиция, его природа, скрытая в нем самом. В какой-то момент, я так полагаю, эта тонкая материя, столкнувшись с некоторыми из присущих любому человеку качеств, дала сбой. Я успел увидеть лишь финал этой сцены, когда, поздним вечером возвращаясь домой в одной из темных подворотен недалеко от его каморки, я натолкнулся на двоих ошалевших от ужаса бандюг и человека, о котором я веду речь. Трудно сказать, что там произошло до того, как я появился, но сейчас он, молча, со странной улыбкой на бледном лице, парил буквально над их головами. Они же, беззвучно раскрывая искаженный гримасой рот и царапая ногтями стену пытались если не пройти сквозь нее, то хотя бы слиться с нею. Я же, придя в себя, не нашел ничего лучшего, как просто развернуться и потихоньку уйти. Вот, собственно, и все... Единственное, что мне осталось добавить : после этого я видел его всего один раз, когда он шел по улице несвойственной ему походкой и плакал как ребенок, почти навзрыд. Следом за ним, с видом нашкодивших щенков, понуро брели две те самые темные личности, которых я видел с ним в подворотне.
Декабрь 2000 г.