Аппель Иван
Менестрель

   Иван Аппель
   Менестрель
   Спасибо БГ за то, что он есть.
   Пальцы коснулись струн. Волшебный звук гитары разлился по таверне и наполнил ее звенящим серебром. Менестрель взял еще пару аккордов. И высоким голосом запел.
   Ветер, туман и снег.
   Мы одни в этом доме.
   Hе бойся стука в окно - это ко мне,
   Это северный ветер,
   Мы у него в ладонях.
   Hо северный ветер мой друг,
   Он хранит то, что скрыто.
   Он сделает так,
   Что небо будет свободным от туч
   Там где взойдет звезда Аделаида.
   Звук поющей гитары переходил из тягучего золота в звенящее серебро и тончайший хрусталь. Голос блуждал где-то очень высоко. В таверну кто-то зашел, с улицы потянуло пронизывающим холодом, но никто не обратил на этого внимания - все были зачарованы пением Андрея - бывшего придворного барда короля Алерика и лучшего ученика гениального Бориса.
   Я помню движение губ,
   Прикосновенье руками.
   Я слышал, что время стирает все.
   Ты слышишь стук сердца
   Это коса нашла на камень.
   И нет ни печали, ни зла,
   ни гордости, ни обиды.
   Есть только северный ветер
   И он разбудит меня
   Там где взойдет звезда Аделаида.
   Hа последней строчке и особенно на последнем слове голос перешел в то, что у любого человека, пожелай он повторить это, называлось бы воплями. У него это было бесподобно страстное, пронизывающее, душераздирающее пение. Менестрель допел последнюю ноту, подождал, пока затухнет звук гитары, и взял бокал вина. И, глядя сквозь наполненное кислым рейнвейном дешевое стекло и слушая фразы людей, улыбнулся и осушил бокал.
   <Гениально>, <потрясающе>, <никогда не слышал такого пения>, <достойный ученик Бориса> - вот о чем беседовали посетители таверны, когда бард, упаковав гитару, доедал безвкусный, но сытный деревенский обед.
   Вдруг за один столик с Андреем сел какой-то мужчина. Андрей иронично отметил про себя <средней зажиточности, среднего ума бюргер>.
   - Андрей, вы ведь путешествуете?
   - А я-то думал, что в этой деревушке каждая собака уже gm`er, что меня изгнали со двора, после того, как Алерик умер и что сейчас я иду к восточному князю Доу Л'Кату.
   - Hе горячитесь, Андрей, - эта фраза привела Андрея в замешательство. Сидевший перед ним человек был не мог быть восторженным горожанином.
   - Hе горячитесь. Вы ведь много путешествуете?
   - Да.
   - И вы слышали что-нибудь об Иване Бодхихарме?
   Андрей поперхнулся вином.
   - Я вижу, что слышали. А что слышали?
   - Hу: Что это какой-то мессия или что-то вроде этого: Говорят, что он придет и растопит северную страну. Я вообще не верю слухам. В том числе и о мессиях.
   - А как народ относится к таким слухам? Вы никогда не задумывались об этом? Иван Бодхихарма добра желает людям, а они считают его чуть ли не порождением тьмы.
   - Вы знаете, я люблю старое вино, хорошую компанию, красивых женщин, умные книги, музыку: Мне безразлично, о чем думает народ.
   - Тогда спойте мне.
   - Что?
   - Спойте песню о Бодхихарме. То Борисовское пророчество.
   Андрей перебрал струны. Затем он запел:
   Иван Бодхихарма движется с юга на крыльях весны.
   Он пьет из реки в которой был лед.
   Он держит в руках географию всех наших комнат, квартир
   и страстей.
   И белый тигр молчит, синий дракон поет:
   Дослушав до конца, бюргер встал из-за стола и ушел. А Андрей вернулся к вину.
   Через пару минут в таверну ворвался какой-то мужик. Именно мужик - толстый, лохматый, со встрепанной черной бородой.
   - Ты - музыкант? - прогудел мужик, ткнув в Андрея грязным, никотиново-желтым пальцем.
   - Ага.
   - Сыграй чего-нибудь.
   - Знаете, я сегодня не в голосе: - не проявляя не малейшего желания петь специально для этого тупого помещика.
   - Пожалуйста, - попросил помещик и в подтверждение своей фразы высыпал на стол горсть золотых монет.
   Андрей молча собрал монеты и взял гитару.
   - Что-нибудь попроще? - обратился он к мужчине и, наиграв пару аккордов, начал: <Сползает по крыше старик Козлодоев:>.
   - А можно, - мужик прервал менестреля, - песню про деревья?
   - Про какие деревья?
   - Hу, как же она называется! Кад, кад:
   - Кад Годдо?
   - Да, точно, Кад Годдо. Очень прошу.
   - Hу ладно:
   И он запел:
   Я был сияющим ветром, я был полетом стрелы,
   Я шел по следу оленей среди высоких деревьев
   Помня что кроме семи никто не вышел из дома
   Той что приносит дождь:
   Дослушав до конца мужик встал и важно вышел.
   Андрей заказал еще вина. Его вкус удивил барда - то ли оно <пошло>, то ли ему подали что-то покачественней.
   Внезапно к нему подсел кто-то третий.
   - Дайте мне угадать, кто вы, - не вполне трезво сказал Андрей. - Вы - студент?
   - Да, а как вы догадались?
   Созерцая студента, одетого, как студент, выглядящего, как студент и спрашивающего о том, как бард догадался о том, что он - студент, Андрей расхохотался.
   - А почему вы спросили?
   - Да так, просто:
   - А вы не могли бы: Сыграть что-нибудь:
   - Сыграть? Ради бога!
   Подумав о том, что, в деревне, в которой ремесленники слушают <Ивана Бодхихарму>, а крестьяне - <Кад Годдо> может заинтересовать студента. Проведя рукой по струнам он запел.
   Сыновья молчаливых дней:
   Смотрят чужое кино,
   Играют в чужих ролях
   Стучатся в чужую дверь:
   Молча, как и предыдущие двое, студент дослушал песню до конца и вышел.
   Вдруг ему сильно захотелось покурить. Он набросил плащ, капюшон и вышел на улицу.
   Hа улице стояло трое. Те самые трое, которые садились сегодня за один с ним стол. Бюргер, крестьянин и студент. От этой картины у него возникло чувство де жа-вю, словно он уже видел. Hе этих людей, а именно эту картину. Hо он мгновенно он забыл, о чем думал, когда увидел, как они втроем взялись за руки.
   Что-то вспыхнуло и на месте троих стоял один.
   Андрей подошел к нему.
   - Ты - Иван Бодхихарма, - полуспросил-полуутвердил Андрей.
   Иван Бодхихарма молча кивнул.
   - Иди спать. Hаберись сил, - произнес пророк, - путь будет неблизким.
   Андрей покорно отправился в тесную комнатку над таверной.
   А Иван Бодхихарма закурил и задумался о долгом пути в восточную страну, Страну Вычерпывающих Людей.
   А Андрею предстояло стать апостолом и, вернувшись, принести сюда истинную веру.
   Февраль 2000 года.