Арданова Юлия
Невидимка
Юлия Арданова
Невидимка
Что касается меня, то я считаю, что у каждой обжитой квартиры есть свой запах. К примеру в жилищах одиноких пенсионеров он обычно спёртый и специфический. Запах же отдельных квартир ощущаешь только тогда, когда бываешь в них редко. Однако в квартире моих подруг детства и кузин Марты и Лёськи я каждый раз ощущаю приятный несильный уютный запах.
Сегодня я опять с удовольствием вдохнул его и зашёл в квартиру, сопровождаемый приветливым лаем их миттельшнауцера Джонни, который "торговал" чьим-то тапком в зубах, то есть рычал, предлагал его мне и не давал отнять. Марта проводила меня в большую комнату их четырёхкомнатной угловой квартиры в блочной девятиэтажке. На столе в вазе стоял слегка подзавявший, но уже оживающий подсолнух. Марта пояснила, что они сегодня ездили в гости в Дом Творчества в Переделкино к их любимой Тёте Лёле, известному хирургу, жене популярного писателя, члена Союза Писателей. На одной из полок красовался гипсовый жёлто-зелёный крокодильчик.
Из своей комнаты показалась Лёська, младшая сестра Марты, бойкая шестнадцатилетняя девчонка. Она была младше Марты на два года.
- А, заметил? Этот подсолнух я с поля утащила, когда мы ходили дом Пастернака смотреть. Там ещё большое капустное поле было. Я впервые в жизни видела столько капусты, - вывалила она на меня порцию новостей и перевела дух. - Ещё мы были в доме-музее Чуковского, там было очень интересно. Оказывается, его любимым зверем был крокодил, поэтому мы этого гипсового и купили. А ты знаешь, что Маяковский хорошо рисовал? Там есть нарисованный им портрет Чуковского. Как ты думаешь, чем он его нарисовал? - и не дождавшись моего ответа, ответила сама:
- Окурком, смоченным в пепельнице.
Лёськин монолог мог бы растянуться ещё часа на два, но Марта прервала фонтан её красноречия, сказав, что я, наверное, уже слега обалдел от её напора и вообще, меня сначала следовало бы накормить, ведь я, небось проголодался. Не успевшая выговориться Лёська обиженно замолчала, но уже через минуту помогала своей старшей сестре накрывать на стол.
Они усадили меня за стол и напоили чаем с купленными по дороге булочками с курагой, рассказали подробно о своём путешествии и о том, что они решили почитать стихи Пастернака, особенно те, которые были посвящены Переделкину. Оказывается, Лёська удивила экскурсовода тем, что обратила внимание на книги Лоуренса Даррелла (того самого Ларри, брата Джеральда Даррелла, известного зоолога и писателя), которые были в обширной библиотеке Чуковского.
За милой беседой время протекло незаметно. Мы, как обычно, полуночничали, но около одиннадцати разошлись спать. Марта отправилась спать в комнату родителей, которые отдыхали в пансионате от сестёр, выходившую в холл, уступив мне свою угловую, выходящую окном на север. В соседней спала Лёська.
Не успел я задремать, как услышал, как кто-то негромко скребётся в мою дверь.
- Джонни, фу. - Пробормотал я сквозь сон.
- Это не Джонни, это я, Лёська, можно?
- Да, заходи... Что привело тебя так поздно?
- Посмотри в окно, - я посмотрел, - ты видишь?
- Что?
- Как что? Посмотри, Луна какая нынче!
- И?
- И! Какой же ты бестолковый! Ты что не хочешь полетать по городу и посмотреть жизнь других людей?
Я подозрительно покосился на неё.
- Лёська, по-моему, тебе пора спать, - осторожно сказал я.
- Да нет, я серьёзно. Смотри на Луну и повторяй за мной: "Луна, пролей свой молочный свет на меня, сделай меня невидимым для других, проницаемым сквозь стены и окна и летучим."
- Да, - подумал я, - с ней лучше не спорить, а то не отстанет.
Вслух же сказал:
- А ничего не будет.
- Нет, если ты вернёшься домой до рассвета, а то останешься таким до следующего полнолуния.
- Ладно вернусь, - сказал я. Перспектива быть призраком до следующего полнолуния меня мало устраивала, но мне становилось интересно. Мы с Лёськой произнесли заклинание.
- Ты меня видишь?
- Нет, а ты.
- Я тоже, - сказала Лёська. - Ну что, полетели? С Богом.
Она взяла меня за руку, вскочила на стол, стоявший у окна, я за ней, она влезла на подоконник, просочилась сквозь стекло и решительно потянула меня за собой. Я почувствовал, как оконное стекло слегка упирается и щекочет меня. Вот я оказался снаружи и шагнул в пустоту. Я не упал, а просто повис.
- А как собой управлять?
- А никак. Ты будешь подчиняться подсознательным командам. Захочешь вниз летишь вниз. Ну ладно, я полетела, а ты не забудь где-то к часам четырём утра вернуться, - сказала новоиспечённая ведьма, помахала ручкой и скрылась за углом. Я поблагодарил Бога, что лёг спать в часах.
Я медленно поплыл вдоль спящего дома. Это было непередаваемое ощущение. Я летел и боком, и на животе, и на спине. Это было лучше, чем плавать в воде лететь по уютному ночному городу на мягкой струе ветерка. На улице ни души. Ты бесплотен и не ощущаешь ни холода, ни тепла, только лёгкое щекотание воздушных струй.
Я решил так, развлечения ради, залететь к своему приятелю Родьке Зеленцову, который жил где-то в третьем подъезде, кажется, ещё бы его окно найти, у Лёськи с Мартой этаж шестой, а у него седьмой, что ли?
Я стал потихоньку подниматься, совершая такие движения, как будто я плыву по-лягушачьи. Так, кажется вот его окно. Только в этой ли он комнате спит?
Я осторожно приземлился на балконе. Балконная дверь была приоткрыта и сквозь стекло лезть не пришлось. В комнате ближе к окну стоял большой шкаф, слева от меня компьютерный и письменный столы, за шкафом стоял разложенный диванчик, на котором кто-то спал, укрывшись с головой. Я подошёл поближе. Над диванчиком висел ковёр, на котором были прикреплены мягкие игрушки. Я осмотрелся. Обстановка говорила о том, что обитателем комнаты явно была девчонка. Атмосферу комнаты девчонки всегда отличишь от атмосферы комнаты мальчишки.
Я подумал, что ошибся, и решил уйти, но моё внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из-под одеяла. Храп? Нет, скорее смех, или тихие всхлипывания. Смеяться в такое время вряд ли кто будет, значит обитатель этой комнаты плачет. Мою душу кольнула острая жалость к этому человеку. Я попытался осторожно отвернуть край одеяла, но моя рука прошла сквозь него. Чёрт!
- Луна, Луна, материализуй меня, а? - попросил я. Через секунду я почувствовал, что становлюсь самим собой.
Я отвернул край одеяла. Под ним носом к стенке спала, как я и предполагал девчонка. Тело её содрогалось от всхлипываний. Она плакала так безутешно, тоскливо и безысходно, что мне захотелось заплакать вместе с ней, или хотя бы взять на себя часть её горя. (Второе кстати мне потом удалось). Девчонка была блондинкой, волосы её уже растрепавшиеся, были собраны в хвост. Я легонько тронул её за плечо и перевернул к себе. Она недовольно отвернулась обратно. Я опять сделал то же самое, но не дал её отвернуться, сел рядом с ней и мягко, но настойчиво спросил:
- В чём причина ваших слёз, юная леди?
- Ни в чём! Отстань от меня! Я не хочу видеть никого из вашей братии. Вы все предатели! Ой, а как ты здесь очутился? Что ты у меня в спальне делаешь?
До меня дошло: это была сестра-двойняшка Родьки - Ирка, существование которой как-то выпало у меня из головы. Она всю жизнь была жизнерадостной и легкомысленной, и то, что она плакала, выбило меня из колеи.
- Я вообще тебе снюсь. Так что можешь рассказать, что случилось.
Она всхлипнула пару раз, недоверчиво посмотрела на меня и начала:
- Данила меня бросил! Я долго звала его к себе в гости, ... он не приходил. Вытащить его на прогулки в последнее время... не удавалось. Он ко мне охладел, ... до этого он клялся в вечной любви до гроба и говорил, что кроме меня он не может смотреть ни на одну девчонку. А я ему верила... Всё было так банально. А сегодня я услышала, как эта мегера Ритка сказал ему, что у неё сегодня дома никого нет. Он на радостях поцеловал её с такой страстью, как никогда не целовал меня! Все вы мальчишки такие: день с одной, день с другой. Поиграл, бросил. Вам подавай мордашку посмазливее! Ненавижу вас!
Она замолчала и опять зарыдала. Я нежно обнял её за плечо.
- Ты не одна в своей беде. Мы тоже умеем чувствовать. Мы не все такие, как Данила. Между прочим я добивался благосклонности Ритки полгода. Какой я был глупец. Не плачь, Ирусик.
Я говорил банальные глупости, но я чувствовал, что другого ей и не надо, хотя насчёт Ритки всё было правдой и плюс к тому, что Данила считался моим лучшим другом. Я смотрел на заплаканное лицо Ирки, и оно казалось мне красивым, хотя обычно я не могу смотреть на лица женщин, когда они плачут и вообще не знаю как успокаивать рыдающих девчонок.
- Не плачь, Иришка, жизнь прекрасна. Данила, право, не стоит того, чтобы по нему так убиваться.
Я смотрел ей в глаза, в которых таинственно блестели слёзы и почувствовал, что она мне сейчас дороже всех на свете и отомстить за неё Даниле просто дело чести. Я поцеловал её в губы, поцеловал слёзы на её глазах, провёл ладонью по её влажной щеке. Она посмотрела мне в глаза. Недоверие уже растаяло.
- Правда? - спросила она.
- Правда. Спокойной ночи. Спи и ни о чём не думай. Всё будет хорошо. Я испорчу Даниле с Риткой рандеву.
Я посмотрел на часы. Время ещё есть. Я заботливо укрыл Ирку одеялом и посидел рядом с ней, пока она не заснула. Я поцеловал её, произнёс заклинание Луны и отправился к Даниле с Риткой. Здесь мне больше делать было нечего. Пока. Эх, и что ж я раньше Родькину сестру не замечал? Ну лучше поздно, чем никогда.
Риткину квартиру я нашёл быстро. Эта парочка уже сидела в родительской спальне, распивала на покрывале спиртные напитки, играла в карты и, судя по тому, что часть одежды они уже проиграли друг другу и по тем плотоядным взглядам, которые они бросали друг на друга, собирались провести довольно бурную ночь. Ничего, сейчас я разрушу эту идиллию. Данила был довольно смазливым красавцем, завидной парой для любой девчонки. Ритка на мой взгляд была слишком распущенной и мальчишколюбивой. Я увлёкся ей по инерции. Теперь я благодарил Бога, что она меня предпочла Даниле.
Я смотрел в их карты и помогал Даниле обыгрывать Ритку, а Ритке - Данилу. Я подождал, пока они перейдут к заключительной части.
Наконец, они оба проигрались в пух и прах, Данила стал заваливать Ритку на спину на кровать, та прерывисто дышала, ничуть не сопротивляясь и сгорая от желания. Глаза её были, как у тигрицы, долго голодавшей и, наконец, поймавшей упитанную добычу. Глаза Данилы были мутные, он ничего не соображал, все его мысли были направлены только на то, что он сейчас с Риткой сделает. Тут ему удалось попасть, Ритка сладострастно охнула, и Данила довольно засопел. Они уже приближались к высшему моменту и я решил, что моё время пришло. Вот странно: мой лучший друг делает с моей бывшей девушкой то, чего я от неё так и не добился, а у меня это даже ревности не вызывает.
Я произнёс заклинание Луны и материализовался. Сначала парочка не поняла, что произошло. Они уставились на меня с выпученными глазами и разинутыми ртами. Данила потёр глаза. Галлюцинация не проходила. У Ритки из рук выпали карты, которые она так и не удосужилась отложить в сторону. Из Данилиного опрокинутого бокала, который он не убрал, выливался на дорогой ковёр джин-тоник. Я наслаждался произведённым эффектом и, не давая им придти в себя, подошёл к Даниле, дал ему пощёчину:
- Это тебе за Ирку, а это тебе от меня, - я со всей силы хлопнул его по второй щеке. - Эх ты, друг называется! Чего я не люблю в людях, так это подлости и предательства. Чего-чего, а такого я от тебя не ожидал.
Я взглянул на готовую разрыдаться от злости и обиды Ритку и задумчиво произнёс:
- Рано празднуешь победу, кисуня. Помяни моё слово Данила тебя бросит, как бросал других до тебя, не дай Бог, конечно. Я на тебя зла не держу. Будь счастлива, если сможешь.
Я произнёс заклинание и растаял. Я немного подождал, прежде, чем уйти. Первая пришла в себя Ритка и разрыдалась. По её лицу потекла размазанная слезами косметика, она повалилась лицом на кровать, содрогаясь в рыданиях.
- Поплачь, поплачь, может поможет. Ирка тоже рыдала и ещё отчаяннее, подумал я, чувствуя, что нехорошие черты моего характера торжествуют во мне.
Данила сидел обхватив голову руками. Он был вне себя от досады. Он, видимо, думал, что ему сейчас делать: уйти самому, или ждать, пока Ритка его выгонит. И то и другое - позор для его репутации. Ничего, не всё коту масленица, будет и великий пост. Я вылетел из их квартиры, предоставив им самим расхлёбывать эту кашу.
По дороге домой к Лёське с Мартой, я заглянул к Ирке, нашёл какую-то бумажку, фломастер и написал: "Всё О'кей, Иришка. Я тебе позвоню. Записку порви." И подписался: "Твой сон." Я вложил бумажку ей в руку и с чувством выполненного долга отправился к себе в комнату, мимоходом заглянув в окно Марты. Та, к счастью, спала без задних ног. Я просочился в своё окно, материализовался, и улёгся спать. Как всё-таки приятно было вытянуться под тёплым уютным одеялом и сознавать, что ты не зря прожил, хотя бы последние пару часов.
Невидимка
Что касается меня, то я считаю, что у каждой обжитой квартиры есть свой запах. К примеру в жилищах одиноких пенсионеров он обычно спёртый и специфический. Запах же отдельных квартир ощущаешь только тогда, когда бываешь в них редко. Однако в квартире моих подруг детства и кузин Марты и Лёськи я каждый раз ощущаю приятный несильный уютный запах.
Сегодня я опять с удовольствием вдохнул его и зашёл в квартиру, сопровождаемый приветливым лаем их миттельшнауцера Джонни, который "торговал" чьим-то тапком в зубах, то есть рычал, предлагал его мне и не давал отнять. Марта проводила меня в большую комнату их четырёхкомнатной угловой квартиры в блочной девятиэтажке. На столе в вазе стоял слегка подзавявший, но уже оживающий подсолнух. Марта пояснила, что они сегодня ездили в гости в Дом Творчества в Переделкино к их любимой Тёте Лёле, известному хирургу, жене популярного писателя, члена Союза Писателей. На одной из полок красовался гипсовый жёлто-зелёный крокодильчик.
Из своей комнаты показалась Лёська, младшая сестра Марты, бойкая шестнадцатилетняя девчонка. Она была младше Марты на два года.
- А, заметил? Этот подсолнух я с поля утащила, когда мы ходили дом Пастернака смотреть. Там ещё большое капустное поле было. Я впервые в жизни видела столько капусты, - вывалила она на меня порцию новостей и перевела дух. - Ещё мы были в доме-музее Чуковского, там было очень интересно. Оказывается, его любимым зверем был крокодил, поэтому мы этого гипсового и купили. А ты знаешь, что Маяковский хорошо рисовал? Там есть нарисованный им портрет Чуковского. Как ты думаешь, чем он его нарисовал? - и не дождавшись моего ответа, ответила сама:
- Окурком, смоченным в пепельнице.
Лёськин монолог мог бы растянуться ещё часа на два, но Марта прервала фонтан её красноречия, сказав, что я, наверное, уже слега обалдел от её напора и вообще, меня сначала следовало бы накормить, ведь я, небось проголодался. Не успевшая выговориться Лёська обиженно замолчала, но уже через минуту помогала своей старшей сестре накрывать на стол.
Они усадили меня за стол и напоили чаем с купленными по дороге булочками с курагой, рассказали подробно о своём путешествии и о том, что они решили почитать стихи Пастернака, особенно те, которые были посвящены Переделкину. Оказывается, Лёська удивила экскурсовода тем, что обратила внимание на книги Лоуренса Даррелла (того самого Ларри, брата Джеральда Даррелла, известного зоолога и писателя), которые были в обширной библиотеке Чуковского.
За милой беседой время протекло незаметно. Мы, как обычно, полуночничали, но около одиннадцати разошлись спать. Марта отправилась спать в комнату родителей, которые отдыхали в пансионате от сестёр, выходившую в холл, уступив мне свою угловую, выходящую окном на север. В соседней спала Лёська.
Не успел я задремать, как услышал, как кто-то негромко скребётся в мою дверь.
- Джонни, фу. - Пробормотал я сквозь сон.
- Это не Джонни, это я, Лёська, можно?
- Да, заходи... Что привело тебя так поздно?
- Посмотри в окно, - я посмотрел, - ты видишь?
- Что?
- Как что? Посмотри, Луна какая нынче!
- И?
- И! Какой же ты бестолковый! Ты что не хочешь полетать по городу и посмотреть жизнь других людей?
Я подозрительно покосился на неё.
- Лёська, по-моему, тебе пора спать, - осторожно сказал я.
- Да нет, я серьёзно. Смотри на Луну и повторяй за мной: "Луна, пролей свой молочный свет на меня, сделай меня невидимым для других, проницаемым сквозь стены и окна и летучим."
- Да, - подумал я, - с ней лучше не спорить, а то не отстанет.
Вслух же сказал:
- А ничего не будет.
- Нет, если ты вернёшься домой до рассвета, а то останешься таким до следующего полнолуния.
- Ладно вернусь, - сказал я. Перспектива быть призраком до следующего полнолуния меня мало устраивала, но мне становилось интересно. Мы с Лёськой произнесли заклинание.
- Ты меня видишь?
- Нет, а ты.
- Я тоже, - сказала Лёська. - Ну что, полетели? С Богом.
Она взяла меня за руку, вскочила на стол, стоявший у окна, я за ней, она влезла на подоконник, просочилась сквозь стекло и решительно потянула меня за собой. Я почувствовал, как оконное стекло слегка упирается и щекочет меня. Вот я оказался снаружи и шагнул в пустоту. Я не упал, а просто повис.
- А как собой управлять?
- А никак. Ты будешь подчиняться подсознательным командам. Захочешь вниз летишь вниз. Ну ладно, я полетела, а ты не забудь где-то к часам четырём утра вернуться, - сказала новоиспечённая ведьма, помахала ручкой и скрылась за углом. Я поблагодарил Бога, что лёг спать в часах.
Я медленно поплыл вдоль спящего дома. Это было непередаваемое ощущение. Я летел и боком, и на животе, и на спине. Это было лучше, чем плавать в воде лететь по уютному ночному городу на мягкой струе ветерка. На улице ни души. Ты бесплотен и не ощущаешь ни холода, ни тепла, только лёгкое щекотание воздушных струй.
Я решил так, развлечения ради, залететь к своему приятелю Родьке Зеленцову, который жил где-то в третьем подъезде, кажется, ещё бы его окно найти, у Лёськи с Мартой этаж шестой, а у него седьмой, что ли?
Я стал потихоньку подниматься, совершая такие движения, как будто я плыву по-лягушачьи. Так, кажется вот его окно. Только в этой ли он комнате спит?
Я осторожно приземлился на балконе. Балконная дверь была приоткрыта и сквозь стекло лезть не пришлось. В комнате ближе к окну стоял большой шкаф, слева от меня компьютерный и письменный столы, за шкафом стоял разложенный диванчик, на котором кто-то спал, укрывшись с головой. Я подошёл поближе. Над диванчиком висел ковёр, на котором были прикреплены мягкие игрушки. Я осмотрелся. Обстановка говорила о том, что обитателем комнаты явно была девчонка. Атмосферу комнаты девчонки всегда отличишь от атмосферы комнаты мальчишки.
Я подумал, что ошибся, и решил уйти, но моё внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из-под одеяла. Храп? Нет, скорее смех, или тихие всхлипывания. Смеяться в такое время вряд ли кто будет, значит обитатель этой комнаты плачет. Мою душу кольнула острая жалость к этому человеку. Я попытался осторожно отвернуть край одеяла, но моя рука прошла сквозь него. Чёрт!
- Луна, Луна, материализуй меня, а? - попросил я. Через секунду я почувствовал, что становлюсь самим собой.
Я отвернул край одеяла. Под ним носом к стенке спала, как я и предполагал девчонка. Тело её содрогалось от всхлипываний. Она плакала так безутешно, тоскливо и безысходно, что мне захотелось заплакать вместе с ней, или хотя бы взять на себя часть её горя. (Второе кстати мне потом удалось). Девчонка была блондинкой, волосы её уже растрепавшиеся, были собраны в хвост. Я легонько тронул её за плечо и перевернул к себе. Она недовольно отвернулась обратно. Я опять сделал то же самое, но не дал её отвернуться, сел рядом с ней и мягко, но настойчиво спросил:
- В чём причина ваших слёз, юная леди?
- Ни в чём! Отстань от меня! Я не хочу видеть никого из вашей братии. Вы все предатели! Ой, а как ты здесь очутился? Что ты у меня в спальне делаешь?
До меня дошло: это была сестра-двойняшка Родьки - Ирка, существование которой как-то выпало у меня из головы. Она всю жизнь была жизнерадостной и легкомысленной, и то, что она плакала, выбило меня из колеи.
- Я вообще тебе снюсь. Так что можешь рассказать, что случилось.
Она всхлипнула пару раз, недоверчиво посмотрела на меня и начала:
- Данила меня бросил! Я долго звала его к себе в гости, ... он не приходил. Вытащить его на прогулки в последнее время... не удавалось. Он ко мне охладел, ... до этого он клялся в вечной любви до гроба и говорил, что кроме меня он не может смотреть ни на одну девчонку. А я ему верила... Всё было так банально. А сегодня я услышала, как эта мегера Ритка сказал ему, что у неё сегодня дома никого нет. Он на радостях поцеловал её с такой страстью, как никогда не целовал меня! Все вы мальчишки такие: день с одной, день с другой. Поиграл, бросил. Вам подавай мордашку посмазливее! Ненавижу вас!
Она замолчала и опять зарыдала. Я нежно обнял её за плечо.
- Ты не одна в своей беде. Мы тоже умеем чувствовать. Мы не все такие, как Данила. Между прочим я добивался благосклонности Ритки полгода. Какой я был глупец. Не плачь, Ирусик.
Я говорил банальные глупости, но я чувствовал, что другого ей и не надо, хотя насчёт Ритки всё было правдой и плюс к тому, что Данила считался моим лучшим другом. Я смотрел на заплаканное лицо Ирки, и оно казалось мне красивым, хотя обычно я не могу смотреть на лица женщин, когда они плачут и вообще не знаю как успокаивать рыдающих девчонок.
- Не плачь, Иришка, жизнь прекрасна. Данила, право, не стоит того, чтобы по нему так убиваться.
Я смотрел ей в глаза, в которых таинственно блестели слёзы и почувствовал, что она мне сейчас дороже всех на свете и отомстить за неё Даниле просто дело чести. Я поцеловал её в губы, поцеловал слёзы на её глазах, провёл ладонью по её влажной щеке. Она посмотрела мне в глаза. Недоверие уже растаяло.
- Правда? - спросила она.
- Правда. Спокойной ночи. Спи и ни о чём не думай. Всё будет хорошо. Я испорчу Даниле с Риткой рандеву.
Я посмотрел на часы. Время ещё есть. Я заботливо укрыл Ирку одеялом и посидел рядом с ней, пока она не заснула. Я поцеловал её, произнёс заклинание Луны и отправился к Даниле с Риткой. Здесь мне больше делать было нечего. Пока. Эх, и что ж я раньше Родькину сестру не замечал? Ну лучше поздно, чем никогда.
Риткину квартиру я нашёл быстро. Эта парочка уже сидела в родительской спальне, распивала на покрывале спиртные напитки, играла в карты и, судя по тому, что часть одежды они уже проиграли друг другу и по тем плотоядным взглядам, которые они бросали друг на друга, собирались провести довольно бурную ночь. Ничего, сейчас я разрушу эту идиллию. Данила был довольно смазливым красавцем, завидной парой для любой девчонки. Ритка на мой взгляд была слишком распущенной и мальчишколюбивой. Я увлёкся ей по инерции. Теперь я благодарил Бога, что она меня предпочла Даниле.
Я смотрел в их карты и помогал Даниле обыгрывать Ритку, а Ритке - Данилу. Я подождал, пока они перейдут к заключительной части.
Наконец, они оба проигрались в пух и прах, Данила стал заваливать Ритку на спину на кровать, та прерывисто дышала, ничуть не сопротивляясь и сгорая от желания. Глаза её были, как у тигрицы, долго голодавшей и, наконец, поймавшей упитанную добычу. Глаза Данилы были мутные, он ничего не соображал, все его мысли были направлены только на то, что он сейчас с Риткой сделает. Тут ему удалось попасть, Ритка сладострастно охнула, и Данила довольно засопел. Они уже приближались к высшему моменту и я решил, что моё время пришло. Вот странно: мой лучший друг делает с моей бывшей девушкой то, чего я от неё так и не добился, а у меня это даже ревности не вызывает.
Я произнёс заклинание Луны и материализовался. Сначала парочка не поняла, что произошло. Они уставились на меня с выпученными глазами и разинутыми ртами. Данила потёр глаза. Галлюцинация не проходила. У Ритки из рук выпали карты, которые она так и не удосужилась отложить в сторону. Из Данилиного опрокинутого бокала, который он не убрал, выливался на дорогой ковёр джин-тоник. Я наслаждался произведённым эффектом и, не давая им придти в себя, подошёл к Даниле, дал ему пощёчину:
- Это тебе за Ирку, а это тебе от меня, - я со всей силы хлопнул его по второй щеке. - Эх ты, друг называется! Чего я не люблю в людях, так это подлости и предательства. Чего-чего, а такого я от тебя не ожидал.
Я взглянул на готовую разрыдаться от злости и обиды Ритку и задумчиво произнёс:
- Рано празднуешь победу, кисуня. Помяни моё слово Данила тебя бросит, как бросал других до тебя, не дай Бог, конечно. Я на тебя зла не держу. Будь счастлива, если сможешь.
Я произнёс заклинание и растаял. Я немного подождал, прежде, чем уйти. Первая пришла в себя Ритка и разрыдалась. По её лицу потекла размазанная слезами косметика, она повалилась лицом на кровать, содрогаясь в рыданиях.
- Поплачь, поплачь, может поможет. Ирка тоже рыдала и ещё отчаяннее, подумал я, чувствуя, что нехорошие черты моего характера торжествуют во мне.
Данила сидел обхватив голову руками. Он был вне себя от досады. Он, видимо, думал, что ему сейчас делать: уйти самому, или ждать, пока Ритка его выгонит. И то и другое - позор для его репутации. Ничего, не всё коту масленица, будет и великий пост. Я вылетел из их квартиры, предоставив им самим расхлёбывать эту кашу.
По дороге домой к Лёське с Мартой, я заглянул к Ирке, нашёл какую-то бумажку, фломастер и написал: "Всё О'кей, Иришка. Я тебе позвоню. Записку порви." И подписался: "Твой сон." Я вложил бумажку ей в руку и с чувством выполненного долга отправился к себе в комнату, мимоходом заглянув в окно Марты. Та, к счастью, спала без задних ног. Я просочился в своё окно, материализовался, и улёгся спать. Как всё-таки приятно было вытянуться под тёплым уютным одеялом и сознавать, что ты не зря прожил, хотя бы последние пару часов.