Аверченко Аркадий
Учитель Бельмесов
Аверченко Аркадий Тимофеевич
"Учитель Бельмесов"
За длинным столом, покрытым синим сукном, сидело пятеро. Посредине любезный старик с белой звездой, а справа от него торжественный, свеже-накрахмаленный Бельмесов, Иван Демьяныч. Я вскользь осмотрел остальных и скромно уселся сбоку на стул.
Солнце бегало золотыми зайчиками по столу, по потолку и по круглым стриженым головенкам учеников. В открытое окно заглядывали темно-зеленые ветки старых деревьев и приветливо, ободрительно кивали детям: "Ничего, мол. Все на свете перемелется - мука будет. Бодритесь, детки..."
- Кувшинников Иван, - сказал Бельмесов. - А подойди к нам сюда, Иван Кувшинников... Вот так. Сколько будет пятью шесть, Кувшинников, а?
- Тридцать.
- Правильно, молодец. Ну, а сколько будет, если помножить пять деревьев на шесть лошадей?
Мучительная складка перерезала загорелый лоб Кувшинникова Ивана.
- Пять деревьев на шесть лошадей? Тоже тридцать.
- Правильно, Но тридцать - чего? Молчал Кувшинников.
- Ну, чего же тридцать? Тридцать деревьев или тридцать лошадей?
У Кувшинникова зашевелились губы, волосы на голове и даже уши тихо затрепетали.
- Тридцать... лошадей.
- А куда же девались деревья? - иронически прищурился Бельмесов. - Не хорошо, тезка, не хорошо... Было всего шесть лошадей, было пять деревьев и вдруг - на тебе! - тридцать лошадей и ни одного дерева... Куда же ты их дел?.. С кашей съел или лодку себе из них сделал?
Кто-то на задней парте печально хихикнул. В смехе слышалось тоскливое предчувствие собственной гибели.
Ободренный успехом своей остроты, Иван Демьяныч продолжал:
- Или ты думаешь, что из пяти деревьев выйдут двадцать четыре лошади. Ну, хорошо: я тебе дам одно дерево - сделай ты мне из него четыре лошади. Тебе это, очевидно, легко, Кувшинников Иван, а? Что же ты молчишь, Иван, а? Печально, печально. Плохо твое дело, Иван. Ступай, брат.
- Я знаю, - тоскливо промямлил Кувшинников. - Я учил.
- Верю, милый. Учил, но как? Плохо учил. Бессмысленно. Без рассуждения. Садись, брат Иван! Кулебякин, Илья! Ну... ты нам скажешь, что такое дробь.
- Дробью называется часть какого-нибудь числа.
- Да? Ты так думаешь? Ну, а если я набью ружье дробью, это будет часть какого числа?
- То дробь не такая, - улыбнулся бледными губами Кулебякин. - То другая.
- Откуда же ты знаешь, о какой дроби я тебя спросил. Может быть, я тебя спросил о ружейной дроби. Вот если бы ты был, Кулебякин, умнее, ты бы спросил: о какой дроби я хочу знать - о простой или арифметической... И на мой утвердительный ответ, что о последней - ты должен был ответить: "арифметической дробью называется - и так далее"... Ну, теперь скажи ты нам, какие бывают дроби.
- Простые бывают дроби, - вздохнул обескураженный Кулебякин, - а также десятичные.
- А еще? Какая еще бывает дробь, а? Ну, скажи-ка!
- Больше нет, - развел руками Кулебякин, будто искренно сожалея, что не может удовлетворить еще какой-нибудь дробью ненасытного экзаменатора.
- Да? Больше нет? А вот если человек танцует и ногами дробь выделывает это как же? По-твоему, не дробь? Видишь ли что, мой милый... Ты, может быть, и знаешь арифметику, но русского языка - нашего великого, разнообразного и могучего русского языка - ты не знаешь. И это нам всем печально. Ступай, брат Кулебякин, и на свободе кое о чем подумай, брат Кулебякин. Лысенко! Вот ты, Лысенко Кондратий, скажешь нам, что тебе известно о цепном правиле. Ты знаешь цепное правило?
- Знаю.
- Очень хорошо-с. Ну, а цепное исключение тебе известно?
Лысенко метнул в сторону товарищей испуганным глазом и, повесив голову, умолк.
- Ну, что же ты, Лысенко? Ведь говорят же: нет правила без исключений. Ну, вот ты мне и ответь: есть в цепном правиле цепное исключение?
Стараясь не шуметь, я отодвинул стул, тихонько встал и, сделав общий поклон, направился к выходу.
Любезный директор с белой звездой тоже встал, догнал меня в передней и сказал, подмигивая на экзаменационную комнату:
- Ну, как?.. Не говорил ли я, что дока. Так и хапает, так и режет. Орел. Да только жалко, не жилец он у нас... Переводят с повышением в Харьков. А жалко... Я уж не знаю, что мы без него и делать будем... Без орла-то.
"Учитель Бельмесов"
За длинным столом, покрытым синим сукном, сидело пятеро. Посредине любезный старик с белой звездой, а справа от него торжественный, свеже-накрахмаленный Бельмесов, Иван Демьяныч. Я вскользь осмотрел остальных и скромно уселся сбоку на стул.
Солнце бегало золотыми зайчиками по столу, по потолку и по круглым стриженым головенкам учеников. В открытое окно заглядывали темно-зеленые ветки старых деревьев и приветливо, ободрительно кивали детям: "Ничего, мол. Все на свете перемелется - мука будет. Бодритесь, детки..."
- Кувшинников Иван, - сказал Бельмесов. - А подойди к нам сюда, Иван Кувшинников... Вот так. Сколько будет пятью шесть, Кувшинников, а?
- Тридцать.
- Правильно, молодец. Ну, а сколько будет, если помножить пять деревьев на шесть лошадей?
Мучительная складка перерезала загорелый лоб Кувшинникова Ивана.
- Пять деревьев на шесть лошадей? Тоже тридцать.
- Правильно, Но тридцать - чего? Молчал Кувшинников.
- Ну, чего же тридцать? Тридцать деревьев или тридцать лошадей?
У Кувшинникова зашевелились губы, волосы на голове и даже уши тихо затрепетали.
- Тридцать... лошадей.
- А куда же девались деревья? - иронически прищурился Бельмесов. - Не хорошо, тезка, не хорошо... Было всего шесть лошадей, было пять деревьев и вдруг - на тебе! - тридцать лошадей и ни одного дерева... Куда же ты их дел?.. С кашей съел или лодку себе из них сделал?
Кто-то на задней парте печально хихикнул. В смехе слышалось тоскливое предчувствие собственной гибели.
Ободренный успехом своей остроты, Иван Демьяныч продолжал:
- Или ты думаешь, что из пяти деревьев выйдут двадцать четыре лошади. Ну, хорошо: я тебе дам одно дерево - сделай ты мне из него четыре лошади. Тебе это, очевидно, легко, Кувшинников Иван, а? Что же ты молчишь, Иван, а? Печально, печально. Плохо твое дело, Иван. Ступай, брат.
- Я знаю, - тоскливо промямлил Кувшинников. - Я учил.
- Верю, милый. Учил, но как? Плохо учил. Бессмысленно. Без рассуждения. Садись, брат Иван! Кулебякин, Илья! Ну... ты нам скажешь, что такое дробь.
- Дробью называется часть какого-нибудь числа.
- Да? Ты так думаешь? Ну, а если я набью ружье дробью, это будет часть какого числа?
- То дробь не такая, - улыбнулся бледными губами Кулебякин. - То другая.
- Откуда же ты знаешь, о какой дроби я тебя спросил. Может быть, я тебя спросил о ружейной дроби. Вот если бы ты был, Кулебякин, умнее, ты бы спросил: о какой дроби я хочу знать - о простой или арифметической... И на мой утвердительный ответ, что о последней - ты должен был ответить: "арифметической дробью называется - и так далее"... Ну, теперь скажи ты нам, какие бывают дроби.
- Простые бывают дроби, - вздохнул обескураженный Кулебякин, - а также десятичные.
- А еще? Какая еще бывает дробь, а? Ну, скажи-ка!
- Больше нет, - развел руками Кулебякин, будто искренно сожалея, что не может удовлетворить еще какой-нибудь дробью ненасытного экзаменатора.
- Да? Больше нет? А вот если человек танцует и ногами дробь выделывает это как же? По-твоему, не дробь? Видишь ли что, мой милый... Ты, может быть, и знаешь арифметику, но русского языка - нашего великого, разнообразного и могучего русского языка - ты не знаешь. И это нам всем печально. Ступай, брат Кулебякин, и на свободе кое о чем подумай, брат Кулебякин. Лысенко! Вот ты, Лысенко Кондратий, скажешь нам, что тебе известно о цепном правиле. Ты знаешь цепное правило?
- Знаю.
- Очень хорошо-с. Ну, а цепное исключение тебе известно?
Лысенко метнул в сторону товарищей испуганным глазом и, повесив голову, умолк.
- Ну, что же ты, Лысенко? Ведь говорят же: нет правила без исключений. Ну, вот ты мне и ответь: есть в цепном правиле цепное исключение?
Стараясь не шуметь, я отодвинул стул, тихонько встал и, сделав общий поклон, направился к выходу.
Любезный директор с белой звездой тоже встал, догнал меня в передней и сказал, подмигивая на экзаменационную комнату:
- Ну, как?.. Не говорил ли я, что дока. Так и хапает, так и режет. Орел. Да только жалко, не жилец он у нас... Переводят с повышением в Харьков. А жалко... Я уж не знаю, что мы без него и делать будем... Без орла-то.