Азимов Айзек
В Четвертом поколении
Айзек Азимов
В Четвертом поколении
Перевод М. Гутова
Вскоре после выхода "Современного волшебника" Роберт П. Милл сменил мистера Бушера на посту редактора журнала "Фэнтези и научной фантастики" ("FSF").
Мистер Милл оказал мне величайшую в моей писательской карьере честь, предложив вести в "FSF" ежемесячную колонку. Подобное случалось лишь однажды, когда мистер Кэмпбелл развернул дискуссию, приведшую к появлению "Сумерек". Начиная с ноябрьского номера за 1958 год, в котором вышла моя первая статья, я трудился не покладая рук месяц за месяцем, и сейчас, когда я пишу эти строки, близится десятая годовщина моей деятельности в качестве ведущего ежемесячной колонки.
Из всего, что мне приходится писать, беллетристики и не беллетристики, взрослой и юношеской прозы, статьи для "FSF" доставляют мне наибольшее удовольствие. Я никогда не обращался в них к мистеру Миллу иначе как "Добрый редактор".
Как бы то ни было, однажды после обеда мистер Милл сказал, что несколько раз в течение дня видел по самым разным, не имеющим друг к другу отношения поводам, имя Лефковиц. Сие показалось ему забавным совпадением, и он поинтересовался, могу ли я сделать из этого рассказ. Я, как всегда в своей легкой манере, бросил "Конечно!" и немного поразмышлял на предложенную тему.
В результате появился рассказ, который я рассматриваю как благодарность мистеру Бушеру. Видите ли, Бушер был истовым католиком. (Я вынужден писать "был", ибо в апреле 1968 года, к великому прискорбию всех, кто его знал, Бушер скончался. Он был настолько добрым человеком, что его любили даже отвергаемые им авторы, причем в тот самый момент, когда он их отвергал. На свете не существует более жесткого теста на истинную любовь.) А поскольку мистер Бушер был искренним католиком, над "FSF" во времена его руководства витал дух католицизма - всегда, впрочем, приятный и либеральный.
Поэтому я решил отдать дань редакторской деятельности мистера Бушера и попытался воспроизвести этот чудесный аромат на страницах моего рассказа. Я не смог придать ему католического привкуса, поскольку сам не являюсь католиком. Но я сделал это единственным доступным мне способом. Я написал еврейский рассказ. Полагаю, это единственный еврейский рассказ, который я когда-либо хотел написать.
Вот так упоминание мистером Миллом имени Лефковица привело к созданию "В четвертом поколении".
В десять часов утра Сэм Мартен выбрался из такси, как всегда пытаясь одной рукой открыть дверь, второй придержать портфель, а третьей вытащить бумажник. Поскольку у него было всего две руки, задача была трудновыполнимой. Он уперся в дверь коленом и беспомощно захлопал себя по карманам, пытаясь найти бумажник.
По Мздисон-авеню непрерывным потоком неслись автомобили. Красный грузовик неохотно притормозил на перекрестке и, как только сигнал светофора сменился, рывком дернулся вперед. Надпись на его боку извещала безразличный мир:
&&&&
"Ф. ЛЕФКОВИЦ И СЫНОВЬЯ.
ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ОДЕЖДОЙ".
"Левкович", - рассеянно подумал Мартен и вытащил наконец бумажник. Запихивая портфель под мышку, он бросил взгляд на счетчик. Доллар шестьдесят пять; у него три по одному, две единички отдаст, останется одна... нет, так не пойдет. Бог с ним, лучше разбить пятерку и дать двадцать центов на чай.
- Ладно, дружище, - сказал он. - Бери доллар восемьдесят.
- Спасибо, - бросил водитель с профессиональным равнодушием и дал сдачу.
Мартен запихал три доллара в бумажник, положил его в карман, подхватил портфель и влился в людской поток, понесший его к стеклянным дверям.
"Левкович?" - подумал он неожиданно и остановился. Прохожий едва увернулся от его локтя.
- Простите, - пробормотал Мартен и снова двинулся к дверям.
Левкович? На грузовике было написано по-другому. Там было Лефковиц. Почему он подумал "Левкович"? Ну, допустим, менять "Ф" на "В" он приучился на уроках немецкого в колледже, но откуда взялось окончание "ич"?
Левкович? Он постарался отделаться от глупых мыслей. Стоит расслабиться, и эта фамилия привяжется к тебе, как назойливая мелодия.
Думай о делах! Он пришел сюда переговорить за утренней чашкой кофе с этим типом, Нэйлором. Он пришел, чтобы добиться перечисления денег по договору и начать плавный финансовый подъем, который позволит ему через два года жениться на Элизабет, а через десять лет перебраться в пригород и стать состоятельным отцом семейства. Сейчас ему двадцать три. Будущее рисовалось Мартену в радужном свете.
С выражением суровой уверенности на лице он вошел в холл и направился к кабинкам лифта, краем глаза следя за белыми буковками указателей.
У него была странная привычка разглядывать надписи и номера кабинетов на ходу. Он всеми силами старался не замедлять движения и уж не дай Бог совсем остановиться. Читая на ходу, уверял себя Мартен, он поддерживает впечатление человека знающего и уверенного в себе, а это чрезвычайно важно для того, кто работает с людьми.
Ему была нужна компания "Кулинэттс" - удивительное, странное слово. Фирма специализировалась на мелких кухонных принадлежностях, и им очень хотелось, чтобы название было значительным, женственным и игривым одновременно.
Глаза его пробежали по всем "М" и пошли дальше: Мандел, Ласк, "Липперт Паблишинг" (целых два этажа), Лафковиц, Кулинэттс. Вот они 1204. Десятый этаж. Отлично.
Затем он все-таки остановился, потоптался на месте и вернулся к указателю, словно последний приезжий.
Лафковиц?
Странное написание.
Он не ошибся. Лафковиц, Генри Дж., комната 701. Через "А". Нет, так не пойдет. Бесполезно.
Бесполезно? Что бесполезно? Мартен решительно потряс головой, словно желая ее прочистить. Черт, да какое ему дело, как они пишутся!.. Он нахмурился, развернулся и торопливо зашагал к лифту, который захлопнулся перед самым его носом.
Открылась соседняя дверь, и Мартен быстро заскочил в кабину. Сунув портфель под мышку, постарался придать себе живой и энергичный вид. Вот он - молодой, способный, исполнительный. Надо произвести впечатление на этого Алекса Нэйлора, с которым он общался только по телефону. Если убиваться по поводу всяких там Левковицев и Лафковицев...
Лифт бесшумно остановился на седьмом этаже. Молодой человек в рубашке с коротким рукавом вышел из кабинки, удерживая в руках поднос с тремя чашками кофе и тремя сандвичами.
Когда двери начали закрываться, в глаза Мартену бросилась надпись на рифленом стекле кабинета:
"701 - ГЕНРИ ДЖ. ЛЕФКОВИЧ. ИМПОРТЕР".
В следующую секунду дверцы лифта отсекли его от седьмого этажа.
Мартен непроизвольно дернулся и едва не крикнул: "Мне тоже на седьмой!"
Кричать, однако, было некому. В кабинке остался он один. Да и никаких причин выскакивать на седьмом этаже у него не было.
Тем не менее Мартен почувствовал странное, звенящее возбуждение. В указателе все-таки была ошибка. Фамилия писалась через "Е", а не через "А". Безграмотному кретину дали пакетик с буковками, и он налепил их задней ногой.
Левковиц. Все равно неправильно.
Он снова потряс головой. Второй раз. А как правильно?
Лифт остановился на десятом, и Мартен вышел.
Алекс Нэйлор из "Кулинэттс" оказался добродушным, краснолицым мужчиной средних лет с копной белых волос и широкой улыбкой. Сухой, шершавой ладонью он крепко потряс руку Мартена, левую руку он положил ему на плечо, выражая тем самым искреннее дружелюбие.
- Оставлю вас буквально на две минуты. Хотите перекусить прямо здесь? У нас отличный ресторанчик, а бармен сделает превосходный мартини. Согласны?
- Отлично, отлично. - Мартен подкачал энтузиазма из потайного резервуара.
Две минуты растянулись до десяти, Мартен ждал, испытывая обычную неловкость, которую всегда чувствуют люди в чужом кабинете. Он разглядывал обивку на мебели, картины на стенах и даже попытался полистать лежащий на столике рекламный проспект.
Зато он не думал о Лев...
Он о нем не думал.
Ресторан оказался хорошим; вернее, был бы хорошим, если бы Мартен чувствовал себя свободнее. К счастью, он был освобожден от необходимости поддерживать разговор. Нэйлор говорил быстро и громко, наметанным глазом оценил меню и порекомендовал "яйца по-бенедиктински", прокомментировал погоду и посетовал на заторы на дорогах.
Пользуясь случаем, Мартен пытался стряхнуть с себя странную рассеянность. Но беспокойство неизменно возвращалось. Что-то было не так. Неправильное имя. Оно мешало ему делать то, что он должен делать.
Мартен отчаянно попытался прекратить это безумие. Перебив собеседника, перевел разговор на деловые рельсы. Это было неосмотрительно - без необходимой подготовки получилось слишком резко.
Еда, однако, оказалась великолепной, подали десерт, и Нзйлор ответил ему вежливой улыбкой. Он признал, что существующее соглашение его не удовлетворяет. Да, он изучал фирму Мартена, и ему кажется, что возможность, безусловно, есть, и...
На плечо Нэйлора опустилась чья-то рука, и остановившийся за его спиной человек сказал:
- Привет, Алекс, как мальчишка?
Нэйлор обернулся, на лице его уже сияла готовая улыбка.
- Привет, Лефк, как дела?
- Не жалуюсь. Увидимся на... - Незнакомец отошел, и голос его потонул в общем шуме.
Мартен ничего не слышал. Он попытался встать, колени его дрожали.
- Кто этот человек? - напряженно спросил он. Вопрос прозвучал резко и безапелляционно.
- Кто, Лефк? Джерри Лефковиц. Вы его знаете? - Нэйлор удивленно уставился на собеседника.
- Нет. Как пишется его имя?
- Думаю, Л-Е-Ф-К-О-В-И-Ц. А что?
- Через "В"?
- Через "Ф"... Постойте, "В" там тоже есть. - Добродушное выражение на лице Нэйлора почти сошло на нет.
- В этом здании есть один Лефкович, его фамилия заканчивается на "Ч". Понимаете? Лефкович.
- Вот как?
- Комната 701. Это он?
- Джерри не работает в нашем здании, его контора на противоположной стороне улицы. Другого я не знаю. Здание у нас очень большое. И я не веду картотеку на всех, кто здесь трудится. К чему все это, простите?
Мартен покачал головой и откинулся на спинку стула. Он и сам не знал к чему. А если и знал, не рискнул бы объяснить. Не мог же он сказать: "Меня сегодня преследуют всевозможные Лефковицы".
Вместо этого он произнес:
- Мы говорили о перспективах...
- Да, - откликнулся Нэйлор. - Как я уже сказал, я изучал вашу фирму. Знаете, мне необходимо вначале переговорить с парнями из производственного отдела. Я вам дам знать.
- Конечно, - пробормотал Мартен убитым голосом. Нэйлор никогда не даст ему знать. Дело окончательно провалилось.
Но под отчаянием и досадой по-прежнему шевелилась непонятная тревога.
К черту Нэйлора. Теперь Мартену хотелось одного: поскорее со всем разделаться и продолжать дальше. (Что продолжать?.. Но вопрос был задан едва слышным шепотом. Тот, кто его задал, уже умирал внутри его, затухал и растворялся...)
Обед наконец-то закончился. Если при встрече Мартен и Нэйлор вели себя как добрые старые приятели, то расстались они как чужие люди.
Мартен почувствовал облегчение.
В висках у него стучало, когда он пробирался между столиков, а потом вон из призрачного здания на призрачную улицу. Призрачную? Мэдисон-авеню в час двадцать дня, ранней осенью, когда ярко сияет солнце, и десять тысяч мужчин и женщин прогуливаются по ее тротуарам.
Но Мартен чувствовал неладное. Сунув портфель под мышку, он угрюмо зашагал в северном направлении. Последний проблеск сознания напомнил ему, что в три часа у него деловая встреча на Тридцать шестой авеню. Ничего. Обойдется. Он шел к окраине. На север.
На пересечении с Пятьдесят четвертой он перешел через Мэдисон и пошел на запад, потом резко остановился и посмотрел вверх.
На высоте третьего этажа в одном из окон виднелась вывеска:
"А. С. ЛЕФКОЙЧ, ЛИЦЕНЗИЯ
НА БУХГАЛТЕРСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ".
Фамилия писалась через "Ф" и оканчивалась на "Ч".
Мартен снова повернул на север и вышел на Пятую авеню. Он несся по нереальным улицам нереального города, задыхаясь от погони за неведомой целью и не замечая, как толпы народа вокруг него начали редеть.
Вот и надпись в витрине первого этажа:
"М. Р. ЛЕФКОУИЧ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ".
Золотистый полукруг буковок конфетного магазина гласил:
"ЯКОВ ЛЕВКОУ".
(Половина имени, со злостью подумал Мартен. Зачем он дергает меня неполными именами?)
Улицы окончательно опустели, образовавшийся вакуум заполняли лишь разные кланы Лефковицов, Левковицев, Лефкойчей...
Мартен смутно сознавал, что где-то впереди находится парк намалеванная, неподвижная зелень. Он повернул на запад. На глаза ему попался кусок газеты, единственный шевелящийся предмет в умершем мире. Он повернул, наклонился и поднял его, не замедляя шага.
Порванная страница оказалась на идише.
Он не умел читать на этом языке. Он не мог разобрать сливающихся еврейских букв, он не прочел бы этих букв, даже если бы они не сливались. Только одно слово было написано четко и ясно. Оно было набрано черным шрифтом посреди страницы, каждая буква резко выделялась всеми своими хвостиками. Он знал, что там написано "Лефковищ".
Он выкинул газету и вошел в пустой парк.
Деревья не шевелились, листья застыли в причудливых, подвешенных позах. Солнце давило мертвым грузом, не согревая.
Он бежал, но пыль не поднималась под его ногами, и не пригибалась трава.
На скамейке пустынной аллеи сидел старик, единственный человек в вымершем парке. На нем была темная фетровая кепка, козырек прикрывал глаза от солнца. Из-под кепки торчали пакли седых волос. Грязная борода доставала до верхней пуговицы грубой куртки. Старые брюки пестрели заплатами, а подошвы растоптанных, бесформенных штиблет были перехвачены пеньковой веревкой.
Мартен остановился. Дышать было трудно. Он мог произнести только одно слово и с его помощью задал вопрос:
- Левкович?
Он застыл перед скамейкой, ожидая, пока старик медленно поднимется на ноги, буравя его темными слезящимися глазами.
- Мартен, - вздохнул старик. - Самюэл Мартен. Вот ты и пришел.
Слова звучали как будто с двойной выдержкой, под английским слышалось дыхание другого языка. Так, под "Самуэлем" Мартен уловил невнятную тень "Шму-эля".
Старик вытянул морщинистые руки с перекрученными венами, но потом опустил их, словно опасаясь дотронуться до Мартена.
- Я искал тебя, однако в диких просторах города, который только еще будет, слишком много людей. Слишком много Мартенсов и Мартинесов и Мортонов и Мертонов. Я остановился, только когда добрался до зелени, и то на мгновение. Я не впаду в грех и не перестану верить. И вот ты пришел.
- Это я, - сказал Мартен и понял, что это так. - А ты - Финеас Левкович. Почему ты здесь?
- Я Финеас бен Иегуда, получивший имя Левкович по указу царя, который всем нам присвоил имена. А здесь мы, - тихо продолжал старик, - потому что я молился. Когда я был уже стар, Лия, единственная моя дочь, дитя моих преклонных лет, уехала с мужем в Америку, оставив заботы прошлого ради надежд на будущее. Сыновья мои умерли, жена моя Сара, отрада моей души, умерла еще раньше, и я остался один. Пришло время и мне умереть. Но я не видел Лию с тех пор, как она уехала, а весточки от нее приходили так редко. Душа моя стремилась повидать сыновей ее плоти, продолжение моего семени, сыновей, в которых моя душа могла бы жить дальше и не умереть.
Голос старика был тверд, а под его словами перекатывалась беззвучная тень древнего языка.
- И был мне ответ. Я получил два часа, чтобы увидеть первого сына по моей линии, родившегося в новой стране и в новое время. Сын дочери дочери моей дочери, нашел ли я тебя среди роскоши города?
- Но зачем был нужен этот поиск? Почему бы не свести нас всех вместе?
- Потому что в надежде поиска заключена радость, мой сын, торжественно провозгласил старик, - и обретение исполнено сладости. Мне дали два часа, чтобы я искал, два часа, чтобы я нашел... и вот ты предстал предо мной, тот, кого я не искал при жизни. - Голос его был стар и спокоен. - С тобой все хорошо, сын мой?
- Теперь, когда я нашел тебя, со мной все хорошо, - ответил Мартен и опустился на колени. - Благослови меня, отец, чтобы мне было хорошо во все дни моей жизни с девушкой, которую я хочу взять в жены, и с малышами, которые родятся от моего семени и от твоего.
Он почувствовал, как на его голову легко опустилась старческая рука, после чего послышался лишь безмолвный шепот.
Мартен поднялся.
Глаза старика с мольбой вглядывались в его лицо. Мартену показалось, что взгляд их терял резкость.
- Теперь я спокойно вернусь к отцам моим, сын мой, - произнес старик, и Мартен остался один в пустом парке.
Неожиданно мир качнулся и ожил. Солнце возобновило прерванный бег, подул ветер, и вместе с этим ощущением все скользнуло обратно...
В десять часов утра Сэм Мартен выбрался из такси, безуспешно пытаясь нащупать бумажник, в то время как мимо неслись другие машины.
Красный грузовик притормозил, потом снова поехал. Белая надпись на его борту извещала:
"Ф. ЛЕФКОВИЦ И СЫНОВЬЯ,
ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ОДЕЖДОЙ".
Мартен ее не заметил. Тем не менее, он каким-то образом знал, что все с ним будет хорошо. Знал, как никогда раньше...
В Четвертом поколении
Перевод М. Гутова
Вскоре после выхода "Современного волшебника" Роберт П. Милл сменил мистера Бушера на посту редактора журнала "Фэнтези и научной фантастики" ("FSF").
Мистер Милл оказал мне величайшую в моей писательской карьере честь, предложив вести в "FSF" ежемесячную колонку. Подобное случалось лишь однажды, когда мистер Кэмпбелл развернул дискуссию, приведшую к появлению "Сумерек". Начиная с ноябрьского номера за 1958 год, в котором вышла моя первая статья, я трудился не покладая рук месяц за месяцем, и сейчас, когда я пишу эти строки, близится десятая годовщина моей деятельности в качестве ведущего ежемесячной колонки.
Из всего, что мне приходится писать, беллетристики и не беллетристики, взрослой и юношеской прозы, статьи для "FSF" доставляют мне наибольшее удовольствие. Я никогда не обращался в них к мистеру Миллу иначе как "Добрый редактор".
Как бы то ни было, однажды после обеда мистер Милл сказал, что несколько раз в течение дня видел по самым разным, не имеющим друг к другу отношения поводам, имя Лефковиц. Сие показалось ему забавным совпадением, и он поинтересовался, могу ли я сделать из этого рассказ. Я, как всегда в своей легкой манере, бросил "Конечно!" и немного поразмышлял на предложенную тему.
В результате появился рассказ, который я рассматриваю как благодарность мистеру Бушеру. Видите ли, Бушер был истовым католиком. (Я вынужден писать "был", ибо в апреле 1968 года, к великому прискорбию всех, кто его знал, Бушер скончался. Он был настолько добрым человеком, что его любили даже отвергаемые им авторы, причем в тот самый момент, когда он их отвергал. На свете не существует более жесткого теста на истинную любовь.) А поскольку мистер Бушер был искренним католиком, над "FSF" во времена его руководства витал дух католицизма - всегда, впрочем, приятный и либеральный.
Поэтому я решил отдать дань редакторской деятельности мистера Бушера и попытался воспроизвести этот чудесный аромат на страницах моего рассказа. Я не смог придать ему католического привкуса, поскольку сам не являюсь католиком. Но я сделал это единственным доступным мне способом. Я написал еврейский рассказ. Полагаю, это единственный еврейский рассказ, который я когда-либо хотел написать.
Вот так упоминание мистером Миллом имени Лефковица привело к созданию "В четвертом поколении".
В десять часов утра Сэм Мартен выбрался из такси, как всегда пытаясь одной рукой открыть дверь, второй придержать портфель, а третьей вытащить бумажник. Поскольку у него было всего две руки, задача была трудновыполнимой. Он уперся в дверь коленом и беспомощно захлопал себя по карманам, пытаясь найти бумажник.
По Мздисон-авеню непрерывным потоком неслись автомобили. Красный грузовик неохотно притормозил на перекрестке и, как только сигнал светофора сменился, рывком дернулся вперед. Надпись на его боку извещала безразличный мир:
&&&&
"Ф. ЛЕФКОВИЦ И СЫНОВЬЯ.
ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ОДЕЖДОЙ".
"Левкович", - рассеянно подумал Мартен и вытащил наконец бумажник. Запихивая портфель под мышку, он бросил взгляд на счетчик. Доллар шестьдесят пять; у него три по одному, две единички отдаст, останется одна... нет, так не пойдет. Бог с ним, лучше разбить пятерку и дать двадцать центов на чай.
- Ладно, дружище, - сказал он. - Бери доллар восемьдесят.
- Спасибо, - бросил водитель с профессиональным равнодушием и дал сдачу.
Мартен запихал три доллара в бумажник, положил его в карман, подхватил портфель и влился в людской поток, понесший его к стеклянным дверям.
"Левкович?" - подумал он неожиданно и остановился. Прохожий едва увернулся от его локтя.
- Простите, - пробормотал Мартен и снова двинулся к дверям.
Левкович? На грузовике было написано по-другому. Там было Лефковиц. Почему он подумал "Левкович"? Ну, допустим, менять "Ф" на "В" он приучился на уроках немецкого в колледже, но откуда взялось окончание "ич"?
Левкович? Он постарался отделаться от глупых мыслей. Стоит расслабиться, и эта фамилия привяжется к тебе, как назойливая мелодия.
Думай о делах! Он пришел сюда переговорить за утренней чашкой кофе с этим типом, Нэйлором. Он пришел, чтобы добиться перечисления денег по договору и начать плавный финансовый подъем, который позволит ему через два года жениться на Элизабет, а через десять лет перебраться в пригород и стать состоятельным отцом семейства. Сейчас ему двадцать три. Будущее рисовалось Мартену в радужном свете.
С выражением суровой уверенности на лице он вошел в холл и направился к кабинкам лифта, краем глаза следя за белыми буковками указателей.
У него была странная привычка разглядывать надписи и номера кабинетов на ходу. Он всеми силами старался не замедлять движения и уж не дай Бог совсем остановиться. Читая на ходу, уверял себя Мартен, он поддерживает впечатление человека знающего и уверенного в себе, а это чрезвычайно важно для того, кто работает с людьми.
Ему была нужна компания "Кулинэттс" - удивительное, странное слово. Фирма специализировалась на мелких кухонных принадлежностях, и им очень хотелось, чтобы название было значительным, женственным и игривым одновременно.
Глаза его пробежали по всем "М" и пошли дальше: Мандел, Ласк, "Липперт Паблишинг" (целых два этажа), Лафковиц, Кулинэттс. Вот они 1204. Десятый этаж. Отлично.
Затем он все-таки остановился, потоптался на месте и вернулся к указателю, словно последний приезжий.
Лафковиц?
Странное написание.
Он не ошибся. Лафковиц, Генри Дж., комната 701. Через "А". Нет, так не пойдет. Бесполезно.
Бесполезно? Что бесполезно? Мартен решительно потряс головой, словно желая ее прочистить. Черт, да какое ему дело, как они пишутся!.. Он нахмурился, развернулся и торопливо зашагал к лифту, который захлопнулся перед самым его носом.
Открылась соседняя дверь, и Мартен быстро заскочил в кабину. Сунув портфель под мышку, постарался придать себе живой и энергичный вид. Вот он - молодой, способный, исполнительный. Надо произвести впечатление на этого Алекса Нэйлора, с которым он общался только по телефону. Если убиваться по поводу всяких там Левковицев и Лафковицев...
Лифт бесшумно остановился на седьмом этаже. Молодой человек в рубашке с коротким рукавом вышел из кабинки, удерживая в руках поднос с тремя чашками кофе и тремя сандвичами.
Когда двери начали закрываться, в глаза Мартену бросилась надпись на рифленом стекле кабинета:
"701 - ГЕНРИ ДЖ. ЛЕФКОВИЧ. ИМПОРТЕР".
В следующую секунду дверцы лифта отсекли его от седьмого этажа.
Мартен непроизвольно дернулся и едва не крикнул: "Мне тоже на седьмой!"
Кричать, однако, было некому. В кабинке остался он один. Да и никаких причин выскакивать на седьмом этаже у него не было.
Тем не менее Мартен почувствовал странное, звенящее возбуждение. В указателе все-таки была ошибка. Фамилия писалась через "Е", а не через "А". Безграмотному кретину дали пакетик с буковками, и он налепил их задней ногой.
Левковиц. Все равно неправильно.
Он снова потряс головой. Второй раз. А как правильно?
Лифт остановился на десятом, и Мартен вышел.
Алекс Нэйлор из "Кулинэттс" оказался добродушным, краснолицым мужчиной средних лет с копной белых волос и широкой улыбкой. Сухой, шершавой ладонью он крепко потряс руку Мартена, левую руку он положил ему на плечо, выражая тем самым искреннее дружелюбие.
- Оставлю вас буквально на две минуты. Хотите перекусить прямо здесь? У нас отличный ресторанчик, а бармен сделает превосходный мартини. Согласны?
- Отлично, отлично. - Мартен подкачал энтузиазма из потайного резервуара.
Две минуты растянулись до десяти, Мартен ждал, испытывая обычную неловкость, которую всегда чувствуют люди в чужом кабинете. Он разглядывал обивку на мебели, картины на стенах и даже попытался полистать лежащий на столике рекламный проспект.
Зато он не думал о Лев...
Он о нем не думал.
Ресторан оказался хорошим; вернее, был бы хорошим, если бы Мартен чувствовал себя свободнее. К счастью, он был освобожден от необходимости поддерживать разговор. Нэйлор говорил быстро и громко, наметанным глазом оценил меню и порекомендовал "яйца по-бенедиктински", прокомментировал погоду и посетовал на заторы на дорогах.
Пользуясь случаем, Мартен пытался стряхнуть с себя странную рассеянность. Но беспокойство неизменно возвращалось. Что-то было не так. Неправильное имя. Оно мешало ему делать то, что он должен делать.
Мартен отчаянно попытался прекратить это безумие. Перебив собеседника, перевел разговор на деловые рельсы. Это было неосмотрительно - без необходимой подготовки получилось слишком резко.
Еда, однако, оказалась великолепной, подали десерт, и Нзйлор ответил ему вежливой улыбкой. Он признал, что существующее соглашение его не удовлетворяет. Да, он изучал фирму Мартена, и ему кажется, что возможность, безусловно, есть, и...
На плечо Нэйлора опустилась чья-то рука, и остановившийся за его спиной человек сказал:
- Привет, Алекс, как мальчишка?
Нэйлор обернулся, на лице его уже сияла готовая улыбка.
- Привет, Лефк, как дела?
- Не жалуюсь. Увидимся на... - Незнакомец отошел, и голос его потонул в общем шуме.
Мартен ничего не слышал. Он попытался встать, колени его дрожали.
- Кто этот человек? - напряженно спросил он. Вопрос прозвучал резко и безапелляционно.
- Кто, Лефк? Джерри Лефковиц. Вы его знаете? - Нэйлор удивленно уставился на собеседника.
- Нет. Как пишется его имя?
- Думаю, Л-Е-Ф-К-О-В-И-Ц. А что?
- Через "В"?
- Через "Ф"... Постойте, "В" там тоже есть. - Добродушное выражение на лице Нэйлора почти сошло на нет.
- В этом здании есть один Лефкович, его фамилия заканчивается на "Ч". Понимаете? Лефкович.
- Вот как?
- Комната 701. Это он?
- Джерри не работает в нашем здании, его контора на противоположной стороне улицы. Другого я не знаю. Здание у нас очень большое. И я не веду картотеку на всех, кто здесь трудится. К чему все это, простите?
Мартен покачал головой и откинулся на спинку стула. Он и сам не знал к чему. А если и знал, не рискнул бы объяснить. Не мог же он сказать: "Меня сегодня преследуют всевозможные Лефковицы".
Вместо этого он произнес:
- Мы говорили о перспективах...
- Да, - откликнулся Нэйлор. - Как я уже сказал, я изучал вашу фирму. Знаете, мне необходимо вначале переговорить с парнями из производственного отдела. Я вам дам знать.
- Конечно, - пробормотал Мартен убитым голосом. Нэйлор никогда не даст ему знать. Дело окончательно провалилось.
Но под отчаянием и досадой по-прежнему шевелилась непонятная тревога.
К черту Нэйлора. Теперь Мартену хотелось одного: поскорее со всем разделаться и продолжать дальше. (Что продолжать?.. Но вопрос был задан едва слышным шепотом. Тот, кто его задал, уже умирал внутри его, затухал и растворялся...)
Обед наконец-то закончился. Если при встрече Мартен и Нэйлор вели себя как добрые старые приятели, то расстались они как чужие люди.
Мартен почувствовал облегчение.
В висках у него стучало, когда он пробирался между столиков, а потом вон из призрачного здания на призрачную улицу. Призрачную? Мэдисон-авеню в час двадцать дня, ранней осенью, когда ярко сияет солнце, и десять тысяч мужчин и женщин прогуливаются по ее тротуарам.
Но Мартен чувствовал неладное. Сунув портфель под мышку, он угрюмо зашагал в северном направлении. Последний проблеск сознания напомнил ему, что в три часа у него деловая встреча на Тридцать шестой авеню. Ничего. Обойдется. Он шел к окраине. На север.
На пересечении с Пятьдесят четвертой он перешел через Мэдисон и пошел на запад, потом резко остановился и посмотрел вверх.
На высоте третьего этажа в одном из окон виднелась вывеска:
"А. С. ЛЕФКОЙЧ, ЛИЦЕНЗИЯ
НА БУХГАЛТЕРСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ".
Фамилия писалась через "Ф" и оканчивалась на "Ч".
Мартен снова повернул на север и вышел на Пятую авеню. Он несся по нереальным улицам нереального города, задыхаясь от погони за неведомой целью и не замечая, как толпы народа вокруг него начали редеть.
Вот и надпись в витрине первого этажа:
"М. Р. ЛЕФКОУИЧ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ".
Золотистый полукруг буковок конфетного магазина гласил:
"ЯКОВ ЛЕВКОУ".
(Половина имени, со злостью подумал Мартен. Зачем он дергает меня неполными именами?)
Улицы окончательно опустели, образовавшийся вакуум заполняли лишь разные кланы Лефковицов, Левковицев, Лефкойчей...
Мартен смутно сознавал, что где-то впереди находится парк намалеванная, неподвижная зелень. Он повернул на запад. На глаза ему попался кусок газеты, единственный шевелящийся предмет в умершем мире. Он повернул, наклонился и поднял его, не замедляя шага.
Порванная страница оказалась на идише.
Он не умел читать на этом языке. Он не мог разобрать сливающихся еврейских букв, он не прочел бы этих букв, даже если бы они не сливались. Только одно слово было написано четко и ясно. Оно было набрано черным шрифтом посреди страницы, каждая буква резко выделялась всеми своими хвостиками. Он знал, что там написано "Лефковищ".
Он выкинул газету и вошел в пустой парк.
Деревья не шевелились, листья застыли в причудливых, подвешенных позах. Солнце давило мертвым грузом, не согревая.
Он бежал, но пыль не поднималась под его ногами, и не пригибалась трава.
На скамейке пустынной аллеи сидел старик, единственный человек в вымершем парке. На нем была темная фетровая кепка, козырек прикрывал глаза от солнца. Из-под кепки торчали пакли седых волос. Грязная борода доставала до верхней пуговицы грубой куртки. Старые брюки пестрели заплатами, а подошвы растоптанных, бесформенных штиблет были перехвачены пеньковой веревкой.
Мартен остановился. Дышать было трудно. Он мог произнести только одно слово и с его помощью задал вопрос:
- Левкович?
Он застыл перед скамейкой, ожидая, пока старик медленно поднимется на ноги, буравя его темными слезящимися глазами.
- Мартен, - вздохнул старик. - Самюэл Мартен. Вот ты и пришел.
Слова звучали как будто с двойной выдержкой, под английским слышалось дыхание другого языка. Так, под "Самуэлем" Мартен уловил невнятную тень "Шму-эля".
Старик вытянул морщинистые руки с перекрученными венами, но потом опустил их, словно опасаясь дотронуться до Мартена.
- Я искал тебя, однако в диких просторах города, который только еще будет, слишком много людей. Слишком много Мартенсов и Мартинесов и Мортонов и Мертонов. Я остановился, только когда добрался до зелени, и то на мгновение. Я не впаду в грех и не перестану верить. И вот ты пришел.
- Это я, - сказал Мартен и понял, что это так. - А ты - Финеас Левкович. Почему ты здесь?
- Я Финеас бен Иегуда, получивший имя Левкович по указу царя, который всем нам присвоил имена. А здесь мы, - тихо продолжал старик, - потому что я молился. Когда я был уже стар, Лия, единственная моя дочь, дитя моих преклонных лет, уехала с мужем в Америку, оставив заботы прошлого ради надежд на будущее. Сыновья мои умерли, жена моя Сара, отрада моей души, умерла еще раньше, и я остался один. Пришло время и мне умереть. Но я не видел Лию с тех пор, как она уехала, а весточки от нее приходили так редко. Душа моя стремилась повидать сыновей ее плоти, продолжение моего семени, сыновей, в которых моя душа могла бы жить дальше и не умереть.
Голос старика был тверд, а под его словами перекатывалась беззвучная тень древнего языка.
- И был мне ответ. Я получил два часа, чтобы увидеть первого сына по моей линии, родившегося в новой стране и в новое время. Сын дочери дочери моей дочери, нашел ли я тебя среди роскоши города?
- Но зачем был нужен этот поиск? Почему бы не свести нас всех вместе?
- Потому что в надежде поиска заключена радость, мой сын, торжественно провозгласил старик, - и обретение исполнено сладости. Мне дали два часа, чтобы я искал, два часа, чтобы я нашел... и вот ты предстал предо мной, тот, кого я не искал при жизни. - Голос его был стар и спокоен. - С тобой все хорошо, сын мой?
- Теперь, когда я нашел тебя, со мной все хорошо, - ответил Мартен и опустился на колени. - Благослови меня, отец, чтобы мне было хорошо во все дни моей жизни с девушкой, которую я хочу взять в жены, и с малышами, которые родятся от моего семени и от твоего.
Он почувствовал, как на его голову легко опустилась старческая рука, после чего послышался лишь безмолвный шепот.
Мартен поднялся.
Глаза старика с мольбой вглядывались в его лицо. Мартену показалось, что взгляд их терял резкость.
- Теперь я спокойно вернусь к отцам моим, сын мой, - произнес старик, и Мартен остался один в пустом парке.
Неожиданно мир качнулся и ожил. Солнце возобновило прерванный бег, подул ветер, и вместе с этим ощущением все скользнуло обратно...
В десять часов утра Сэм Мартен выбрался из такси, безуспешно пытаясь нащупать бумажник, в то время как мимо неслись другие машины.
Красный грузовик притормозил, потом снова поехал. Белая надпись на его борту извещала:
"Ф. ЛЕФКОВИЦ И СЫНОВЬЯ,
ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ОДЕЖДОЙ".
Мартен ее не заметил. Тем не менее, он каким-то образом знал, что все с ним будет хорошо. Знал, как никогда раньше...