Михаил Бабкин
Везунчик
Так случилось, что счастье обрушилось на Казалова аккурат в воскресенье, промозглым осенним вечером, в районе перекрестка улиц Горького и Ворошиловского. Возле трамвайной остановки. Кстати, совсем напрасно обрушилось, потому что Борис Борисович вполне был доволен своей жизнью и никаких дополнительных авантюрных льгот от нее не требовал. Разве что только денег.
Отслужив в родной советской авиации многие годы, вышел Борис Борисович на вольные гражданские хлеба майором запаса. Пенсионером то есть. Довольно молодым пенсионером. Моложавым. Контролеры в общественном транспорте зачастую не верили ему на слово, а требовали предъявления надлежащих документов. Впрочем, Казалов не обижался. Даже приятно было слышать: «Такой молодой, а ветераном придуряется! Небось, на рынке удостоверение купил». Душа его пела после такой ругани.
У пенсионеров времени много. Если использовать его рационально, можно добиться очень многого – например, стать чемпионом по забиванию «козла», или намертво спиться, или поймать сома на тротиловую шашку. А можно и деньжат подзаработать. Чем Казалов и занимался последние полгода, осатанев от телевизора и жены, – Борис Борисович распространял газеты. Между прочим, хорошая работа! Свежий воздух, физическая нагрузка и масса новостей. К тому же газеты нынче дороги, не на всякую подпишешься, а тут – читай на здоровье и совершенно бесплатно. Прочитал – продал. Опять же люди, живое общение, новые знакомства. Раз-другой по офисам пробежался, то тут, то там товар предложил, глядишь, примелькался. Уже и к чаю приглашают. Ну, конечно, не к начальству, а так, на уровне охраны. Но все же! Вот так душевно, в бегах, жил себе Казалов и не тужил, пока не приключилось с ним счастье.
Распродав наконец дневную норму элитно-дорогих журналов «ТВ Парк» (ох, и туго шли они сегодня!), собрался Борис Борисович домой, в тепло, к борщу и жене. Добираться к себе из центра было ему недалече, можно и пешком, но очень уж ноги устали. Так что затормозился Казалов на необычно безлюдной в это время трамвайной остановке и, скучая в ожидании, стал изучать товары в расположенных здесь же киосках.
«Союзпечать» он гордо проигнорировал – небось, сам себе союзпечать. У книжного стоял дольше, разглядывая в отражении прыщик на своем носу. Нос, кстати, у Бориса Борисовича удался, греческий нос, честное слово! Вернее – вроде тех, что ацтеки изображали у своих богов: большой, ровный и острый. Словно крыло реактивного истребителя. А в остальном Казалов не вышел, весь какой-то с годами обтекаемый стал. Не оплывший, но закругленный. Как будто его всю жизнь в аэродинамической трубе продували: обтекаемая лысая голова, обтекаемые усы а-ля песняр Мулявин, обтекаемый бомбардировочный живот.
Трамвая все не было, и Борис Борисович лениво побрел к последнему киоску, где на облупленной вывеске бодро скакали, прыгали и стреляли ненатурально розовые спортсменчики. Киоск, само собой, назывался «Спортлото». Казалов рассеянно оглядел разноцветные лотерейки за аквариумными стеклами будочки, зевнул, отошел от киоска и поглядел вдаль, на трамвайные пути. Пусто было на этих путях, темно, голо. Бестрамвайно. Борис Борисович вернулся к лотерейному аквариуму, нашел в кармане куртки кой-какую мелочовку и уже с интересом вгляделся в пестрые ряды лотерейных фантиков. Каких только здесь карточек не было, а какие обещания, какие финансовые перспективы! Выигрыши миллионнорублевые, тысячевалютные, квартирно-автомобильные, зарубежнопоездочные… Купил, выиграл, уехал. Навсегда…
Казалов нагнулся и заглянул в торговую форточку киоска. Седой продавец в зеленом офицерском кителе без погон отрешенно посмотрел сквозь Бориса Борисовича.
– Дед, счастливые билеты еще есть? – задорно спросил Казалов. – Если не все еще продал, то возьму оптом!
Продавец пожевал губами и неожиданным басом ответил:
– Кому и авиабилет до Израиля счастьем покажется. Н-да. Вот именно. Счастьем.
Согнутый Казалов в задумчивости почесал нос.
– Ты, дедуся, на старости лет случаем не в Тель-Авив собрался? За сладкой жизнью?
– Вот, – дед неожиданно сунул под нос Борису Борисовичу ладонь, – собрался. Вот именно. Гляди.
Казалов и поглядел. На худосочной ладони продавца серебряно блестел лотерейный билет необычной овальной формы, вроде яйца в разрезе; в призовом окошке, обрамленная мелкотиснеными звездочками, чернела несдираемая надпись: «Тур в Израиль».
– Ого, – уважительно протянул Казалов, потому что больше сказать ему было нечего.
– Я сегодня новую партию лотерейных билетов получил, – доверительно пробасил старик, осторожно пряча выигрышную карточку в нагрудный карман, – экспериментальных. Сейчас все экспериментируют, туды их… Особенно политики. Довели страну! А пенсия!..
– Папаша, так что насчет выигрышных билетиков? – невежливо перебил его Борис Борисович. – В смысле перелетов за рубеж? Не откажусь, ей-ей.
Старик опять пожевал губами, молча протянул Казалову коробку, доверху набитую серебристыми овалами.
– Червонец за одну, – дедуля тяжело поставил коробку на прилавок перед Борисом Борисовичем, – бери, родимый. Может, вместе и поедем.
Казалов наугад выбрал карточку, отдал в окошко монеты и снисходительно улыбнулся киоскеру:
– Нечего мне там делать. Нам и тут неплохо. Вот только бы денег да счастья в личной жизни, и ладно. – После чего повернулся спиной к киоску и принялся ногтем сдирать защитную краску с билета.
– Между прочим, у меня дочка в Иерусалиме, вот, – вдруг шумно донеслось из киоска, – вот уеду туда, и точка. Сами торгуйте за такую зарплату! Вот именно.
– Давай, дед, давай, – рассеянно согласился Казалов: защитное покрытие оказалось очень плотным, ногтем не бралось, – ждут тебя там, с оркестром у трапа.
Понемногу стемнело. Закапал мелкий дождик. Борис Борисович вышел на рельсы, с досадой посмотрел в темную даль – трамвая не было – и вернулся на остановку, под дырявую крышу, ждать уже из принципа. Вспомнив о лотерейке, Казалов выудил из своей сумки для газет железный пятачок и неторопливо принялся скрести им по билету. Какие-то буквы явно проступили из-под краски, но в темноте было не разобрать, что там. Казалов встал поближе к «Союзпечати», сильно прищурясь, прочитал надпись. Потом прочитал еще раз. И еще раз. И все равно не понял смысла. В билете черным по серебряному стояло только одно слово. «Счастье». Больше ничего.
– Это в каком таком смысле? – сурово спросил сырую ночь Борис Борисович. – Как это? – Он перевернул билет – обратная сторона сияла серебряной чистотой. Ни списка выигрышей, ни места их получения. Пусто.
– Вот жулики, – обиделся Казалов и сердито направился к лотерейному киоску.
– Эй, дед, – он постучал ногой по фанерной стенке киоска, нагнулся к окошку и осекся. За стеклом закрытой теперь форточки белела записка с крупно написанными корявыми буквами: «Уехал в Израиль».
– Не дед, а МИГ-29, – поразился Казалов. Злость неожиданно прошла, да и чего злиться-то, подумаешь, десять рублей. Мелочь. Зато счастье привалило. Почти за бесплатно. Борис Борисович язвительно хохотнул, не глядя сунул лотерейный билет в сумку и сразу забыл о нем. Потому что подходил долгожданный трамвай, и к остановке невесть откуда набежал мокрый пассажирский люд. Господину Казалову предстоял сейчас серьезный штурм вагона, давка, матюки в спину. В общем, обычная послерабочая поездка в доступном общественном транспорте. Рутина.
Первыми, конечно, влезли мужики понаглее, все нетрезвые, после тетки с пухлыми сумками, деловито бранившие погоду, транспорт и друг друга. Последним влез Борис Борисович; балансируя на нижней ступеньке, он цепко повис на мокром срединном поручне. Дверцы трамвая трепыхнулись, но не закрылись, так что поехал Казалов наполовину в сухости, наполовину в дожде. Трамвай резко набрал скорость, спеша проскочить перекресток на «зеленый», рванул, словно его током ударило. И случилась тут неприятность: не удержался на мокрой ступеньке Казалов, рука соскользнула с поручня, и упал наш газетный коммерсант в темноту, на поперечную полосу, прямо под колеса набиравшего скорость грузовика. Толком Казалов испугаться не успел, все произошло почти мгновенно. Что-то громадное с ревом промчалось над его головой, обдав солярным перегаром и облив дождевой грязью; Борис Борисович подпрыгнул на всех четырех, как кошка, и в доли секунды оказался на тротуаре, где уже его и разобрало. Колотить начало неимоверно, особенно когда Казалов увидал, как там, где он только что лежал, прокатила слепая от дождя железная лавина.
– Мужик, ты в порядке? – Борис Борисович не сразу понял, что его давно тормошат сердобольные свидетели-прохожие, громко и радостно удивляясь невероятному везению Казалова. Вокруг него начала собираться толпа и Борис Борисович потихоньку выбрался из нее, одновременно принимая дружеские поздравления, словно оказался именинником, и категорически отказываясь от предложений отвезти его в больницу: единственным его желанием было поскорее вернуться домой.
– Эх, везунчик! – напоследок с неожиданной злобной завистью прошипел кто-то ему в спину. Борис Борисович вздрогнул и ускорил шаг.
– Приду домой – напьюсь, – обречено решил он, – без закуски, до остолбенения, вусмерть. Вот именно, – и почти бегом припустил вплотную по-над домами, вдоль злосчастного трамвайного пути, то и дело шарахаясь от фар встречных машин.
– Везунчик, – шипел он и плевался вслед авто, – вам бы так повезло, сволочи! – Изредка Казалов крепко ругался, вспоминая интонацию последнего доброхота. Короче, по пути домой он совсем не скучал, от души разряжая свой лихой стресс.
Однако на этом его радостные приключения не закончились. Возле родного подъезда панельной многоэтажки, где на пятом этаже проживал пенсионер от авиации, стояли три пожарные машины, одна милицейская и «скорая помощь» с включенной мигалкой. Пожарные неторопливо, с профессиональной скукой скатывали брезентовые хоботы брандспойтов, не обращая внимания на бестолково шумных зевак. Борис Борисович напористо протиснулся сквозь строй плотно сжатых, как спички в коробке поджигателя, людей и остановился возле ступенек.
Прожектор бил с крыши одной из машин, ярко освещая черные окна квартир на погоревших этажах. Четвертом и пятом. Раскрытые окна кухни его квартиры единственные блестели целыми стеклами, с закопченного подоконника капитулянтским флагом свешивался халат жены.
– Муся! – вне себя заорал Казалов и кинулся вверх по ступенькам. – Что случилось?! Муся!
– Секундочку. – Рослый милицейский сержант перехватил Бориса Борисовича у двери подъезда. – Вы живете здесь?
– Тут я, тут!.. – Казалов, не найдя слов, потыкал рукой в сторону окна с халатом. – Жена где? Муся моя где? Жива?
– Ясно, – милиционер отпустил руку Бориса Борисовича, – не беспокойтесь, жива. У врачей спросите. Единственная пострадавшая. – Сержант как-то странно посмотрел на Казалова, козырнул и ушел к ПМГ. Борис Борисович бегом припустил к «скорой».
– А, так это вы муж потерпевшей, – невнятно поприветствовал его стоявший у машины дежурный врач, спешно дожевывая бутерброд. – Ее уже увезли в БСМП. Ногу вывихнула, когда из окна прыгнула. Ничего страшного, недельку полежит и выпишут, как новая будет.
– Ногу вывихнула… из окна выпрыгнула… – механически повторил Казалов.
– Да не стоит так сильно переживать, – врач добродушно похлопал Бориса Борисовича по плечу, – задним числом не стоит. Все одно уже ничего не поправить. Впрочем, одно скажу: повезло вам. У соседей ваших утечка газа случилась, дотла хата выгорела, а у вас обои на смежной стене только чуток обуглились. Да и жена ваша всего лишь ногу повредила. Это с пятого-то этажа!
Врач залез в кабину «скорой», высунулся оттуда и, улыбаясь, крикнул:
– Везучий вы человек! Очень везучий, – захлопнул дверцу и машина уехала. У Бориса Борисовича внутри все сжалось от благожелательных слов врача, точно дали Казалову кулаком поддых. Вот оно что! Везучий. Да-да, везучий. Ненормально, до тошноты везучий. До ужаса.
Казалов отошел от дома подальше (разбираться с квартирой он будет позже), сел на лавочку под фонарем и закурил. Руки дрожали; Борис Борисович с тупым равнодушием смотрел на пляшущий огонек сигареты. Потом достал из сумки лотерейный овал, задумчиво уставился на него. «Счастье». Везение, если сказать иначе… Везение ли? Под колесами не погиб, квартира не сгорела, жена не разбилась. Счастье с приставкой «не». Везенье с очень горьким привкусом.
– Интересно, – подумал Казалов, – а если бы я не выиграл? Просто не купил билет, что тогда? Может, и не было бы такого «счастья»… А жил бы, как и раньше. Без приключений.
– Просто мистика какая-то, – Борис Борисович с досадой плюнул в землю окурком, потом, не торопясь, порвал лотерейный билет на мелкие кусочки, уронил их в слякоть и тяжело пошел в сторону тающей толпы.
Утром Казалов первым делом съездил в больницу, отвез жене передачу: бананы-апельсины с парой шоколадок. Муся чувствовала себя хорошо, но толком не помнила, что же с ней вчера произошло. Вроде сначала сильно бубухнуло на улице, а после ее подхватило ветром и швырнуло из кухни в окно. Единственное, о чем Муся знала наверняка, – это то, что на кухне она была в халате, а в «скорой» очнулась вовсе голой. Об этом чертовом халате она прожужжала Борису Борисовичу все уши, пока он сидел с ней, и потому Казалов постарался удрать побыстрее. Когда Борис Борисович прикрыл за собой дверь, следом он услышал веселый Мусин голос:
– Так вот, девочки, о халате… – Соседки по палате печально застонали.
Казалов ухмыльнулся и ушел. На улице Борис Борисович расслабился, решил вкусно покурить – в больнице дымить категорически не дозволялось, хотя коридоры провонялись табаком настолько, что запах стоял как в курилке.
Казалов вытащил из кармана куртки пачку «Нашей марки»; вместе с пачкой в руке оказался серебристый овал. Тот самый. С надписью «счастье». Совершенно целый овал, только кое-где словно поцарапанный тонкой иголкой, как раз в местах разрывов. Бывших разрывов. Казалов не заметил, как сигаретная пачка выпала из его руки, как он, неверующий, перекрестился. Весь мир для Бориса Борисовича сжался сейчас до металлизированной карточки в мокрой ладони.
– Мать твою… – вот что сказал Казалов, придя в себя. Он рысью забежал в ближайший пустой дворик, в углу лихорадочно порвал окаянную карточку, затоптал в грязь обрывки и даже помочился на них. На всякий случай.
– Нашел место, мерзавец! – высунувшись из окна напротив, рявкнула на Казалова местная старуха, зло грозя клюкой. – Пьяница вонючий! А ну, геть отседова!
Борис Борисович залился краской и опять же рысью помчался прочь. Перейдя на шаг, Казалов бездумно прошел пару кварталов просто так, чтобы отвлечься, но как-то не отвлекалось. Мысли упорно возвращались к странному, невероятному происшествию.
– Этого не может быть, – шептал Казалов, – просто не имеет права. Так не случается. Я заболел. У меня грипп с галлюцинациями.
Что-то просвистело возле его уха и с грохотом разорвалось у самых ног. Борис Борисович отпрыгнул, затравленно огляделся: неожиданно для себя он оказался на стройке, прямо под строительными лесами. И его чуть не прибил облицовочный итальянский кирпич… Казалов шустро ретировался.
Выйдя из опасной зоны, предчувствуя результат, он обшарил карманы. Да-да, билет – таинственно склеенный, пахнущий землей и мочой, – уже лежал в кармане его куртки. Борис Борисович с ненавистью поглядел на серебряный овал и засунул лотерейку туда же, где она лежала. Рвать ее не было смысла… Видно, не так просто отделаться от счастья! Как говорится в народе – если уж поперло, то поперло.
Оставшееся время до выписки жены Казалов посвятил интересному занятию – регулярному уничтожению бессмертного билета.
В понедельник с утра Борис Борисович деловито засунул лотерейку в бутыль с соляной кислотой и пошел на работу – торговать печатной продукцией. В полдень на центральной суетной улице его ограбила шайка подростков, отобрала сумку с газетами и небогатой выручкой. Через полчаса Казалов нашел под кустиком хорошее кожаное портмоне, в котором денег оказалось ровно столько, сколько стоила сама украденная сумка и сколько Казалов должен был выручить за продажу газет. Стоит ли говорить, что заколдованный билет в это время уютно покоился в теплом казаловском кармане!
– А за моральные издержки кто платить будет? – грустно спросил Борис Борисович неведомую колдовскую силу, тяжело вздохнул и пошел покупать новую сумку.
Во вторник Казалов весь день без устали сжигал билет паяльной лампой. Раз пятнадцать или двадцать сжигал – толку не было никакого, разве что чуть пожар по новой не учудил. В среду Борис Борисович отправился к специалистам. Нет, не к ученым, не к физикам-химикам, а к тем, которые стоят поближе ко всякой чертовщине. Выбрал наугад из газетных объявлений некую ясновидящую Марину и пошел к ней на прием.
Путь его напоминал по разрушению последствия от прицельного артобстрела: трамвай, в котором ехал Казалов, сгорел за пятнадцать минут, хорошо без жертв; троллейбус, куда пересел везучий Борис Борисович, врезался в дом; проскакивая короткими перебежками от дома к дому, удачливый Казалов несколько раз едва не упал в открытые канализационные люки; асфальт под его ногами проваливался в подземные пустоты. Невзирая на препятствия, Казалов совершенно не пострадал, только вспотел от бега. Последняя удача подстерегла его в подъезде ведуньи – взорвалась электролампочка за спиной Бориса Борисовича, просыпав стеклянные осколки на уже пустые ступени.
Худая горбоносая Марина, бесцеремонно выставив очередников в коридор, вплотную занялась странным посетителем. Работала она бойко: кромсала билет заговоренными ножницами, протыкала магическим кинжалом, коптила над освященной свечой. Передохнув, принялась окуривать карточку разными едкими травами, сбрызгивать на нее с уголька, скороговоркой читать молитвы. Даже пережевала однажды билет своими крепкими зубами, хорошо, не проглотила. Но доморощенная магия не осилила счастливый билет: тот все время оказывался в кармане Казалова, чистый, серебристый, обновленный свечным пламенем и слюной. Похоже, сила лотерейного овала после этих процедур даже возросла: неожиданно шальной метеорит, странник вселенной, разбив окно, врезался в мебельную стенку точно над головой Бориса Борисовича.
Марина немедленно сдалась.
– Не знаю, откуда эта пакость у тебя взялась, – сердито сказала ясновидящая, – и знать не желаю. Иди-ка ты отсюда, пока меня саму своим счастьем не угробил. Иди, милый, – она не очень грубо вытолкала Казалова в подъезд, проволочив его сквозь строй перепуганных клиентов: грохоту метеорит наделал изрядно.
– Ну что же мне теперь делать?! – истошно заорал Борис Борисович в дубовую дверь и крепко стукнулся в нее лбом от отчаяния. – Что?
– А ничего, – глухо донеслось из-за двери, – как приобрел счастье, так с ним и расстанься. Иди, сердешный, иди.
Казалов вышел на улицу. Неторопливо и осторожно, точно ступая по тонкому льду, беспрестанно оглядываясь и вздрагивая от любого шума, он пошел куда глаза глядят.
После всех потрясений зверски хотелось пива: потому-то Борис Борисович тут же и углядел пивной ларек. Очереди по осеннему холодку не было; Казалов, приободрясь, подошел к будке и купил сразу пару кружек, с запасом. Он смачно глотал ядреный напиток, когда дежурный алкоголик, из тех, что всегда отираются возле киосков, деликатно подергал Бориса Борисовича за рукав.
– Э? – довольным голосом спросил его Казалов. – Чего опять случилось?
– Дай денег на пивочку, – уныло, не надеясь на щедрость, попросил дежурный, – очень хочется.
Шальная мысль вдруг пришла на ум Борису Борисовичу. Он прищурился, оценивающе оглядел алкаша. Что же, вид подходящий. Явно никчемный человечек. Не жалко.
– У тебя хоть десять копеек есть? – Казалов снисходительно посмотрел на дежурного.
– Н-ну, есть… – недоуменно ответил проситель и застеснялся своей нищеты.
– Купи у меня вот это, – Борис Борисович протянул ему серебристый билет, – на счастье, так сказать. Примета такая у меня. А я тебе двадцать рублей дам. Прямо сейчас, не отходя от пива.
Дежурный, не веря услышанному, мигом произвел обмен: сунул монетку Казалову, забрал билет и, топоча от предвкушения, просто вырвал купюры из рук Бориса Борисовича. Казалов крякнул и отошел в сторону. Ему стало интересно, что же будет дальше.
Алкоголик, выпучив глаза, смотрел на то место, где только что стоял Борис Борисович, и вдруг коршуном кинулся на землю.
– Мое! – окрысясь, крикнул он снизу Казалову. – Не ты потерял! Ты лишь стоял на ней! Не твое! – В руках дежурного трепыхались пятьсот рублей одной бумажкой.
– Твое, твое, – согласно закивал Борис Борисович, – вот счастье привалило, вот повезло! Теперь ты – везунчик, – и захихикал. Алкота, не слушая его, по плечи нырнул в окошко пивной будки.
– Эх, – вздохнул Казалов, – хоть этому в радость, а то… – махнул рукой и отправился восвояси. Он ушел совсем недалеко, когда услышал позади себя громкие звуки потасовки. Казалов резко обернулся.
Возле пивной мордатый пивщик, крепко взяв одной рукой везучего алконавта за грудки, другой сноровисто бил его по носу. Пьяница отчаянно вырывался и визгливо причитал:
– Вовик, ей-богу, не знал, что полтыща фальшивая! Не знал! Вовик! А-а!
– Вот так, – философски отметил про себя Борис Борисович. – Купленное счастье, оно…
Тут он неудачно наступил на банановую кожуру, с размаху хряснулся макушкой об асфальт и потерял сознание. И пока вызывали «скорую», пока везли его в реанимацию, и пока дежурный врач, озабоченно цокая языком, осматривал глубокую рану на его голове, – все это время Казалов улыбался.
Даже в забытьи он теперь ощущал себя освобожденным человеком. И был по-настоящему счастлив.
Отслужив в родной советской авиации многие годы, вышел Борис Борисович на вольные гражданские хлеба майором запаса. Пенсионером то есть. Довольно молодым пенсионером. Моложавым. Контролеры в общественном транспорте зачастую не верили ему на слово, а требовали предъявления надлежащих документов. Впрочем, Казалов не обижался. Даже приятно было слышать: «Такой молодой, а ветераном придуряется! Небось, на рынке удостоверение купил». Душа его пела после такой ругани.
У пенсионеров времени много. Если использовать его рационально, можно добиться очень многого – например, стать чемпионом по забиванию «козла», или намертво спиться, или поймать сома на тротиловую шашку. А можно и деньжат подзаработать. Чем Казалов и занимался последние полгода, осатанев от телевизора и жены, – Борис Борисович распространял газеты. Между прочим, хорошая работа! Свежий воздух, физическая нагрузка и масса новостей. К тому же газеты нынче дороги, не на всякую подпишешься, а тут – читай на здоровье и совершенно бесплатно. Прочитал – продал. Опять же люди, живое общение, новые знакомства. Раз-другой по офисам пробежался, то тут, то там товар предложил, глядишь, примелькался. Уже и к чаю приглашают. Ну, конечно, не к начальству, а так, на уровне охраны. Но все же! Вот так душевно, в бегах, жил себе Казалов и не тужил, пока не приключилось с ним счастье.
Распродав наконец дневную норму элитно-дорогих журналов «ТВ Парк» (ох, и туго шли они сегодня!), собрался Борис Борисович домой, в тепло, к борщу и жене. Добираться к себе из центра было ему недалече, можно и пешком, но очень уж ноги устали. Так что затормозился Казалов на необычно безлюдной в это время трамвайной остановке и, скучая в ожидании, стал изучать товары в расположенных здесь же киосках.
«Союзпечать» он гордо проигнорировал – небось, сам себе союзпечать. У книжного стоял дольше, разглядывая в отражении прыщик на своем носу. Нос, кстати, у Бориса Борисовича удался, греческий нос, честное слово! Вернее – вроде тех, что ацтеки изображали у своих богов: большой, ровный и острый. Словно крыло реактивного истребителя. А в остальном Казалов не вышел, весь какой-то с годами обтекаемый стал. Не оплывший, но закругленный. Как будто его всю жизнь в аэродинамической трубе продували: обтекаемая лысая голова, обтекаемые усы а-ля песняр Мулявин, обтекаемый бомбардировочный живот.
Трамвая все не было, и Борис Борисович лениво побрел к последнему киоску, где на облупленной вывеске бодро скакали, прыгали и стреляли ненатурально розовые спортсменчики. Киоск, само собой, назывался «Спортлото». Казалов рассеянно оглядел разноцветные лотерейки за аквариумными стеклами будочки, зевнул, отошел от киоска и поглядел вдаль, на трамвайные пути. Пусто было на этих путях, темно, голо. Бестрамвайно. Борис Борисович вернулся к лотерейному аквариуму, нашел в кармане куртки кой-какую мелочовку и уже с интересом вгляделся в пестрые ряды лотерейных фантиков. Каких только здесь карточек не было, а какие обещания, какие финансовые перспективы! Выигрыши миллионнорублевые, тысячевалютные, квартирно-автомобильные, зарубежнопоездочные… Купил, выиграл, уехал. Навсегда…
Казалов нагнулся и заглянул в торговую форточку киоска. Седой продавец в зеленом офицерском кителе без погон отрешенно посмотрел сквозь Бориса Борисовича.
– Дед, счастливые билеты еще есть? – задорно спросил Казалов. – Если не все еще продал, то возьму оптом!
Продавец пожевал губами и неожиданным басом ответил:
– Кому и авиабилет до Израиля счастьем покажется. Н-да. Вот именно. Счастьем.
Согнутый Казалов в задумчивости почесал нос.
– Ты, дедуся, на старости лет случаем не в Тель-Авив собрался? За сладкой жизнью?
– Вот, – дед неожиданно сунул под нос Борису Борисовичу ладонь, – собрался. Вот именно. Гляди.
Казалов и поглядел. На худосочной ладони продавца серебряно блестел лотерейный билет необычной овальной формы, вроде яйца в разрезе; в призовом окошке, обрамленная мелкотиснеными звездочками, чернела несдираемая надпись: «Тур в Израиль».
– Ого, – уважительно протянул Казалов, потому что больше сказать ему было нечего.
– Я сегодня новую партию лотерейных билетов получил, – доверительно пробасил старик, осторожно пряча выигрышную карточку в нагрудный карман, – экспериментальных. Сейчас все экспериментируют, туды их… Особенно политики. Довели страну! А пенсия!..
– Папаша, так что насчет выигрышных билетиков? – невежливо перебил его Борис Борисович. – В смысле перелетов за рубеж? Не откажусь, ей-ей.
Старик опять пожевал губами, молча протянул Казалову коробку, доверху набитую серебристыми овалами.
– Червонец за одну, – дедуля тяжело поставил коробку на прилавок перед Борисом Борисовичем, – бери, родимый. Может, вместе и поедем.
Казалов наугад выбрал карточку, отдал в окошко монеты и снисходительно улыбнулся киоскеру:
– Нечего мне там делать. Нам и тут неплохо. Вот только бы денег да счастья в личной жизни, и ладно. – После чего повернулся спиной к киоску и принялся ногтем сдирать защитную краску с билета.
– Между прочим, у меня дочка в Иерусалиме, вот, – вдруг шумно донеслось из киоска, – вот уеду туда, и точка. Сами торгуйте за такую зарплату! Вот именно.
– Давай, дед, давай, – рассеянно согласился Казалов: защитное покрытие оказалось очень плотным, ногтем не бралось, – ждут тебя там, с оркестром у трапа.
Понемногу стемнело. Закапал мелкий дождик. Борис Борисович вышел на рельсы, с досадой посмотрел в темную даль – трамвая не было – и вернулся на остановку, под дырявую крышу, ждать уже из принципа. Вспомнив о лотерейке, Казалов выудил из своей сумки для газет железный пятачок и неторопливо принялся скрести им по билету. Какие-то буквы явно проступили из-под краски, но в темноте было не разобрать, что там. Казалов встал поближе к «Союзпечати», сильно прищурясь, прочитал надпись. Потом прочитал еще раз. И еще раз. И все равно не понял смысла. В билете черным по серебряному стояло только одно слово. «Счастье». Больше ничего.
– Это в каком таком смысле? – сурово спросил сырую ночь Борис Борисович. – Как это? – Он перевернул билет – обратная сторона сияла серебряной чистотой. Ни списка выигрышей, ни места их получения. Пусто.
– Вот жулики, – обиделся Казалов и сердито направился к лотерейному киоску.
– Эй, дед, – он постучал ногой по фанерной стенке киоска, нагнулся к окошку и осекся. За стеклом закрытой теперь форточки белела записка с крупно написанными корявыми буквами: «Уехал в Израиль».
– Не дед, а МИГ-29, – поразился Казалов. Злость неожиданно прошла, да и чего злиться-то, подумаешь, десять рублей. Мелочь. Зато счастье привалило. Почти за бесплатно. Борис Борисович язвительно хохотнул, не глядя сунул лотерейный билет в сумку и сразу забыл о нем. Потому что подходил долгожданный трамвай, и к остановке невесть откуда набежал мокрый пассажирский люд. Господину Казалову предстоял сейчас серьезный штурм вагона, давка, матюки в спину. В общем, обычная послерабочая поездка в доступном общественном транспорте. Рутина.
Первыми, конечно, влезли мужики понаглее, все нетрезвые, после тетки с пухлыми сумками, деловито бранившие погоду, транспорт и друг друга. Последним влез Борис Борисович; балансируя на нижней ступеньке, он цепко повис на мокром срединном поручне. Дверцы трамвая трепыхнулись, но не закрылись, так что поехал Казалов наполовину в сухости, наполовину в дожде. Трамвай резко набрал скорость, спеша проскочить перекресток на «зеленый», рванул, словно его током ударило. И случилась тут неприятность: не удержался на мокрой ступеньке Казалов, рука соскользнула с поручня, и упал наш газетный коммерсант в темноту, на поперечную полосу, прямо под колеса набиравшего скорость грузовика. Толком Казалов испугаться не успел, все произошло почти мгновенно. Что-то громадное с ревом промчалось над его головой, обдав солярным перегаром и облив дождевой грязью; Борис Борисович подпрыгнул на всех четырех, как кошка, и в доли секунды оказался на тротуаре, где уже его и разобрало. Колотить начало неимоверно, особенно когда Казалов увидал, как там, где он только что лежал, прокатила слепая от дождя железная лавина.
– Мужик, ты в порядке? – Борис Борисович не сразу понял, что его давно тормошат сердобольные свидетели-прохожие, громко и радостно удивляясь невероятному везению Казалова. Вокруг него начала собираться толпа и Борис Борисович потихоньку выбрался из нее, одновременно принимая дружеские поздравления, словно оказался именинником, и категорически отказываясь от предложений отвезти его в больницу: единственным его желанием было поскорее вернуться домой.
– Эх, везунчик! – напоследок с неожиданной злобной завистью прошипел кто-то ему в спину. Борис Борисович вздрогнул и ускорил шаг.
– Приду домой – напьюсь, – обречено решил он, – без закуски, до остолбенения, вусмерть. Вот именно, – и почти бегом припустил вплотную по-над домами, вдоль злосчастного трамвайного пути, то и дело шарахаясь от фар встречных машин.
– Везунчик, – шипел он и плевался вслед авто, – вам бы так повезло, сволочи! – Изредка Казалов крепко ругался, вспоминая интонацию последнего доброхота. Короче, по пути домой он совсем не скучал, от души разряжая свой лихой стресс.
Однако на этом его радостные приключения не закончились. Возле родного подъезда панельной многоэтажки, где на пятом этаже проживал пенсионер от авиации, стояли три пожарные машины, одна милицейская и «скорая помощь» с включенной мигалкой. Пожарные неторопливо, с профессиональной скукой скатывали брезентовые хоботы брандспойтов, не обращая внимания на бестолково шумных зевак. Борис Борисович напористо протиснулся сквозь строй плотно сжатых, как спички в коробке поджигателя, людей и остановился возле ступенек.
Прожектор бил с крыши одной из машин, ярко освещая черные окна квартир на погоревших этажах. Четвертом и пятом. Раскрытые окна кухни его квартиры единственные блестели целыми стеклами, с закопченного подоконника капитулянтским флагом свешивался халат жены.
– Муся! – вне себя заорал Казалов и кинулся вверх по ступенькам. – Что случилось?! Муся!
– Секундочку. – Рослый милицейский сержант перехватил Бориса Борисовича у двери подъезда. – Вы живете здесь?
– Тут я, тут!.. – Казалов, не найдя слов, потыкал рукой в сторону окна с халатом. – Жена где? Муся моя где? Жива?
– Ясно, – милиционер отпустил руку Бориса Борисовича, – не беспокойтесь, жива. У врачей спросите. Единственная пострадавшая. – Сержант как-то странно посмотрел на Казалова, козырнул и ушел к ПМГ. Борис Борисович бегом припустил к «скорой».
– А, так это вы муж потерпевшей, – невнятно поприветствовал его стоявший у машины дежурный врач, спешно дожевывая бутерброд. – Ее уже увезли в БСМП. Ногу вывихнула, когда из окна прыгнула. Ничего страшного, недельку полежит и выпишут, как новая будет.
– Ногу вывихнула… из окна выпрыгнула… – механически повторил Казалов.
– Да не стоит так сильно переживать, – врач добродушно похлопал Бориса Борисовича по плечу, – задним числом не стоит. Все одно уже ничего не поправить. Впрочем, одно скажу: повезло вам. У соседей ваших утечка газа случилась, дотла хата выгорела, а у вас обои на смежной стене только чуток обуглились. Да и жена ваша всего лишь ногу повредила. Это с пятого-то этажа!
Врач залез в кабину «скорой», высунулся оттуда и, улыбаясь, крикнул:
– Везучий вы человек! Очень везучий, – захлопнул дверцу и машина уехала. У Бориса Борисовича внутри все сжалось от благожелательных слов врача, точно дали Казалову кулаком поддых. Вот оно что! Везучий. Да-да, везучий. Ненормально, до тошноты везучий. До ужаса.
Казалов отошел от дома подальше (разбираться с квартирой он будет позже), сел на лавочку под фонарем и закурил. Руки дрожали; Борис Борисович с тупым равнодушием смотрел на пляшущий огонек сигареты. Потом достал из сумки лотерейный овал, задумчиво уставился на него. «Счастье». Везение, если сказать иначе… Везение ли? Под колесами не погиб, квартира не сгорела, жена не разбилась. Счастье с приставкой «не». Везенье с очень горьким привкусом.
– Интересно, – подумал Казалов, – а если бы я не выиграл? Просто не купил билет, что тогда? Может, и не было бы такого «счастья»… А жил бы, как и раньше. Без приключений.
– Просто мистика какая-то, – Борис Борисович с досадой плюнул в землю окурком, потом, не торопясь, порвал лотерейный билет на мелкие кусочки, уронил их в слякоть и тяжело пошел в сторону тающей толпы.
Утром Казалов первым делом съездил в больницу, отвез жене передачу: бананы-апельсины с парой шоколадок. Муся чувствовала себя хорошо, но толком не помнила, что же с ней вчера произошло. Вроде сначала сильно бубухнуло на улице, а после ее подхватило ветром и швырнуло из кухни в окно. Единственное, о чем Муся знала наверняка, – это то, что на кухне она была в халате, а в «скорой» очнулась вовсе голой. Об этом чертовом халате она прожужжала Борису Борисовичу все уши, пока он сидел с ней, и потому Казалов постарался удрать побыстрее. Когда Борис Борисович прикрыл за собой дверь, следом он услышал веселый Мусин голос:
– Так вот, девочки, о халате… – Соседки по палате печально застонали.
Казалов ухмыльнулся и ушел. На улице Борис Борисович расслабился, решил вкусно покурить – в больнице дымить категорически не дозволялось, хотя коридоры провонялись табаком настолько, что запах стоял как в курилке.
Казалов вытащил из кармана куртки пачку «Нашей марки»; вместе с пачкой в руке оказался серебристый овал. Тот самый. С надписью «счастье». Совершенно целый овал, только кое-где словно поцарапанный тонкой иголкой, как раз в местах разрывов. Бывших разрывов. Казалов не заметил, как сигаретная пачка выпала из его руки, как он, неверующий, перекрестился. Весь мир для Бориса Борисовича сжался сейчас до металлизированной карточки в мокрой ладони.
– Мать твою… – вот что сказал Казалов, придя в себя. Он рысью забежал в ближайший пустой дворик, в углу лихорадочно порвал окаянную карточку, затоптал в грязь обрывки и даже помочился на них. На всякий случай.
– Нашел место, мерзавец! – высунувшись из окна напротив, рявкнула на Казалова местная старуха, зло грозя клюкой. – Пьяница вонючий! А ну, геть отседова!
Борис Борисович залился краской и опять же рысью помчался прочь. Перейдя на шаг, Казалов бездумно прошел пару кварталов просто так, чтобы отвлечься, но как-то не отвлекалось. Мысли упорно возвращались к странному, невероятному происшествию.
– Этого не может быть, – шептал Казалов, – просто не имеет права. Так не случается. Я заболел. У меня грипп с галлюцинациями.
Что-то просвистело возле его уха и с грохотом разорвалось у самых ног. Борис Борисович отпрыгнул, затравленно огляделся: неожиданно для себя он оказался на стройке, прямо под строительными лесами. И его чуть не прибил облицовочный итальянский кирпич… Казалов шустро ретировался.
Выйдя из опасной зоны, предчувствуя результат, он обшарил карманы. Да-да, билет – таинственно склеенный, пахнущий землей и мочой, – уже лежал в кармане его куртки. Борис Борисович с ненавистью поглядел на серебряный овал и засунул лотерейку туда же, где она лежала. Рвать ее не было смысла… Видно, не так просто отделаться от счастья! Как говорится в народе – если уж поперло, то поперло.
Оставшееся время до выписки жены Казалов посвятил интересному занятию – регулярному уничтожению бессмертного билета.
В понедельник с утра Борис Борисович деловито засунул лотерейку в бутыль с соляной кислотой и пошел на работу – торговать печатной продукцией. В полдень на центральной суетной улице его ограбила шайка подростков, отобрала сумку с газетами и небогатой выручкой. Через полчаса Казалов нашел под кустиком хорошее кожаное портмоне, в котором денег оказалось ровно столько, сколько стоила сама украденная сумка и сколько Казалов должен был выручить за продажу газет. Стоит ли говорить, что заколдованный билет в это время уютно покоился в теплом казаловском кармане!
– А за моральные издержки кто платить будет? – грустно спросил Борис Борисович неведомую колдовскую силу, тяжело вздохнул и пошел покупать новую сумку.
Во вторник Казалов весь день без устали сжигал билет паяльной лампой. Раз пятнадцать или двадцать сжигал – толку не было никакого, разве что чуть пожар по новой не учудил. В среду Борис Борисович отправился к специалистам. Нет, не к ученым, не к физикам-химикам, а к тем, которые стоят поближе ко всякой чертовщине. Выбрал наугад из газетных объявлений некую ясновидящую Марину и пошел к ней на прием.
Путь его напоминал по разрушению последствия от прицельного артобстрела: трамвай, в котором ехал Казалов, сгорел за пятнадцать минут, хорошо без жертв; троллейбус, куда пересел везучий Борис Борисович, врезался в дом; проскакивая короткими перебежками от дома к дому, удачливый Казалов несколько раз едва не упал в открытые канализационные люки; асфальт под его ногами проваливался в подземные пустоты. Невзирая на препятствия, Казалов совершенно не пострадал, только вспотел от бега. Последняя удача подстерегла его в подъезде ведуньи – взорвалась электролампочка за спиной Бориса Борисовича, просыпав стеклянные осколки на уже пустые ступени.
Худая горбоносая Марина, бесцеремонно выставив очередников в коридор, вплотную занялась странным посетителем. Работала она бойко: кромсала билет заговоренными ножницами, протыкала магическим кинжалом, коптила над освященной свечой. Передохнув, принялась окуривать карточку разными едкими травами, сбрызгивать на нее с уголька, скороговоркой читать молитвы. Даже пережевала однажды билет своими крепкими зубами, хорошо, не проглотила. Но доморощенная магия не осилила счастливый билет: тот все время оказывался в кармане Казалова, чистый, серебристый, обновленный свечным пламенем и слюной. Похоже, сила лотерейного овала после этих процедур даже возросла: неожиданно шальной метеорит, странник вселенной, разбив окно, врезался в мебельную стенку точно над головой Бориса Борисовича.
Марина немедленно сдалась.
– Не знаю, откуда эта пакость у тебя взялась, – сердито сказала ясновидящая, – и знать не желаю. Иди-ка ты отсюда, пока меня саму своим счастьем не угробил. Иди, милый, – она не очень грубо вытолкала Казалова в подъезд, проволочив его сквозь строй перепуганных клиентов: грохоту метеорит наделал изрядно.
– Ну что же мне теперь делать?! – истошно заорал Борис Борисович в дубовую дверь и крепко стукнулся в нее лбом от отчаяния. – Что?
– А ничего, – глухо донеслось из-за двери, – как приобрел счастье, так с ним и расстанься. Иди, сердешный, иди.
Казалов вышел на улицу. Неторопливо и осторожно, точно ступая по тонкому льду, беспрестанно оглядываясь и вздрагивая от любого шума, он пошел куда глаза глядят.
После всех потрясений зверски хотелось пива: потому-то Борис Борисович тут же и углядел пивной ларек. Очереди по осеннему холодку не было; Казалов, приободрясь, подошел к будке и купил сразу пару кружек, с запасом. Он смачно глотал ядреный напиток, когда дежурный алкоголик, из тех, что всегда отираются возле киосков, деликатно подергал Бориса Борисовича за рукав.
– Э? – довольным голосом спросил его Казалов. – Чего опять случилось?
– Дай денег на пивочку, – уныло, не надеясь на щедрость, попросил дежурный, – очень хочется.
Шальная мысль вдруг пришла на ум Борису Борисовичу. Он прищурился, оценивающе оглядел алкаша. Что же, вид подходящий. Явно никчемный человечек. Не жалко.
– У тебя хоть десять копеек есть? – Казалов снисходительно посмотрел на дежурного.
– Н-ну, есть… – недоуменно ответил проситель и застеснялся своей нищеты.
– Купи у меня вот это, – Борис Борисович протянул ему серебристый билет, – на счастье, так сказать. Примета такая у меня. А я тебе двадцать рублей дам. Прямо сейчас, не отходя от пива.
Дежурный, не веря услышанному, мигом произвел обмен: сунул монетку Казалову, забрал билет и, топоча от предвкушения, просто вырвал купюры из рук Бориса Борисовича. Казалов крякнул и отошел в сторону. Ему стало интересно, что же будет дальше.
Алкоголик, выпучив глаза, смотрел на то место, где только что стоял Борис Борисович, и вдруг коршуном кинулся на землю.
– Мое! – окрысясь, крикнул он снизу Казалову. – Не ты потерял! Ты лишь стоял на ней! Не твое! – В руках дежурного трепыхались пятьсот рублей одной бумажкой.
– Твое, твое, – согласно закивал Борис Борисович, – вот счастье привалило, вот повезло! Теперь ты – везунчик, – и захихикал. Алкота, не слушая его, по плечи нырнул в окошко пивной будки.
– Эх, – вздохнул Казалов, – хоть этому в радость, а то… – махнул рукой и отправился восвояси. Он ушел совсем недалеко, когда услышал позади себя громкие звуки потасовки. Казалов резко обернулся.
Возле пивной мордатый пивщик, крепко взяв одной рукой везучего алконавта за грудки, другой сноровисто бил его по носу. Пьяница отчаянно вырывался и визгливо причитал:
– Вовик, ей-богу, не знал, что полтыща фальшивая! Не знал! Вовик! А-а!
– Вот так, – философски отметил про себя Борис Борисович. – Купленное счастье, оно…
Тут он неудачно наступил на банановую кожуру, с размаху хряснулся макушкой об асфальт и потерял сознание. И пока вызывали «скорую», пока везли его в реанимацию, и пока дежурный врач, озабоченно цокая языком, осматривал глубокую рану на его голове, – все это время Казалов улыбался.
Даже в забытьи он теперь ощущал себя освобожденным человеком. И был по-настоящему счастлив.