Владислав Анатольевич Бахревский
Дом с жабой
Когда-то стоял он на окраине города, деревянный, с тесовыми воротами. Но прошли годы, город всё рос да рос, заехал на картофельные огороды, потом на болото, забрался в лес, прибрал деревеньки, и старый деревянный дом очутился себе на горе чуть ли не в центре. Тут его все и разглядели: кто жалеючи — ишь какой махонький, какой не каменный; кто сердито — вид портит, когда же, наконец, бульдозером этакую древность переедут. Были и такие люди: увидят — остановятся, задумаются, вздохнут. А про то, что в доме живёт жаба, никто, конечно, не знал. До поры.
Хозяйками были две Мани: бабушка Маня и девочка Маня. Жила у них кошка трёхцветная, на счастье. Кошка Мурка. Жила курица Ряба во дворе под яблоней. Когда-то дом стоял в саду, но место понадобилось для нового здания, яблони вырубили, землю упрятали под бетон, под асфальт, чтоб люди в дождик не пачкали ноги, и осталась возле деревянного дома одна яблоня. Под ней в дощатом шалаше и жила курица Ряба.
Водилась у них мышка Безымянка. Когда кошка уходила гулять по крышам, девочка Маня оставляла на подоконнике сухарик, и Безымянка приходила в гости. Прятался в доме сверчок Полуночник. Он жил и был, но людям не показывался. А про то, что у них есть своя домашняя жаба, ни одна из хозяек не знала. До поры.
В ту зиму мороз лютовал. Дни и ночи были ясные, а солнце и луна косматились. Иней садился на стены, на провода, лез людям в брови, ресницы белыми звёздами оклеивал.
В такую зиму дома бы сидеть, но девочка Маня училась, в школу ходила, во второй класс. А бабушка Маня ходила в магазин и письма на почту носила.
Сделают они свои дела и сядут у печи на огонь глядеть.
Кошка Мурка у ног ляжет. В груди у неё будет петь Мурлыка, и будет она открывать и щурить зелёные глаза.
Выйдет из-за печи курица Ряба. Она в такие морозы за печкой жила. Выйдет, постоит на одной ноге, скажет: «Куррр-квох».
Бывало, мышка выбегала на подоконник поглядеть на них. Глаза чёрные, блестящие. Тут и сверчок не утерпит, голос подаёт: я, мол, тоже неподалёку.
Сидели они вот так однажды, вдруг слышит девочка Маня, будто кто под ванной тряпкой мокрой шлёпает. Пошла поглядеть. А на полу — жаба. Большая, грустная жаба.
— Откуда ты взялась? — спросила девочка Маня. — И что же ты не приходила к нам раньше? Одной жить плохо. Пойдём, погреешься.
— С кем ты разговариваешь? — удивилась бабушка Маня.
— К нам в гости пришла Шлёпа.
И девочка Маня положила на пол возле печки грустную, тихую жабу. В печи гудел огонь, красные отсветы бежали по стенам, и на полу было тёплое пятно. Девочка Маня положила Шлёпу на это пятно, чтоб погрелась, бедная, но жаба уползла под стул и устроилась между войлочными бабушкиными туфлями.
Так они ещё пожили все вместе, без приключений. И пришло полнолуние. Голубень. Небо голубело среди ночи, снег голубел, голубые крыши ловили лунный свет и напускали на деревянный дом лунных зайчиков.
Но что поделаешь, ночью нужно спать, и девочка Маня улеглась в свою постель, а бабушка Маня — в свою. Кошка Мурка устроилась возле печи, курица давно уже за печью во сне квохтала потихонечку. Ну, а сверчок, конечно, не спал. Он свистел в свою дудочку, и, может быть, в другом доме ему пришлось бы худо. Его бы кинулись искать — нарушителя покоя. А девочке Мане со сверчком было лучше. Она вытянула губы, словно хотела подсвистнуть своему невидимому любимцу, и заснула.
Приснился ей пруд. Сидит в осоке зелёная-презелёная лягушка.
«Наконец-то я тебя отыскала, сестрица, — говорит ей Маня. — Я знаю заказанное слово».
И только она это слово своё сказала, зелёная лягушка поднялась на задние лапки, потянулась, скинула шкурку и превратилась в Василису Прекрасную.
«Спасибо тебе, сестричка! Нелегко тебе досталось заказанное слово, я тоже тебя порадую».
И пошла через пруд, прямо по воде, не замочив башмачков. На другом берегу махнула обеими руками, и запели тут лягушки, зазвенели, затрубили.
Проснулась девочка Маня, сразу всё вспомнила, а вот слова заказанного — ни в голове, ни на кончике языка. Забыла.
И тут слышит: «Тррр-уу! Tpppyy!»
Тихонько — «тррру-у!».
Смотрит девочка Маня: посреди комнаты в лунном озерце — жаба Шлёпа. Сидит и поёт.
А утром на дворе началась весна. Февраль ещё был на середине, ещё ждали морозов, но над землёй трубил влажный ветер. Падали с крыш тяжёлые сосульки, сугробы оседали. Зацвела верба! На жёлтых прутиках вспыхнули мохнатенькие жемчужины. Люди ходили повеселевшие, потому что хоть и хороша зима, а весну все ждут.
Своему соседу по парте Серёжке девочка Маня призналась, показывая пальцем на серебряный дождик с сосулек:
— Это всё Шлёпа наколдовала!
— Какая Шлёпа?
— Моя жаба.
— У тебя голова не болит?
— Нет, не болит. Я точно знаю, что это всё Шлёпа устроила. Она вышла из своего жилья и пела ночью песни.
Аллочка Фыркина, четвёрочница, что сидела впереди Мани, обернулась и спросила, покачивая белым бантом:
— А ты показать свою жабу — бррр — можешь?
— Могу, — сказала Маня. — И мышку Безымянку, и кошку Мурку, и курочку Рябу, а вот сверчка Полуночника показать не могу. Я его сама не видела. И послушать его можно только ночью.
— Всё ты выдумываешь, — сказала Аллочка Фыркина, — все знают, что ты придумщица. И в детском саду всегда всякое придумывала.
— Ничего я не придумываю! — обиделась Маня. — Просто у меня глаза на месте сидят.
— А у меня не на месте?! — страшно рассердилась Аллочка Фыркина. — Моим глазкам цены нет, спроси у моей бабушки. Они — изумрудного оттенка.
— Что за шум? — удивилась учительница. — Звонок давно прозвенел.
— Она обзывается, — пожаловалась Аллочка.
— А я говорю правду! — тоже рассердилась Маня. — Весну устроила Шлёпа!
— Какая Шлёпа? — всплеснула руками учительница, но, когда разобралась во всём, подумала и решила: — Ребята, мы попросим бабушку Маню пустить нас всех к себе на вечерний огонёк. Я сама ещё ни разу не слыхала сверчка.
Гости бабушки Мани сидели у стены на старых, чистых, на домотканых половиках. Шушукались. Но девочка Маня сказала:
— Ребята, уже луна засветилась, помолчите, потерпите.
Поленья потрескивали, летали в печи золотые искры. Во сне, за печкой, курице приснились цыплята, иона им сказала:
«Ток-ток-ток! Сюда-сюда!»
Кошка Мурка ушла гулять по крышам, но мышь Безымянка не вышла из норы, зато — шлёп-шлёп — пошла искать лунную лужицу жаба Шлёпа.
— Шлёпа! Шлёпа! — зашушукались ребята, но в этот миг дунул в свою дудочку сверчок.
Жаба замерла и тоже вдруг сказала своё «трррру».
Сверчок развеселился, распелся, искры в печи защёлкали.
«Трррууи!» — запела жаба.
Она всё перепутала, живя в доме. Она думала — уже весна.
— Какая же она счастливая, Маня-Маняша! — сказала Аллочка Фыркина, когда ребята шли по хрустящему лунному снегу домой.
А Серёжка стал считать:
— И сверчок у неё, и Шлёпа, и курица, и кошка, и мышка. Столько богатства — одной.
