Бахревский Владислав
Высшая мера (К 75-летию Николая Корсунова)
Владислав Бахревский
ВЫСШАЯ МЕРА (К 75-летию Николая Корсунова)
Казаку, писателю Николаю Федоровичу Корсунову 75 лет. Сколько бы нам ни было, душа у нас остается молодой. Душа для вечности создана.
Но в 75 святое право каждого поклониться миру: "Люда добрые! Человечество горчайшее! Не судите, как жил, - суд жизни у Бога,- судите, много ли успел послужить земле нашей, слезами политой, как дождями, и тебе народу битому, ломаному ложью за правду".
Народ в жизнь свою лишнего не примет. Жестоко, но справедливо. Как тут не порадоваться за Николая Федоровича! Его писательская судьба счастливая: угодил казакам, уральскому суровому братству. Честной жизнью, правдой писаний. Казацкая правда Корсунова жжет, от такой литературы больно. Да только ведь на выжженных бурьянах зелень идет в рост быстрее.
Коли ты почитаемый сын на родной земле, то и для всей России дорог.
Родился Николай Федорович 20 декабря 1927 года в поселке Красноармейск Уральской области. В России родился. Ныне низовье Урала - иная держава.
Война взвалила на плечи четырнадцатилетних, да еще вечно голодных, - всю мужскую крестьянскую работу. В пятнадцать уже тракторист - главная сила хозяйства, в семнадцать - солдат, защитник Родины. Шел 1944 год, немцев били на всех фронтах, страна, думая о завтрашнем дне, приберегала поросль. Корсунов закончил под Бузулуком школу снайперов, но служить отправили на Балтийский флот. Флотская служба была долгая, домой вернулся в 1950-ом. 23 года. Образование - семилетка не закончена, а дар слова первый росток уже пустил. Сочинять начал, сидя на тракторе, печататься - во флотских газетах. Отношение к писательству в те времена было святейшее. Казацкий сын Корсунов понимал: русский писатель ответчик за жизнь, но это еще и русская культура.
К тридцати годам одолел вечернюю школу, один курс пединститута. И тут грянула целина. Стране понадобились люди, готовые начать жизнь с чистого листа. Целина - это еще одна попытка страны Советов жить во имя народного блага, огромной единой семьей.
Николай Федорович Корсунов возглавил районную газету, стал летописцем новой жизни. Но газета - информация, а хотелось осмысления народного подвига. Прорыв в художественную литературу удался. В 1961-ом году в Алма-Ате вышла из печати книга целинника Корсунова "Родник рождает реку". На издание книги в советское время уходило в лучшем случае два года. Рукопись рецензировали, редактировали и только потом ставили в план, но для целинников условия были особые - нужная литература шла вне очереди.
Вторая книга Корсунова роман "Подснежники" явилась свету уже на следующий год, в Москве. Роман открыл автору двери в профессиональную литературу.
Среди двух десятков книг Николая Федоровича романы "Где вязель сплелась", "Без свидетелей", книги повестей и рассказов, пьесы, две из них были сыграны на сцене Уральского драматического театра, книга "С Шолоховым" /встречи, беседа, переписка/, эпопея "Высшая мера".
Дружба с Шолоховым - дар судьбы и земли Уральской. А вот благоговение перед писателем - природное свойство русского сердца.
Во время войны в 1941 году, подростком, прочитал Коля Корсунов "Тихий Дон". Задавленному крестьянской работой пареньку книга стала откровением, увидел громаду жизни, понял: его собственная жизнь тоже часть этой громады.
Однажды школьный учитель Дмитрий Карпович Цыганков, встретив на улице ученика, сказал:
- Съезди в Дарьинское... Там Шолохов с семьей живет. К нам эвакуировались. Может, увидишь Михаила Александровича. Такое раз в жизни и то не каждому выпадает.
Вот рассказ Корсунова о первой беседе с самим Шолоховым.
"...Пятьдесят пять километров позади, показалось Дарьинское... Вот и сельпо, а рядом небольшая саманная мазанка. Здесь, сказали мне, живут Шолоховы. Узнал, что и сам Михаил Александрович вправду приехал на несколько дней с фронта.
Сижу час на сельповском крыльце, сижу два. В шолоховский дом входит и выходит народ... Наконец из калитки вышел невысокий, подтянутый командир Красной Армии с полковничьими погонами. Он! Поднимаюсь, иду навстречу, а ноги путаются от волнения и радости. Голосом, сорвавшимся на детский фальцет, почти выкрикиваю: "Здравствуйте, товарищ Шолохов!" Он внимательно и чуть удивленно взглядывает на вспотевшего подростка, на его скомканный в руках сыромятный кнут, на истомленных, привязанных к ограде лошадей. Лукаво приподнимает бровь: "Здорово, парень! Издалече?" - "Из хутора Чеснокова, колхоз имени Шевченко!" выпаливаю я так, будто только что из Парижа или Рио-де-Жанейро явился. "Ну-ну, бывай!.." - он кивает на прощанье и скрывается в райкоме партии, который тут же, рядом...
А я иду к своим лошадям, залезаю в бричку, разбираю вожжи. Все, как в полусне. Каждому встречному мне хочется крикнуть: "Я видел писателя Шолохова!.." А губы невольно шепчут: "Спасибо!" Это - моему учителю Цыганкову..."
Шолохов полюбил Приуралье. Родной Дон в Европе, в Европе от людей тесно, всё больше городов, все меньше неубитой природы. Вот и ездил чуть ли не каждое лето, а бывало и по два раза в году в Казахстан.
Корсунов жил в те поры в Уральске. Двадцать шесть лет руководил местной писательской организацией. С Шолоховым встречался не только на охоте или принимая у себя, но и в Москве, был с супругой гостем в Вешенской...
Когда враги России развалили Советский Союз, Николай Федорович испил до дна чашу беженца. В Оренбурге осел. Опыт работы в писательских правлениях огромный, и вскоре его избрали руководителем Союза.
Я говорил о счастливой литературной судьбе Корсунова. Так оно и есть. Уральскими казаками признан, заветная книга написана, дружил с великим Шолоховым, всю жизнь помогал писателям издавать их сочинения, устраивал их быт. Добрых дел - с Уральский хребет. За Великую Россию стоял горой, казахские националисты назначали миллион за голову. Но вот какие горькие слова вырвались у Николая Федоровича в одном из писем. Считает он себя практически неизвестным российскому читателю. "Был почти всю жизнь в советской казахстанской резервации, когда для казахских издателей мы были нежелательны, потому что русские, для российских потому что - "казахи". Вроде бы сейчас - воля, свобода, но без книг, без тиражей, без читателей".
Все так, Николай Федорович! Но "Высшая мера" тобой создана.
Когда берешь в руки книгу, зная, что это труд всей жизни, возникает чувство, будто ты сам в ответе за многолетний поиск истины, тебе выходить к народу. Читатели - сотворцы писателей.
Под эпопеей Николая Федоровича Корсунова "Высшая мера", а это два тома по 500 страниц, - даты 1965-1990. Уральск.
"Стоит он на юру, как на войсковой поверке, а к боку его кривой казацкой саблей прижимается старица Урала. Сам-то Урал годов сто назад выправил русло, отошел далее к востоку, а на память о себе оставил вот эту кривулину-старицу с высоченным яром - шапка падает, ежели от воды глянуть. И на том поднебесном лбище стоит форпост Излучный, так его прежде называли, а по-нынешнему поселок."
Процитированные строки читаны Шолоховым. Книга - его благословение. И оттого горечь за отторгнутую от России землю пронзительнее. "Высшая мера" нам приговор, творцам истории, а всего-то нашего творения - терпеть. Терпеть беспризорничество, проституцию девочек и мальчиков, грабеж в государстве и в доме, всю зияющую тьму лжи.
Корсунов в жизни человек, пожалуй что и ласковый, но писатель он беспощадный. Чтение его романа, а в романе много бодрого, светлого - это несение Креста на нашу русскую Голгофу.
Шолохову хватило Григория Мелехова да Гремячего Лога показать, как рушится мир, как бьется о стену истории человек, потерявший царство и Бога.
У Корсунова - страна-выродок. Люди все русские, жизнь русская, но Россия вывернута наизнанку. Такое вот государство вымучили, выстрадали Григорий Мелехов, Стахей Капшин, Устим Горобец. Страну без Бога. Но ведь и весь мир отвернулся от Бога. Германия того хлеще! Поклонилась Тьме. И ухнул мир в истребительнейшую из войн.
У Корсунова вселенская буря показана через жизнь Излучного и Кляйнвальда. Как говорит о них автор: околица Европы и пуповина Европы. Но и то и это деревня, глухомань. Да век-то на дворе - XX. История явилась на каждый порог, не оставляя людям выбора, - скопом пошли в герои.
Всякий человек в Излучном для Корсунова родной, мерзавец ли он, или светлая душа. Люди свадьбы играют, любят, ломают друг другу жизни и работают, работают... Щедр Корсунов на смачные забавные сцены - шолоховская традиция, но дни-то этих простаков, хитрецов, трудяг - величайшая эпоха в судьбе русского народа. У Корсунова нет ни высокопарных слов, ни дутых образов - мужики да бабы, подростки, ребятня. Уж такие вот пришлись на ту пору, когда Россию надо было собой заслонить. От самого сатаны.
Бурьяны ужаса в эпопее непролазные, но это советская книга, книга об утраченном святом даре бессребреничества.
Пусть старый казак Стахей Каршин, воевавший за белых и за красных, певун, плясун, от свистов которого "в ушах костенеет", - хозяин никакой, первейший голодранец, а соседка его Душаичка Осокина на работе и сама исколотится, и других надсадит - мы не ощущаем имущественного неравенства, в русской части романа нет вируса собственничества. Люди работают ради высшего блага - пусть будет хорошо стране, и ради дара своего - жить в трудах. В этом была молитва России Богу, и Бог во времена очистительного Своего гнева вручил победу России.
Немцы-то воевали за несбывшееся процветание, за грезу римского патрицианства.
Надсада и колотьба пронизывают все судьбы, все сцены, проходящие перед читателем.
Василий Осокин на волка едет не с ружьем, не с ножом, с одною нагайкой. Погоня и схватка заканчиваются прыжком из седла на зверя. Рукоятку нагайки поперек пасти, морду в обхлест, и свирепый вожак стаи - пленник.
Охота - рисковая - вся человеческая гордыня напоказ. Любо провести по улице приседающего от страха жеребца, на спину которого завален живой, но беспомощный волк. За чего ради? И автор отвечает. За ради Колек, Петек, Ванек. "Чтоб казачий молодняк не шкуру волка ценил, а смелого противника".
Казалось бы, все ясно: вон откуда казачья военная лихость и удача, но Корсунов писатель мудрый. Петр Горобец - молодое казачье поколение, тоже на волка прыгал, голыми руками брал, и на войне лихость выказал, но так, чтоб в глаза бросалось. А за показным геройством - подлость. Пришлось ответ держать. И когда посадили лихого да удачливого на танк, бросили в бой, чтоб кровью оплатил вину, - духа не хватило, застрелился.
Может быть, надсада и колотьба и есть "главные герои" "Высшей меры".
Заслоняя отступающую армию, бьется насмерть танковый полк Ивана Петровича Табакова. Перерезал шоссе, сковал продвижение немецких частей, пехотных, танковых, - нет обеспечения продовольствием, горючим, снарядами. Бомбежки, танковые атаки, навал пехоты, когда приходится вступать в рукопашные схватки, - полк все перемогает. Остается единственная боевая машина да семьдесят три бойца - каждый второй ранен, - а полк существует, держит самого Гудериана за горло. И тогда немцы идут на позиции русских, загородившись женщинами и детьми. Гонят на минное поле. И полк, захлебываясь от боли, принимает и это испытание, еще раз бьет немцев.
Выжившие,в такой-то нечеловеческой "надсаде и колотьбе", уходят в леса, чтобы потом не только отомстить врагу, но и прикончить его.
Жизнь немецкой деревни Кляйнвальд представлена тремя семействами: Ортлибов, Штаммов, Рихтеров.
Ортлиб - партийный вождь Кляйнвальда, Антон Штамм тоже участник нацистского движения, процветающий хозяин. Рихтеры, Ганс и супруга его Герта, - истые крестьяне, ломовые двуногие. Младший брат Ганса Макс художник-самородок. Семья, знающая счет каждой копейке, раскошеливается на учебу и, можно сказать, вкладывает деньги с умом. Картины Макса "Победитель на Великой реке" и "Мать солдата" Гитлер назвал гимном германскому воинству. Слава, если она на службе фюрера, оплачивается щедро.
И возникает важнейшая из тем: награда за служение. Ортлиб и Штамм за преданность нацистам имеют сытую жизнь. Ортлиб - самый богатый в деревне человек. Штамм получает во владение имение в Польше: дома, землю, рабов. Макс Рихтер за патриотические картины, за портреты Гитлера, Геббельса удостоен офицерского звания и приближен к власти. По окончанию войны, победной, его ожидают поместья в бескрайних землях дикой России.
А как награждены за служение Отечеству и народу излученцы? Табаков за выполненную боевую задачу, за то, что спас армию и вывел часть полка из окружения, - попадает под следствие. Спасла награда и заступничество Жукова.
Дивная певунья Феня Думчева, надрывавшая все свои силенки на тракторе, вместо награды - отправляется в тюрьму. Отказалась ехать в дальнюю деревню: зима, но нет обуви, нет теплой одежды, нет хлеба. Ксения Каймашникова, для страны, для родненькой, спасая детишек мал-мала от голодной смерти, за украденную охапку соломы - враг народа.
Угодил в народные враги и председатель колхоза Устим Горобец. За то, что "добыл" у секретаря райкома сто центнеров пшеницы да пятьдесят - ржи. Септическая ангина выкашивала голодающий народ.
Тут-то и срывается голос у автора, художника в каждой сцене, на прямую публицистику: "Будут создаваться мемориалы во славу погибших на фронтах Великой Отечественной, умерших в блокадном Ленинграде, замученных в фашистских концлагерях, жертв репрессированных в годы сталинщины... Забытыми останутся лишь эти жертвы - жертвы голода зимы и весны 1944 года. Тысячи и тысячи. Их не исчислила, не упомянула ни одна статистика, ни одна энциклопедия мира. Стыдно, дорогие земляне!"
"Забирали", так в те поры назывался в народе арест, и главного героя романа Костю и его мать, вечную ударницу. Парень написал письмо Сталину, заступился за Феню Думчеву и обиду выказал: сдали с матерью шубу отца, геройски погибшего в бою, в фонд помощи фронту, а увидели ее на районном судье. За эту правду-матку и попали в уральскую каталажку. Костя год себе прибавил, чтоб в армию взяли, да руку сломал, пытаясь завести трактор, - вот и обвинение готово: умышленное членовредительство.
А когда спасся от тюрьмы, было еще хуже. Из школы снайперов уехал с эшелоном на фронт, чтоб поскорее в бой, - упекли с штрафбат. Слава Богу, отделался ранением. А кто они, хранители железного сталинского закона? Фанатики идеи? Коммунисты без страха и упрека?
У Корсунова вся эта рать - жрущая, пьющая, насилующая женщин - умники, умеющие выживать в любых условиях. Всего и надо было - выдрать из себя совесть, последнее, что связывает безбожников с Богом.
Мэлс Сластин, бивший сапогом в живот Костину мать, пообещавший разорвать и съесть упрямого парня до суда, - звание чекиста заработал еще в школе. Сначала подправил свое имя: был Мэл - Маркс-Энгельс-Ленин, стал Мэлс - Сталина приписал. А Сталину служить надо. И Сластин упек своего учителя в ГУЛАГ.
Учитель на занятиях литкружка неосторожно высмеял стихи Мэлса, и обиженный донес: учитель читает школьникам запрещенных поэтов - Мережковского, Гумилева, Ходасевича. Бдительному комсомольцу - грамота и путевка в НКВД... Таков сталинский коршунок местного масштаба. А что на совести службистов московского полета? Того же Сергея Стольникова? От окопов спас себя, выстрелив в ногу. Ещё услышал, как его начальник Аристарх Каршин насилует Настю, его, Стольникова, жену. Оглох, может, и вовремя, с великой для себя пользой, а Настя взяла да и отравилась. Стечение обстоятельств. В Москве чекист Стольников влюбился - и опять же стечение обстоятельств. Сам же и арестовывал несостоявшегося тестя, честного комиссара Землякова. Умеешь покрывать своих, готов затоптать свое личное счастье ради служения товарищу Сталину - жируй, пока на тебя самого удочку не закинут. И жизнь растущего в чинах Стольникова складывается по сценарию доброго начальника - женил на дочке большого человека.
Так оно и сотворялось - будущее предательство, свершившееся в наши дни. Стольниковы, каршины, мэлсы сластины - они жить хотели, они и продадут страну - за свою сладкую жизнь.
Вот какая мысль приходит после прочтения "Высшей меры".
Германия в романе предстает такой же - доносы, аресты. Пожал в концлагерь Ганс Рихтер: сделал ребенка русской рабыне, а в лагере жирные заключенные идут на мыло. Макс Рихтер, вхожий в кабинет Геббельса, рисовавший саму Еву Браун, не может спасти брата.
Получается, что русские, идущие в бой "за Сталина", что немцы, гибнущие за фюрера, - заложники времени. Все приговорены к высшей мере. Чем не Страшный суд?
Грандиозность охвата событий, исторических лиц, может быть, и делает книгу Корсунова отвечающей запросам современного читателя и господина Рынка: Гитлер, Геббельс, Гудериан, Паулюс, Сталин,Жуков, Павлов. Однако ж гложет сомнение: а не была бы эпопея еще пронзительнее, величавее - без этих фигур, без военных сцен?
Самое дорогое в "Высшей мере" - мысль о выдюживании народом великих эпох. Как это было у нас, как это было у немцев. Тут, если им и вводить баталии, так одну бы только окопную правду.
Но сделано у Корсунова так, как он сделал.
Его книга - подлинная энциклопедия крестьянской жизни предвоенного и военного времени. И еще, повторюсь, - горчайший укор потомкам победителей. Река Урал, казачий Яик, все мелеет и мелеет. Знать, жизнь у народа стала мелкой. Не достойны мы, уж очень терпеливые, великой могучей реки... Утеряли землю пращуров, опоганили славу отцов-воинов, самих себя бы теперь хоть не потерять.
ВЫСШАЯ МЕРА (К 75-летию Николая Корсунова)
Казаку, писателю Николаю Федоровичу Корсунову 75 лет. Сколько бы нам ни было, душа у нас остается молодой. Душа для вечности создана.
Но в 75 святое право каждого поклониться миру: "Люда добрые! Человечество горчайшее! Не судите, как жил, - суд жизни у Бога,- судите, много ли успел послужить земле нашей, слезами политой, как дождями, и тебе народу битому, ломаному ложью за правду".
Народ в жизнь свою лишнего не примет. Жестоко, но справедливо. Как тут не порадоваться за Николая Федоровича! Его писательская судьба счастливая: угодил казакам, уральскому суровому братству. Честной жизнью, правдой писаний. Казацкая правда Корсунова жжет, от такой литературы больно. Да только ведь на выжженных бурьянах зелень идет в рост быстрее.
Коли ты почитаемый сын на родной земле, то и для всей России дорог.
Родился Николай Федорович 20 декабря 1927 года в поселке Красноармейск Уральской области. В России родился. Ныне низовье Урала - иная держава.
Война взвалила на плечи четырнадцатилетних, да еще вечно голодных, - всю мужскую крестьянскую работу. В пятнадцать уже тракторист - главная сила хозяйства, в семнадцать - солдат, защитник Родины. Шел 1944 год, немцев били на всех фронтах, страна, думая о завтрашнем дне, приберегала поросль. Корсунов закончил под Бузулуком школу снайперов, но служить отправили на Балтийский флот. Флотская служба была долгая, домой вернулся в 1950-ом. 23 года. Образование - семилетка не закончена, а дар слова первый росток уже пустил. Сочинять начал, сидя на тракторе, печататься - во флотских газетах. Отношение к писательству в те времена было святейшее. Казацкий сын Корсунов понимал: русский писатель ответчик за жизнь, но это еще и русская культура.
К тридцати годам одолел вечернюю школу, один курс пединститута. И тут грянула целина. Стране понадобились люди, готовые начать жизнь с чистого листа. Целина - это еще одна попытка страны Советов жить во имя народного блага, огромной единой семьей.
Николай Федорович Корсунов возглавил районную газету, стал летописцем новой жизни. Но газета - информация, а хотелось осмысления народного подвига. Прорыв в художественную литературу удался. В 1961-ом году в Алма-Ате вышла из печати книга целинника Корсунова "Родник рождает реку". На издание книги в советское время уходило в лучшем случае два года. Рукопись рецензировали, редактировали и только потом ставили в план, но для целинников условия были особые - нужная литература шла вне очереди.
Вторая книга Корсунова роман "Подснежники" явилась свету уже на следующий год, в Москве. Роман открыл автору двери в профессиональную литературу.
Среди двух десятков книг Николая Федоровича романы "Где вязель сплелась", "Без свидетелей", книги повестей и рассказов, пьесы, две из них были сыграны на сцене Уральского драматического театра, книга "С Шолоховым" /встречи, беседа, переписка/, эпопея "Высшая мера".
Дружба с Шолоховым - дар судьбы и земли Уральской. А вот благоговение перед писателем - природное свойство русского сердца.
Во время войны в 1941 году, подростком, прочитал Коля Корсунов "Тихий Дон". Задавленному крестьянской работой пареньку книга стала откровением, увидел громаду жизни, понял: его собственная жизнь тоже часть этой громады.
Однажды школьный учитель Дмитрий Карпович Цыганков, встретив на улице ученика, сказал:
- Съезди в Дарьинское... Там Шолохов с семьей живет. К нам эвакуировались. Может, увидишь Михаила Александровича. Такое раз в жизни и то не каждому выпадает.
Вот рассказ Корсунова о первой беседе с самим Шолоховым.
"...Пятьдесят пять километров позади, показалось Дарьинское... Вот и сельпо, а рядом небольшая саманная мазанка. Здесь, сказали мне, живут Шолоховы. Узнал, что и сам Михаил Александрович вправду приехал на несколько дней с фронта.
Сижу час на сельповском крыльце, сижу два. В шолоховский дом входит и выходит народ... Наконец из калитки вышел невысокий, подтянутый командир Красной Армии с полковничьими погонами. Он! Поднимаюсь, иду навстречу, а ноги путаются от волнения и радости. Голосом, сорвавшимся на детский фальцет, почти выкрикиваю: "Здравствуйте, товарищ Шолохов!" Он внимательно и чуть удивленно взглядывает на вспотевшего подростка, на его скомканный в руках сыромятный кнут, на истомленных, привязанных к ограде лошадей. Лукаво приподнимает бровь: "Здорово, парень! Издалече?" - "Из хутора Чеснокова, колхоз имени Шевченко!" выпаливаю я так, будто только что из Парижа или Рио-де-Жанейро явился. "Ну-ну, бывай!.." - он кивает на прощанье и скрывается в райкоме партии, который тут же, рядом...
А я иду к своим лошадям, залезаю в бричку, разбираю вожжи. Все, как в полусне. Каждому встречному мне хочется крикнуть: "Я видел писателя Шолохова!.." А губы невольно шепчут: "Спасибо!" Это - моему учителю Цыганкову..."
Шолохов полюбил Приуралье. Родной Дон в Европе, в Европе от людей тесно, всё больше городов, все меньше неубитой природы. Вот и ездил чуть ли не каждое лето, а бывало и по два раза в году в Казахстан.
Корсунов жил в те поры в Уральске. Двадцать шесть лет руководил местной писательской организацией. С Шолоховым встречался не только на охоте или принимая у себя, но и в Москве, был с супругой гостем в Вешенской...
Когда враги России развалили Советский Союз, Николай Федорович испил до дна чашу беженца. В Оренбурге осел. Опыт работы в писательских правлениях огромный, и вскоре его избрали руководителем Союза.
Я говорил о счастливой литературной судьбе Корсунова. Так оно и есть. Уральскими казаками признан, заветная книга написана, дружил с великим Шолоховым, всю жизнь помогал писателям издавать их сочинения, устраивал их быт. Добрых дел - с Уральский хребет. За Великую Россию стоял горой, казахские националисты назначали миллион за голову. Но вот какие горькие слова вырвались у Николая Федоровича в одном из писем. Считает он себя практически неизвестным российскому читателю. "Был почти всю жизнь в советской казахстанской резервации, когда для казахских издателей мы были нежелательны, потому что русские, для российских потому что - "казахи". Вроде бы сейчас - воля, свобода, но без книг, без тиражей, без читателей".
Все так, Николай Федорович! Но "Высшая мера" тобой создана.
Когда берешь в руки книгу, зная, что это труд всей жизни, возникает чувство, будто ты сам в ответе за многолетний поиск истины, тебе выходить к народу. Читатели - сотворцы писателей.
Под эпопеей Николая Федоровича Корсунова "Высшая мера", а это два тома по 500 страниц, - даты 1965-1990. Уральск.
"Стоит он на юру, как на войсковой поверке, а к боку его кривой казацкой саблей прижимается старица Урала. Сам-то Урал годов сто назад выправил русло, отошел далее к востоку, а на память о себе оставил вот эту кривулину-старицу с высоченным яром - шапка падает, ежели от воды глянуть. И на том поднебесном лбище стоит форпост Излучный, так его прежде называли, а по-нынешнему поселок."
Процитированные строки читаны Шолоховым. Книга - его благословение. И оттого горечь за отторгнутую от России землю пронзительнее. "Высшая мера" нам приговор, творцам истории, а всего-то нашего творения - терпеть. Терпеть беспризорничество, проституцию девочек и мальчиков, грабеж в государстве и в доме, всю зияющую тьму лжи.
Корсунов в жизни человек, пожалуй что и ласковый, но писатель он беспощадный. Чтение его романа, а в романе много бодрого, светлого - это несение Креста на нашу русскую Голгофу.
Шолохову хватило Григория Мелехова да Гремячего Лога показать, как рушится мир, как бьется о стену истории человек, потерявший царство и Бога.
У Корсунова - страна-выродок. Люди все русские, жизнь русская, но Россия вывернута наизнанку. Такое вот государство вымучили, выстрадали Григорий Мелехов, Стахей Капшин, Устим Горобец. Страну без Бога. Но ведь и весь мир отвернулся от Бога. Германия того хлеще! Поклонилась Тьме. И ухнул мир в истребительнейшую из войн.
У Корсунова вселенская буря показана через жизнь Излучного и Кляйнвальда. Как говорит о них автор: околица Европы и пуповина Европы. Но и то и это деревня, глухомань. Да век-то на дворе - XX. История явилась на каждый порог, не оставляя людям выбора, - скопом пошли в герои.
Всякий человек в Излучном для Корсунова родной, мерзавец ли он, или светлая душа. Люди свадьбы играют, любят, ломают друг другу жизни и работают, работают... Щедр Корсунов на смачные забавные сцены - шолоховская традиция, но дни-то этих простаков, хитрецов, трудяг - величайшая эпоха в судьбе русского народа. У Корсунова нет ни высокопарных слов, ни дутых образов - мужики да бабы, подростки, ребятня. Уж такие вот пришлись на ту пору, когда Россию надо было собой заслонить. От самого сатаны.
Бурьяны ужаса в эпопее непролазные, но это советская книга, книга об утраченном святом даре бессребреничества.
Пусть старый казак Стахей Каршин, воевавший за белых и за красных, певун, плясун, от свистов которого "в ушах костенеет", - хозяин никакой, первейший голодранец, а соседка его Душаичка Осокина на работе и сама исколотится, и других надсадит - мы не ощущаем имущественного неравенства, в русской части романа нет вируса собственничества. Люди работают ради высшего блага - пусть будет хорошо стране, и ради дара своего - жить в трудах. В этом была молитва России Богу, и Бог во времена очистительного Своего гнева вручил победу России.
Немцы-то воевали за несбывшееся процветание, за грезу римского патрицианства.
Надсада и колотьба пронизывают все судьбы, все сцены, проходящие перед читателем.
Василий Осокин на волка едет не с ружьем, не с ножом, с одною нагайкой. Погоня и схватка заканчиваются прыжком из седла на зверя. Рукоятку нагайки поперек пасти, морду в обхлест, и свирепый вожак стаи - пленник.
Охота - рисковая - вся человеческая гордыня напоказ. Любо провести по улице приседающего от страха жеребца, на спину которого завален живой, но беспомощный волк. За чего ради? И автор отвечает. За ради Колек, Петек, Ванек. "Чтоб казачий молодняк не шкуру волка ценил, а смелого противника".
Казалось бы, все ясно: вон откуда казачья военная лихость и удача, но Корсунов писатель мудрый. Петр Горобец - молодое казачье поколение, тоже на волка прыгал, голыми руками брал, и на войне лихость выказал, но так, чтоб в глаза бросалось. А за показным геройством - подлость. Пришлось ответ держать. И когда посадили лихого да удачливого на танк, бросили в бой, чтоб кровью оплатил вину, - духа не хватило, застрелился.
Может быть, надсада и колотьба и есть "главные герои" "Высшей меры".
Заслоняя отступающую армию, бьется насмерть танковый полк Ивана Петровича Табакова. Перерезал шоссе, сковал продвижение немецких частей, пехотных, танковых, - нет обеспечения продовольствием, горючим, снарядами. Бомбежки, танковые атаки, навал пехоты, когда приходится вступать в рукопашные схватки, - полк все перемогает. Остается единственная боевая машина да семьдесят три бойца - каждый второй ранен, - а полк существует, держит самого Гудериана за горло. И тогда немцы идут на позиции русских, загородившись женщинами и детьми. Гонят на минное поле. И полк, захлебываясь от боли, принимает и это испытание, еще раз бьет немцев.
Выжившие,в такой-то нечеловеческой "надсаде и колотьбе", уходят в леса, чтобы потом не только отомстить врагу, но и прикончить его.
Жизнь немецкой деревни Кляйнвальд представлена тремя семействами: Ортлибов, Штаммов, Рихтеров.
Ортлиб - партийный вождь Кляйнвальда, Антон Штамм тоже участник нацистского движения, процветающий хозяин. Рихтеры, Ганс и супруга его Герта, - истые крестьяне, ломовые двуногие. Младший брат Ганса Макс художник-самородок. Семья, знающая счет каждой копейке, раскошеливается на учебу и, можно сказать, вкладывает деньги с умом. Картины Макса "Победитель на Великой реке" и "Мать солдата" Гитлер назвал гимном германскому воинству. Слава, если она на службе фюрера, оплачивается щедро.
И возникает важнейшая из тем: награда за служение. Ортлиб и Штамм за преданность нацистам имеют сытую жизнь. Ортлиб - самый богатый в деревне человек. Штамм получает во владение имение в Польше: дома, землю, рабов. Макс Рихтер за патриотические картины, за портреты Гитлера, Геббельса удостоен офицерского звания и приближен к власти. По окончанию войны, победной, его ожидают поместья в бескрайних землях дикой России.
А как награждены за служение Отечеству и народу излученцы? Табаков за выполненную боевую задачу, за то, что спас армию и вывел часть полка из окружения, - попадает под следствие. Спасла награда и заступничество Жукова.
Дивная певунья Феня Думчева, надрывавшая все свои силенки на тракторе, вместо награды - отправляется в тюрьму. Отказалась ехать в дальнюю деревню: зима, но нет обуви, нет теплой одежды, нет хлеба. Ксения Каймашникова, для страны, для родненькой, спасая детишек мал-мала от голодной смерти, за украденную охапку соломы - враг народа.
Угодил в народные враги и председатель колхоза Устим Горобец. За то, что "добыл" у секретаря райкома сто центнеров пшеницы да пятьдесят - ржи. Септическая ангина выкашивала голодающий народ.
Тут-то и срывается голос у автора, художника в каждой сцене, на прямую публицистику: "Будут создаваться мемориалы во славу погибших на фронтах Великой Отечественной, умерших в блокадном Ленинграде, замученных в фашистских концлагерях, жертв репрессированных в годы сталинщины... Забытыми останутся лишь эти жертвы - жертвы голода зимы и весны 1944 года. Тысячи и тысячи. Их не исчислила, не упомянула ни одна статистика, ни одна энциклопедия мира. Стыдно, дорогие земляне!"
"Забирали", так в те поры назывался в народе арест, и главного героя романа Костю и его мать, вечную ударницу. Парень написал письмо Сталину, заступился за Феню Думчеву и обиду выказал: сдали с матерью шубу отца, геройски погибшего в бою, в фонд помощи фронту, а увидели ее на районном судье. За эту правду-матку и попали в уральскую каталажку. Костя год себе прибавил, чтоб в армию взяли, да руку сломал, пытаясь завести трактор, - вот и обвинение готово: умышленное членовредительство.
А когда спасся от тюрьмы, было еще хуже. Из школы снайперов уехал с эшелоном на фронт, чтоб поскорее в бой, - упекли с штрафбат. Слава Богу, отделался ранением. А кто они, хранители железного сталинского закона? Фанатики идеи? Коммунисты без страха и упрека?
У Корсунова вся эта рать - жрущая, пьющая, насилующая женщин - умники, умеющие выживать в любых условиях. Всего и надо было - выдрать из себя совесть, последнее, что связывает безбожников с Богом.
Мэлс Сластин, бивший сапогом в живот Костину мать, пообещавший разорвать и съесть упрямого парня до суда, - звание чекиста заработал еще в школе. Сначала подправил свое имя: был Мэл - Маркс-Энгельс-Ленин, стал Мэлс - Сталина приписал. А Сталину служить надо. И Сластин упек своего учителя в ГУЛАГ.
Учитель на занятиях литкружка неосторожно высмеял стихи Мэлса, и обиженный донес: учитель читает школьникам запрещенных поэтов - Мережковского, Гумилева, Ходасевича. Бдительному комсомольцу - грамота и путевка в НКВД... Таков сталинский коршунок местного масштаба. А что на совести службистов московского полета? Того же Сергея Стольникова? От окопов спас себя, выстрелив в ногу. Ещё услышал, как его начальник Аристарх Каршин насилует Настю, его, Стольникова, жену. Оглох, может, и вовремя, с великой для себя пользой, а Настя взяла да и отравилась. Стечение обстоятельств. В Москве чекист Стольников влюбился - и опять же стечение обстоятельств. Сам же и арестовывал несостоявшегося тестя, честного комиссара Землякова. Умеешь покрывать своих, готов затоптать свое личное счастье ради служения товарищу Сталину - жируй, пока на тебя самого удочку не закинут. И жизнь растущего в чинах Стольникова складывается по сценарию доброго начальника - женил на дочке большого человека.
Так оно и сотворялось - будущее предательство, свершившееся в наши дни. Стольниковы, каршины, мэлсы сластины - они жить хотели, они и продадут страну - за свою сладкую жизнь.
Вот какая мысль приходит после прочтения "Высшей меры".
Германия в романе предстает такой же - доносы, аресты. Пожал в концлагерь Ганс Рихтер: сделал ребенка русской рабыне, а в лагере жирные заключенные идут на мыло. Макс Рихтер, вхожий в кабинет Геббельса, рисовавший саму Еву Браун, не может спасти брата.
Получается, что русские, идущие в бой "за Сталина", что немцы, гибнущие за фюрера, - заложники времени. Все приговорены к высшей мере. Чем не Страшный суд?
Грандиозность охвата событий, исторических лиц, может быть, и делает книгу Корсунова отвечающей запросам современного читателя и господина Рынка: Гитлер, Геббельс, Гудериан, Паулюс, Сталин,Жуков, Павлов. Однако ж гложет сомнение: а не была бы эпопея еще пронзительнее, величавее - без этих фигур, без военных сцен?
Самое дорогое в "Высшей мере" - мысль о выдюживании народом великих эпох. Как это было у нас, как это было у немцев. Тут, если им и вводить баталии, так одну бы только окопную правду.
Но сделано у Корсунова так, как он сделал.
Его книга - подлинная энциклопедия крестьянской жизни предвоенного и военного времени. И еще, повторюсь, - горчайший укор потомкам победителей. Река Урал, казачий Яик, все мелеет и мелеет. Знать, жизнь у народа стала мелкой. Не достойны мы, уж очень терпеливые, великой могучей реки... Утеряли землю пращуров, опоганили славу отцов-воинов, самих себя бы теперь хоть не потерять.