Баранов Вадим
Горький и его окрестности
Вадим Баранов
Горький и его окрестности
Почему Иосиф Сталин симпатизировал Муре Будберг?
Сюжет
Хотелось начать эти заметки как-то иначе, - приблизившись к самому Горькому. Да вот приходится двигаться к центру с отдаленной околонаучной окраины, преодолевая всякого рода нелепости.
О ГРАНИЦАХ ДИСКУССИИ
"Литературная газета" опубликовала (29.01.97) нечто под потрясающе остроумным названием "А дустом его не пробовали?" Из первого же абзаца можно узнать следующий факт из недавней отечественной истории, богатой парадоксами. "В незабываемый день 19 августа 1991 года въехали в Москву танки с людьми в военной форме и один литературовед в штатском из города Горького - доктор филологических наук В.И. Баранов. Армия вскоре ушла, а специалист в штатском остался и осыпал прессу душераздирающими сообщениями о загадочной трагедии Максима Горького. Необыкновенную разгадку этой трагедии удалось найти только благодаря энергии горьковеда. В конце 1996 года издательство "Аграф" выпустило в свет сборник своевременных мыслей Баранова, озаглавленный "Горький без грима. Тайна смерти" (подчеркнуто мной. - В.Б.).
Автор статьи Виктор Тополянский сразу же дает понять, что главное для него вовсе не истина и справедливость, а компрометация противника как личности. Однако намек на "литературоведа в штатском" оборачивается для самого автора полным стриптизом с ликвидацией даже фигового листка.
Не совсем понятно другое. Как это заезжий литератор из провинции разом заполонил столичную прессу своими "душераздирающими" статьями о Горьком? Не раз они печатались в "Известиях", "Московских новостях", "Культуре", "Книжном обозрении", "Независимой газете" и других (за пять лет в газетах и журналах более 40 публикаций, не считая радио и ТВ. В перечень не могу включить "ЛГ", где неизменно получал отказ).
Надо полагать, не поголовно же во всех редакциях сидят утратившие представление о профессионализме люди, тайные сообщники пришельца из провинции или его родственники. А может, таковых поискать где-нибудь в Пекине или Варшаве, где почему-то охотно переводили эти статьи?
А теперь о главном. Дискуссия вокруг Горького выходит далеко за рамки его трагической биографии и многогранного творчества и ставит насущный вопрос о критериях подхода к нашим национальным культурным ценностям, родившимся в сложнейших условиях после Октября. О необходимости преодоления шапкозакидательского нигилизма, о следовании конкретно-историческому принципу в подходе к прошлому во всей его противоречивости, о преодолении "черно-белого" мышления, свойственного самонадеянному дилетантизму.
Мне оказывают слишком большую честь, выставляя этаким псевдогероем-одиночкой ("обладатель приватизированной идеи отравления"). Между тем элементарное условие всякой дискуссии - точное обозначение адреса противника, его, так сказать, количественного и качественного состава. Оппонент упорно скрывает от читателя тот факт, что идея насильственного "устранения" Горького утверждалась не только в отечественном, но и мировом общественном мнении уже давно. Исповедуют ее крупнейшие ученые, иные с мировым именем.
"Факт убийства Горького можно считать непреложно установленным", утверждает Л.Флейшман (США). Обеими руками под таким утверждением могли бы подписаться те, кто пришел к такому же выводу своим путем: М.Нике (Франция), Р.Конквест (Англия), наши соотечественники Л.Резников, Л.Спиридонова, А.Антонов-Овсеенко, В.Кривицкий. Относящиеся к Горькому совсем по-разному писатели - А.Солженицын и И.Шкапа. Показательно само название статьи Вяч. Вс. Иванова (кстати, постоянного автора "ЛГ") "Почему Сталин убил Горького"... Ни с кем из этих авторов В.Тополянский не только не вступает в спор. Он их даже не упоминает. Зато в другой своей статье "М. Горький: умер сам или его умертвили", - опубликованной раньше ("ЛГ" от 12.06.96), он чохом, всех, опять же не называя имен, обвиняет в "мрачной мистификации". Вдумаемся, что такое в этом контексте мистификация, сознательная ложь?..
Провозгласив свою и только свою точку зрения истиной в последней инстанции, наш автор самонадеянно заявляет: "Дело об отравлении Горького пора бы закрыть навсегда... это уже становится скучно, господа!"
Считаю лишним полемизировать с Тополянским по поводу моей книги. Но о технологии его мышления сказать необходимо: надергать из книги побольше примеров не в пользу Горького. Сделать это было совсем нетрудно, так как книга далека от апологетики - в ней много говорится о противоречиях Горького, о его заблуждениях и ошибках. Сумма подобных примеров может произвести определенное впечатление на неосведомленного читателя. На это и расчет.
Но если каждый из негативных примеров вернуть "на место", в контекст, из которого он выдернут, картина сразу становится иной. Обвиняя Горького во всех смертных грехах, оппонент старается противника, то есть меня, превратить в союзника. Что это, как не все та же фальсификация?
Сразу после появления статьи В. Тополянского "М. Горький: умер сам или его умертвили" я написал полемические заметки, в публикации которых в "ЛГ" мне было отказано. Под названием "Без права на трагедию. О современных спорах вокруг Горького" они появились в "Независимой газете" (18.09.96). Статья про "дуст" написана так, будто их не существует. Невыгодно напоминать о несостоятельности попыток дискредитировать Горького как "советского вельможу", "литературного генерала", "кормившегося информацией из рук своих новых друзей чекистов" "и не думавшего выступать против репрессий", т.е. "верного сподвижника Сталина". Зачем же было великому вождю устранять "вельможу", продавшегося ему! Трагедией тут и не пахнет.
О необходимости объективного, уважительного подхода к Горькому заговорили в последнее время крупные деятели нашей культуры и политики. Эльдар Рязанов, например, недавно, выступая на телевидении, на всю страну назвал писателя "великим гуманистом".
КАКУЮ КНИГУ ОНА БЫ МОГЛА НАПИСАТЬ!
Когда я опубликовал свою версию о том, что непосредственным исполнителем сталинского распоряжения об "устранении" Горького была баронесса Будберг, многих это повергло в шоковое состояние. "Нет! восклицали одни. - Сущая чепуха!" И не считали нужным хоть чем-нибудь подтвердить свое категорическое заявление, будучи уверены в своей правоте. "Не может быть! - заявляли другие. - Она же была его женой!" "Абсурд! утверждали третьи. - Он же посвятил ей "Жизнь Клима Самгина"... Один остроязычный критик мгновенно среагировал: "Он ей - "Жизнь", а она ему смерть!".
В книге "Максим Горький без грима" (1996) я уже писал о связи Муры с разведками и Ягодой; о единоличном ее присутствии у постели больного, умершего к утру, несмотря на наступившее накануне облегчение; об отмене в этой связи запланированного ранее, на роковое 18 июня, и совершенно недопустимого для Сталина визита к Горькому иностранных гостей и о многом другом.
Воспроизведу также факты, обнародованные Ларисой Васильевой в ее бестселлере "Дети Кремля". Во время пребывания в Англии Л. Васильева не раз встречалась с Марией Игнатьевной. В минуту откровенности та заявляла: "Ох, какую книгу я могла бы написать о нем". И ей поступали соответствующие предложения из России (разумеется, после смерти Сталина).
Не говоря о том, какие фантастические гонорары получила бы Мура, она навсегда могла войти в историю литературы, - может быть, даже как мемуаристка века. Увы, такую книгу она, особа, весьма причастная к литературному труду, не писала (несмотря на то, что более чем на 10 лет пережила Сталина). Да что там книгу - не оставила и очерка! Что-то явно останавливало ее. Не боязнь ли "засветиться"?
На подобную мысль наталкивает следующий исключительно важный эпизод, описываемый Васильевой: она отважилась однажды напрямую спросить баронессу о знаменитой коробке конфет, якобы присланной Сталиным Горькому. Здравомыслящему уму версия эта представляется несостоятельной изначально, уже в силу потрясающей примитивности. Однако ответ Марии Игнатьевны был неожиданным: "Почему же... Я сама кормила его этими конфетами и наслаждалась предсмертными муками".
Задумаемся: спрашивают про конфеты - человек говорит про себя. Ответ звучит, как хорошо продуманная домашняя заготовка.
Конечно, поговорка "На воре шапка горит" здесь несколько прямолинейна. Скажем иначе: язвительно-ироническому "признанию" такого рода предназначалась роль отрицания. И все-таки умудренная жизненной борьбой "железная женщина" допускает перебор. Отрицая, она, - может быть и не сразу, - вызывает подозрение: слишком уж продумана и преднамеренна заготовка...
Несомненно, в семье Марии Игнатьевны велись какие-то разговоры о смерти Горького. Хотя бы потому, что баронесса прибыла в Горки сразу же, как только писатель заболел, и уехала в Лондон спустя много времени после похорон.
Однажды Л. Васильева посетила дочь баронессы Татьяну Ивановну Бенкендорф-Александер ("Танья" - так называли ее в Англии). "Я заговорила о книге Берберовой ("Железная женщина". - В.Б.).
- Она злилась на маму, потому что у мамы была любовь Горького, а Берберова завидовала.
Молчание. Потом около получаса пустого разговора - ни о чем.
- Какую чушь передавали по вашему телевидению, будто мама отравила Горького, - вдруг сказала Татьяна Ивановна, и я поняла причину ее сухости и неразговорчивости. Но я была непричастна к этой передаче, а поддерживать льстивую беседу: "Да, да, не ваша мама отравила великого писателя" - было бы нелепо".
Это я, выступая в феврале 1996 года, в передаче "Совершенно секретно", огласил опубликованную ранее (у нас и за рубежом) версию о роли Будберг в горьковской судьбе. Но обратим внимание на то, что Танья не сразу выразила свое возмущение ("около получаса пустого разговора"). Ей все время что-то хотелось сказать, но она себя сдерживала.
Представьте, что вашу мать ни с того ни с сего обвиняют в том, что она кого-то отравила. Как поступит убежденный в невиновности своей матери человек? Обратится к журналистам, подаст в суд (кстати, друзья предостерегали меня и от такого поворота). Ничего этого не последовало. Но облегчить душу, снять с нее тяжкий камень невыговоренности Танье, по-видимому, хотелось все больше. И в конце концов она не вытерпела: преодолела колебания, высказалась. Никакой практической цели не преследуя.
Могут сказать: все же версия остается версией. Встречный вопрос: а может ли быть в этой ситуации и в тех конкретных обстоятельствах все доказано с математической точностью? Не наивно ли ожидать этого, памятуя, в какое время происходило действие трагедии? И разве случаен заголовок известной книги Вальтера Кривицкого (прекрасного знатока психологии Кремля и убежденного сторонника версии насильственной смерти писателя) - "Тайная история сталинских преступлений"?
К этому времени Сталин превратился в абсолютного диктатора. Одного его слова было достаточно, чтобы беспрекословно выполнили любое указание. Даже если оно было облечено в форму многозначительного намека.
Наивные люди, мы все еще пытаемся мерить поведение тирана обычными этическими нормами. Но абсолютная власть порождает свою мораль. Изуверство бывает таким, что оно не укладывается в воображение, и мы с ходу заявляем: ну уж этого-то не может быть!
Замечательный историк Михаил Гефтер как-то заметил, что Сталин в своих действиях настолько связан с "избыточной кровью", что это "крушит всякое рациональное объяснение - и его самого, и нас, и истории как таковой".
Руководствуясь распространившимися представлениями о режиме, говорят: "Но ведь Сталин уничтожал участников и свидетелей совершаемых по его же приказу преступлений". Не следует упрощать логику его действий. Напомню, что из восьми "заложенных" Крючковым на процессе 1938 года семеро были уничтожены, и только с головы Марии Будберг не упал ни один волос.
Если бы Мура оказалась случайным свидетелем совершенного кем-то преступления, ее, скорее всего, ожидала бы общая участь. Как ни парадоксально, спасает ее именно роль преступника - разве можно было опасаться, что она сама предаст огласке свое роковое участие в судьбе писателя? Чем больше личной вины, тем больше шансов на неразглашение тайны.
Предположим, что ее все-таки "убрали". К этому времени она была подданной другого государства, что, безусловно, привлекло бы внимание Запада и могло быть поставлено в связь со смертью писателя (слухи об отравлении распространись сразу после его кончины). И без того появление Муры у постели больного и трагический финал вызвали у близких подозрения, только они боялись говорить на эту тему. (Кстати, уже после того, как моя книга была сдана в производство, я от нескольких людей, работавших за рубежом, узнал, как распространялись слухи относительно роли Будберг в судьбе Горького.)
Сталин был в своем роде прекрасным психологом-лицедеем - он просчитал все. С Мурой потом встречался не раз. "Муре очень симпатизировал Сталин, свидетельствует внучка Горького Марфа Максимовна. - При встречах всегда расшаркивался перед ней. Однажды прислал огромный букет алых роз". Это уже не коробка конфет...
Наконец, Муре обеспечили, мягко говоря, безбедное существование: правительство оформило ее как наследницу зарубежных изданий писателя (хотя юридически ее брак с Горьким не был оформлен). А это уже не букет роз...
Упорные оппоненты скажут опять: и все же это косвенные доказательства... Не буду возражать. Убежден, однако: никакие новые документы тех времен не помогут окончательно снять покров с тайны. Что надо - фальсифицировалось. Что не надо - уничтожалось. Да и просто не всякое событие документировалось. Тут нужны были бы телекамеры, записывающие каждый шаг всех людей, находящихся возле смертного одра писателя. Мы же можем лишь мысленно реставрировать картину. Леонид Колосов, в прошлом наш резидент в Италии, располагает важными документами, дающими дополнительное обоснование "миссии" Будберг (его очерк "Мура" опубликован в газете "Труд" от 31. 01 и 07.02.97.). Особый интерес представляет приводимый Колосовым разговор с Михаилом Александровичем Цейтлиным, редактором иностранного отдела газеты "Известия", выполнявшим одновременно обязанности помощника горьковского секретаря, небезызвестного Крючкова (разговор состоялся в январе 1981 года). В день смерти Горького 18 июня Цейтлин находился в доме больного. "Неожиданно началась какая-то суматоха, появились решительные молодые люди в штатском, а затем Ягода вместе с Марией Игнатьевной... Из комнаты, где лежал больной писатель, были удалены абсолютно все. Беседа Алексея Максимовича с Мурой продолжалась около сорока минут. Потом дверь открылась, она вышла и в сопровождении Ягоды с его охранниками покинула дом. А через двадцать минут началась паника. Вышедший дежурный врач срывающимся голосом объявил нам, что Горький скончался...
- Горького "успокоила" Мура?
- Думаю, что да, хотя доказательств тому нет никаких. На ночном столике Алексея Максимовича стоял стакан с недопитой водой. Но он куда-то сразу исчез...".
В очерке Л. Колосова содержится также выдержка из редкого издания "История шпионажа", выпущенного за рубежом ограниченным тиражом: "...В распоряжении Ягоды была группа врачей, которые отправляли на тот свет неугодных Сталину большевиков. Так были умерщвлены Менжинский, Куйбышев, писатель Максим Горький и его сын Максим Пешков... Что касается Максима Горького, которого очень боялся Сталин, то писатель был отравлен по указанию Ягоды одним из самых тайных его агентов, коим была любовница Горького...".
Надо полагать, и свидетельства Л. Васильевой, и факты, приводимые Л. Колосовым, служат дополнительным весомым подкреплением моей версии, обнародованной еще весной 1995 года ("Гороскоп", N 4).
Вадим Баранов. НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА от 30.04.1997
Горький и его окрестности
Почему Иосиф Сталин симпатизировал Муре Будберг?
Сюжет
Хотелось начать эти заметки как-то иначе, - приблизившись к самому Горькому. Да вот приходится двигаться к центру с отдаленной околонаучной окраины, преодолевая всякого рода нелепости.
О ГРАНИЦАХ ДИСКУССИИ
"Литературная газета" опубликовала (29.01.97) нечто под потрясающе остроумным названием "А дустом его не пробовали?" Из первого же абзаца можно узнать следующий факт из недавней отечественной истории, богатой парадоксами. "В незабываемый день 19 августа 1991 года въехали в Москву танки с людьми в военной форме и один литературовед в штатском из города Горького - доктор филологических наук В.И. Баранов. Армия вскоре ушла, а специалист в штатском остался и осыпал прессу душераздирающими сообщениями о загадочной трагедии Максима Горького. Необыкновенную разгадку этой трагедии удалось найти только благодаря энергии горьковеда. В конце 1996 года издательство "Аграф" выпустило в свет сборник своевременных мыслей Баранова, озаглавленный "Горький без грима. Тайна смерти" (подчеркнуто мной. - В.Б.).
Автор статьи Виктор Тополянский сразу же дает понять, что главное для него вовсе не истина и справедливость, а компрометация противника как личности. Однако намек на "литературоведа в штатском" оборачивается для самого автора полным стриптизом с ликвидацией даже фигового листка.
Не совсем понятно другое. Как это заезжий литератор из провинции разом заполонил столичную прессу своими "душераздирающими" статьями о Горьком? Не раз они печатались в "Известиях", "Московских новостях", "Культуре", "Книжном обозрении", "Независимой газете" и других (за пять лет в газетах и журналах более 40 публикаций, не считая радио и ТВ. В перечень не могу включить "ЛГ", где неизменно получал отказ).
Надо полагать, не поголовно же во всех редакциях сидят утратившие представление о профессионализме люди, тайные сообщники пришельца из провинции или его родственники. А может, таковых поискать где-нибудь в Пекине или Варшаве, где почему-то охотно переводили эти статьи?
А теперь о главном. Дискуссия вокруг Горького выходит далеко за рамки его трагической биографии и многогранного творчества и ставит насущный вопрос о критериях подхода к нашим национальным культурным ценностям, родившимся в сложнейших условиях после Октября. О необходимости преодоления шапкозакидательского нигилизма, о следовании конкретно-историческому принципу в подходе к прошлому во всей его противоречивости, о преодолении "черно-белого" мышления, свойственного самонадеянному дилетантизму.
Мне оказывают слишком большую честь, выставляя этаким псевдогероем-одиночкой ("обладатель приватизированной идеи отравления"). Между тем элементарное условие всякой дискуссии - точное обозначение адреса противника, его, так сказать, количественного и качественного состава. Оппонент упорно скрывает от читателя тот факт, что идея насильственного "устранения" Горького утверждалась не только в отечественном, но и мировом общественном мнении уже давно. Исповедуют ее крупнейшие ученые, иные с мировым именем.
"Факт убийства Горького можно считать непреложно установленным", утверждает Л.Флейшман (США). Обеими руками под таким утверждением могли бы подписаться те, кто пришел к такому же выводу своим путем: М.Нике (Франция), Р.Конквест (Англия), наши соотечественники Л.Резников, Л.Спиридонова, А.Антонов-Овсеенко, В.Кривицкий. Относящиеся к Горькому совсем по-разному писатели - А.Солженицын и И.Шкапа. Показательно само название статьи Вяч. Вс. Иванова (кстати, постоянного автора "ЛГ") "Почему Сталин убил Горького"... Ни с кем из этих авторов В.Тополянский не только не вступает в спор. Он их даже не упоминает. Зато в другой своей статье "М. Горький: умер сам или его умертвили", - опубликованной раньше ("ЛГ" от 12.06.96), он чохом, всех, опять же не называя имен, обвиняет в "мрачной мистификации". Вдумаемся, что такое в этом контексте мистификация, сознательная ложь?..
Провозгласив свою и только свою точку зрения истиной в последней инстанции, наш автор самонадеянно заявляет: "Дело об отравлении Горького пора бы закрыть навсегда... это уже становится скучно, господа!"
Считаю лишним полемизировать с Тополянским по поводу моей книги. Но о технологии его мышления сказать необходимо: надергать из книги побольше примеров не в пользу Горького. Сделать это было совсем нетрудно, так как книга далека от апологетики - в ней много говорится о противоречиях Горького, о его заблуждениях и ошибках. Сумма подобных примеров может произвести определенное впечатление на неосведомленного читателя. На это и расчет.
Но если каждый из негативных примеров вернуть "на место", в контекст, из которого он выдернут, картина сразу становится иной. Обвиняя Горького во всех смертных грехах, оппонент старается противника, то есть меня, превратить в союзника. Что это, как не все та же фальсификация?
Сразу после появления статьи В. Тополянского "М. Горький: умер сам или его умертвили" я написал полемические заметки, в публикации которых в "ЛГ" мне было отказано. Под названием "Без права на трагедию. О современных спорах вокруг Горького" они появились в "Независимой газете" (18.09.96). Статья про "дуст" написана так, будто их не существует. Невыгодно напоминать о несостоятельности попыток дискредитировать Горького как "советского вельможу", "литературного генерала", "кормившегося информацией из рук своих новых друзей чекистов" "и не думавшего выступать против репрессий", т.е. "верного сподвижника Сталина". Зачем же было великому вождю устранять "вельможу", продавшегося ему! Трагедией тут и не пахнет.
О необходимости объективного, уважительного подхода к Горькому заговорили в последнее время крупные деятели нашей культуры и политики. Эльдар Рязанов, например, недавно, выступая на телевидении, на всю страну назвал писателя "великим гуманистом".
КАКУЮ КНИГУ ОНА БЫ МОГЛА НАПИСАТЬ!
Когда я опубликовал свою версию о том, что непосредственным исполнителем сталинского распоряжения об "устранении" Горького была баронесса Будберг, многих это повергло в шоковое состояние. "Нет! восклицали одни. - Сущая чепуха!" И не считали нужным хоть чем-нибудь подтвердить свое категорическое заявление, будучи уверены в своей правоте. "Не может быть! - заявляли другие. - Она же была его женой!" "Абсурд! утверждали третьи. - Он же посвятил ей "Жизнь Клима Самгина"... Один остроязычный критик мгновенно среагировал: "Он ей - "Жизнь", а она ему смерть!".
В книге "Максим Горький без грима" (1996) я уже писал о связи Муры с разведками и Ягодой; о единоличном ее присутствии у постели больного, умершего к утру, несмотря на наступившее накануне облегчение; об отмене в этой связи запланированного ранее, на роковое 18 июня, и совершенно недопустимого для Сталина визита к Горькому иностранных гостей и о многом другом.
Воспроизведу также факты, обнародованные Ларисой Васильевой в ее бестселлере "Дети Кремля". Во время пребывания в Англии Л. Васильева не раз встречалась с Марией Игнатьевной. В минуту откровенности та заявляла: "Ох, какую книгу я могла бы написать о нем". И ей поступали соответствующие предложения из России (разумеется, после смерти Сталина).
Не говоря о том, какие фантастические гонорары получила бы Мура, она навсегда могла войти в историю литературы, - может быть, даже как мемуаристка века. Увы, такую книгу она, особа, весьма причастная к литературному труду, не писала (несмотря на то, что более чем на 10 лет пережила Сталина). Да что там книгу - не оставила и очерка! Что-то явно останавливало ее. Не боязнь ли "засветиться"?
На подобную мысль наталкивает следующий исключительно важный эпизод, описываемый Васильевой: она отважилась однажды напрямую спросить баронессу о знаменитой коробке конфет, якобы присланной Сталиным Горькому. Здравомыслящему уму версия эта представляется несостоятельной изначально, уже в силу потрясающей примитивности. Однако ответ Марии Игнатьевны был неожиданным: "Почему же... Я сама кормила его этими конфетами и наслаждалась предсмертными муками".
Задумаемся: спрашивают про конфеты - человек говорит про себя. Ответ звучит, как хорошо продуманная домашняя заготовка.
Конечно, поговорка "На воре шапка горит" здесь несколько прямолинейна. Скажем иначе: язвительно-ироническому "признанию" такого рода предназначалась роль отрицания. И все-таки умудренная жизненной борьбой "железная женщина" допускает перебор. Отрицая, она, - может быть и не сразу, - вызывает подозрение: слишком уж продумана и преднамеренна заготовка...
Несомненно, в семье Марии Игнатьевны велись какие-то разговоры о смерти Горького. Хотя бы потому, что баронесса прибыла в Горки сразу же, как только писатель заболел, и уехала в Лондон спустя много времени после похорон.
Однажды Л. Васильева посетила дочь баронессы Татьяну Ивановну Бенкендорф-Александер ("Танья" - так называли ее в Англии). "Я заговорила о книге Берберовой ("Железная женщина". - В.Б.).
- Она злилась на маму, потому что у мамы была любовь Горького, а Берберова завидовала.
Молчание. Потом около получаса пустого разговора - ни о чем.
- Какую чушь передавали по вашему телевидению, будто мама отравила Горького, - вдруг сказала Татьяна Ивановна, и я поняла причину ее сухости и неразговорчивости. Но я была непричастна к этой передаче, а поддерживать льстивую беседу: "Да, да, не ваша мама отравила великого писателя" - было бы нелепо".
Это я, выступая в феврале 1996 года, в передаче "Совершенно секретно", огласил опубликованную ранее (у нас и за рубежом) версию о роли Будберг в горьковской судьбе. Но обратим внимание на то, что Танья не сразу выразила свое возмущение ("около получаса пустого разговора"). Ей все время что-то хотелось сказать, но она себя сдерживала.
Представьте, что вашу мать ни с того ни с сего обвиняют в том, что она кого-то отравила. Как поступит убежденный в невиновности своей матери человек? Обратится к журналистам, подаст в суд (кстати, друзья предостерегали меня и от такого поворота). Ничего этого не последовало. Но облегчить душу, снять с нее тяжкий камень невыговоренности Танье, по-видимому, хотелось все больше. И в конце концов она не вытерпела: преодолела колебания, высказалась. Никакой практической цели не преследуя.
Могут сказать: все же версия остается версией. Встречный вопрос: а может ли быть в этой ситуации и в тех конкретных обстоятельствах все доказано с математической точностью? Не наивно ли ожидать этого, памятуя, в какое время происходило действие трагедии? И разве случаен заголовок известной книги Вальтера Кривицкого (прекрасного знатока психологии Кремля и убежденного сторонника версии насильственной смерти писателя) - "Тайная история сталинских преступлений"?
К этому времени Сталин превратился в абсолютного диктатора. Одного его слова было достаточно, чтобы беспрекословно выполнили любое указание. Даже если оно было облечено в форму многозначительного намека.
Наивные люди, мы все еще пытаемся мерить поведение тирана обычными этическими нормами. Но абсолютная власть порождает свою мораль. Изуверство бывает таким, что оно не укладывается в воображение, и мы с ходу заявляем: ну уж этого-то не может быть!
Замечательный историк Михаил Гефтер как-то заметил, что Сталин в своих действиях настолько связан с "избыточной кровью", что это "крушит всякое рациональное объяснение - и его самого, и нас, и истории как таковой".
Руководствуясь распространившимися представлениями о режиме, говорят: "Но ведь Сталин уничтожал участников и свидетелей совершаемых по его же приказу преступлений". Не следует упрощать логику его действий. Напомню, что из восьми "заложенных" Крючковым на процессе 1938 года семеро были уничтожены, и только с головы Марии Будберг не упал ни один волос.
Если бы Мура оказалась случайным свидетелем совершенного кем-то преступления, ее, скорее всего, ожидала бы общая участь. Как ни парадоксально, спасает ее именно роль преступника - разве можно было опасаться, что она сама предаст огласке свое роковое участие в судьбе писателя? Чем больше личной вины, тем больше шансов на неразглашение тайны.
Предположим, что ее все-таки "убрали". К этому времени она была подданной другого государства, что, безусловно, привлекло бы внимание Запада и могло быть поставлено в связь со смертью писателя (слухи об отравлении распространись сразу после его кончины). И без того появление Муры у постели больного и трагический финал вызвали у близких подозрения, только они боялись говорить на эту тему. (Кстати, уже после того, как моя книга была сдана в производство, я от нескольких людей, работавших за рубежом, узнал, как распространялись слухи относительно роли Будберг в судьбе Горького.)
Сталин был в своем роде прекрасным психологом-лицедеем - он просчитал все. С Мурой потом встречался не раз. "Муре очень симпатизировал Сталин, свидетельствует внучка Горького Марфа Максимовна. - При встречах всегда расшаркивался перед ней. Однажды прислал огромный букет алых роз". Это уже не коробка конфет...
Наконец, Муре обеспечили, мягко говоря, безбедное существование: правительство оформило ее как наследницу зарубежных изданий писателя (хотя юридически ее брак с Горьким не был оформлен). А это уже не букет роз...
Упорные оппоненты скажут опять: и все же это косвенные доказательства... Не буду возражать. Убежден, однако: никакие новые документы тех времен не помогут окончательно снять покров с тайны. Что надо - фальсифицировалось. Что не надо - уничтожалось. Да и просто не всякое событие документировалось. Тут нужны были бы телекамеры, записывающие каждый шаг всех людей, находящихся возле смертного одра писателя. Мы же можем лишь мысленно реставрировать картину. Леонид Колосов, в прошлом наш резидент в Италии, располагает важными документами, дающими дополнительное обоснование "миссии" Будберг (его очерк "Мура" опубликован в газете "Труд" от 31. 01 и 07.02.97.). Особый интерес представляет приводимый Колосовым разговор с Михаилом Александровичем Цейтлиным, редактором иностранного отдела газеты "Известия", выполнявшим одновременно обязанности помощника горьковского секретаря, небезызвестного Крючкова (разговор состоялся в январе 1981 года). В день смерти Горького 18 июня Цейтлин находился в доме больного. "Неожиданно началась какая-то суматоха, появились решительные молодые люди в штатском, а затем Ягода вместе с Марией Игнатьевной... Из комнаты, где лежал больной писатель, были удалены абсолютно все. Беседа Алексея Максимовича с Мурой продолжалась около сорока минут. Потом дверь открылась, она вышла и в сопровождении Ягоды с его охранниками покинула дом. А через двадцать минут началась паника. Вышедший дежурный врач срывающимся голосом объявил нам, что Горький скончался...
- Горького "успокоила" Мура?
- Думаю, что да, хотя доказательств тому нет никаких. На ночном столике Алексея Максимовича стоял стакан с недопитой водой. Но он куда-то сразу исчез...".
В очерке Л. Колосова содержится также выдержка из редкого издания "История шпионажа", выпущенного за рубежом ограниченным тиражом: "...В распоряжении Ягоды была группа врачей, которые отправляли на тот свет неугодных Сталину большевиков. Так были умерщвлены Менжинский, Куйбышев, писатель Максим Горький и его сын Максим Пешков... Что касается Максима Горького, которого очень боялся Сталин, то писатель был отравлен по указанию Ягоды одним из самых тайных его агентов, коим была любовница Горького...".
Надо полагать, и свидетельства Л. Васильевой, и факты, приводимые Л. Колосовым, служат дополнительным весомым подкреплением моей версии, обнародованной еще весной 1995 года ("Гороскоп", N 4).
Вадим Баранов. НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА от 30.04.1997