---------------------------------------------------------------
Donald Barthelme
Перевел Алексей Михайлов
OCR: Alexandr V. Rudenko 01.07.2001
---------------------------------------------------------------
Мы защищали город изо всех сил. Стрелы команчей сыпались на нас
граґдом. Боевые дубинки команчей стучали по земляным желтым мостовым. Вдоль
бульвара Марка Кларка насыпали шанцы, сделали живые изгороди, стянув куґсты
блестевшей на солнце проволокой. Никто ни черта не мог взять в толк. Я
заговорил с Сильвией. "И это называется хорошая жизнь?" Стол был заваґлен
яблоками, книгами, долгоиграющими пластинками. Она подняла на меня глаза.
"Нет".
Патрули десантников и добровольцев с повязками на рукаве охраняли
выґсокие плоские здания. Мы допрашивали одного из команчей, попавшего в
плен. Вдвоем скрутили, закинув ему голову назад, а третий лил воду в ноздри.
Он дергался, захлебываясь и вопя. Не веря наспех составленным,
невразумительным и неточным сводкам о потерях на окраине, где убрали
деґревья, фонари и лебедей, чтобы не мешали стрельбе, мы решили раздать тем,
кто выглядел вроде бы понадежнее, саперные лопатки, а подразделеґния, у
которых было тяжелое оружие, развернуть, чтобы хоть с той стороны нам ничего
не угрожало. И вот я сидел, надираясь все сильнее да сильнее и все яснее да
яснее чувствуя себя влюбленным. Мы разговаривали.
- Знаешь у Форе такую пьеску - "Долли"?
- У какого Форе, у Габриеля?
- Конечно у Габриеля.
- Тогда знаю, - говорит. - Даже, извини, играю ее иногда, если не в
настроении или когда мне очень хорошо. Хотя вообще-то она для четырех рук.
- Ну и как же ты ее играешь?
- Гоню как можно быстрее, - объяснила она, - а какой там в нотах темп
указан, мне все равно.
Интересно, когда ту сцену в постели снимали, ты что чувствовала, виґдя,
как на тебя пялятся операторы, и эти, которые декорации таскают, и
осветители, и техники по звукозаписи, - нравилось тебе? помогало эпизод
сыграть? Потом была еще сцена, где ты под душем, ну а я в это время
ошґкуривал дверь, она внутри полая, и все время заглядывал в пособие с
карґтинками да еще слушал, что мне советует человек, который с такими
дверяґми уже имел дело. Сам я тоже до этого столы делал, и когда с Нэнси
жил, и когда с Алисой, и когда с Юнис, и когда с Марианной.
Краснокожие все прут да прут, вот как народ, который чем-то страшно
напугали и он по площади разбегается, а крику, а воплей этих пронзиґтельных,
того и гляди, развалятся наши баррикады, возведенные из манекеґнов, рулонов
шелка, папок с продуманными подробными описаниями рабочих проектов (включая
те, которыми предусматривается поступательное соверґшенствование ситуации с
иными расами), из оплетенных бутылок с вином, из комбинезонов. Я произвел
анализ материалов, использованных для сооружеґния ближайшей ко мне
баррикады, и обнаружил: две пепельницы керамичесґкие, первая
темно-коричневой окраски, вторая темно-коричневая с оранжеґвым пятном на
язычке, куда кладут сигарету; сковородка из жести; двухґлитровые бутылки
красного вина, виски "Блэк энд уайт", разлив по 0,75, скандинавская тминная,
коньяк, водка, джин, шерри номер 6; выделанная под березу полая дверь с
ножками литого железа; одеяло ярко-рыжего цвета с бледно-голубыми полосками,
красная подушка, голубая подушка, соломенґная корзина для мусора, две
стеклянные вазы под цветы, штопоры, открыґвалки, две тарелки, десять чашек,
керамические, темно-коричневые, изогґнутая дудка югославской работы,
деревянная, темно-коричневая, а также другие предметы. Решил, что не понимаю
ровным счетом ничего.
В больницах обрабатывали раны порошками, назначение которых было не
очень ясным, потому что остальные лекарства кончились в самый первый день,
уже с утра. Я решил, что ровным счетом ничего не понимаю. Друзья свели меня
с мисс Р., учительницей, по их словам, человеком недогматиґческих взглядов и
отличным специалистом, тоже по их уверениям, - она справлялась и со случаями
потруднее, к тому же на окнах у нее в доме стальные решетки, так что никакой
опасности. Я как раз узнал из уведомґления Международной помощи бедствующим,
что Джейн в баре на Тенерифе подверглась нападению лилипута, который ее
избил, только мисс Р. мне про это разговаривать не позволила. "Вы, -
говорит, - ничего не знаете, ниґчего вы не чувствуете, вы погрязли в самом
диком и чудовищном невежестґве, и я вас презираю, мальчик мой, сердце мое,
mon cher. Можете ее наґвестить, но вы не должны навещать ее сейчас, вы
должны навестить ее чеґрез день, через неделю, через час, ах, я от вас
просто больная..." Я хоґтел не оценивать эти замечания, как учит Кожибский.
Но это трудно. А тут они возьми да прорвись к самой реке, и мы бросили в
этот сектор на усиґление батальон, наспех сформированный из зуавов и
таксистов. От него ниґчего не осталось к середине дня, а начинался день
таким приливом энтузиґазма на сборном пункте и на улице под его окнами, все
как в первый раз почувствовали, что есть она, есть конусообразная эта штука,
мускул пульсирующий, который ведает циркуляцией крови.
Но нужна-то мне ты одна, только ты мне нужна в разгар этого восстаґния,
когда по желтым земляным мостовым носятся, источая угрозу, короткоґногие
уродливые воины с обросшей мехом шеей и пикой в руке, а по траве раскиданы
раковины, которые, ну надо же, у них вместо денег. Только когґда мы вместе,
я на самом деле чувствую себя счастливым, и только для теґбя делаю я из
полой двери этот стол с ножками литого железа. Я держу Сильвию, вцепившись в
ее ожерелье из медвежьих когтей. "Гони прочь своих молодцов, - говорю я ей.
- У нас с тобой впереди еще много лет". По троґтуарам растекается какая-то
желтоватая вонючая жижа вроде экскрементов, а может, это у нервозности такая
консистенция, ведь город никак не пойґмет, за что это на него обрушилось, и
отчего вдруг все облысели, и почеґму сплошь ошибки да ошибки да одни измены
кругом. "Если повезет, - говоґрит мне Сильвия, - ты до утренней службы
доживешь". И со всех ног кидаґется по рю Честер Нимиц, издавая резкие крики.
Потом выяснилось, что они прорвались и в наше гетто, а жители нашего
гетто нет чтобы сопротивляться, решили поддержать их отлично организоґванное
планомерное наступление, вооружившись кто молнией от куртки, кто
телеграммой, кто медальоном, в результате чего оборона на участке,
заниґмаемом отрядом ИРА, рухнула и была сметена. Мы поспешили подбросить в
гетто дополнительный запас героина, а также гиацинтов, заказав еще сто тысяч
этих бледноватых нежных цветков. Развернули карту, попробовали оценить
ситуацию с накурившимися жителями, учитывая и эмоции сугубо личґного
характера. Наши кварталы были окрашены синим, а занятые ими - зелеґным. Я
показал эту сине-зеленую карту Сильвии. "Твоя часть зеленая", - сказал я ей.
"Ты первый раз давал мне героин год назад", - говорит она. И кидается со
всех ног по аллее Джорджа Ч.Маршалла, издавая резкие криґки. Мисс Р.
запихнула меня в большую, совсем белую комнату (свет мягкий, все тут
колеблется, пританцовывает, с ума сойдешь, тем более что там еще какие-то
были и за мной наблюдали). Там было два стула, я сел на один, а на другой
села мисс Р. На ней что-то голубенькое, а рисунок по ткани красным. Ничего я
в ней не находил такого уж особенного. Даже разочароґвание испытывал оттого,
что она совсем простоватая, да еще эта голая комната и книжек ну ни одной.
В моем квартале девушки носят длинные синие шарфы до самых колен.
Случалось, девушки у себя в комнате команчей прятали, набросают свои сиґние
шарфы, так ничего и не разберешь в помещении, один синий туман.
Расґпахивается дверь, входит Блок. Оружие у него, цветы, хлеба несколько
буґханок. И так приветливо держится, добрый такой и бодрый, что я ему решил
кое-что рассказать про то, как людей мучают, примеры из специальной
лиґтературы привел, из самых лучших работ французских, и немецких, и
америґканских, а еще обратил его внимание на мух, вон их сколько слетелось,
видно, предчувствуют, что установится новый, более сдержанный цвет.
- Так какое сейчас положение? - спрашиваю.
- Положение среднее, - отвечает. - Мы удерживаем южную часть, они
контролируют северную. Дальнейшее - молчание.
- А Кеннет что?
- Да она не Кеннета любит, - выложил он мне напрямик. - Она пальто его
любит. То на себя напялит, то залезет под его пальто и спит. Я как-то вижу,
пальто это по лестнице само идет. Решил проверить. Расстегґнул. А там
Сильвия.
И я как-то заприметил пальто Кеннета, которое само шло по лестнице, но
оказалось, это ловушка такая, а в пальто сидит индеец из команчей, как
выхватит короткий свой жуткий такой нож и хрясь мне по ноге, ну я через
перила, да в окно, да в другую ситуацию. Не верю я, что твердая субстанция
тело твое, пусть самое расчудесное, и ожиревший, растекшийся твой дух, пусть
изыскан он и гневен, не верю, что нервным напряжением можно их вернуть и
раз, и два раза, и сколько захочешь, и говорю тебе: "Стол-то видела?"
На площади Костлявого Каретника вооруженные силы зеленых и синих
проґтивоборствовали, не уступая. Рефери выбегали на поле, отмечая линии
разграничения. Выходило, что у синих поля стало больше, у зеленых меньше.
Заговорила мисс Р.: "Бывший король Испании, он из Бонапартов, одно время жил
в Бордентауне, штат Нью-Джерси. Ничего хорошего из этого не получилось. -
Она помолчала. - Страсть, возбуждаемую в мужчине женсґкой красотой, лишь Бог
способен насытить. Замечательно сказано (это Ваґлери сказал), но не этому
надо мне учить вас, козел и мерзавец, свинья вы этакая, цветок души моей". Я
показал свой стол Нэнси: "Видела?" Она высунула язык, красный, как кровь в
пробирке. "Я тоже такой стол как-то сделал, - напрямик выкладывает Блок. -
Да их в Америке везде делают. Сомневаюсь, чтобы хоть один нашелся
американский дом, где нет такого стола или хоть следов, что раньше такой
стоял, вон на ковре кружочки от ножек остались". Потом в саду офицеры
Седьмого кавалерийского играли Габриэли, Альбинони, Марчелло, Вивальди,
Боккерини. Я заметил Сильвию. У нее под длинным голубым шарфом была желтая
лента. "Скажи мне наконец, - завопил я, не выдержав, - ты за кого?"
- Единственный дискурс, который я признаю и одобряю, - начала мисс Р.
своим сухим скучным голосом, - это литания. Я нахожу, что наши кормчие и
наставники, равно как рядовые граждане, должны в своих высказываниях
огґраничиваться тем, что может быть высказано без риска. Вот отчего, слыша
слова "пьютер", "змея", "чай", "шерри номер 6", "салфеточка",
"фенестраґция", "корона" и "синий", когда их произносит кто-то из наших
деятелей или обыкновенный юнец, я не испытываю разочарования. Их даже можно
выпиґсать столбиком, - подчеркнула мисс Р., - вот так:
пьютер
змея
чай
шерри номер 6
салфеточка
фенестрация
корона
синий.
У меня преимущественно цвета и жидкости, - говорит она, - однако вы
могли бы дополнить мой список и чем-то другим, непорочный мой и бесценґный,
пушок чертополоховый, крошечка-малышечка, сокровище вы мое. Молоґдые, - все
не успокоится мисс Р., - составляют самые отталкивающие комґбинации, и это
соответствует точно ими угаданной природе нашего общестґва. Есть еще такие,
- заключает мисс Р., - которые выдумывают разные хитрости и кунштюки, но я
предпочитаю слово, прямое слово, жесткое, как орех. И хотела бы заверить
вас, что в таком слове эстетического боґгатства достаточно для всех и
каждого, исключая круглых дураков.
Я насупленно молчу.
Огненные стрелы освещают мне дорогу к почте на Пэттон-плейс, где бойґцы
бригады Авраама Линкольна отправляют свои последние, мрачные письма, а также
открытки и карманные календарики. Открываю письмо и обнаруживаю в конверте
заточенный камень из тех, какие команчи используют для накоґнечников стрел,
а также поглощенного этой игрушкой Франка Ведекинда с элегантной золотой
цепочкой и напечатанное праздничное поздравление. Твоя сережка чуть не
выбила мне стекла в очках, когда я нагнулся к тебе, желая дотронуться до
мягкой отмершей ткани там, где прежде был закреплен слуховой аппарат.
"Упаковать, это тоже упаковать!" - кричу я этим, котоґрые с восстанием
разбираются, но они, похоже, и слушать меня не хотят, все до них не доходит,
что восстание-то взаправду, и наш запас питьевой воды подошел к концу, и
деньги у нас не те, что были, совсем не те.
Мы подвели электропровода к мошонке пленного индейца. А я все сижу, и
набираюсь все сильнее да сильнее, и все яснее да яснее чувствую, что
влюблен. Когда мы пустили ток, он заговорил. Зовут его, оказывается, Густав
Ашенбах. Родился он в городке Л., уездном городе, провинция Силеґзия. Его
отец занимал видную должность в адвокатской корпорации, а предґки все до
единого были либо военные, либо функционеры-чиновники, либо из судейских...
Знаете, невозможно приласкать девушку во второй раз или каґкой хотите раз
так же, как в первый, - а ведь вам ужас до чего хочется взять ее за руку,
подержать, еще что-нибудь такое же или там посмотреть на нее как-то
по-особенному, в общем, хочется снова испытать что-то одґному вам известное,
мгновенье или, не знаю, состояние необыкновенное. Вот в Швеции ребятишки
подняли радостный крик, хотя ну ничего мы не сдеґлали такого замечательного,
просто вылезли из автобуса, сгибаясь под тяґжестью сумок с пивом и
бутербродами с печеночным паштетом. Направились мы в старую церковь, уселись
там, где прежде короли сиживали. Помню, еще органист там играл для практики.
А рядом с церковью было кладбище, мы и туда сходили. Плита: "Здесь лежит
Анна Педерсен, добрая женщина". Я на эту плиту положил гриб. Командующий
бригадой уборщиков по переговорному устройству докладывает: свалка пришла в
движение.
Джейн! Из уведомления Международной помощи бедствующим я узнал, что
тебя избил лилипут в баре на Тенерифе. Что-то на тебя не похоже, Джейн. Я бы
скорее поверил, что это ты влепила лилипуту в его лилипутий пах, прежде чем
он успел вонзить зубки в твою вкусную притягательную ножку, а что, разве
нет, Джейн? Твой роман с Харолдом предосудителен, Джейн, да ты и сама это
знаешь, ведь так? У Харолда есть жена, Нэнси. А еще надо подумать про Паулу
(дочка Харолда) и про Билли (его сын). Я считаю, что у тебя странная система
ценностей, Джейн! Язык всюду протягивает свои щупальца, и весь мир, ими
опутанный, становится неотвязным, непристойным единством.
И никогда уже не вернуться к блаженствам, какие бывали прежде, не
вспомнить это расчудесное тело, этот достойнейший дух, которому дано
восстанавливать мгновенья, являвшиеся один раз, или два, или много раз,
когда кругом восстание или когда кругом вода. Накатывающий национальный
консенсус команчей с трех сторон см л наши защитные порядки. Блок палил из
проржавевшей винтовки с верхнего этажа здания, которое строили по проекту
мастерской "Эмери Рот и сыновья". "А стол - вон там, видите - можно
запаковать?" - "Да пошел ты со своим столом вместе!" Отцов города привязали
к деревьям. Мрачные воины в своих лесных одеяниях вламываются прямо мэру в
пасть. "Ты кем хотел бы стать?" - спрашиваю я Кеннета, и он говорит: "Жаном
Люком Годаром", - только не сразу говорит, а потом, когґда стало можно
разговаривать в просторных, хорошо освещенных помещениях, в тихих галереях,
где испанские черно-белые ковры и провоцирующая споры скульптура на
вмурованных в пол красных катафалках. Противная ссора осґталась валяться в
постели набухая. Я глажу тебя по белой, сплошь в шраґмах спине.
Вдруг мы перебили черт знает сколько на южной окраине, пустив в дело
вертолеты и ракеты, но оказалось, что все они были дети, а на их место
прибыло еще больше и с севера, и с запада, и с востока, и отовсюду, где
дети, которые еще только собираются жить. "Кожа ужасная, - ласково
проґговорила мисс Р. в белой, то есть желтой комнате. - Вы находитесь в
Коґмитете милосердия. Снимите, пожалуйста, пояс и выньте из ботинок
шнурґки". Я снял пояс, вынул шнурки и (дождь с гигантской высоты поливает
молчащие проспекты, падает на чистенькие, опрятные кварталы домов
предґместья) стал с ними лицом к лицу - черные глаза, разрисованные рожи,
перья, бусины на шее.
Donald Barthelme
Перевел Алексей Михайлов
OCR: Alexandr V. Rudenko 01.07.2001
---------------------------------------------------------------
Мы защищали город изо всех сил. Стрелы команчей сыпались на нас
граґдом. Боевые дубинки команчей стучали по земляным желтым мостовым. Вдоль
бульвара Марка Кларка насыпали шанцы, сделали живые изгороди, стянув куґсты
блестевшей на солнце проволокой. Никто ни черта не мог взять в толк. Я
заговорил с Сильвией. "И это называется хорошая жизнь?" Стол был заваґлен
яблоками, книгами, долгоиграющими пластинками. Она подняла на меня глаза.
"Нет".
Патрули десантников и добровольцев с повязками на рукаве охраняли
выґсокие плоские здания. Мы допрашивали одного из команчей, попавшего в
плен. Вдвоем скрутили, закинув ему голову назад, а третий лил воду в ноздри.
Он дергался, захлебываясь и вопя. Не веря наспех составленным,
невразумительным и неточным сводкам о потерях на окраине, где убрали
деґревья, фонари и лебедей, чтобы не мешали стрельбе, мы решили раздать тем,
кто выглядел вроде бы понадежнее, саперные лопатки, а подразделеґния, у
которых было тяжелое оружие, развернуть, чтобы хоть с той стороны нам ничего
не угрожало. И вот я сидел, надираясь все сильнее да сильнее и все яснее да
яснее чувствуя себя влюбленным. Мы разговаривали.
- Знаешь у Форе такую пьеску - "Долли"?
- У какого Форе, у Габриеля?
- Конечно у Габриеля.
- Тогда знаю, - говорит. - Даже, извини, играю ее иногда, если не в
настроении или когда мне очень хорошо. Хотя вообще-то она для четырех рук.
- Ну и как же ты ее играешь?
- Гоню как можно быстрее, - объяснила она, - а какой там в нотах темп
указан, мне все равно.
Интересно, когда ту сцену в постели снимали, ты что чувствовала, виґдя,
как на тебя пялятся операторы, и эти, которые декорации таскают, и
осветители, и техники по звукозаписи, - нравилось тебе? помогало эпизод
сыграть? Потом была еще сцена, где ты под душем, ну а я в это время
ошґкуривал дверь, она внутри полая, и все время заглядывал в пособие с
карґтинками да еще слушал, что мне советует человек, который с такими
дверяґми уже имел дело. Сам я тоже до этого столы делал, и когда с Нэнси
жил, и когда с Алисой, и когда с Юнис, и когда с Марианной.
Краснокожие все прут да прут, вот как народ, который чем-то страшно
напугали и он по площади разбегается, а крику, а воплей этих пронзиґтельных,
того и гляди, развалятся наши баррикады, возведенные из манекеґнов, рулонов
шелка, папок с продуманными подробными описаниями рабочих проектов (включая
те, которыми предусматривается поступательное соверґшенствование ситуации с
иными расами), из оплетенных бутылок с вином, из комбинезонов. Я произвел
анализ материалов, использованных для сооружеґния ближайшей ко мне
баррикады, и обнаружил: две пепельницы керамичесґкие, первая
темно-коричневой окраски, вторая темно-коричневая с оранжеґвым пятном на
язычке, куда кладут сигарету; сковородка из жести; двухґлитровые бутылки
красного вина, виски "Блэк энд уайт", разлив по 0,75, скандинавская тминная,
коньяк, водка, джин, шерри номер 6; выделанная под березу полая дверь с
ножками литого железа; одеяло ярко-рыжего цвета с бледно-голубыми полосками,
красная подушка, голубая подушка, соломенґная корзина для мусора, две
стеклянные вазы под цветы, штопоры, открыґвалки, две тарелки, десять чашек,
керамические, темно-коричневые, изогґнутая дудка югославской работы,
деревянная, темно-коричневая, а также другие предметы. Решил, что не понимаю
ровным счетом ничего.
В больницах обрабатывали раны порошками, назначение которых было не
очень ясным, потому что остальные лекарства кончились в самый первый день,
уже с утра. Я решил, что ровным счетом ничего не понимаю. Друзья свели меня
с мисс Р., учительницей, по их словам, человеком недогматиґческих взглядов и
отличным специалистом, тоже по их уверениям, - она справлялась и со случаями
потруднее, к тому же на окнах у нее в доме стальные решетки, так что никакой
опасности. Я как раз узнал из уведомґления Международной помощи бедствующим,
что Джейн в баре на Тенерифе подверглась нападению лилипута, который ее
избил, только мисс Р. мне про это разговаривать не позволила. "Вы, -
говорит, - ничего не знаете, ниґчего вы не чувствуете, вы погрязли в самом
диком и чудовищном невежестґве, и я вас презираю, мальчик мой, сердце мое,
mon cher. Можете ее наґвестить, но вы не должны навещать ее сейчас, вы
должны навестить ее чеґрез день, через неделю, через час, ах, я от вас
просто больная..." Я хоґтел не оценивать эти замечания, как учит Кожибский.
Но это трудно. А тут они возьми да прорвись к самой реке, и мы бросили в
этот сектор на усиґление батальон, наспех сформированный из зуавов и
таксистов. От него ниґчего не осталось к середине дня, а начинался день
таким приливом энтузиґазма на сборном пункте и на улице под его окнами, все
как в первый раз почувствовали, что есть она, есть конусообразная эта штука,
мускул пульсирующий, который ведает циркуляцией крови.
Но нужна-то мне ты одна, только ты мне нужна в разгар этого восстаґния,
когда по желтым земляным мостовым носятся, источая угрозу, короткоґногие
уродливые воины с обросшей мехом шеей и пикой в руке, а по траве раскиданы
раковины, которые, ну надо же, у них вместо денег. Только когґда мы вместе,
я на самом деле чувствую себя счастливым, и только для теґбя делаю я из
полой двери этот стол с ножками литого железа. Я держу Сильвию, вцепившись в
ее ожерелье из медвежьих когтей. "Гони прочь своих молодцов, - говорю я ей.
- У нас с тобой впереди еще много лет". По троґтуарам растекается какая-то
желтоватая вонючая жижа вроде экскрементов, а может, это у нервозности такая
консистенция, ведь город никак не пойґмет, за что это на него обрушилось, и
отчего вдруг все облысели, и почеґму сплошь ошибки да ошибки да одни измены
кругом. "Если повезет, - говоґрит мне Сильвия, - ты до утренней службы
доживешь". И со всех ног кидаґется по рю Честер Нимиц, издавая резкие крики.
Потом выяснилось, что они прорвались и в наше гетто, а жители нашего
гетто нет чтобы сопротивляться, решили поддержать их отлично организоґванное
планомерное наступление, вооружившись кто молнией от куртки, кто
телеграммой, кто медальоном, в результате чего оборона на участке,
заниґмаемом отрядом ИРА, рухнула и была сметена. Мы поспешили подбросить в
гетто дополнительный запас героина, а также гиацинтов, заказав еще сто тысяч
этих бледноватых нежных цветков. Развернули карту, попробовали оценить
ситуацию с накурившимися жителями, учитывая и эмоции сугубо личґного
характера. Наши кварталы были окрашены синим, а занятые ими - зелеґным. Я
показал эту сине-зеленую карту Сильвии. "Твоя часть зеленая", - сказал я ей.
"Ты первый раз давал мне героин год назад", - говорит она. И кидается со
всех ног по аллее Джорджа Ч.Маршалла, издавая резкие криґки. Мисс Р.
запихнула меня в большую, совсем белую комнату (свет мягкий, все тут
колеблется, пританцовывает, с ума сойдешь, тем более что там еще какие-то
были и за мной наблюдали). Там было два стула, я сел на один, а на другой
села мисс Р. На ней что-то голубенькое, а рисунок по ткани красным. Ничего я
в ней не находил такого уж особенного. Даже разочароґвание испытывал оттого,
что она совсем простоватая, да еще эта голая комната и книжек ну ни одной.
В моем квартале девушки носят длинные синие шарфы до самых колен.
Случалось, девушки у себя в комнате команчей прятали, набросают свои сиґние
шарфы, так ничего и не разберешь в помещении, один синий туман.
Расґпахивается дверь, входит Блок. Оружие у него, цветы, хлеба несколько
буґханок. И так приветливо держится, добрый такой и бодрый, что я ему решил
кое-что рассказать про то, как людей мучают, примеры из специальной
лиґтературы привел, из самых лучших работ французских, и немецких, и
америґканских, а еще обратил его внимание на мух, вон их сколько слетелось,
видно, предчувствуют, что установится новый, более сдержанный цвет.
- Так какое сейчас положение? - спрашиваю.
- Положение среднее, - отвечает. - Мы удерживаем южную часть, они
контролируют северную. Дальнейшее - молчание.
- А Кеннет что?
- Да она не Кеннета любит, - выложил он мне напрямик. - Она пальто его
любит. То на себя напялит, то залезет под его пальто и спит. Я как-то вижу,
пальто это по лестнице само идет. Решил проверить. Расстегґнул. А там
Сильвия.
И я как-то заприметил пальто Кеннета, которое само шло по лестнице, но
оказалось, это ловушка такая, а в пальто сидит индеец из команчей, как
выхватит короткий свой жуткий такой нож и хрясь мне по ноге, ну я через
перила, да в окно, да в другую ситуацию. Не верю я, что твердая субстанция
тело твое, пусть самое расчудесное, и ожиревший, растекшийся твой дух, пусть
изыскан он и гневен, не верю, что нервным напряжением можно их вернуть и
раз, и два раза, и сколько захочешь, и говорю тебе: "Стол-то видела?"
На площади Костлявого Каретника вооруженные силы зеленых и синих
проґтивоборствовали, не уступая. Рефери выбегали на поле, отмечая линии
разграничения. Выходило, что у синих поля стало больше, у зеленых меньше.
Заговорила мисс Р.: "Бывший король Испании, он из Бонапартов, одно время жил
в Бордентауне, штат Нью-Джерси. Ничего хорошего из этого не получилось. -
Она помолчала. - Страсть, возбуждаемую в мужчине женсґкой красотой, лишь Бог
способен насытить. Замечательно сказано (это Ваґлери сказал), но не этому
надо мне учить вас, козел и мерзавец, свинья вы этакая, цветок души моей". Я
показал свой стол Нэнси: "Видела?" Она высунула язык, красный, как кровь в
пробирке. "Я тоже такой стол как-то сделал, - напрямик выкладывает Блок. -
Да их в Америке везде делают. Сомневаюсь, чтобы хоть один нашелся
американский дом, где нет такого стола или хоть следов, что раньше такой
стоял, вон на ковре кружочки от ножек остались". Потом в саду офицеры
Седьмого кавалерийского играли Габриэли, Альбинони, Марчелло, Вивальди,
Боккерини. Я заметил Сильвию. У нее под длинным голубым шарфом была желтая
лента. "Скажи мне наконец, - завопил я, не выдержав, - ты за кого?"
- Единственный дискурс, который я признаю и одобряю, - начала мисс Р.
своим сухим скучным голосом, - это литания. Я нахожу, что наши кормчие и
наставники, равно как рядовые граждане, должны в своих высказываниях
огґраничиваться тем, что может быть высказано без риска. Вот отчего, слыша
слова "пьютер", "змея", "чай", "шерри номер 6", "салфеточка",
"фенестраґция", "корона" и "синий", когда их произносит кто-то из наших
деятелей или обыкновенный юнец, я не испытываю разочарования. Их даже можно
выпиґсать столбиком, - подчеркнула мисс Р., - вот так:
пьютер
змея
чай
шерри номер 6
салфеточка
фенестрация
корона
синий.
У меня преимущественно цвета и жидкости, - говорит она, - однако вы
могли бы дополнить мой список и чем-то другим, непорочный мой и бесценґный,
пушок чертополоховый, крошечка-малышечка, сокровище вы мое. Молоґдые, - все
не успокоится мисс Р., - составляют самые отталкивающие комґбинации, и это
соответствует точно ими угаданной природе нашего общестґва. Есть еще такие,
- заключает мисс Р., - которые выдумывают разные хитрости и кунштюки, но я
предпочитаю слово, прямое слово, жесткое, как орех. И хотела бы заверить
вас, что в таком слове эстетического боґгатства достаточно для всех и
каждого, исключая круглых дураков.
Я насупленно молчу.
Огненные стрелы освещают мне дорогу к почте на Пэттон-плейс, где бойґцы
бригады Авраама Линкольна отправляют свои последние, мрачные письма, а также
открытки и карманные календарики. Открываю письмо и обнаруживаю в конверте
заточенный камень из тех, какие команчи используют для накоґнечников стрел,
а также поглощенного этой игрушкой Франка Ведекинда с элегантной золотой
цепочкой и напечатанное праздничное поздравление. Твоя сережка чуть не
выбила мне стекла в очках, когда я нагнулся к тебе, желая дотронуться до
мягкой отмершей ткани там, где прежде был закреплен слуховой аппарат.
"Упаковать, это тоже упаковать!" - кричу я этим, котоґрые с восстанием
разбираются, но они, похоже, и слушать меня не хотят, все до них не доходит,
что восстание-то взаправду, и наш запас питьевой воды подошел к концу, и
деньги у нас не те, что были, совсем не те.
Мы подвели электропровода к мошонке пленного индейца. А я все сижу, и
набираюсь все сильнее да сильнее, и все яснее да яснее чувствую, что
влюблен. Когда мы пустили ток, он заговорил. Зовут его, оказывается, Густав
Ашенбах. Родился он в городке Л., уездном городе, провинция Силеґзия. Его
отец занимал видную должность в адвокатской корпорации, а предґки все до
единого были либо военные, либо функционеры-чиновники, либо из судейских...
Знаете, невозможно приласкать девушку во второй раз или каґкой хотите раз
так же, как в первый, - а ведь вам ужас до чего хочется взять ее за руку,
подержать, еще что-нибудь такое же или там посмотреть на нее как-то
по-особенному, в общем, хочется снова испытать что-то одґному вам известное,
мгновенье или, не знаю, состояние необыкновенное. Вот в Швеции ребятишки
подняли радостный крик, хотя ну ничего мы не сдеґлали такого замечательного,
просто вылезли из автобуса, сгибаясь под тяґжестью сумок с пивом и
бутербродами с печеночным паштетом. Направились мы в старую церковь, уселись
там, где прежде короли сиживали. Помню, еще органист там играл для практики.
А рядом с церковью было кладбище, мы и туда сходили. Плита: "Здесь лежит
Анна Педерсен, добрая женщина". Я на эту плиту положил гриб. Командующий
бригадой уборщиков по переговорному устройству докладывает: свалка пришла в
движение.
Джейн! Из уведомления Международной помощи бедствующим я узнал, что
тебя избил лилипут в баре на Тенерифе. Что-то на тебя не похоже, Джейн. Я бы
скорее поверил, что это ты влепила лилипуту в его лилипутий пах, прежде чем
он успел вонзить зубки в твою вкусную притягательную ножку, а что, разве
нет, Джейн? Твой роман с Харолдом предосудителен, Джейн, да ты и сама это
знаешь, ведь так? У Харолда есть жена, Нэнси. А еще надо подумать про Паулу
(дочка Харолда) и про Билли (его сын). Я считаю, что у тебя странная система
ценностей, Джейн! Язык всюду протягивает свои щупальца, и весь мир, ими
опутанный, становится неотвязным, непристойным единством.
И никогда уже не вернуться к блаженствам, какие бывали прежде, не
вспомнить это расчудесное тело, этот достойнейший дух, которому дано
восстанавливать мгновенья, являвшиеся один раз, или два, или много раз,
когда кругом восстание или когда кругом вода. Накатывающий национальный
консенсус команчей с трех сторон см л наши защитные порядки. Блок палил из
проржавевшей винтовки с верхнего этажа здания, которое строили по проекту
мастерской "Эмери Рот и сыновья". "А стол - вон там, видите - можно
запаковать?" - "Да пошел ты со своим столом вместе!" Отцов города привязали
к деревьям. Мрачные воины в своих лесных одеяниях вламываются прямо мэру в
пасть. "Ты кем хотел бы стать?" - спрашиваю я Кеннета, и он говорит: "Жаном
Люком Годаром", - только не сразу говорит, а потом, когґда стало можно
разговаривать в просторных, хорошо освещенных помещениях, в тихих галереях,
где испанские черно-белые ковры и провоцирующая споры скульптура на
вмурованных в пол красных катафалках. Противная ссора осґталась валяться в
постели набухая. Я глажу тебя по белой, сплошь в шраґмах спине.
Вдруг мы перебили черт знает сколько на южной окраине, пустив в дело
вертолеты и ракеты, но оказалось, что все они были дети, а на их место
прибыло еще больше и с севера, и с запада, и с востока, и отовсюду, где
дети, которые еще только собираются жить. "Кожа ужасная, - ласково
проґговорила мисс Р. в белой, то есть желтой комнате. - Вы находитесь в
Коґмитете милосердия. Снимите, пожалуйста, пояс и выньте из ботинок
шнурґки". Я снял пояс, вынул шнурки и (дождь с гигантской высоты поливает
молчащие проспекты, падает на чистенькие, опрятные кварталы домов
предґместья) стал с ними лицом к лицу - черные глаза, разрисованные рожи,
перья, бусины на шее.