Баталов Алексей
'Это горюшко не горе' (интервью)
Алексей Баталов
"Это горюшко не горе..."
20 ноября Алексею Баталову исполняется 70 лет. Народный артист СССР, профессор ВГИКа, Баталов, помимо прочего, горячо любимый всей страной актер. Наверное, не было в СССР женщины, которая не мечтала бы иметь такого мужа, как Алексей Баталов. У него очень редкое амплуа: он умеет играть стопроцентно честных людей, серьезно и глубоко любящих мужчин. Таков его Борис Бороздин в кинофильме "Летят журавли", таков и незабвенный Гоша из картины "Москва слезам не верит". Таков Алексей Владимирович и в жизни.
Елена Магар: Алексей Владимирович, ваше детство пришлось на военные годы. Это как-то повлияло на вашу жизнь?
Алексей Баталов: Детство строго делится на две половины: до войны и потом, с четырнадцати лет,-- война и совсем другие впечатления. Многое я бы никогда не узнал, не попади тогда в эвакуацию.
Из московской квартиры я уезжал буржуйским мальчиком, а вернулся совсем другим, пацаном. Я узнал, что такое сельская жизнь, как дрова рубить, как скакать на лошади в ночное, какая разница между русской печкой, голландской и горном,-- короче, тысячи вещей, не поддающихся перечислению. Но главное -- война воочию, на примерах показала мне, что такое горе и счастье.
Когда ты своими глазами видишь женщину с детьми, получившую похоронку, или вернувшегося на костыле человека, эти потрясения никуда потом не уходят. Может быть, поэтому я сейчас такой не в меру свободный. Знаете, у иного холодильник испортится -- так он от отчаяния с девятого этажа прыгает. Для меня же совершенно реальны слова: "Это горюшко не горе. Горе, брат мой, впереди".
Вот такое получилось детство. Бесконечные переезды: Бугульма, Уфа, Казань, Свердловск. В эвакуации я сыграл свою первую настоящую роль, в гриме и костюме. Школу закончил в Москве и сразу же поступил в школу-студию при МХАТе.
Е.М.: Заранее приношу свои извинения, если вопрос покажется вам некорректным. Вам было пять лет, когда брак ваших родителей распался и ваша мать, Нина Антоновна Ольшевская, вышла замуж за Виктора Ардова. Это было для вас сильным потрясением?
А.Б.: Нет, в первую очередь благодаря невероятному отношению ко мне Виктора Ардова. Вот понимаете, если отец заботится о ребенке, это понятно, он вроде бы должен, профессия такая. Чувства Ардова ко мне -- это отцовство в квадрате.
Я всегда стеснялся просить у него деньги, знал, что мы люди небогатые. Но когда просил, Ардов ни разу мне не отказывал. Я ему говорил: "Витя (я называл его "Витя", так повелось с самого начала), намечается такой большой юбилей...", начинал рассказывать, куда я иду. Он тут же меня прерывал вопросом: "Сколько? Не морочь голову, сколько?"
И даже когда я впервые полученную большую сумму денег по секрету, бандитским способом, употребил по своему усмотрению, то не услышал ни слова в упрек.
А случилось это так. Я пришел из армии, должен был вернуться во МХАТ. Анна Андреевна Ахматова, ближайший друг дома, подарила мне некоторую сумму денег, полученную ей от переводов, чтобы я немного приоделся. Я отказывался, но она настояла. Горячо поблагодарив и пересчитав деньги, я поехал к комиссионному магазину и купил... подержанную машину.
Анна Андреевна, увидев автомобиль, сказала: "Очень хорошо". С тех пор этот старый, но самый любимый "москвичок" назывался у нас "Аннушка". А костюм Ардов купил мне потом у одного художника.
Е.М.: Есть ли у вас друзья?
А.Б.: Надеюсь, что есть. Просто сейчас такое страшное время, что они затурканы, я затуркан. Тихие сидения на кухне, бесконечные разговоры -- все это из-за суеты и хлопот ушло. И мы видимся от раза к разу.
Мне очень близок по духу Юрий Норштейн. До сих пор я с благодарностью вспоминаю Сергея Урусевского. Его нет с нами давно, но он был не просто единомышленником. Я в каком-то смысле его порождение.
Дружил с Суреном Шахбазяном, который снимал "Три толстяка", с Генрихом Маранджяном... Это все дружба по убеждениям, а не по профессии, потому что они операторы, а я режиссер. Здесь как раз обратная связь: мы ставили вместе фильмы, потому что были друзьями по жизни.
И актеров в фильмы я брал "по блату". С теми, кто мне непонятен, работать не мог. Самое ведь замечательное в кино и театре -- когда что-то рождается в результате совместных усилий, единого порыва.
Е.М.: Но нередко в жизни приходится не творчеством заниматься, а банально зарабатывать на жизнь.
А.Б.: Я всегда старался это делать хоть немного, но радостным способом. Бывает иногда -- обязаловка, концерт или торжественный вечер. Но когда я выхожу на публику, начинаю общаться с людьми, то в конце концов получаю радость. Отвечая на вопросы, я иногда сам для себя проговаривал что-то новое и интересное.
Е.М.: Отличительная черта актерской профессии -- публичность. Вы не отказываете журналистам в интервью. И в то же время производите впечатление человека закрытого. Почему?
А.Б.: Может быть, потому что не выпиваю. У меня во время войны была страшная болезнь печени, даже маме меня из больницы отдали как безнадежного больного. Это она мне потом рассказала. Но я выжил, однако пить совсем не могу.
Я одно время пытался репетировать, но никакого удовольствия не получал. Это не мешало мне дружить с Юрой Никулиным, с Роланом Быковым, с которым целый год работали над "Шинелью", с Зямой Гердтом, Булатом Окуджавой.
А в нынешние крутые времена на тусовках, связанных с выпиванием, мне как-то неуютно. Тоска зеленая. Я там только всем мешаю, сижу как дурак ни к селу, ни к городу.
С другой стороны, на мне отражаются все наши российские катаклизмы. И когда что-то случается, у меня нет настроения, неохота из дому выходить, не говоря уж о том, чтобы острить и кого-то смешить. И наоборот, все личные праздники случаются как-то спонтанно, по будням.
Е.М.: Были ли случаи, когда вы отказывались от роли и потом жалели?
А.Б.: Не я жалел -- окружающие горевали. Например, я отказался играть Ленина. Потом эту роль исполнил Смоктуновский. Отказался читать "Малую землю". Коллеги только качали головами: дескать, ты не понимаешь, о чего отказываешься.
Е.М.: А в партию вам не предлагали вступить?
А.Б.: Конечно. Но я мало годился в законопослушные партийцы. Например, меня в свое время просили подписать письмо, в котором одобряли ввод наших войск в Чехословакию. Я отказался. Это отнюдь не была демонстрация инакомыслия. Просто не подписал, и все.
Е.М.: Почему после фильмов "Шинель", "Игрок" и "Три толстяка" вы больше не снимали как режиссер?
А.Б.: Фильм надо делать своей командой. А когда я переехал из Ленинграда в Москву, команда распалась.
Умер Урусевский, с которым мы вот-вот должны были приступить к съемкам новой ленты. Сценарий состоял из трех новелл, причем во всех главными героями выступали совсем молодые люди: один из маленького городочка на Волге, другой жил в степи на пастбище, третий -- в Ленинграде. Ни с кем другим снимать этот материал я не мог. Он был рассчитан на то, чтобы снимал Урусевский: все три новеллы требовали разного изображения, совсем особой среды, света, фактуры. Но -- не получилось...
Потом меня начали упрекать, что я отклоняюсь от генеральной линии: не ставлю фильмов о современниках. Хейфицу почему разрешили снять "Даму с собачкой"? Потому что это была награда, которую он заслужил лентами о советской действительности.
И я написал два сценария -- они и сейчас есть. Один -- по рассказу Володи Максимова, второй -- по Георгию Владимову. А так как оба эти писатели были к советской власти настроены весьма скептически, своих убеждений не скрывали и через некоторое время эмигрировали, ни о каких картинах не могло быть и речи.
Возвращаться же к режиссерской работе сейчас, в наши дни, я не рискну. Прав Никита Михалков: сегодня нужно делать картину современными средствами, современным языком. Это как дизайн автомобиля. Боюсь, сейчас я способен сконструировать только ретро-автомобиль.
Е.М.: Алексей Владимирович, вы больше двадцати лет преподаете во ВГИКе. Удается ли вам находить общий язык со студентами?
А.Б.: Это надо спросить у студентов. Во всяком случае, они мне очень многое дают. Мне кажется, что я их слышу и понимаю. Но тут я говорю о своих ощущениях. Понятен ли я студентам? Так-то, вообще, я, конечно, из секции динозавров.
Е.М.: Вы всю жизнь снимались с самыми яркими, интересными актрисами. Как вам удалось ни разу не дать повода для кривотолков?
А.Б.: Нас связывали прекрасные, высокие и светлые отношения. Это общение совсем на другом уровне. И потом, дело не во мне, а в них.
Е.М.: Ваши киногерои очень трепетно относились к женщинам. Это и ваша личная позиция?
А.Б.: Женщина способна на подвиг, который совсем недоступен мужчине. Она бывает счастлива, когда живет во имя кого-то -- своего мужа или ребенка. Она как личность может самореализоваться в том, что просто поможет жить другому человеку. Но если вы попробуете поставить на это место мужчину, его просто не станет как личности. Он не будет существовать.
В 1936 году Пикассо полюбил одну молодую особу. То, что он был увлечен по-настоящему, можно понять не только по письмам, но и по рисункам. Через пятнадцать лет они расстались. Пикассо женился на другой, а его бывшая подруга всю оставшуюся жизнь жила воспоминаниями об этой любви.
Она умерла совсем недавно, в конце октября, в Париже -- в одиночестве и бедности. Картины Пикассо, которые висели на стенах ее квартиры, оценили в 70 миллионов долларов. Она не продала ни одной, завещав все свое имущество церкви. Но умерли священники, на чье имя было составлено завещание. Нашли ее родственников, которые не были с ней даже знакомы. Сейчас идет распродажа, 60% вырученных средств достанется государству, 40% -- родственникам.
Но дело, собственно, не в миллионах, внезапно свалившихся на голову не мечтавших о таком счастье людей, а в самой женщине. Поставленная перед выбором между богатством и воспоминаниями о прекрасной любви, она поступила вопреки житейской логике и выбрала любовь.
"Это горюшко не горе..."
20 ноября Алексею Баталову исполняется 70 лет. Народный артист СССР, профессор ВГИКа, Баталов, помимо прочего, горячо любимый всей страной актер. Наверное, не было в СССР женщины, которая не мечтала бы иметь такого мужа, как Алексей Баталов. У него очень редкое амплуа: он умеет играть стопроцентно честных людей, серьезно и глубоко любящих мужчин. Таков его Борис Бороздин в кинофильме "Летят журавли", таков и незабвенный Гоша из картины "Москва слезам не верит". Таков Алексей Владимирович и в жизни.
Елена Магар: Алексей Владимирович, ваше детство пришлось на военные годы. Это как-то повлияло на вашу жизнь?
Алексей Баталов: Детство строго делится на две половины: до войны и потом, с четырнадцати лет,-- война и совсем другие впечатления. Многое я бы никогда не узнал, не попади тогда в эвакуацию.
Из московской квартиры я уезжал буржуйским мальчиком, а вернулся совсем другим, пацаном. Я узнал, что такое сельская жизнь, как дрова рубить, как скакать на лошади в ночное, какая разница между русской печкой, голландской и горном,-- короче, тысячи вещей, не поддающихся перечислению. Но главное -- война воочию, на примерах показала мне, что такое горе и счастье.
Когда ты своими глазами видишь женщину с детьми, получившую похоронку, или вернувшегося на костыле человека, эти потрясения никуда потом не уходят. Может быть, поэтому я сейчас такой не в меру свободный. Знаете, у иного холодильник испортится -- так он от отчаяния с девятого этажа прыгает. Для меня же совершенно реальны слова: "Это горюшко не горе. Горе, брат мой, впереди".
Вот такое получилось детство. Бесконечные переезды: Бугульма, Уфа, Казань, Свердловск. В эвакуации я сыграл свою первую настоящую роль, в гриме и костюме. Школу закончил в Москве и сразу же поступил в школу-студию при МХАТе.
Е.М.: Заранее приношу свои извинения, если вопрос покажется вам некорректным. Вам было пять лет, когда брак ваших родителей распался и ваша мать, Нина Антоновна Ольшевская, вышла замуж за Виктора Ардова. Это было для вас сильным потрясением?
А.Б.: Нет, в первую очередь благодаря невероятному отношению ко мне Виктора Ардова. Вот понимаете, если отец заботится о ребенке, это понятно, он вроде бы должен, профессия такая. Чувства Ардова ко мне -- это отцовство в квадрате.
Я всегда стеснялся просить у него деньги, знал, что мы люди небогатые. Но когда просил, Ардов ни разу мне не отказывал. Я ему говорил: "Витя (я называл его "Витя", так повелось с самого начала), намечается такой большой юбилей...", начинал рассказывать, куда я иду. Он тут же меня прерывал вопросом: "Сколько? Не морочь голову, сколько?"
И даже когда я впервые полученную большую сумму денег по секрету, бандитским способом, употребил по своему усмотрению, то не услышал ни слова в упрек.
А случилось это так. Я пришел из армии, должен был вернуться во МХАТ. Анна Андреевна Ахматова, ближайший друг дома, подарила мне некоторую сумму денег, полученную ей от переводов, чтобы я немного приоделся. Я отказывался, но она настояла. Горячо поблагодарив и пересчитав деньги, я поехал к комиссионному магазину и купил... подержанную машину.
Анна Андреевна, увидев автомобиль, сказала: "Очень хорошо". С тех пор этот старый, но самый любимый "москвичок" назывался у нас "Аннушка". А костюм Ардов купил мне потом у одного художника.
Е.М.: Есть ли у вас друзья?
А.Б.: Надеюсь, что есть. Просто сейчас такое страшное время, что они затурканы, я затуркан. Тихие сидения на кухне, бесконечные разговоры -- все это из-за суеты и хлопот ушло. И мы видимся от раза к разу.
Мне очень близок по духу Юрий Норштейн. До сих пор я с благодарностью вспоминаю Сергея Урусевского. Его нет с нами давно, но он был не просто единомышленником. Я в каком-то смысле его порождение.
Дружил с Суреном Шахбазяном, который снимал "Три толстяка", с Генрихом Маранджяном... Это все дружба по убеждениям, а не по профессии, потому что они операторы, а я режиссер. Здесь как раз обратная связь: мы ставили вместе фильмы, потому что были друзьями по жизни.
И актеров в фильмы я брал "по блату". С теми, кто мне непонятен, работать не мог. Самое ведь замечательное в кино и театре -- когда что-то рождается в результате совместных усилий, единого порыва.
Е.М.: Но нередко в жизни приходится не творчеством заниматься, а банально зарабатывать на жизнь.
А.Б.: Я всегда старался это делать хоть немного, но радостным способом. Бывает иногда -- обязаловка, концерт или торжественный вечер. Но когда я выхожу на публику, начинаю общаться с людьми, то в конце концов получаю радость. Отвечая на вопросы, я иногда сам для себя проговаривал что-то новое и интересное.
Е.М.: Отличительная черта актерской профессии -- публичность. Вы не отказываете журналистам в интервью. И в то же время производите впечатление человека закрытого. Почему?
А.Б.: Может быть, потому что не выпиваю. У меня во время войны была страшная болезнь печени, даже маме меня из больницы отдали как безнадежного больного. Это она мне потом рассказала. Но я выжил, однако пить совсем не могу.
Я одно время пытался репетировать, но никакого удовольствия не получал. Это не мешало мне дружить с Юрой Никулиным, с Роланом Быковым, с которым целый год работали над "Шинелью", с Зямой Гердтом, Булатом Окуджавой.
А в нынешние крутые времена на тусовках, связанных с выпиванием, мне как-то неуютно. Тоска зеленая. Я там только всем мешаю, сижу как дурак ни к селу, ни к городу.
С другой стороны, на мне отражаются все наши российские катаклизмы. И когда что-то случается, у меня нет настроения, неохота из дому выходить, не говоря уж о том, чтобы острить и кого-то смешить. И наоборот, все личные праздники случаются как-то спонтанно, по будням.
Е.М.: Были ли случаи, когда вы отказывались от роли и потом жалели?
А.Б.: Не я жалел -- окружающие горевали. Например, я отказался играть Ленина. Потом эту роль исполнил Смоктуновский. Отказался читать "Малую землю". Коллеги только качали головами: дескать, ты не понимаешь, о чего отказываешься.
Е.М.: А в партию вам не предлагали вступить?
А.Б.: Конечно. Но я мало годился в законопослушные партийцы. Например, меня в свое время просили подписать письмо, в котором одобряли ввод наших войск в Чехословакию. Я отказался. Это отнюдь не была демонстрация инакомыслия. Просто не подписал, и все.
Е.М.: Почему после фильмов "Шинель", "Игрок" и "Три толстяка" вы больше не снимали как режиссер?
А.Б.: Фильм надо делать своей командой. А когда я переехал из Ленинграда в Москву, команда распалась.
Умер Урусевский, с которым мы вот-вот должны были приступить к съемкам новой ленты. Сценарий состоял из трех новелл, причем во всех главными героями выступали совсем молодые люди: один из маленького городочка на Волге, другой жил в степи на пастбище, третий -- в Ленинграде. Ни с кем другим снимать этот материал я не мог. Он был рассчитан на то, чтобы снимал Урусевский: все три новеллы требовали разного изображения, совсем особой среды, света, фактуры. Но -- не получилось...
Потом меня начали упрекать, что я отклоняюсь от генеральной линии: не ставлю фильмов о современниках. Хейфицу почему разрешили снять "Даму с собачкой"? Потому что это была награда, которую он заслужил лентами о советской действительности.
И я написал два сценария -- они и сейчас есть. Один -- по рассказу Володи Максимова, второй -- по Георгию Владимову. А так как оба эти писатели были к советской власти настроены весьма скептически, своих убеждений не скрывали и через некоторое время эмигрировали, ни о каких картинах не могло быть и речи.
Возвращаться же к режиссерской работе сейчас, в наши дни, я не рискну. Прав Никита Михалков: сегодня нужно делать картину современными средствами, современным языком. Это как дизайн автомобиля. Боюсь, сейчас я способен сконструировать только ретро-автомобиль.
Е.М.: Алексей Владимирович, вы больше двадцати лет преподаете во ВГИКе. Удается ли вам находить общий язык со студентами?
А.Б.: Это надо спросить у студентов. Во всяком случае, они мне очень многое дают. Мне кажется, что я их слышу и понимаю. Но тут я говорю о своих ощущениях. Понятен ли я студентам? Так-то, вообще, я, конечно, из секции динозавров.
Е.М.: Вы всю жизнь снимались с самыми яркими, интересными актрисами. Как вам удалось ни разу не дать повода для кривотолков?
А.Б.: Нас связывали прекрасные, высокие и светлые отношения. Это общение совсем на другом уровне. И потом, дело не во мне, а в них.
Е.М.: Ваши киногерои очень трепетно относились к женщинам. Это и ваша личная позиция?
А.Б.: Женщина способна на подвиг, который совсем недоступен мужчине. Она бывает счастлива, когда живет во имя кого-то -- своего мужа или ребенка. Она как личность может самореализоваться в том, что просто поможет жить другому человеку. Но если вы попробуете поставить на это место мужчину, его просто не станет как личности. Он не будет существовать.
В 1936 году Пикассо полюбил одну молодую особу. То, что он был увлечен по-настоящему, можно понять не только по письмам, но и по рисункам. Через пятнадцать лет они расстались. Пикассо женился на другой, а его бывшая подруга всю оставшуюся жизнь жила воспоминаниями об этой любви.
Она умерла совсем недавно, в конце октября, в Париже -- в одиночестве и бедности. Картины Пикассо, которые висели на стенах ее квартиры, оценили в 70 миллионов долларов. Она не продала ни одной, завещав все свое имущество церкви. Но умерли священники, на чье имя было составлено завещание. Нашли ее родственников, которые не были с ней даже знакомы. Сейчас идет распродажа, 60% вырученных средств достанется государству, 40% -- родственникам.
Но дело, собственно, не в миллионах, внезапно свалившихся на голову не мечтавших о таком счастье людей, а в самой женщине. Поставленная перед выбором между богатством и воспоминаниями о прекрасной любви, она поступила вопреки житейской логике и выбрала любовь.