Бенчли Питер. Челюсти

   — Папа разрешил бы мне, — сказал он.
   — Алекс, тебе пора уже усвоить, что таким способом ты не заставишь пойти меня на уступки. — Она снова оглядела пляж. Он был пуст, только несколько пар вдалеке. — Ну, ладно, — согласилась она. — Иди. Но не заплывай слишком далеко, и без матраца не плавай, — она строго посмотрела на мальчика, даже сняла очки, чтобы он мог видеть ее глаза.
   — Хорошо, — ответил он. Встал, схватил резиновый матрац и потащил его к воде. Потом поднял его и, держа на вытянутых руках, вошел в воду. Когда вода дошла ему до пояса, он лег на него. Волна подхватила матрац, подняла его вместе с мальчиком. Мальчик поудобней улегся на нем и начал медленно грести, равномерно работая обеими руками, его ноги по щиколотку свисали с края матраца. Он проплыл несколько ярдов, повернул и начал грести вдоль берега. Слабое течение потихоньку относило его в океан, но он не замечал этого.
   В пятидесяти ярдах от берега дно океана резко понижалось, оно не обрывалось внезапно, но круто уходило под уклон. Там, где начиналось понижение, глубина была пятнадцать футов. Чуть дальше она достигала двадцати пяти, затем сорока, затем пятидесяти футов. На глубине ста футов дно становилось ровным, оно так и оставалось ровным примерно с полмили, затем поднималось, образуя мелководье в миле от берега. А дальше за мелководьем дно быстро понижалось до двухсот футов, а еще дальше начинались настоящие океанские глубины.
   На глубине тридцати пяти футов медленно плыла огромная рыба, слегка взмахивая хвостом. Она ничего не видела, так как вода была мутной от мельчайших растительных организмов. Рыба плыла вдоль берега. Потом она повернула, слегка накренилась и кругами стала подниматься на поверхность. В воде теперь было больше света, но рыба еще ничего не видела.
   Мальчик отдыхал, свесив руки в воду, ступни его ног тоже захлестывала набегающая волна. Он посмотрел на берег, мать обычно не разрешала ему заплывать так далеко. Он видел, что она все еще лежит на полотенце, а мужчина и ребенок играют в прибрежных волнах. Мальчик не испугался — вода была спокойной, дай отплыл он всего ярдов сорок от берега. Но все же он решил подплыть поближе, а то мать еще увидит его и заставит вылезти из воды. Он сполз немного с матраца, чтобы помогать себе ногами. Его руки загребали воду почти бесшумно, но ноги беспорядочно колотили по воде, взбивая пену.
   Рыба не слышала звуков, но она фиксировала резкие, порывистые толчки воды, посылаемые ударами ног. Это были сигналы, пока еще слабые, но рыба уловила их и направилась в ту сторону. Она всплывала вначале медленно, но затем, по мере того как сигналы становились отчетливее, быстро набирала скорость.
   Мальчик на минуту остановился передохнуть. Сигналы больше не поступали. Рыба поплыла медленнее, вертя головой из стороны в сторону, стараясь вновь уловить их. Мальчик лежал абсолютно неподвижно, и рыба прошла под ним на большой глубине. Потом она снова стала всплывать.
   Мальчик опять поплыл. Он ударял ногами только через три-четыре гребка — ногами было работать гораздо тяжелее, чем грести. Эти изредка повторяющиеся удары посылали рыбе новые сигналы. И она их уловила мгновенно, так как находилась почти точно под мальчиком. Рыба кинулась вверх. Она всплыла почти вертикально, так как на поверхности воды ощутила какое-то движение. Она не была уверена, съедобно ли то, что плещется там, наверху, но это сейчас не имело значения. Рыба приготовилась к атаке. Если то, что она проглотит, можно будет переварить, значит, это пища, а если нет, она отрыгнет это позже. Разинув пасть и еще раз взмахнув серповидным хвостом, рыба кинулась на свою жертву.
   Последнее, что почувствовал мальчик, это сильный удар в живот. Дыхание перехватило, он ничего не успел крикнуть, а если бы и успел, то все равно не знал, что кричать, поскольку рыбы он не видел. Рыба вытолкнула матрац в воздух. Голова, руки, плечи, почти все туловище мальчика и большая часть матраца исчезли в ее пасти, и челюсти ее сомкнулись. Рыба, выскочив из воды, пролетела вперед и шлепнулась на брюхо, перемалывая челюстями все подряд — мясо, кости, резину. Ноги мальчика, отделившись от туловища, медленно вращаясь, опускались на дно.
   Мужчина, который играл с ребенком у воды, крикнул:
   — Эй!
   Он не верил собственным глазам, он все смотрел и смотрел туда, где только что был мальчик, потом перевел взгляд на берег, но тут мощный всплеск заставил его снова резко повернуться к океану, только там он уже ничего не увидел, кроме волн, вызванных всплеском и расходившихся теперь кругами.
   — Ты видел? — закричал он. — Ты видел?
   — Что, папочка, что? — ребенок испуганно уставился на него.
   — Вон там! Акула или кит, или еще что! Что-то огромное!
   Мать мальчика, дремавшая на полотенце, открыла глаза и, прищурившись, взглянула на мужчину. Он, показывая на воду, сказал что-то ребенку, и тот побежал по песку к груде одежды. Мужчина кинулся к матери мальчика. Она села и долго не могла понять, о чем он говорит, но он показывал на воду, и она, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на океан. Она ничего не увидела и поначалу нисколько этому не удивилась, но тут она вспомнила: «Алекс!»
   Броди обедал — жареная курица, картофельное пюре и горошек.
   — Опять картофельное пюре, — воскликнул он, когда Эллен поставила перед ним тарелку. — Что ты со мной делаешь?
   — Я не хочу, чтобы ты умер с голоду. К тому же тебе идет быть полным.
   Зазвонил телефон.
   — Я подойду, — сказала Эллен. Но встал Броди. И так было всегда. Собиралась подойти к телефону она, но подходил он. То же самое было, когда она забывала что-нибудь в кухне. Она говорила, например, что забыла салфетки и что сейчас их принесет, но оба знали, что пойдет за ними он.
   — Не надо, это скорее всего мне, — сказал Броди. Слова эти вырвались у него непроизвольно, он знал, что звонить могли и ей.
   Звонили из полицейского участка.
   — Говорит Биксби, шеф.
   — В чем дело, Биксби?
   — Вам лучше приехать сюда.
   — Зачем?
   — Ну, дело в том, шеф... — Биксби явно не хотел излагать подробности. Он что-то сказал кому-то, кто был рядом, потом снова сказал в трубку: — У нас здесь одна женщина, шеф... Она в истерике...
   — Что случилось?
   — Ее ребенок. Там, на пляже.
   У Броди екнуло сердце.
   — Что с ним?
   — Ну... — Биксби замялся, а потом буркнул: — Четверг.
   — Послушай, болван... — начал было Броди, но тут же осекся. Он все понял. — Я сейчас буду. — И повесил трубку.
   Его трясло, как в лихорадке. Страх, чувство вины и бессильная ярость — все это слилось в один острый приступ боли. Он вдруг Осознал, что его обманули и предали, но и сам чувствовал себя предателем и обманщиком. Его силой вовлекли в грязное дело. Он стал безвольной марионеткой. Вся вина теперь ложилась на него, хотя виноват не он один. Это также вина Ларри Вогэна и его партнеров, есть они у него на самом деле или нет. Он хотел поступить так, как велел его долг, но ему не дали этого. Какой же он полицейский, если спасовал перед Вогэном? Он должен был закрыть пляжи.
   Предположим, он закрыл бы их. Рыба, возможно, ушла бы, допустим, к берегам Истгемптона и напала бы на кого-нибудь уже там. Но он не закрыл пляжи, и из-за этого погиб ребенок. Ясно как божий день. Причина и следствие. Броди вдруг почувствовав отвращение к себе. И одновременно ему стало себя жаль.
   — Что произошло? — спросила Эллен.
   — Только что погиб ребенок.
   — Как?
   — Опять эта проклятая акула.
   — О господи! Если бы ты закрыл пляжи... — начала было она, но тут же замолкла.
   — Да, я знаю.
   Когда Броди приехал, Гарри Медоуз уже ожидал его на автостоянке позади полицейского участка. Он открыл переднюю дверцу и втиснул свое огромное тело на сиденье рядом с Броди.
   — Вот тебе и чистая случайность, — сказал он.
   — Да. Кто там, Гарри?
   — Один парень из «Таймс», двое из «Ньюсдей».
   Один из моей газеты. И еще женщина. И тот человек, который утверждает, будто видел, как все произошло.
   — Как об этом пронюхали в «Таймс»?
   — Невезение. Этот парень из «Таймс» был на пляже. А с ним один из «Ньюсдей». Оба приехали на уик-энд. И о том, что случилось, узнали сразу же.
   — Когда это произошло?
   Медоуз посмотрел на часы.
   — Минут пятнадцать — двадцать назад. Не больше.
   — Им известно об этой девице Уоткинс?
   — Не, думаю. Мой парень знает, конечно, но он достаточно сообразителен, чтобы не болтать зря языком. Что касается остальных — все зависит от того, с кем они говорили. Вряд ли они докопались. У них просто не было времени.
   — Рано или поздно докопаются.
   — Знаю, — сказал Медоуз. — Это поставит меня в довольно трудное положение.
   — Тебя?! Да ты шутник.
   — Я серьезно, Мартин. Если кто-нибудь из «Таймс» разнюхает о той истории и она появится в завтрашнем номере вместе с сообщением о нападении акулы, «Лидеру» не поздоровится. Я собираюсь использовать этот случай, чтобы спасти честь газеты, даже если другим до нее нет дела.
   — Как ты собираешься его использовать, Гарри? Что ты хочешь написать?
   — Пока не знаю. Говорю тебе, что я в довольно трудном положении.
   — И кого ты собираешься обвинить в попытке замять ту историю? Ларри Вогэна?
   — Вряд ли.
   — Меня?
   — Нет, нет. О том, что кто-то распорядился замять это, я вообще писать не буду. Никакого сговора не было. Я хочу переговорить с Карлом Сантосом. Если мне удастся убедить его сказать то, что нужно сказать, мы избежим многих неприятностей.
   — А что если написать правду?
   — Что именно?
   — Что если написать все, как было? Что я хотел закрыть пляжи и предупредить людей об опасности, но члены муниципалитета не согласились, и поскольку я оказался трусом и не смог настоять на своем, выполняя свой долг, то я пошел на поводу у них. Написать, что местные боссы решили: оснований будоражить людей только из-за того, что у берегов Эмити появилась акула, которой нравится жрать детей, нет.
   — Перестань, Мартин. Ты не виноват. Никто не виноват.
   Мы приняли решение, пошли на риск и проиграли. Вот и все.
   — Потрясающе.
   Теперь мне только остается пойти и сказать матери этого ребенка: мы очень сожалеем, но мы были вынуждены пожертвовать ее сыном в этой игре, как фишкой. — Броди вылез из машины и зашагал к задней двери в полицейский участок. Медоуз последовал за ним.
   Броди остановился.
   — Я вот что хотел бы знать, Гарри. Кто на самом деле принял такое решение? Ты подчинился. Я подчинился. Я полагаю, что Ларри Вогэн тоже не сам все решил. По-моему, он тоже кому-то подчинился.
   — Почему ты так думаешь?
   — У меня есть некоторые основания. Тебе что-нибудь известно о его партнерах по бизнесу?
   — Нет у него никаких партнеров.
   — Это-то и наводит меня на размышления. Ладно, забудем об этом... на время. — Броди поднялся на ступеньки, Медоуз — за ним. — Тебе лучше пойти через главный вход, Гарри, — сказал Броди.
   Броди вошел в свой кабинет через заднюю дверь. У его стола сидела женщина и комкала в руке носовой платок.
   Она была босиком, короткий халатик, накинутый на купальник, был не застегнут. Броди с тревогой посмотрел на нее, и его снова охватило чувство вины. Он не видел, плачет ли она, глаза ее закрывали большие солнечные очки.
   У противоположной стены стоял мужчина. Броди понял, что это тот самый человек, который будто бы видел, как все произошло. Мужчина рассеянно обозревал развешанные по стенам благодарственные грамоты от общественных организаций, фотографии, на которых Броди был снят с именитыми гостями. Вряд ли все это могло представлять интерес для взрослого посетителя, но говорить сейчас с обезумевшей от горя женщиной не каждый бы решился.
   Броди никогда не был мастером утешать людей, поэтому он только представился и начал задавать вопросы. Женщина сказала, что никакой акулы она не видела: ее мальчик плыл на матраце, а потом вдруг его не стало. «Все, что я увидела, — это куски матраца». Говорила она тихим, ровным голосом. Мужчина рассказал то, что он видел. А может, ему все это только померещилось?
   — Итак, никто в действительности акулу не видел, — подытожил Броди, где-то в глубине души на что-то надеясь.
   — А что же это еще могло быть? — спросил мужчина.
   — Мало ли что, — Броди лгал себе, так же как и им, втайне надеясь, а вдруг какая-нибудь версия окажется хоть сколько-нибудь правдоподобной. — Из матраца мог выйти воздух, мальчик мог просто утонуть.
   — Алекс хорошо плавает, — возразила женщина. — Или...
   Плавал...
   — Ну, а как же всплеск? — сказал мужчина.
   — Мальчик мог барахтаться в воде.
   — Он даже не вскрикнул.
   Броди понял, что ничего не выйдет.
   — Ну что ж, — сказал Он. — Причины, во всяком случае, нам довольно скоро станут известны.
   — Что вы имеете в виду? — спросил мужчина.
   — Людей, которые погибают в воде, обычно выбрасывает на берег. И если на него напала акула, это будет сразу ясно. — Женщина опустила плечи, и Броди выругал себя за бестактность. — Извините, — сказал он. Женщина покачала головой и заплакала.
   Броди попросил женщину и мужчину подождать у него в кабинете, а сам вышел в приемную. Медоуз стоял в дверях, прислонившись к стене, молодой человек, высокий и стройный, стоявший рядом с ним, атаковал Медоуза вопросами. Репортер из «Таймс», сообразил Броди. На молодом человеке были сандалии, плавки и рубашка с короткими рукавами с эмблемой в виде аллигатора на груди с левой стороны. Эта эмблема сразу вызвала у Броди инстинктивную неприязнь к репортеру. В юности такие рубашки были для Броди чем-то вроде символа богатства и высокого положения в обществе. Все курортники носили их. Броди долго приставал к матери, и наконец она купила ему «двухдолларовую рубашку с шестидолларовой ящерицей», как говорила она, но когда он увидел, что все равно толпы курортников проходят мимо него с тем же равнодушием, что и прежде, он испытал унижение. Он содрал аллигатора с кармана, а рубашкой стал чистить газонокосилку — летом он подрабатывал стрижкой газонов. Совсем недавно Эллен купила несколько дорогих платьев той же фирмы; они вряд ли могли позволить себе платить такие деньги за аллигатора, но Эллен надеялась, что это поможет вернуться в ту среду, из которой она вышла. И однажды вечером Броди — неожиданно для себя самого — принялся корить Эллен за покупку «десятидолларового платья с двадцатидолларовой ящерицей».
   Двое мужчин сидели на скамейке — репортеры из «Ньюсдей». Один был в плавках, другой — в пиджаке и спортивных брюках. Корреспондент Медоуза — кажется, его звали Нэт, — присев на краешек стола, о чем-то болтал с Биксби. Увидев Броди, они замолчали.
   — Чем могу быть полезен? — спросил Броди.
   Молодой человек, беседовавший с Медоузом, сделал шаг вперед и сказал:
   — Я Билл Уитмен из «Нью-Йорк таймс».
   «Подумать только, какая честь!» — мелькнуло в голове у Броди.
   — Я был на пляже.
   — Ну и что вы там видели?