Бенхедуга Абдельхамид
Цена выкупа
АБДЕЛЬХАМИД БЕНХЕДУГА
Цена выкупа
Перевод О.Власовой
- Правда, что ты едешь во Францию?
- Да.
- А зачем?
- Мне надоело сидеть здесь без работы.
- Когда вернешься?
- Весной.
Зулейха замолчала. Молчание было для нее, как и для всех девушек в деревне, естественным состоянием. Да и что еще ей нужно знать кроме того, что она услышала? Ее жених уезжает во Францию - это уже решено. Вернется весной... Так он сказал.
Помолчав, Абид сказал с улыбкой:
- Может, ты считаешь, что остаться в этой деревне не равносильно эмиграции?
- Но это же наша страна.
- Ты уверена в этом?
- А разве нет?
- Нашей настоящей страны пока еще не существует.
- Как?.. Не понимаю.
- Не пытайся понять это сейчас, Зулейха. Девушка выросла в деревушке, затерянной среди гор... Она, словно дерево, терпела жару и холод, была окутана туманом, когда случались туманные дни, впитывала в себя щедрые лучи солнца и луны в те дни, когда сверкало солнце или светила с небес луна. Как же может она представить себе, что страны ее пока не существует, - ведь она живет в ней, ступает по ее земле? Да и зачем ей понимать? Она пришла сюда тайком от матери, чтобы спросить Абида, когда тот вернется из Франции. И он сказал, что вернется весной, а весна - это пора надежд. Ей уже чудятся миндальные деревья, окутанные белым прозрачным покрывалом прекрасных крошечных цветов, слышатся несмолкающие нежные песни птиц, блеяние новорожденных ягнят и журчание ручейков. Ей видится земля, покрытая изумительным зеленым ковром, сотканным из трав и света, и Абид, вернувшийся из Франции. Грядущая весна станет для нее не только весной красоты, но и весной возвращения, весной любви...
- Мне пора.
- И ты уйдешь вот так?
Зулейха увидела в глазах Абида настойчивый вопрос. Остановилась, спросила, запинаясь:
- Ты... зайдешь к нам в день отъезда?
- Конечно.
Абид заметил ее волнение и смущение, ему захотелось утешить ее. Он спросил:
- Ты ведь будешь дома?
- А где же мне быть?
- Тогда мы увидимся.
- Если мать разрешит.
- Разрешит.
- Всего хорошего.
- До встречи.
* * *
Абид был из бедной семьи. Он любил Зулейху со всей глубиной того чувства, на которое способна любовь, но отец Зулейхи требовал за нее выкуп, и у Абида не было другого пути, чтобы добыть его и соединиться с Зулейхой, кроме как отправиться за море. Так в поисках денег для выкупа он уехал во Францию, чтобы наняться куда-нибудь на завод... Только на заводе, считал он, можно заработать на выкуп.
Сначала ему не повезло, и целых три месяца он жил за счет других рабочих, а когда нашел работу, радуясь, что сможет заработать на выкуп, и в глазах его засветилась надежда на возвращение, у него в легких уже прочно обосновался туберкулез.
Жил он не в самом Париже. Я видел его чаще всего в одиночестве. В недолгие минуты отдыха он сиживал на одной и той скамейке в парке Сен-Клод я ни разу не видел, чтобы он сменил это место... Но секрет этого я понял только после его смерти...
Скамейка эта стояла напротив скульптуры обнаженной девушки. Сюда он приходил на свидания со своей Зулейхой!
Когда он был уже в больнице, при смерти, я сидел у его изголовья. Он бредил, щеки его раскраснелись от лихорадки, пылавшей у него в груди. Он был красив, а перед смертью стал еще прекрасней - любовь к Зулейхе читалась в его полузакрытых глазах, на бледных губах, на щеках, раскрасневшихся от жара, на влажном лбу.
- Передай Зулейхе, что я не приду завтра, - сказал он.
Я ответил:
- Не думай сейчас о Зулейхе. Она будет ждать, даже если ты вернешься через десять лет.
- Прошу тебя, скажи ей, что я не приду завтра, - повторил он. - Иди сейчас в парк и скажи ей.
- В какой парк?
- В Сен-Клод, она там ждет меня, скажи ей, что я... Он бредил еще несколько минут, потом умолк. Я решил, что он заснул, но тут заметил, что дыхание его стало частым и прерыв истым. Лицо его так раскраснелось, что мне казалось, будто вся кровь, которая текла в его венах, бросилась ему в лицо. И пришла беда. У него начался такой приступ кашля, что мне казалось, легкие его вот-вот лопнут, а грудь разорвется
от натуги! Из последних сил он изверг из своего чрева всю кровь, что скопилась в нем. Ярко-красное пятно обозначилось на белизне постели.
Санитарка попросила меня выйти, чтобы не мешать ее работе. Через некоторое время - не знаю, сколько времени прошло, - я вернулся к нему. На этот раз он был спокоен, только щеки были по-прежнему покрыты лихорадочным румянцем, губы бледные, а под глазами - зеленовато-черные круги. Мне подумалось: "Ах, если бы алжирское солнце светило на заводах Франции!"
В этот раз он не бредил. Он грезил о лучах, дремлющих где-то там - за дальним горизонтом.
Эти минуты его жизни были полны безмятежного покоя... Такого покоя он, наверное, не знал никогда раньше. Он повернулся ко мне, улыбаясь, улыбка его была прекрасна, несмотря на его состояние, несмотря на того беспощадного врага, который продолжал все разрушать в его груди. Улыбка была прекрасна, как солнце Алжира. Он сказал мне негромким, спокойным голосом:
- Возьми под подушкой...
-Что?
- Выкуп. Пошли ему. Это для него...
- Для кого?
- Для отца Зулейхи. Разве ты не знаешь его?..
Цена выкупа
Перевод О.Власовой
- Правда, что ты едешь во Францию?
- Да.
- А зачем?
- Мне надоело сидеть здесь без работы.
- Когда вернешься?
- Весной.
Зулейха замолчала. Молчание было для нее, как и для всех девушек в деревне, естественным состоянием. Да и что еще ей нужно знать кроме того, что она услышала? Ее жених уезжает во Францию - это уже решено. Вернется весной... Так он сказал.
Помолчав, Абид сказал с улыбкой:
- Может, ты считаешь, что остаться в этой деревне не равносильно эмиграции?
- Но это же наша страна.
- Ты уверена в этом?
- А разве нет?
- Нашей настоящей страны пока еще не существует.
- Как?.. Не понимаю.
- Не пытайся понять это сейчас, Зулейха. Девушка выросла в деревушке, затерянной среди гор... Она, словно дерево, терпела жару и холод, была окутана туманом, когда случались туманные дни, впитывала в себя щедрые лучи солнца и луны в те дни, когда сверкало солнце или светила с небес луна. Как же может она представить себе, что страны ее пока не существует, - ведь она живет в ней, ступает по ее земле? Да и зачем ей понимать? Она пришла сюда тайком от матери, чтобы спросить Абида, когда тот вернется из Франции. И он сказал, что вернется весной, а весна - это пора надежд. Ей уже чудятся миндальные деревья, окутанные белым прозрачным покрывалом прекрасных крошечных цветов, слышатся несмолкающие нежные песни птиц, блеяние новорожденных ягнят и журчание ручейков. Ей видится земля, покрытая изумительным зеленым ковром, сотканным из трав и света, и Абид, вернувшийся из Франции. Грядущая весна станет для нее не только весной красоты, но и весной возвращения, весной любви...
- Мне пора.
- И ты уйдешь вот так?
Зулейха увидела в глазах Абида настойчивый вопрос. Остановилась, спросила, запинаясь:
- Ты... зайдешь к нам в день отъезда?
- Конечно.
Абид заметил ее волнение и смущение, ему захотелось утешить ее. Он спросил:
- Ты ведь будешь дома?
- А где же мне быть?
- Тогда мы увидимся.
- Если мать разрешит.
- Разрешит.
- Всего хорошего.
- До встречи.
* * *
Абид был из бедной семьи. Он любил Зулейху со всей глубиной того чувства, на которое способна любовь, но отец Зулейхи требовал за нее выкуп, и у Абида не было другого пути, чтобы добыть его и соединиться с Зулейхой, кроме как отправиться за море. Так в поисках денег для выкупа он уехал во Францию, чтобы наняться куда-нибудь на завод... Только на заводе, считал он, можно заработать на выкуп.
Сначала ему не повезло, и целых три месяца он жил за счет других рабочих, а когда нашел работу, радуясь, что сможет заработать на выкуп, и в глазах его засветилась надежда на возвращение, у него в легких уже прочно обосновался туберкулез.
Жил он не в самом Париже. Я видел его чаще всего в одиночестве. В недолгие минуты отдыха он сиживал на одной и той скамейке в парке Сен-Клод я ни разу не видел, чтобы он сменил это место... Но секрет этого я понял только после его смерти...
Скамейка эта стояла напротив скульптуры обнаженной девушки. Сюда он приходил на свидания со своей Зулейхой!
Когда он был уже в больнице, при смерти, я сидел у его изголовья. Он бредил, щеки его раскраснелись от лихорадки, пылавшей у него в груди. Он был красив, а перед смертью стал еще прекрасней - любовь к Зулейхе читалась в его полузакрытых глазах, на бледных губах, на щеках, раскрасневшихся от жара, на влажном лбу.
- Передай Зулейхе, что я не приду завтра, - сказал он.
Я ответил:
- Не думай сейчас о Зулейхе. Она будет ждать, даже если ты вернешься через десять лет.
- Прошу тебя, скажи ей, что я не приду завтра, - повторил он. - Иди сейчас в парк и скажи ей.
- В какой парк?
- В Сен-Клод, она там ждет меня, скажи ей, что я... Он бредил еще несколько минут, потом умолк. Я решил, что он заснул, но тут заметил, что дыхание его стало частым и прерыв истым. Лицо его так раскраснелось, что мне казалось, будто вся кровь, которая текла в его венах, бросилась ему в лицо. И пришла беда. У него начался такой приступ кашля, что мне казалось, легкие его вот-вот лопнут, а грудь разорвется
от натуги! Из последних сил он изверг из своего чрева всю кровь, что скопилась в нем. Ярко-красное пятно обозначилось на белизне постели.
Санитарка попросила меня выйти, чтобы не мешать ее работе. Через некоторое время - не знаю, сколько времени прошло, - я вернулся к нему. На этот раз он был спокоен, только щеки были по-прежнему покрыты лихорадочным румянцем, губы бледные, а под глазами - зеленовато-черные круги. Мне подумалось: "Ах, если бы алжирское солнце светило на заводах Франции!"
В этот раз он не бредил. Он грезил о лучах, дремлющих где-то там - за дальним горизонтом.
Эти минуты его жизни были полны безмятежного покоя... Такого покоя он, наверное, не знал никогда раньше. Он повернулся ко мне, улыбаясь, улыбка его была прекрасна, несмотря на его состояние, несмотря на того беспощадного врага, который продолжал все разрушать в его груди. Улыбка была прекрасна, как солнце Алжира. Он сказал мне негромким, спокойным голосом:
- Возьми под подушкой...
-Что?
- Выкуп. Пошли ему. Это для него...
- Для кого?
- Для отца Зулейхи. Разве ты не знаешь его?..