Бескаравайный С С
На_гибель Фауста

   Бескаравайный С.С.
   На гибель Фауста.
   Но - гвозди ему в руки, чтоб чего
   не сотворил,
   Чтоб не писал и чтобы меньше
   думал...
   Высоцкий. О фатальных датах и
   цифрах.
   Что дозволено таланту, величайшему мастеру своего дела, а то и гению? Эти проблемы не первый век тревожат художников. С одной стороны - явное ограничение, травля, гонения на личностей, резко выделяющихся из толпы. Неординарный человек, как высокое дерево притягивает к себе молнии завистников. С другой - самые мерзкие преступления и выходки, что теми же талантами и творятся. Дедал, величайший из легендарных античных умельцев был изгнан из Афин за то, что столкнул своего юного племянника Тала со скалы. И вряд ли бы его осудили, вряд ли бы это преступление вошло в миф, не будь Тал более талантливым мастером, чем его дядя.
   Но вот Мери Роун, Дженинифер Роберсон и Кейт Эллиот, авторы "Золотого ключа", романа о магии живописи, с прекрасной завязкой и очень грустным окончанием пытается, еще раз рассмотреть эту проблему.
   Некое семейство - Грихальво - владеющее ограниченным набором магических приемов, пытается вернуть себе позиции при дворе, восстановиться в звании Верховных Иллюстраторов. В их роду уж сколько лет держится редкий дар к живописи и колдовству. Но вокруг-то - почти средневековье, при случае и с факелами прийти могут, для термической обработки. Дело осложняется коротким сроком жизни художников. Они буквально сжигают себя в своих полотнах, к сорока годам уже седеют. Отсюда жесткая, почти военная дисциплина в семье: заговор всеобщего молчания в стиле мафии, совет старейших - Вьехос Фратос который решает все насущные дела. Есть и инструмент усмирения непокорных: каждый из художников, сдавая экзамен на профпригодность, пишет контрольный автопортрет, картину, в разрушении которой таится его смерть. И стоит ему потом употребить недозволенный прием, косо посмотреть на семейный совет старейшин - и его уже ждет смерть или лишение дара.
   Этот клан талантов самих себя превращающих в посредственности. Страх стариков препятствует дерзким замыслам молодых. Им запрещают использовать многими приемами колдовства, ограничивают в интригах. Из-за этого семейство никак не может побороть своих основных конкурентов - Серрано, - которые и не приближающихся к ним по уровню мастерства. Но появляется среди Грихальво истинный гений живописи - Сарио. Чудовищная сила таланта, способности в магии и работе с красками, сочетается в нем с талантом к интригам, предусмотрительностью, порой переходящей в коварство.
   Что дальше? Роман о восхождении к вершинам мастерства, борьба героя с геронтократией? Нет. Сарио слишком силен, предусмотрителен и нет человека, что мог бы удержать его - он становится Верховным иллюстратором. Авторы с самого начала вводят его моральную антагонистку - Сааведру - близкую родственницу, не наделенную таким ярким талантом художницы, однако менее циничную. Она выступает его двойником, тенью сопровождающей его взросление: порядочным человеком, который предан семье и стремится делать для нее все не нарушая моральных норм. Правда, моральность эта своеобразная. Надо стать фавориткой наследника герцога - не вопросов (конечно, авторы превращают увлечение наследника в любовь). Кажется ей, что друг ее детства, что все-таки выбился в придворные живописцы, начал сгорать в пламени своего таланта - и она готова сжечь его самого, отдав контрольный автопортрет в руки старейших. Различие в их моральных нормах скорее определяется одной мыслью героини: для Сарио каприз и жизненная необходимость - одно и тоже. И это при том, что она любит его талант, признает его великим мастером кисти.
   Такая ситуация могла сохраняться до естественной смерти героев, но художник Сарио наносит судьбе несколько блестящих ударов: расшифровывая магические символы он решает вырвать свою любовь из союза с наследником, уже занявшим герцогский трон и, заодно, обессмертить себя. Он переносит ее на картину, превращает в образ на раскрашенной доске. Сам же начинает странствие из тела в тело: стареющий художник пишет портрет молодого человека, встречается с ним лично, проводит инвольтацию - и вот он уже в другом теле.
   Будущее, какое будущее открывается перед ним: тысячи холстов в ожидании той главной картины, что заставит смириться Сааведру, его первую и настоящую любовь. А поскольку картины имеют власть и над реальными событиями, то величайший живописный талант начинает делать все для предания мощи стране, в которой живет.
   Но здесь авторы начинают корежить личность героя. Выясняется, что он должен переселяться только в членов своей семьи, одаренных и еще просто не успевших проявить себя юношей. Он как клещ выедает внутренности родного клана. К тому же над ним висит проклятье полууспеха. Вот итог всех его перерождений: лишь один раз он смог прожить Верховным Иллюстратором полноценную жизнь и целиком использовать свой дар, создав удивительную коллекцию полотен и способствуя объединению государства. Другой раз ему удалось стать наставником в семье Грихальво, воспитав целое поколение художников. В остальном ему вечно что-то мешало, то дикая страсть к дочери герцога, то банальное стечение обстоятельство, из-за которого его новое тело обвиняли в убийстве старого - и приходилось менять оболочку еще раз, уничтожая то тело, в котором недавно бился талант. Или болезнь и чересчур ранняя старость. Он пишет, совершенствует свое мастерство, но становится все более угрюмым и властным, злым стариком в молодом теле.
   Так проходит три с половиной столетия. Монархия, на которую продолжает ориентироваться художник, медленно гниет и республика все более властно требует себе прав. Родной клан так же постепенно вырождается, запутавшись в бесконечных кровосмесительных браках, теряя секреты мастерства и сдавая позиции в искусстве. А мастерство художника все растет - и вот он уже смог для политических манипуляций воплотить призрак умершей принцессы. Он уже командует герцогом через его портрет. Ему кажется недопустимым ждать, пока умрет современный ему Верховный Иллюстратор - он убивает его и сам занимает место. Авторы превращают его в чудовище, в закапанного красками тарантула, убивающего родственников и случайных людей, который уже скорее по привычке все пишет и пишет удивительные по красоте произведения. Его первая любовь, Сааведра, существующая внутри картины, становится для него чем-то вроде иконы - он ходит к ней и бесконечно обещает выпустить как только напишет ту самую, идеальную картину. Но эта любовь страдает: время в картине течет медленней - за век проходит день, она почти не чувствует внешний мир и только подозревает о смерти любимых людей.
   Так бы могло продолжаться очень долго. Но художник выходит на новый уровень мастерства: в одиночестве уже тесно и противно ему идти дальше по жизни. Он находит ученицу. Надо строить новый мир, более совершенный. Именно здесь выступают противоречия между личностью человека и его талантом: делая свою протеже неуязвимой для магических средств влияния, открывая ей все новые секреты, он в припадке злобы убивает ее брата плеснув на его портрет горячим маслом.
   И ученица Элейна освобождает его первую любовь из плена в картине.
   Здесь в романе начинает последний виток той громадной интриги, которые авторы разворачивали перед читателем: выявляться вся драматичность образов и масса сюжетных недоделок. Коварнейший из интриганов, хладнокровный убийца Сарио слишком любит тот образ на картине, к которому он обращался сердцем последние три сотни лет. Это как слепое пятно, ахиллесова пята. А Сааведра слишком ненавидит его - за разлуку с любимым человеком, за картинное заточение. Она пользуется своим мастерством и вытаскивает на свет тайну художника, помогает остальным Грихальво схватить его.
   После маловероятных событий (признание наследником герцогской власти ребенка, зачатого три столетия назад, публично покаяние колдунов и их такое же публично прощение, не говоря уже о гражданском осуждении художника, на котором он не сказал ни слова в свою защиту), наступает кульминация. Группа посредственностей, выродившихся талантов и обычных копировальщиков начинает судить гения. Семья, удерживавшаяся на первых позициях в живописи столько лет благодаря и его стараниям, отвергает Сарио. Из всех них только Сааведра может отдаленно соперничать с ним в таланте, а ученица Элейна надеется подняться до его уровня через несколько лет. И какое наказание придумывают они? Сжигают все картины современного воплощения художника, чтобы избавиться от его славы. Потому он молчит о своих предыдущих "реинкарнациях" - и остается совершенно неясным, какая из великих картин прошлого была написана его воплощением, а какая неодержимым живописцем. Единодушное решение семьи: заточить его в картину. Но какую картину! Он оставил Сааведре магическую книгу на столе, зеркало, через которое можно было говорить с внешним миром, и даже дверь, в которую она, в конце концов и вышла. Ему же дают комнату с голыми стенами без намека на выход, зеркало, мольберт без красок, две свечи и лампы, которые скоро должны потухнуть. И когда они погаснут наступит в той комнатке вечная тьма. Пока же еще горят - она ходит к нему, говорить с безвластным призраком, читать ему морали и наслаждаться своей победой.
   Нельзя забывать и о ученице. Художник желает уничтожить ту магическую книгу, секретами которой овладел, и в камере перед казнью рассказывает Элейне все. Требует он и уничтожить автопортреты - все те лица, что он сменил за это время, нарисованные на одном полотне - тогда он умрет быстро. Но ученица не в состоянии заставить себя погубить эту сокровищницу знаний. Книга слишком искушает ее, приходиться ее отдать на хранение (о Толкиен, о Кольцо...). А вместилище лиц она хранит в тайнике, созданном еще художником, наслаждаясь и черпая в нем свое вдохновение.
   Последние строчки романа посвящены описанию картины-тюрьмы на которой осталась гореть только одна лампа...
   Жизненный финал лучшего живописца эпохи вызывает скорее сочувствие к нему, чем радость от сверившегося правосудия. Но одновременно понимаешь, что проигрыш его вполне закономерен. Он не мог вечно оставаться придворным художником - двор шел к своему увяданию и все искусство художника не могло вдохнуть жизнь в умирающую монархию. Тоже самое относится к его личности: возраст делал Сарио все более высокомерным. Даже если ты зависишь от людей трудно относиться к ним как к равным, если старше любого из них в пять раз. Трансформация личности подталкивалась и другими вещами: ведь он каждый раз губил чью-то жизнь чтобы овладеть новым телом, губил таланты, почти равные собственному. В итоге он стал таким же капризным, вздорным и опасным, как те старейшины, которых он опасался в юности. При таких условиях легко выплеснуть горячее масло на портрет брата своей ученицы.
   Но разве крылся его проигрыш в аморальности? Победители его не были такими уж щепетильными в вопросах чести. Семья убивала непослушных отпрысков все эти века и традиция перестала быть обязательной только тогда, когда парламент официально простил их склонности к колдовству. И дело тут не в сплетении интриг, которое привело художника к гибели, и которое так подробно дают авторы - ведь интригу можно обернуть в свою пользу: начни Сарио перечислять все свои воплощения, все картины, что нарисовал за эти века и все то интриги, что плел в пользу государства, мог бы найтись такой Грихальво, что посочувствовал бы ему. Да и конечное моральное поражение художника выглядит странным в свете того счастья, что получили отомстившие ему жертвы - ученица сделала блестящую карьеру в живописи, а первая любовь стала царствующей герцогиней, источником знаний о старых секретах семьи.
   И не тайное знание погубило его - если взвесить все добро и зло, что сделал Сарио благодаря магии, то механическая сумма добра, принесенная его картинами, будет куда как больше.
   Скорее Сарио можно сравнить с Наполеоном - "маленький капрал" проиграл англичанам в тот день, когда отказался от предложения Фултона строить пароходы, когда забраковал его же подводную лодку. В итоге французский полководец был вынужден вести бесконечную войну на континенте без всякой надежды добраться до своего главного врага. Потому его законы, его конституция и сейчас служат Франции, но ближе к концу его правления она слишком устала от постоянных войн, слишком много солдат легло в ненужных уже сраженьях.
   Самый великий художник не должен противопоставлять себя миру. Дело тут не в убийствах, а в лишении себя союзников. Единственный из объектов переноса, о котором он жалел, добровольно пошедший на это, не слишком одаренный юноша Матейо, он ведь мог стать его преданнейшим помощником. Единственную ученицу, которой он в итоге доверил все, художник взял слишком поздно. Сарио требовался качественно новый ход, разрыв этого противостояния между той пользой, что он приносил государству и теми конкретными жертвами, в тела которых вселялся. Если бы через постепенное приобщение к секрету нескольких человек он стал бы семейным божком, еще одной мрачной тайной этого клана - тогда он действительно имел бы возможности для постоянного занятия должности верховного иллюстратора, создания величайших полотен и определения направлений в живописи. Объекты бы ему нашли. В такой большой семье всегда много неугодных. Добровольцы бы отыскались сами. А так друзья приходили и уходили, а враги множились и множились - ведь подписи под картинами оставались за покойниками, а список злодеяний висел на нем.
   Он не пробовал провернуть комбинацию по мотивам Дориана Грея (естественное, он не читал Оскара Уальда, но подобный магический прием встречается в мифологии) - написать портрет, который затормозил бы его старение. Тогда бесконечная погоня за телами, которая заставляла его каждые двадцать лет подыскивать себе очередную жертву, не вытягивала бы из него столько сил. Не пробовал сделать колдовство всеобщим достоянием, объяснить знаки другим людям: тогда бы он сам снял бы противоречием между семьей и обществом, наверняка, нашлось бы много талантливых людей и странствия из тела в тело не стало бы таким ужасным актом. Он не попробовал тысяч вещей, которые могли превратить его из вампира в гения-долгожителя.
   Что еще более любопытно, он не предпринял попыток разыскать источники того колдовства, которым владел. Таззаибы, то племя кочевников, которое и создало эту магическую книгу, оно было разбито. Почти все колдуны погибли, но ведь обрывки сведений должны были остаться? Некоторые свои жизни Сарио был вынужден проводить в эмиграции - опасность разоблачения была слишком велика - так почему же он ни разу не съездил в пустыню? Он ведь мог бы организовать целую этнографическую экспедицию или поехать в одиночку.
   Наконец, что выступало его основной задачей в превращениях? Подобрать сильное, здоровое тело, занять пост Верховного Иллюстратора, написать главную картину и уже в зените славы выпустить Сааведру из картины. Но каждый раз он выбирает тела, отягощенные фамильным физическим недостатком Грихальво - стерильностью, по которому и определяют наличие у них дара к колдовству. Между тем, Сааведра, обладавшая этим даром, могла иметь детей. Значит сверхзадачей при поиске новых тел для Сарио становится физически полноценный человек, способный колдовать. Как же найти его? Ответ очевиден с помощью картин. Старый кочевник-колдун, живший в городе, поставил среди площади невидимый обычным глазом шатер и лишь Сарио смог его разглядеть. Картина должна была быть видна во всех деталях лишь одаренным людям.
   Но разве это его вина? Как получилось, что до двадцати лет он раз за разом обманывал судьбу в гениальных прозрениях, качественно новые интриги зрели в его мозгу как шампиньоны. Он смог восстановить потрепанную магическую книгу, которая давала ему могущество. А после первого перевоплощения будто отупел. Лишь немного улучшал магические краски и совершенствовался в живописи. Здесь явный просчет в сюжете. Авторы пытаются сказать, что тела воздействовали на новую личность - одни были чуть более ленивы, другие с худшим даром. Но за триста лет не было сделано почти ничего!! Это при том, что при переносе он каждый раз страшно рисковал, мучался из-за этого.
   И если авторы так уж желали наказать художника, то описан уже в литературе выход из этой ситуации: в романе Генри Каттнера "Ярость" главный герой обладает волей, способностями к подчинению людей и жаждой власти. Схожесть ситуации в том, что перетряхнув цивилизацию, совершив множество добрых и дурных поступков, он тоже вступает в противоречие с обществом слишком много за ним вранья, пролитой крови и поломанных судеб. Но в итоге его не убивают, а кладут в анабиоз. Про запас. Когда еще может понадобиться такой лидер? В "Золотом ключе" у Сарио практически нет шансов выйти из картины - его обрекают на медленную и мучительную смерть.
   Еще одним просчетом кажется укрытие, где стоял его групповой автопортрет, предохранявший от инвольтаций, и где хранилась магическая книга. Эта комнатка над винной лавкой посещалась им "два месяца за сто лет", была опутана массой заклинаний и хозяева лавочки были ему преданы, хоть ничего и не понимали. Однако здание надо чинить, вставлять стекла, разбитые камнями уличных мальчишек, тушить пожары, наконец. У хозяев, напуганных им в прошлый свой визит, подрастают дети, которые обязательно куда-нибудь проберутся. Словом, триста лет это укрытие не продержалось бы. Даже полстолетия представляются сомнительной цифрой. То же самое относится к заколдованной Сарио двери, из которой и должна была выйти Сааведра - триста лет она простояла во дворце и ее никто не заметил. Как же мылся пол рядом с этой дверью?
   Самым интересным вопросом из мелких деталей остается освещение картины. Сааведра, говорила, что когда картину надолго закрывали в подвале, она погружалась во тьму. А через зеркало, когда на картине не было покрывала, можно было наблюдать внешний мир. Но как же тогда быть с абсолютной темнотой в комнате, куда заточили Сарио? Когда погаснут свечи - для зрителя картина потемнеет, однако, будет ли поступать свет туда извне, скажем, из зеркала?
   В итоге роман производит впечатление интересно, острой, хоть и несколько растянутой истории, из которой не хочется выводить общечеловеческие моральные нормы.
   Март 2003г.