Висенте Ибаньес Бласко
Мавританская месть
Почти все, кто ехал в этом вагоне третьего класса, знали Мариету, красивую молодую женщину в траурном платье. Держа на руках грудного ребенка, она сидела у окна, стараясь не встречаться глазами со своими соседками и не принимая участия в их разговорах.
Старые крестьянки рассматривали Мариету – одни с любопытством, другие с ненавистью, поглядывая на нее поверх громоздившихся у них на коленях корзин и узлов, набитых покупками, сделанными в Валенсии.
Мужчины, посасывая дешевые сигары, смотрели на нее жадными горячими глазами.
Во всех концах вагона говорили о ней, пересказывали ее историю.
Первый раз после смерти мужа Мариета решилась выйти из дома, а с того дня прошло уже три месяца. Она, конечно, боялась Теулаи, своего младшего деверя, парня, который в свои двадцать пять лет наводил ужас на всю округу. Этот смельчак, хотя и родился богатым, подружился с ружьем и удачей, оставил свою землю и теперь живет то в деревнях, испытывая терпение алькальдов, то в горах, когда кто-нибудь из его недоброжелателей осмеливался на него донести.
Мариета казалась счастливой и спокойной.
– Вы посмотрите на эту паршивку: с такой черной душой – и такая красавица. А величава – что сама королева.
Все, кто видел ее впервые, восхищались ее красотой.
Своим обликом она напоминала святых покровительниц деревень, – лицо, бледное и прозрачное как воск, временами заливал нежный розовый румянец, черные глаза, большие и продолговатые, затеняли длинные ресницы, две складки на горделивой шее лишь подчеркивали упругость ее полного тела; она была высокая и статная, и стоило ей шевельнуться, как под черным платьем вырисовывались округлые формы.
Да, она была очень хороша, – ее бедному мужу было от чего помешаться.
Напрасно семья Пепета противилась его женитьбе, – где это видано, чтобы богатый парень женился на нищенке? К тому же, мать у девчонки ведьма, и, стало быть, дочь унаследовала все ее колдовство.
На Пепета ничто не действовало. Мать его умерла от горя, – как говорили соседки, она поспешила покинуть мир до того дня, когда в ее дом войдет дочь Ведьмы. Даже Теулаи, этот блудный сын, который ии в грош не ставил семейную честь, едва не поссорился с братом. Он никак не мог примириться с тем, что его невесткой будет девка, которая, как уверяют в таверне очевидцы, – а это были всё люди почтенные, – варила скверные зелья, готовила вместе с матерью колдовские мази из жира маленьких бродяжек и каждую субботу в полночь натиралась ими перед тем как вылететь через трубу.
Пепет, который смеялся над всеми этими россказнями, женился на Мариете, и с тех пор в руки ведьминой дочери перешли его виноградники, роща рожковых деревьев, дом на Большой улице и горсть золотых монет, которые мать Пепета хранила в кованом ларце.
Он лишился рассудка, эти две волчицы опоили его, наверное, каким-нибудь приворотным зельем, которое, по утверждению многое на своем веку повидавших соседок, не теряет своей темной силы до самого гроба.
Ведьма, морщинистая старуха с хитрыми глазками, которую, стоило ей появиться на деревенской площади, мальчишки осыпали градом камней, осталась одна в своей лачуге на самом краю деревни, мимо которой ни один человек не решался пройти ночью не перекрестившись.
Пепет увел Мариету из этого логова, довольный своей женой, первой красоткой во всей округе.
Что за жизнь он вел с нею! Честные женщины не могли вспоминать об этом без возмущения. Сразу было видно, что этот брак был заключен не без вмешательства нечистой силы. Пепет забросил свои поля, перестал следить за работой поденщиков, – не желая ни на минуту разлучаться со своей женой, он почти не выходил из дома, и люди, заглядывая в незапертые двери или окна их дома, всегда распахнутые настежь, дивились их объятиям, смотрели, как они, совершенно пьяные от счастья, носятся друг за другом по комнатам, смеются и целуются. Нет, так не подобает жить добрым христианам. Это были какие-то бешеные собаки, которые никак не могли отстать одна от другой, потому что их мучила неутолимая любовная жажда.
Несчастная греховодница, это она вдвоем со своей матерью сжигала его нутро своим нечистым питьем.
Все это замечали: Пепет с каждым днем все худел, бледнел и съеживался, – все равно что воск, который тает на глазах.
Деревенский врач, единственный человек, который не верил в ведьм, зелья и прочие суеверия, сказал, что молодоженам необходимо держаться подальше друг от друга, – только это может спасти Пепета.
Но они по-прежнему были неразлучны, и Пепет продолжал чахнуть и терять силы, в то время как в пополневшей Мариете жизнь била ключом и ее цветущий вид еще больше разжигал всеобщее злословие. У них родился мальчик, а через два месяца после этого Пепет угас, медленно и незаметно, как свеча. До последней минуты он призывал к себе жену и протягивал к ней свои трепетные руки.
Вся деревня всколыхнулась: вот до чего довело проклятое зелье!
Старуха, испугавшись гнева односельчан, заперлась в своей лачуге, а ее дочка несколько недель не выходила на улицу, и соседи слышали, Как она плачет и причитает. Потом она стала иногда ходить по вечерам вместе со своим ребенком на кладбище, не обращая внимания на провожающие ее враждебные взгляды.
Первое время она боялась Теулаи, своего страшного деверя, для которого убийство было обычным делом, – а он, разъяренный смертью своего брата, уже поклялся, разговаривая с кем-то в таверне, разорвать на куски свою невестку и заодно ее ведьму-мать.
Но прошел целый месяц, а о Теулаи ничего не было слышно, – он, наверное, кружил где-нибудь в горах, а быть может, дела забросили его в другой конец провинции.
И Мариета решилась наконец выйти за пределы деревни и поехать в Валенсию за покупками.
– Вы посмотрите, как она заважничала, прибрав к рукам деньги своего несчастного мужа; чего доброго, еще ждет, что с ней начнут заигрывать господа, увидев, какая она хорошенькая!..
Вагон жужжал от недоброго шушуканья, десятки неприязненных глаз не отрывались от нее, а Мариета, широко раскрыв свои огромные глаза, с наслаждением вдыхала воздух и смотрела на рожковые деревья, на оливковые рощи, припудренные пылью, на белые домики, проносившиеся хороводом за окном поезда, и на горизонт, где загорался пожар от близости солнца, которое заходило, окруженное густыми и пушистыми огненными облаками.
Поезд остановился на небольшой станции, и женщины, которые больше других рассказывали о Мариете, стали торопливо выходить из вагона, в спешке выбрасывая сначала на землю свои узлы и корзины.
Одни из них жили тут же, в деревне, и теперь они прощались со своими попутчицами, соседками Мариеты, которым нужно было еще час идти пешком до дома.
Молодая вдова с ребенком на руках, поддерживая сильным бедром корзину с покупками, медленно уходила с вокзала, – она хотела пропустить вперед этих злобных кумушек, чтобы можно было потом идти одной и не мучиться, слыша, как они перешептываются между собою.
На улочках деревни, узких, извилистых, с нависающими крышами, было почти темно; самые отдаленные дома вытянулись друг против друга вдоль проезжей дороги. Чуть подальше раскинулись поля, синевшие в вечерних сумерках, и уже совсем далеко, на широкой пыльной ленте дороги виднелась похожая на кучу муравьев группа женщин, которые, положив себе на голову корзины с покупками, приближались к соседней деревне, – ее башня выглядывала из-за холма, и отполированная черепица ее светилась, отражая последние солнечные лучи.
Мариета, несмотря на то, что была смелой женщиной, почувствовала внезапное беспокойство, увидев, что она одна на дороге: нужно было идти еще так долго, и уже совсем стемнеет, прежде чем она доберется домой.
На двери одного из домов слегка покачивалась пыльная и сухая оливковая ветвь – это была таверна. Какой-то человек небольшого роста стоял под оливковой ветвью; повернувшись спиной к деревне, он прислонился к косяку и заложил руки за свой широкий пояс.
Мариета впилась в него глазами.
Что, если он повернет голову и окажется, что это ее деверь? Господи, какой страх!
Но, уверенная в том, что он где-то далеко, она продолжала идти вперед, рисуя в своем воображении ужасную встречу, испытывая при этом острое наслаждение, так как хорошо знала, что такая встреча невозможна, и невольно холодея при мысли, что вдруг человек, стоящий в дверях таверны, окажется Теулаи.
Не поднимая глаз, она прошла мимо него.
– Добрый вечер, Мариета.
Это был он. Молодая вдова, оказавшись лицом к лицу со своим деверем, больше не чувствовала того волнения, которое только что ее заполняло.
Не было больше никаких сомнений: это был Теулаи, безжалостный юноша с коварной улыбкой; он смотрел на нее своими колючими и жесткими глазами, еще более колючими и жесткими, чем даже его слова.
– Ола, – ответила ему чуть слышно Мариета, и вдруг она, такая высокая и сильная, почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и сделала над собой усилие, чтобы не выронить из рук ребенка.
Теулаи улыбался ей своей хитрой улыбкой. Что это она так испугалась, разве они не родственники? Он очень рад ее видеть и сейчас проводит ее до деревни, а по дороге они с ней кое о чем потолкуют.
– Ну, пошли, – сказал он Мариете.
И молодая женщина пошла за ним, послушная, как овца. Случайно увидевший их прохожий мог бы удивиться, как такая статная и сильная женщина идет почти что на поводу у Теулаи, сухого, маленького и болезненного, в котором одни только светящиеся глаза, острые и колючие, как иголки, выдавали несокрушимую внутреннюю силу. Мариета хорошо знала, на что способен ее деверь: не один смелый и сильный мужчина был сломлен и побежден этим хилым недоростком.
У самого крайнего дома они увидели старуху, которая подметала крыльцо, напевая что-то вполголоса.
– Хозяюшка! – окликнул ее Теулаи.
Женщина, бросив свою метлу, мгновенно подбежала к нему, – молва о Мариетином девере обежала уже много селений, и всем было известно, что этому человеку лучше повиноваться немедленно.
Теулаи взял ребенка из рук своей невестки и, не глядя на него, словно боясь непрошеной нежности, передал его старухе и попросил ее понянчить малыша: у них есть небольшое дельце, всего на полчаса, и, покончив с ним, они сразу же вернутся за ребенком.
Мариета зарыдала и бросилась целовать своего сына, но деверь оттолкнул ее в сторону:
– Пошли, пошли.
Становилось совсем темно.
Скованная ужасом, который этот беспощадный человек внушал каждому, с кем он только сталкивался, Мариета пошла за ним, теперь уже без ребенка и без корзины, а старуха, испуганно крестясь, поспешно укрылась в доме.
Женщины, шедшие в деревню, почти скрылись из глаз и казались темными точками на белой дороге. Густой вечерний туман расстелился над полем, деревья стали казаться синими, и на небе, почти лиловом, уже дрожали первые звезды.
Несколько минут они шли молча. Внезапно Мариета остановилась, страх заставил ее заговорить. Если он хочет ей что-то сказать, то пусть скажет здесь! Это место ничем не хуже другого.
Она стояла перед ним, дрожа от страха, едва выговаривая слова и опустив глаза, чтобы не видеть своего деверя.
Где-то вдали послышался скрип колес, чьи-то протяжные голоса, перекликаясь друг с другом, нарушали тишину молчаливой ночи.
С мучительной тоской смотрела Мариета на дорогу – нигде ни души. Они были здесь одни – она вместе со своим деверем.
Он медленно заговорил, по-прежнему улыбаясь своей зловещей улыбкой. Что он хочет ей сказать? Чтобы она помолилась богу. И если ей страшно, пусть закроет лицо передником. У такого человека, как он, нельзя безнаказанно убивать брата.
Мариета отшатнулась назад, ужас исказил ее лицо, – казалось, она только что сбросила с себя сон и увидела, что должна погибнуть.
Пока она шла сюда, ее воображению, затуманенному страхом, представлялись самые дикие, самые жестокие видения; ей казалось, что он ее безжалостно бьет, ей мерещилось собственное тело, вспухшее и покрытое синяками, клочья волос, выдранные из ее головы.
И вдруг – помолиться и закрыть лицо передником. Умереть! И каким ледяным голосом он ей говорит об этих жутких вещах!..
Путая слова, дрожа и запинаясь, она стала умолять Теулаи, попыталась смягчить его.
Это все придумали люди; она обожала его бедного брата, и сейчас еще она его любит, и если он умер, то как Теулан может подумать на нее, когда она не смела даже избегать ласки такого любящего, как он, человека.
Головорез слушал ее, и чем больше она говорила, тем более издевательской становилась его улыбка, казавшаяся теперь маской.
– Замолчи, ведьмино отродье.
Это она вместе со своей матерью сгубила Пепета. Все знают об этом, они свели его в гроб своим скверным зельем. И если бы он ее послушал, она околдовала бы и его, но это им не удастся, он не попадется на ее удочку, как этот глупец, его брат.
И чтобы доказать, что ее колдовство бессильно над ним, не желая от нее ничего, кроме ее смерти, он обхватил своими костлявыми руками лицо Мариеты, приподнял его, чтобы поближе его разглядеть, и, не чувствуя никакого волнения, стал смотреть на ее бледные щеки, на черные горящие глаза, блеск которых не могли затуманить даже непролившиеся слезы.
– Ведьма, отравительница…
Маленький и такой слабый с виду, он одним толчком свалил с ног эту сильную женщину, и, увидев, что она, такая большая, теплая и крепкая, стоит на коленях, он отошел и стал шарить у себя за поясом.
Мариета уже ничего не чувствовала.
На дороге не было ни души. Издали доносились те же голоса, тот же скрип колес, совсем близко квакали в луже лягушки, на холмах трещали цикады и в каком-то из самых крайних домов деревни горестно выла собака.
Поля потонули в ночном тумане.
Когда она наконец поняла, что она здесь совсем одна и что сейчас должна умереть, от нее куда-то ушла ее гордость красивой женщины, и она почувствовала себя совсем беззащитной и слабой. Так было когда-то в детстве, когда ее била мать… Она громко заплакала.
– Убей, убей же меня, – прошептала она, всхлипывая и, набросив себе на лицо передник, замотала его вокруг головы.
Теулаи, держа в руке пистолет, спокойно подошел к ней. Он еще слышал приглушенный черным куском материи голос своей невестки, которая плакала, как маленькая девочка, просила, чтобы он убивал ее поскорее, чтобы он не мучил ее, перемешивала свои мольбы с обрывками молитв, которые она читала сбивчиво и торопливо.
Он был опытным человеком в таких делах, и, прицелившись в черное покрывало, он выстрелил два раза подряд.
Вспышки огня разорвали клубы дыма и осветили Мариету. Она мгновенно выпрямилась, словно в ней растянулась какая-то пружина, потом упала на землю, по телу ее пробежала судорога, которая приподняла и смяла ее юбку.
И среди неподвижной массы чего-то черного выделялись открывшиеся ноги в белых чулках, удивительно красивые и полные. Они все еще продолжали вздрагивать.
Теулаи не был знаком со страхом, а на крайний случай в горах у него всегда было убежище; довольный своим подвигом, он спокойно вернулся в ближайшую деревню за своим племянником.
Взяв ребенка из рук онемевшей от ужаса старухи, он чуть не заплакал.
– Бедняжка, бедненький ты мой, – сказал он, поцеловав ребенка.
И его совесть, совесть дяди этого малыша, затопила волна удовлетворения; он был убежден, что оказал сегодня своему племяннику ни с чем не сравнимую услугу.