Блоцкий Олег Михайлович
Как бы на войне
Олег Блоцкий
Как бы на войне
Война гораздо разнообразнее, чем о ней думают. Чеченская кампания - не исключение. Вот несколько историй.
Волчонок
С ульяновским спецназом Министерства юстиции (проще говоря, с офицерами, которые призваны подавлять мятежи и беспорядки в тюрьмах и колониях) едем на плановое мероприятие военных.
Речь заходит о военнопленных, и Алексей, командир, рассказывает: "Меняли мы как-то трупы убитых боевиков на тела наших солдат. К троим убитым чеченцы прибавили еще одного - живого. Поначалу мы удивились - отчего такая щедрость, а потом поняли, в чем дело. Первые несколько дней парень просто не разговаривал. В ступоре каком-то находился. Доктор нашего отряда занялся им вплотную: уколы какие-то делал, таблетками пичкал. Мы его чуть не с ложки кормили.
Через некоторое время парень начал постепенно приходить в себя и даже с трудом разговаривать. Выяснили, что сам он турок-месхетинец, мусульманин. Попал в плен. Несколько раз его перепродавали. В неволе сильно били. Что было еще - наотрез отказывался говорить. Сказал только, что на его глазах пленному солдату чеченцы ногу отпилили.
А по ночам забивался в угол, колени поджимал к груди, обхватывал их руками и, раскачиваясь, начинал выть. Тонко так, пронзительно. Ну, точно волчонок. И так каждую ночь.
Веришь, нам не по себе становилось. Но ни один из наших парней не прерывал его. А как ему помочь, мы не знали. Доктор сказал, что со временем это у него пройдет. Только вот, сколько надо его - этого времени?"
Почта
В девять утра я вошел в обшарпанную комнату, которую они сняли, вернувшись из-под Грозного. К этому моменту четверо контрактников в возрасте от 23 до 35 лет, которые в одностороннем порядке расторгли контракт с Министерством обороны, уже допивали первую бутылку водки, заедая ее сосисками. Откупорили вторую.
Разговор был хаотичным, разорванным, с надрывом, как у всяких людей, которые внезапно выходят из боев и попадают в мирную жизнь. Говорили о деталях боев, погибших однополчанах, чеченцах, отцах-командирах, родных, оставшихся дома, жуткой сырости в Чечне и всяком таком.
Под это контрактники выпили еще две бутылки водки, не заедая уже ничем, так как есть было просто-напросто нечего. Все это время они пытались мне объяснить, почему бросили службу и не стали больше воевать в Чечне. Я понимал одно - не из-за трусости. А больше ничего не понимал - так объясняли.
И когда я уже потерял всякую надежду разобраться в мотивах, внезапно один из казаков, пьяно качнувшись, достал несколько писем и бросил их на стол, основательно залитый водкой.
-- Вот, - сказал он, - это письма из дома: от матери, жены, сынишки, с Новым годом меня поздравляют. Знаешь, когда получил? Двадцатого января. Знаешь, когда отправляли? В начале ноября. Три месяца письма шли. А мать пишет, что трубы в доме замерзли. Хата полностью вымерзла - на кухне маленькой живут. Просит, чтобы я к ней хоть на пару деньков заехал, починил. Сын постоянно болеет. Да что тут ехать? Триста километров. Мы же на Ставрополье живем. Здесь рядом. Я же сварщик!! Мне трубы эти сделать - раз плюнуть. А теперь, когда они все перемерзли, их менять надо. Полностью.
Казак бьет кулаком по столу и наливает водку. Мужики выпивают, и Олега прорывает окончательно: "А у Сашки, который рядом с тобой сидел, да тот, который сейчас из комнаты вышел, знаешь, что случилось? Как только он на войну уехал, его жена загуляла, по рукам пошла, на троих детей своих плюнула. Дома день и ночь пьянки-гулянки. Детей мать Сашкина к себе забрала. А сын его, которому одиннадцать лет, вот пишет: "Папуля, дорогой, пришли хоть немножко денежек, а то голодаем мы. Бабушка пенсию не получает и все болеет... А нам даже суп сварить не из чего..."
Говорит и плачет. Не стыдится.
- Почему ж письма шли целых три месяца? - не могу понять я.
- Да потому, что когда они из Ставрополья пришли сюда, в Моздок, на базу, в фельдъегерско-постовую службу, их отправили не к нам в Чечню, а в Читу... И только потом они оттуда вернулись сюда. Я бы этого офицера-почтовика, суку, своими руками удавил бы. Своими руками... Только вот не знаю кого!
Марко Поло
Разговариваем с подполковником. "Ты вот, - говорит он мне, - на вертолете улетел, а я с колонной к бригаде пошел. Где-то через два километра возле наших машин взрыв. Затем еще и еще. Чечены из миномета начали обстреливать. Я скатываюсь с брони внутрь. А там солдат спокойно так кроссворд разгадывает. Увидел меня и спрашивает: "Товарищ подполковник, а кто Китай открыл?" - "Какой Китай, - ору, - по нам чечены из минометов садят!!" А он и ухом не повел. Дай вот ему имя человека, открывшего Китай. И знаешь, я его понимаю. У нас же газеты - страшнейший дефицит. А тут не просто газета, а с кроссвордом. Представляешь, целый кроссворд!!!"
Золотой дровосек
Быт наших войск в Чечне напоминает времена Великой Отечественной. Солдаты живут в палатках, отапливаются "буржуйками". Дров нет, и солдаты пилят деревья возле палаточных городков.
Возле одной из таких палаток трудится солдатик - рубит уже распиленные кругляши. Дерево мокрое, тяжелое, поддается с трудом. Солдат, придерживая левой рукой чурку, старается посильнее всадить в нее топор правой. Так мучается он довольно долго, но левую руку не убирает. Не выдерживаю, подхожу.
- Слышь, брат, левую убирай - без пальцев можешь остаться.
Он рад возможности передохнуть. Разгибается, берет предложенную сигарету.
Подходят двое других, внимательно нас слушают.
- Четыре месяца так рублю - и ничего, - говорит мне солдат.
- Это точно, - подтверждают те двое. Один из них добавляет: "Мы здесь получаем по 820 рублей в день. Так что представляете, какой он у нас дровосек? Не простой и даже не железный, а золотой. Мы так его и зовем "Золотой дровосек".
Слабаки
Для этого подполковника нынешняя чеченская кампания - вторая. Подполковник воевал отчаянно и сейчас настроен не менее решительно. Офицер убежден, что если проиграть эту войну, то на единой России можно смело ставить крест.
- Вы берете в плен боевиков или нет? - спрашиваю у него.
- Живых здоровых берем, они нам для обмена нужны, - нехотя говорит подполковник, - а раненых... аккуратно возле отбитых позиций складываем. Но утром смотришь - почти все раненые околели.
- Еще бы - по ночам ведь мороз до минус пятнадцати. А в горах и того больше.
- Да нет, - произносит он с сарказмом, - слабаки они просто-напросто! Слабаки. Холодов не переносят...
Артиллерия лупит по горам. С грохотом проходит боевая машина пехоты. На длинном штыре антенны развевается российский флаг.
- Знаешь, - внезапно резко говорит подполковник, и слова прямо-таки клокочут у него в глотке, - после того, как насмотришься, что они с нашими делают: глаза выкалывают, руки-ноги у живых пилами перепиливают, головы режут, - их не только на мороз вышвыривать надо, а кожу с живых сдирать. Но веришь, у меня ни разу рука не поднялась раненого пристрелить. Думаешь, если выживет к утру, тогда в тыл отправим. А так - нет. Никакой им помощи. Мне вот однажды целый мешок с отрезанными головами моих солдат на обмен передали. А тел их мы так и не нашли. А мы чеченам трупы целыми возвращаем...
08 февраля 2000 года
Урус-Мартан - Старые Атаги - Рошни-Чу - Моздок - Москва
Как бы на войне
Война гораздо разнообразнее, чем о ней думают. Чеченская кампания - не исключение. Вот несколько историй.
Волчонок
С ульяновским спецназом Министерства юстиции (проще говоря, с офицерами, которые призваны подавлять мятежи и беспорядки в тюрьмах и колониях) едем на плановое мероприятие военных.
Речь заходит о военнопленных, и Алексей, командир, рассказывает: "Меняли мы как-то трупы убитых боевиков на тела наших солдат. К троим убитым чеченцы прибавили еще одного - живого. Поначалу мы удивились - отчего такая щедрость, а потом поняли, в чем дело. Первые несколько дней парень просто не разговаривал. В ступоре каком-то находился. Доктор нашего отряда занялся им вплотную: уколы какие-то делал, таблетками пичкал. Мы его чуть не с ложки кормили.
Через некоторое время парень начал постепенно приходить в себя и даже с трудом разговаривать. Выяснили, что сам он турок-месхетинец, мусульманин. Попал в плен. Несколько раз его перепродавали. В неволе сильно били. Что было еще - наотрез отказывался говорить. Сказал только, что на его глазах пленному солдату чеченцы ногу отпилили.
А по ночам забивался в угол, колени поджимал к груди, обхватывал их руками и, раскачиваясь, начинал выть. Тонко так, пронзительно. Ну, точно волчонок. И так каждую ночь.
Веришь, нам не по себе становилось. Но ни один из наших парней не прерывал его. А как ему помочь, мы не знали. Доктор сказал, что со временем это у него пройдет. Только вот, сколько надо его - этого времени?"
Почта
В девять утра я вошел в обшарпанную комнату, которую они сняли, вернувшись из-под Грозного. К этому моменту четверо контрактников в возрасте от 23 до 35 лет, которые в одностороннем порядке расторгли контракт с Министерством обороны, уже допивали первую бутылку водки, заедая ее сосисками. Откупорили вторую.
Разговор был хаотичным, разорванным, с надрывом, как у всяких людей, которые внезапно выходят из боев и попадают в мирную жизнь. Говорили о деталях боев, погибших однополчанах, чеченцах, отцах-командирах, родных, оставшихся дома, жуткой сырости в Чечне и всяком таком.
Под это контрактники выпили еще две бутылки водки, не заедая уже ничем, так как есть было просто-напросто нечего. Все это время они пытались мне объяснить, почему бросили службу и не стали больше воевать в Чечне. Я понимал одно - не из-за трусости. А больше ничего не понимал - так объясняли.
И когда я уже потерял всякую надежду разобраться в мотивах, внезапно один из казаков, пьяно качнувшись, достал несколько писем и бросил их на стол, основательно залитый водкой.
-- Вот, - сказал он, - это письма из дома: от матери, жены, сынишки, с Новым годом меня поздравляют. Знаешь, когда получил? Двадцатого января. Знаешь, когда отправляли? В начале ноября. Три месяца письма шли. А мать пишет, что трубы в доме замерзли. Хата полностью вымерзла - на кухне маленькой живут. Просит, чтобы я к ней хоть на пару деньков заехал, починил. Сын постоянно болеет. Да что тут ехать? Триста километров. Мы же на Ставрополье живем. Здесь рядом. Я же сварщик!! Мне трубы эти сделать - раз плюнуть. А теперь, когда они все перемерзли, их менять надо. Полностью.
Казак бьет кулаком по столу и наливает водку. Мужики выпивают, и Олега прорывает окончательно: "А у Сашки, который рядом с тобой сидел, да тот, который сейчас из комнаты вышел, знаешь, что случилось? Как только он на войну уехал, его жена загуляла, по рукам пошла, на троих детей своих плюнула. Дома день и ночь пьянки-гулянки. Детей мать Сашкина к себе забрала. А сын его, которому одиннадцать лет, вот пишет: "Папуля, дорогой, пришли хоть немножко денежек, а то голодаем мы. Бабушка пенсию не получает и все болеет... А нам даже суп сварить не из чего..."
Говорит и плачет. Не стыдится.
- Почему ж письма шли целых три месяца? - не могу понять я.
- Да потому, что когда они из Ставрополья пришли сюда, в Моздок, на базу, в фельдъегерско-постовую службу, их отправили не к нам в Чечню, а в Читу... И только потом они оттуда вернулись сюда. Я бы этого офицера-почтовика, суку, своими руками удавил бы. Своими руками... Только вот не знаю кого!
Марко Поло
Разговариваем с подполковником. "Ты вот, - говорит он мне, - на вертолете улетел, а я с колонной к бригаде пошел. Где-то через два километра возле наших машин взрыв. Затем еще и еще. Чечены из миномета начали обстреливать. Я скатываюсь с брони внутрь. А там солдат спокойно так кроссворд разгадывает. Увидел меня и спрашивает: "Товарищ подполковник, а кто Китай открыл?" - "Какой Китай, - ору, - по нам чечены из минометов садят!!" А он и ухом не повел. Дай вот ему имя человека, открывшего Китай. И знаешь, я его понимаю. У нас же газеты - страшнейший дефицит. А тут не просто газета, а с кроссвордом. Представляешь, целый кроссворд!!!"
Золотой дровосек
Быт наших войск в Чечне напоминает времена Великой Отечественной. Солдаты живут в палатках, отапливаются "буржуйками". Дров нет, и солдаты пилят деревья возле палаточных городков.
Возле одной из таких палаток трудится солдатик - рубит уже распиленные кругляши. Дерево мокрое, тяжелое, поддается с трудом. Солдат, придерживая левой рукой чурку, старается посильнее всадить в нее топор правой. Так мучается он довольно долго, но левую руку не убирает. Не выдерживаю, подхожу.
- Слышь, брат, левую убирай - без пальцев можешь остаться.
Он рад возможности передохнуть. Разгибается, берет предложенную сигарету.
Подходят двое других, внимательно нас слушают.
- Четыре месяца так рублю - и ничего, - говорит мне солдат.
- Это точно, - подтверждают те двое. Один из них добавляет: "Мы здесь получаем по 820 рублей в день. Так что представляете, какой он у нас дровосек? Не простой и даже не железный, а золотой. Мы так его и зовем "Золотой дровосек".
Слабаки
Для этого подполковника нынешняя чеченская кампания - вторая. Подполковник воевал отчаянно и сейчас настроен не менее решительно. Офицер убежден, что если проиграть эту войну, то на единой России можно смело ставить крест.
- Вы берете в плен боевиков или нет? - спрашиваю у него.
- Живых здоровых берем, они нам для обмена нужны, - нехотя говорит подполковник, - а раненых... аккуратно возле отбитых позиций складываем. Но утром смотришь - почти все раненые околели.
- Еще бы - по ночам ведь мороз до минус пятнадцати. А в горах и того больше.
- Да нет, - произносит он с сарказмом, - слабаки они просто-напросто! Слабаки. Холодов не переносят...
Артиллерия лупит по горам. С грохотом проходит боевая машина пехоты. На длинном штыре антенны развевается российский флаг.
- Знаешь, - внезапно резко говорит подполковник, и слова прямо-таки клокочут у него в глотке, - после того, как насмотришься, что они с нашими делают: глаза выкалывают, руки-ноги у живых пилами перепиливают, головы режут, - их не только на мороз вышвыривать надо, а кожу с живых сдирать. Но веришь, у меня ни разу рука не поднялась раненого пристрелить. Думаешь, если выживет к утру, тогда в тыл отправим. А так - нет. Никакой им помощи. Мне вот однажды целый мешок с отрезанными головами моих солдат на обмен передали. А тел их мы так и не нашли. А мы чеченам трупы целыми возвращаем...
08 февраля 2000 года
Урус-Мартан - Старые Атаги - Рошни-Чу - Моздок - Москва